Драконье гнездо. Внутренний дворец. Пролог. Главы 1-23 + Интерлюдия

Тая свои проявления, нужно быть стойким; если

будешь действовать, следуя за вождём, сам не

совершая ничего, то дело будет доведено до конца.

Книга перемен

ПРОЛОГ

Под ногой плеснула очередная лужа, оставив грязные брызги на замше сапожек. Впрочем, после того, как меня окатил тот грузовик, плакаться о каких-то брызгах было уже глупо. Ну почему если жизнь не удалась, всё идёт одно к одному, и мелкие неприятности словно липнут к крупным? За спиной, грохоча, подпрыгивал чемодан, ручка порой норовила вывернуться из руки, я сердито дёргала её, и тогда чемодан пытался завалиться на бок. Словно был живой и нарочно мне досаждал, так что я с трудом удерживалась, чтобы не наподдать ему ногой. Сверху капало, лужи рябили в свете фонарей. В нынешние гнилые зимы даже погоды нормальной не дождёшься, морозов там, снега, чтобы сугробы по колено, как в детстве. Нет, все три месяца тянется какая-то переосень-недовесна. С дождями, лужами, а если снег и выпадет, то мокрый, и тотчас тает, открывая зелёные газоны.

Хотя это, наверное, моё поганое настроение сейчас говорит. Как бы я тащила этот чёртов чемодан по сугробам? По асфальту всё же, как ни крути, легче и приятнее.

В кармане заиграл телефон. Некогда любимая мелодия сейчас злила донельзя. Я подумала, что надо его выключить, но зачем-то вынула и поднесла к уху.

— Наташа, давай поговорим, — сказал в трубке Гришин голос.

— Не о чем, — отрезала я.

— Наташа, ты ведёшь себя как ребёнок. Возвращайся, мы всё обсудим.

— Да иди ты к чёрту! Я тебе не жена! — прокричала я в ответ и резко нажала на отбой. Захотелось вообще выкинуть телефон к чёртовой матери, но дорогой вещи стало жалко. Надо будет отправить Гришку в чёрный список. Потом, когда удастся присесть или хотя бы где-нибудь встать спокойно. На ходу, да одной рукой это делать неудобно.

История у меня вышла — и смех, и грех. С одной стороны, банальная донельзя, с другой — с налётом экзотики, с привкусом романтики даже.

С Гришей я познакомилась два года назад, на реконструкторском турнире. Нельзя сказать, чтобы я увлекалась реконструкторством или историей, но стало любопытно, я пришла поглазеть и не пожалела: зрелище было яркое и интересное. Вокруг арены были ещё несколько площадок, я побродила между ними, и на стоянке викингов разговорилась со здоровенным парнем, выряженным в древнескандинавский прикид. Попросила разрешения подержать в руках тяжёлый меч, выслушала небольшую лекцию о символике висевших у него на поясе украшений, попробовала выпеченную по аутентичному рецепту безвкусную лепёшку с дыркой посредине. В конце парень попросил у меня телефон.

Мы начали встречаться, и сначала всё было как в сказке. Спустя полгода я переехала к нему в двухкомнатную квартиру, приобретённую его состоятельными родителями. Бездельником-мажором Григорий, впрочем, не был, помимо реконструкторского хобби у него была и неплохо оплачиваемая работа. И с его, и с моими родителями отношения сложились сразу, с его друзьями я ладила, с моими у него сблизиться не получилось, но нашему общению он никак не мешал. У нас оказалось множество общих вкусов и пристрастий, пару раз я ездила с ним на всякие исторические мероприятия, было весело и увлекательно. Одним словом — идиллия.

А потом случилось неизбежное. Я захотела замуж.

"Ну зачем тебе это? — пожимал плечами Григорий. — Мы и так живём вместе, как муж и жена. Я люблю тебя, ты любишь меня. Что изменит штамп в паспорте?"

Но мне хотелось стабильности. Хотелось гарантий. Хотелось, в конце концов, чтобы мои будущие дети росли с отцом. Пусть двадцать пять — ещё не тот возраст, когда часики начинают тикать, и прямо сейчас я беременеть не собиралась. Но ведь надо смотреть в перспективу! Однако уговоры не действовали, и во мне уже начинали шевелиться сомнения — а так ли уж сильно Гриша меня любит, если столь упорно отказывается расстаться с холостяцкой свободой, пусть даже и говорит вслух, что для него гражданское состояние чистая формальность. Если формальность, то почему бы чисто формально не поменять одно состояние на другое?

Думать об этом было неприятно, не думать не получалось.

"Ну, ладно, — в конце концов сказал он, — но подожди немного, ладно? Я пока ещё не готов".

Пытать Гришу, к чему именно ему нужно подготовиться, если он сам же утверждал, будто штамп ничего не меняет, явно было бесполезно. Ведь я не настаивала на пышной свадьбе с сотней гостей, рестораном и путешествием на экзотический курорт. Можно ведь обойтись и совсем без торжества, просто расписаться и всё.

Однако роспись всё откладывалась и откладывалась, хотя Гриша и твердил, что в принципе согласен, просто надо подождать ещё немного. Но сколько можно ждать? Видимо, мои всё возрастающие сомнения как-то отражались у меня на лице и всё-таки тревожили Григория, потому что однажды он сделал мне роскошный подарок: предложил отправиться вдвоём в путешествие в США.

Европу я уже к тому времени немного знала, побывав во Франции, Греции и Австрии, но вот поездка за океан — это было что-то новое и увлекательное, и я с восторгом согласилась. Мы посетили Нью-Йорк и Вашингтон, потом перебрались на западное побережье и посмотрели на Лос-Анжелес и Сан-Франциско. И завершилась наша поездка в Лас-Вегасе.

И именно там мне пришла в голову шальная мысль:

— Гриш, а давай поженимся прямо здесь? Вот прямо сейчас, а?

Бедный Гриша! Должно быть, он почувствовал себя пойманным в ловушку — предложение было вроде как шутливое и несерьёзное, но решительный отказ от него выглядел бы как нежелание рассматривать идею брака даже в шутку. Будучи поставленным перед завуалированным ультиматумом, Григорий мялся, крутил эту несчастную бумажку заявления, нервно улыбался, то начиная заполнять её, то откладывая ручку. Это продолжалось достаточно долго, чтобы у меня лопнуло терпение:

— Так, я поняла. Ты на мне никогда не женишься!

И я, не слушая призывов остановиться и подумать, решительно отправилась к выходу из здания лас-вегаского суда, где выдаются разрешения на регистрацию браков. Гриша за мной не пошёл, и это лишь укрепило меня в мысли, что я всё делаю правильно и что брак с ним мне не светит в принципе. Но спустя пару часов блуждания по улицам я несколько остыла и пришла к выводу, что, пожалуй, не стоит рвать так резко. Видимо, и Гриша пришёл к тому же выводу, потому что сразу же ответил на звонок и, не дожидаясь вопроса, тут же сказал, что согласен пожениться прямо здесь и сейчас. Оказалось, что он в растрёпанных чувствах тоже успел забрести на другой конец города, и вот мы ехали друг к другу, как разлучённые возлюбленные, преодолевая препятствия незнакомого транспорта и посредственного знания языка. Это было красиво и романтично — во всяком случае, в моём воспалённом воображении.

В общем, домой я вернулась уже в статусе замужней дамы. Пресловутого штампа в паспорте так и не появилось, но это не беда — ведь его можно будет проставить потом. Главное, что браки, заключённые за рубежом, признаются и у нас, а значит я замужем без дураков.

Три месяца я наслаждалась, считая себя новобрачной и, как могла, показывала свою благодарность — готовила Гришины любимые блюда, покупала ему подарки, и даже записалась на курсы массажа. Но сегодня днём в отсутствие Гриши к нам в гости заглянул один из его друзей. Принялся со мной шутливо флиртовать, я так же шутливо упрекнула его, что он пристаёт к мужней жене... и вот тут-то парень и отмахнулся: "Да какой мужней, та бумажка только подтереться..."

Я обрушила на него град возмущённых вопросов, парень, осознав, что сболтнул лишнего, ушёл в глухую несознанку... Но дело было сделано. Когда он ушёл, я полезла в ящик с бумагами и в интернет. Для того чтобы убедиться — временный сертификат о венчании, выданный нам в часовне, так и не был заменён на настоящий, и по истечении положенных на замену десяти дней превратился в филькину грамоту. А Григорий, вызвавшийся съездить в мэрию Лас-Вегаса и завершить регистрацию под предлогом, что самому скататься будет быстрее, чем слать бумаги по почте, мне бессовестно соврал.

Именно враньё и возмутило меня больше всего. Не хочешь на мне жениться — ну не женись, твоё право. Да, это привело бы к ссоре, возможно, даже к разрыву — а как ты хотел, у всего есть своя цена. Но вот эта попытка и невинность соблюсти и капитал приобрести... Трус! Подлец!

Впереди показался переход, отсюда до метро было уже два шага. Обычно Гришка возил меня на своём авто, но если не мог, я не видела большой беды в том, чтобы воспользоваться общественным транспортом. Я ускорилась, почти перейдя на бег. Хотелось наконец нырнуть под землю и спрятаться от бьющей в лицо холодной мороси. Колёсики чемодана опять подпрыгнули на бордюре, соскочили на асфальт проезжей части...

Грузовик я заметила только когда он, как показалось, обиженно взревел над самым моим ухом. Я обернулась. Страх — мгновенный ужас, сжимающий внутренности и парализующий всё тело, был последним, что я почувствовала перед тем, как огромная морда машины впечаталась в меня всем своим весом, отрывая от дороги и отбрасывая куда-то в темноту.

Дети! Запомните навсегда. Если вы ни черта не видите из-за слёз и настолько заняты своими переживаниями, что даже забываете взглянуть, какой там свет горит на светофоре — бегите по тротуару, не выходите на проезжую часть. Даже если придётся десять раз обежать один и тот же квартал, как белке в колесе. Пожалейте водителя — за что ему-то такое счастье, бодро сигающее наперерез прямо под колёса...

Песок поскрипывал на зубах, норовил залезть в глаза, ноги вязли в нём по щиколотку. По темени словно били молоточки, и в глазах темнело, а солнце всё пекло и пекло с ясного неба, заставляя заливаться потом, так что я уже была мокрой, как мышь. Дыхание со свистом вырывалось из груди, пока я с упорством автомата штурмовала очередной бархан, чтобы, перевалив через гребень, начать спускаться к подножию следующего. К счастью, они не были особо высокими и крутыми. Волнистая пустыня простиралась вокруг, насколько хватало глаз. Она не была совсем уж бесплодной — несколько раз я натыкалась на кустики жёсткой травы, названия которой не знала, а иногда и на настоящие кусты высотой чуть выше колена, но воды не видела нигде. Должно быть, у этих растений была очень мощная корневая система, способная пронизать слой песка и добраться до подземных водяных жил.

Но я-то не растение! Я не могу пустить корни до водоносного слоя!

Я сморгнула капли пота, повисшие на ресницах. В голове почему-то неотвязно крутился дурацкий вопрос, а как в этой пустыне выживает зелёный молодняк. Ладно, у взрослых растений длинные корни, ну а маленькие, только-только вылупившиеся из семечек? Как они выдерживают, пока их корешки не пронижут всю эту толщу песка? Или здешняя зелень размножается исключительно отростками и отделяется от родителей, только отрастив корень достаточной длины? Или тут есть какой-нибудь сезон дождей, во время которого молодь недостатка влаги не испытывает? Хотя какое мне до всего этого дело.

Я умерла. Умерла и попала в ад. Там нет чертей, жаровен и серных озёр. И тем более нет никаких дурацких кругов, которые нафантазировал этот выдумщик Данте. Только бесконечная пустыня, только прилипшее к бесцветному небу солнце, только раздирающая рот и горло жажда.

А может быть, я лежу в коме, или на операционном столе под наркозом, и мне всё это мерещится с пугающей реалистичностью.

Болоньевое пальто я сбросила с себя почти сразу же, и теперь жалела об этом — у него был отстёгивающийся капюшон, можно было б хотя бы прикрыть голову. Но пальто осталось лежать на песке где-то за моей спиной, и я не была уверена, что смогу найти его, даже если вздумаю вернуться обратно по собственным следам. С тех пор прошло уже... два часа, три, четыре? Следы, наверное, занёс песком ветер. Сумка с деньгами, документами и складным зонтиком осталась валяться где-то там же, если вообще была при мне, когда я очнулась на склоне одного из этих бесконечных барханов. Тогда я была в таком шоке от всего происшедшего, что просто поднялась и побрела, куда глаза глядят, не пытаясь провести ревизию имеющихся при себе вещей. И лишь спустя какое-то время я пришла в себя достаточно, чтобы задаться вопросом: а что же дальше?

Тело было целым — ощупав себя, я не нашла никаких повреждений. И это лишь укрепило меня в мысли о нереальности происходящего. Но реальность, или нет, а пить хотелось всё сильнее. Рот пересох, затылок пекло, и шея между воротом свитера и краем коротко стриженых волос уже начала гореть. Сапоги казались пудовыми, но снять их и остаться в носках я боялась. Песок, когда я касалась его, казался раскалённым.

Ветер сдул с бархана очередной шлейф песчинок, больно жаливших кожу и норовивших набиться в глаза. Я зажмурилась и заморгала, автоматически продолжая переставлять ноги. Наверно, скоро я упаду. Впереди новый гребень, и с него я увижу тёмную неровную полоску на горизонте, постепенно становящуюся всё чётче — видимо, горы или скалы. Я шла к ним — всё равно другого ориентира у меня не было.

Видимо, сознание уже начало уплывать, потому что как я миновала гребень, я не помнила, только поняла вдруг, что уже спускаюсь. Я подняла голову и посмотрела вперёд. Солнце светило мне в спину, так что смотреть ничто не мешало. Да, вон они, скалы, а между ними и мной... За двумя цепочками песчаных волн...

Галлюцинация, подумала я, пытаясь усилием воли разогнать тёмные точки перед глазами. Фата-моргана. Но ноги уже несли меня вниз, и куда быстрее, чем раньше. И откуда только силы взялись? Оскальзываясь и оступаясь, я сбежала по склону и принялась карабкаться на следующую гряду. Там дальше, в ложбине между барханами, что-то двигалось. Несколько повозок или, скорее, фургонов, и между ними несколько всадников.

Больше всего я боялась — ну, помимо того, что вся процессия лишь плод моего воспалённого мозга — что пока я до них доберусь, они проедут мимо и затеряются в песках. Но я успела — когда я влезла на последний гребень, хвостовой фургон как раз проезжал под ним. Я попыталась закричать, но из пересохшего горла вырвался только хрип. Тогда я замахала руками и бегом бросилась вниз. Оступилась, упала, прокатилась немного по склону, поднялась, вся облепленная песком...

Меня заметили. Над караваном пронёсся чей-то крик, и фургоны остановились, а всадники начали разворачиваться ко мне. Они выглядели как на фотографиях журнала "Нэшнл джеографик": в разноцветных длиннополых подобиях халатов, из-под которых выглядывали сапожки с загнутыми носами, и в отделанных мехом конусообразных шапках. На широких поясах висело оружие — сабли вполне средневекового вида. Но мне в этот момент было наплевать на их внешность. Главное, что это были люди. Люди, которые меня спасут.

Прямо перед лицом появилась всхрапывающая лошадиная морда. Я остановилась, покачиваясь, и подняла воспалённые глаза выше. Всадник сурово смотрел на меня, положив руку на эфес сабли, он не только был одет, но и выглядел, как классический монгол из книжек: смуглый и узкоглазый. Всадник что-то просил, но фраза слилась для меня в неразборчивый гул.

— Помогите! — прохрипела я, после чего в глазах потемнело окончательно.

1.

Желтая иволга песню поет,

Села она у излучины скал:

"Путь нам далекий, далекий лежит, —

Как поступить мне — я слаб и устал?"

Дайте воды, накормите его,

Дайте совет, научите его!

Кто же обозным приказ передаст,

Скажет: "В повозку возьмите его"?

Ши цзин* (II, VIII, 6)

(*"Ши цзин" — "Книга песен и гимнов" — сборник китайских народных песен и стихов, созданных в XI — VI вв. до н. э. Здесь и далее — перевод А. Штукина)

Больше всего каморка напоминала пенал — узкая, длинная, но довольно высокая. Высоту потолка подчёркивало практически полное отсутствие мебели. Стены были глухие — окон в них не имелось как класса, если не считать маленького слухового окошка под самой крышей, над стропилами. Только оно, да дверь были источниками света и воздуха, в результате чего в комнате всегда стояла страшная духота. Впрочем, я подозревала, что ближе к зиме духота может смениться сквозняками. Или нас ждут оба удовольствия одновременно.

Но кого волнует удобство прислуги? Правильно, никого.

Впрочем, мне не следовало пенять на судьбу. Во всяком случае, я была сыта (ну, по большей части), одета, обута и с крышей над головой. И мне даже не приходилось горбатиться за всё это, выполняя чёрную работу. Учитывая все обстоятельства, мне повезло — моя новая жизнь устроилась сама собой, без каких-либо усилий с моей стороны.

Я перевернулась на другой бок, и набитый соломой матрас захрустел. Дворец, епыть. Надо заснуть, завтра придётся вставать ни свет, ни заря, но сон не шёл. Оставалось лишь таращиться в темноту и слушать безмятежное сопение моих соседок по комнате — в этой клетушке нас помещалось пятеро.

Да, вот уж чего никак не думала, так это однажды стяжать лавры попаданки. Впрочем, об этом заранее, если верить многочисленным романам стремительно развившегося жанра, вообще мало кто думает. Для всех "попадание" становится полной неожиданностью. Но у всех, или почти у всех героев и героинь увлекательных книжек жизнь в новом мире в конце концов складывалась хорошо. И это "хорошо" вовсе не подразумевало найти работу горничной или камеристки и довольствоваться ею всю оставшуюся жизнь.

Однако писания — писаниями, а жизнь диктовала свои законы, не интересуясь моим мнением на этот счёт. Мне и так везло почти сказочно. Попасть под грузовик — и выжить, пусть и в ином мире. Оказаться в пустыне, и почти сразу же наткнуться на людей. Стать подарком, но не борделю и не какому-нибудь извращенцу, и даже не местному фермеру, что отправил бы меня пасти гусей, а угодить в самый разнастоящий дворец. Императорский дворец. Как говаривала моя бабушка, это вам не как-нибудь что, это вам что-нибудь как.

Тот караван, на который я наткнулась, оказался посольством. С дарами. И меня, недолго думая, присовокупили к этим дарам.

Тогда я очнулась в одном из ползущих через пустыню фургонов — быть может, в тот же день, а может, на следующий. Первое, что я увидела, было несколько смуглых рожиц, поблёскивающих любопытными чёрными глазками. В фургоне прямо на покачивающемся полу сидело несколько девчонок лет от пятнадцати до двадцати на вид, все в ярких одеяниях, обвешанные бусами, со смоляными волосами, заплетёнными в несколько косичек. Как на советских картинках про дружбу народов с изображениями узбечек. Увидев, что я очнулась, они тут же что-то дружелюбно защебетали, но я не поняла ни слова. Мне всё ещё было плохо, голова болела, меня мутило и одновременно зверски хотелось есть. Ужин в тот день, когда я, наспех побросав в чемодан свои вещи, сбежала от Гришки, не состоялся, и с тех пор у меня, понятно, маковой росинки во рту не было. Мне протянули неприятно пахнущую кожаную бутыль с жидкостью, я глотнула — и едва не выплюнула. В бутыли оказалось кислое молоко. Но пить тоже хотелось, и я, преодолевая себя, сделала ещё несколько глотков, стараясь не сосредотачиваться на вкусе.

Потом со мной опять попытались заговорить, но я могла лишь разводить руками и беспомощно повторять: "Не понимаю..." В конце концов девушки по очереди коснулись своей груди и каждая произнесла по слову, которые, насколько я поняла, были их именами. Когда дошла очередь до меня, я тоже коснулась груди и произнесла "Наталья". Они повторили, и даже правильно, но вскоре всё равно принялись звать меня "НатьЯл".

Их же имён я, к своему стыду, тогда не запомнила. Лишь потом три из них кое-как закрепились в моей памяти, но ещё две девушки так и остались для меня безымянными.

В фургон заглянул мужчина, может быть, даже тот, перед кем я упала в обморок. Он что-то спросил, девушки обрушили на него водопад слов, но он остановил их взмахом руки и обратился ко мне. Я опять повторила, что не понимаю, он задал ещё несколько вопросов, кажется, на разных языках, но я лишь хлопала глазами, и он, досадливо махнув рукой, вышел. Я жестами показала, что хочу есть, и мне протянули не то блин, не то тонкую лепёшку, в которую было завёрнуто что-то мясное. Запивать опять пришлось кислым молоком.

Ещё пару дней я отлёживалась в фургоне, пытаясь понять, что со мной произошло. Я попала под грузовик, и... телепортировалась? Или всё ещё лежу в коме и страдаю от галлюцинаций? Последнее предположение было самым правдоподобным, но оно не отменяло необходимости как-то жить дальше, общаться с моими спасителями и вообще вести себя так, словно всё вокруг реально. К тому же оно мне не нравилось. Поднапрягшись, я родила ещё одну теорию. Провал в памяти — с того дождливого зимнего вечера прошло уже значительное время, я успела вылечиться от последствий наезда, уехать куда-то к чёрту на кулички и там потерять воспоминания о последних месяцах (или годах?) своей жизни. Но какого чёрта я забыла в пустыне, и как я туда вообще попала — где транспорт, где другие люди, ведь не в одиночестве же я туда приехала? В болоньевом пальто, джинсах и свитере?

Которые, кстати, пока я валялась без сознания, с меня сняли — надеюсь, хоть девчонки, а не мужики. И куда дели, так и осталось мне неведомым. Когда я спохватилась, что валяюсь под одеялом в одной длинной рубашке, явно с чужого плеча, и кое-как втолковала девчонкам, что хочу одеться, мне предъявили целых ворох одежды — но не моей.

С одеванием, правда, возникли трудности — все женские вещи оказались мне малы. Самая высокая из девчонок была ниже меня на полголовы, и все поголовно были заметно уже, чем я. Хотя я всегда была тонкокостной и гордилась своей худобой, поддержание которой не требовало от меня никаких усилий, но мои попутчицы подобрались и вовсе уж какие-то миниатюрные. В конце концов меня обрядили в мужской наряд — подозреваю, что и нижняя рубаха тоже была мужской. Девчонки хихикали, что-то трещали почти без умолку, и всё-таки навесили на меня пару ниток бус из неровных разноцветных камешков, хоть я и пыталась отказываться. Когда же я наконец вылезла из фургона и предстала пред мужские очи, посмотреть на меня собрался, наверное, весь караван. Мужчины оглядывали меня с ног до головы, цокали языками, обменивались замечаниями и многозначительно кивали. Непонимание их слов меня изрядно меня напрягало, но делать было нечего. Только потихоньку учить чужой язык, пользуясь тем, что погружение в языковую среду было стопроцентным.

Себя же саму я так как следует и не увидела. У девчонок не оказалось ни одного нормального зеркала! Только металлический кружок на ручке величиной с ладонь, тщательно отполированный, но что можно разглядеть в металлической пластине, даже не хромированной? Только то, что нос у меня по-прежнему на месте.

Так мы и ехали день за днём. Из песков караван выбрался, пока я ещё лежала, но местность вокруг приветливее не стала. Теперь это была ровная, как стол, поверхность лишь с иногда попадавшимися редкими пучками травы, простиравшаяся во все стороны, насколько хватало глаз. Караван шёл на восток, ориентируясь не то по солнцу, не то по каким-то одним местным ведомым приметам. Лишь справа на самом горизонте виднелась цепочка не то гор, не то холмов, но они были слишком далеко, чтобы можно было их разглядеть.

Целью путешествия была какая-то большая "кангы". Или большой "кангы"? "Много-много людей", — объяснил мне один из караванщиков, когда я освоила достаточно местных слов, чтобы как-то начать общаться с товарищами по путешествию. И раскрыл руки, показывая, видимо, необъятность этого количества. Сам же караван ехал откуда-то из "целхэ" — "как это, но много-много трава". "Степь", перевела я для себя. Похоже, меня занесло куда-то в глухой азиатский угол, где-то же там есть пески — Гоби, Каракумы... В любом случае ясно, что вернуться обратно к цивилизации быстро не получится.

Господи, я ведь даже не знаю, какое сейчас время года! Скорее всего, это всё-таки не весна — весной, наверное, позеленее. И едва ли зима — жара... Но в остальном приходилось строить догадки. Да что там время года, даже время суток я могла определить лишь приблизительно: утро, вечер, ночь. Часы и серьги исчезли вместе со всей остальной одеждой, а трясти спасителей и требовать своё имущество обратно было как-то неудобно. И хотя теперь у меня не было необходимости спешить куда-то к определённому часу, всё равно без часов я чувствовала себя некомфортно. Забавно, но насколько мы зависимы от множества мелочей, как, например, от привычки к точному измерению времени, осознаёшь, только когда их лишаешься.

До обитаемых мест мы добрались спустя примерно неделю пути. Первый, так сказать, контакт я проспала. Из-за жары фургоны начинали своё движение очень рано утром, ещё до рассвета, и продолжали до поздней ночи, днём останавливаясь на сиесту. Слава богу, вставать в такую рань от меня никто не требовал, так что я обычно просто на мгновение просыпалась, когда "женский" фургон трогался, и тут же снова засыпала, чтобы проснуться окончательно уже в пути и позавтракать на ходу. В этот раз я проснулась дважды — когда мы тронулись, и когда вдруг остановились. Сквозь дрёму я услышала чьи-то резкие, властные голоса, похоже, чужие. Караванщики отвечали не менее резко, я сообразила, что мы с кем-то встретились, и подумала, не подняться ли и не посмотреть... Но сон очень неохотно отпускал меня из своих объятий, в результате я только перевернулась на другой бок и снова уплыла в страну Морфея.

А вечером того же дня мы въехали в населённый пункт. Посёлок, или деревню — не знаю, как его назвать. Он был невелик: несколько улочек, дома с плоскими крышами за глухими высокими заборами, небольшой рыночек, и тут же — теснящиеся друг к другу круглые шатры-юрты. Я сидела на задке фургона и во все глаза смотрела на посёлок и его обитателей. Здесь не было ни единой машины, даже самой старой. Ни одной антенны на крышах. Ни следа асфальта, даже на главной улице. И все обитатели были одеты очень похоже на караванщиков, я не увидела ни одного человека в современной одежде или хотя бы с каким-нибудь современным предметом. А вон те двое мужчин, что неторопливо шли вдоль по улице... господи, да они с копьями! И со щитами! На поясах висели, правда, не сабли, а что-то вроде длинных кинжалов, но листовидные наконечники копий блестели весьма даже воинственно. Местный патруль, или что?

Неужели где-то в мире ещё сохранились вот такие места? Или это поселение реконструкторов? От Гришки и его друзей я знала, что эта публика к воссозданию деталей быта относится весьма даже щепетильно... Но всё-таки не до такой же степени, чтобы забиться в глушь и даже не предусмотреть средств связи и эвакуации на какой-нибудь непредвиденный случай?

Заночевали мы в этот раз на чём-то вроде постоялого двора — хотя спать всё равно отправились в фургоны, которые загнали на обширный двор. В углу двора флегматично жевал что-то огромный двугорбый верблюд. У длинной каменной поилки стояли несколько осликов. Лошадей, кроме наших, не было. Внутри дома мы побывали только чтобы поесть. Там оказалось неожиданно прохладно и полутемно — окошки были крошечные, под самым потолком, и почти не пропускали света. Тарелки расставили на длинном и очень низком столике, сидеть рядом с котором полагалось на соломенных циновках. Мужчины непринуждённо скрестили ноги по-турецки, девушки уселись, кажется, на пятки, насколько можно было разглядеть под длинными платьями. У меня очень быстро затекли ноги — всё-таки в фургоне можно было расположиться куда свободнее. Я оглядывалась по сторонам, но опять не увидела ни телевизора, ни радио, ни телефона.

На стол подали бульон, который полагалось пить из чашек, миски с солёным творогом, манты, лапшу с мясом и какими-то овощами, а также, к моему облегчению — чай. Нелюбимый мной зелёный, к тому же с травянистым привкусом, но это было лучше, чем обрыдшее молоко. А вместо столовых приборов оказались палочки. До сих пор в пути мы питались в основном лепёшками да пирожками с разной начинкой, а на вечернем привале готовили жидкую похлёбку, которую ели ложками, так что отсутствие вилок стало для меня сюрпризом. К счастью, манты можно было просто наколоть на палочки и так донести до рта. Но что будет, если дальше подадут, скажем, рис? Судя по всему, эти могут.

Мои попутчики хлюпали, чавкали, и вообще явно были не сильны в застольном этикете. Я мысленно морщилась и постаралась разделаться с едой поскорее. Потом вышла во двор, снова полюбовалась на верблюда. Стемнело, но и электрических огней видно не было.

Утром мы опять выехали рано, но на этот раз суета, с которой фургоны выводили со двора, меня разбудила, и потому я имела возможность наблюдать, как один из караванщиков, поспорив о чём-то с хозяином двора, расплатился с ним металлическими монетами.

Постепенно местность становилась всё более неровной, и вот уже мы двигались по грунтовой дороге, вившейся между холмов. Холмы потихоньку начинала покрывать зелень — всё ещё клочковатая, невысокая, сквозь неё просвечивала жёлтая почва, но вид всё же стал повеселее. Я наивно понадеялась, что жара пойдёт на убыль, но не тут-то было. Пот пропитывал мои немногочисленные одёжки, яркое солнце с безоблачного неба просвечивало сквозь полог душного фургона, я обмахивала лицо рукой за неимением веера и мечтала о прохладном душе или хотя бы о скорейшем наступлении заката. Его, в отличие от душа, всё же были шансы дождаться.

Холмы потихоньку переходили в горы, и дорога пошла вверх. Спустя три дня мы заночевали в ещё одном городке, выглядевшем так же средневеково, как и первый. Это уже начинало настораживать. На вершине над городком я разглядела какое-то строение с выгнутой на китайский лад крышей, но когда я спросила у одного из наших всадников "что это?", тот лишь пожал плечами. Скоро мы проехали отходившие от дороги ступеньки вверх, видимо, как раз ведущие к этому строению. А горы всё тянулись, как до этого пустыня. Стали появляться деревья, пока одинокие и невысокие, а в долинах мы проезжали через небольшие поля, пересечённые каналами, где журчала или стояла вода, дразня влажным запахом. На полях работали люди в широкополых плетёных шляпах, иногда они разгибались и долго смотрели нам вслед. Однажды мы заночевали в чём-то вроде храма — несколько строений с такими же вогнутыми черепичными крышами, как у того, что на горе, окружала невысокая стена с воротами без створок. Ворота тоже были крыты черепицей и украшены резьбой с иероглифами, весьма смахивавшими на китайские-японские и где-там-их-ещё-используют. Во дворе стояли три статуи, две изображали женщин с узкими глазами и пышными причёсками, одна играла на флейте, другая, со змеиным хвостом вместо ног, кажется, танцевала. Третий, толстый мужчина с чем-то вроде зелёной черепицы в руках, сидел, скрестив ноги и улыбался, как Будда. Постамент под ним был заляпан воском или стеарином, а деревца во дворе пестрели разноцветными лоскутками, завязанными на ветвях.

Заночевали мы в этот раз под крышей, на матрасах, разложенных на полу в большой комнате, почти зале. А на ужин нам таки подали рис, и я окончательно убедилась, что придётся осваивать искусство есть палочками. Девчонки показали мне, как их держать, но то, что легко выходило у них, с трудом получалось у меня. Были б здесь нормальные ложки, можно было бы обойтись ими, но те ложки, которые нам дали к супу, больше походили на керамические черпачки. Зачерпнуть ими жидкость было нетрудно, а вот с сыпучими телами появлялась проблема.

В конце концов я по-простому поднесла чашку с рисом, мелко нарезанным мясом и какими-то овощам ко рту и пересыпала содержимое небольшими порциями себе в рот, помогая палочками. И заела жареной в масле булочкой.

Вот так мы ехали, ехали и ехали. Мимо становившихся всё зеленее склонов. Мимо полей и пастбищ. Мимо наконец появившихся рощ, лесов и деревень. И в конце концов доехали до крупного города.

Дело было уже к вечеру, так что я как раз рискнула выбраться из фургона и пройтись рядом, чтобы поразмять ноги. И не сразу поняла, что полоска, появившаяся на горизонте — это каменная стена. Когда она приблизилась, стали видны башни, сложенные из серого камня, бойницы, зубцы... В самой большой из башен были прорезаны ворота, и дорога ныряла прямо в них. У ворот виднелось что-то вроде рынка, а дальше вдоль стены в обе стороны теснились какие-то халупы, крытые чем-то серым. Камышом? Соломой?

Со мной поравнялся один из наших всадников и властно махнул рукой, указывая на фургон. Я не стала спорить и послушно влезла внутрь, чтобы тут же пробраться вперёд и, отодвинув полог, продолжать наблюдать за надвигающимся городом через плечо возницы. Позади меня послышались возня, аханье и восхищённый шёпот — девчонки сгрудились за моей спиной, блестя любопытными глазами и обмениваясь впечатлениями. А полюбоваться было чем. Воротная башня, по здешнему обычаю крытая черепицей, впечатляла своими размерами. Так же, как и деревянные, окованные металлом и выкрашенные чёрной краской створки ворот. В воротах стояла стража — по несколько воинов с каждой стороны, в блестящих чешуйчатых доспехах, из-под которых высовывались долгополые красные одежды, в островерхих шлемах, с копьями и узорчатыми щитами. Причём узор на щитах был одинаков, да и вообще, чувствовалось, что и одеты они по одному образцу и подобраны явно по росту — не видно было не слишком маленьких, ни слишком высоких. Люди входили и выходили в ворота, не сказать, чтобы их собралась толпа, но ручеёк прохожих был постоянным. Также проехали несколько тележек и одна закрытая повозка на двух больших колёсах. Стража стояла как статуи, никак не реагируя на входящих-выходящих.

— Кангы! — возница обернулся к нам и указал рукой вперёд, открыв в усмешке жёлтые зубы. — Много людей! Будет больше!

Похоже, что "кангы" — это всё-таки "город". Башня уже нависала над нами. Поверху и по обеим сторонам от створок тянулись длинные каменные плиты, сверху горизонтальная, по бокам — вертикальные, с вырезанными на них иероглифами. Над верхней плитой было что-то вроде балкона, и там, судя по металлическому блеску, тоже стояла стража. На балконе на равном расстоянии друг от друга были укреплены небольшие треугольные флаги бело-синего цвета — иногда, когда налетал ветерок, они разворачивались. Тем временем наш фургон затормозил, так же как и тот, что катил перед нами. Оказалось, что стража наш караван всё же заметила. Двое стражников вышли вперёд и, скрестив копья, преградили ему путь. Я почувствовала себя попавшей в исторический или фэнтезийный фильм.

Вперёд выехал один из всадников, бывший старшим в нашем караване. Теперь он приосанился и положил руку на эфес сабли — жест был не угрожающим, скорее старший пытался придать себе значимости. Несколько отрывистых вопросов, несколько столь же отрывистых ответом, и я осознала, что не понимаю ни слова. Хотя вопросы типа "куда" и "зачем" уже вполне выучила. Похоже, что местные общаются на каком-то ином языке, чем караванщики. Тем временем старший извлёк из-за пазухи жёлтый свиток и протянул стражу. Тот развернул, изучил и кивнул. Воины отступили на свои места, и мы двинулись по прохладному туннелю внутрь города. Грохот колёс стал оглушительным, когда в туннеле его вернуло эхо, потом зазвучал потише, но совсем не смолк. Улицы в городе были вымощены каменными плитами — по крайней мере те, по которым мы ехали.

Чем-то и этот большой город напоминал те городки, через которые мы уже проезжали — вдоль улиц тянулись сплошные заборы, когда с калитками, когда с воротами. Только теперь из-за заборов выглядывали не плоские крыши, а выгнутые, черепичные. Да ещё кроны деревьев. Лишь пару раз я увидела фасады, выходящие прямо на улицы, и это явно были то ли питейные, то ли увеселительные заведения. С их карнизов свисали гроздья фонариков, стены и ставни распахнутых окон были расписаны узорами и иероглифами, изнутри доносился гул голосов многих людей. Ещё мы проехали мимо рынка на площади. Продавали там, в основном, насколько я могла разглядеть, продукты, но в углу площади был загон, в котором мычали коровы и блеяли овцы.

На ночлег караван остановился на постоялом дворе, что был побольше и выглядел побогаче, чем те, где мы уже побывали, но в остальном все они были, как близнецы-братья. В этот раз нас, женщин, уложили в отдельной комнате, а ещё — дали возможность вымыться! В тёмной прогретой комнате стояли бадьи с горячей водой, куда можно было поместиться целиком, на лавке разложили мочалки, полотенца и керамические кувшинчики с чем-то вроде жидкого мыла. Я с подозрением присматривалась к бадье, сомневаясь, что её тут тщательно выскабливают после предыдущих клиентов. Но искушение наконец смыть пот и грязь оказалось сильнее подозрений.

Помывшись, переодевшись и поужинав, я вышла через никем не охраняемые ворота (за мной никто специально не присматривал, да и куда бы я смогла сбежать?) и прошлась вверх-вниз по улице. В небе сияла почти полная луна, и фонарики, висевшие над воротами, на столбах на перекрёстках, и на вбитых в стены крюках, ей были не соперники. Фонарики мигали, наглядно показывая, что внутри горит огонь. И всё это вместе наводило на размышления, которым я и предалась, вернувшись на постоялый двор и растянувшись на отведённом мне матрасе.

Ладно, я ещё могу поверить, что на матушке-Земле есть глухие местечки, где сохраняется средневековый уклад, никто не пользуется благами цивилизации и даже оружие предпочитают холодное. Но целый город? С сотнями, а скорее тысячами жителей, но без намёка на электричество, спутниковую или какую-то иную связь, без нормальных дорог хотя бы в окрестностях? И не где-нибудь в горной долине или джунглях, а на вполне распаханной и окультуренной равнине, куда, по идее, совсем нетрудно добраться из внешнего мира? Будь это деревня или хотя бы посёлок, можно было бы предположить поселение сумасшедших реконструкторов, вроде как в одном из фильмов Шьямалана. Но город? С каменной стеной — это ж сколько времени, сил и денег потребовалось на её сооружение? Со стражей? С путешественниками из дальних земель — тоже, судя по всему, не знающими, что такое автомобили, огнестрел или хотя бы резина?

Предположение, что я оказалась в ином мире или ином времени, и раньше мелькало у меня в голове, но всё больше в качестве шутки. Теперь же я впервые рассмотрела такую возможность всерьёз. Здравый смысл отчаянно сопротивлялся, доказывая, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Я в ответ указывала на все замеченные ранее несоответствия. Здравый смысл немного скисал, но всё равно продолжал бурчать, что допустить, будто в наш век глобализации могло остаться неучтённое мировыми державами недоразвитое государство всё же проще, чем поверить, будто я действительно перенеслась в другую вселенную. Или совершила нырок в иной век.

В общем, с какой стороны ни посмотри, какая-то совершенно невероятная чертовщина получалась.

Обоз ехал всё дальше, мимо полей, лесов, рощ, пастбищ и садов, мимо деревень и отдельно стоящих больших строений за высокими стенами, так что я даже затруднялась порой сказать, культовые это сооружения или чьи-то поместья и замки. Потом мы ещё раз миновали довольно большой город, выглядевший очень похоже на первый. И постепенно во мне укреплялась уверенность, что невероятное всё-таки свершилось. Я действительно куда-то переместилась. Ну, или я всё-таки лежу в коме и вижу невероятно правдоподобный сон.

Но как? Почему? Неужели для путешествия в иное измерение достаточно попасть под машину? Быть может, все погибшие вот так же вылетают куда-то в иные миры, просто никто до сих пор не смог вернуться и рассказать об этом? Или это мне одной так повезло? Но почему мне? Во мне нет ничего особенного, я не участвовала ни в каких экспериментах, не проводила никаких ритуалов, я вообще в возможность чего-то подобного не верила. И вот вдруг оказалась здесь. А там — что случилось со мной там? Раз я оказалась здесь во плоти, то там я — просто исчезла? И числюсь пропавшей без вести? Или это тело — копия моего тамошнего тела, и там меня честь по чести похоронили?

Ответа ни на один из этих вопросов у меня не было, и едва ли они когда-нибудь появятся. Единственное, что я могла хотя бы попытаться выяснить, так это занесло меня в иную вселенную, или всё-таки на матушку-Землю, но в иной век. И если это всё-таки Земля, то я... в Китае?

Во всяком случае, архитектура и одежда, которую я видела вокруг себя, однозначно свидетельствовали в пользу Дальнего Востока. Правда, Дальний Восток — это не один только Китай, но у Вьетнама и Кореи, не говоря уж о более южных странах, вроде как нет выхода к степям и пустыням. Правда, в географии этого региона я была не особо сильна, но всё же карту в общих чертах представляла и помнила, что между ними и Монголией угнездился Тибет. Но горы, через которые мы проехали, явно были низковаты для Гималаев — разве что это их отроги. Так что будем считать, что я в Китае.

Жаль только, что представление об истории Китая я имела самое смутное. Да вообще практически никакого не имела — если историю Европы я хотя бы изучала в школе, а потом меня несколько в ней поднатаскала исторически-реконструкторская тусовка, в которой я вращалась благодаря Грише, то всё, что восточнее Турции, в сферу моих интересов никогда не входило. Так что вспомнить я смогла лишь горстку разрозненных фактов. Ну, был там император Цинь Ши-Хуанди со своей глиняной армией; первым объединил Китай, жёг книги и вообще был редкостной сволочью. Династия Тан, династия Хань, династия Мин — правда, в каком порядке они друг за другом шли, я не смогла бы сказать и под дулом пистолета. Ещё там была эпоха Сражающихся Царств — я запомнила название, потому что оно показалось мне красивым. Но была ли она до нашей эры, или после? Марко Поло побывал в гостях у хана Хубилая, потомка Чингиз-хана, что завоевал Китай веке так в двенадцатом-тринадцатом. Восстание Красных повязок, восстание Жёлтых повязок. Вот, собственно, и всё.

М-да, с таким богатым багажом знаний я, пожалуй, только и смогу, что определить, нахожусь я до монгольского завоевания, или после. И хотя, если подумать, какая мне разница, всё же невозможность определить свои координаты беспокоила. Впрочем, про Китай я знаю хотя бы это. А вот история тех же Вьетнама и Кореи для меня и вовсе чистый лист.

В общем, остаток путешествия для меня омрачился осознанием, что дорога домой для меня закрыта напрочь, и это время, эта страна, чем бы они ни были — навсегда. Нет уже надежды, что вот ещё неделька такого путешествия, и я смогу найти кого-то, кому можно объяснить, кто я, и попросить помощи с возвращением домой. И что теперь творится у меня дома? Мои родные — ох, что теперь с ними? Умерла я, или пропала, или даже лежу в больничной палате и безмятежно сплю — им в любом случае не сладко. И Гриша — встреться я с ним сейчас, я, наверное, бросилась бы ему на шею, забыл былую обиду. И если там я всё же умерла, как бы он не начал винить за это себя, ведь я действительно кинулась под колёса из-за нашей ссоры.

А ведь он совсем неплохой парень, Гришка-то. Ну да, обманул, но ведь я и сама отчасти виновата, проедая ему плешь с этим браком. Если б я всё же смогла вернуться домой, я бы... ну... нет, всё же я не уверена, что осталась бы с ним. Но, во всяком случае, рассталась бы без скандала.

Однако тосковать и рыдать в подушки, которые здесь выглядели как круглый длинный валик, можно было сколько угодно. Отныне я буду жить здесь, и с этим оставалось только смириться.

2.

Так по стене чертополох пополз,

Что и не вырвешь, заросла стена.

Есть про покои женские молва —

Её передавать я не должна.

О, если всё я передать должна —

Я знаю, будет речь моя длинна.

Ши цзин (I, IV, 2)

Я с отвращением посмотрела на палочки — увы, искусство еды с их помощью мне по-прежнему не давалось. Нет, прогресс был, мне уже чаще всего удавалось доносить еду до рта, но боже мой, как же это было утомительно! Постоянно приходилось следить за руками и палочками, а стоило чуть отвлечься, как кусочки мяса, овощей или зёрнышки риса норовили просыпаться на стол или подол. В результате я ела медленно и постоянно не успевала за всеми остальными. Спасалась пирожками, печеньями, пельменями и супами.

А ещё тут пили несладкий чай. Казалось бы, пустяк, а раздражало. Кроме чая подавали пиво, иногда подслащенную воду, настои или отвары цветов и каких-то трав, а иногда даже риса, судя по зёрнышкам на дне. Пару дней назад мы проезжали ещё один крупный город, и там нас в первый и, возможно, последний раз порадовали чем-то вроде сливового компота. А так — либо пиво, либо чай...

Я подцепила палочками мясной шарик и положила его в рот. В задумчивости подхватила кусочек чего-то ещё из тарелки, едва не выронила, но всё же отправила вслед за мясом. Прожевала, проглотила... И только тут до меня дошло, что вкус хоть и знакомый, но какой-то неправильный. Во всяком случае, с окружающей меня обстановкой как-то плохо вяжется.

Я тут же принялась копаться палочками в тарелке, пока среди щедро облитых соусом овощей не нашла ещё один такой же кусочек. Положила в рот, вдумчиво прожевала... Да, сомнений не было, я ела картошку.

Ну вот, пазл и сложился. Картофель никак не мог попасть в Старый Свет до Колумба, а распространение как сельскохозяйственная культура получил и вовсе значительно позже, веке так в восемнадцатом. Едва ли он мог двинуться на Восток раньше этого срока. Между тем — это я тоже вспомнила — веке где-то так в семнадцатом Китай завоевали маньчжуры, которые ввели ряд преобразований, в частности — предписали мужчинам носить косы вместо привычных пучков, что даже привело к нескольким восстаниям. Автор книги, где я это вычитала, ехидно замечал, что привычную причёску китайцы отстаивали с куда большим энтузиазмом, чем национальную независимость. Люди же вокруг меня — я посмотрела на соседний столик — носили именно что пучки. Или хвосты, причём тоже связанные на макушке и удерживаемые заколками разной степени красивости. Только мои спутники под шапками носили по две косы, соединённые кончиками в районе лопаток, местные же если и заплетали волосы в косу, то укладывали её от затылка вверх к макушке, чтобы там скрутить волосы во всё тот же пучок.

Значит, я не в средневековом Китае — во всяком случае, не в том Китае, что был на Земле. Это всё-таки иной мир. Так что можно больше не насиловать свою память, выжимая из неё крупицы давно забытых сведений. Об этом мире я не знаю совершенно ничего, всё придётся узнавать заново.

Как ни странно, это открытие меня слегка успокоило. В нём всё же таилась некая определённость, так что я могла теперь расслабиться и просто ждать, что будет дальше.

А ещё через пару дней мы достигли и конечной точки нашего путешествия. Это снова был город — куда крупнее тех, которые мы уже миновали.

Он начинался с двух внушительных столбов, которые стояли по обе стороны дороги примерно в полукилометре от городских ворот. Ворота тоже внушали — теперь они стояли между двумя башнями, а из-за первого ряда стен высовывался второй, ещё выше и внушительней. Объяснившись со стражей и миновав створки, мы прокатили по туннелю, потом по проходу из поперечных стен между двумя кольцами укреплений, и наконец миновали второй туннель. Перед воротами на этот раз рынка не было, он оказался за ними, на довольно обширной площади, замощённой серыми каменными плитами. Но центральный проход через площадь, отмеченный невысокими каменными столбиками с фонарями, оставался свободным, и наши фургоны проехали по нему без задержек. Торговые ряды шумели вокруг, их гул заглушал восторженно-испуганный шёпот девчонок, опять сгрудившихся у меня за спиной.

— Страшно? — возница обернулся к нам и подмигнул. Я улыбнулась. Человека, выросшего в земном мегаполисе, многолюдством и размерами сооружений не напугаешь, но на тех, кто не видел ничего, кроме родного стойбища, впечатление всё это действительно должно производить неизгладимое.

За домами, окружавшими площадь, поднимались башни и крыши, должно быть, храмов и дворцов. В любом уважающем себя средневековом городе должны быть храмы и дворцы. Потом фургоны миновали зев улицы и поехали дальше, иногда задерживаясь на перекрёстках, пропуская повозки и кареты, или заставляя их самих ждать, пока мы проедем. Через несколько минут такой езды наш караван вдруг остановился, постоял некоторое время — кажется, ехавшие в головном фургоне и рядом с ним кого-то встретили. Вскоре после этого мы свернули в поперечную улицу, потом ещё в одну, поуже и потише. И наконец остановились у ворот какого-то дома.

К воротам, впрочем, шли ступеньки, так что к ним, спешившись, направились лишь возглавлявшие караван мужчины, а фургоны и лошадей повели в обход. Я разглядела, что к моим попутчикам действительно присоединился незнакомый человек в долгополом лиловом одеянии и высокой шапке. Впрочем, видела я его от силы несколько секунд, после главный вход исчез за поворотом, а потом фургоны вкатили на задний двор.

Это уже явно была не гостиница, пусть даже и дорогая. Скорее поместье — несколько строений и несколько дворов, отделённых друг от друга внутренними стенами. Нам с девчонками отвели целый одноэтажный дом с собственным садиком. И даже с прислугой, которая помогла нам вымыться и подала ужин. Правда, когда я по уже сложившейся привычке решила пойти прогуляться по окрестностям, проход во внутренней стене загородил один из слуг в синей одежде наподобие халата до колен и жестами дал понять, что выходить нежелательно. Ну и ладно.

Дом... Ну, наверное, по местным меркам он считался богатым. Центральная комната, несколько маленьких спаленок, в которых мы и разместились, и ещё одно заднее помещение, пустовавшее. Мебели, правда, опять был минимум. В моей спальне вместо кровати было небольшое возвышение, на котором раскладывались матрас и прочие спальные принадлежности, сундук, столик с фаянсовым тазом и кувшином, и что-то вроде подушки с одной твёрдой стороной, лежавшей не на спальном возвышении, а рядом. Узкое окно, с переплётом в виде фигурной решётки, заклеенной бумагой, выходило во всё тот же садик. Двери не было, проём закрывала занавеска из тяжёлой гладкой ткани. Неужели шёлк?

На стене висел металлический полированный круг полметра диаметром с орнаментом по краям, который я по наивности своей сперва приняла за блюдо. И только заглянув в соседнюю комнату и увидев, как одна из девчонок вертится перед точно таким же, я поняла, что это зеркало. Ну... что-то в нём разглядеть было можно. Два глаза, один нос. Но если бы у меня тут была помада, едва ли я смогла бы определить в таком зеркале, не размазалась ли она.

В большой комнате мебели было немногим больше. Несколько длинных столиков стояли вдоль стен покоем, у боковых лежали такие же твёрдые с одной стороны подушки, как у меня в комнате — сиденья. Сиденья же за теми столиками, что вытянулись у торцевой стены, меня изрядно насмешили — у них были спинки, плавно переходившие в подлокотники, но ножек всё так же не было. Ещё один квадратный стол стоял посреди комнаты, он был повыше остальных, и на нём было расставлено восемь широких чаш. Пустых. У второй торцевой стены стояло что-то вроде буфета, заполненного фаянсовой и фарфоровой посудой. Что это фарфор, я определила, щёлкнув ногтем по краю одной из вазочек, после чего девчонки ещё долго толпились у буфета, щёлкая по вазочкам, чашкам и блюдцам и прислушиваясь к их пению. Также в углах стояли довольно большие бронзовые статуэтки, изображающие каких-то кошачьих, но не уверена, каких — уж очень стилизованными они были. Ясно только, что не львов — гривы отсутствовали. Да на длинной стене без окон висело что-то вроде деревянного панно с растительным и геометрическим узором. Может, оно было из каких-нибудь особо ценных пород дерева, но я в этом совершенно не разбираюсь.

В тот вечер нам дали спокойно поесть и выспаться. А на следующий день явился один из мужчин — не возница нашего фургона, и не самый главный — и провёл настоящий инструктаж. Оказалось, что нас всех скоро приведут к некой "иссы дарум" — "большой госпоже" (или "великой госпоже"?), и её нужно должным образом приветствовать. А именно — встать на колени, выписать обеими руками в воздухе круг, после чего положить ладони на пол перед собой, одну поверх другой, и коснуться их лбом. И не в коем случае не выпрямляться, пока она не разрешит! Мужик прочёл длинную лекцию, из которой я не поняла и половины, но уразумела, что нам окажут большую честь, и мы не должны самовольничать, выказывать неуважение, или каким-либо иным образом уронить честь посольства. Потом мы начали репетировать поклон. Я честно старалась, пытаясь не думать, как нелепо выгляжу, становясь раком. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Девчонки притихли, проникнувшись торжественностью момента, но ни в тот день, ни на следующий знакомства с "иссы дарум" не произошло. Я скучала, не зная, чем себя занять, бродила по большой комнате из угла в угол, или по садику, который изучила до последнего кустика. И лишь ещё день спустя нас наконец вывели из поместья, предварительно нарядив в яркие вышитые одежды. Мне наконец-то досталось платье по размеру, не иначе, кого-то срочно засадили за шитьё — видимо, у мужиков был глаз-алмаз, потому что мерок с меня точно не снимали. Впрочем, учитывая, что одежда представляла собой длинный халат с широким поясом-кушаком, особая подгонка по фигуре и не требовалась. За воротами нас ждало что-то вроде большой кареты, что удивительно, стоявшей всего на паре колёс с единственной осью. Дверца располагалась позади, тоже изрядно меня удивив. Мы вшестером кое-как набились внутрь, и карета в сопровождении конвоя из наших всадников двинулась куда-то по улицам.

Окна в ней были, каждое закрытое свисающей с верхней рамы единственной занавеской с бахромой. Я отодвинула ту, что была с моей стороны, и смотрела, хотя это было не слишком удобно — я сидела спиной к боковой стенке, приходилось разворачиваться назад. Мимо проплывали в основном глухие стены. Потом мы подъехали к ещё одной стене с воротами, пониже тех, что опоясывали город, но всё равно внушительными. Миновали их и покатили дальше по точно таким же на первый взгляд улицам — разве что народу на них стало поменьше. И наконец впереди показалась ещё одна крепостная стена.

Когда карета подкатила поближе, стало видно, что под стеной имеется ещё и заполненный водой ров. Да широкий! Ну, однако, крепость в городе, от кого так защищаются? Мост к очередным воротам, правда, был не подъёмный, а каменный. Карета остановилась перед ним, и нам приказали выйти, чтобы дальше идти пешком. Ворота, надо сказать, впечатляли: они одни тянули на дворец, или хотя бы на особняк: три арки, над ними терраса, и только выше уже знакомая выгнутая черепичная крыша. Бело-синие флаги, блеск шлемов и оружия на террасе, да и во всех трёх арках застыли, как статуи, воины в доспехах знакомого чешуйчатого вида, но заметно побогаче, чем у просто городских стражников.

Мужчины нас проводили только до ворот. Там нас встретили несколько полных людей в тёмных халатах, из-под которых высовывались самые настоящие юбки до лодыжек тёмно-красного цвета, хотя наши сопровождающие явно принадлежали к мужскому полу. Но не к самым ярким его представителям — не только с лишним весом, но и лица какие-то расплывшиеся, не столько от жира, сколько, мне показалось, от намертво приклеившихся к ним слащавых улыбок. На головах у них были высокие шапки — первые шапки, которые я увидела у местных, не считая того провожатого, что встретил посольство. Длинные волосы, несколько раз перехваченные заколками, спадали из-под них на спину.

Мощёный двор за воротами тоже был со всех сторон окружён стенами, только кое-где виднелись створки проходов и калиток. Видимо, мы попали к службам, потому что в воздухе отчётливо витал аппетитный запах жарящегося мяса и какой-то выпечки. Где-то журчала вода, слышались женские голоса. Стража стояла и здесь, но как-то не напоказ, в нишах стен и по углам. Нас провели через двор вправо, и дальше мы двинулись по довольно длинному проходу между длинных желтоватых стен в полтора человеческих роста высотой. Голоса стихли в отдалении, и некоторое время тишину нарушал лишь шорох наших шагов. Девчонки молчали, наши сопровождающие двигались почти бесшумно.

Потом была деревянная двустворчатая дверь, лестница вверх, крытый проход-мостик над стеной, сквозь резные решётки был отчётливо виден ещё один мощёный двор. И наконец мы попали внутрь какого-то строения.

Я с интересом оглядывалась по сторонам, рассматривая галерею, которую мы пересекали. Здесь было красиво и роскошно. Высокие потолки с резными раскрашенными балками и узорами. Каменные полы, прикрытые длинной дорожкой из циновок с цветным узором. Колонны из красного камня с белыми прожилками. Большие, до пола, частые окна закрывала белая бумага, а сверху на протяжении всего пути свисали белые лёгкие занавеси, у которых, похоже, не было иной функции, кроме декоративной. Всё равно через прозрачную ткань всё было видно. В воздухе витали несколько сладких запахов, наслаиваясь друг на друга.

В конце концов наша процессия упёрлась в очередные двери. Тот мужчина, что шёл впереди, что-то сказал ещё одному приземистому толстяку, что ждал у входа. Толстяк что-то пропел неожиданно высоким, пронзительным голосом, резные створки распахнулись, и мы оказались в двухуровневой комнате.

На нижнем уровне ничего не было, кроме синего ковра на полу, да чего-то вроде металлических вазочек на высоких ножках по углам. Из вазочек поднимался едва заметный дымок. А вот на возвышении, куда вели несколько ступенек, и которое заслоняла свисающая с потолка и до верхней ступеньки бахрома из бусин, стоял низкий диван, столь же низкие кресла и столики перед ними. А на этих диване и креслах сидели четыре женщины.

Один из наших сопровождающих что-то резко скомандовал, и девчонки попадали ниц, как нас и учили. Я последовала их примеру с полусекундным опозданием. Пауза затягивалась, и наконец сверху раздался женский голос, что-то повелительно произнёсший. Видимо, разрешение выпрямиться, так как краем глаза я увидела, что мои товарки начали подниматься, и с облегчением последовала их примеру. Правда, с коленей никто из нас так и не встал, и все девчонки продолжали смотреть в пол. Я тоже опустила голову, но всё же не смогла подавить любопытства, и всё косилась вверх, так что у меня заболели глаза.

На самом деле женщин на возвышении было не четыре, а восемь — рядом с каждой сидящей стояла ещё одна девушка, просто они терялись на фоне этой роскоши. Все девушки были одеты одинаково, видимо, прислуга. Зато госпожи сверкали и переливались, что твои бабочки — в разноцветных вышитых платьях, явно из шёлка и атласа, многослойных, с широченными рукавами. А на головах, мамочка моя, что у них на головах! Европейские модницы восемнадцатого века, сооружавшие башни из волос и украшавшие их кораблями и птичьими гнёздами, коллективно удавились бы от зависти, увидев эти сооружения, похожие на кусты из петель, валиков, узлов и кос. Неужели всё из своих? Заколок, впрочем, там было не меньше, чем волос, в основном цветочных, они блестели камушками, покачивали подвесками и кисточками. Я невольно задалась праздным вопросом, сколько же времени требуется на такие причёски, и не отвалится ли шея таскать их на голове.

Четыре женщины обменялись несколькими фразами. Главной явно была та, что сидела в центре, на диванчике. Она заговорила первой, и голоса остальных, когда те ей отвечали, звучали почтительно. Потом женщина снова посмотрела вниз и что-то сказала, слегка повысив голос. Видимо, обращалась к нам, но я не поняла, что она говорит, и никто из девчонок тоже не шелохнулся. Тогда она повернулась и что-то сказала девушке, стоявшей рядом с ней. Та присела — ну, ни дать, ни взять, европейский книксен — неторопливо спустилась с возвышения, отодвинув бусы, прошла прямо ко мне и пальцем подняла мне голову за подбородок.

Такая бесцеремонность заставила меня сжать челюсти, однако что я могла поделать? Девушка отступила в сторону, и я, раз уж такое дело, уставилась на женщину на диванчике в упор. Она была явно немолода, что не могла скрыть даже тонна косметики. Все четверо были намазаны очень густо, с неестественно белыми лицами, тёмно-красными губами и глазами, подведёнными столь жирно, что непонятно было, как краска не осыпается на щёки. Но всё же даже под этой штукатуркой было видно, что трое в креслах помоложе, чем та, что на диване.

Женщина подпёрла подбородок рукой, изящно отставив указательный палец с длинным — но не чрезмерно — красным ногтем на щёку. Перед ней на столике стояли вазочки с каким-то угощением, так же как и перед остальными, но к еде никто не притрагивался. Сам диван, кстати, тоже представлял собой настоящее произведение искусства. Сначала мне показалось, что за ним находятся какие-то цветущие растения, но потом я поняла, что стебли и цветы над спинкой являются её частью, хотя выполнены так тонко, что не сразу отличишь от живых. Между тем женщина задумчиво произнесла ещё что-то. Ей почтительно ответили. И вот наконец она, видимо, вынесла окончательное решение. Что-то бросила резким, показным тоном и поднялась.

Трое с кресел тоже встали. Секунду спустя я осознала, что девчонки рядом со мной опять уткнулись лбами в пол, и последовала их примеру. Слышно было, как женщины, спустившись с возвышения, проходят мимо нас. Потом мы наконец выпрямились, и та девушка, что поднимала мне голову, тронула меня за плечо и жестом приказала идти за ней. Остальных позвал тонким голосом один из сопровождавших нас мужчин, и их вывели через другую дверь.

Так я навсегда рассталась со своими попутчицами и даже ничего не узнала об их дальнейшей судьбе. Скорее всего, их распределили в качестве прислуги по здешним службам и дворцам, и если я в дальнейшем и видела их, то не узнавала. Ведь я и знала-то их всего ничего, и для меня память об их лицах слилась в одну смуглую не то от загара, не то от природы мордашку, черты которой очень быстро стёрлись.

Сама же я, как я быстро выяснила, очутилась в императорском дворце, в услужении у самой императрицы, видимо, привлечённой моей необычной по здешним меркам внешностью. Теперь, чтобы уж полностью соответствовать историям о попаданках, мне следовало стать объектом страсти какого-нибудь принца. Ну, или на худой конец, герцога. Впрочем, тут не было герцогов. Были гуны, ваны, хоу и ещё какие-то совершенно незнакомые мне титулы.

Но, разумеется, прислуживать императрице я начала не сразу. Сначала нужно было пройти обучение, принять подобающий вид и усвоить соответствующие манеры.

Та девушка — доверенная прислужница её величества Юнэ Манэй — отвела меня к двум женщинам: старшей и младшей управительницам дворца императрицы, как я потом узнала. Что-то им объяснила, те скептически оглядели меня с ног до головы. Потом старшая что-то у меня спросила. Я не поняла и только молча захлопала глазами. Та терпеливо вздохнула и коснулась своей груди указательным пальцем.

— Лу Хуэдун. Тим? — и палец указал на меня.

А. Они хотят знать, как меня зовут, видимо. Что ж, моё имя уже однажды переиначили. Я взглянула ей в глаза и чётко произнесла:

— На-таль-я.

— Таль-о?— переспросила Лу Хуэдун, переглянулась со второй, и обе рассмеялись.

Так я, сама того не зная, наградила себя накрепко приклеившимся прозвищем, заменившим мне имя. Уже потом я узнала, что словом "та" тут называют башни, пагоды и даже обелиски — в общем, что-то длинное, возвышающееся над окружающей местностью. Слово же "льо" можно перевести как "прекрасный", "очень красивый". Моя внешность никак не попадала под местные стандарты красоты, так что обозвать себя "красивой" вполне тянуло на шутку, а вот ростом я действительно превосходила большинство здешних представительниц прекрасного пола и кое-кого из мужского. Так и стала я Тальо — "прекрасной башней".

Впрочем, здесь все имена были значащие, к чему мне пришлось довольно долго привыкать. И моё было ещё далеко не худшим представителем здешнего именословия.

На этом участие старшей управительницы в моей судьбе практически окончилось, и она полностью передала меня на попечение младшей, сухопарой женщины с поджатыми губами. Звали её Нач Бу, но обращаться к ней следовало "госпожа Нач", или "госпожа младшая управительница". Первым делом меня попытались переодеть в здешнюю униформу, и тут госпожа Нач столкнулась с теми же проблемами, что и обозники. Вся одежда, хранившаяся в здешних кладовых, была мне коротка, и большая часть — узка. "Та! Та!" — неоднократно раздражённо повторяла Нач Бу, протягивая мне один предмет гардероба за другим. В конце концов мне более-менее что-то подобрали, полностью обновив моё одеяние.

После, конечно, мне сшили всё по мерке. Как я потом убедилась, служанки тут носили точные копии господских нарядов, разница была в качестве материала, отделки и украшений. И в количестве одёжных слоёв — госпожа могла напялить пяток халатов или юбок, служанки, как правило, довольствовались одним-двумя соответствующими предметами гардероба. На меня, помимо нижней рубашки-распашонки с завязками под грудью, надели ещё довольно длинные, до середины икры, свободные штаны из белой ткани, а потом ещё и нижнюю юбку, державшуюся в талии на завязках. Поверх рубашки полагалось надевать белую блузу с тонкой отделкой, открывавшую шею и имевшую узкий треугольный вырез до середины груди. Потом приходил черёд чего-то вроде нежно-розового сарафана без бретелей, или даже платья без плеч — обтягивающий, плотно зашнурованный на спине корсаж, поддерживавший грудь, плавно переходил в довольно широкую юбку. Всё это перепоясывалось красной лентой. И поверх всего надевался красный халат без застёжек, с широкими рукавами и подолом столь длинным, что сзади он волочился на земле. Дополнял всё это великолепие длинный и тонкий шёлковый шарф, который полагалось изящно носить на согнутых локтях, так, чтобы сзади он свисал почти до самых пяток.

Обувь, похожая одновременно на ботинки и тапочки, тоже оказалась мне мала, пришлось мне ещё денёк отходить в подаренных обозниками сапогах. Отдельным предметом огорчения госпожи Нач стала причёска. Женская часть прислуги тоже наворачивала на головах довольно сложные сооружения, не такие, как их госпожи, но всё же. Увы, короткая стрижка не оставляла никаких шансов соорудить у меня на голове что-то подобное. Управительница походила вокруг меня, ероша и иногда довольно больно дёргая меня за волосы и что-то сокрушённо приговаривая. Должно быть, смирялась с неизбежным, и в конце концов в прямом смысле махнула рукой. Возможно, она надеялась, что со временем волосы отрастут, но и тут я не могла бы её ничем утешить. Поскольку по опыту знала, что мои пряди ниже плеч всё равно не отрастают. Увы и ах, но с волосами мне не сильно повезло.

В общем, единственным, с чем не возникло затруднений, были довольно длинные серьги из нанизанных на стержень цветных бусин.

А потом началось обучение. Я не умела ни ходить, ни стоять, ни вообще что-либо делать как положено. Служанка должна быть скромной, держать голову опущенной, не зыркать по сторонам и вообще постоянно находиться в состоянии этакого лёгкого полупоклона. У меня от этого быстро начинала болеть шея. Руки нужно было держать сложенными на уровне пояса, но не сцепив пальцы, а наложив одну ладонь на другую и отставив локти, как человечек из конструктора. Ходить полагалось мелким семенящим шагом, чтобы подол, упаси боже, не хлопал по ногам. Я же, стоило мне чуть отвлечься, тут же начинала шагать, как солдат на плацу.

Увы, из всех педагогических приёмов госпоже Нач был известен только один: палка. И пускала она её в ход не задумываясь, стоило мне хоть в чём-нибудь ошибиться. Лёгкая бамбуковая трость в её руках становилась весьма увесистой и оставляла вполне реальные синяки. Я скрипела зубами, сжимала кулаки, но терпела. Бесцеремонность, с которой со мной обращались, намекала, что если я проявлю строптивость, могут случиться вещи и похуже. Но не могу не признать, что столь негуманная наука оказалась весьма доходчивой. Чтобы отучиться смотреть прямо, вскидывать голову и ходить по-человечески, мне понадобилось всего два дня.

Другие служанки рассматривали меня с интересом, как редкостную зверушку, хихикали над моей неуклюжестью и постоянно перешёптывались. Я же с тоской вспоминала путешествие и своих попутчиков, не требовавших от меня постоянно выглядеть подобающе. Мне была оказана великая честь, и можно было не сомневаться, что все окружающие именно так и воспринимают моё назначение. И не поймут моих жалоб, даже когда я выучу язык в достаточной степени, чтобы пожаловаться. Слово "честь" на здешнем языке я выучила одним из первых — не в смысле личная честь, а в смысле высочайшее внимание, милость к нижестоящему. Это словно не сходило с языка госпожи Нач, она кидала его обвиняющим тоном, и можно было не сомневаться — уж она-то считает эту честь незаслуженной.

Языковый барьер постепенно исчезал, хотя общаться с другими девушками, кроме госпожи Нач, я могла только во время еды и перед сном. Меня поселили в крохотной комнатушке рядом с покоями императрицы — в отличие от большинства прислуги, мы пятеро жили у госпожи под рукой. Что ещё раз подчёркивало мой сравнительно привилегированный статус. Я так и не спросила никогда, было ли раньше у императрицы четыре ближних служанки, или одно место ради меня освободили. В комнатушке, отныне служившей мне спальней, едва хватало места на пять матрасов да на столько же довольно больших ларей, в которых хранились наши пожитки. Мне, кроме комплекта одежды и ночной рубашки, выдали ещё зубную щётку, к моему изумлению, почти не отличающуюся от привычных мне — только деревянную и с натуральной щетиной, понятно. Зубы полагалось чистить порошком, и я от души надеялась, что его не изготовляют из толчёного мрамора или перламутровых раковин, как это порой делали в Европе прошлого. Мылись слуги в небольшой тёмной и дымной комнатке в подвале — не каждый день, но достаточно часто. Просторная дворцовая купальня была не про нас.

Ели слуги тоже в задней комнате, и сидение на подушках на полу перед низенькими столиками доставляло мне массу неудобств. Вытянуть ноги было банально некуда, да и едва ли бы это вписалось в местные понятия о приличиях. Сядешь на пятки — быстро затекают, сядешь по-турецки — сказывался недостаток растяжки. Колени торчали вверх, вызывая веселье окружающих, и ноги опять быстро уставали. Хорошо хоть к палочкам я уже успела более-менее приспособиться, не хватало ещё усугублять репутацию варварки и неуча, залезая в тарелку руками.

Гулять тут тоже было особо некогда, и не особо тоже, так что об окружающем мире я узнавала только из разговоров. Как оказалось, императорский дворец на деле представлял собой целый комплекс дворцов и сооружений, не зря его иногда ещё называли императорским городом. Я оказалась в той его части, что именовалась Внутренним дворцом, попросту говоря — в гареме. Он занимал значительную территорию, даже более значительную, чем дворец Внешний. Император и императрица имели по собственному жилищу: жилище императора пышно именовалось дворцом Великого Превосходства, жилище императрицы носило более короткое название — дворец Полдень. Дворец Полночь во Внутреннем городе так же имел место быть, а ещё — Западный и Восточный. Хотя Восточный стоял особняком, не относясь в полной мере ни к Внешнему, ни ко Внутреннему дворцам, и был отделён от них достаточно высокой и крепкой стеной. В нём обитал наследник престола, у которого был собственный гарем, понятно, уступающий размерами папашиному, но всё же. Дворцы же Западный и Полночь пустовали: первый предназначался для вдовствующей императрицы, каковая почила в бозе несколько лет назад, а во втором должны были бы жить дочери императора и сыновья до достижения ими определённого возраста. Но, как ни странно, при таком обилии женщин, плодовитостью император похвастаться не мог. Ребёнок, по крайней мере, живой, у него бы один-единственный — тот самый наследный принц.

Кроме императрицы у императора было ещё три старших супруги: Благородная, Талантливая и Добродетельная — всех их я видела в первый день вместе с императрицей. Правда, чем Талантливая супруга талантливее, а Добродетельная добродетельнее всех остальных, я так и не поняла. Каждой также полагалось по своему дворцу. Просто супруги, без титула, жили в домах поскромнее, и в таких же, или почти таких же домах должны были б жить старшие наложницы. Положение старшей и младшей наложницы никак не зависело от возраста — старшей именовалась та, которой повезло родить его величеству сына, но не повезло вызвать к себе достаточную склонность (или иметь настолько влиятельную родню), чтобы получить звание супруги. Однако, как я уже сказала, других сыновей, кроме сына императрицы, у императора не было, а потому всем наложницам пришлось довольствоваться званиями младших и тесниться во дворике Процветания.

Я из всего этого великолепия видела пока только дворец Полдень. Он был довольно большим, в три этажа и несколько дворов. Кроме того, при нём был великолепный сад, но в него нас, служанок, не пускали — разве что только сопровождать императрицу, когда ей было угодно прогуляться.

Жили, впрочем, во дворце и не только служанки. Первое время я, не особо разобравшись, относилась как к должному к тому, что часть слуг были мужчинами. Потом начала этому факту несколько удивляться, но всё встало на свои места, когда я однажды спросила у одной из своих товарок, показав на проходившего через анфиладу покоев молодого человека с явным лишним весом:

— Почему тут мужчина?

— Мужчина? — удивилась девушка, проследила за моим взглядом и понимающе кивнула: — А! Не мужчина!

— Не мужчина?

— Ага. Чик! — она сделала выразительное движение указательным пальцем. — И всё.

Евнухи! Это всё объясняло — от их присутствия в гареме до особенностей внешнего вида. Я уставилась вслед прошедшему со смесью любопытства и чего-то похожего на отвращение. Конечно, он не виноват в том, что с ним сделали... Но реакция отторжения была на уровне инстинкта.

Впрочем, со временем я привыкла.

А обучение тем временем продолжалось. Оказалось, что для того, чтобы выглядеть достойно, мало одеться и причесаться подобающим образом. Нужно ещё и накраситься. А также позаботиться о коже, ногтях, волосах... В общем, не оскорблять утончённый господский вкус грубым и неухоженным видом. Госпожа Нач показала мне целый арсенал: щипцы и щипчики, кисти и кисточки, гребни и гребешки. Последние почему-то поразили меня больше всего, я и не думала, что может быть такое разнообразие — всех размеров и из разных материалов (причём от материала зависит, когда и зачем их использовать, не просто по прихоти!), с разными зубцами: острыми, четырёхугольными и даже круглыми. Мой ларец в спальной комнате пополнился батареей флакончиков и коробочек: тушь для ресниц, румяна и белила (оставалось лишь надеяться, что не свинцовые), помада, тени, ароматические воды и масла для тела и волос, винный уксус для смачивания ногтей, пудра белая и пудра зелёная. Последняя предназначалась для смягчения кожи, её полагалось разводить водой до состояния кашицы, наносить на кожу лица и рук, потом смывать и, подсушив лицо подогретым полотенцем, наносить всю прочую раскраску. И, надо сказать, эффект от процедуры с пудрой был заметный.

Ещё одним подарком от госпожи Нач стало бронзовое зеркальце и коробочка с порошком для его полировки. Младшая управительница выщипала мне брови так, как и не снилось косметологам с моей родины, и долго возилась с моими глазами. Увы, сколь бы длинные стрелки она не рисовала, сделать их такими же узкими, как у местных красавиц, у неё не получалось. В конце концов результат её более-менее удовлетворил, и его продемонстрировали императрице. Её величество критически осмотрела меня и сделала несколько замечаний, суть которых, насколько я поняла, сводилась к тому, что не стоит пытаться замаскировать мои особенности и выдать меня за местную. Ведь моя экзотическая внешность и была моим главным достоинством.

Мне уже давно стало ясно, что с такой одеждой и раскраской девушкам, хоть они и звались служанками, не приходилось мести полы или чистить камины. Впрочем, до сих пор я тут ни одного камина не видела. Равно как и очага или печи, кроме как на кухне, или ещё какого-либо устройства для обогрева. Разве что курильницы — металлические или керамические вазочки с отверстиями в крышках, как у перечницы, откуда шёл ароматный дым. Их или выставляли на тонких ножках вдоль стен, или просто ставили на стол, сундук или шкаф. Благовония вообще пользовались тут большой популярностью. Их не только жгли, но и носили при себе, раскладывали по комнатам в виде ароматических шариков и добавляли в воду для омовений.

Возвращаясь же к уборке в покоях — как я скоро убедилась, ею действительно занимались не комнатные девушки. Драили полы, вытирали пыль и перестилали кровати либо молодые евнухи, либо молчаливые женщины в скромных тёмно-красных платьях, бесшумно появлявшиеся в комнатах в отсутствие господ. Эти женщины ни с кем не заговаривали, а прочие слуги делали вид, будто их не замечают. И никогда не упоминали в разговорах. Так же как мужчин и мальчишек в серых халатах, которые мели дорожки в саду, мыли лестницы и переходы, не относящиеся к личным покоям, и однажды на моих глазах спилили старое дерево в саду и выкорчевали пень. Похоже, с прислугой низшего ранга не полагалось не только водиться, но и замечать её.

Постепенно я перезнакомилась с остальными комнатными девушками, а также с большинством евнухов дворца Полдень, и, надо сказать, большая часть и тех, и других оказалась хорошими ребятами. А с соседками по комнате у меня даже завязалось что-то вроде дружеских отношений. Мы помогали друг другу одеваться, краситься, мыться и оказывали другие мелкие услуги. Болтали перед сном, и я постепенно смогла принимать участие в этих разговорах. В общем, люди тут оказались точно такими же, как и в моём родном мире, и я чувствовала, что постепенно как-то всё же вписываюсь в их круг, пусть и не становясь в нём полностью своей.

3.

Так по стене чертополох пополз —

Не справится с колючками метла.

Что о гареме нашем говорят —

Я никому поведать не могла.

Когда б о том поведать я могла —

Как много было б и стыда и зла!

Ши цзин (I, IV, 2)

— Так, а теперь кланяйся. Ниже! Колени не сгибай, плавнее, плавнее нагибайся! Согнулась и подходишь к её величеству. Протягивай поднос. Прямее держи, у тебя же сейчас всё поедет! И не сопи так. Дыхание затаила и протянула. Хорошо. Держи, не отдёргивай, её величество может захотеть выбрать. Теперь отступай. Ку-уда разгибаться! В поклоне отступай. Вот, теперь можешь выпрямиться.

Я вздохнула, предчувствуя, что репетировать подачу лёгкого угощения для отдыхающей императрицы мы будем до вечера. И хорошо, если обойдётся без очередных синяков на моих многострадальных спине и плечах. После каждого удара я в терапевтических целях неизменно представляла себе, как ме-едленно сворачиваю госпоже Нач Бу шею. Реально помогало не сорваться.

Наука быть прислугой оказалась не такой уж лёгкой. Нужно было знать и учитывать тысячу мелочей, о которых я до сих пор понятия не имела и даже не задумывалась никогда. Когда что подавать и как: при одевании и раздевании императрицы, при завтраках, обедах и ужинах, при просто лёгких перекусах, когда придут гости, когда её величество собирается на прогулку, когда с неё вернулась, когда решила заняться рукоделием, чтением, написать письмо или проверить счета. Когда ставить жаровни (тут, оказывается, обогревались исключительно жаровнями с углём), а когда наоборот — чаши со льдом. Лёд, как мне объяснили, привозили с гор и хранили в подвалах, а при жаре расставляли в комнатах. Как раскладывать предметы и угощения на подносах. Куда убирать оставленные императрицей вещи. Как помочь ей совершить омовение, и какие приготовления для этого нужны. Когда служанка должна держаться позади, а когда должна выйти вперёд и что-то сделать, не дожидаясь приказа: открыть дверь, отодвинуть занавесь (встав на колени предварительно!), принести подушку, помахать опахалом, разлить чай или вино... Да красиво разлить, чтобы струя была дугой и брызги не летели.

А ещё как себя вести при встрече с другими обитателями гарема: старшими супругами, младшими, наложницами... И что делать, ежели к императрице пожалует гость — оказывается, в гареме можно было принимать гостей. Не всех подряд, конечно, но вот брат её величества, ван какой-то там, его имя вылетало у меня из головы сразу после того, как его называли, вполне мог заявиться. Мог прийти и сам император, и наследный принц — при этих было велено немедленно падать ниц. После чего подняться на колени, отползти куда-нибудь, в зависимости от того, где императрица принимает гостя, и застыть в полупоклоне, с почтительным и бесстрастным лицом, и не дай боже хоть как-то показать, что у тебя имеются глаза и уши: хихикнуть там в ответ на высочайшую шутку, или ещё что-то. Но ни в коем случае не пропустить хозяйское повеление! И что делать, если кто-то из названных гостей вдруг паче чаяния вздумает обратиться непосредственно ко мне.

В целом же, главной добродетелью служанки была незаметность. Она должна была передвигаться и оказывать услуги, оставаясь при этом как бы бесплотным духом: чашки сами собой наполняются, занавески сами собой отодвигаются... И потому госпожа Нач не уставала также работать над моей походкой и движениями: они должны были быть плавными и бесшумными. В идеале женщина должна была двигаться как в ансамбле "Берёзка" — словно у неё под юбкой вместо ног колёса. На резиновом ходу.

А ещё в гареме были дамы — тоже вроде как комнатные девушки, но благородного происхождения. Их легко было узнать — они тоже носили форменные халаты, но не красные, как мы, а синие. С ними нам надлежало обращаться почтительно, величать "барышня такая-то" и повиноваться их повелениям. Мало нам одной императрицы!

Кстати, а куда деваются служанки в старости? Однажды я сообразила, что не вижу среди женской части прислуги никого, выглядящей хотя бы зрелой женщиной, не то что старухой.

— По-разному, — ответили мне девушки, когда я спросила их в нашей комнатке перед сном. — У кого-то какой-то талант открывается, причёски там делать или шить... Кто-то до управительницы повышается. Кого-то на кухню ссылают за нерадение. Но большую часть или во дворик Процветания, за наложницами присматривать, или на какую-нибудь должность: бельём заведовать, в дворцовых храмах порядок наводить, ведь в них рабов не пускают.

— Кого? — я сперва не поняла нового для себя слова.

— Рабов. Ну, со Скрытого двора, — я хлопнула глазами, поскольку слышала об этом дворе в первый раз, и мне объяснили доходчивей: — Туда людей покупают, или за преступления ссылают. Да ты их видела, они всю тяжёлую работу выполняют.

Покупают? Так тут есть рабство? Вот это новость!

— Так эти, в серых и тёмно-красных халатах...

— Они самые. Ты с ними не говори, за ними евнухи присматривают...

— А если служанка любимая, госпожа её при себе и до старости оставить может, — торопливо, словно речь зашла о чём-то неприличном, добавила другая девушка. — А бывает, что и замуж выходят или в наложницы... — она хихикнула. — Приглянется наша сестра гвардейцу какому-нибудь...

Дворец охраняла не просто стража, как какие-нибудь городские ворота, а императорская гвардия. И командующий этой гвардией был очень большим человеком, пользующимся доверием и расположением самого императора. Это я уже уяснила.

— Тебе бы только о гвардейцах думать, — отмахнулась старшая среди служанок, Чжу. — Ты лучше скажи, сестра... Почему у тебя волосы такие короткие?

Обращение "сестра" среди прислуги было весьма распространено. Позже я узнала, что не только среди прислуги. И оно вовсе не означало кровного родства, так можно быть обратиться хоть к подруге, хоть к невесте, хоть к жене.

— В моей стране так принято.

— Но ведь волосы — средоточие жизненной силы! Как же можно от них вот так избавляться?

М-да, объяснять, что мы вовсе не считаем волосы средоточием силы, явно было не слишком уместно.

— Их приносят в дар богам, — вдохновенно соврала я. Подумала и добавила: — И предкам. Тогда жизненная сила остаётся в роду и не убывает.

Что культ умерших тут был, я тоже знала. Несколько дней назад гарем почти в полном составе отправился из Внутреннего дворца в Императорское Святилище предков, исполнять какие-то обряды. Но меня с собой не взяли — видать, сочли недостойной.

— А-а... — понимающе закивали девушки. Но потом Чжу, видимо, как самая практичная, добавила: — Но зачем все отрезать?

— Когда я заблудилась в пустыне, я дала обещание предкам подарить им все волосы, если меня спасут. И меня спасли!

Главное, теперь самой не забыть и не запутаться в собственных выдумках. Меня часто расспрашивали о том, откуда я, и на что похожа моя родина. Насколько я поняла по вопросам, чужеземные страны в представлении моих новых подруг были прямо-таки битком набиты всяческими чудесами и диковинками. Вопрос, живут ли на моей родине люди с собачьими головами, изрядно меня рассмешил: вот она, классика не только на все времена, но и на все миры! Увы, чаще всего я своих слушательниц разочаровывала: ни людей с собачьими головами, ни прочих уродов у нас не водилось, и даже карлики встречались не чаще и не реже, чем в любой другой стране, а наводящих страх великанов не было вовсе. Не видела я и чудесных птиц, говорящих человеческими голосами, не встречала ни драконов, ни зверя, в чьём описании отдалённо угадывался единорог, ни прочего волшебного зверинца. Но иногда мне становилось жаль постоянно обманывать их ожидания, и я всё-таки рассказывала о каком-нибудь занятном звере, безбожно мешая географические регионы. О водоплавающих птицах, что разучились летать, и их крылья стали больше напоминать плавники. Или о других нелетающих птицах с длинными ногами и шеями, такой величины, что на них может прокатиться человек. О зверях, что живут в воде и на морских берегах, питаются рыбой и имеют тела, схожие с рыбьими, а также по два огромных клыка. О чудесном звере, что передвигается прыжками на двух ногах и носит детёнышей в кармане на животе, и о ещё одном, с утиным клювом, что откладывает яйца, как птица. Или вот ещё один милый, пушистый чёрно-белый зверёк, которого, тем не менее, все боятся, потому что он умеет выпускать жидкость столь вонючую, что отмыться от запаха потом невозможно, а собака с её чутким носом и вовсе может потерять сознание, нюхнув эти выделения. В процессе описания я как-то само собой, увлёкшись, начала пересказывать мультик про Бэмби, и хотя я с самого начала предупредила, что всё это выдумка, кажется, девушки так и остались в убеждении, что говорящие животные на моей родине всё-таки есть.

Про носорогов, львов и слонов мои слушательницы знали и сами.

Не смогла я также подтвердить и слухи о том, что в чужих странах прямо-таки под ногами валяются всяческие волшебные предметы. У меня никогда не было кольца, в которое был бы заключён дух, демон или дракон, не пользовалась я волшебным котлом, из которого всегда можно достать любое угощение в неограниченном количестве, не видела я ни исцеляющего ран жезла, ни волшебного порошка, проглотив который, можно начать понимать язык зверей и птиц. Но однажды, после отрицательного ответа на вопрос, а есть ли в моей стране светящиеся волшебные камни, я вдруг задумалась: а электрическая или светодиодная лампочка — чем не волшебный камень? А электроприборы вполне сойдут на роль волшебного угля, что греет не горя, и на котором можно готовить пищу. Так мои рассказы расцветились технологическими чудесами, адаптированными для понимания местных: самодвижущиеся повозки, волшебные зеркала, в которых можно увидеть то, что находится далеко от тебя, огромные железные птицы, послушные воле людей, магические книги, отвечающие на любые вопросы...

А вот опыт личного общения с богами, духами, оборотнями и прочими сверхъестественными сущностями я всегда категорически отрицала.

Впрочем, длинные рассказы пошли далеко не сразу, а когда я в достаточной мере выучила язык. Сначала мне порой вообще было трудно понять, о чём меня спрашивают, а мои ответы были краткими и односложными. Но постепенно я говорила всё уверенней и сама принялась расспрашивать, пытаясь постичь чужую жизнь хотя бы в той мере, в какой она была видна из-за стен дворца.

А однажды я стала свидетельницей происшествия, сказавшего мне о жизни во дворце куда больше, чем все рассказы, вместе взятые.

В детстве я как-то услышала о таком виде наказания: "поставить на колени на горох". И ещё, помню, удивилась — а что в этом такого? Очень умная была, да. Позже кроме гороха появился ещё один вариант — на битые кирпичи. И вот теперь я убедилась, что для того, чтобы превратить стояние на коленях в пытку, не нужно ни гороха, ни кирпичей. Надо лишь, чтобы наказание продлилось несколько часов кряду.

Думаете, это легко — просто постоять на коленях? А вы попробуйте сами: час за часом, когда твёрдый пол давит на коленные чашечки снизу, а весь ваш вес — сверху, и нельзя ни на минутку хотя бы опуститься на пятки, чтобы уменьшить это давление, потому что приставленный евнух бдит, и тут же поддаст вам носком под копчик. К концу дня я не стонала в голос только из каких-то последних остатков гордости. И когда мне наконец разрешили подняться, я сперва подумала, что не смогу. Но всё-таки кое-как встала и побрела в нашу комнатку, мысленно охая, стеная и очень жалея себя.

Говорят, было раньше в Европе такое профессиональное заболевание: "колено горничной" с воспалением, а то и смещением сустава, потому что горничные каждый день на коленях драили хозяйские полы. Ещё пару раз — и я, наверное, заимею себе такое же.

В комнатке никого не было — меня в довершение всего ещё и лишили ужина, так что все прочие комнатные девушки сейчас ели, а мне предстояло лечь спать голодной. Хорошо хоть в комплекте к наказанию шло ещё и освобождение от работы до конца дня, так что мне не надо идти помогать императрице, чтоб ей пусто было, готовиться ко сну. Императрица... Я вдруг уразумела, что даже не знаю, как её зовут. Императрицу называли "её величество", "госпожа", "государыня", но ни разу я не слышала, чтобы кто-то назвал по имени.

Я рухнула на матрас, чувствуя себя слишком плохо даже для того, чтобы раскатать свёрнутые простыни и одеяло. Колени болели, и есть хотелось зверски. И как всегда бывало, стоило мне чуть проголодаться, на ум приходила еда моего мира, которой здесь я оказалась лишена. Нет, голодом слуг тут не морили, и ели мы довольно вкусно, к тому же нам нередко перепадало что-нибудь с господского стола. Но хотелось самых простых, однако совершенно недосягаемых вещей. Селёдки с чёрным хлебом. Или хотя бы с белым — но с нормальным батоном, а не пресной лепёшкой. Кислой капусты. Бабушкиного борща. Яблока — я тут совсем не видела яблок. Персиков, винограда, мандаринов, слив, каких-то незнакомых мне фруктов — завались, а вот обыкновенных яблок... Да хоть бы даже просто варёной или жареной картошки. Она же тут есть, почему же во дворце её не подают?!

— Ты не спишь?

Я приподнялась. В комнатку заглядывала моя соседка с ближайшего матраса — Усин.

— Нет, не сплю.

Усин кивнула и бесшумно проскользнула внутрь.

— Держи, — она вытащила из рукава небольшой свёрток и протянула мне. Свёрток при ближайшем рассмотрении оказался местным вариантом голубца — комком риса с мясом, завёрнутым в большой капустный лист и так сваренным.

— Ты моя спасительница! — возликовала я, впиваясь зубами в угощение. — Спасибо!

Удобная штука — эти широкие рукава, когда к ним приспособишься и научишься придерживать, чтобы не лезли в тарелки и ни за что не цеплялись. Столько всего можно спрятать, особенно если подшить изнутри карманчики. Усин кивнула и присела на свой матрас, подобрав под себя ноги.

— За что госпожа Нач тебя так? — спросила она.

— Опрокинула чашку на её величество.

— Ой. Повезло тебе — за такое можно и палками получить.

Я уныло подумала, что палками оно, возможно, было бы предпочтительней. По крайней мере точно быстрее.

— Кстати, а как её зовут? Её величество, в смысле.

— Её величество? — Усин моргнула. — Ну-у... Она — императрица Эльм.

— Эльм? — мне тут же вспомнились огни святого Эльма. — Это имя или фамилия?

— Фамилия... Она — из семьи Эльм, ванов Лэй.

— А имя у неё какое?

Усин замялась ещё больше.

— Это не принято — называть их величеств по именам.

— А... Понятно, — я аккуратно собрала последние рисинки в ладонь и отправила в рот.

— Но, если хочешь... — и Усин наклонилась к моему уху. — Она — императрица Эльм Илмин. Только вслух не говори, ладно?

— Угу, — кивнула я. Здесь, как на нашем востоке, фамилия ставилась прежде имени. — А заодно тогда уж скажи и как императора зовут, а?

Усин оглянулась, хотя рядом с нами никого не было.

— Луй Иочжун, — шепнула она.

— Луй? Он... — я запнулась, не зная, как будет "однофамилец". — У тебя с ним одинаковые фамилии?

Я уже не раз слышала, как моих соседок зовут полными именами: Луй Усин, Луй Чжу... Когда я спросила, почему у них фамилии одинаковые, то услышала в ответ "ну, мы же все как сёстры". Потом я узнала, что и у прислуживающих императрице евнухов фамилия та же. И я решила про себя, что, видимо, когда людей набирают во дворец, фамилию им дают новую, как-то связанную с их новым положением. И оказалась права.

— Ну да. Мы же все принадлежим императорской семье, значит, носим их фамилию. И ты тоже — Луй Тальо.

Я в замешательстве потеребила мочку уха. Как-то я привыкла думать, что монархи своими родовыми именами так просто не разбрасываются. Но здешние императоры оказались на удивление щедры.

— А люди, принадлежащие другим благородным семьям, — тоже носят их фамилии?

— Иногда. Если только у них нет собственного славного имени, но такие редко становятся слугами. И может ли быть имя славнее императорского?

— И в самом деле, — хмыкнула я. — А у госпожи Нач и госпожи Лу, выходит, имена славные?

Ответить Усин не успела. В этот момент занавеска на входе в комнату отлетела в сторону, и на пороге возник Луй Дуар — один из евнухов, возглавлявших челядь. Я ещё не до конца уяснила местную иерархию, но положением он не уступал госпоже Нач, только она главенствовала над женской частью прислуги, а он над мужской... в смысле, над евнуховой.

— Выходите, — повелительно бросил он, увидев нас с Усин.

Усин вскочила, я тоже, зашипев сквозь зубы, поднялась на свои многострадальные конечности.

— А что случилось? — спросила Усин, когда мы вышли за порог, и в комнату тут же нырнули ещё два евнуха положением пониже.

— У госпожи Юнэ пропала драгоценная заколка с ласточками, подарок государыни. Ищите хорошенько, — добавил Луй Дуар, обращаясь уже к своим подчинённым.

— Да пожалуйста, — пробормотала я, наблюдая, как евнухи распахивают наши ларцы и начинают бесцеремонно в них рыться.

— Кто-то украл? — испуганно спросила Усин.

— Ну, не сама же она убежала, — раздражённо бросил евнух. — Осмотрите тут всё! Пропажу нужно найти.

Мы с Усин притихли. Некоторое время из комнаты доносились лишь звуки торопливого обыска, а потом голос одного из евнухов вдруг воскликнул:

— Нашёл!

— Прекрасно, — удовлетворённо усмехнулся Дуар, делая шаг в комнату. Мы заглянули за ним, высовываясь из-за косяка. И хотя довольно широкая спина Луй Дуара загораживала почти весь обзор, я увидела, что евнух, объявивший о находке, стоит у дальнего ларца. Не у моего, и не рядом с вещами Усин, слава богу.

— Это ларец Луй Дамилар? — спросил Дуар, повернувшись к нам. Мы кивнули. — Где она?

— Не знаю, господин Луй, — отозвалась Усин. — На ужине её не было.

— Найдите её, — бросил евнух своим подчинённым, и все трое вышли, оставив вещи валяться как попало. В руке Дуара блестела пресловутая заколка. Если бы он не сказал, что изображает замысловатое навершие, никогда бы не подумала, что эти завитушки и есть ласточки.

— Ну вот, а нам убирайся, — проворчала Усин.

— Неужели Дамилар — воровка? — спросила я, вслед за ней войдя в комнату и начиная собирать то, что выкинули из моего ларца. — Зачем ей красть?

Усин молча пожала плечами.

— И что с ней теперь будет?

— Накажут.

— Как?

— Как решит её величество.

Я прикусила губу. Тем временем в покоях поднялась лёгкая суматоха — видимо, к поиску преступницы отнеслись со всей ответственностью. И закончилась она очень быстро. Отчаянным визгом где-то совсем рядом.

Выскочив из комнатушки, мы с Усин со всех ног кинулись на звук — как-то даже боль в коленях отступила. Визжала Чжу, стоя у распахнутой двери в купальню и с ужасом глядя на то, что было внутри. Мы поспели одними из первых, и потому я смогла беспрепятственно заглянуть внутрь купальни. В первый момент мне показалось, что кто-то из служанок, собираясь мыться, подвесил к балке под потолком своё платье. Но в следующий миг я осознала, что хозяйка платья осталась в нём.

Под ногами у повешенной валялся табурет, на которые во время омовения ставили таз или кувшин. Тонкую шею Дамилар охватывала шёлковая лента — та самая, которую носили вместо кушака на поясе. Её длины с избытком хватило, чтобы обмотать и вокруг шеи, и вокруг балки.

— Господи! — по-русски сказала я, когда прибежавшие евнухи отогнали нас и принялись снимать тело. Усин оглянулась на меня, и я глупо спросила: — Это она повесилась, да?

— Может, и повесилась, — Усин помолчала и уточнила. — За воровство могут и палками забить. Уж лучше так...

— Забить? В смысле — до смерти?

— Ну да.

Так нас стало четверо. Настроение в тот вечер в комнатке, когда мы готовились ко сну, было подавленным. О происшедшем не говорили, да и вообще ни о чём не говорили, просто молча разделись и легли. Но необходимость выплеснуть случившееся всё же была сильнее воцарившихся во дворце страха и растерянности. Пусть шёпотом, но происшедшее обсуждали, хотя и на удивление недолго.

— Но зачем бы ей воровать? — поделилась я своими сомнениями с Усин на следующий день за завтраком. — Она бы всё равно не смогла эту заколку носить, и едва ли смогла бы продать. Разве что она была... ну... — есть ли тут слово "клептоманка"? — желание оказалось сильнее разума?

— Пообещай, что никому не скажешь, — Усин придвинулась ближе и понизила голос.

— Могила, — с готовностью кивнула я.

— Чего?

— Ну, буду молчать, как покойник в могиле.

— А-а... Ну, покойники, они, знаешь, тоже разные бывают. Надеюсь, Дамилар нас беспокоить не станет, мы-то перед ней ни в чём не виноваты... Говорят, что она зубы съела, а язык не сумела!

— Чего?

— Ну, болтала много.

— Дамилар? — удивилась я. Как раз она-то из всех девушек казалась мне наиболее молчаливой. Как правило, просто тихо сидела в уголке, прислушиваясь к нашим разговорам.

— Ага. Видели, как она шепталась кое с кем. Не то доносила, не то ещё чего... Вот и вынесли из дворца в белом шёлке!

Шёпотки не утихали ещё пару дней, а потом на нас навалились хлопоты по приготовлению к какому-то местному празднику, и о происшедшем, казалось, все начисто забыли.

4.

И в перьях цветных в высоте засверкал

Их знак, лишь взошли колесницы на вал.

На знаке белели шнуры — для него,

Их кони в шестёрках добры — для него.

Со свитой приехал прекрасный наш гость.

О чём же рассказы пойдут у него?

Ши цзин (I, IV, 9)

— А что, дорогая сестра, — весело сказал ван Лэй, даже не успев сесть на предложенную ему подушку, — говорят, у тебя тут появился цветочек из "прибежища луны"?

— Тальо, — не поворачивая головы, бросила императрица. Вроде бы при виде её брата можно было не падать ниц, так что я ограничилась обычным женским поклоном, удивительно напоминающим европейский реверанс. Ван повернулся в нашу сторону и впервые посмотрел на императрицину свиту.

— Хм... — задумчиво произнёс он, обозрев меня с ног до головы. — Необычна. Это ж какого цвета у неё волосы? Цвета... коры тополя? Нет, пожалуй, потемнее...

— Пусть оттенок подбирают художники. Если кому-то придёт в голову её нарисовать.

— И то верно. А почему такие короткие?

— Принесла в жертву, — равнодушно сказала её величество. О-па! А ведь ей я свою придумку не повторяла. Неужели кто-то из моих товарок насплетничал самой императрице? Или сведения шли более замысловатым путём? В любом случае надо иметь в виду — всё мной сказанное может дойти куда угодно. Вплоть до самого верха.

Для её величества наступило время визитов: в честь близящегося праздника к ней с поздравлениями и подарками переходил весь гарем. Даже рядовые наложницы однажды пожаловали, хотя эти пришли все скопом, не став утруждать императрицу необходимостью давать аудиенцию каждой. Я попыталась их пересчитать интереса ради, но сбилась на четвёртом десятке. Интересно, император их хотя бы по разу попробовал?

Пожаловала также и замужняя сестра императора — правда, её мужа я не увидела, он отправился прямиком к его величеству. И вот теперь пришёл братец. Осталось только поглядеть на сына императрицы и, собственно, супруга, и можно будет сказать, что я знакома со всем императорским семейством.

Сама же императрица Илмин практически безвылазно сидела в своём дворце Полдень. Единственный визит, который она совершила, был сделан во дворец Спокойствия, в гости к Благородной супруге. До дворца Спокойствия и обратно её величество несли в паланкине евнухи, а мы, дамы и служанки, следовали за ними. Я мысленно фыркнула, что благородные господа не желают бить ноги даже в собственном доме, но путь вышел куда длиннее, чем я предполагала — по каким-то обходным дворам и галереям. У Благородной супруги тогда собралось целое общество — пришли и обе старшие жены, и несколько младших — и хозяйка дворца восхитила всех игрой на цитре. Инструмент отдалённо напоминал гусли, и, на мой взгляд, треньканье на нём прозвучало довольно бедненько.

Между тем ван уселся на предложенное ему место, движением, которое я привыкла считать типично женским, придержав полы длинного халата. На столике между ними исходила вонючим дымом курильница — запах казался мне слишком тяжёлым и резким, но императрице он, видимо, нравился. Вазочки с угощением и кувшинчики вина, больше напоминающие кофейники, мы расставили заранее. Чжу разлила вино по чаркам.

— Как здоровье его величества? — ван Лэй отправил в рот печенье.

— Хвала Небу, всё благополучно.

— Десять тысяч лет императору! — Лэй поднял чарку. — А его высочества? Я слышал о том, что его величество оказал наследнику милость во время состязания?

— А что ему оставалось делать? — императрица поджала губы. — Тайрен был лучшим, это признали все.

— Надеюсь на празднике увидеть его у себя.

— Пошли ему приглашение.

— Уже.

— Он ещё не ответил?

— Уверен, что ответит в самом скором времени, — ван палочками подхватил с блюда какого-то моллюска, плавающего в густом соусе. — Ты хорошо воспитала сына.

— Учитывая, что мне пришлось быть ему не только матерью, но и отцом — да, — скромно кивнула императрица.

— У его величества много государственных дел, — дипломатично сказал её брат. — За процветание империи!

Они выпили, и Чжу налила им ещё.

— За процветание семьи Эльм! — на этот раз чарку подняла её величество.

— Я сумею его сохранить, — серьёзно сказал ван. — Не беспокойся, сестра.

— Я не могу не беспокоиться. Его величество чтит традиции, но для нас делает только то, что ими предписано. Стоит мне... или тебе... или любому из вас оступиться, и последствия не заставят себя ждать.

— Значит, нам нужно внимательно смотреть под ноги.

Они ещё некоторое время посидели, перебрасываясь не то очень многозначительными, не то совершенно пустыми фразами. Я слушала их и думала, как же всё-таки развита в аристократии — и не только здешней — способность смотреть на слуг как на мебель. Лично я бы не смогла так вот спокойно есть и разговаривать под взглядами доброй полудюжины человек. А им — хоть бы хны.

Впрочем, всю меру равнодушия к прислуге я поняла только во время всё же случившегося в скором времени визита наследного принца Тайрена. Как и его дядя, он, после того, как поклонился матери до земли, первым делом спросил о новом материном приобретении, то есть обо мне. Окинул меня беглым взглядом и резюмировал:

— Ну и уродина.

Сам ты урод, подумала я. Между тем принц равнодушно отвернулся и завёл с "матушкой-государыней" вежливый разговор о её здоровье и о здоровье его супруги — Тайрен оказался женат. Интересно, сколько ему лет? По этим восточным лицам и не скажешь. Вообще-то, конечно, обозвав его уродом, я была не права — некрасивым он не выглядел. Красавцем, впрочем, тоже, но всё же было что-то запоминающееся в его вытянутом лице с глазами даже более узкими (зато длинными), чем у большинства здешних. Ростом и статью он тоже удался, не зря его награждают на всяких там состязаниях. Пожалуй, даже повыше меня, и плечи широкие. Одет он был необычно: безрукавка до середины бедра, куртка с узкими рукавами, правда, с широкой длинной манжетой, а бёдра и ноги скрывала самая настоящая юбка длиной до земли. До сих пор я такие видела только у евнухов.

— И что же мне — отмолчаться?! — вдруг повысил голос принц, и я чуть вздрогнула, поняв, что за размышлениями потеряла нить разговора, который уже успел свернуть со здоровья и предстоящих торжеств на какую-то иную тему.

— Надеюсь, ты ещё не успел высказать всё это его величеству? — спокойно спросила его мать. Судя по поджатым губам наследника — успел, и императрица покачала головой: — Всё-таки у тебя язык в три чуна.

— Я не могу спокойно смотреть, как меня лишают единственного человека, благодаря которому я имею хоть какое-то влияние в Канцелярии!

— Когда ты станешь императором, они все будут у тебя в руках.

— А когда я стану императором? — Тайрен сделал движение, словно собирался вскочить, но всё же удержался. — Отец-государь крепок телом и духом. Это всё ещё может продолжаться не один десяток лет. Страна катится в пропасть, а я ничего не могу сделать!

— Не горячись. Империя стоит уже не первое правление, и ещё не одно простоит. Что до твоего Чжи Дамина... Давай прикинем. Да, иногда он бывал полезен. Мог придержать доклад или посодействовать в его представлении, заранее сообщал о готовящихся указах и кадровых перестановках. Это на одной чаше весов. А что на другой? Вмешательство в проводимое по прямому императорскому приказу расследование? Многие ли сановники из Министерства наказаний на это пойдут? Открытое сопротивление государю? Тебе всё же хочется оказаться в ссылке? Стоит ли Чжи Дамин таких хлопот?

— Но, матушка, он уже три года предан мне!

— И регулярно получал за это твои подарки и прочие милости. Ты с ним сполна расплатился.

— Да дело тут, собственно, и не в преданности даже. Я уже говорил...

— Да-да, я помню. Но подумай сам — много ли тебе будет помощи от человека, у которого даже не хватило ума соблюсти меру в поборах? Многие берут, но берут аккуратно, и на это закрывают глаза. Чтобы его величество лично занялся взяточником — сам прикинь, какая это должна быть сумма. И не ты ли говорил, что излишнее сребролюбие чиновников — зло, и ты намерен с ним бороться? — с улыбкой заключила императрица.

— А вы, матушка-государыня, учили меня, что зло — это излишняя принципиальность императора, и что с недостатками людей можно и нужно мириться, если польза от них превышает вред, — парировал сын. — Сановника Чжи просто нужно заставить отписать излишнее в казну.

— Чтобы он тут же кинулся восполнять потери?

— За этим можно проследить. Да и не так уж много он и брал. Министр чинов, к примеру, берёт больше, но никто его не трогает. А знаете, почему? Потому что он никогда не высказывал ко мне никакой благосклонности.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что это дело направлено персонально против тебя?

— А вы знаете, из какого дома вышли цензоры, что подали жалобу на Чжу Дамина? Это были Мо Руань и его двоюродный брат.

Судя по помрачневшему лицу императрицы, ей названное имя сказало больше, чем мне.

— Что ж, — после короткой паузы сказала она, — тем более тебе нужно сохранить благоволение императора. В конечном счёте, оно решает всё.

— Трудно сохранить то, чего нет.

— Тогда хотя бы не делай его своим врагом! Неужели это так трудно — вовремя промолчать? Не вкладывай сам гуну Вэню в руки выигрышные камни. Повторяю тебе ещё раз — этот Чжи Дамин не стоит твоих усилий. Ты его уже проиграл, смирись с этим.

Я мысленно поёжилась. Я никогда не видела этого самого Чжи Дамина и не слышала о нём. Вероятно, он заслужил своё расследование, проводимое по личному приказу императора. И всё равно жутковато было слышать, как они рассуждают о живом человеке, словно о сломавшейся вещи: стоит ли отправить в починку или дороговато выйдет, проще сразу выбросить.

— Значит, уступить, — после паузы повторил принц.

— Да.

Он усмехнулся.

— Скоро я буду одно название, что наследный принц. Ни власти, ни влияния... ничего.

— У тебя будет всё, тебе только и нужно, что дождаться. Гун Вэнь не поднимет руку на императорскую кровь. Но у него есть могучий союзник — ты сам. Твоя нетерпеливость, твоя несдержанность... Хвала Небу, его величество не желает прерывать прямую линию, но я каждый раз со страхом жду, что чаша его терпения переполнится.

— Мне жаль, что я огорчаю матушку-государыню, — Тайрен не вставая, поклонился.

— Ты — моё единственное утешение. Только бы увидеть, как тебя увенчают тиарой Равновесия Неба и Земли, и ты возьмёшь в руку Яшмовый скипетр — и больше ничего мне в этой жизни не нужно.

— Тальо, покорми попугая, — распорядилась госпожа старшая управительница.

— Слушаюсь, — я присела. Обычно птицу кормила другая девушка, но сегодня её величество взяла её с собой, направившись куда-то за город. Кажется, в храм, а может в монастырь — тут были монастыри, несмотря на то, что бал правило махровое язычество.

— И добавь зерна и масла в чаши Бессмертных. А потом отнеси всё в кладовую.

— Слушаюсь.

Комната, где висела клетка с попугаем, и где её величество обычно принимала гостей, была сравнительно невелика... хотя это как посмотреть. Пожалуй, та квартира, в которой жили мы с Гришей, в ней уместилась бы полностью. Мебели, как и везде, было мало, но тяжёлые портьеры, лёгкие занавеси и расставленные тут и там ширмы не оставляли ощущения пустого пространства. Но не было и перегруженности. Всё выглядело продуманным, и, пожалуй, дизайнеры моего мира остались бы довольны, взгляни они на интерьеры дворца Полдень.

Интересно, как выглядят личные комнаты в других дворцах, у других императорских жён? Зависит ли это от личного вкуса хозяйки, или какая обстановка досталась, в той и живи?

Попугай был зелёный, с синеватой шейкой и красным клювом. Он не говорил, изъяснялся исключительно на своём птичьем языке, частенько довольно сварливо. Кормить его полагалось рисом, орешками и дольками фруктов. Сегодня он сидел ко мне спиной и деловито чистил пёрышки, не удостоив меня вниманием, даже когда я открыла клетку, сыпанула гость зёрен в кормушку и сменила воду в поилке.

— Неблагодарная ты тварь, — пробормотала я по-русски, хотя едва ли стоило винить попугая в невнимательности. Не клюётся, и ладно.

Подхватив четырёхугольный поднос с бортиками, я поспешила в переднюю. Помнится, ещё только прибыв в столицу, я обратила внимание на высокий для здешней мебели стол с восемью чашами. Оказалось, что это не просто стол, а алтарь. Он так и звался: стол Восьми Бессмертных — главных богов здешнего пантеона, которых почитали абсолютно все. Помимо них была и ещё целая куча богов рангом пониже, но их чтили от случая к случаю, либо же только уроженцы какой-то определённой местности, а вот этим отдавали честь в каждом доме Империи. Разница была лишь в материале стола, чаш и того, что в них наливали и насыпали.

Сыпануть риса в каждую чашу и долить масла — дело нехитрое. У масла был очень приятный тонкий запах, вот такой бы добавлять в курильницы. Видимо, у богов вкус получше, чем у людей. Составив горшочки с зерном и флакончики на поднос, я вышла из приёмной и кружным путём направилась в кладовку за личными покоями, но в ведущем к ней коридорчике наткнулась на уборщицу в знакомом тёмно-красном платье, что на коленях мыла пол большой тряпкой. Рабыня со Скрытого двора! Выполняя наказ товарок, я никогда не пыталась заговорить с этой категорией слуг, а те и сами не стремились к общению. Было что-то неловкое в ситуации таких встреч, я сочувствовала им, но ничем не могла помочь, и в тоже время радовалась, что сама не оказалась среди них. Чтобы не мешать и не торчать столбом, пока она домоет коридор, я свернула в боковую комнатку.

Там тоже было что-то вроде кладовой, вернее — бельевой: в больших сундуках и на полках хранились постельные принадлежности и, видимо, занавеси, вроде тех, что развешивали по здешним комнатам. Я поставила поднос на плоскую крышку одного из сундуков, не удержалась, ещё раз взяла флакончик с маслом, вынула пробку и понюхала. Мне бы раньше такие духи! Я бы и сейчас не отказалась, но если кто-нибудь с острым нюхом учует, что от меня пахнет не как от других служанок... Что будет тогда, выяснять не хотелось. Я с сожалением попыталась снова заткнуть флакончик пробкой, но, как это иногда бывает, простое движение получилось неловким, пробка выскользнула из пальцев, ударилась о крышку сундука и нырнула в промежуток между сундуком и стеной.

Ах ты ж!.. Я заглянула в щель, попробовала засунуть туда руку, но она не пролезла. А флакончик, между прочим, золотой, или по крайней мере золочёный, и крышка у него такая же, да ещё и с камушками. Я обошла сундук сбоку, но и оттуда дотянуться до пропажи было нереально. Я взялась за угол и налегла всем своим весом, пытаясь отодвинуть его от стены, но сундук даже не шелохнулся.

Чертыхаясь вслух и про себя, я сняла поднос с сундука, поставила его на пол и попыталась поднять крышку. Та поддалась безо всякого труда — я вообще ни разу пока ещё не видела запоров на местной мебели. Внутри стопками лежали какие-то покрывала. Пол был чистый, так что я принялась вынимать их и складывать прямо на половицы. Так освободила примерно половину сундука, после чего снова попробовала его сдвинуть, и вновь он не шелохнулся. Гвоздями его прибили, что ли?

Я раздражённо принялась вытаскивать оставшиеся куски материи. Не такие уж они тяжёлые, почему же сундук не двигается? Разве что с ним самим что-то не так. И точно — когда я резким движением схватила оставшуюся на дне стопку, дно сундука вдруг дрогнуло и даже чуть подпрыгнуло, словно не было скреплено со стенками, а просто лежало поверх выступающих деревянных планок, прибитых внизу. Я присмотрелась. Действительно, нижняя доска была отдельной... и даже чуть короче длины сундука, как раз хватит просунуть пальцы и приподнять...

Внизу был провал. Тёмный прямоугольный колодец в полу, выложенный камнем, и лишь где-то в метре от бортика с правой стороны начинались и уходили в темноту узкие каменные ступеньки.

Не удержавшись, я тихонько присвистнула. Потайной ход! В коридоре послышались голоса, кто-то прошёл мимо полуоткрытой двери, и я вздрогнула. Но в комнату никто не заглянул. Тем не менее я быстро опустила доску на место и принялась торопливо складывать покрывала обратно, стараясь уложить их в прежнем порядке. Не хотелось бы, чтобы кто-то заметил, что одна из тайн этого дворца оказалась раскрыта.

Интересно, куда этот ход ведёт? Наружу? За город? Или в другую часть дворцового города? Моё воображение тут же нарисовало картинку визитов тайной любви какой-то из предыдущих императриц... Или даже самой императрицы Эльм, чем чёрт не шутит. Сейчас-то она уже в годах, а в вот в былые времена... Впрочем, гадать, кто и зачем проложил этот ход, можно до бесконечности. И выяснить, куда он ведёт можно только одним путём — экспериментальным. Вот только как бы это проделать, не вызывая вопросов долгим отсутствием?

И всё же, захлопывая крышку сундука, я уже знала, что однажды это сделаю. Не знаю, как и когда — но уж слишком раздразнено было моё любопытство. И уж слишком я чувствовала себя скованной в душной атмосфере дворца, чтобы пренебречь хоть маленьким глотком свободы. Даже если это только свобода удовлетворить праздный интерес.

Однако интерес интересом, а крышечку от флакона всё равно надо спасать. Я огляделась по сторонам, не увидела ничего подходящего и выглянула в коридор. Мывшая пол рабыня уже исчезла, и плитка пола начала подсыхать, но я всё равно постаралась наследить поменьше, преодолев расстояние до соседней кладовой прыжками. Здесь, помимо нужных вещей, а также ларей с птичьим и божественным кормом, хранилось ещё немало всякого хлама. Должно же среди него найтись что-то длинное и тонкое... Нет, ощипанное опахало их павлиньих перьев не подойдёт, ручка слишком толстая. А вот эта перьевая метёлка, пожалуй, в самый раз.

Крышечку удалось подцепить не с первой попытки, но я была упряма, и в конце концов мне удалось выгнать её из щели. Изрядно запылённую и в паутине, ну да ничего, обтереть можно. Главное, что теперь всё в порядке, ничего не потеряно.

Правда, избежать розги по рукам за слишком долгую задержку мне всё равно не удалось.

5.

Так кипарисовый чёлн уплывает легко —

Он по теченью один уплывёт далеко!

Вся я в тревоге и ночью заснуть не могу,

Словно объята тяжёлою тайной тоской, —

Не оттого, что вина не нашлось у меня

Или в забавах найти б не сумела покой.

Ши цзин (I, III, 1)

— ...А потом наложница Чариин станцевала перед его величеством танец "Полёт стрижа". Государь был так доволен, что подарил ей штуку парчи.

— Что ж, тогда и я не буду отставать, — задумчиво произнесла императрица. — Тальо, скажи старшей управительнице, что я велела выделить серебряную коробку с рисовой пудрой, и отнеси её наложнице Чариин.

— Слушаюсь, — я присела с подносом в руках. На подносе лежала целая груда шпилек, заколок и гребней. Ещё одна моя соседка по комнате, Луй Мон, как раз сооружала на голове императрицы одну из местных грандиозных причёсок — работа парикмахершей и была основным родом деятельности Мон. Получалось у неё так ловко, что я аж засмотрелась.

— Ещё мастер Ку прислал во дворец несколько арф своего изготовления, чтобы ваше величество могли выбрать лучшую, — продолжила отчёт барышня Юнэ.

— Прекрасно. Подарок должен быть лучшего качества. Мекси-Цу хорошая девочка, она заслуживает доброго отношения.

— Кто, кроме вашего величества, сравниться с принцессой Мекси-Цу умом, грацией и музыкальным искусством? — Юнэ Манэй присела в поклоне. — Не зря государыня выбрала её в жёны наследному принцу.

Мекси-Цу, Маленькая Радуга... Красивое имя, подумала я. Интересно, какова на вид сама принцесса, что-то я до сих пор её не видела.

— Род Ни славится своим благонравием. Они хорошо воспитали дочь.

— Воистину так, ваше величество. И пусть грубые языки говорят, что этот род недостаточно высок, но по знатности мало кто может с ним соперничать.

— А что невысок, так даже и лучше, скромности больше. — Мон наконец уложила последнюю прядь на голове императрицы, и та критически оглядела себя в зеркале. Зеркало, кстати, было стеклянным, пусть мутным и немного выпуклым, но всё равно видно в нём было лучше, чем в металлических. Видимо, её величество не нашла к чему придраться, потому что поднялась и повернулась к двери. — Что ж, пойдём, поглядим на арфы.

Она величаво выплыла в соседнюю комнату в сопровождении дам и девушек, пока мы с Мон убирали на место не пригодившиеся шпильки, косметику и прочие принадлежности утреннего туалета. Из соседней комнаты раздавались мелодичное треньканье струн, не складывавшееся в какую-либо мелодию. Видимо, императрица пробовала доставленные арфы. Продолжалось, впрочем, это недолго.

— Вот эту, — как раз когда я выглянула за дверь, императрица указывала на красный лакированный инструмент, покрытый перламутровыми цветами. Я-то представляла себе привычные мне арфы моего мира, но форма этих была проще, они напоминали лук с несколькими тетивами, правда, на подставке. — Отнесёте за мной.

Два евнуха, стоявшие у стены молча поклонились и подхватили подарок. Процессия покинула комнату, и мне больше задерживаться никакого резона не было. Оставалось лишь найти госпожу Лу, забрать у неё обещанный императрицей подарок и отнести его куда сказано.

Занятно, но это будет первый раз, когда я покину дворец Полдень. Кстати, где находится пресловутый дворик Процветания, в котором обитают наложницы, я не имела ни малейшего понятия. Пришлось заодно и спросить дорогу.

— Пройдёшь по галерее мимо дворца Великого Превосходства до конца, потом мимо стены Восточного дворца тоже до конца. В конце будет калитка в Императорский сад, — проинструктировала меня госпожа старшая управительница. — Дворик Процветания справа. Иди на башню Военного величия, не ошибёшься.

Я поблагодарила и двинулась в указанном направлении, крепко сжимая в обеих руках подносик с подарком. По галерее туда-сюда сновали слуги и придворные, несколько раз пришлось кланяться, когда я по знакам отличия видела, что передо мной персона достаточно высокопоставленная. Да, я уже научилась различать, пусть и в самых общих чертах, когда передо мной царедворец, когда дворцовый служащий, а когда забредший во дворец посторонний... То есть, конечно, они сюда не забредают, а приходят на высочайшую аудиенцию, и это не просто какие-то люди, а сановники и высокопоставленные чиновники. Но для нас, жительниц Внутреннего дворца, они были посторонними. И пройти мимо жилища императора для комнатной девушки -чуть ли не единственная возможность увидеть чужого мужчину.

Хотя ещё можно сбегать на задние дворы поглазеть на гвардейцев.

Но когда галерея кончилась, я спустилась на землю и двинулась по мощёной дорожке мимо высокой глухой стены, за которой, видимо, и прятался Восточный дворец, то оказалась в полном одиночестве. Вдруг подумалось почему-то — а не в Восточный ли дворец ведёт тот ход? Хотя зачем прокладывать потайную дорогу из дворца императрицы во дворец принца-наследника (или наоборот), я так и не придумала.

В конце дорожки у обещанной калитки стоял одинокий гвардеец. Он молча покосился на меня, я так же молча прошла мимо. Калитка, кстати, была приоткрыта. Перешагнув высокий порожек — тут все пороги были высокими, словно в дверях кают на корабле — я попала в Императорский сад.

До сих пор мне доводилось бывать только в саду императрицы — проходить через него пару раз, сопровождая её величество на прогулке. Её сад был хорош, пожалуй, его можно было назвать маленьким парком: с извилистыми аллеями и дорожками, цветниками, беседками, довольно большим прудом, посредине которого тоже стояла большая закрытая беседка на сваях, соединённая с берегом горбатым мостиком. Мне всегда очень хотелось зайти внутрь, но императрица ни разу не свернула в ту сторону, предпочитая Сандаловый павильон на берегу. Он действительно был построен из ароматного сандалового дерева, вероятно, потому и пользовался любовью хозяйки — как я уже говорила, все местные обожали благовония; я даже пару раз видела, как служанки вешают платья императрицы прямо над курильницами, чтобы пропитать ткань благовонным дымом. В первые дни я не знала, куда деваться от забивающих нос ароматов, потом привыкла. Подозреваю, что люди здесь потому и не знают чувства меры, что их нюх с детства притуплен ароматизаторами.

Но сейчас вокруг не было никаких запахов, кроме земли, травы и благоухания немногочисленных поздноцветущих растений. Благодать. Я пошла по извивающейся дорожке, с любопытством поглядывая по сторонам. Здешние садоводы не любили прямых линий. Они не подстригали кусты и деревья, по крайней мере так, чтобы это было видно, и клумбы тоже выглядели, словно скопление цветов появилось само по себе, без какой-либо симметрии. Но и притворяться нерукотворным пейзажем сад тоже не стремился. Многие растения росли в кадках, небольшой ручеёк, который я перешла по лёгкому мостику, был забран в камень. Камней хватало и по берегам, они торчали тут и там подобно миниатюрным скалам и вид имели весьма живописный. В пути я миновала две беседки и один закрытый павильон, а чтобы попасть в правую часть сада, пришлось пересечь крытую галерею. С неё я отчётливо увидела очередную вогнутую крышу, над которой возвышалась верхушка башни. Сначала мне показалось, что это часть крыши, но потом я сообразила, что она стоит позади. Должно быть, это и была та самая башня Военного величия, которую госпожа Лу указала мне в качестве ориентира. И действительно, пройдя в том направлении, я обнаружила вход в довольно обширный двор.

Перед ним на лужайке с подстриженной травой стояли низкие садовые столики с ещё более низкими табуреточками, круглыми, на толстой ножке, а также несколько лавочек, но все они были пусты. Должно быть, императорские наложницы пережидали жаркий день внутри. Однако когда я переступила через очередной высокий порог и оказалась в мощёном дворе, то обнаружила двоих евнухов, что устроились на лавочке в тени стены у самой калитки. Они прервали негромкий разговор и вопросительно посмотрели на меня.

— Мне нужна госпожа наложница Чариин, — сказала я им.

— Которая из них? — тут же откликнулся тот из них, что выглядел помоложе.

— Э... А их две?

— Их три.

— Та, что вчера танцевала перед его величеством. Её величество прислала ей подарок.

— А! — старший евнух поднялся на ноги. — Ступай за мной.

Стайка наложниц обнаружилась в большом зале, за дверями и прихожей в торце двора. Я слышала, что во дворике Процветания живёт не менее сотни женщин, но здесь лишь около двух десятков девушек сидели у длинных столов и вышивали под присмотром дамы постарше. Ну да, чем ещё могут заниматься молодые женщины в этом месте и в это время, кроме рукоделия? Голову я, как и положено прислуге, держала скромно опущенной, но это не мешало мне поглядывать по сторонам. Прихожая была выдержана в пастельных тонах, здесь же преобладал голубой. Столы стояли посреди обширной комнаты, а вдоль двух её стен тянулся ряд прямоугольных ниш, отделённых друг от друга деревянными решётками. Каждая ниша представляла собой лежанку, кое-где в них валялись какие-то вещи. Хм, я-то думала, что у здешних обитательниц есть хотя бы по отдельной комнате, а они, оказывается, живут в общем дортуаре. Или это для самых молодых?

— Наложница Чариин, — евнух остановился рядом с одной из вышивальщиц. Вместе с ней при звуке имени вскинула голову и ещё одна девушка, а потом и остальные оторвались от своего занятия. Все они были одеты почти одинаково, в лёгкие светлые платья, а их причёски, по сравнению со старшими жёнами, были довольно скромными. Всего-то по паре бубликов на голове.

— Вы мне, господин Ди? — спросила девушка. Тот вместо ответа обернулся ко мне, и я вышла вперёд.

— Госпожа Чариин, — младшим наложницам земным поклоном кланяться не надо, и даже на колени становиться не надо, достаточно просто присесть, — её величество в благодарность за вчерашний танец, порадовавший императора, шлёт вам подарок.

— О, — Чариин поднялась, взяла коробочку с пудрой, заглянула внутрь и улыбнулась. — Ничтожная наложница не вольна отказаться от дара. Её величество очень добра.

— А это ты — Тальо? — вдруг спросила ещё одна девица.

— Я, госпожа, — я на всякий случай ещё раз присела.

— О, — ещё кто-то отложил пальцы, встал и подошёл ко мне. — А ты и вправду необычная. У тебя действительно такие волосы? Или ты их красишь?

— Действительно, — сдержанно кивнула я. Ещё несколько девушек встали и окружили меня со всех сторон. Остальные тоже разглядывали меня, не стесняясь, и я в очередной раз почувствовала себя занятной зверушкой, выставленной на всеобщее обозрение.

— Интересно, что она сделала с глазами, что они такие круглые?

— А рост-то! Не меньше шести ча. И правда башня.

— Ну уж скажешь, шести...

— А кожа неплоха...

— Девушки! — старшая дама постучала по столу, и я преисполнилась к ней самыми добрыми чувствами. — Не задерживайте посланницу императрицы. Возвращайтесь к работе.

Её послушались и вернулись на свои места, не прекращая перешёптываться. Я в третий раз поклонилась, на этот раз даме, и в сопровождении евнуха с облегчением поспешила к выходу.

— А нос у неё как у этих чернокожих плясунов из южных земель... — донеслось мне вслед. Да, чувствую, что я ещё долго буду предметом обсуждений. И нормальный у меня нос, вовсе не как у негров! Хотя, по сравнению со здешними, как на подбор прямыми и тонкими, действительно широковат.

— Не обращай внимания на этих болтушек, — вдруг сказал евнух. — У них не так много развлечений, вот и перемывают кости всем, кому не попадя.

— Спасибо, — я робко улыбнулась. Проявление сочувствия было неожиданно и приятно.

На обратном пути я слегка заплутала — пересекла галерею, и там, видимо, перепутала дорожки. В конце концов выход из сада я нашла, но явно не тот — это был широкий проход, и он выводил на обсаженную деревьями аллею между белёных стен. Однако я прикинула, что аллея ведёт в нужном направлении и смело двинулась по ней. И действительно вскоре вышла к дворцу Великого Превосходства — правда, для этого пришлось миновать ещё один примыкавший к нему сад. В пути мне встретился паланкин его величества с изображением длинного синего дракона на занавеси, слуги куда-то волокли его по аллее, и хотя занавесь была откинула и издалека было видно, что паланкин пуст, я всё равно встала на колени и поклонилась, когда его проносили мимо. Таково было однозначное требование этикета.

Моё возвращение во дворец Полдень совпало с возвращением императрицы. И когда я присоединилась к своим товаркам, несущим дежурство в личных покоях, то сразу почувствовала, что настроение во дворце изменилось. Если перед визитом в Восточный дворец оно было лёгким и радостным, то теперь в воздухе отчётливо плавал отзвук траура.

— Что случилось? — улучив минутку, шепнула я Мон.

— В последнее время её высочеству Мекси-Цу нездоровилось, — так же шёпотом ответила она. — Все надеялись, что она беременна. А оказалось — просто съела что-то не то.

Почти перед самым праздником случилось событие, если не потрясшее меня, то, во всяком случае, изрядно удивившее: нам выдали жалование. Я-то полагала, что живу тут на положении рабыни, и моё отличие от работниц со Скрытого двора только в условиях содержания. Нет, оказалось, что я служащая. С зарплатой.

— Жалование четыре раза в год выдают, — объяснила мне Усин. — Перед праздником Огней, праздником Середины осени, Новым годом и днём Отвращения несчастий.

Я покатала на ладони пару бронзовых монеток с квадратными дырочками посредине.

— А это много или мало? Что на это можно купить?

— Ой, да много всего.

— Пару овец на это можно купить, — вмешалась Чжу. — Если только они опять не подорожали.

— Овцы дорожают?

— Всё дорожает. Шэн муки ещё пару лет назад стоил два ли, а теперь уже пять. Штука обычного шёлка раньше стоила семьдесят таэлей, а теперь я даже и не знаю... Говорят, уже за полторы сотни перевалило.

Значит, проблемы инфляции присущи не только нашему миру.

— Да что ты мучаешься? — спросила Усин. — Закажи евнухам, что хочешь купить, дай им деньги, они тебе принесут.

Ага, и возьмут комиссионные. Хотя другого способа что-либо приобрести, безвылазно сидя в гареме, всё равно нет. Если только...

— Ну, вот я и спрашиваю, а что я за эти деньги могу заказать? Платье вот можно?

— Такое, как у нас, нельзя, конечно. Нижнюю рубашку, разве что, или чулки...

Подключились остальные девушки, и меня забросали советами — например, дружно уверили, что не надо тратиться на какие-нибудь лакомства, потому что на праздник будет пир, а с него и нам обязательно что-нибудь перепадёт. Лучше купить что-нибудь более практичное, новые серьги там, правда на них придётся подкопить, или дополнительный комплект белья либо косметики, или что-нибудь для рукоделия. Конечно, нам всё выдают, но запас карман не тянет, особенно если хочется какого-то разнообразия. Уже в конце, когда разговор увял, и все уже готовились ложиться спать, Чжу вдруг сказала:

— Слушай, а я как-то до сих пор не думала... У тебя там, на родине, жених был?

Я моргнула, захваченная врасплох неожиданной сменой темы.

— Э... Нет. А что?

— Да так, ты, наверное, хозяйственная... Неужели родители никого не нашли?

Н-да, если я сейчас начну объяснять, что на моей родине родители в выборе спутника имеют только совещательный голос, мне едва ли поверят.

— Ну... Был там один... — промямлила я, соображая, можно ли счесть Гришку моим женихом. С одной стороны, дело почти дошло до свадьбы, с другой — он-то её не хотел. И, будь его воля, даже номинально моим мужем не стал бы.

— Но не сложилось, в общем.

— Почему? — тут же спросила любопытная Усин.

— Да так... — я моргнула. Что-то словно включилось в голове, и Гриша в этот момент встал перед глазами как живой.

— А помнишь знаменитый Усебергский корабль? — Гриша наподдаёт ногой по кучке сухих опавших листьев, и они разлетаются в разные стороны. — Ты ещё восхищалась его обводами?

— Помню.

— В нём похоронена его владелица — Аса. Она была дочерью Харальда-конунга, и к ней посватался Гудрёд-конунг, но ему отказали. Тогда он пошёл на Харальда войной, убил его и взял-таки его дочь в жёны. Аса родила ему сына, после чего послала своего человека убить мужа. И даже не стала скрывать, что это сделала она.

— Крутая дама.

— Угу. И как ты думаешь, что с ней после этого стало? Казнили? А вот и нет! Она вместе с маленьким сыном уехала во владения своего отца и стала там править. А когда она умерла, её похоронили с большими почестями. Вот так-то! И после этого нам ещё будут рассказывать о полном бесправии женщин в Средние века...

Я улыбаюсь, подняв лицо к неяркому солнцу. Уже середина осени, и клёны парка играют всеми оттенками красного и жёлтого, и в моих руках целый букет резных листьев. Погода расщедрилась, подарив нам прекрасные безоблачные выходные, мы с Гришей бродим по парку, и он взахлёб рассказывает про своих любимых викингов, а я с интересом слушаю, и жизнь прекрасна и удивительна...

— Так почему не сложилось? — не отставала Усин. — В приданом не сошлись?

— Да нет... — машинально ответила я, и тут же пожалела — это было бы самым простым объяснением. — Не в приданом дело. Просто он... сначала вроде как согласился, а потом отказался...

— Слово нарушил? — ахнула Усин.

— Да, — кивнула я. В конце концов, можно и так сказать.

— Вот негодяй! Поэтому тебя и отправили к нам, да?

— Ой, сестрички, давайте больше не будем говорить об этом? — взмолилась я. Странно, мне казалось, что я почти забыла Гришу. Видимо, так велико было потрясение от внезапного переноса в другой мир, что все переживания из-за нашего разрыва оказались вытеснены. Но вот сейчас вдруг накатило. Захотелось упасть на постель и разреветься.

— И правда, хватит, — видимо, Чжу поняла моё состояние. — Усин, уймись. Не видишь, ей и так плохо.

Я благодарно улыбнулась и поспешила накрыться одеялом. Разговор увял, и Чжу задула наш единственный светильник. Теперь можно было бы и пореветь, вот только остальные могли услышать. Не знаю почему, но я с детства стыдилась плакать при посторонних.

Сон не шёл. Память предательски подбрасывала одну из другой картинки из счастливого прошлого: вот мы с Гришей катаемся на взятых напрокат велосипедах, вот валяемся на пляже, вот вдвоём встречаем Новый год и целуемся под бой курантов... Устав бороться с собой, я села на постели. Нет, так дело не пойдёт. Я всё равно не засну, только измучаю себя бесплодными сожалениями о прошедшем. Надо отвлечься на что-нибудь. Вот только на что? Чем можно заняться в крошечной клетушке, так, чтобы не разбудить мирно сопящих соседок?

Впрочем, есть у меня одно занятие. Подземный ход под бельевым сундуком ждёт своего часа. Рискованно — да, но без риска я всё равно не смогу его исследовать, а эта ночь ничем не хуже любой другой.

Я принялась осторожно одеваться. Нет, пожалуй, без волочащегося по полу халата вполне можно обойтись. Так же как и без чулок. Хорошо, что у здешней обуви, этих ботинко-тапочек, подошва хоть и толстая, но мягкая. Увы, об изящных туфельках на каблучках пришлось забыть, но для того, чтобы незаметно прокрасться куда-нибудь, здешний вариант подходит куда больше.

Я осторожно выскользнула из нашей комнатушки и медленно двинулась по коридору, оглядываясь по сторонам. Дворец был по большей части погружён в темноту, но всё же кое-где горели фонарики с бумажными абажурами. Евнух, что должен был присматривать за ними, прикорнул под лестницей, но я всё равно побоялась взять один из уже горящих. А ну как всё-таки пойдёт проверить и обнаружит пропажу, ведь я понятия не имела, сколько времени буду отсутствовать. Однако в кладовых хранились вещи на все случаи жизни. Выбрав небольшой фонарь из розовой бумаги, я аккуратно зажгла его от горящего в коридоре собрата.

Теперь оставалось только освободить сундук-колодец от белья. На этот раз я выложила вещи не на пол, а на свободное место на стеллаже, на случай, если кто-то заглянет в кладовую. И наконец я с колотящимся сердцем подняла служившую дном доску и неловко — из-за мешающего длинного подола — перелезла через край сундука на верхнюю ступеньку. Не навернуться бы, они же такие узкие. Спустившись немного вниз, я осторожно взялась за крышку сундука и прикрыла её за собой.

Ступеньки шли и шли вниз в колодец, моя тень колебалась, пока я, придерживаясь за стену, спускалась всё дальше. Впрочем, на глубине примерно трёх моих ростов наконец показалась площадка. Руку, державшую фонарь, начало печь — теперь я поняла, почему тут фонари принято носить на специальной палке с рогулькой на конце. У них не было верхней крышки, и тепло от свечи или резервуара с горючим беспрепятственно поднималось вверх. А поскольку взять палку я не догадалась, то просто подхватила фонарь снизу и понесла на ладони, как официанты носят поднос.

От площадки лестница повернула, и если раньше она располагалась в вертикальном колодце, то теперь шла в наклонном туннеле. Было очень тихо, слышался только шорох моих шагов, за пределами розоватого круга света ничего не было видно, и мне стало жутковато. Но не поворачивать же обратно, так толком ничего и не разведав? Стены и потолок были выложены кирпичом, ступени же были сделаны из камня. И когда лестница наконец закончилась, показался горизонтальный туннель с кирпичными стенами, полукруглым потолком, и с полом из каменных плит.

Я быстро пошла по нему. Света хватало, чтобы видеть, что никаких ответвлений, поворотов и провалов в нём не было. Просто очень длинный коридор, с затхлым воздухом, но без каких-либо сюрпризов. Он не повышался и не понижался, был прямым, как по линейке. О возможных ловушках я подумала, только пройдя значительное расстояние, и чуть сбавила темп ходьбы, однако ничего подозрительного так и не увидела. Исследование оказалось довольно скучным делом. Просто коридор, всё время одинаковый, сколько бы я ни шла. Правда, через некоторое время я услышала какой-то повторяющийся звук, но это, оказалось, просто вода капала с потолка. Нечасто, раз примерно секунд в десять, и на полу собралась маленькая лужица. Но такое было только в одном месте.

В общем, лестницу наверх я встретила с большим облегчением. По моим внутренним ощущениям, которым я не слишком доверяла, я прошла не менее полукилометра. Но даже если я ошиблась, то всё равно много. Вполне возможно, что я уже за пределами дворцовых стен.

Неужели у меня будет возможность погулять на свободе?

Лестница, по которой я поднялась, ничем не отличалась от той, по которой я спустилась. Сперва наклонный туннель, поворот, вертикальный колодец со ступеньками, разве что покороче, и крышка, которая его закрывала, была квадратной, из струганых досок. Я попыталась её приподнять, но безуспешно. Ну вот, заперто, подумала я, но всё же поставила фонарь на ступеньку рядом с собой и упёрлась в крышку обеими руками. И та всё же поддалась. Просто была тяжёлой и давно не открывалась.

В колодец проник свежий воздух — во всяком случае, таким он показался после затхлости подземного хода. Я осторожно огляделась, но вокруг было тихо и темно. Тогда я приподняла крышку повыше и высунулась из колодца, а там и вылезла целиком, прихватив фонарь. Похоже, это был подвал какого-то дома. Он был совершенно пуст, только к одной стене лепилась деревянная лестница. Она чуть дрогнула под моим весом, но выдержала. Дверь, к которой она вела, легко открылась, и я оказалась в большом помещении. Стол на козлах и обширный очаг в углу составляли всю его обстановку. Камни очага и довольно высокий потолок были изрядно закопчены. Я тщательно прислушивалась, но не слышала ни единого звука кроме тех, что издавала сама.

Похоже, что дом, в котором я оказалась, был заброшен. В коридорах и комнатах нижнего этажа ещё сохранился паркет, но бумага, которой заклеивали окна и раздвижные двери, была порвана, да и сами створки нередко выломаны. Ночной воздух проникал внутрь, теперь он был наполнен стрёкотом насекомых, да и ночные птицы время от времени подавали голоса. Через одну из створок я вышла в сад. Он зарос высокой травой, чуть дальше виднелись силуэты кустов и небольших деревьев. Травяные стебли шуршали под подошвами. Я споткнулась о какой-то камень, потом увидела бортик пруда, и свет фонаря отразился в мутной воде. За прудом была стена, и, обойдя водоём, я наткнулась на ещё не окончательно утонувшие в зарослях остатки дорожки. Они привели меня к проёму в стене, что вёл на просторный мощёный двор. Между плитами торчала трава, с одной стороны был виден вход в главный дом, а с другой — массивные ворота на столбах, под обычной для здешних мест черепичной крышей. Створки были приоткрыты как раз достаточно, чтобы выглянуть наружу и разглядеть извилистый переулок между глухих стен.

Что ж, можно сказать, что разведка удалась. Ход действительно выводил куда-то в город, только вот идти дальше в одном нижнем платье явно было бы опрометчиво. Я и так отсутствую уже не меньше часа, пора возвращаться. Но я ещё обязательно приду сюда, когда смогу подготовиться получше. Жди меня, столица — кстати, надо будет узнать, как же тебя всё-таки зовут — я ещё прогуляюсь по твоим улицам.

Обратный путь прошёл без происшествий, если не считать того, что уже на пути вверх, к сундуку, фонарь выгорел и погас. В полной темноте стало и вовсе неуютно, но мне нужно было только продолжать подъём на ощупь, благо я уже знала, что никаких сюрпризов впереди не предвидится. И когда я всё-таки выбралась наверх, темнота кладовой показалась мне почти домашней и успокаивающей.

6.

Вино есть — его процедите для нас,

А нету вина, так купите для нас,

Как гром, барабаны, гремите для нас,

Живей, плясуны, попляшите для нас!

А время придет отдохнуть нам — опять

Прозрачное будем вино попивать.

Ши цзин (II, I, 5)

Моя роль на пиру в честь праздника, как меня и уверили, оказалась достаточно лёгкой — от меня требовалось только стоять столбом с изящно склонённой головой и сложенными руками. И так — три или четыре часа подряд. Прислуживать мне не довелось, я и ещё одна незнакомая мне девушка изображали из себя украшения зала, расположенного во дворце Великого Превосходства, стоя перед высоким столом, точнее, перед тремя столиками, за которыми расположились его величество император, её величество императрица и его высочество наследный принц. Наконец я увидела и императора, правда, мельком, потому что сидел он у меня за спиной, а вертеться было строго-настрого запрещено. Это был довольно высокий для местных пожилой мужчина, плечистый и державшийся прямо, хотя его лицо уже было покрыто морщинами, а соль и перец в волосах под вычурной заколкой смешались примерно поровну.

Зато с возвышения, на котором я стояла, мне был виден весь остальной зал и все пирующие. Зал состоял из трёх уровней, и на каждый вело по несколько ступенек. На самом верху, как я уже сказала, было место для императорской семьи, на среднем сидели, видимо, приближённые сановники, среди которых я узнала вана Лэя, а во втором ряду разместились императорские жёны. Наложниц сюда не позвали. Ну и совсем внизу, по сторонам от центрального прохода, размещался остальной двор.

Впрочем, изучать гостей приходилось исподлобья — скромно опущенная голова не больно-то способствует удовлетворению любопытства. Очень хотелось хотя бы переступить с ноги на ногу, но я крепилась. Госпожа Нач, инструктируя меня перед выходом, уверила, что надолго пиршество не затянется. Их величества не любят затяжных праздников и предпочитают ложиться спать пораньше. Так что они дождутся обязательного праздничного фейерверка, после чего императрица отправится восвояси.

Нам, императрициной свите, по случаю праздника выдали по новому комплекту форменной одежды и новые серьги, а мне даже соорудили на голове некое подобие причёски, зачесав отросшие волосы вверх и заколов серебряной заколкой, а пряди над самым лбом заплели так, что стало похоже на уложенную вокруг головы косу. Глядя на себя в металлическое зеркало, я так и не смогла решить, нравится мне то, что я там вижу, или нет. С одной стороны, я, как почти всякая девушка, втайне мечтала о шикарных нарядах и высоких причёсках. С другой — на мой взгляд, поднятые вверх волосы мне не шли. Пожалуй, добровольно я бы на такое всё же не согласилась. Разве что в порядке эксперимента — сфоткаться и тут же распустить.

Но у местных своё представление о прекрасном.

Его величество предложил несколько тостов — безо всякой велеречивости, просто давайте выпьем за то и это. Больше никто ничего не предлагал, да и вообще говорили мало, в основном с соседями по столам. Играла музыка, пару раз выходили девушки и один — несколько мальчишек, и что-то такое станцевали. На меня эти танцы не произвели совершенно никакого впечатления — ну покружились девицы в голубом, ну попрыгали ребята в разноцветных лоскутных халатиках с бубенцами, и всё. Но остальные зрители реагировали очень живо, подбадривая танцоров возгласами и хлопками. Так что, возможно, это я ничего не понимаю в благородном искусстве танца.

На мальчиках-танцорах, кстати, были ещё и отороченные мехом круглые шапки, похожие на те, что носили привёзшие меня в Империю кочевники. Так что, должно быть, танец имитировал что-то варварское.

— Их величества выходят! — тонким, противным, но, ничего не скажешь, звучным голосом, пропел у меня за спиной евнух.

Все гости поднялись и склонились в не очень низких поклонах. Их величества показались из-за моей спины и принялись неторопливо спускаться, пересекая зал. На его халате извивался длинный синий дракон, больше похожий на змею с лапами, на её распускал крылья великолепный феникс — символы императора и императрицы. Я ожидала, что он возьмёт её под руку, но нет — они шли рядом, но друг друга не касались. За ними, отставая на шаг, шёл принц-наследник, его халат тоже был украшен драконом, но покороче. Когда императорская чета с сыном миновали средний ярус, императорские жёны и придворные начали выходить из-за своих столиков и пристраиваться за ними в растущую с каждым шагом процессию. Её голова давно исчезла за дверями, а хвост продолжал и продолжал тянуться из зала.

Я скосила глаза на свою соседку, но та продолжала стоять, и я последовала её примеру. Снаружи что-то грохнуло, бумкнуло, затрещало, и по наружным створкам заметались разноцветные отблески. Значит, то слово, которое произнесла госпожа Нач, и в самом деле означало "фейерверк", я не ошиблась. Раз есть фейерверки, значит, есть и порох. Интересно, а пушки у них тут есть, или они, как китайцы, так и не придумали взрывчатым веществам иного применения, кроме увеселительного?

— Так! — вышедший на середину опустевшего зала седой евнух звонко хлопнул в ладоши, ухитрившись попасть в тихий промежуток между двумя взрывами снаружи. — Все на выход!

Вот теперь застывшие вдоль стен зала слуги отмерли. Я с облегчением вздохнула, покачала головой в разные стороны и потёрла шею. Значит, её величество в зал возвращаться не собирается. Теперь осталось вытерпеть обратный путь в Полдень, уложить императрицу спать — и всё!

Желудок заурчал, напоминая, что хоть я и перекусила перед выходом, но с тех пор прошло уже несколько часов, и пока гости вокруг жевали, я лишь глотала слюнки. Прислуга тянулась к боковому выходу, и я, проходя мимо одного из столиков, не удержалась и взяла из чаши со льдом дынную дольку. Но стоило мне откусить кусочек, как меня за локоть схватила чья-то рука.

— Ты что! — тихо, но очень зло прошипела Чжу. — Воровать с императорского стола! С ума сошла?! Или забыла Дамилар?

— Но ведь... всё равно никто уже не ест... Или выбрасывать, или нам...

— Запомни! — она вырвала у меня надкусанную дольку и бросила её обратно в чашу. — Пока эту еду не поставили перед нами и не сказали "ешьте", это всё — господское! Императорское! Взять — значит украсть! Ты что, немного подождать не можешь?! Дадут нам, дадут, когда вернёмся!

— Всё! — я подняла руки. — Я всё поняла и осознала. Больше так не буду.

— Скажи спасибо, что это увидела я, а не кто-то другой, — Чжу всё никак не могла успокоиться. — Иначе быть бы тебе битой палками. И это тебе ещё повезло бы! Но если ты ещё раз...

— Ещё раз не будет. Клянусь.

Она фыркнула и наконец замолчала.

Чжу не соврала — после того, как императрица отошла ко сну, нас ждала короткая пирушка. Короткая из-за позднего времени, но поскольку завтра её величество встанет позже обычного, можно было позволить себе немного посидеть и доесть то, что не доели благородные господа. Я с интересом осматривала и пробовала незнакомые блюда. Имбирь в меду! Сушёное змеиное мясо и тушёное змеиное мясо! Просяные клёцки с кардамоном. Рыба в вине и копчёные оленьи языки. И бог знает что ещё. Иногда это было вкусно, иногда не очень. Девушки поздравляли друг друга с праздником, обменивались воспоминаниями о прошлых празднованиях, в том числе и из детских лет, когда они ещё не прислуживали императрице и не были должны безвылазно сидеть при её особе. Часть из них родилась во дворце, но часть пришла снаружи, главным образом из поместий ванов Лэй, и я с интересом прислушивалась к их рассказам. Выходило, что не все столичные были такими жаворонками, как их величества, так что гуляния в городе должны затянуться до утра, и это было хорошо. Потому что на продолжение ночи у меня были свои планы.

Когда ещё можно прогуляться по городу, если не в праздник, когда есть шанс затеряться в толпе и не бояться попасть в неурочный час городскому патрулю? Днём я по понятным причинам выбраться не могла, но по ночам, как мне рассказали товарки, в городах действовал самый настоящий комендантский час. После сигнала тушения огней жизнь на улицах замирала, и нужно было быть благородным человеком, или хотя бы высокопоставленным чиновником или учёным, чтобы бродить по ночному городу без веской на то причины. Простолюдина, попавшего патрулирующей город страже, могли и арестовать: ходят тут всякие подозрительные типы, а ну, пройдёмте, гражданин, на предмет выяснения вашей личности и проверки документиков...

И всё же были исключения из правила: праздничные ночи, когда горожане получали легальную возможность не расходиться по домам до восхода солнца. Да и приезжих на праздники в столице прибавлялось, так что едва ли дежурные стражники обратят внимание на ещё одного человека. Если, конечно, тот не будет особо выделяться из толпы, но я надеялась, что сумею замаскироваться.

То, что при этом придётся взять чужие вещи, меня особо не смущало. Ведь это же только на одну ночь! Проблемы начнутся, если пропажу заметят, но я надеялась, что верну всё взятое раньше, чем кто-нибудь хватится. В конце концов, один халат и один плащ — это не драгоценная заколка, едва ли их пропажа вызовет такой уж ажиотаж.

Хотя, если вспомнить сегодняшний кусочек дыни... Но всё равно поворачивать назад я не собиралась.

Когда мы вернулись в нашу комнатушку, пришлось ещё дожидаться, пока остальные девушки уснут. Обычно они затихали довольно быстро, но тут я уже начала бояться, что они не замолкнут до самого утра. К счастью, мои опасения не оправдались, хотя я ещё некоторое время после того, как все замолчали, не решалась шевельнуться из боязни, что кто-нибудь их них не спит, а просто тихо лежит, как я. В конце концов я всё же выбралась из-под одеяла и начала собираться. На этот раз я не сняла ни белья, ни чулок, так что оставалось лишь натянуть платье и завязать пояс. Да надеть стащенный у госпожи Нач старый халат, который был мне короток. Ну и ладно, под плотным плащом одного из евнухов всё равно никто не заметит.

Фонарь я взяла там же, где и в прошлый раз, только теперь позаботилась заправить его маслом полностью. И ещё один важный элемент экипировки — деньги. Их вполне можно было уложить во внутренние карманчики широких рукавов. Вот теперь я чувствовала себя полностью готовой к исследовательскому походу в город.

Треск и грохот взрывов были первым, что я услышала, когда вылезла из подземного хода в заброшенном доме. В небе расцветали огненные цветы — не только в императорском дворце любовались салютами. В переулке за воротами было тихо, но когда я протиснулась между скрипнувших створок, то сразу же услышала крики и смех. Люди были совсем рядом, и, пройдя по переулку, я увидела отблески многочисленных огней. По широкой улице, в которую вливался переулок, двигалась весёлая процессия с факелами. Люди смеялись, пританцовывали, что-то нестройно пели, размахивая горящими палками, отблески метались по стенам и фасадам домов. Понаблюдав некоторое время за проходящими, я всё же рискнула выйти из переулка и присоединиться к процессии. И никто не обратил на меня никакого внимания. Разве что приходилось следить, чтобы никто из пошатывавшихся людей, то и дело пускавшихся в пляс, меня не толкнул.

Так вместе с процессией я добралась до небольшой площади. Там играла музыка, и от процессия сразу же отделилось некоторое количество народу, присоединившихся к кружившемуся в центре хороводу. Меня тоже попытались втянуть в круг, но я выдернула ладонь из ухватившей меня чьей-то бесцеремонной пятерни и отошла посмотреть на музыкантов. Кое-какие инструменты были мне известны: цитра, гонги, барабаны, а вот духовые я не опознала. Перед музыкантами на камнях мостовой стояла широкая корзинка, и в неё время от времени летели монетки.

С другого конца площади донёсся взрыв смеха, и я неторопливо двинулась в ту сторону. Кое-где у стен домов стояли лоточники, разносчики сновали и в самой толпе. Съестное, какие-то фигурки, бумажки и пластинки с иероглифами, которые мне всё равно ничего не говорили, ленточки, цветы — бумажные и живые, камушки...

— Барышня, купите хлопушку на счастье! — крикнул мне молодой парень в синем коротком халате. — Всех духов распугает!

Я с улыбкой качнула головой. Кажется, я была права, и одинокая женщина в плаще с поднятым капюшоном особого удивления не вызывала.

— Сладкой воды, кому сладкой воды! Медовые тянучки! Сливы мочёные! Пастилки, какие угодно господам — сливовые, персиковые, грушевые, мандаринные! Печенье, печенье!

Я заинтересованно взглянула на лоток с пастилками. Забавно, они походили на леденцы на палочках — разноцветные кругляшки, из которых торчало по тоненькой деревяшке.

— Барышня, купите пастилку! — глазастый разносчик мгновенно отреагировал на мой интерес. — Всего-то один ли!

— Эм... — я поколебалась, но всё же вытащила одну из монеток. — У меня только...

Сколько там у меня на самом деле я понятия не имела. Но подозревала, что много больше, чем нужно — раз уж за такую монету можно купить овцу. Судя по тому, как съехались к носу глаза разносчика, мои подозрения оправдались. Я с сожалением улыбнулась, решив, что покупка не состоится и уже потянулась спрятать монетку, но разносчик остановил меня взмахом руки:

— Барышня, один миг!

И исчез в толпе, чтобы вынырнуть возле одного из стоячих лотков — так стремительно, словно переключили кадр. О чём-то заговорил с торговкой, показывая на меня, к разговору подключилась соседка торговки... В конце концов сдачу мне собрали с трёх лотков.

— Какую желаете? — разносчик улыбался во весь рот, показывая неровные зубы. Столь откровенная радость вызывала подозрения, что меня решили слегка надуть — ну да бог с ними.

— Давайте персиковую... и грушевую.

Рядом что-то затрещало — в углах площади забило по столбу искрящегося белого огня. Толпа восторженно завопила. М-да, окажись тут пожарная инспекция моего мира, ей было бы что сказать о пускании фейерверков в такой близости от людей, дерева и бумаги.

В небе распустилось ещё несколько огненных цветов. Теперь, обзаведясь мелочью, я рискнула купить ещё и кружку сладкой воды. Сунула в рот пастилку, действительно с персиковым вкусом. Успешно отбилась от попыток всучить мне живой цветок в волосы, гирлянду бумажных и какой-то там амулет. И наконец дошла до сгрудившихся людей, то и дело разражавшихся смехом.

Оказалось, что они смотрели представление кукольного театра. На невысокой сцене находилось несколько марионеток, и я засмотрелась, впечатлённая искусством невидимых кукольников. Куклы двигались воистину как живые — только нити тянулись вверх, за серый занавес. Посреди сцены кружилась танцовщица, в стороне сидел, одобрительно кивая, толстяк в цветастом халате. Сзади над ним склонился тощий парень в одной безрукавке. Потом парень нырнул за кулису, толстяк с кряхтением поднялся, подкатил к закончившей выступление танцовщице... Что парень был карманником, я сообразила, только когда толстяк принялся хлопать себя по бокам в поисках кошелька.

Танцовщица, только что благосклонно мурлыкавшая, мгновенно сменила тон и сварливым голосом базарной торговки заявила, что без денег она ни-ни. Я невольно усмехнулась, продолжая посасывать пастилку. Люди рядом откровенно ржали — для местной, неизбалованной зрелищами публики это, должно быть, действительно было выдающееся шоу. Толстяк удалился, разочарованно вздыхая, на сцену снова выскочил парень в безрукавке. Оказалось, что парочка в доле и теперь немедленно поспорила из-за дележа. Победительницей вышла схватившаяся за вполне земного вида скалку девица. Зрители подбадривали её возгласами и смехом, и возможно, поэтому сцена избиения затянулась. Я, немного заскучав, отвернулась от сцены, и взгляд зацепился за высокого парня, который стоял в паре шагов от меня. В отличие от остальных, он не следил за представлением, напротив, что-то напряжённо высматривал на другой стороне площади.

На парне тоже была безрукавка, только надетая не на голое тело, а чин-чином натянутая поверх халата — короткого, лишь чуть ниже колен. Из-под него виднелись сапоги, а волосы были связаны не в аккуратный пучок, а в перехваченный на макушке широкой металлической заколкой хвост, спадавший на плечо. Я уже и забыла, что такие причёски тут тоже в ходу. Что-то в парне показалось мне знакомым, и я пристально разглядывала его, пытаясь вспомнить, где могла его увидеть. Контингент мужчин, которых я могла встретить — а что это именно мужчина, а не евнух, сомнений не возникало — был не так чтобы очень широк. Хотя, может, глаза меня и подводят — все местные если не на одно лицо, то весьма похожи между собой. Тем временем парень, похоже, почувствовал, что на него смотрят, и обернулся. Наши взгляды встретились, и я, вместо того, чтобы сразу же отвернуться и спрятать лицо, промедлила. Узкие глаза на вытянутом лице сузились ещё больше, и в этот момент я поняла, где и когда его видела.

Ой.

Однако предпринимать что-либо было уже поздно. Его высочество наследный принц Тайрен в два шага стремительно пересёк разделяющее нас расстояние, и его пальцы до боли стиснули мой локоть:

— Что ты тут делаешь?

— Я... — пискнула я, лихорадочно соображая, как поступить. По букве этикета я сейчас должна упасть на колени и уткнуться лбом в землю. Но падать ниц, когда тебя крепко держат, несколько затруднительно, да и делать это посреди толпы, привлекая внимание...

— Откуда ты тут взялась? — принц слегка встряхнул меня. — Это её величество послала тебя за мной?

— Э... Нет.

— Тогда как ты здесь очутилась?

Пальцы на моём локте сжались с силой кузнечных клещей, и я зашипела от боли.

— Я... Я просто... решила прогуляться. Я быстро вернусь.

— Просто. Прогуляться, — теперь в его тоне прозвучал убийственный сарказм. — Как ты вышла из дворца?

Я тоскливо подумала, насколько же проще было в моём, лишённом сословий мире. Всегда можно было рявкнуть "не ваше дело!" Здесь же... И тут взгляд его высочества снова скользнул куда-то мимо меня, на другую сторону площади. Что-то он там увидел, что-то или кого-то, и это явно занимало его куда больше, чем беглая мамина служанка. Теперь он взглянул на меня скорее с досадой.

— Ты не видела меня, я не видел тебя, — пальцы снова сжались, заставив меня втянуть в себя воздух сквозь зубы. — Поняла?

Я усиленно закивала — сделка меня более чем устраивала. Держащая меня рука наконец разжалась, и принц решительно шагнул в толпу. Я потёрла пострадавший локоть. Удивлюсь, если не останется синяков. От души хватал его высочество, чтоб ему пусто было...

Но, значит, наследный принц, а-ля Гарун аль-Рашид, любит прогуляться по столице инкогнито? Занятная деталька. Помнится, её величество ругала его за нетерпеливость и что-то там ещё. Интересно, насколько одобряемы или не одобряемы местными понятиями о приличиях такие вот прогулки?

Впрочем, выяснять это я не стану. И даже не потому, что настучав на него, я подставлю саму себя. Просто... Я вообще с трудом представляла себе, как это — пойти и на кого-то пожаловаться. Или даже просто откровенничать о других. На работе в моём мире я охотно выслушивала чужие сплетни, но практически никогда их не повторяла, а если что и повторяла, то без ссылок на конкретных людей, заработав репутацию человека, который никогда не передаёт. И изменять своим привычкам здесь я не собиралась.

Персиковая пастилка выпала у меня изо рта, должно быть, когда принц меня схватил. Я не стала её подбирать, а со вздохом сожаления вытащила из рукава грушевую. Настроения смотреть представление уже не осталось, и я вспомнила о своём намерении разведать город. До сих пор я видела только одну улицу и только одну площадь. Надо бы глянуть, что тут есть ещё занимательного.

От площади отделялись несколько улиц, и я выбрала наугад первую попавшуюся. Обычные глухие заборы, фонарики, висящие на вбитых в них крюках, поворот, другой, и моё внимание привлекли огоньки в высоте. Конечно, здешним было далеко до электро-подсветки моего мира, но они постарались как могли — фонари и факелы горели на нескольких ярусах и краях крыши возвышавшейся на остальными зданиями пагоды. Я двинулась в ту сторону, намереваясь подойти поближе и поглядеть, и тут заметила всего в нескольких шагах впереди себя знакомую безрукавку и хвост.

Да ж ёлки-палки, нигде от него спасения нет. Снова попадаться на глаза его высочеству не было никакого желания — ещё решит, чего доброго, что я действительно за ним шпионю. А потому я отпрянула и спряталась за растущим у одной из стен деревом. Между тем принц, как и раньше, тоже кого-то высматривал — во всяком случае, он остановился рядом с каким-то проулком и осторожно заглянул за угол. Постоял, огляделся по сторонам — я затаила дыхание — и быстро вошёл в темноту.

Я оставалась на месте, решив досчитать до двадцати — а ну как он выскочит обратно так же быстро, как и вошёл. Но Тайрен не выскочил. Вместо этого из переулка донеслась какая-то возня и даже звон металла. Потом раздался чей-то оборвавшийся возглас, и всё стихло. А полминуты спустя из переулка вышли двое, таща под руки третьего.

Со стороны всё выглядело достаточно невинно — человек перебрал, и приятели помогают ему добраться до дома. Наверняка такие "тройки" к утру будут разъезжать по всему городу. Вот только я-то своими глазами видела, как его высочество ещё совсем недавно отлично держался на ногах. И что-то мне подсказывало, что тащат его отнюдь не по направлению к дворцу. Тем более что вслед за ними из переулка вышел третий человек с какой-то не то палкой, не то тростью в руках. Огляделся по сторонам, совсем как принц недавно, и быстро пошёл за "носильщиками". Меня за моим деревом он, видимо, не заметил.

М-да. И что же теперь делать? Самое умное, наверно, было не делать ничего. Я лишь по чистой случайности оказалась свидетельницей происшедшего, выбери я любую другую улицу, или пройди по этой чуть позже, и ничего бы не увидела. Никто ни в чём меня не упрекнёт, никто ничего даже не узнает. Я ничем не обязана его высочеству, пусть о его сохранности у дворцовой гвардии голова болит, а если он предпочитает ходить без охраны, то сам дурак. Да пусть он хоть синим пламенем горит, мне-то что?

Но всё-таки... Всё-таки принц. Наследник престола. Единственный наследник. Что будет со страной, если с ним что-нибудь случиться? Со страной, в которой я живу, и пусть я нахожусь за крепкими дворцовыми стенами, кто сказал, что во время смуты там будет безопасно? Ай, кого я обманываю? У меня на глазах с человеком, по-видимому, случилось несчастье. Принц там, не принц — я действительно смогу, как ни в чём не бывало, вернуться обратно и сделать вид, будто ничего не было?

Пока я размышляла, ноги уже сами несли меня вслед этой тройке, волочащей четвёртого. Улица была довольно пустынна, и я держалась на значительном расстоянии, но вскоре мы снова попали на площадь, и пришлось поднажать, чтобы не потерять их в толпе. К счастью, быстро двигаться они не могли и были достаточно заметны. Кажется, пагода стояла именно на этой площади, но я на неё даже не взглянула.

Ещё одна улица, широкая и прямая. Здесь дома не прятались за заборами, напротив, выходили фасадами на улицу. Гирлянды фонарей свисали с карнизов, а прямо на мостовых стояли столы, за которыми ели и пили. И плясали между ними. Угощение выносили из распахнутых дверей заведений по обеим сторонам улицы, и именно в одно из них и втащили "моего" принца. Но не в центральный вход, а в боковую калитку. Я прошла мимо, обернулась, убеждаясь, что носильщики и их спутник исчезли внутри, потом вернулась. Кажется, никто на меня не смотрел. Я осторожно толкнула калитку, но она не поддалась. Тогда я прошла к распахнутой двери дома, немного помялась у входа, но всё же решилась и шагнула внутрь. Остаётся надеяться, что это всё-таки таверна, а не публичный дом.

Кажется, мои надежды оправдались. По всему залу были расставлены столики, да и вообще обстановка напоминала комнаты для еды в постоялых дворах, в которых останавливалось привезшее меня сюда посольство. Только здесь всё было отделано побогаче, и даже у дальней стены стояли несколько ширм, разделявших помещение на некое подобие кабинетов. По сравнению с улицей внутри было душно, и всё же народ заполнял заведение до отказа. Мне пришлось пройти в самый угол в поисках свободного места. Тем не менее заметили меня сразу же.

— Что угодно госпоже? — молодая подавальщица возникла передо мной раньше, чем я успела сесть. У неё были выступающие передние зубки, одного из которых не хватало, и несколько родинок на лице.

— Чаю, — я опустилась на подушку.

— Какого сорта?

— Вашего лучшего, — после короткого раздумья, как бы половчее ответить, сказала я.

— Что-нибудь ещё? Есть рисовые пирожки, сладкое печенье. О, и только что испекли пампушки с начинкой, госпожа, отведайте!

— Хорошо, принесите печенье. Какое хотите, мне всё равно.

— Да, госпожа.

Подавальщица исчезла. Я огляделась, не решаясь откинуть капюшон. Ничего подозрительного вокруг не наблюдалось. Несколько шумных компаний, почти сплошь мужчины. За другими столами люди попарно, тоже мужчины, женщин раз-два и обчёлся, и ни одной одинокой. Ну, тут уж ничего не поделаешь. На стенах несколько листов бумаги со столбиками иероглифов, и один большой рисунок, изображавший неестественно изогнувшуюся женщину, не то с чашкой, не то с чаркой в руках. Но в общем и целом на притон не похоже.

Итак, что я могу сделать? Самое очевидное и разумное — позвать стражу. Я, правда, её до сих пор не видела, но должна же она где-то быть. Выйти на улицу, расспросить, где можно найти кого-нибудь из охраны порядка и честно рассказать, что я видела. О том, что пострадавший — принц, можно не упоминать, пусть сам разбирается, сохранять своё инкогнито, или нет. План был всем хорош, кроме одного: я отнюдь не была уверена, что, доложившись местной полиции, смогу уйти на все четыре стороны. Вполне возможно, что меня задержат до выяснения всех обстоятельств, а, учитывая праздничную суматоху, выяснение может затянуться. И тогда о возвращении во дворец до рассвета можно будет забыть. Да даже простой вопрос, кто я и откуда, вызовет у меня изрядные затруднения, а убедительно солгать я вряд ли смогу — всё-таки я ещё слишком мало знаю об окружающем мире. А попытка увильнуть от ответов на самые невинные вопросы неизбежно вызовет подозрения.

Вариант два — заставить стражу самой прибежать сюда. Вот только как? Устроить скандал? Тогда точно задержат, да и толку будет немного: примчавшимся стражникам просто передадут нарушительницу спокойствия, тем дело и кончится. А ведь моя цель не просто привлечь внимание к этому заведению, а заставить стражу обшарить его от чердака до подвала.

— Ваш чай, госпожа.

— А, спасибо, — я кивнула девушке, поставившей передо мной подносик с чайничком, чашечкой и тарелкой с печеньем. Печенье явно было только что выпечено и пахло весьма аппетитно. Я сунула печенюшку в рот и налила себе чаю. Местные чашки были совсем маленькими, как у нас кофейные, к тому же без ручек, так что брать прогревшийся фарфор приходилось за самый краешек. Чай был горячий, и я оставила его остывать.

Теперь мне следовало бы составить хитроумный план — но увы, я никогда не была сильна в составлении хитроумных планов. Пожалуй, цель заставить стражу обыскать дом слишком амбициозна, проще вызвать суматоху и обшарить дом самой. Вот только кроме поджога в голову ничего не лезло. А поджог — дело опасное. Мне ни в коем случае не хотелось подвергать опасности жизни людей — не говоря уж о том, что весело будет, если вместо помощи его высочеству я его сожгу. А уж если огонь пойдёт дальше...

Спасали принца — спалили три квартала.

— Эй, детка! — кто-то плюхнулся напротив меня. — Что скучаем в одиночестве? Неужто никому не нужна?

— Отвали! — резко ответила я — скорее от неожиданности, чем потому что меня покоробило. Чего-то подобного следовал ожидать, конечно.

— Что, ждёшь кого-то? — несмотря на дух спиртного, мужчина напротив, похоже, не обиделся.

— Да, жду.

— Ишь, какая цаца... Ну, ладно, коли так.

Мужик поднялся. Я мысленно перевела дух, попутно обнаружив, что за время размышлений, оказывается, умяла половину печенья. Я отхлебнула уже достаточно остывшего чая и тоже решительно поднялась.

— У вас тут есть отхожее место? — спросила я у первой попавшейся подавальщицы, не той, что принесла мне чай, а постарше и пополнее.

— Во дворе, — она ткнула пальцем в заднюю стену. — Будет справа, не пропустите.

В задней стене между ширмами обнаружилась дверь, скрытая выцветшим занавесом. За ней был короткий коридорчик с ещё парой дверей, одна из которых явно вела на кухню. Будочка во дворе мало чем отличалась от тех, что я видела в деревне на Земле, и оказалась кстати. Выйдя из неё, я огляделась. Открытый с одной стороны дворик плавно переходил в садик — несколько кустов, несколько деревьев, в темноте не разглядишь, какой породы. А между ними довольно длинное тёмное строение. Я подошла поближе. Похоже, это была кладовая — строение было без окон, а двускатная крыша, в отличие от большинства здешних крыш, была крыта не черепицей, а соломой. Я покусала губу, потом обошла строение и нашла дверь. Она была заперта на навесной замок.

Позади послышались шаги — из дома кто-то вышел. Я нырнула за угол, а человек — судя по всему, женщина — загремел замком, распахнул дверь и исчез внутри. Дверь осталась распахнутой, впрочем, женщина скоро вышла, держа в обеих руках по кувшину. Рук, чтобы закрыть дверь, у неё явно не хватило, так что она лишь прикрыла дверь створку и удалилась в сторону большого дома. Следует ли считать это доказательством, что пленника держат не здесь? Даже если он связан, едва ли пленители были бы так неосторожны.

Я тихонько заглянула внутрь. Внутри горела оставленная женщиной плошка с фитильком, в её тусклом свете были видны полки и гора мешков. Так. Я отступила и ещё раз критически оглядела сарай. Он стоял достаточно далеко от дома, в окружении зелени. По ту сторону забора никаких строение так же не виднелось. Ветра нет, или он совсем слабенький. Что ж, хозяева, будем считать, что всё, что могла для вашей безопасности, я сделала.

Я решительно направилась обратно в дом, в дверях столкнувшись с той самой женщиной. Или не с той, но едва ли их тут много ходит во двор по ночам. Выйдя в зал, я подошла к своему столику и оставила на нём несколько монеток. Будем надеяться, что этого за чай хватит. Теперь мой путь лежал обратно на площадь с прилавками, где продают хлопушки.

Дорогу я запомнила, да и не было в ней ничего сложного, улицы пересекались под прямыми углами, главное было не пропустить поворот. Но поворотов было всего ничего, так что на искомую площадь я попала быстро. Теперь оставалось лишь окликнуть первого попавшегося разносчика:

— Где здесь у вас продают фейерверки?

Прилавок с фейерверками отыскался в самом углу: бамбуковые трубочки с торчащими из них фитилями были навалены аккуратными горками. Я купила две, смело разменяв вторую монетку, и специально уточнив, много ли будет от них огня. Торговец многословно заверил, что много, и красочно, и "бум" будет такой, что со всего квартала сбегутся восхищённые соседи. Оставалось лишь поверить на слово.

Идти обратно в дом похитителей через парадный вход мне не хотелось. Калитка по-прежнему была заперта, и я прошлась вдоль забора. О радость — рядом с ним росло тонкое, но ветвистое дерево. Я оглянулась по сторонам. Людей на улице стало поменьше — всё же веселье уже катилось к концу. К тому же здешние фонарики — это не яркие электрические лампы моего мира. Рискованно, но если влезть быстро, то люди могут и не заметить. Правда, рукава пришлось засучить, а подол платья взять в зубы. Я несколько неуклюже спрыгнула в сад, к счастью, ни за что не зацепившись. Теперь нужно было подкрасться к задней двери дома и запалить фитиль фейерверка от висящей в коридоре лампы. Его длины вполне хватило, чтобы добежать до сарая и забросить трубочку на соломенную крышу.

Торговец не солгал — бумкнуло и в самом деле знатно, я аж присела. Окрестности осветились синим огнём, клочья соломы полетели в разные стороны, многие из них уже горели. Вообще странно, что чего-то подобного каждый праздник не случается, учитывая любовь местных к фейерверкам, а также к дереву и бумаге как строительным материалам. Не зря нам, прислуге, запрещалось иметь в личном пользовании инструменты для разведения огня, ой, не зря... А крыша-то разгорелась уже вполне прилично.

— Пожар! — я ворвалась в общий зал, размахивая рукавами, как флагами. — Горит!!!

Как я и думала, никто не удивился. Действие крик оказал мгновенно, поднялась — нет, не паника, но суматоха. Часть гостей действительно кинулась на улицу, но часть явно собралась принять участие в тушении огня, и вид у них был весьма решительный.

— Где горит?! — меня поймали за рукав.

— Там!

Со стороны кухни донеслись подтверждающие женские крики. Кто-то скомандовал тащить лопаты и вёдра. На меня больше не обращали внимания, и я отступила в сторону, прикидывая дальнейшие действия. Дом двухэтажный. Сначала поищу подвал или подпол, потом можно будет попытаться подняться на второй этаж. В общей комнате никаких люков в полу нет, это я ещё в прошлый раз убедилась, разве что секретные. Зато на кухню имеет смысл заглянуть.

Но до кухни я не добралась. Меня перехватили прямо в зале у дальней двери — стальная рука сжала уже пострадавший в хватке принца локоть, а кожа на шее ощутила острое и холодное до болезненности прикосновение ножа.

— Это ты подожгла?! — человек навалился на меня, прижимая меня к стене. — Ты через забор лезла?

— А... — придумать ответ я так же не успела — слишком стремительно развивались события. Человек, приставивший мне нож к горлу, вдруг издал странный хрип, навалившись на меня ещё сильнее, и его глаза выпучились так, что я даже и не подозревала, как такое вообще возможно. После чего он сполз куда-то вбок и рухнул на пол. Нож проехался по моей шее, к счастью, не разрезав кожу. Из-под упавшего тела начала медленно расползаться лужа крови. А прямо напротив меня обнаружился человек с обнажённым мечом. Я пискнула и попыталась отпрянуть, забыв, что за мной стена и двигаться некуда.

— Он здесь? Его высочество? — отрывисто спросил человек с мечом, и я ошалело кивнула. — Где? В подвале на кухне?

— Н-наверное...

Человек, больше ни о чём не спрашивая, выскочил через дверь в коридор. Нужно было сматываться, ведь теперь я могла с чистой совестью переложить ответственность за спасение принца на этого невесть откуда взявшегося помощника. Но я, как дура, побежала следом, перепрыгнув через тело. По коридору и в кухню, где мечник, не раздумывая, рванул крышку подпола в углу и исчез внутри.

7.

Вы в шубе бараньей гуляете всюду без цели,

А лисью вы, сударь, в дворцовых покоях надели.

Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?

Вы сердце мне скорбью глубоко поранить успели.

Ши цзин (I, XIII, 1)

— Тайрен, мы же договорились! Что ты ничего не будешь делать без меня! А ты что? А если бы тебя прикончили?!

— Да ладно тебе, — отмахнулся державшийся за затылок принц. — Всё ведь обошлось.

— А если бы нет?! А если б тебя просто прирезали в том переулке? Хорошо, что я хотя бы знал, в каком доме они гнездо устроили! Да и то, если бы не она, — мечник махнул рукой в мою сторону, — я бы ещё Небо знает, сколько бы сомневался, нужна тебе помощь, или нет!

— Но если бы я стал тебя дожидаться, мы бы их людей точно упустили!

— Мы их так и так упустили.

Тайрен поморщился и потёр пострадавший затылок. Мы все трое успели покинуть таверну до того, как туда вломилась наконец-то объявившаяся стража. Теперь принц сидел на ступеньке какого-то домика в небольшом переулке, мечник хлопотал вокруг него, выясняя, велик ли ущерб, нанесённый принцевой голове, а заодно отчитывая его высочество, а я топталась рядом. Мысли уже давно пришли в порядок, и искушение смотаться становилось всё сильнее, но когда я сделала робкий шаг в сторону, мечник тут же повелительно окликнул меня: "Подойди-ка сюда! Подержи".

И вручил мне свой меч в ножных, которые почему-то не пристёгивались к поясу. Теперь я поняла, что за палку нёс один из тех, что напали на принца. Пришлось остаться, тем более что принц знал меня в лицо, и если он вздумает доставить мне неприятности, побегом я себя не спасу.

— А кто это был? — робко спросила я у мечника, выбрав момент, когда он наконец выдохся и замолчал. Стоило бы помолчать и мне, тем более, судя по тому, как этот человек зовёт его высочество на "ты" и по имени, он и сам птица не низкого полёта. Но любопытство оказалось сильнее здравого смысла.

— Кто их теперь разберёт, — устало отозвался тот. — Не то фальшивомонетчики, не то... — он произнёс какое-то слово, которое я не поняла. — Мы так и не выяснили толком. Ясно только, что какая-то... — он снова произнёс незнакомое слово, которое я для себя перевела как "банда".

— Теперь уже и не дознаешься, — добавил Тайрен. — Либо их стража повяжет, если увидит что-то подозрительное, либо, если не увидит, они сами скроются. Ты прав, мы их упустили.

Мои губы сами собой сложились в крайне скептическую гримасу. Вам, ваше высочество, заняться больше нечем? Или столичная стража насколько мышей не ловит, что августейшие особы вынуждены сами преступников выслеживать? Между тем мечник наконец повернулся ко мне и впервые за всё время, прошедшее с момента встречи, посмотрел прямо на меня. Я тут же постаралась придать лицу максимально нейтральное выражение.

— А ты, собственно, откуда тут взялась? — спросил он.

Он был невысок даже по местным меркам — лишь чуть выше, чем мне по плечо. Лицо было ничем не примечательно, и я не была уверена, что узнаю его, встретив в другой обстановке.

— Как ничтожная служанка уже говорила его высочеству, — я присела, — я вышла погулять по городу.

— Н-да? Слышишь, Тайрен, у тебя во дворце завёлся единомышленник.

— Говорит, что не шпионит, — задумчиво произнёс принц.

— Наверное, правду говорит, — постановил мечник. — Если бы её величество хотела за тобой проследить, то послала бы кого-нибудь менее заметного. Только что с ней теперь делать?

Под двумя изучающими взглядами я почувствовала себя очень неуютно. И, чтобы отвлечь их от этого животрепещущего вопроса, спросила:

— Если мне будет позволено задать вопрос... Что такое... — и я, как смогла, воспроизвела первое из непонятных мне слов. Видимо, плохо воспроизвела, так как брови мечника взмыли вверх:

— Чего?

— Ну, вы сказали — фальшивомонетчики, или...

— А! Контрабандисты? Это те, кто незаконно перевозит и продаёт товары.

— Запрещённые?

— Запрещённые. Или разрешённые, но не им, или разрешённые в меньшем количестве.

— В каком смысле?

— В смысле — торговцы же делятся на ранги и ежемесячно отчитываются о размере имущества. В зависимости от этого им и разрешается торговать — кому-то больше, кому-то меньше. И налоги платят в зависимости от этого — чем больше торгуют, тем больше платят. Но иные хотят продавать больше, чем им позволено, и часто такие товары, которые не разрешены для торговли, или разрешены немногим. Зерном там, железом, благовониями...

— А зерном нельзя торговать? — удивилась я.

Мечник не ответил. Тайрен тем временем посмотрел на небо:

— Который час, как думаешь?

— Да уж наверно час Кролика идёт... А нет, вот как раз сейчас бьют, слышишь?

Издалека действительно донеслась гулкая барабанная дробь. Короткое вступление, и четыре одиночных удара: бум! Бум! Бум! Бум!

— Пора возвращаться, — принц поднялся со ступеньки, скривился и снова взялся за затылок. Я же тем временем переваривала новые сведения об этом мире. Ничего себе ограничения, с ежемесячным отчётом! Прямо чем-то социалистическим повеяло, но при социализме вся торговля, кроме самой мелкой, была государственной. А тут — серединка на половинку. Прибылью дразнят, но получать её не дают.

— Дайте-ка я догадаюсь, — скорее себе, чем им, сказала я. — Контрабанда — бич империи.

— Верно, — Тайрен посмотрел на меня. — А почему ты так решила?

— Ну это же очевидно, ваше высочество. Если люди хотят покупать и продавать, а им не дают — они будут делать это тайно.

— Мало ли кто что хочет. Разбойники вон хотят грабить и убивать — и не важно, делают они это открыто, или тайно, место им на... — это слово я тоже не знала, но догадаться о смысле было не трудно.

— Это другое, ваше высочество. Когда разбойник грабит и убивает, имеется пострадавшая сторона. А здесь — выгода всем. У одного деньги, у другого — нужный ему товар, и все довольны. А государство теряет прибыль, которое могло бы получить в виде налогов и пошлин.

— Кхм! — напомнил о себе мечник и наконец отобрал у меня свой меч. — Если тебе есть охота обсуждать государственные дела с женщинами, можешь в любой момент позвать любую из своих наложниц. А сейчас нам пора идти.

— Ты прав, Кей, — и его высочество кивнул мне. — Пошли.

Ослушаться прямого приказа я не посмела и поплелась следом за ними через лабиринт улиц. Улицы, впрочем, были как на подбор прямые и довольно широкие. Всё говорило о том, что город застроен не как попало, что было типично для средневековых европейских поселений, а по чёткому плану. Но я слишком устала, чтобы размышлять об этом, и слишком много всего на меня свалилось за эту ночь. Умеренно авантюрная прогулка вылилась во внезапную спасательную операцию, убийство, происшедшее у меня на глазах, и куда более близкое знакомство со вторым лицом государства, чем мне бы того хотелось. А ведь перед этим был ещё довольно насыщенный день и проведённый на ногах пир.

— А, кстати, — Кей вдруг обернулся ко мне на ходу, — как ты выбралась из дворца?

— Ну... я...

— Оставь, — махнул рукой Тайрен. — Не всё ли равно.

— Тебе, может, и всё, а вот мне несколько не по себе, что в во дворце, оказывается, есть лазейка, через которую может проскочить первая попавшаяся служанка.

— Так лазейка же наружу, а не внутрь.

— Но как-то же она собиралась вернуться?

Теперь они оба обернулись ко мне, и даже остановились, вынудив остановиться и меня.

— Ты прав, — сказал принц и снова посмотрел на меня. — Как тебя... Тальо? Как ты собиралась попасть обратно? Если собиралась?

Я вздохнула, понимая, что придумать сколько-нибудь правдоподобную ложь в состоянии, когда все мысли только о том, как бы не упасть и не уснуть прямо на улице, я всё равно не смогу.

— Я вышла из дворца подземным ходом, ваше высочество. И им же собиралась вернуться.

— Что за ход?

— Из дворца Полдень в один из заброшенных домов в городе.

Мужчины переглянулись.

— А как ты о нём узнала? — спросил Кей.

— Нашла случайно.

Принц задумчиво постучал костяшкой пальца по подбородку.

— Ход, говоришь... Что ж, я обещал не выдавать тебя, если ты съешь зубы, — я кивнула, вспомнив, что здесь это выражение аналогично нашему "удержать язык за зубами". — И насчёт хода — тоже. Но если я узнаю, что ты повадилась бегать по нему туда-сюда — просто палками ты не отделаешься. Поняла?

— Да, ваше высочество.

Остаток пути до дворца мы проделали в молчании. Наконец показались когда-то так впечатлившие меня стены. Я почему-то ожидала, что мы пойдём через главный вход, но всё оказалось прозаичнее. Пройдя вдоль широкого рва по улице, обсаженной с дальней от него стороны деревьями, вдоль стен чьих-то особняков с внушительными воротами, мы свернули к мосту, ведущему к воротам, судя по разгорающемуся у нас за спиной восходу, в восточной стене. Ну логично, наследный принц-то ведь живёт в Восточном дворце. Однако, едва ступив на мост, принц вдруг резко остановился.

— Проклятье, — тихо сказал он, и, отвернувшись, быстро зашагал дальше по набережной. — Караул сменился.

— Но ведь там должен был стоять Ин Чон со своими!

— Сам же видишь, это не он. Надеюсь, они нас не узнали. Если доложат отцу...

Забавно, значит, принц сбежал тайком от родителя. Мы завернули за ближайший угол и остановились. Тайрен покусал губу в глубоком раздумье — а потом повернулся ко мне.

— Так, говоришь, знаешь потайной ход?

Я вставила новые свечи в разлапистый напольный канделябр с симметрично расположенными ветвями. Потом пришёл черёд подсвечников на туалетном столике. Сюда полагалось вставлять благовонные свечи, да не простые, а с часовыми делениями, чтобы её величество точно знала, сколько времени она провела за туалетом. Чжу тем временем метёлочкой из перьев сметала пыль с полок многочисленных шкафчиков с аккуратно уложенными в них книгами, свитками и расставленными вазами и безделушками. Книги тут были рукописные, но при этом вполне современного нам вида — бумажные страницы, листавшиеся справа налево, и при этом в мягких обложках. Ни разу ещё не видела книги в твёрдой, и это при том, что письма и документы тут имели обыкновение складывать гармошкой и упаковывать в дощечки-переплёты.

— Всё? — Чжу встряхнула метёлку. — Пошли, поедим. Сегодня бобовая лапша со свининой.

С того утра, когда я провела его высочество и его приятеля через потайной ход во дворец Полдень, прошло уже два дня. Тогда перед мостом они ещё немного поспорили шёпотом, но принц победил, сказав, что найти объяснение, как они ночью без приглашения оказались во дворце императрицы, всё же легче, чем объяснять, почему они тайком вышли из Запретного города. Кей, хоть и неохотно, но согласился, после чего нам пришлось проделать обратно весь путь по городу, чтобы в конце концов найти дом, в который выводил подземный ход. Улицы перепутались у меня в голове, но Тайрен легко вывел нас на ту площадь, где мы в ним впервые встретились, а уж оттуда-то было два шага. Потом был ещё длинный-предлинный путь через подземный коридор, который я почти не запомнила, так мне хотелось спать. Возможно, я даже умудрилась задремать на ходу. В конце концов мы вылезли в кладовой, и мужчины сразу же ушли, предоставив мне самой складывать обратно то, что я вытащила из сундука, и вообще наводить порядок.

Аристократы, что с них взять.

На следующий день я ходила как по голове пыльным мешком стукнутая, но, к счастью, бледный вид был не у одной меня — пусть весь остальной дворец лёг спать рано, но перед этим многие предались обильным возлияниям, в том числе и слуги. К счастью, выполнять свои обязанности должным образом недосып мне не помешал, иначе не миновать бы мне наказания. Но пронесло.

Когда мы с Чжу вошли в комнату, выполнявшую функции столовой, остальные слуги уже сидели за низенькими столиками, с хлюпаньем втягивая в себя обещанную лапшу. Увы, привычка производить шум за едой оказалась уделом не одних только невоспитанный караванщиков. Даже первые лица государства не стеснялись чавкать, хлюпать и набивать полный рот, чуть не ныряя носом в тарелку. Точнее, в пиалу, плоские тарелки тут использовались для закусок и сладостей. Я уже выработала навык не обращать на всё это внимания, но всё равно старалась закончить еду поскорее. Вот и сейчас я, сев на своё место, взялась за палочки и принялась наверчивать на них лапшу под острым томатным — да, помидоры тут тоже были — соусом. Здешнюю привычку сунуть конец лапши в рот, а потом громко втянуть в себя всё остальное, я так и не усвоила.

За едой я не увидела Усин, но удивиться, где она, не успела — мы столкнулись нос к носу, стоило мне после обеда покинуть комнату. Её узкие глазки возбуждённо блестели, живо напомнив мне моих спутниц-девчонок из каравана.

— А ты знаешь, что сегодня во дворец прибыло посольство к Сыну Неба из-за Южных морей? — едва увидев меня, выпалила она.

— Нет. А что?

— А то, что они привезли в подарок его величеству птицу-верблюда! Совсем как ты рассказывала — огромная, шея длинная, и не летает! Пойдём в сад Долголетия, посмотрим!

— А разве нам можно туда заходить? — удивилась я. Сад Долголетия находился при дворце Великого Превосходства, личной резиденции императора, и для нас, служанок дворца Полдень, по идее был ещё более запретен, что сад Спокойствия, принадлежавший императрице.

— Сегодня можно. Его, в конце концов, там и оставили, чтобы все посмотрели. Пошли скорее, пока его в зверинец не оправили! — и Усин, схватив меня за руку, потянула за собой.

Она оказалась права — мы были не единственными слугами, прибежавшими посмотреть на диковинку. На огороженной полянке неторопливо расхаживала огромная птица. Да, сомнений не было, это был африканский страус — длинная шея, чёрные перья на туловище и белые на хвосте и концах крыльев. Служанки, собравшиеся, наверное, со всего Запретного города, висли на ограде, возбуждённо перешёптываясь. Мы с Усин протолкались поближе.

— Какая она странная... — проговорила Усин. — Красивая и уродливая одновременно.

— Угу, — я усмехнулась. — Птица-верблюд?

— Ну, так его назвал господин Луй Дуар. А у вас на западе она как зовётся?

— Страус.

— Шау... — повторила она. — Не, наше название лучше.

— А ну-ка, расходитесь, расходитесь! — незнакомый мне евнух замахал руками, отгоняя девушек от ограды. — Прибыла госпожа Талантливая супруга. Хватит вам тут глазеть, после наглядитесь.

Служанки разочарованно, но послушно потянулись в сторону террасы, соединяющей дворцы. Я чуть отстала, оглянувшись на приближающуюся процессию — Талантливую супругу я видела всего один раз, как, впрочем, и всех остальных. Теперь она шла во главе целой вереницы дам и служанок, опираясь на руку одной из них, и два евнуха несли за ними опахала.

— Эй, Тальо!

Негромкий оклик застал меня врасплох — я вздрогнула. Мне махал рукой один из гвардейцев, но не тех, что стояли в карауле у дверей и ступеней, а с боковой дорожки сада. Я приблизилась с некоторой опаской, недоумевая, что ему от меня понадобилось.

— Отойдём, — он повелительно мотнул головой.

— Зачем?

— Надо.

— Если не скажешь, никуда не пойду.

— Ишь ты, какая... — усмехнулся он. — Тебе послание от его высочества наследного принца Тайрена.

— О, — только теперь я за гвардейскими доспехами начала узнавать своего ночного знакомого. — Э... Кей?

— Для тебя — офицер Гюэ. Пошли.

Мы отошли за большую каменную черепаху, надёжно скрывшую нас как от взглядов со стороны дворца, так и от тех, кто мог бы пройти по дорожке от полянки со страусом. Черепаха вообще была довольно популярным изображением во дворце, уступая по частоте только драконам и фениксам.

— Его высочество, — официальным тоном произнёс офицер Гюэ, — благодарит девицу Луй Тальо за помощь и в знак благодарности передаёт ей это кольцо.

На его ладони лежал довольно массивный перстень, видимо, золотой, с целыми тремя камнями. Центральная жемчужина была величиной почти с вишнёвую косточку, а по бокам от неё отходили ещё два каменных лепестка, зелёный и лиловый, видимо, из каких-то поделочных камней — я в этом не разбираюсь. Да, Тайрен не поскупился. Кажется, мне нужно было бы поклониться до земли от оказанной мне чести, но я ограничилась тем, что присела.

— Ничтожная служанка безмерно благодарна его высочеству. Но... я не могу это взять.

— Это почему же? — офицер нахмурился.

— Потому что я не смогу объяснить, откуда оно у меня. Я не смогла бы его приобрести без помощи евнухов, да и нет у меня таких денег. И если я не скажу правду, кто мне его подарил и за что, боюсь, мне будет не доказать, что я его не украла.

— Хм... — морщинка между его бровями стала глубже, но вид уже был не такой возмущённый. — Да, об этом мы не подумали. Что ж, я скажу принцу Тайрену.

— Передайте его высочеству, что возможность послужить ему — сама по себе высшая награда, и никаких других мне не надо.

— Передам, — он сжал ладонь в кулак, пряча кольцо. — Но ты это, девица... Хоть ты сейчас и права, но наградами от вышестоящих не разбрасывайся.

В следующий раз он отловил меня ещё пару дней спустя. Её величество как раз решила нанести супругу визит, чтобы обсудить какой-то вопрос относительно нового праздника, надвигавшегося всего через месяц после предыдущего. То есть, это по земному календарю через месяц, а по местному через два, потому что здешний календарь делил год на двадцать четыре месяца. Зато сутки состояли из двенадцати часов, и полдень с полночью приходились ровно на середину часа Лошади и часа Крысы соответственно. Впрочем, это ещё что, наступление нового года тут вообще высчитывали по лунному календарю, тогда как месяцы — по солнечному. Так что "плавал" Новый год по целым двум месяцам, и никого это, похоже, не напрягало.

Короче, я попала в число сопровождающих императрицу во дворец Великого Превосходства, но слуг и дам государыня оставила в приёмной, взяв с собой к императору только барышню Юнэ. В какой-то момент я услышала шипение из-за колонны, которую обвивал бронзовый дракон. И за ней Гюэ Кей вручил мне новое кольцо — на этот раз тонкое, из меди и без камней, лишь с простенькой резьбой по внешнему краю.

— Или, скажешь, опять не сможешь объяснить? — заметив моё колебание, спросил он.

— Ладно, — вздохнула я, протягивая руку, — придумаю что-нибудь.

— И его высочество сказал, — Кей понизил голос до вовсе почти неразличимого шёпота. — Если у тебя когда-нибудь возникнет какая-нибудь беда или нужда, то передай это кольцо ему — через меня или кого-нибудь из десятка Ин Чона. Принц Тайрен тебе поможет.

Мне ничего не оставалось, как рассыпаться в благодарностях — тоже шёпотом, чтобы никто не услышал.

По возвращении в дворец Полдень я пошла к госпоже Нач Бу и объявила, что нашла колечко и готова вернуть его хозяину, если таковой отыщется. Но желающих присвоить грошовую побрякушку не нашлось, так что младшая управительница вернула мне его со словами:

— Ну, что ж, носи, раз нашла.

8.

Сливы опали в саду у меня,

Бережно их я в корзинку кладу.

Тот, кто так ищет и любит меня,

Пусть мне об этом скажет в саду.

Ши цзин (I, II, 9)

— Мон, причеши меня, — велела императрица, не прекращая придирчиво рассматривать себя в зеркале. — Мне ещё нужно навестить наложницу Чариин.

Я опустила глаза на напольную курильницу в виде, как тут говорили, горы, а на самом деле четырёхгранной пирамиды из нескольких ступенек. В каждую можно было засыпать свой сорт благовоний, так что она одна издавала благоухание на всю комнату. Но если её величество уходит, прямо сейчас её не придётся поджигать, слава богу. Хватит и ароматических свечей.

Наложницу Чариин (не ту ли, которой я в своё время носила пудру?) было жаль. Служанки шёпотом передавали из уст в уста весть, что у неё ночью открылось кровотечение и, несмотря на все усилия врачей, до сих пор не прекратилось. И совсем уж неразличимым шёпотом добавляли: видать император чем-то прогневал Небо, раз оно не даёт ему новых детей.

Пока я ходила возвратить госпоже Лу оставшиеся благовония — эту драгоценность старшая управительница неизменно выдавала лично — Мон уже закончила причёску монархини, и её величество изволила отбыть. Я облегчённо вздохнула, предвкушая более-менее свободный часик, когда можно не торчать на коленях в углу комнаты или у двери в ожидании распоряжений, а просто заняться какой-нибудь работой или даже немного побездельничать, но тут во дворце возникла лёгкая суматоха. Оказалось, что в гости к матери пожаловал наследный принц, и, не застав её, вместо того, чтобы отдать поклон закрытым дверям и отбыть восвояси, выразил желание её дождаться. Пускать в покои государыни постороннего, пусть даже и сына, в отсутствие хозяйки было нельзя, так что управительницы и евнухи, коротко посовещавшись, решили не оставлять его ждать на крыльце, а пригласить в сад. И вынести ему чая с засахаренными персиками. Эта честь выпала мне и Чжу.

Принц Тайрен выглядел точно так же, как во время своего первого на моей памяти визита — волосы связаны не в хвост, а в пучок, закрытый замысловатой заколкой, напоминающей миниатюрную корону с несколькими дужками. На нём опять были юбка и куртка, правда, поверх них теперь было надето нечто вроде длинной мантии без рукавов, расшитой блестящими узорами. Когда мы подошли к низкому столику, установленному на полянке между несколькими большими цветочными вазами, Тайрен обернулся и уставился прямо на меня. Меня этот взгляд нервировал, но ничего поделать я не могла. Принц молчал, пока мы ставили на столик поднос с чайником и вазочку с фруктами, пока Чжу наливала чай в крошечную чашечку. Потом она с поклоном спросила, не можем ли мы услужить его высочеству чем-то ещё.

— А, нет, больше ничего не нужно, — он мельком взглянул на неё и снова перевёл глаза на меня. — Тальо, так? Откуда ты родом?

— Отвечаю вашему высочеству. Недостойная служанка с запада.

— Я знаю, что с запада, — хмыкнул его высочество. — Как называется твоя страна?

— Россия, ваше высочество, — пробормотала я.

— Как?

— Россия.

— Ро-си-а? Никогда о такой не слышал.

Ну ещё бы, подумала я.

— Жи Нарин, что предпринял путешествие на дальний запад, писал, будто слышал, что к северу от тех мест, где он был, живут народы со светлыми волосами и кожей. Ты не оттуда?

— Быть может, ваше высочество.

— Ты не читала его труда о странах, где он побывал?

— Нет, ваше высочество.

— Так может, дать тебе ознакомится? Скажешь, нет ли чего узнаваемого, может, ты бывала в тех местах, что он описывает?

— Огромная честь, ваше высочество, — я поклонилась. — К сожалению, ничтожная служанка не умеет читать.

Чжу переводила взгляд с меня на принца. Тот поднял брови:

— Ты — и не умеешь читать?

— Нет, ваше высочество.

— Да ладно. Мне так не показалось.

Я опустила глаза и не ответила. Сейчас он ещё во всеуслышание объявит, что мы с ним уже имели беседу, конспиратор хренов.

— Кто ты родом?

— Простите?..

— Ты благородного происхождения?

— А, нет, ваше высочество. Ваша служанка — простолюдинка.

— Ну, пусть так, — с явным сомнением согласился принц. — Но если ты скажешь, будто в жизни не прочла ни одной книги, то будешь отъявленной лгуньей.

— Я прочла не так уж мало книг, — с достоинством сказала я. — Но это были книги на языке моего народа. Иероглифам же меня никто не учил.

Чжу сделала большие глаза, и я спохватилась, что не добавила "высочество", и о необходимости говорить о себе в третьем лице тоже забыла. Этот допрос уже несколько меня утомил.

— Хм-м... — промычал Тайрен так, словно сама мысль о том, что у других народов есть письменность, была для него выдающимся открытием. — Твой народ учит читать простолюдинок?

— Да, ваше высочество. И читать, и писать. Но здесь от умения ничтожной мало толку, всё равно никто, кроме неё, этого языка не знает.

Тайрен смотрел на меня, явно прикидывая, чего бы спросить ещё, но тут допрос наконец оказался прерван. Её величество вернулась из дворика Процветания быстрее, чем я думала. И наша реакция на приближающуюся процессию из императрицы со свитой оказалась на удивление единодушной. Нам с Чжу было положено кланяться земным поклоном, но я не ожидала, что и наследник встанет на колени и почти коснётся земли лбом:

— Матушка-государыня, ваш сын желает вам долголетия и процветания.

— Я видела вас с террасы, — государыня нахмурилась. — Тальо, ты посмела докучать моему сыну разговорами?

— Нет, что вы, матушка, — рассмеялся Тайрен, поднимаясь, раньше, чем я успела рот открыть. — Разве ваша служанка посмела бы? Это я от скуки принялся её расспрашивать.

— Что ж, тогда ладно, — в глазах императрицы оставалась тень сомнения, но она всё же кивнула нам с Чжу. — Можете идти.

— Слушаемся.

— Ты с ума сошла? — зашипела Чжу, едва только поворот дорожки скрыл от нас мать с сыном и евнухов с дамами.

— Я?

— Да, ты! Каким тоном ты говорила с его высочеством? Твоё счастье, что наследный принц оказался в хорошем настроении и не рассердился на тебя за дерзость, а то отведать бы тебе палок! И хорошо, если тонким концом.

— Да каким таким тоном? Кажется, я была вполне почтительна!

— Это ты называешь — почтительна? "Служанка не умеет читать!" — передразнила она меня, скорчив кислую мину. — Как будто его высочество тебя обидел! Да он оказал тебе огромную честь, что вообще заметил, а ты куксишься, словно к тебе пристал пьяный кучер!

Я едва не ляпнула, что не вижу разницы.

— Если ты не научишься держать себя подобающе, то долго во дворце не проживёшь, — зловеще напророчила Чжу.

Оказывается, для местных дам выражение "умыться росой" вовсе не было иносказанием или преувеличением. Причём для пущего эффекта умываться полагалось именно лотосовой росой. И потому мы с Усин и ещё одной девушкой, не из нашей четвёрки, когда стемнело, отправились собирать вечернюю росу с листьев и огромных, как тарелки, цветков лотоса, плававших в саду в больших вазах высотой нам по грудь. Хорошо хоть не утреннюю — мы и так вставали ни свет ни заря.

Собирать капельки нужно было специальной лопаточкой, похожей на миниатюрные грабельки без зубцов. С её помощью каплю по листу или лепестку аккуратно сгоняли в небольшой кувшинчик, величиной с обычную кружку. Если капелька была на краю, её можно было просто аккуратно стряхнуть. Кувшинчики наполнялись раздражающе медленно, однако всё-таки наполнялись, хотя мне поначалу затея казалась совершенно безнадёжной.

Сперва мы занимались своим делом молча и сосредоточенно, но постепенно молчать стало скучно, и мы разговорились.

— Ты будешь загадывать желание? — спросила у меня Усин.

— Загадывать желание?

— Ну да, на праздник.

— Это на этот... праздник Звёзд, к которому мы готовимся?

— Ну да. Его ещё называют праздником Исполнения желаний. Пишешь записку с пожеланием, и потом его величество сожжёт её на алтаре.

— Серьёзно? — восхитилась я. — Лично его величество?

Вторая девушка — я не помнила её имени, потому что обычно мы почти не общались — прыснула.

— А кто ж ещё? — выговорила она сквозь смех. — Не думаешь же ты, что тебе позволят огонь на алтаре возжечь?

— Нет, конечно. Но что государь будет собирать записки от служанок, я тоже не думала.

— А он и не будет, будут евнухи. Со всего дворца. Потом их положат на алтарь, и его величество их сожжёт, чтобы желания дошли до звёзд.

— Ах вот оно что...

— Вот и попроси кого-нибудь, знающего грамоту, твоё желание записать, — предложила Усин. — Я вот хочу...

— Тс-с-с! Ты разве не знаешь? Нельзя никому говорить, что пожелала, иначе не сбудется!

— Правда? — она глянула на меня так, словно я была высочайшим авторитетом в этом вопросе.

— Угу, — я сделала большие глаза. — Так что, если я соберусь, то я сама напишу. Полагаю, звёздам без разницы, на каком языке написано.

Мы некоторое время помолчали.

— Тальо, а расскажи что-нибудь, — попросила Усин.

— Что?

— Не знаю. Что-нибудь интересное.

Я вздохнула. Честно говоря, такие просьбы всегда вгоняли меня ступор — ну, откуда я знаю, что тебе будет интересно? Мне есть что рассказать, но задай более конкретный вопрос!

— Лучше ты мне что-нибудь расскажи. Какую-нибудь сказку или легенду.

Теперь задумалась Усин:

— А какую?

— Какую хочешь. Я же ваших ни одной не знаю.

— Если хотите, я расскажу, — предложила вторая девушка. — Я много знаю.

— Давай.

— Жил когда-то один военачальник, — начала девушка. — И была у него дочка, такая красивая, что глаз не отвести. И вот однажды пришла к ним в дом нищая монахиня. Увидела она девочку и попросила её себе в ученицы. Родители отказались отдать дочь, и тогда монахиня сказала: "Я заберу её с собой, даже если вы запрёте её в сундуке!" И в ту же ночь девочка пропала. Родители искали её много дней, но так и не нашли. Горько они плакали, но ничего не могли поделать.

— Ужас! — заметила я. — Надеюсь, она была не единственной дочерью.

— А, всё равно, потому что через пять лет девушка вернулась. Когда отец спросил, чему её научила монахиня, она ответила: "Я только твердила молитвы, и больше ничего!" Но отец не поверил ей и велел сказать правду. И тогда она рассказала, что всё это время жила в пещере высоко в горах. На первый год монахиня научила её лазить и прыгать по скалам. На второй год она научилась ловить и отрубать головы жившим в горах обезьянам. На третий год она научилась бросать меч и поражать им парящих в поднебесье птиц. На четвёртый год монахиня послала её в город, где жил преступный чиновник и велела принести его голову. "Не бойся, — сказала она, — это не труднее, чем поразить птицу!" Девушка пошла, сделала всё, что ей было сказано, и никто её не поймал. А на исходе пятого года монахиня послала её за головой градоначальника. Когда девушка вернулась, исполнив повеление, монахиня принялась ругать её за то, что она отсутствовала так долго. "Сначала он играл с маленьким сыном, — сказала девушка, — и у меня не поднялась рука". "Презренная! — сказала ей монахиня. — В следующий раз убей сначала сына, а потом отца!"

— Добрая монахиня, — снова не удержалась от комментария я.

— На этом её обучение кончилось, и наставница отпустила девушку домой, подарив ей на прощание драгоценный меч с лезвием длинной в два ча...

— Это сколько?

— Ну, вот так, примерно, — рассказчица показала на длину своей руки. — И тех пор девушка жила в родительском доме, но ночами исчезала куда-то, и никто не смел спросить её, где она была, и что делала. А потом он ней прослышал губернатор провинции Тэйно и пригласил к себе на службу. Он враждовал с губернатором провинции Иль и послал девушку убить его. Но у губернатора провинции Иль был свой провидец, который предупредил его, и он послал чиновника к воротам города, чтобы тот встретил гостью и проводил к нему. Он принял её с большим почётом и устроил пир в её честь. Увидела девушка, что он благородством превосходит своего противника, раскаялась в своём желании его убить и перешла к нему на службу.

У меня на языке вертелось замечание, что, оказывается, убедиться в чужом благородстве очень просто — достаточно угоститься за чужой счёт, но я решила не сбивать рассказчицу с её возвышенного тона.

— Через некоторое время она пришла к своему господину и сказала: "Губернатор Тэйно послал убийц, чтобы отрубить головы вам и мне, но не беспокойтесь, я всё улажу". И в ту же ночь губернатор услышал у своей постели звон мечей, хотя никого видно не было. На следующую ночь девушка посоветовала ему перед сном обмотать шею нефритом. Губернатор так и сделал, а когда проснулся, увидел на нефрите царапину от меча. После этого девушка сказала ему: "Не бойтесь, господин мой, больше они не посмеют на вас покушаться". Двенадцать лет она служила губернатору Иль, а потом попросила разрешения удалиться в горы. Господин разрешил, и она ушла, не взяв с собой ни одной из предложенных наград. И лишь много лет спустя сын губернатора Иль, который тогда служил чиновником в Таюне и проезжал по поручению императора через горы, встретил её на горной тропе. С того дня, как она ушла от его отца, она не постарела ни на день. Сын губернатора предлагал ей шелка и драгоценности, но она ничего не взяла, лишь посоветовала через год вернуться домой, потому что иначе не будет ему жизни в столице. Но он не послушался, остался в Таюне, а через два года впал в немилость и был казнён. А ту девушку больше никто никогда не видел.

Мы помолчали, переваривая рассказ. Потом я сказала:

— Интересно, а это действительно возможно — бросить меч и убить птицу на лету?

— А почему нет? — удивилась Усин. — Если человек достиг святости или совершенства, он может то, чего не могут обычные люди.

— А мне вот интересно, может ли это сделать обычный человек, если он очень хорошо тренирован.

— Если очень хорошо, то это и есть совершенство.

Я вздохнула. Я постоянно забывала, что местные не проводят грани между реальностью и тем, что в моём мире называют сказочным или фантастическим — откровенной выдумкой, короче говоря. Сама я в принципе была готова поверить в чудеса или магию: то, что я вообще оказалась в этом мире, иначе как чудом и не назовёшь. Но для меня чудо всё же было явлением исключительным, а вот в головах жителей этого мира сказочное совершенно органично переплеталось с реальным, и то, что никто из них не видел ничего волшебного своими глазами, никого не смущало. Мало ли кто чего не видел, я вот тоже не видела, скажем, комет, но это не мешало мне не сомневаться в их существовании.

— Сколько у тебя уже набралось? — Усин заглянула рассказчице в кувшинчик.

— Примерно половина.

— А у тебя?

— И у меня столько же, — я показала свой улов.

— Этого хватит. Всё равно мы тут уже собрали росу со всех лотосов. Пойдёмте.

— Вы идите, — я протянула Усин свой кувшинчик. — А я немного побуду тут.

— Зачем?

— Просто так. Я скоро вернусь.

— Нам нельзя тут гулять, — напомнила рассказчица.

— Я не буду гулять, я просто посижу тут немного и подумаю о своём желании звёздам. И спасибо за рассказ.

На самом деле мне просто хотелось побыть одной. Никогда раньше я не ценила так одиночество, как оказавшись во дворце. Но едва ли эта причина будет понятна здешним жителям, которые, кажется, ни разу не оставались в одиночестве в течение всей своей жизни. Разве что, как героиня сказки, уходили отшельничать в горы.

Они ушли, а я села прямо на землю, на мягкую подстриженную травку, прислонившись спиной к одной из ваз с лотосами. Подняла голову и посмотрела на звёзды, которым скоро будут молиться и обращать желания жители всей Северной империи. И, наверное, Южной тоже, империй тут было две, как я недавно узнала. Звёзды были яркими, здешним городам было ещё далеко до той мощной подсветки, которой заглушали небесные светила их собратья из более развитого мира... Ещё и полная луна сияет как по заказу.

И тут мои идилличные размышления оказались прерваны.

— Среди цветов поставил я кувшин в тиши ночной, — с ноткой насмешки произнёс совсем рядом мужской голос, — и одиноко пью вино, и друга нет со мной.

Я вздрогнула и вскочила, во все глаза глядя на неслышно подошедшего человека, а тот тем временем продолжил:

— Но в собутыльники луну

Позвал я в добрый час,

И тень свою я пригласил,

И трое стало нас.

Но разве, — спрашиваю я, -

Умеет пить луна?

И тень, хотя всегда за мной

Последует она?

А тень с луной не разделить,

И я в тиши ночной

Согласен с ними пировать

Хоть до весны самой.

— Ваше высочество... — растерянно проговорила я. Вот сейчас у меня никаких оправданий для того, чтобы остаться стоять столбом, не было, и я опустилась на колени и коснулась лбом сложенных рук. Слышно было, как он подошёл ко мне вплотную.

— Ладно, вставай. Как ты здесь очутилась? Опять сбежала?

— Нет, я... ничтожная собирала лотосовую росу. Её величество приказала...

— Ясно, — он зачем-то обошёл вазу, у которой я сидела, кругом. — И так устала, пока собирала, что решила отдохнуть?

Я промолчала. До смерти хотелось спросить — а как вы сами-то тут очутились? Впрочем, он удовлетворил моё любопытство, не дожидаясь вопроса:

— А я был в гостях у тётушки Лэ и решил вернуться через сад. И тут ты сидишь — такая одинокая и печальная в свете луны. Очень живописно. Жаль, что я не художник, я бы тебя нарисовал.

— Я польщена, ваше высочество, — пробормотала я. — Тётушка Лэ?

— Госпожа Талантливая супруга Лэ Дин. Ты что, ни разу не слышала, как её зовут?

Я покачала головой:

— У недостойной скверная память на имена.

— Ладно. Раз уж ты здесь, я давно хотел тебя кое о чём спросить.

Я подавила вздох, понимая, что теперь он не отвяжется. И когда он медленно двинулся по дорожке вглубь сада, послушно побрела следом.

— Так ты говоришь, что прочла немало книг?

— Да, ваше высочество.

— Значит, в твоей стране простолюдинов учат читать? — видимо, это казалось ему настолько невероятным, что он решил повторить вопрос.

— Да, ваше высочество. Простолюдинов и простолюдинок, читать и писать. Учат всех.

— И зачем это простолюдинам нужно?

Я моргнула, чувствуя, что поставлена в тупик.

— Простите, ваше высочество... а зачем это нужно благородным?

— Хм! Ну и вопросы у тебя. Благородные мужи занимают высокие должности, они занимаются документами, составляют доклады, подчитывают подати, государственные расходы и прочие потребности государства. Наконец они изучают науки, учёные мужи развивают государственную культуру и наслаждаются её плодами.

— Но ведь и простолюдины занимаются тем же самым, пусть и в меньших масштабах. Конечно, они не ведут учёта государственным расходам, но вот подсчитать собственные расходы, и какую их часть потребует государство, необходимо всем. И насладиться плодами культуры простолюдины способны не хуже благородных.

— Думаешь, что крестьянин способен оценить красоту стихов? — похоже, его эта мысль изрядно позабавила.

— А почему нет? Красоту способны оценить все.

— То есть он идёт за плугом, и при этом повторяет...

— Когда идёшь за плугом, заняты руки и ноги. А голова свободна. Можно и повторить.

Тайрен открыл рот, чтобы что-то сказать... но внезапно закрыл и нахмурился.

— Может, в чём-то ты и права, — неожиданно сказал он. — В конце концов, "Древние гимны" сочинялись не только знатью... Ну, стихи ладно. Но разве образование простолюдинов не нарушает порядок вещей? Каждый должен занимать место, отведённое ему Небом. Благородные люди занимаются умственным трудом. Простолюдины — слушаются их и работают руками. Зачем им лишние умствования?

Он остановился и присел на невысокую каменную оградку, окружающую часть пруда. Поколебавшись, я присела рядом. Прямо за нашими спинами из воды на сваях поднималась беседка, соединённая с берегом горбатым мостиком.

— Ваше высочество, я не знаю истории вашей страны. Неужели в ней не бывало ни одного случая, когда рождённый незнатным достигал высокого положения?

— Ну, вообще-то бывало. После падения Великой империи, когда всё смешалось. Тогда исчезло много благородных родов, а их место заняли... кто попало, откровенно говоря. Но это — исключительный случай.

— У нас такие случаи тоже бывали. И пусть они исключительные, они доказывают, что среди простолюдинов есть те, кто ни в чём не уступит благородным. Просто в обычной жизни им не выпадает случая проявить себя. Надеюсь, ваше высочество простит мне эту дерзость... — спохватившись, добавила я.

Однако его высочество отнюдь не выглядел рассерженным смелыми речами.

— Допустим, и что? И хорошо, что не выпадает, а то иначе как сохранить порядок в государстве, если каждый забудет своё место и будет стремиться к тому, что ему не дано.

— Но разве для государства не лучше, если самые умные и способные будут стремиться принести ему наибольшую пользу? И, можете мне поверить, ваше высочество, подавляющее большинство людей, получив возможность устремиться наверх, предпочтут остаться на своём месте. Ну, разве что попытаются улучшить... как это сказать... жить побогаче, короче говоря, но, полагаю, они и так пытаются. Уж очень хлопотное это дело — лезть наверх, на него согласятся только те, кто действительно готов претерпевать лишения ради пользы дела.

— И честолюбцы, готовые идти по головам ради личной выгоды.

— И эти тоже, — согласилась я. — Но честолюбцы, готовые идти по головам, есть и среди знати. И если человек сумел пробиться снизу вверх, про него точно можно сказать, что он не только честолюбив, но и по крайней мере не глуп. А это уже кое-что.

— А речи у тебя и правда дерзкие, — задумчиво отметил принц. — Ум приносит государству пользу, а не вред, если человек знает, что такое долг.

— А вот это уже зависит и от учителей. И, думается мне, образование способствует пониманию долга. Учёный больше знает о долге перед государством, чем крестьянин, который не видит дальше своего поля.

— Крестьянину достаточно знать, что он должен честно трудиться и подчиняться вышестоящим.

— И точно так же он подчинится, скажем, завоевателю. Какая ему разница, чьи приказы исполнять, был бы урожай. Чтобы пожертвовать урожаем ради блага страны, надо быть более... — я сделала неопределённый жест, не находя аналога слову "продвинутый".

— А ему и не нужно ничем жертвовать. Справляться с завоевателями — дело армии.

— А разве солдаты набираются не из крестьян?

— Солдаты воюют, подчиняясь приказам командиров.

— И умирают, подчиняясь этим приказам, если нужно. А не бегут, предварительно прикончив командиров, чтобы не мешали. А, значит, верят, что есть что-то большее, чем они сами. То, за что не жаль и жизнь отдать. Совсем как благородные.

Некоторое время принц молчал.

— Тебе повезло, что всё это слышу лишь я, — сказал он наконец. — Боюсь, что многие сочли бы твои слова крамолой. Мой тебе совет — не нарывайся на неприятности, не повторяй это никому другому. Иначе... Забить палками — не худшее, что можно сделать с человеком.

— Благодарю ваше высочество за заботу.

— Вообще-то я хотел поговорить с тобой о кое-чём ещё, но сейчас уже поздно. Так что отложим продолжение нашей занимательной беседы до следующего раза, — он поднялся, и я тоже вскочила. — Праздник через месяц, примерно... Как насчёт того, чтобы повторить прогулку по городу в праздничную ночь? Чтобы никуда не торопиться, и никто не помешал?

Влипла, обречённо подумала я. Знала бы, что так обернётся — ещё раз хорошенько бы подумала, прежде чем переться его спасать.

— Но я... Не знаю, смогу ли я. Возможно, я буду нужна государыне вашей матушке...

— О, на этот счёт не беспокойся, — Тайрен усмехнулся. — Она тебя отпустит.

Он повернулся и зашагал в сторону дворца. Я пошла следом как привязанная. Семь бед — один ответ, и я всё-таки решилась:

— Ваше высочество...

— А?

— Разрешите задать вам один вопрос?

— Валяй, — он обернулся.

— Зачем вам было выслеживать тех... кон... контрабандистов, — я запнулась, не будучи уверенно, что правильно вспомнила звучание слова, — самому? Неужели городская стража настолько плохо выполняет свои обязанности?

Кажется, он поморщился, хотя в темноте было плохо видно.

— Да нет, не в страже тут дело... Кстати, контрабандистов должна ловить не она, а люди городской управы или Судебного министерства... Просто... ну, считай это родом развлечения, что ли. Я частенько выбираюсь в город, и если я вижу что-то подозрительное, то не могу просто сидеть сложа руки, но и позвать судебного министра и приказать ему заняться расследованием рискованно. Если отец-государь узнает, будет недоволен.

Я опять вспомнила, как императрица ругала сына за нетерпеливость. Похоже, император пытается держать строптивое детище в строгости, а детище не ценит заботу и мается от шила в одном месте. И вот теперь мне выпала честь развлекать его скучающее высочество. Нет, прав он был: и чего я полезла философствовать? Нужно было сделать морду кирпичом и заявить, что учить всех грамоте решение властей моей страны, а почему да отчего — не моего ума дело. Нет, принялась что-то доказывать. Как тут говорят — зубы съела, а язык не сумела?

— Вот и дворец, — сказал Тайрен, и я вздрогнула. Действительно, дворец Полдень возвышался над нами тёмной громадой, освещённой точками развешенных тут и там фонариков.

— Ничтожная служанка счастлива, что ваше высочество удостоили её своей беседой, — я поклонилась.

— Ладно, иди. И помни, в ночь Звёзд я жду тебя после церемонии... ну, скажем, в том же доме, куда выходит твой подземный ход.

— Поняла, — пробормотала я, провожая взглядом его удаляющуюся спину. Чтоб вам провалиться, ваше высочество. Вас-то в худшем случае обругают, а вот что сделают со мной, если обнаружат, где я гуляю праздничными ночами? Но принцам не отказывают, и мне оставалось лишь смириться.

9.

Дважды хворост жгутом охватив, я вязанку сложила,

В эту пору тройное созвездие в небе светило.

В этот вечер — не знаю, что это за вечер сегодня —

Я тебя увидала — собою прекрасен мой милый.

Почему же таким ты, почему же таким ты

Был прекрасным и добрым, мой милый?

Ши цзин (I, X, 5)

Принц Тайрен выполнил своё обещание устроить мне свободную праздничную ночь довольно своеобразно. Перед самой церемонией, которая должна была начаться после заката, когда в небе проглянут звёзды, императрица позвала меня и сообщила, что принимать участие в праздновании я не буду.

— Его высочество наследный принц не хочет видеть твоё уродливое лицо, — невозмутимо сообщила она.

Я поклонилась, выдавив "слушаюсь". Ну, Тайрен, ну гад.

В результате, когда все ушли, я осталась в покоях в гордом одиночестве. Из всех девушек сочувствие мне выразила только Усин, шепнувшая, что это не последний праздник Звёзд, и что в следующий раз у меня всё получится. Я покивала, подождала, пока всё стихнет и отправилась в подсобные помещения. Пришлось опять стать временной воровкой — хорошо его высочеству, распорядился — и хоть трава не расти, а все организационные моменты побега решать одной мне.

Впрочем, я оказалась немного несправедлива к нему: об одном моменте он всё-таки подумал. Когда я дождалась принца на веранде заброшенного дома (надо отдать ему должное, ждать пришлось не очень долго, видимо, он ускользнул с праздника сразу же, как только смог), принц протянул мне большую круглую шляпу. С полей шляпы свисала полупрозрачная вуаль, образуя полный круг, только спереди был разрез, позволявший в случае чего развести ткань в стороны, закинув на поля.

— Держи. Такие носят дамы, когда выходят в город без кареты.

Я поблагодарила. Шляпа была действительно удобнее, чем капюшон плаща — не так жарко, ночи лета и ранней осени были тёплыми. Благодаря ей плащ вообще удалось снять, оставшись в платье и верхнем халате.

Тайрена опять сопровождал Гюэ Кей, поглядывавший на меня и принца со сдержанным неодобрением. Но принц плевать на его неодобрение хотел, он был весел, как мальчишка, вырвавшийся на волю с уроков.

— Пойдёмте в какой-нибудь винный дом, — предложил он. — И поедим, и не помешают.

Винный дом оказался чем-то вроде ресторана: большое двухэтажное здание, в котором почти весь первый этаж занимал зал со столиками. Но мы прошли его насквозь и вышли в сад с разбросанными по нему павильонами. Один из этих павильонов мы и заняли. Пока его высочество делал заказ милой девушке, я оглядывалась по сторонам. Крышу павильона поддерживали колонны, между ними были обычные, обклеенные бумагой рамы, часть из них была поднята, превращая павильон в полуоткрытую беседку. Из-под потолка свисали сплетённые из соломы шторки, сейчас свернутые в рулоны, но достаточно было потянуть за шнурок, чтобы опустить их до пола, создавая преграду, не мешающую освежающему ветерку, но скрывающую посетителей от нескромных взглядов. Кроме того, бумага на стенах, вопреки обыкновению, была не белой, а расписной. Подробно выписанный горный пейзаж переходил из рамы в раму, открывая всё новые детали: вершины гор, холмы предгорий, лес, река, домики на берегу. Над всем этим красовались столбцы иероглифов.

Между тем заказ дошёл до стадии обсуждения, нуждаемся ли мы в обществе местных дам. От танцовщиц и собеседниц принц отказался, но против музыкантш возражать не стал. В результате к павильону явились три девушки, с флейтой, каким-то струнным инструментом, похожим на лютню, и с чем-то вроде ксилофона, только пластинки на этом инструменте свисали с горизонтальной рамы и были из зеленоватого камня. К моему облегчению расположился этот ансамблик всё же не в самом павильоне, а на лужайке перед ним, на принесённых с собой подушках.

К тому времени, как нам принесли заказ, разговор уже шёл вовсю. Оказалось, что его любопытное высочество заинтересовался и моими взглядами на торговлю.

— Воины и крестьяне — вот две опоры государства. Воины защищают страну, крестьяне её кормят. А алчные торговцы их обирают. Так почему нужно давать заразе расползаться?

— Кости и мышцы — вот две основы человеческого тела, — я пожала плечами. — Кости дают опору, мышцы позволяют нам двигаться. Но без крови человек умрёт, и эти две опоры превратятся в груду гниющего мяса. Торговля — кровь государства, нравится нам это или нет.

— Ты весьма смела в суждениях, — сухо прокомментировал Кей. Я ещё раз пожала плечами.

— Может быть, торговцы и зараза, однако совсем вы их всё-таки не запрещаете. Значит, признаёте, что, как бы там ни было, без них не обойтись.

В павильон торжественно вошла целая процессия девушек, уставивших столик блюдами, молча поклонившихся и столь же торжественно нас покинувших. Музыкантши снаружи наигрывали что-то простенькое, но приятное. Я с некоторым подозрением присмотрелась к мясным шарикам — когда обсуждался заказ, девица уверяла, что они сделаны из мяса змеи, тушёного с каким-то лилейным корнем. В прошлый раз я змею попробовать так и не решилась. Но в этот всё же рискнула, и оказалось вполне съедобно.

— Совсем без торговцев, действительно не обойтись, — согласился Тайрен, накладывая себе оленьего языка. — Но им не надо давать воли.

— Почему?

— А в твоей стране корысть считается достоинством? — поинтересовался Кей. — Люди должны создавать свой долг — перед страной, императором и народом. А барыги думают только о том, как бы набить свою мошну.

— Что ж, в идеальном мире все люди действительно будут служить государству только из чувства долга, но мы живём не в нём, и с этим тоже приходится считаться. Глупо отказываться от того, что способно принести пользу стране, императору и народу только из-за того, что те, кто способны эту пользу принести, не идеальны.

— И какая же им польза от торговцев?

— Помочь населению и государству стать богаче. Разве этого мало?

Мужчины с усмешкой переглянулись.

— Сразу видно, что ты никогда не имела дела с купцом, скупающим крестьянский урожай, — сказал Кей. — Скупает за несколько медных монет, продаёт за серебро.

— Что ж, офицер Гюэ, охотно верю, что вы имели дело с купцами куда больше, чем я. А много ли купцов в деревнях?

— Как правило, один на несколько, а что?

— То есть у крестьян нет выбора? Или продавай вот этому купцу, или не продавай никому?

— Ну да.

— Тогда не удивительно, что он их обирает. А представьте, что купцов будет много. И крестьянин имеет возможность решать, кому продать. И продаст, разумеется, тому, кто даст больше. Картина уже несколько меняется, не так ли?

— Они просто сговорятся между собой, вот и всё, — возразил Тайрен. — Купцы, я имею в виду.

— А вот тут уже имеет смысл вмешаться государству. И вообще, вот вам ещё один пример пользы образования для простолюдинов. Образованного человека труднее обобрать, чем неграмотного, не знающего ничего, кроме своего поля. Образованный человек вполне способен посчитать, за сколько ему имеет смысл продавать, кому, и нужно ли вообще связываться с купцами. Или, может, лучше будет съездить в соседний город и продать там урожай самому.

— Крестьяне не имеют права покидать свои уезды.

— Что, совсем? — поразилась я. — Вообще никакие крестьяне, нигде?

— Совсем и нигде. Разве что их переселяют императорским указом.

— М-да, — только и сказала я. Тут ещё и крепостное право до кучи. Причём всеобъемлющее.

Разговор как-то увял. Я пробовала разные блюда, мужчины после краткого молчания заговорили о чём-то своём. Через некоторое время я прислушалась. Оказалось, что речь идёт о некой не то секте, не то банде, терроризирующей одну из провинций явно заказными убийствами. Причём дело уже дошло до того, что против неё собрались посылать войска.

— Вот уж не пойму, чего они хотели добиться, — Тайрен презрительно усмехнулся. — Скоро для этих отщепенцев всё закончится. Что они смогут против регулярной армии?

— Например, выбить командиров, — сказала я. И тут же пожалела, потому что они оглянулись на меня как на заговоривший стол.

— Что? — переспросил его высочество.

— Выбить командиров, — обречённо повторила я. — Раз промышляют убийствами, значит, умеют незаметно пробираться и подкрадываться. Вырежут офицеров, и что сделает армия без командования?

— А ещё что они могут? — Тайрен с любопытством наклонил голову набок.

— Ну... — я быстро перебрала в памяти, что мне было известно о партизанской войне. — Могут устраивать засады и небольшие налёты — налетели, постреляли и ушли. Раз они там давно, значит, знают местность лучше пришлых солдат. Если их немного, то удобно прятаться. Большого вреда они, конечно, так не причинят, но вымотать могут. Могут налететь на спящий лагерь, пожечь, порезать спящих, напугать или увести лошадей. Могут разрушать мосты и переправы. Могут нападать на отдельные отряды, например на этих... которые собирают еду для людей и лошадей.

— Фуражиров, — подсказал принц.

— Да, спасибо, ваше высочество. Могут перехватывать гонцов. На худой конец, если они не на учёте у властей, то могут скрытно уйти куда-нибудь в глушь или даже в соседнюю провинцию и переждать там, пока армии не надоест гоняться за собственной тенью.

Мужчины переглянулись.

— Во Внутреннем дворце, оказывается, завёлся спящий дракон, — саркастично заметил Гюэ Кей.

— А ты только что заметил? — Тайрен взял кувшинчик и разлил светлое вино на три чарки. Жаль, никому не смогу похвастаться, как мне лично его высочество вино наливал.

— Что ж, если тебя отправят наводить там порядок, сможешь взять её в советницы.

— Да едва ли отец-государь меня куда-нибудь отпустит, — вздохнул Тайрен. — Я уже и просить перестал. Иногда думаю — а не выкинуть ли что-нибудь эдакое, чтобы он наконец сослал меня в приграничный гарнизон, как грозится?

— Тайрен!

— Что?

— И думать забудь. Ничего хорошего в приграничных гарнизонах нет, могу тебя уверить. Там ты скиснешь ещё быстрее, чем здесь.

Принц усмехнулся и опрокинул свою чарку.

— А возвращаясь к нашим разбойникам... — он посмотрел на меня. — Действительно, чтобы ты сделала, если бы разобраться с этой бандой поручили тебе?

Кей скривил губы, но промолчал.

— Боюсь, ваше высочество, тут я ничего не могу ответить. У меня нет военных познаний. Я могу, благодаря примерам из книг представить, что они способны сделать. Но я представления не имею, как с этим можно бороться.

— А всё-таки? Подумай.

— Ну-у... — я честно задумалась. — Пожалуй, я бы попыталась наладить отношения с местным населением. С теми самыми крестьянами.

— И на кой они тебе сдались?

— Ну как на кой? Этим убийцам нужно пить-есть, одеваться, оружие опять же... Одной охотой долго не прокормишься, и нового ножа в лесу не скуёшь. Значит, кто-то их всем этим снабжает и, скорее всего, это крестьяне. И вот тут всё зависит от того, добровольно ли они это делают. Потому что если они этих разбойников любят и укрывают, то это одно. А если ненавидят и мечтают избавиться, то уже совсем другое.

— Равнинные крестьяне трусливы, — бросил Кей. — Они не решатся пойти против разбойников.

— Значит, надо убедить их, что власти способны их от разбойников избавить. И их же никто не зовёт в открытый бой! Но они тоже знают местность, могут дать проводников, подсказать, когда разбойники выйдут из леса и куда, где подходящее место для убежища, а где — для засады... Можно назначить награды за головы главарей, большие награды, вдруг кто-нибудь да соблазнится.

— А можно взять заложников, — в глазах принца вспыхнул настоящий огонёк азарта.

— А вот это мне кажется плохим решением, ваше высочество. Так вы только убедите людей, что власти плохие. А раз разбойники против властей, то они хорошие. Люди кинутся к ним за защитой или местью.

— А может, хватит считать таэли, когда тебе ещё ни единого ли не дали? — снова вмешался Кей. — Сам же говоришь, что государь никуда тебя не отпустит, а теперь сидишь тут, строишь планы — и с кем?

— Да ладно тебе, ворчишь, как моя нянюшка. Дай хоть помечтать!

— Нужно уметь довольствоваться тем, что у тебя есть здесь и сейчас, — наставительно сказал Кей. — Держись доброй середины — не ропщи и не витай в Небесах. Помнишь сказку про волшебную подушку?

— Помню-помню, — проворчал Тайрен.

— А что за сказка, господин офицер Гюэ? — полюбопытствовала я.

— Да, старая поучительная сказка, — фыркнул Тайрен. — Её рассказывают в назидание всем, кто мечтает о чём-то большем, чем у него есть.

— И тебе явно не мешает послушать её ещё разок, — Кей несколько досадливо покосился на меня, но потом всё же решил снизойти:

— В общем, там один мудрец встретился с молодым парнем из благородной, но обедневшей семьи, который мечтал вершить государственные дела и прославить свой род. Мудрец дал ему волшебную подушку, парень положил на неё голову и увидел сон. Сперва ему приснилось, что он женился на дочери богача и сам зажил как богач. Потом он увидел, как отлично сдал отборочный экзамен и получил сразу высокую должность. Потом ему дали должность ещё выше, и ещё... И везде он преуспевал, и народ прославлял его за добрые дела и пользу, которую он приносил стране, и ставил в его честь каменные стелы, на которых были выбиты его деяния. Он успел побывать и смотрителем каналов, и губернатором, и командующим армией, и завоевать для империи новые земли. А потом император сделал его своим доверенным советником.

Он сделал паузу, чтобы глотнуть вина.

— А, кажется, я слышала что-то подобное, — сказала я. — А потом его оклеветали завистники, и в ночь перед казнью он думал: "Ах, почему я не остался простым человеком?"

— Не совсем. Его действительно оклеветали и казнили его сторонников, но сам он избежал казни благодаря заступничеству одного друга, и только оказался в опале. Потом император узнал, как было дело, и вернул его ко двору. И до глубокой старости не хотел отпускать своего советника, хотя тот уже был болен и немощен, и умолял об отставке. А когда парень проснулся, то понял, что познал уже всё в этой жизни и понимает тщету своих желаний. Поблагодарил мудреца и удалился.

Над столиком повисло молчание. Через пару минут я решалась его нарушить:

— Должно быть, я чего-то не понимаю... Но мне жаль, что такая долгая и славная жизнь оказалась всего лишь сном.

Тайрен перестал жевать и посмотрел на меня.

— Ведь раз народ его прославлял за добрые дела... Значит, он действительно сделал много хорошего! А получается, что всё свелось к уроку для него одного. А как же вся та польза, которую он мог бы принести?

Кей перевёл взгляд с меня на принца.

— Вы точно не сговорились? — подозрительно спросил он. — Она же повторяет твои слова. Один в один!

Тайрен только хмыкнул, задумчиво разглядывая меня, и мне снова стало неуютно.

— Ладно, — сказал он наконец и отложил палочки. — Должно быть, все уже наелись. Пожалуй, пора возвращаться.

— Это верно, — с готовностью, чуть ли не с облегчением согласился Кей. На столик была выложена связка монет, нанизанных, как бублики, на шнурок, мы встали, и я опустила вуаль, которую откинула, садясь за стол. Когда вы вышли из павильона, музыкантши на лужайке прервали свою игру, встали и поклонились. Кей протянул им ещё одну связку, поменьше, принятую с многословными изъявлениями благодарности, которые мы даже не дослушали до конца.

На ветвях деревьев и на карнизах павильонов покачивались фонарики, едва ли их было больше по сравнению с тем часом, когда мы вошли сюда, и всё же мне показалось, что в саду стало светлее. Я подняла голову. Ночь была ясной, те самые звёзды, которым сегодня полагалось молиться, сияли вовсю, но их стало больше. Хотя, конечно, многочисленные мерцающие огоньки, плавающие в небе, не были небесными светилами. Судя по всему, они были вполне земного происхождения и поднимались в небо с земли, причём где-то недалеко отсюда.

— Что это?

— Что? — принц тоже задрал голову. — А, это... Летучие фонарики. Ещё один способ отправить своё желание к звёздам. Что, никогда таких не видела?

— Нет, никогда.

— Пошли, посмотрим.

Фонарики запускали с большой площади неподалёку. По периметру её стояли прилавки, где все желающие могли приобрести изготовленный из бумаги кубик и плоскую свечку, которую можно было вставить в специальное крепление внизу. А дальше фонарики действовали по принципу воздушных шаров: горячий воздух от свечи наполнял куб, и он взлетал в небо. Люди запускали их десятками и сотнями, всё время подходили новые желающие, и летучие фонари в небе не иссякали. Словно рой жёлтых светлячков поднимался в воздух, временами почти закрывая тёмной небо.

— Как красиво... — проговорила я, задрав голову и одной рукой придерживая шляпу.

— Хочешь запустить такой же?

Я удивлённо посмотрела на Тайрена:

— А... можно?

— Почему нет?

— Но у меня нет денег...

Он усмехнулся и поманил меня к прилавку. Кей с видом величайшего терпения пошёл следом.

— Ну, какое пожелание выберешь? — принц широким жестом обвёл прилавок. На бумажных боках фонариков были нарисованы разные иероглифы.

— А какие есть, ваше высочество?

— Всякие. Здоровья, долголетия, богатства... удачного замужества, — Тайрен прищурил и без того узкие глаза. — Может, тебе последнее пригодится?

— Ваше высочество, давайте лучше здоровья, — торопливо сказала я. — Оно всем нужно.

— Тоже верно.

Фонарик был высотой примерно с мою руку от пальцев до локтя. Принц сгонял Кея на край площади поджечь свечу от огня, горящего в металлической корзине на подставке, после чего помог мне расправить фонарь и поставить свечку внутрь. Мы подождали несколько мгновений, пока тепло от свечи наполнило бумажный куб, после чего просто разжали руки — и наш фонарик плавно и неторопливо вознёсся в небеса. Я следила за ним, пока могла различить его среди других. Наверху фонари подхватывал ветер, и они смещались куда-то за дома.

— Ваше высочество... — принц, тоже следивший за фонариком, посмотрел на меня, и я присела в поклоне. — Это было чудесно. Я никогда не забуду этот вечер.

Интерлюдия.

— А всё-таки никакая она не простолюдинка, — сказал Тайрен.

— Думаешь, закопала голову с шеей*?

— Вполне возможно. Сам посуди — станет ли рождённая в травах так себя вести? Да, поначалу она соблюдает почтительность, но стоит ей хоть чуть-чуть забыться, как она уже смотрит в глаза, не склоняет голову и говорит как с равным.

— А по-моему она просто дурно воспитана, — скептически заметил Кей.

Тайрен хмыкнул и посмотрел на игровую доску. Потом положил на пересечение клеток ещё один камушек.

— Она не дурно воспитана. Она иначе воспитана. Она не грубит, не держит себя вызывающе, она... — он покрутил рукой в воздухе, подбирая слова. — Я вот иногда думаю — может, она из царствующей семьи?

— И никому об этом не сказала?

— А допустим, скажет она, кто ей поверит? Но даже если и поверят... Вот представь: ты оказался в чужой земле, на положении слуги, и никакой возможности вернуться домой или получить оттуда помощь. Стал бы ты кричать, что ты — сын князя?

— Может, и не стал бы. Но я бы тогда помнил своё место.

Принц не ответил. Некоторое время они играли молча, и перевес всё явственней начинал склоняться в сторону Гюэ Кея.

— Ну, или она из тех племён, где вождей выбирают и им не кланяются, и все свободные считаются равными, — снова сказал Тайрен.

— И умеет читать, причём на своём языке? Все варвары, пользующиеся письменностью, позаимствовали её у нас. Цивилизованные народы, изобретшие свою, имеют представление о делении на высших и низших, — Кей помолчал и добавил: — Впрочем, о том, что она умеет читать, известно только с её слов.

— Думаешь, врёт? Едва ли. Ты же слышал, какие интересные вещи она говорит. Неправильные, но интересные. Без образования до такого не додумаешься.

— Или она повторяет чьи-то слова.

— Ну, значит, как минимум общалась с образованными людьми.

— А может, — предположил Кей, — она росла в каком-нибудь монастыре, или даже в пещере в горах на попечении учёного отшельника? Наслушалась его речей, но как надо обращаться с людьми, не знает.

— Может и так, — усмехнулся Тайрен. — Но зачем гадать? Я хочу узнать наверняка.

— Так спроси.

— Уже спросил. Она ответила, что простолюдинка.

— Можешь отправить её на допрос за враньё. Или просто так. Не думаю, что государыня станет возражать.

— Может, и не станет, но это не слишком вежливо, согласись — портить чужую собственность. Я не собираюсь быть непочтительным к матушке. И потом, так неинтересно. Я хочу сам докопаться до правды.

— Да какая тебе разница? Ты слишком много об этой Тальо думаешь. Она того не стоит.

— Отвечу твоими же словами — а какая тебе разница? Ты не возражал, когда мы фантазировали, что за жизнь на Острове Бессметных, или подсчитывали, сколько дров мог нарубить дровосек О Лан на луне. Что ты имеешь против этой девушки?

— Не знаю, — признался Кей. — Но странная она какая-то. Не нравится она мне. Всё делает не так, как нормальные люди: говорит не так, смотрит не так, ходит не так. Ты заметил? У неё широкие шаги, когда она за собой не следит. Думаю, что она привыкла носить мужскую одежду. Женщины так не шагают.

— Ну, вот видишь! Она интересная. И забавная. А ты — на допрос. Ну, зачем так сразу?

— Если есть задача, её надо решать. А не ходить вокруг да около. Ты просто от скуки бесишься, после того как его величество окончательно отстранил тебя от дел.

— А если и так? Чем ещё прикажешь мне развеивать скуку — обходить весенние дома или удалиться в монастырь на богомолье?

— Государю бы понравилось.

— Не сомневаюсь, — хмуро кивнул Тайрен. — Но будущий император не должен думать только о небесном.

— Да, а гадать, кто такая комнатная девушка твоей матери — занятие, достойное императора, ничего не скажешь.

— По крайней мере, она безопасна, — принц пожал плечами. — Так что в этом плохого?

— Может, и ничего. Кстати, ты проиграл.

— Да? — Тайрен посмотрел на доску. — Ну, ладно.

— Ты становишься невнимательным, — Кей начал собирать игровые камешки в два керамических горшочка, сортируя их по цветам. — Может, сходим на плац, разомнёмся? Или из лука постреляем?

— Не хочу, — Тайрен налил себе вина.

— А чего хочешь?

— Не считая того, чтобы навалять кой-кому за доносы, вытряхнуть душу из нескольких десятков придворных и высказать отцу-государю всё, что я думаю? Сам не знаю.

— Зато я, кажется, знаю, — не без ехидства заметил Кей. — Ты хочешь расследовать чудесное появление в нашей славной империи некой Луй Тальо. Вот прямо спать спокойно не можешь, пока не выяснишь, кто она и откуда.

— Заметь, не я о ней заговорил на этот раз. А тебе самому неужели ни капли не интересно?

— Если я буду интересоваться каждой встречной девкой...

— Думается мне всё-таки, что она не девка, а дама.

— Ну да, ну да. Может быть, даже принцесса. Хотя... — Кей вдруг замолчал.

— Что?

— Ничего. Но может ты и прав. В смысле, принцесса не принцесса, но... Помнишь, как мы сидели в винном доме? И как она там ела? Попробует немного, и если не понравится, то больше не притронется. Знаешь, отец иногда брал меня с собой в дальние деревни и на заставы, и мы порой ночевали в крестьянских хижинах, так что я немного представляю, как они живут. Ни один простолюдин никогда не отодвинет полную тарелку. Для них это сродни кощунству. А эта девица никогда в своей жизни не голодала. Ни она сама, ни люди, среди которых она росла.

— Вот видишь, — довольно сказал Тайрен. — Образованная, умеет читать, но не по-нашему, жила в довольстве и носила мужскую одежду. Кем может быть такая женщина? Может, она вообще не человек, а посланница или беглянка из волшебной страны. Надо будет как-нибудь сводить её в храм. Вдруг она там превратится в дракона или в девятихвостую лису!

— Представляю, в каком восторге будет его величество, если узнает, что ты опять гуляешь неузнанным по городу. А если окажется, что она действительно не человек... Слушай, может и правда обратиться к священникам или хотя бы к магам? Пусть достопочтенный настоятель Чжа Жаосиланг её испытает.

— Можно, но только тихо. Не пори горячку, вдруг отец и в самом деле прознает. Вот переедем в Светлый дворец — тогда и можно будет пригласить достопочтенного настоятеля.

— А если всё-таки узнает? Император и так постоянно ругает тебя за легкомыслие. И это твоё новое увлечение точно не одобрит, кем бы она ни оказалась в итоге. Если она дух или оборотень, её срочно нужно сдать в святую обитель или уничтожить, если же просто женщина... В любом случае бесед с ней о судьбах государства он не поймёт. С его точки зрения женщины нужны только для одного.

— А кто сказал, что она нужна мне для чего-то другого? — ухмыльнулся принц.

— Чего?

— Того. Может, я решил проверить, чем мир ветра и цветов в краю вечернего солнца отличается от нашего. Что в этом предосудительного? Кстати, это и в самом деле можно будет проверить.

— Ты серьёзно?

— Вполне. Может, западным девам ведомы какие-нибудь секреты алого и изумрудного, неизвестные в наших краях.

— Да у неё же нос, как у обезьяны! И рост как у гвардейца, вот уж поистине — башня! Какого размера ноги, я даже предположить боюсь. И волосы...

— Зато зубы белые и ровные. И кожа гладкая. Да и глаза — действительно формой как персиковые косточки.

— И цвет у них — как у нечищеной меди, — поддакнул Кей. — Не поймёшь, не то рыжие, не то зелёные.

— Можно подумать, я её тебе сватаю. Успокойся, всё проверять буду сам. Да и не так уж она страшна, если приглядеться. Интересно, под платьем у неё всё то же, что у наших женщин, или нет?

Кей только рукой махнул.

*Поговорка, означающая "скрыть благородное происхождение".

10.

Чжуна просила я слово мне дать

Больше не лазить в наш сад на беду

И не ломать нам сандалы в саду.

Как я посмею его полюбить?

Страшно мне: речи в народе пойдут.

Чжуна могла б я любить и теперь,

Только недоброй в народе молвы

Девушке надо бояться, поверь!

Ши цзин (I, VII, 2)

Когда было объявлено, что на осень двор перебирается куда-то за город, на горячие источники, я обрадовалась. Поездка сулила разнообразие, какие-то новые впечатления. Даже суматоха сборов сломала привычный и, признаться, изрядно обрыдший уклад, сделав отношения прислуги чуть менее формальными, а жизнь — чуть менее однообразной, не так расписанной чуть ли не по минутам. И радоваться я продолжала до того мгновения, пока не выяснилось, что это для господ будет поездка. А для нас, служанок — скорее поход. В том смысле, что нам предстоит сопровождать карету её величества пешком.

— И долго нам так идти? — спросила я у Чжу.

— Если не задержимся в пути, то два дня. К вечеру второго будем в Украшенном Цветами Светлом дворце.

Я кивнула, в который раз подивившись любви местных к пышным названиям. Ну, хоть не многодневное путешествие предстоит, и то хорошо.

В принципе, дорога была не очень трудной. Мы, девушки, шли прямо за каретой, в которой сидели её величество и её ближайшая дама Юнэ Манэй. И были в том не одиноки — за каждой из карет тянулся шлейф из прислуги, как мужской, так и женской. Вереница карет со свитой перемежалась отрядами императорской гвардии — эти были верхами. Когда процессия только выступала, я видела и пеших воинов, но они, видимо, шли где-то в хвосте колонны, растянувшейся, должно быть, не на один километр.

В общем, поначалу досаждала в основном только пыль. Загородная дорога была немощёной, погода стояла сухая и тёплая, и копыта лошадей, вместе с колёсами карет и повозок, поднимали в воздух самые настоящие клубы, не оседавшие ещё долгое время. Теперь я со всей отчётливостью поняла, что выражение "глотать дорожную пыль" — отнюдь не метафора. Вы, мои земляки, воспевающие патриархальную экологию и ругающие машины, как источник загрязнения атмосферы — не желаете ли сами проехаться не в автомобиле с кондиционером, а на открытой телеге, или даже в закрытой, но только шторами, карете по грунтовой дороге? Я уж не говорю о том, чтобы пройтись по ней пешком, да не в составе группы туристов из нескольких человек, а в большом отряде. И если вы мне скажете, что вся та пыль, которой я надышалась и наглоталась за эти два дня, экологически менее вредна, чем автомобильные выхлопы за пару часов, я огрею вас по голове своим башмаком.

К полудню у меня уже гудели ноги, так что привала я ждала как манны небесной. Но и тут случился облом. Пока господа отдыхали, слуги работали — разбивали шатры, расставляли походную мебель, носили еду, личные вещи, помогали дамам привести себя в порядок. Когда шатёр императрицы был разбит, мне выпало стоять у полога, чтобы приподнимать его перед всеми входящими-выходящими, кланяясь при этом. В общем, присесть я смогла, только когда меня сменили на обед. Половина часа на еду — нашего часа, не местного — и всё, убирай вещи и снова в путь, шагай за каретой. И на вечернем привале то же самое: обслужи императрицу, подай ей ужин, натаскай воды для омовения, помоги отойти ко сну, и только тогда можешь поесть и лечь сама. Чтобы рано утром вскочить и начать готовиться к отъезду.

В общем, на второй день я думала только о том, что будет, если я прямо вот сейчас упаду. Поднимут пинками и розгами, или всё-таки пожалеют и позволят приткнуться где-нибудь на колёсах? Увы, первое было вероятнее. Да и некрасиво по отношению к другим девочкам получится — они-то идут и не жалуются. Даже пыль отошла на второй план, и если вчера я ещё пыталась как-то закрываться от неё рукавом, то теперь я просто брела, позволяя ей оседать на коже. И ведь нам наверняка по прибытии никто не предложит её смыть, как это вежливо предлагают хозяева благородным гостям во всяких там исторических фильмах и книгах. Придётся самим как-нибудь выбирать минутку для умывания. Надеюсь, хоть воды там будет вдоволь — источники всё-таки, да ещё и горячие.

Простучали копыта, подняв очередные пыльные облачка, и мимо проскакал принц Тайрен. Придержал коня, переходя на рысь, окинул нас, служанок, взглядом (я спешно опустила глаза, сообразив, что никто, кроме меня, на него не таращится) и наклонился к окошку кареты:

— Матушка-государыня, я вас не потревожу?

Занавеска откинулась. Императрица не высунулась из кареты, так что принц, пустив коня шагом, сам чуть ли не сунул голову внутрь, и они о чём-то приглушённо заговорили. Я не прислушивалась. Наконец разговор закончился, и принц отодвинулся от окошка, собираясь уехать, но в последний момент вдруг спросил:

— Матушка, вы не против, если я распоряжусь подогнать повозку и посадить на неё ваших комнатных девушек?

— Зачем? — искренне удивилась императрица.

— Я боюсь, что если кто-то из них устанет и отстанет, то на привале матушка может претерпеть неудобство. Так я распоряжусь?

— Ох, Тайрен, ты такой заботливый... — умилённо проговорила её величество. — Хорошо, делай, как знаешь.

Тайрен поклонился матери с седла, потом обернулся, посмотрел прямо на меня — и подмигнул. Я не удержалась от ответной улыбки.

Повозку пригнали минут через десять. Больше всего она напоминала скамейку на двух колёсах — сиденьем ей служила прямая, ничем не огороженная доска, так что сесть по ходу движения можно было только боком. Разве что возница, молчаливый парень в коричневом халате, сидел, свесив ноги с доски вперёд и правя... видимо, это был мул. Во всяком случае, точно не лошадь, а для осла всё-таки великоват.

Повозку сопровождал конный гвардеец. Он оказался довольно галантен — спешился и подсадил нас четверых, одну за другой, на повозку. И когда мы устроились на твёрдой поверхности, снова вскочил в седло и поехал рядом.

Заботливость Тайрена действительно была весьма приятна, однако радость оказалась несколько отравлена. Да, ноги теперь отдыхали, зато начала страдать, хм... другая часть тела. Никаких рессор у повозки не было и в помине, так что каждый ухаб отдавался в пятой точке, а порой сиденье раскачивалось так, что приходилось цепляться за край доски обеими руками, чтобы не свалиться. И всё же это можно было вытерпеть. Девушки тоже оживились и явно решили, воспользоваться случаем и компенсировать себе недостаток общения с противоположным полом. На возницу никто не обращал внимания, а вот ехавший то сбоку, то сзади гвардеец наполнял их неподдельным энтузиазмом.

Впрочем, гвардейца это, судя по всему, совсем не затрудняло. Наоборот, он посмеивался, охотно поддерживал разговор и называл нас "барышнями". Разговор, кстати, был достаточно тихим, никто не повышал голоса и громко не смеялся. Впрочем, если учесть, что впереди ехала карета императрицы и с любого из нас могли спустить шкуру, если мы потревожим покой её величества, удивляться этому не приходилось. Так что я довольно быстро погрузилась в свои мысли, не обращая внимания на болтовню остальных, а просто разглядывала пейзаж, мимо которого мы проезжали. Живописные холмы потихоньку сменялись невысокими горами и, несмотря на уже начавшуюся, по моим подсчётам, осень, вокруг было много цветов. Хризантемы и астры я даже узнала, и, кажется, гибискус, поразивший меня размерами — настоящее дерево. Странно было видеть свободно растущими цветы, которые я до сих пор встречала только на клумбах и в горшках.

— А вы что думаете, барышня?

— М? — я сообразила, что вопрос обращён ко мне, только когда Усин толкнула меня локтем в бок.

— Я спросил — какая песня, по-вашему, лучше: "Наставник Ци" или "Лагерь у Красной реки"? — повторил гвардеец.

— Я не слышала ни той, ни другой, так что не могу сказать.

— Не слышали этих песен? Много упустили, барышня. Хотите, мы с ребятами споём их сегодня на привале?

— Если вам так хочется.

— Какая-то вы тихая, барышня, — сказал гвардеец. — До сих пор ни словечки не сказали.

— Я просто задумалась.

— О чём же?

— Да, так. О цветах. В моих краях в это время года они уже отцветают.

— Соскучились по цветам, барышня? — гвардеец подмигнул и вдруг отвернул коня в сторону. Съехал на обочину дороги и соскочил на землю. Спустя несколько минут он догнал нас и протянул нам четыре розоватые хризантемы:

— Цветы для цветов! Приходите к костру, барышня. Споём для вас!

— Пойдёшь к их костру? — спросила Мон, когда императорский поезд свернул с дороги в ложбину между холмов с явным намерением устроить привал, и наш сопровождающий отстал.

— Да когда? Сейчас работы будет невпроворот.

— А мы тебя подменим пораньше. Правда? — Усин обернулась к Чжу. — Пусть сходит!

— А потом и сами побежите? — недовольно проворчала та.

— А что? Только не говори, что сама не хочешь.

— Да не пойду я ни к какому костру, — сказала я. — Что я там забыла?

— Как что? Песни слушать.

— А это прилично?

— Ну, ты же там не одна будешь. Правда, сходи! Вдруг это и есть твоя судьба?

Я лишь отмахнулась. Я никогда не относилась серьёзно ко всяким гаданиям, даже если забавы ради принимала в них участие, и теперь не собиралась делать исключение.

Гадание случилось той же ночью праздника Звёзд. Когда я вернулась с прогулки, то обнаружила, что остальные девушки ещё не спят. Напротив, все служанки, а не только мои соседки, сгрудились в одной из задних комнат и что-то делали при свете свечи. На меня, конечно, тут же обрушился град вопросов, где я была. Пришлось соврать, что гуляла по дворцовым садам.

— Ой, смотри, поймают тебя когда-нибудь... — покачала головой Чжу.

— А мы тут гадаем! — объявила Усин. — Давай с нами.

Девушки подвинулись, давая мне место, и я села на одну из подушек.

— А что надо делать?

— Вот, возьми чашку и налей в неё воды. А теперь вот возьми иголку... и её надо положить на воду так, чтобы она не утонула!

Я вынула иглу из приготовленной подушечки и осторожно положила на поверхность. Получилось: иголка поплыла. На дне чашки появилась похожая на трещинку тень.

— А теперь надо положил вторую поверх первой, и тоже так, чтобы не утонула...

Я положила вторую. И третью, образовав треугольник.

— Алая птица поднимается... Синий дракон опускается... — приговаривала Чжу с каждой новой иголкой. — Тугой лук натянут... Звёздочки на небе сияют...

На этом гадание прекратилось, потому что после четвёртой иголки всё сооружение пошло на дно чашки.

— Ну, вот! — воскликнула Усин. — Поздравляю! Скоро ты нас покинешь.

— Почему?

— До следующего праздника Звёзд тебя кто-нибудь возьмёт к себе. Если бы до пятой иголки дотянула, то в главные жёны, а так — в наложницы. Но это тоже неплохо!

Я лишь пожала плечами. Здешняя идея многожёнства меня не привлекала.

Обоз остановился, и началась обычная суета. Её величество с помощью дам выбралась из кареты и пошла в их сопровождении прогуляться и поразмять ноги в ожидании, пока поставят её шатёр, а мы, комнатные девушки, принялись его обустраивать. Я как раз несла стопку подушек, когда меня окликнули:

— Девица Тальо! Смотрю, украсилась цветами в честь путешествия.

Я обернулась. В двух шагах стоял его высочество и ухмылялся, открывая белые ровные зубы. Потом шагнул ко мне и поправил цветок, который я по примеру остальных девушек сунула в волосы под заколку.

— Тебе бы подошла шпилька с таким цветком, — сказал он.

— Ваше высочество!

— Что? — он поднял бровь.

Я оглянулась, но, слава богу, поблизости никого не было, не считая несущих караул гвардейцев, бесстрастных, как истуканы. Но в любой момент это могло измениться. И никакого укрытия вокруг, кроме украшенной позолотой кареты, в которой ехал сам император, с изображением синего змееподобного дракона с одной стороны и белого тигра с другой. Я быстро нырнула за неё, втиснувшись между колесом и ещё одной повозкой, похожей на колесницу, на которой был установлен высокий металлический шест. С верхушки шеста свисал пятнистый леопардовый хвост.

— Ваше высочество, ну разве так можно? — зашипела я последовавшему за мной принцу. — А если нас кто-нибудь увидит?

— А что в этом плохого? — голос он, надо отдать ему должное, всё-таки понизил.

— Но что обо мне тогда подумают?

— Что тебе повезло, — серьёзно сказал Тайрен.

Я молча уставилась на него, не найдясь, что ответить.

— Все подружки будут завидовать, — добавил он.

— Но я не хочу, чтобы мне завидовали! Я только-только приобрела этих самых подружек. А теперь я могу их потерять.

На лице принца появилось странное выражение, которое я не смогла расшифровать.

— То есть... я тебе мешаю? — уточнил он. Я сделала глубокий вдох:

— Ну... Откровенно говоря, ваше высочество... так и есть.

Теперь промолчал он — и его молчание меня несколько нервировало.

— Ничтожная служанка заслуживает смерти, — кажется, так тут говорят, — но зависть бывает очень ядовита. Я не хочу выпить что-нибудь, от чего мне станет плохо перед её величеством, или наткнуться на острый осколок в своей обуви, или обнаружить среди своих вещей украденную не мной вещь, за которую меня же и накажут. Умоляю, ваше высочество... вам осторожность ничего не стоит. А меня может спасти.

— Ты преувеличиваешь, — он наконец-то отмер.

— Ваше высочество, и пары месяцев не прошло, как сестра Луй Дамилар повесилась, потому что в её ларе нашли заколку, украденную у одной из дам. Я готова поставить всё своё жалование, что заколку ей подбросили. Я не хочу стать следующей.

— Кто подбросил? И за что?

— Я не знаю, ваше высочество. Но я боюсь.

— Хм-м, — протянул Тайрен. — Ну, ладно. Хотя всё это глупости. Никто не рискнёт причинить вред женщине, пользующейся моей благосклонностью.

Да, а на иве птичка такая живёт, наивняк называется, подумала я. Как же всё-таки далеки от реальности бывают люди, облечённые властью.

— Ваше высочество, бывают те, кто рискуют клеветать на невиновных и перед лицом самого императора...

— Ладно, ладно, я понял, — Тайрен поднял руки. — Так уж и быть, сохраню твою тайну. В смысле, нашу тайну. Не беспокойся.

— Ничтожная безмерно благодарна вашему высочеству, — я присела. — И ещё раз нижайше прошу меня простить — у меня сейчас много работы, государыня разгневается, если что-то окажется не сделанным...

Выскользнув из-за кареты, я ещё раз огляделась по сторонам. Вроде бы нас так никто и не заметил. Принц быстрым шагом ушёл куда-то в сторону, я перевела дух и двинулась к шатрам. Обогнула бок кареты и почти нос к носу столкнулась с Усин, что шла мне навстречу с каким-то подносом в руках. Усин ойкнула, шарахнувшись в сторону, я открыла рот, чтобы извиниться, но тут поняла, что она смотрит куда-то мимо меня. На спину его удаляющегося высочества. Потом перевела взгляд на меня, и её узкие глаза приняли почти идеально круглую форму.

Весь остаток дня и несколько следующих я напряжённо прислушивалась и присматривалась к происходящему вокруг, но всё было спокойно. Никто не набрасывался на меня с вопросами, не замолкал, когда я входила, не провожал чересчур пристальными взглядами. Похоже, Усин сдержала данное мне слово и промолчала. Не то поверила моему утверждению, что с его высочеством я столкнулась случайно, не то решила проявить солидарность. Хотя, судя по взглядам, которые она время от времени бросала на меня, её мучили изрядные сомнения.

Но одного неприятного разговора мне избежать всё-таки не удалось. Когда уже императорский поезд въехал в ворота Украшенного Цветами Светлого Дворца, и мы, прислуга, суетились, устраивая императрицу и её приближённых в нескольких довольно скромного вида домиках, меня поймал за руку Гюэ Кей. Причём поймал в прямом смысле, ухватил за запястье, когда я проходила мимо. Я опять не сразу узнала его в форменной броне и успела испугаться, когда он вдруг сцапал меня и затащил за ближайший угол. Там, правда, сразу же отпустил, и развернулся ко мне лицом, высокомерно сложив руки на груди.

— Ты сегодня встречалась с наследным принцем?

— Да, — от него скрывать я смысла не видела. — А что?

— А то, что не думай вообразить себе слишком много. Если ты уже решила, что сможешь свить гнездо на ясене, то сразу тебе говорю — поумерь аппетиты.

Я подавила вздох. Именно такой реакции я и опасалась, когда просила Тайрена сохранить тайну. И пусть я свой страх несколько преувеличила для доходчивости — но незыблемую убеждённость всех, кто узнает о наших встречах, будто я сплю и вижу нырнуть в постель к его высочеству, я спрогнозировала совершенно точно.

— Не беспокойтесь, офицер Гюэ. В любом случае всё зависит от желаний наследного принца. Я не смогу никак на него повлиять.

— Хорошо, если так. Потому что если ты хотя бы попытаешься... — он вдруг резко придвинулся ко мне, так, что мы едва не столкнулись, и его рука, только что лежавшая поверх другой, стиснула рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев. — Я не знаю, кто ты и что ты, — прошипел Кей. — Но клянусь, если я увижу хоть один признак, что ты наводишь чары, сосёшь его силу или ещё как-то причиняешь ему вред — то я своей рукой снесу тебе голову! Поняла?! Будь ты хоть чужестранкой, хоть ведьмой, хоть оборотнем, хоть богиней — только попробуй хоть что-нибудь выкинуть, и я тебя уничтожу!

Я оторопела настолько, что не смогла выдавить ни звука. Это он всерьёз? А офицер смерил меня ещё одним огненным взором, после чего обошёл и быстро зашагал куда-то по одной из аллей, оставив меня остолбенело таращиться ему вслед. Нет, я знала, конечно, что он особой любви ко мне не питает, но до сих пор он вёл себя достаточно сдержанно. Какая муха его укусила?

Но если не считать этого небольшого инцидента, жизнь в загородном дворце оказалась не так уж плоха. Здесь не было пафоса и жёсткой регламентации столичной резиденции, и хотя обязанностей у нас меньше не стало, в свободное время мы могли ходить, где хотели, в пределах окружавшей территорию стены. Светлый дворец, строго говоря, не был единым зданием, он представлял собой целый комплекс домов и домиков. В отличие от дворца в Таюне он не был разделён на систему дворов, отгороженных друг от друга высокими стенами. Строения стояли квадратами, но, выходя за ворота каждого из них, хозяева и посетители попадали в ухоженный парк. Парк был обширен и красив. Он спускался по склону горы к берегу озера, где в хорошую погоду плавало множество лодок. Посыпанные песком и мощёные камнем дорожки змеились по склонам, в тени деревьев и вылезающих из склона на поверхность скал прятались резные беседки. Множество галерей разделяли территорию дворца на сектора, и даже в самый жаркий день можно было пройти её почти из конца в конец, находясь в их тени.

Впрочем, жара уже начала спадать — даже во время этого короткого, но утомительного путешествия я мучилась от пыли и усталости, но не от перегрева. Сейчас царило скорее приятное тепло, солнце стало мягким, лиственные деревья были ещё зелёными, только кое-где в их густой шевелюре начинали мелькать первые жёлтые и красные пряди. А уж пряно пахнущие смолой кипарисы, которыми был щедро засажен парк, и вовсе не собирались менять свой зелёный убор.

Сами горячие источники прятались в отдельно стоящем довольно высоко на склоне дворце. Место было очень живописное — выкрашенные красной краской стены под синей черепицей словно вырастали из серой скалы, обнимавшей их с трёх сторон как ладони чашу. Место утопало в тёмной зелени, и над ним курился постоянный, видимый даже при самом ярком свете лёгкий туман. При ближайшем рассмотрении, правда, на стенах становились видны пятна плесени и облупившаяся кое-где краска — несколько портившие картину свидетельства постоянной сырости. Во дворе были установлены несколько каменных чаш, из которых, распространяя вокруг неповторимый тухлый запах, лилась горячая вода — где сочилась из пастей драконов, оленей или львов, а где и била тугими фонтанами вверх, и стоять рядом с ними было просто опасно: могло обварить, тем более, что многие источники не фонтанировали постоянно, а срабатывали, подчиняясь им одним ведомому ритму. В самом же дворце прятались купальни, но их я до поры до времени не видела.

Двор развлекался как мог. Прогулки на свежем воздухе, катания на лодках, чаепития, во время которых проводилось что-то вроде викторин — кто угадает больше стихов, или растений, или цитат из местной классики. Однажды я в числе других девушек сопроводила императрицу на представление уже не кукольного, а живого театра. Для меня оно оказалось очень непривычным: голая сцена без каких-либо декораций, на ней — не более двух актёров, разыгрывающих коротенькие нравоучительные сценки, и к тому же они не говорили, а пели. Сперва я подумала, что пение рассчитано на комический эффект: артист, только что объявивший первую сценку красивым глубоким баритоном, вдруг запищал гнусавым фальцетом. Другой вторил точно таким же неестественно-писклявым зажатым звуком, так что, если закрыть глаза, можно было и не различить, кто из двоих открывает рот. Однако среди зрителей никто не смеялся, напротив, все внимали весьма благосклонно. Видимо, такова была манера театрального пения. Странно, а вот отголоски воинских песен, долетавшие до нас во время путешествия от костров гвардии, звучали вполне нормально.

Кстати, о гвардии. Тот гвардеец, что сопровождал нас и так настойчиво приглашал меня послушать, вновь дал о себе знать. Я как раз шла с каким-то мелким поручением из дворца императрицы во дворец Добродетельной супруги — кажется, мне приказали отнести записку — когда меня окликнул смутно знакомый голос:

— Барышня! Эй, барышня!

— Это вы мне?

— Вам, вам! — человек в доспехе, с мечом, и шлемом в руке, бегом догнал меня. — Неужто уже меня забыли?

— Это вы нам тогда сорвали по цветку? — вспомнила я.

— Именно я. Как вам не стыдно, барышня?

— За что это?

— А как же? Пообещали прийти, и не пришли. Ай-ай-ай!

— А разве я обещала? — подняла брови я.

— А разве нет? Вы не сказали, что не придёте.

— Но и не сказала, что приду, — парировала я.

— Кокетство, барышня. А мы вас ждали.

— Что ж, мне жаль, что прождали напрасно. Но вокруг сейчас много женщин, полагаю, вам не так уж трудно найти себе компанию.

— Мы ждали именно вас, — серьёзно сказал он, и я невольно улыбнулась. — Так может, ещё зайдёте? Прихватите с собой подруг, если опасаетесь.

— А разве мне есть чего опасаться?

— Ну, вон тому евнуху я, похоже, не нравлюсь.

Я оглянулась. И правда, евнух Луй Дуар, стоявший у выхода из ближайшей галереи, смотрел на нас довольно хмуро.

— Ему не нравится, когда кто-то мешает работе.

— Надеюсь, я вам не мешаю?

— Просто мне нужно в Павильон Утра и Вечера.

— Можно я вас провожу?

— Так мы уже почти пришли, — заметила я.

— Тогда я провожу вас обратно.

— Вы весьма настойчивы.

Он действительно дождался меня у выхода и пошёл рядом со мной. Просто молчать было как-то неудобно, да и глупо, так что я спросила, как его зовут.

— Аль Широнг из Ларина.

— Луй Тальо.

— Я знаю. Вы из далёкой западной страны, как я слышал.

— Очень далёкой, — согласилась я.

— А как вы попали в наши края?

Этот вопрос мне задавали ещё мои товарки во дворце, так что у меня было время сочинить более-менее правдоподобную ложь и отточить её, чтобы не выглядела противоречиво. Военные бедствия и голод нередко сгоняют людей с родных мест, но, как правило, всё же не за полмира, во всяком случае, до эпохи Великих географических открытий. Исследователи могут проехать куда дальше, чем переселенцы, но они обычно не таскают с собой женщин, во всяком случае, если те не приходятся им жёнами. Так что я соединила в своём рассказе оба варианта:

— Понимаете, мой отец был учёным, он много путешествовал, разведывая дальние земли. Однажды ему представился случай поехать с торговым караваном на восток, так далеко, как никому из моих соотечественников, и он не смог отказаться. Два года спустя от него пришла весточка, что он хорошо устроился при дворе кого-то из восточных владык...

— Это где? — немедленно спросил Аль Широнг.

— Ой, я не запомнила, такое заковыристое название, и к тому же на разных языках звучит по-разному. Мы с матерью долго туда ехали, а когда приехали, буквально через месяц там началась война. И нам пришлось бежать. Мы двинулись на восток через пустыню, потому что слышали, что за ней находятся богатые и могущественные страны, и надеялись, что армия через пустыню не пройдёт. Но оказалось, что и в пустыне обитают разбойники. Мне удалось убежать от них, но я заблудилась в песках. К счастью, меня подобрал посольский караван, и я очутилась здесь.

Широнг выразил подобающие случаю сочувствие моим злоключениям. Как раз в это время впереди показалось жилище императрицы, и мы распрощались. Но перед этим он ещё раз повторил своё приглашение зайти как-нибудь на гвардейский двор.

Если честно, следовать его приглашению я не собиралась — просто не представляла, что мне делать среди этих вояк. Но когда я вернулась в императорские покои, то снова наткнулась на евнуха Дуара, и тот изрядно отчитал меня. Я тихо порадовалась, что на этот раз хотя бы обошлось без розог, смиренно сказала "Да, господин младший управитель", и на этом сочла бы инцидент исчерпанным, когда бы при сём не присутствовала Мон. Она тут же насела на меня с вопросами, за что это мне досталось, и, услышав пересказ моей беседы с гвардейцем, тут же сказала:

— Идём вместе!

Я принялась отнекиваться, но что может остановить женщину, когда она рвётся туда, где водятся мужчины? Уж точно не другая женщина. В результате на следующий день я, проклиная свою слабохарактерность, потащилась вместе с ней к казармам. Где случилось именно то, чего я опасалась — на меня сбежались посмотреть, как на птицу-верблюда.

— Ишь ты, и впрямь — волосы не то серые, не то коричневые...

— И вовсе на обезьяну не похожа, что этот Ди плёл...

— А у вас на Западе у всех такие короткие волосы?

— Мы вообще сначала думали, что Тальо из страны Царицы-Матери, — доверительно сообщила им Мон, неприятно меня удивив. — Но нет, вроде она живая...

Про Царицу-Мать я слышала — это была хозяйка местного загробного мира, и в местных легендах то врагиня, то едва ли не возлюбленная верховного божества — Небесного императора. Ну спасибо, Мон, просветила — оказывается, меня здесь считали не то зомби, не то и вовсе непонятно кем. Что там Гюэ Кей говорил? Оборотень, ведьма или богиня?

— Ну, спасибо, что привёл, — один из гвардейцев с уверенной манерой держаться, похоже, офицер, хлопнул Аль Широнга по плечу. — Если доведётся проверить, а внизу она такая же, как наши — расскажешь?

Аль Широнг неловко ухмыльнулся. Слушать, что он ответит, я не стала — просто повернулась и пошла прочь. Меня не удерживали, позади я услышала оживлённый голосок Мон. Вот уж кому внимание не в тягость.

Впрочем, Широнг вскоре меня догнал.

— Барышня, почему уходите?

Я остановилась и медленно развернулась к нему. Хотелось ответить какой-нибудь грубостью, но я пересилила себя.

— Я подумала, что все ваши товарищи уже на меня посмотрели, и больше мне там делать нечего.

— Ну, барышня...

— Извините, у меня много дел.

Однако он загородил мне дорогу.

— Не серчайте, барышня. Ну да, мы ребята простые. Говорим, что думаем.

— Я понимаю. Всем интересно взглянуть на диковинку, и раз уж вам повезло свести со мной знакомство, почему бы не похвастаться? Но я свою роль в этом представлении уже сыграла. Вы ничего не потеряли, сестра Мон во всех отношениях красивее и достойнее меня. Пропустите, пожалуйста.

— Барышня...

— Надеюсь, вы не заставите меня кричать и звать на помощь, чтобы освободить себе дорогу?

Это подействовало — он отступил. Я прошла мимо и больше не оглядывалась.

Мон вернулась через час и вела себя так, словно ничего не случилось. И, хотя неприятный осадочек остался, я решила последовать её примеру. Всё равно иной компании у меня тут не было, и выбирать не приходилось.

11.

Коль мертвый дух иль оборотень ты

Твое лицо для нас непостижимо;

Но виден всем твой лик, твои глаза,

И видишь ты всегда идущих мимо!

Я эту песню добрую сложил,

Чтоб двойственность твоя явилась зримо.

Ши цзин (II, V, 5)

— ...А вот Наставник Фон меня очень порадовал. Оказывается, Тайрен написал совершенномудрому почтенному настоятелю Чжа, и тот скоро прибудет в Светлый дворец!

— Неужели настоятель Чжа покинет монастырь Небесного Умиротворения и прибудет ко двору? Ведь он уже почти десять лет не покидал своей обители!

— В том-то и дело! — императрица Эльм подалась к своей собеседнице. — Разумеется, это будет не официальный визит... его пригласил лично наследный принц для благочестивой беседы. На этот раз даже его величество одобрил намерение Тайрена. Сказал, что общение со святым человеком безусловно пойдёт ему на пользу.

— Десять тысяч лет его величеству!

Обе дамы выпили, скромно прикрываясь рукавами, хотя из свидетелей беседы тут были только мы с Чжу. Я снова наполнила чарки, искоса поглядывая на гостью. Так вот она какая вблизи, старшая принцесса Каучжун, сестра императора Иочжуна! Говоря откровенно, составить представление о её внешности было довольно сложно. На ней было столько пудры, что лицо превратилось в застывшую белую маску. И как она только не осыпается? Должно быть, есть какой-то связующий состав.

— Но настоятеля Чжа приглашали и раньше, и он всегда отклонял приглашения. Как же принцу Тайрену удалось?..

— Мой сын нашёл аргументы, даже отринувшему мирское настоятелю показавшиеся достойными внимания, — императрица улыбнулась с ноткой самодовольства. — И, раз уж достопочтенный будет здесь, полагаю, он не откажется уделить минутку и мне. Дорогая сестра, а ты не желаешь провести вечер за беседой с настоятелем Чжа?

— Если сестра пригласит меня на встречу с настоятелем, это будет подарок дороже драгоценного нефрита и ценнее благовонной амбры. Беседы с учёными людьми просветляют наш дух, общество святых возносит нас ближе к Небесам. Уверена, мой муж тоже очень захочет увидеть достопочтенного настоятеля.

— Об этом, я думаю, ему надо просить его величество. Я распоряжаюсь лишь тем, что происходит во внутренних покоях. И, кстати, о подарках — я ведь ещё не показывала вам то, что мне прислали из южных земель?

— Нет, дорогая сестра.

— Чжу, принеси шкатулку.

Через минуту дамы углубились в перебирание безделушек.

— О, эти нефритовые чётки так изящны!

— Если они вам так нравятся, дорогая сестра, я дарю их вам.

— Ах, это поистине бесценный подарок! А этот веер?..

— Принюхайтесь, дорогая сестра, — улыбнулась императрица.

— М-м... Камфара и мускус?

— Совершенно верно. Сам он, может, и невзрачен, но благовония были вмешаны прямо в краску, которой он покрыт.

— Ах, дорогая сестра, а вы слышали о благоуханной галерее, что устроил у себя министр Лао? Говорят, её балки и перекрытия сделаны из древесины драгоценного алоэ, перила — из сандалового дерева, а в штукатурку стен вмешаны мускус и ладан. Министр любит приводить на неё гостей, но лучше всего, по слухам, на ней будет весной, когда зацветут пионы — садовники уже высадили лучшие сорта во дворике и у перил.

— Министр Лао богат, — императрица обмахнулась упомянутым веером. — Но ему бы стоило вспомнить о скромности. Разве уместно демонстрировать роскошь, которой нет в императорском дворце?

— Разумеется, нет, — торопливо согласилась принцесса Каучжун. — Должно быть, сановник Лао хотел воздать должное милости императора, благодаря которой он может позволить себе такой... такой...

— А разве не уместнее было бы преподнести драгоценное алоэ и ладан в дар его величеству?

Старшая принцесса принуждённо улыбнулась и перевела разговор на другую тему:

— Скоро праздник Середины осени. При дворе планируется что-то особенное, или всё пройдёт как всегда?

В комнате было душно, в воздухе висел неизменный чад благовоний, и я с тоской подумала, что визит, похоже, затянется. Впрочем, и после ухода гостьи нас не отпустили. Её величеству вздумалось переодеться, потом мы приводили в порядок комнату, потом я понадеялась, что императрица выйдет прогуляться, и мы сможем хотя бы подышать свежим воздухом, но нет — ей вздумалось поупражняться в каллиграфии, а мне выпало держать опахало. Лучше бы окно открыла.

Зато после того, как государыня отужинала, меня ждал приятный сюрприз.

— Ты сегодня пойдёшь в купальни? — спросила меня Чжу, когда мы убирали со стола.

— В купальни? А нам в них можно пойти?

— Да. Как раз сегодня там свободно, день для прислуги, но к вечеру остались только мы. Усин и Мон пойдут сейчас, а мы с тобой можем сходить после того, как её величество отойдёт ко сну.

— Давай! — с энтузиазмом согласилась я.

Когда мы вышли, уже почти стемнело, но, как и во дворце, развешенные всюду фонарики давали достаточно света. До купален мы добрались без приключений, но перед самым входом во двор меня вдруг окликнули:

— Барышня Тальо! А, барышня Тальо!

Я оглянулась. Из подступавших к самым стенам зарослей бамбука вылез Аль Широнг.

— Что вам? — не слишком любезно осведомилась Чжу.

— Поговорить бы надо. Да не с вами.

Чжу посмотрела на меня. Я пожала плечами:

— О чём?

— Я прощения хотел попросить, — Широнг глянул на Чжу. — Сестрёнка Луй Чжу, может, дашь нам перемолвиться в четыре глаза и два языка?

Чжу хмыкнула.

— Тебя подождать? — спросила она меня.

— Я скоро приду, — ответила я. Из-за ворот доносился женский говорок, видимо, банщиц, так что я не испытывала никаких опасений, оставаясь с гвардейцем наедине.

— Вы что тут, меня караулили? — спросила я, когда Чжу исчезла за воротами.

— Есть такое дело. Сегодня сюда все комнатные девушки переходили, но банщицы подтвердили, что вас не было. Я и решил подождать.

— Ну, вот, вы меня дождались.

— Угу, — он кивнул и набрал в грудь воздуха. — Простите за то, что так некрасиво тогда получилось. Ну да, прихвастнул я, что смогу вас привести, и всем ребятам посмотреть на вас захотелось...

— И, думаете, мне приятно чувствовать себя обезьяной в клетке на ярмарке?

— Нет, наверное... Я не подумал. Но ничего такого я про вас не говорил, вы не подумайте. Просто... — он неловко развёл руками. — Не серчайте, в общем. Вот, возьмите. Я правда не хотел злого.

В его протянутой руке маленький красный сверточек.

— Что это?

— Лента. Настоящая, шёлковая.

Я уже открыла рот, чтобы отказаться... но у него был такой покаянный вид, что мне стало его немного жаль. Человек принёс, постарался... Возможно, купил за свои кровные. И, в конце концов, лента — не великий подарок. И едва ли настолько ценный, чтобы к чему-то обязывать.

— Ладно, — я взяла красный скаточек. — Я не сержусь. Просто не делайте так больше.

Он заулыбался.

— А ещё не придёте, барышня? Нет, нет, не к казармам, — торопливо добавил он, увидев выражение моего лица. — Просто... ну, поболтать немного. Послушаете всё-таки "Лагерь у Красной скалы", а?

— Там видно будет, — проворчала я. — У меня много дел.

Когда я вошла во двор, там уже было пусто. Зайдя же в сам павильон, я не сдержала восхищения. Снаружи он был, как и большинство здешних построек деревянным, зато изнутри помещения сплошь были отделаны мрамором, гранитом и другими камнями, в которых я не разбираюсь. И украшены узорами и инкрустацией, я узнала малахит, янтарь, агат... В центральном зале был целый восьмиугольный бассейн, наполненный в меру горячей водой, так что туда можно было нырнуть, не боясь обжечься. И почти без запаха, хотя, может, я просто успела принюхаться. По периметру бассейна били фонтанчики, поддерживая уровень воды, а сам бассейн был такой величины, что в нём без дураков можно было поплыть.

— Пришла? — возлежавшая на лавке Чжу, закутанная в голубое полотнище, махнула рукой. — Вот, наслаждайся. А я на массаж.

— Помочь, девица? — мускулистая, почти совсем голая банщица взмахнула ещё одним таким же полотнищем.

— Спасибо, я сама.

— Ну, смотри. Мыльный корень и рисовая вода вот. Только в бассейн их не лей, и сама в пене не лезь, сначала ополоснись в лохани, вот тут. А в бассейн я лепестков насыплю.

Лепестков красной розы у неё была целая корзина, и в воду высыпалась по меньшей мере половина. Они покрыли бассейн почти сплошным ковром, покачиваясь на создаваемой фонтанчиками ряби. Я пожалела, что не успела запротестовать, я не люблю добавки в ванну, даже пеной и солями не пользовалась, пока была возможность в ней мыться. Но не вылавливать же лепестки обратно.

— Захочешь тоже массаж, приходи, — заключила банщица. — Как выйдешь, дверь слева.

Они с Чжу вышли, и я наконец осталась одна. Бассейн манил, так что намылиться и сполоснуться я постаралась поскорее, а потом погрузилась в тёплую расслабляющую воду. Такая роскошь, и никто не торопит, не надо быстро выскакивать обратно, чтобы пустить других или самой успеть куда-нибудь. Всё для меня одной.

Я задержала дыхание и присела в середине бассейна, полностью скрывшись под водой. Потом вынырнула, отбросила волосы с лица. Лепестки липли к коже, я подняла руку и полюбовалась красными пятнами на белом. Удивительно белом после лета, обычно я успеваю загореть. Но здесь нет пляжей, не приняты купальники, а длинные многослойные одежды надёжно скрывают тело, даже кисти рук прячутся в длинных рукавах. Единственное, что время от времени оказывается на солнце, это лицо и шея, и они, наверное, посмуглели. И всё же не так часто её величество, а вместе с ней и мы, выходим под солнечный свет. Это не говоря уж о довольно плотном слое пудры, украшающем лицо каждый день.

Я оттолкнулась ногами от дна и вытянулась на поверхности воды на спине. Полежала так некоторое время, потом перевернулась и сделала несколько гребков. Достигла одного из бортиков, немного постояла под фонтанчиком, снова отплыла в середину бассейна, раздвигая розовые лепестки. Обернулась на звук разъехавшихся дверных створок — и увидела входящего принца Тайрена.

Господи, нигде от него спасения нет.

Судя по тому, что надето на нём было относительно немного, вошёл он не с улицы. Ну, как немного — всё, от шеи и запястий до щиколоток, было закрыто, но халат был один, из-под него не высовывались, как обычно, краешки ещё двух-трёх, и подпоясан он был довольно узким поясом, а не широким, как корсет, как обычно носили местные мужчины, надевая поверх него ещё один — кожаный с бляхами. И, глядя, как он заухмылялся при виде меня, я поняла, что для него эта встреча не стала неожиданностью.

— Как водичка, девица Тальо?

— Ваше высочество... — я подгребла к себе побольше лепестков.

— Что, опять недовольна? Теперь свидетелей нет, твоя подружка только что ушла.

— А банщицы? — возразила я. Хотелось спросить, кой чёрт его принёс сюда в день для прислуги, но мне не хватило наглости.

— Они умеют молчать, можешь мне поверить, — Тайрен присел у края бассейна и сунул руку в воду. — Хорошо, хотя могла бы быть и погорячей.

— Ваше высочество, разрешите мне одеться.

— Одевайся, разве я мешаю?

— Пожалуйста, отвернитесь.

— Зачем? — он поднял бровь.

Я сжала зубы. Потом смерила взглядом расстояние между собой и лавкой, на которой лежали простыня и мои вещи. Шага четыре от края бассейна, в принципе, не так уж и далеко. Ну ладно же. И я, вздёрнув подбородок, направилась к мраморным ступенькам, выводящим из воды. Выбралась на воздух, под пристальным взглядом принца промаршировала эти четыре шага, взяла простыню и накинула её на себя, изо всех сил стараясь сделать всё быстро, но не судорожно-торопливо. Щёки и уши горели, но я надеялась, что в довольно тусклом свете масляных светильников это не очень заметно. Повернулась к нему спиной и прикинула, как бы теперь одеться. Натянуть рубашку так, чтобы не снимать с себя простыню, будет проблематично. Ладно, надену сперва панталоны, а на мою голую спину пусть любуется.

Одежда неприятно липла к мокрому телу. Принц за спиной молчал, но я чувствовал его взгляд. И только когда я взялась за платье, снова подал голос:

— Особо-то не усердствуй.

— Почему? — я обернулась к нему.

— Я хочу, чтобы ты помогла мне вымыться, — он выпрямился и безо всякого смущения принялся развязывать пояс халата. — Кстати, я говорил, что к твоим глазам подойдёт зелёный нефрит? Его иногда дарят отличившимся слугам.

— Ваше высочество, я не умею, — я торопливо сгребла в охапку оставшуюся одежду. — Я позову банщиц, они помогут вам лучше меня.

— Да не надо... Стой! — запротестовал принц, но я уже выскочила за оставшуюся приоткрытой дверь в холл, сделав вид, будто не услышала окрика. Парочка банщиц, как и было обещано, нашлась за дверью слева.

— Его высочество желает помыться, велел позвать! — выпалила я, не переводя дыхания.

Одна из банщиц подняла бровь, но быстро вышла, и через секунду позвала свою товарку. Я не стала дожидаться, пока Тайрен прикажет им привести меня, а выбежала на улицу, задержавшись только для того, чтобы надеть башмаки. Халат натянула уже во дворе, всё остальное так и донесла в руках.

Сходила искупаться, называется.

"Совершенномудрый" почтенный настоятель Чжа Жаосиланг въехал в Украшенный Цветами Светлый дворец безо всякой помпы. Я узнала о том, что он уже здесь только когда он испросил разрешения на аудиенцию у её величества.

Её величество пожелала принять его в беседке. Мы приготовили чай и сладости, после чего нас с Мон отпустили, а прислуживать императрице и гостю остались Чжу и Усин. Но через полчаса Усин прибежала с известием, что настоятель желает видеть меня. Я мысленно вздохнула, но пошла следом за ней. А куда деваться?

Настоятель выглядел примерно так, как я его себе представляла. Действительно почтенный, даже на вид, совершенно седой, с довольно длинной белой бородой и длинными усами. Одет он был в простой серый халат, поверх которого, несмотря на теплую погоду, была накинута длинная тёплая безрукавка, обшитая мехом.

— Действительно, весьма необычна, — проговорил он, окидывая меня внимательным взглядом и поглаживая бороду. — Как тебя зовут, дитя моё?

— Недостойной дали имя Луй Тальо...

— Едва ли вы найдёте занимательной беседу с ней, — заметила императрица. — Кроме внешности в ней нет ничего выдающегося.

— И всё же я хотел бы расспросить её... с позволения вашего величества, разумеется.

— Что ж, не вижу к тому препятствий. Тальо, иди с почтенным настоятелем Чжа и ответь на все его вопросы.

— Слушаюсь, — я ещё раз поклонилась.

Настоятель отвёл меня недалеко — к помещениям, занятым библиотекой Светлого дворца. Видимо, он остановился в небольшой пристройке рядом ним, потому что по-хозяйски вошёл внутрь, и видно было, что комната, в которой мы очутились, обитаема. На столике, что стоял на небольшом возвышении у дальней стены, был готов чайный набор, рядом со столом — жаровня с горячими углями, сквозь полог постели можно было разглядеть, что она расстелена. Настоятель Чжа плотно закрыл за нами раздвижную дверь.

— Садись, девица Тальо, — он опустился на подушку у столика и указал мне на другую, лежавшую сбоку.

Я послушно уселась куда было сказано. Между тем настоятель занялся приготовлением чая. Отмерил заварку в фарфоровый чайничек, а другой, глиняный, полный воды, поставил на угли жаровни. Я следила за ним, борясь с желанием предложить помощь — кто его знает, вдруг сочтёт это наглостью. Вода в глиняном чайничке забулькала очень быстро, выплёскиваясь из носика, видимо, уже была тёплой, и настоятель Чжа залил заварку кипятком.

— Итак, девица, расскажи мне, как ты попала в нашу империю, — велел он.

Я привычно повторила свою версию, внутренне поёживаясь — вот как сейчас начнёт выпытывать подробности, вынуждая меня придумывать на ходу, и на чём-нибудь поймает. "Говоришь, война началась? Странно. А вот наши торговцы туда ездят, и что-то ни про какую войну не слышали..."

— Как зовут твою родную страну?

— Россия.

— Ро-си-а, — совсем как Тайрен когда-то, по слогам повторил он. — Нет, никогда не слышал. Даже почтенный Жи Нарин, что достиг западного моря, не писал о ней.

Он задумчиво протянул руку, взял чайник и налил чая в две чашки. Одну из них протянул мне. Я, поблагодарив, взяла. Чай был горячий, я осторожно подула на него — местным правилам приличия это не противоречило.

— В твоей стране есть море, Тальо?

— В тех местах, где я жила — нет, достопочтенный. Но если поехать на северо-запад, или юго-запад, то его можно достичь.

— Просто почтенный, — мягко поправил меня настоятель Чжа. — А чем ещё славна твоя страна?

— Эм-м... — ну, вообще-то тем, что она куда цивилизованней вашей. Научно-техническим прогрессом, который вам и не снился. — Прошу прощения, что именно интересует почтенного настоятеля?

Чай в чашке слегка горчил — в него явно было добавлено что-то ещё, кроме чайных листьев. Настоятель погладил бороду.

— Ну, вот мы в двух империях производим шёлк, чай и фарфор, и купцы едут за ними из самых дальних земель. Ещё мы продаём чудесные изделия из нефрита и других камней, золота и серебра. Есть в тюках, вывозимых из наших границ, и лён, и лечебные травы и снадобья, и много другого, но главное — это. А ещё мы распространяем нашу культуру и нашу учёность. С юга нам везут душистую древесину, благовония, пряности и рабов, кочевые варвары с запада поставляют своих лошадей, шерсть и кожу, а также ловчих птиц, торговцы из оазисов в пустыне везут ковры, парчу, краски и драгоценные камни... С севера поступают меха и войлок, восточные страны поставляют дары моря, с островов везут оружие и ртуть... А чем славна твоя страна?

— А! Увы, она находится на севере, так что у нас нет пряностей и душистой древесины, — я лихорадочно вспоминала, что мне известно о средневековой торговле. — Но мы продаём меха, древесину для построек, особенно для кораблей, паруса и канаты, соль... А ещё в нашей земле добывают металлы и камни...

— А меха каких животных добывают в вашей стране?

— Ну, я не знаю их названий на вашем языке. Это небольшие, но очень пушистые хищные зверьки, и ещё одни — водяные, умеющие строить плотины из поваленных деревьев. Есть у нас и волки, и зайцы, и лисы с белками, но они ценятся меньше.

— Когда-то давно из восточной страны Коймё императору Вей-цзану привезли плащ, сшитый из шкур маленьких зверьков, — задумчиво произнёс настоятель Чжа. — Их добыли где-то на севере. Мех у них был снежно-белый, и только кончики хвостов чёрные.

— Да-да! — обрадовалась я. — Такие у нас тоже есть. Очень дорогой мех, его могут носить только правители и вожди.

— А что за камни и металлы у вас добывают?

Я сослалась на купальню, рассказав, что почти все камни, которые там есть на стенах, можно добыть у нас. Жёлтого полупрозрачного много на западе, зелёного с разводами и красного с прожилками — на востоке в низких горах, и там же добывают железо и медь, а в реках есть россыпи золота, но своего серебра у нас нет, его получают от торговли, и ещё в северных реках добывают неплохой жемчуг. Потом пришлось рассказать, что высоких гор у нас почти нет, только на самом юге у моря, а в остальном — равнины, заросшие лесами, есть и степи. Да, и кочевники есть, и юг страдает от их набегов, хотя со многими мы торгуем. Зима очень холодная, выпадает много снега, реки и озёра покрываются сплошной коркой льда, так что по нему можно ходить и даже ездить. И ездят на санях — телегах без колёс, похожих на волокуши. Настоятель при известии о покрытых льдом реках скептически поджал губы и спросил, неужели течение не мешает замерзать? Я в ответ радостно поведала о сосульках и замёрзших водопадах. А потом о метелях, во время которых ничего не видно на расстоянии пары шагов, и для человека, оказавшегося под открытым небом, они почти верная гибель.

Настоятель Чжа кивал и спрашивал, спрашивал и кивал. Через некоторое время беседа живо напомнила мне расспросы комнатных девушек: он начал интересоваться, какие чудеса есть в моей стране. Тут я решила проявить осторожность и никаких чудес расписывать не стала. Так что выходило, что для жаждущего экзотики моя страна Ро-си-а — довольно скучное место.

— А чтят ли у вас мудрость и учёных людей? Чему у вас учат тех, кто стремится к знаниям?

— Чтят, да. У нас всех учат чтению, письму и счёту, истории и описанию окрестных земель, рассказывают о свойствах предметов, есть так же список книг, которые каждый должен прочесть. Есть и те, кто изучает науки глубже, читают древних авторов и изучают мир вокруг. Но я, недостойная, довольствовалась малым... хотя и старалась помогать отцу в меру моих скромных сил, — добавила я, вспомнив, что сама назначила отца на роль исследователя.

— И что ты делала для него, дитя моё?

— Главным образом помогала ему с перепиской, делала записи под диктовку, содержала в порядке его книги и другие бумаги. Следила, чтобы у него было всё необходимое для работы. Можно сказать, что я работала его секретарём.

Вообще-то, не у отца, а у руководительницы фирмы средней руки, но это почтенному настоятелю знать совсем не обязательно. Впрочем, к учёным занятиям моего отца почтенный интереса не проявил.

— Значит, ты грамотная? — уточнил он, задумчиво глядя на меня.

— Да, но только на своём языке, — торопливо объяснила я. — Здешней грамоты я не знаю.

Он кивнул.

— А каких богов у вас чтят? Какой веры придерживаются?

Я украдкой перевела дух. Что ж, можно вкратце рассказать ему о христианстве, не углубляясь в теологические подробности. В конце концов, в случае чего всегда можно сослаться на женскую скудость ума. А понадобится языческий колорит — так я, спасибо Грише, неплохо знаю сюжеты скандинавской мифологии.

Беседа продолжалась. Мы выпили по чашке чая, и настоятель разлил по второй.

— Взгляни-ка, — он поднялся, достал что-то из ларца у стены и протянул мне. — Быть может, что-то из этого тебе знакомо?

В руках у него была свёрнутая трубкой связка деревянных, кажется, бамбуковых планок. Я развернула её. Иероглифы, написанные столбиками, рисунки: восьмиугольник с прерывистыми линиями внутри, какой-то узор, вписанный в круг, ещё один круг из нескольких чёрно-белых колец, разделённый на две половины, причём одна как негатив другой — белое сменяется на чёрное и наоборот. Что-то, подозрительно напоминающее свастику, м-да... Впрочем, она и в нашем мире когда-то была безобидным солярным символом. А уж местным-то откуда знать про нашу на неё аллергию?

— Прощу прощения, почтенный настоятель, ничего не узнаю.

— Это священные знаки, оберегающие от зла, и цитаты из "Канона Благой Силы". Вот, например, — и он с выражением прочёл: — Закон достойных — добро. Если в тебе недостаток веры, то бытие не верит в тебя. Человек следует Земле, Земля следует Небу, Небо следует мировому порядку. Ущербное станет совершенным, кривое прямым, ветхое сменится новым. Стремясь к малому, достигнешь многого, стремление же ко многому есть путь заблуждения!

— Это, без сомнения, совершенная мудрость, — вежливо сказала я.

— Здесь у меня есть ещё кое-что... Где же это... Дитя, не поможешь мне разжечь лампу?

Света на мой взгляд вполне хватало, но у каждого свои причуды, и я с готовностью разожгла масляную лампу протянутой мне щепкой. Настоятель достал шкатулку и вытащил из неё статуэтку из зелёного камня — должно быть, нефрита, так высоко ценимого местными. Изображала она женщину, которая держала в руках что-то непонятное: не то мешок, не то сосуд, не то какое-то живое существо с рожками. Нефрит казался сглаженным, детали были непроработаны, и о том, что это женщина, я догадалась только по причёске. Настоятель Чжа протянул фигурку мне, и прохладный камень лёг в ладонь.

— Что это, почтенный настоятель?

— Это милостивая богиня Нагши-И-Бу.

— А, — сказала я. Понятно, значит в руках у неё кувшин с ветками ивы. Я видела их изображение на одной из чаш Бессмертных, что стоят на столах-алтарях в каждом дворце. Недоумевая, зачем настоятель дал её мне, я повертела статуэтку в руках и протянула её обратно. Настоятель, ничего не объясняя, спрятал богиню в шкатулку.

Зашелестели раздвигающиеся створки, я оглянулась и ничуть не удивилась, увидев входящего в комнату принца Тайрена. Он с улыбкой оглядел нас, и лишь секунду спустя я вспомнила, что надо поклониться ему земным поклоном.

— Ну, как? — спросил принц.

— Что ж, я беседовал с этой девушкой два часа, проверил её, и могу уверенно подтвердить вашему высочеству, что она — обычный человек. Ей никак не повредили ни священные тексты и изображения, ни освящённый нефрит, и она не сменила облик рядом с огнём тысячелетнего дерева, а это ни одному оборотню не под силу. И мудрости, свойственной небожителям, в ней тоже нет.

Я не выдержала и, не поднимая головы, покосилась на старого хитреца. Нет мудрости, говоришь? Ну и ладно.

— Вот и отлично, — судя по голосу, Тайрена, похоже, что-то развеселило. — Офицер Гюэ будет разочарован — ему так хотелось, чтобы она оказалась оборотнем... Можешь подняться.

Последнее явно относилось ко мне, и я выпрямилась.

— Благодарю вас за ваш труд, почтенный настоятель, — Тайрен слегка поклонился. — Вы проделали такой путь и затруднили себя, и всё лишь по моей прихоти.

— Ну что вы, ваше высочество. Разве мог я не откликнуться на ваш зов, когда дело действительно важное?

— И всё же я вам обязан. Я тотчас же прикажу отослать в монастырь Небесного Умиротворения несколько скромных даров.

— Ах, ваше высочество, — довольно улыбнулся настоятель Чжа, — да разве оно того стоило?..

Они ещё некоторое время расшаркивались в любезностях, а я вспоминала слова Гюэ Кея. "Будь ты хоть оборотнем, хоть ведьмой, хоть богиней..." Так значит, это не было ни сарказмом, ни художественным преувеличением? Вся эта компания действительно на полном серьёзе допускала, что я могу оказаться небожительницей?

Нет, я, наверное, никогда не пойму, как работают головы у этих людей.

— ...А теперь мы вас покидаем.

— Что ж, раз моя задача выполнена, я могу со спокойной душой вернуться в свою обитель, — кивнул настоятель. — Благодарю за беседу, девица Тальо.

Вот тут он сумел изрядно меня удивить — они всё это время вели себя так, словно я превратилась в вещь, и я полагала, что в присутствии принца так и будет. Но мне всё же хватило соображения поклониться и сказать:

— Вы оказали Тальо честь, почтенный настоятель Чжа.

— Пошли, — скомандовал Тайрен, и я вслед за ним покинула пристройку. Некоторое время мы двигались в молчании, но когда пересекли двор библиотеки и оказались у выхода в парк, принц остановился и повернулся ко мне.

— Ну, поскольку ты так уж не хочешь, чтобы нас видели вдвоём, здесь мы расстанемся. Ты сейчас вернёшься к матушке-государыне?

— Благодарю ваше высочество. Да, я вернусь в покои её величества.

— Отлично. А когда стемнеет, приходи в зал Небесной благосклонности. Поиграем в тучку и дождик. Играла когда-нибудь?

— Э... Нет.

— Ну, так я научу, — Тайрен улыбнулся и шагнул к арке.

— Я не посмею затруднять ваше высочество таким пустяком. Я попрошу научить меня кого-нибудь другого.

Он развернулся ко мне так резко, что я отпрянула.

— Что?!

— Я сказала что-то не то?

— Тьфу ты, — Тайрен мотнул головой. — Всё время забываю, что ты издалека и многого не понимаешь. Ну ладно, иди.

Ни в какой зал Небесной благосклонности я вечером не пошла. И только когда мы уже ложились спать, шёпотом спросила у Усин, что такое игра в тучку и дождик.

— А, это когда мужчина и женщина соединяются, — подтвердила она мои подозрения.

— Ясно, — вздохнула я. Моя судьба продолжала развиваться по попаданческому канону, и не сказать, чтоб меня это радовало.

12.

Где занято несколько моу под тутовым садом,

Там листья сбирают и бродят в саду за оградой.

Там шепчут: "Пройтись и вернуться с тобою я рада".

А дальше за садом, где туты посажены были,

Там сборщики листьев гуляли и вместе бродили.

Шептали: "С тобою пройдемся мы", — и уходили...

Ши цзин (I, IX, 5)

— Я узнаю только одно созвездие — вон то, — я указала на Большую Медведицу.

— Семизвёздный ковш? — уточнил Аль Широнг.

— Ага. Знаю, что по нему можно найти в небе ещё один ковшик, в ручке которого находится звезда, указывающая точно на север, но мне это никогда не удавалось.

— Так это же просто! — обрадовался гвардеец. — Вообрази прямую линию, что проходит через звёзды внешней стенки ковша. А потом проведи её дальше на север. Упрётся прямо в Полярную звезду!

Некоторое время мы увлечённо искали в небе эту самую звезду.

— А ты знаешь, что Полярная звезда — обиталище Небесного императора?

— Правда?

— Угу, — закивал он. — Вокруг неё находятся Три Ограды, там живут его домашние и приближённые.

С Аль Широнгом я встречалась уже несколько раз. Всё было до крайности прилично: мы бродили по аллеям, сидели в беседках, и он ни разу даже не взял меня за руку. Но это не мешало его сослуживцам понимающе подмигивать, едва завидя нас, да и комнатные девушки и евнухи обменивались многозначительными взглядами: "Вас можно поздравить, девица Тальо?"

— Так, говоришь, не веришь в гадания? — улыбалась Усин. К моему облегчению, о той встрече с принцем она больше не говорила ни слова — видать, и сама решила, что показалось.

Сама же я не относилась к нашим свиданиям с Широнгом серьёзно. Ну как можно относиться серьёзно, если мужик после месячного знакомства не то что не попытался хоть раз поцеловать, а даже ни разу не завёл разговор о любви или хоть каком-то личном отношении? Да, я вполне допускала, что нравлюсь ему, но такими темпами он дозреет до чего-то конкретного лет через пять. Так что встречалась я с ним скорее от скуки. Не то чтобы мне было нечем заняться, но один и тот же постоянный круг общения, крутившегося исключительно вокруг дворцовых сплетен, однообразных девичьих секретиков и дамских тем вроде тряпок и косметики, уже изрядно надоел. Не удивлюсь, если Широнг исходил из тех же соображений: приятели-сослуживцы примелькались до озверения, а тут всё-таки новая компания.

Да, а пресловутую песню о лагере у Красной скалы он таки мне спел. Попутно объяснив, что в ней рассказывается о вечере накануне решающей битвы, в которой Северная империя схлестнулась с Южной, продвигавшейся на север. Битва положила этому продвижению конец, северяне свои родные земли отстояли — и тем больше меня удивила унылость содержания песни. Там не было никакого воинственного духа, никакого восхваления доблести и воспевания героизма, а сплошные стенания о том, как ратная служба отрывает воинов от родных краёв и любимых семей, коих они уже и не надеются увидеть. Можно подумать, не победители сочинили, а побеждённые.

Наследный принц с моего горизонта временно исчез. Сперва я немного опасалась, не последуют ли санкции за пренебрежение приглашением. Но потом местные сороки на хвосте принесли, что его высочество чуть ли не на следующий день после нашей последней встречи местная нечисть унесла на охоту, где он прошлялся несколько суток, после чего завалился с приятелями в какой-то городок и устроил дебош на постоялом дворе. Папа-император возмутился — он, кажется, всерьёз надеялся, что общение с приглашённым Тайреном настоятелем Чжа заставит непутёвого отпрыска думать о возвышенном — и посадил вернувшегося принца под домашний арест, поразмышлять о своём поведении. В тот самый зал Небесной благосклонности — почему-то отдельно стоящие домики в Светлом дворце назывались залами.

Пронёсшийся ветерок шевельнул фонарики вдоль аллеи. Зашелестели листья, с каждым днём они желтели всё больше. Да и сами вечера становились ощутимо прохладнее, днём-то тепло ещё держалось, но вот после заката погода всё сильней напоминала, что она всё-таки осень. И я с некоторой тревогой начала подумывать, что, хотя пока многослойная одежда ещё достаточно хорошо сохраняла тепло, скоро в ней станет холодно. Как тут утепляют слуг?

— Уже через девять дней праздник Любования луной... — проговорил Широнг.

— Да, я слышала, что для него во дворец уже прибыли несколько возов с вином. А что это за праздник такой? Что будем праздновать?

— Ну... — кажется, Широнг несколько удивился моему вопросу. — Любование луной. Все собираются вечером в садах, любуются на луну и возжигают благовония для Хэнлэ. Пьют вино, едят пряники. Многие отправляются на пикник куда-нибудь за город, но его величество едва ли поедет. Во всяком случае, в прошлые годы он никуда не уезжал, и двор собирался или в саду Долголетия, или здесь, на Золочёной террасе.

— А кто такая Хэнлэ?

— А, это богиня, живущая на луне. Ты о ней не слышала?

— Не-а.

— Она была женой Разящего Лучника, того, что подарил людям лук и стрелы. Когда-то давным-давно у Небесного императора было десять сыновей — трёхлапых солнечных воронов. Они вылетали каждый день по очереди, но однажды им это надоело, и они, презрев запрет Небесного владыки, стали вылетать все одновременно. На земле начались пожары и засуха, и люди стали гибнуть. Император Ю взмолился богам, и тогда на землю сошёл Разящий Лучник со своей женой. У него был лук и колчан с десятью стрелами, и он начал убивать солнечных воронов одного за другим. Но император Ю, понимая, что хоть одно солнце должно остаться, послал человека, чтобы он потихоньку вынул одну стрелу из колчана Лучника. Так что один ворон всё-таки уцелел, хотя и побелел от страха.

— А дальше?

— А дальше Небесный император разгневался на Лучника за убийство своих детей и сделал их вместе с женой смертными. За это Хэнлэ обиделась на своего мужа, и они стали часто ссориться.

— А почему не на Небесного императора?

— Что — не на Небесного императора?

— Почему она обиделась не на императора, а на мужа? Или она считала, что муж должен был спокойно смотреть, как гибнут люди?

— Не знаю, — несколько растерялся Широнг. — Может быть...

— Тогда почему она пошла за ним на землю?

— Ну, она же его жена. Должна была следовать за мужем.

— Логично. И что было дальше?

— А дальше Лучник начал странствовать по всем восьми пределам, убивая чудовищ и надеясь получить прощение. Много подвигов он совершил, и в конце концов боги послали ему божественный эликсир бессмертия. Но посланец Царицы-Матери, у которой в царстве и бьёт Яшмовый источник бессмертия, прибыл в дом Лучника, когда тот был в отъезде. И Хэнлэ, затаившая зло на мужа, выпила весь эликсир сама.

— Это называется — верная жена...

— Ты погоди, не перебивай. Выпив напиток, она стала всё легче и легче, и начала возноситься на Небо. Лучник, походя к дому, увидел её и вскинул лук, но не смог выстрелить в свою жену. А Хэнлэ оказалась в одиночестве на луне, и компанию ей теперь там составляют только Лунный заяц, да дровосек О Лан, который рубит и рубит лунный корень, а тот всё отрастает и отрастает. Так Хэнлэ была наказана за своё предательство.

— Зачем же тогда возжигают благовония предательнице?

— Но она же всё-таки богиня.

— Ну да, — пробормотала я. — А что случилось с Лучником? Он обрёл бессмертие, или так и остался человеком?

— Про него говорят разное. Кто-то рассказывает, что его убил его собственный ученик, потому что желал стать лучшим, и лишь учитель превосходил его в искусстве стрельбы из лука. Кто-то говорит, что он женился снова и был убит любовником своей жены. А кто-то даже считает, будто император Ю вручил ему Срединные земли после своей смерти, потому что наследник императора был ещё слишком мал. И Лучник правил до тех пор, пока новый император Си не вырос, а потом сложил с себя власть и ушёл в горы. Но в любом случае после смерти он вновь поднялся на Небо.

— Что ж, всё хорошо, что хорошо кончается, — подытожила я.

— Угу, — кивнул впавший в состояние задумчивости Широнг, и до конца аллеи мы дошли в молчании.

— Я что сказать-то хотел, — снова заговорил он, когда впереди показалась балюстрада огибавшей пруд набережной. — Да ты меня сбила... В общем, в праздник нам выдадут жалование. И тогда у меня будет достаточная сумма, чтобы купить в столице дом.

— Поздравляю. Ты уже присмотрел себе подходящий?

— Пока нет, но приглядываю. У Западного рынка неплохой есть, но место шумное. У врат Чёрного Воина ещё есть, и даже подешевле, но он тесный...

— Решай, — улыбнулась я. — Может, и третий вариант найдётся, без недостатков.

— Может быть. Но в любом случае дому нужна хозяйка.

— И как, есть уже кто-нибудь на примете?

— Ну-у... — он замялся, искоса поглядывая на меня. — Может, и есть.

— Что ж, ты быстро найдёшь достойную женщину. Уверена, многие почтут за честь.

— Думаешь?

— Убеждена. Знаешь, уже поздно... Государыня встаёт рано, а мы должны встать ещё раньше.

— Да, конечно. Я тебя провожу.

— Только до двора.

Он кивнул, и мы двинулись по аллее в обратном направлении.

— Завтра я заступаю в караул у ворот в дальней стороне, — сказал Широнг, когда мы уже подходили к покоям императрицы. — Мы несём его там по очереди, а парк велик, и ты редко выходишь. Возможно, мы не увидимся до самого праздника.

— Ну, это не долго, всего-то девять дней.

— Верно. Я принесу тебе медовых тянучек. Любишь медовые тянучки?

— Если честно, то не очень. Я бы мёд лучше в виде напитка выпила.

— Ну, тогда рисовых пончиков. Хочешь?

— Хочу. И сёстрам моим захвати. Нехорошо будет, если я стану лакомиться одна.

— Ты великодушная, — он широко улыбнулся, и мне оставалось только пожать плечами. — До встречи.

— До встречи, — я проводила его взглядом и медленно вошла во внутренний дворик. Великодушная, надо же... Из-за чего — только из-за отказа потихоньку объедаться сладостями, ни с кем не делясь?

Впрочем, сейчас у меня были причины для размышлений посерьёзнее. Что означали эти его многозначительные намёки на покупку дома и поиски хозяйки вкупе с выразительными взглядами? Неужели он действительно... Но ведь мы едва знакомы. Вот уж воистину гром с ясного неба, ничего же не предвещало. Широнг напоминал мне большого добродушного пса: немного бестолковый, но милый и тёплый. С ним приятно погулять, повозиться и даже половить косые завистливые взгляды — да, вот такого приятеля себе отхватила, защитник хоть куда. Но идти за него замуж...

Или это у меня воображение разыгралось? В самом деле, с чего это гвардейцу звать меня в жёны? Или даже не в жёны, тут же помимо законных супруг ещё и наложницы чуть не в каждом доме, если верить разговорам прислуги. Меня — некрасивую по местным меркам, бесприданницу, когда никакой страсти, которая могла бы компенсировать мои недостатки, нет и в помине. Как можно принять такое решение после всего лишь нескольких свиданий? Я понимала, что здесь в ходу договорные браки, когда решают родители, и молодые выполняют их волю, женясь и выходя замуж за незнакомцев. Что поделаешь, тут голимое средневековье, а почтение к родителям развито прямо-таки гипертрофированно. Но Широнг-то, судя по всему, сам себе хозяин, и никакой выгоды от брака со мной он не получит — во всяком случае, я таковой не видела. Разве что искал кого-нибудь побезответней, у кого нет родни, которой можно было бы пожаловаться. Но думать такое о неплохом парне не хотелось.

Стоп, твёрдо сказала я себе. Хватит играть в гадалку. Нет пока причин для паники, и для гордости тоже нет, он мне пока ещё ничего не предложил. Намёки — это только намёки, я не обязана их угадывать, и даже раздумывать, были ли они вообще, тоже не обязана. Если он действительно что-то такое имел в виду, скажет открытым текстом, никуда не денется. Тогда и будем думать, как бы подипломатичней отказать. А если ничего в виду не имел, так и возблагодарим всех местных богов. Тут с принцем-то не знаешь, что делать, а ещё всякие гвардейцы лезут.

Похолодало как-то вдруг. Ещё вчера было мягкое тепло, а ночью я проснулась от холода. Правда, к утру потеплело, но оказалось, что только в помещении: дворец не зря стоял на горячих источниках, и, видимо, местные инженеры догадались, что горячую воду можно пустить не только в бассейн, но и под полом жилых покоев. Когда же я вышла на улицу, то была поражена, насколько там холоднее. Температура разом упала на добрый десяток градусов.

Но никто, казалось, не обращал на это внимания. Хотя её величество накинула на прогулку отороченный мехом плащик, прислуга следовала за ней как была, и ни о какой более тёплой одежде никто и не заикался. Пришлось смириться и мне, ёжась на пронизывающем ветерке.

Понятно, что на улицу я старалась выходить как можно реже, так что опасения Широнга оказались полностью оправданными. Труда это не составляло, кроме тех случаев, когда приходилось сопровождать императрицу, но вот беда — сидеть под крышей, когда я не была на дежурстве при её величестве, было банально скучно. Ни книг, ни фильмов, ни компьютера, ни проигрывателя — а какие ещё развлечения есть у домоседа? Так что когда Усин пришла с известием, что аристократическая молодёжь дворца затеяла состязания на мечах, и предложила мне составить ей компанию, чтобы сходить посмотреть, я согласилась.

Площадку для состязаний устроили на берегу озера, и даже соорудили вокруг что-то вроде трибун. Но на них мы не пошли, хотя скамьи на три четверти были пусты, однако нам столь явно усаживаться поглазеть было явно не по чину. Так что мы остановились рядом с галереей, чуть выше по склону, откуда всё было отлично видно. И не одни мы облюбовали этот удобный наблюдательный пункт — пусть трибуны пустовали, но зрителей хватало. В основном слуг, и мы, узнавая знакомых, вполголоса здоровались.

На площадке, усыпанной песком, сражались двое в доспехах. Обычных здешних чешуйчатых, или, скорее, пластинчатых, больше похожих на японские, которые мне приходилось видеть в музеях, чем на европейские, включая русские и скандинавские. Но всё же не совсем японские. Хотя я, конечно, не специалист, но те образцы, что я видела, были более бочкообразные, с чем-то вроде расклешенной юбки внизу. Здесь же силуэт казался более стройным, и сами доспехи напоминали длиннополый кафтан или даже халат, если брать местные реалии — длиной примерно до колена или чуть ниже. И никаких рожек на колоколообразном шлеме, с которого спускалась конструкция из заходящих друг за друга пластин, охватывающих шею.

Я отстранённо наблюдала за поединком, обхватив себя руками от холода и отмечая то, что когда-то поразило меня при первом посещении реконструкторского турнира: насколько же реальные бои, пусть даже тренировочные или спортивные, не похожи на постановочные из фильмов. Никаких красивостей, никаких эффектов. Как правило, они очень короткие, и неискушённым зрителям кажется, что противники просто колотят друг друга куда попало. Не видно эффектных финтов и приёмов, хотя, конечно, человек, разбирающийся в вопросе, всё это оценит. Но я-то просто любитель. Нет и прыжков и уклонений, которые так любят постановщики.

Вот и сейчас противники сцепились очень близко, раз-раз — и судья с большими вислыми усами, как у запорожского казака, подал сигнал к окончанию боя. Видимо, проиграл тот, что был с красными рукавами, видимыми между наплечниками и почти достающими до локтя наручами. Боец с синими рукавами остался на площадке, в то время как его противник ушёл за ограждение, уступая место следующему. Следующий вышел, но поединок начался не сразу. Синерукавный снял шлем, взял его на локоть и о чём-то заговорил с судьёй. Потом он повернулся, и я наконец разглядела его лицо.

О-па! Так его высочество уже выпустили из-под ареста?

Моё любопытство невольно возросло. Тем временем Тайрен вновь напялил шлем и развернулся к новому бойцу, рукава у которого были голубыми, а сами доспехи более светлого оттенка, чем почти бронзовые у принца. Противники поклонились друг другу, судья подал знак, и они сцепились, нанося удары и мечами, и сравнительно небольшими щитами. Локти и колени тоже шли в дело. Похоже, здесь приветствовались любые приёмы, если они приводили к победе.

Первый поединок Тайрен, очевидно, выиграл, повалив противника наземь, насчёт второго я не поняла — судья остановил бой и принялся что-то им втолковывать. Видимо, несмотря на холод, противникам было жарко, потому что на этот раз шлемы стянули оба. Покивали и разошлись в разные стороны, устроив себе минутную передышку.

— Один — наследный принц, — прошептала я Усин. — А второй — кто?

— Это Руэ Шин.

— Кто это?

— Старший сын Руэ Чжиорга.

— А кто такой Руэ Чжиорг?

— Гун Вэнь, — я нахмурилась, и Усин посмотрела на меня как на полную дуру. — Ну, муж старшей принцессы Куачжун!

— А-а! — протянула я.

— Ну, ты даёшь, как будто первый день при дворе.

Я пристыжённо промолчала. Ну что поделаешь, если местные имена и титулы я до сих пор запоминала с трудом.

— В прошлом году он начал служить, и у него уже основной шестой ранг!

— У гуна Вэня?

— У Руэ Шина! И достоинствами и добродетелями он, говорят, подобен сияющему нефриту... Ой, его высочество на нас смотрит!

Я обернулась. И правда, принц смотрел как раз в нашу сторону. Всего несколько секунд, так что у меня не осталось уверенности, заметил ли он меня, или это было просто совпадение. Так или иначе, он почти сразу отвернулся, надел шлем, и Руэ Шин последовал его примеру. Они снова начали сближаться.

Кажется, теперь сын гуна осторожничал, в то время как Тайрен агрессивно лез вперёд. Вскоре они сцепились в прямом смысле этого слова, обхватив друг друга руками и пытаясь сделать подсечку. Руэ Шину это удалось, но, падая, принц потянул его за собой. Некоторое время они барахтались на песке, пока Тайрен не сумел как-то извернуться и двинуть противника краем щита в челюсть. Судья не вмешивался, а принц сумел скинуть тело противника с себя, сам навалился сверху и приставил к шее Руэ выхваченный откуда-то нож. Тот поднял пустые руки — сдаюсь, мол.

Придворные и слуги зааплодировали, мы с Усин тоже похлопали, хотя я без особого энтузиазма — почему-то мне показалось, что Тайрен дрался прямо-таки с ожесточением. Противники поднялись на ноги, снова раскланялись, Руэ Шин что-то сказал самым вежливым тоном. Принц кивнул, стаскивая шлем, покачал головой в ответ на вопрос судьи и вышел за пределы площадки в нашу сторону. Посмотрел на нас с Усин — на этот раз не было никаких сомнений, что именно на нас — и сделал повелительный знак рукой. Я оглянулась, но рядом с нами не было никого, к кому можно было бы отнести этот жест. Ближайший евнух стоял в паре шагов.

— Пошли, что стоишь! — прошипела Усин, толкнув меня в бок, мы вместе спустились к площадке и разом присели. Тайрен немедленно вручил Усин шлем и меч и кивнул мне:

— Помоги снять.

Я открыла рот, чтобы объяснить, что в жизни не снимала ни с кого доспехов, но он уже распускал ремни у ворота одной рукой, а вторую протянул мне. Сообразив, что от меня требуется расстегнуть и снять наруч, я взялась за дело. Пряжки расстёгивались легко, Тайрен вполне мог бы справиться с этим сам, но, видимо, не царское это дело — разоблачаться полностью самому. Так в четыре руки мы сняли весь доспех, и подоспевшие евнухи его унесли. На площадке шёл новый поединок, но Тайрен кивнул мне:

— Пошли, поможешь.

Какая помощь ему ещё нужна, он не уточнил. Я кинула жалобный взгляд на Усин, но та, разумеется, ничем мне помочь не могла. Кажется, при встречах с его высочеством я только и делаю, как нехотя таскаюсь за ним хвостом.

Шёл он довольно быстро, и чем ближе был его зал Небесной благосклонности, тем тревожнее мне становилось. В конце концов я набралась храбрости и, ускорив шаг, нагнала его, даже забежав немного вперёд:

— Ваше высочество! Может недостойная...

— Может, — он улыбнулся.

— Ваше высочество, вы же обещали!

— Да забудь ты свои страхи, — отмахнулся он. — Если начнут допекать, скажи мне — я попрошу матушку-государыню, чтобы она подарила тебя моей жене. Едва ли она откажет.

Очень приятно, ядовито подумала я, а вслух сказала:

— Но зачем же было вот так, на глазах у всех...

— Затем, что ты, шустрая моя, всегда успеваешь удрать раньше, чем я объясню, чего от тебя хочу.

— Ваше высочество, я и сама это понимаю, — буркнула я. — Но милость вашего высочества — слишком большая роскошь, чтобы ничтожная служанка могла позволить себе ею насладиться.

— Что? — он резко остановился.

— Ваше высочество, могу я говорить откровенно? — я посмотрела прямо ему в глаза. Отступать было некуда.

— Ну.

— Я не могу — и не хочу — позволить себе привыкнуть к вашей милости. К тому, что вы меня выделяете. Потому что рано или поздно это кончится. То, что для вас забава, прихоть, которая вам рано или поздно надоест, для меня может стать бедой, которая сломает всю мою жизнь.

Принц некоторое время молчал. И вид у него был — нет, не возмущённый, а озадаченный.

— Почему ты решила, что это кончится? — наконец спросил он.

— А разве нет? Можете ли вы поклясться, что ваша благосклонность продлится всю жизнь?

Он снова помолчал.

— Бедой, значит... — проговорил он, и вот теперь у него на лице проступила досада.

Я решительно кивнула. Я не знала, что здесь бывает с женщинами, которые не соблюли себя, насколько пуритански настроено здешнее общество — и отнюдь не горела желанием выяснять это на своей шкуре.

— Может, Кей и прав, — пробормотал он, и посмотрел на меня. — Ладно. Можешь идти, коли так. И вообще забыть, что мы когда-то встречались.

— Тальо нижайше благодарит вас, ваше высочество, — я присела даже ниже, чем требовал этикет, и быстро, пока он не передумал, пошла прочь.

Первым делом я наведалась к площадке — поискать Усин, ну и заодно дать понять всем свидетелям, что отсутствовала я недолго, а значит, ничего такого между мной и принцем не было. Кончено, дурацкое дело нехитрое, но обычно на него отводят хотя бы полчаса, а не пять минут — торопиться-то высокопоставленной особе некуда, чай не изголодавшийся в плаванье моряк и не урвавший секундочку женатый любовник. Меня действительно проводили пристальными взглядами, но даже почти не шептались. Усин обнаружилась на том же месте, где я её оставила.

— Что он от тебя хотел? — свистящим шёпотом спросила она.

— Не знаю. Передумал на полпути и отпустил, — пожала плечами я.

13.

Ты стал безрассуден, гуляешь с тех пор,

Поднявшись на холм, на крутой косогор!

Хоть добрые чувства к тебе я храню,

К тебе не поднять мне с надеждою взор.

Ши цзин (I, XII, 1)

За пару дней до Середины осени в дополнение к холоду пошли дожди. Над озером стоял туман, небо затянуло серым так, что даже не верилось, что оно бывает другого цвета. Приготовления к празднику шли, но как-то вяло. И всем становилось ясно, что если в последний момент не развиднеется, то с гвоздём программы — любованием луной на Золочёной террасе — придётся распроститься.

— Иногда в это время ещё так тепло, что люди купаются в озере, — Усин шмыгнула покрасневшим носиком — всё же холода постепенно сказывались и на прислуге. — Хотя порой праздник бывает даже позже!

— Раз на раз не приходится, — философски заметила я, сделав мысленную пометку, что и этот праздник, похоже, высчитывается по лунному календарю. Вот чем им солнечный не угодил? Он же куда удобнее...

И всё же праздничная атмосфера начинала чувствоваться. От кухонь шли аппетитные запахи, и, зайдя туда как раз накануне, чтобы передать поварам пожелание её величества насчёт меню праздничного ужина, я увидела бесконечные ряды этажерок, занятых только что испечёнными круглыми пряниками. Вдоль стен стояли корзины с горами фруктов и кизиловых ягод, на столах выстроились чаши, куда кухонные девушки ощипывали лепестки хризантем. Садовники срезали и выкапывали ещё живые хризантемы, делая из них настоящие инсталляции во двориках, на террасах и в галереях. Также срезали и приносили охапки кизиловых веток, и каждая из нас получила по зелёной веточке, чтобы можно было украсить ею одежду или причёску.

— Однажды один мудрец посоветовал людям в первое полнолуние после дня осеннего равноденствия уйти из домов в горы, взять с собой ветви и листья кизила и пить кизиловое вино, — просветила меня Чжу. — Люди так и сделали, а когда вернулись, то увидели, что те, кто остался дома, и все домашние животные мертвы! Вот так они и узнали, что кизил отпугивает зло.

Императрицу снова навестил ван Лэй, и на этот раз привёл с собой и всё своё семейство — молчаливую, болезненного вида жену, двоих сыновей и трёх дочек, совсем ещё девочек. Мне тут же шёпотом сообщили, что жена у него действительно больная, и болеет почти всю жизнь: старшего сына ещё сумела родить, а вот все остальные дети от наложниц. Сыновья мне не понравились — при тётушке-императрице были милы и почтительны, но стоило им от неё выйти, как тут же принялись отпускать грубые шуточки в адрес всех попадавшихся им на глаза девушек. И угадайте, кто стал основной мишенью их остроумия? Правильно, я. Матушка их молчала, словно глухая, а батюшка ещё и ухмыльнулся понимающе. Хорошо хоть эта компания надолго не задержалась.

— О старшем сыне вана плохо говорят, — заметила Мон. — Расточительный развратник!

Она, кажется, была готова перечислить все подвиги императрицына племянника, но мне это было неинтересно, и она отправилась на поиски более благодарного слушателя.

Утром праздничного дня опять зарядил дождь, и с редкими перерывами шёл до самого вечера. Так что весь двор собрался в зале Белого Тигра, представлявший собой действительно зал — одно большое помещение, занимавшее всю постройку. Это был не пир, а скорее вечеринка: на столах стояли вино с закуской, кизиловое и настоянное на лепестках хризантем; а также прошло что-то вроде импровизированного концерта. Кто-то играл, кто-то пел, кто-то из императорских наложниц станцевал. То ли я пригляделась, то ли на это раз выступление и в самом деле было лучше, чем в прошлый, но танцы мне в целом даже понравились. Гости поднимали тосты, пили за здравие, процветание и долголетие и дарили друг другу те самые круглые пряники. Мы, слуги, в праздновании, разумеется, участия не принимали, а стояли за спинами своих хозяев. Император пребывал в благостном настроении, смеялся и пошучивал, время от времени одаряя кого-нибудь пряником и благосклонно выслушивая цветистые благодарности. Лица императрицы я не видела, а вот его высочество, на которого я невольно поглядывала время от времени, похоже, скучал. Крутил чарку в пальцах, вежливо хлопал после очередного номера, время от времени отправлял что-нибудь в рот, но вид у него по большей части был отсутствующим. В конце концов он поднялся на ноги и с поклоном попросил у отца-государя разрешения удалиться. Император дёрнул углом рта, но разрешил, добавив, что запрещает отпрыску покидать дворец этой ночью. Вслед за Тайреном с дамской половины зала встала и миловидная женщина с лицом сердечком, в богатом платье. Видимо, это и была принцесса Мекси-Цу. Принц широкими шагами вышел, не оглядываясь на супругу, та в сопровождении трёх дам и несущей её шлейф служанки выплыла следом.

Вскоре уходить засобиралась и императрица. Император, судя по всему, не особо огорчился, даже наоборот, оживился, когда её величество нежным голосом попросила её отпустить. Чжу поспешила подхватить шлейф синего, затканного изображениями летящих журавлей августейшего платья, мы пристроились следом, пропустив вперёд ещё несколько дам. За нашими спинами император громогласно предложил выпить ещё.

Но улице был холод собачий, но всё же я была рада выйти из тёплого, но душного зала, пропитанного до самых балок благовонным чадом. Видимо, пока мы были внутри, прошёл ещё один дождик, и теперь за шиворот с деревьев падали редкие ледяные капли. Идти было недалеко, и вскоре мы уже помогали её величеству разоблачаться перед сном. После чего прошли в заднюю комнату, чтобы выпить свою порцию хризантемового вина и съесть приготовленные для нас пряники с изображениями зайцев на верхней корочке и сладкой начинкой внутри.

— У меня из сладких бобов!

— А у меня с миндалём!

— А у меня... ой, из лотосовых семян!

Мне достался пряник с боярышником и какими-то лепестками, а в самой серёдке к тому же обнаружился запечённый желток утиного яйца. Сами пряники были здоровенными, в ладонь величиной, и толстыми, так что один вполне мог заменить целый ужин. Кроме него, я съела парочку помело и решила, что жизнь в общем и целом не такая уж плохая штука. От вина появилась лёгкость и покалывание в кончиках пальцев, и я решила перед сном немного прогуляться ещё разок. Недалеко, по дворику или по террасе.

На террасе висели горящие фонарики, в их свете сырая листва казалась ещё более золотой, чем была на самом деле. Во дворике валялись опавшие листья, которые уборщики, обычно принимавшиеся за дело перед рассветом, ещё не успели смести. Откуда-то издалека доносилось пение, и я, почувствовав любопытство, вышла из двора наружу и прислушалась. До сих пор я здесь не слышала хорового пения, однако сейчас пели именно хором, и довольно слаженно. Звуки летели со стороны казармы у ворот дворца, а когда я пересекла галерею и вышла почти к самым воротам, то смогла разобрать и слова:

Достигнув в жизни счастья,

Испей его до дна,

Пусть полон будет кубок

Под молодой луной.

Мне небом дар отпущен,

Чтоб расточать его.

Истраченным богатством

Я овладею вновь.

Быка зажарим, други,

Но для веселья нам

Сейчас же надо выпить

Заздравных триста чаш.

— Ведь могут же, когда хотят, — сказала я стволу ближайшего дерева.

— Могут что?

Я вздрогнула. В тени, отбрасываемой галереей, оказывается, стоял ещё один человек. Потом он сделал шаг в сторону и вышел на место, куда доставал свет факелов, горевших у казармы.

— Ваше высочество, — я уже не удивилась. Плюхаться на колени мне показалось неуместным, так что я просто поклонилась.

— Гуляешь на ночь глядя?

— Я просто решилась пройти перед сном, ваше высочество.

— Ясно. Так что они могут? И кто "они"?

— Сочинители песен. Все песни, которые я слышала до сих пор, были унылыми.

— Даже те, исполняют придворные музыканты?

— Тех я вообще не могу оценить, ваше высочество. Я женщина простая, для меня их исполнение слишком изысканно.

Принц фыркнул.

— А вы, ваше высочество...

— Что?

— Вы тоже решили прогуляться?

— Пообещай, что никому не скажешь.

— Клянусь, — кивнула я, чувствуя себя заинтригованной.

— Я был вон там, — он кивнул на казарму. — Как ты заметила, там сейчас веселье, не то, что во дворце. Ну и тоже вышел пройтись.

— А-а...

Мы немного помолчали.

— Я должна ещё раз поблагодарить ваше высочество, — сказала я наконец.

— За что?

— За благородство, которое вы проявили в отношении меня.

— А... Ты о том последнем разе? — после короткого замешательства сообразил Тайрен. — Забудь. Уверен, многие сочли бы, что я проявил не благородство, а мягкотелость.

— Почему?

— Ну, любви принято добиваться, за неё принято сражаться... А не отступать по первой же просьбе.

— Ну, не знаю, — проворчала я, покрепче обхватывая себя руками. — Добиваться имеет смысл, когда есть ответная склонность. А если склонности нет, то это просто упрямство. Или самодовольство, отказ признать, что ты вовсе не такой прекрасный и замечательный, как привык о себе мнить. Но во втором случае добиться своего можно разве что грубой силой, а это никого не красит. В первом же случае человек, к вам благосклонный, найдёт способ дать это понять.

— А если девушка сама не знает, чего хочет? Бывает же и такое.

— Ваше высочество, обычно пары-тройки встреч вполне хватает, чтобы определиться. Конечно, это не значит, что девушка за это время обязательно вот так прямо и влюбится, но, во всяком случае, поймёт, что мужчина не вызывает неприязни.

Тайрен ещё немного помолчал, пристально глядя на меня. Налетел порыв ледяного ветра, и меня пронизала дрожь.

— Замёрзла? — заметил он.

— Да, ваше высочество.

— Тогда почему бы нам не пройти куда-нибудь, где теплее? — он приглашающе протянул руку.

— Только не в казарму! — быстро сказала я.

— За кого ты меня принимаешь? — беззлобно усмехнулся Тайрен. — Я ещё не сошёл с ума — вести девушку в толпу пьяных мужиков.

От него самого пахло вином, но пьяным он не выглядел. И что-то это мало похоже на оставление в покое, подумала я, когда он обхватил меня за плечи. Но бок у него был тёплый, рука тоже, и выворачиваться мне отнюдь не хотелось, наоборот, хотелось прижаться к нему покрепче. А вслед за этим мелькнула шальная мысль: а что, если и в самом деле переспать с ним разок? Авось удовлетворит любопытство и отстанет. А так парень видный, отвращения не внушает. В конце концов, грех не беда, молва нехороша. Если удастся сохранить всё в тайне, едва ли я пострадаю.

Мы двинулись куда-то по галерее, мимо покоев императрицы, а потом сошли с неё и начали подниматься по склону вверх. Вслед нам летела песня:

Изысканные яства

Не следует ценить,

Хочу быть вечно пьяным,

А трезвым — не хочу.

Так повелось издревле -

Безмолвны мудрецы,

Лишь пьяницы стремятся

Прославиться в веках.

Зал Небесной благосклонности тоже остался в стороне. Ещё немного, и впереди показалась стена с воротами.

— Да это же купальни!

— Ну да. А что?

— Но... Там же сейчас никого нет.

— Так ты же хотела тайны? К тому же там точно тепло, — Тайрен подмигнул. — И есть горячая вода. Чтобы кое-кто мерзлявый не подхватил простуду.

Я невольно улыбнулась. Что ж, купальни так купальни, место не хуже любого другого.

— Странно, — задумчиво добавил он. — Ты же вроде с севера, должна быть привычна к холоду.

— Я привыкла тепло одеваться, ваше высочество.

Ворота были заперты, но в них была калитка, которая легко открылась. Дверь купален тоже уступила нажиму. Поразительная беспечность, подумала я. А впрочем, кто тут будет красть? Чужакам на территорию дворца вход заказан, а слуги, во-первых, достаточно запуганы, а во-вторых, им-то замки не особо-то и помеха, если очень захочется, они найдут способ сюда проникнуть.

Влажное тепло окутало меня с ног до головы, и я прямо почувствовала, как съёжившиеся клеточки моего тела впитывают его и расправляются. Потом по телу прошла последняя короткая дрожь — словно холод выходил из тела.

— Неужели ещё мёрзнешь? — Тайрен, конечно, заметил, ведь он продолжал крепко прижимать меня к себе.

— Наоборот, ваше высочество.

Впрочем, потом ему пришлось меня выпустить, чтобы я могла зажечь лампу — похоже, ему и в голову не приходило, что подобные вещи можно сделать самому, когда рядом есть кто-то ещё. Хотя у меня до сих пор возня с огнивом и трутом вызывала серьёзные затруднения, но он терпеливо ждал, пока я высеку искру, раздую огонёк и только после этого зажгу заправленный маслом светильник. Тусклый колеблющийся свет озарил уже знакомую комнату с бассейном. Фонтанчики по его краям выпевали свою однообразную песенку.

— Не хочешь? — Тайрен кивнул на бассейн.

— Э... нет. Хотя...

Я стащила чулки и туфли и опустила ноги в горячую воду, аккуратно сев между двух фонтанчиков так, чтобы струйки не попадали на подвёрнутый подол. Принц опустился рядом на пол, скрестив ноги. Странно, но почему-то сейчас в его присутствии мне было вполне уютно.

— Почтенный настоятель Чжа показал мне записи, которые сделал по твоим рассказам о твоей стране, — сказал Тайрен.

— Правда? А я думала, что вы его пригласили, чтобы проверить, не оборотень ли я.

— И для этого тоже, — легко согласился он. — Но и расспросить тебя ему тоже было интересно. По-хорошему тебя бы надо показать чиновникам из Министерства церемоний — это они обязаны собирать знания о дальних странах. Но кто ж мог подумать, что женщина может обладать ценными сведениями! Скажи, кому пришло в голову, что женщин надо учить наравне с мужчинами?

— Ну... Это не было идеей кого-то одного. Просто в какой-то момент возобладала точка зрения, что учиться нужно всем.

— И давно это у вас?

— Не очень. Лет сто примерно.

— И каковы последствия для государства?

— Ну... Хорошие, — я пожала плечами. — Во всяком случае, если кризисы и случались, то они точно не были связаны с переизбытком образования.

— И как у вас теперь поддерживают порядок в семьях?

— Простите?

— Женщины не пытаются лезть в дела мужей и братьев? Поучать их, считая, будто они знают лучше?

Я не удержалась и хихикнула. Нет, пожалуй, если я сейчас начну рассказывать ему о достижениях феминизма, он меня не поймёт.

— Что смешного?

— Ничего, ваше высочество, простите. Всё просто. У меня на родине как раз в этот столетний период было две очень разрушительных войны. Таких, что мужчин стало не хватать — они или воевали, или лечились от ран, или и вовсе погибли. И тогда женщинам пришлось выполнять мужскую работу и даже занимать мужские должности. Просто потому, что больше было некому.

— Что, были женщины-чиновники?!

— Угу.

Тайрен покрутил головой, видимо, изумляясь творящимся на свете чудесам.

— Отчасти распространение образования было связано с этим, — добавила я.

— Видимо, у вас немногочисленное население.

— Ну... в общем, да. Чем северней страна, тем меньше в ней людей. Потому что жизнь тяжелее.

Принц задумчиво кивнул. Было видно, что теперь пазл для него сошёлся, и ранее выламывающийся кусочек наконец гармонично совместился с общей картинкой.

— А в империи как с образованием? — спросила я. — Женщин хотя бы читать-то учат?

— Тех, что благородного происхождения — да. Читать, считать, литературе немного. Танцам, музыке, облавным шашкам и другим играм. Иногда ездить верхом и играть в поло. И этого больше чем достаточно.

Я промолчала. Что с них взять, и на моей родине так считали не в таком уж далёком прошлом.

— Да... Вот уж не думал, что буду обсуждать с девушкой государственное устройство, — задумчиво, явно для себя, проговорил Тайрен.

— Да и я никогда не думала, что буду говорить на такие темы с настоящим принцем.

Он усмехнулся.

— Настоящий принц, да... — Тайрен прикусил губу. — Но когда-нибудь... Когда-нибудь я стану императором. Кто бы что ни говорил. Десять тысяч лет его величеству, но когда-нибудь...

Я на всякий случай попыталась прикинуться шлангом. Не знаю, как квалифицируются эти слова с точки зрения местных законов, есть ли в них что-то предосудительное, и насколько, но лучше уж при таких разговорах не отсвечивать. Если нет возможности сбежать.

— И тогда они поймут. Непочтительный сын, ха! Даже самый почтительный из сыновей имеет право высказаться, если отец сбился с пути. Государь всё говорит о древних установлениях, о добродетели первых владык. Но при первых владыках не было бунтов и голода, и деньги не обесценивались раньше, чем их отольют! При них и денег-то не было. Это ли не знак Неба, что в империи что-то не так?

Он моргнул и посмотрел на меня.

— А ты что думаешь?

— Ну... Я не знаю, что происходит за пределами Внутреннего дворца. Так что ничего не могу сказать.

— А ничего хорошего там не происходит, — хмуро сказал принц. — Говорят, что если государь добродетелен, то всё устраивается само собой и дела идут своим чередом. А раз не идут — значит, государь не добродетелен? И при чём тут тогда я?

— Кто говорит? — вздохнула я. Вот уж не было печали, утешать его высочество в его обидах на родителя.

— Да все. И священные книги, и философы, — Тайрен полузакрыл глаза и произнёс, явно что-то цитируя: — Когда в мире множатся запреты, тогда в народе становится больше сирых и убогих. Когда в народе множатся орудия войны, тогда и сгущается мрак над дворами и царствами. Когда среди людей появляются много хитроумных и многознающих, тогда и перестают случаться чудесные вещи. Чем строже указы и методы, тем больше воров и разбойников. Вот почему мудрый говорит себе: я освобождаюсь от стремления совершать, и люди сами собой меняются к лучшему; я стремлюсь к тишине и покою, и люди сами собой приходят к порядку; я не ведаю делами управления, а люди сами по себе обретают достаток; я освобождаюсь от привязанностей и страстей, и люди сами собой обретают простоту и естественность.

— Ну-у... — снова протянула я. — Как философское учение, в частной жизни, оно, может, и неплохо. Не лезь к другим, занимайся собой. Но если речь идёт о реальном управлении государством... Все те, кто рассуждают о том, что якобы можно создать идеальный порядок и тогда всё пойдёт само собой, не учитывают одного — человеческой природы.

— По твоему, человеческая природа препятствует порядку?

— А разве нет? Дети пытаются отбирать друг у друга игрушки раньше, чем начинают ходить и говорить. Никто их этому не учит, сами доходят. Отсутствие воровства, грабежей и разбоя возможны лишь в том случае, если вообще нет собственности, и всё считается общим.

— Вот! Именно так и жили в древности. А потом люди всё начали усложнять, следовать своим страстям, утратив простоту, и всё стало портиться.

— И это было неизбежно. Потому что там, где всё общее, не может быть достатка. Как только появляется избыток чего-либо, тут же появляются желающие присвоить его себе. И присваивают. И начинается расслоение — одни становятся богаче, другие беднее...

— Говорят, что на южных островах, откуда привозят экзотических птиц и розовое дерево, в избытке плодов, но местные дикари живут в бедности...

— Ключевое слово — в бедности, ваше высочество.

— Однако они как-то могут сохранять свою бедность.

— И своё дикарство. Там ведь нет государств, не так ли?

— Нет. Они живут племенами. Как горцы за западными перевалами.

— Вот то-то и оно. Считать всё общим могут дикари. Но... — я немного подумала, как сформулировать свою мысль, если я не знаю, как по местному будет "общество" и "частная собственность". — Как только люди перестают быть дикарями, они начинают считать своё имущество — только своим. И стремиться к его преумножению. Тем или иным способом. И появляется необходимость в законах, которые ограничивали бы эти способы. Не грабежи появились от того, что возникли законы, а законы возникли, когда появились грабежи!

— Ты говоришь совсем как легисты, — Тайрен придвинулся ближе и опустил руку в воду. — Твой учитель, часом, был не легист?

— А кто это, ваше высочество?

— Философы, которые утверждают, что человек дурён по самой природе своей, и заставить отказаться от зла его можно только твёрдым надзором и жестокими наказаниями.

— Жестокости я не люблю. Так что я не легист.

— Но ведь ты утверждаешь, что воровство и разбой в природе человека, разве не так?

— Но и милосердие, и щедрость, и сострадание — тоже в природе человека! Человек — существо противоречивое. Он может быть и хорош, и дурён. И это может быть один и тот же человек.

— То есть наказывать не надо?

— Почему же, надо, но во всём следует соблюдать меру. Не надо относиться к человеку как к преступнику, пока он ещё ничего не совершил. Подавляющее большинство людей всё же не преступники. Но и искушать вседозволенностью тоже не стоит.

Я сделала паузу, ожидая очередного вопроса, однако принц молчал. Я подняла взгляд. Тайрен смотрел на моё лицо, точнее сказать — на мои губы. И меня как-то внезапно бросило в жар, когда я увидела этот горящий взгляд.

— Вседозволенность... Преступления... — проговорил Тайрен. — Небо, на какую ерунду мы тут время тратим!

Он внезапно, рывком прижал меня к себе и крепко поцеловал. Так внезапно, что все мысли вылетели у меня из головы, я смогла только испуганно упереться ладонями ему в грудь в инстинктивной попытке вырваться. Ага, чёрта с два. С таким же успехом можно было разжимать объятия каменной статуи. Он просто продолжал меня целовать и разжал руки, лишь когда я издала протестующий звук. Я поспешила отодвинуться, больше не обращая внимания на льющуюся рядом воду.

— Тальо, — произнёс он и попытался коснуться ладонью моей щеки, но я отпрянула. Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга.

— Я разочарован, — холодно произнёс Тайрен наконец и поднялся. Я моргнула, не зная, что сказать. — Можешь остаться здесь, если хочешь. Но не беспокойся, больше я тебя не потревожу. Забудь обо всём.

Это прозвучало как требование подписки о неразглашении. Ответа он, впрочем, дожидаться не стал, а резко развернулся и вышел, оставив меня в состоянии растерянности и даже немного чувства вины.

14.

Когда топорище ты рубишь себе

Ты рубишь его топором.

И если жену избираешь себе —

Без свах не возьмёшь её в дом.

Когда топорище рублю топором,

То мерка близка, говорят.

Увидел я девушку эту — и вот

Сосуды поставлены в ряд!

Ши цзин (I, XV, 5)

И действительно, после этого принц исчез. Нет, конечно, он продолжал обитать в Светлом дворце, и до меня долетали слухи о его похождениях: он с друзьями отправился на охоту, он пригласил прямо во дворец певичек, чем в очередной раз вызвал гнев отца, он выиграл в конное поло... Но рядом со мной он больше не появлялся, и спустя недельку я уверилась, что это действительно конец. Конец так и не состоявшегося романа.

И, странное дело, я почувствовала грусть, хотя ещё совсем недавно думала, что обрадуюсь. Как бы там ни было, а Тайрен был единственным человеком, с которым можно было поговорить на действительно серьёзные темы. Патриархальный мир давал так мало пищи для женского ума, во всяком случае, если ты не богатая аристократка, и в этих условиях принц-наследник как-то незаметно стал для меня отдушиной. Которой я теперь лишилась.

Между тем императорская чета и двор засобирались обратно в столицу. Мы неспешно укладывали вещи императрицы, на хозяйственном дворе осматривали кареты и повозки, помещения потихоньку запирались. Забежал Аль Широнг, уже сменившийся со своего дальнего караула, подарил мне шпильку со стеклянным навершием в виде цветочка, рассказал, что у них перед отбытием проводится смотр, и снова убежал. А вечером того же дня Чжу позвала нас в последний раз посетить купальни.

— Ну и как этот твой гвардеец? — лениво спросила она у меня, когда мы уже пополоскались в бассейне и валялась на лавках, остывая после горячей воды.

— А что мой гвардеец?

— Он ещё тебя не берёт?

— Нет.

— Что ж ты так...

— Я?

— Ну да. У тебя такая возможность отсюда выбраться, а ты ушами хлопаешь.

— Куда выбраться? — поинтересовалась я. — В наложницы, как нагадали ваши иголки? Завидная участь, ничего не скажешь.

— Думаешь, Боковой дворец лучше?

— Боковой дворец? — так назывались дворцовые службы.

— Ага. Куда ты ещё угодишь, когда состаришься или надоешь государыне? Ты не любимая служанка, а чтобы ранг повыше получить, надо хотя бы читать уметь. Или ещё какой-нибудь талант, готовить там, или шить лучше всех... Да и в главные жёны тебя едва ли кто-нибудь возьмёт. У тебя ни родни, ни приданого... Ни, уж прости, красоты. Так что давай, не зевай. Гвардеец — хороший шанс.

А в самом деле, подумала я. Я что, действительно намерена всю оставшуюся жизнь подносить чай и стелить чужую постель? Чтобы потом когда-нибудь отправиться на кухню, и отнюдь не поварихой? До сих пор я просто плыла по течению, пытаясь приспособиться к столь резкой перемене в моей жизни и как-то адаптироваться к чужому миру. Но не пора ли уже начать не просто выживать, а что-то делать для себя?

Но, конечно, не идти замуж за солдата, который хоть и очень мил, но интересен разве что тем, что может дать справку по местной мифологии. Если уж пробиваться, то надо это делать своими силами. Я никогда не собиралась становиться чем-то выдающимся, ни в своём мире, ни тем более в этом, дававшем куда меньше возможностей для таких серых мышек, как я. Всё, чего я хотела достичь — это уверенности в завтрашнем дне. Иметь верный кусок хлеба и крышу над головой, и при этом желательно не зависеть от мужчины.

Так что там сказала Чжу — нужно уметь читать? Дельная мысль, у грамотной женщины во дворцовом хозяйстве действительно открываются определённые перспективы. Работать с документами я умею, бухгалтерский учёт мне знаком, и с арифметикой, слава богу, всё в порядке. Дело за малым — найти учителя. Сама я местную грамоту едва ли освою.

Значит, цель номер один — освоить чтение и письмо, для чего нужно убедить кого-то, уже владеющего этим искусством, давать мне уроки. Но как? Чем доказать свою полезность? Да и складывать все яйца в одну корзину не стоит, нужно какое-то ещё умение, которое выделит меня из всех остальных. Вот только какое? Давай, Наталья, соображай, что ты умеешь делать такого, что уместно для женщины, и чем ты владеешь лучше местных. Готовить? Подарить им новые рецепты блюд? Однако все мои навыки готовки были рассчитаны на электроплиту и микроволновку, к здешним печам и очагам я не знала даже с какой стороны подойти. Массаж? Куда уж моим жалким попыткам после незаконченных курсов против здешних мастериц. Рукоделие? Я не слишком любила работать руками. Да, я училась вышивать и вязать, но всё это было для меня развлечением, которым я занималась под настроение, от случая к случаю. Едва ли я смогу хотя бы повторить здешние тонкие вышивки, а уж ткачество для меня и вовсе тёмный лес. Кройкой же и шитьём я и вовсе никогда не занималась, кроме как в школе, на уже прочно забытых уроках труда.

Так, стоп. А вязание?

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, видела ли я тут хоть одну вязаную вещь. Но так и не вспомнила. Здесь было распространено узелковое плетение, что-то вроде нашего макраме — получившимся подвесками из нитей и шнуров, как правило, с длинными кисточками, украшали одежду и предметы обихода. А вот вязать никто не вязал. Даже чулки были сшитыми из шёлка или полотна.

Так может, попытаться стать первооткрывательницей? Достать нитки едва ли станет проблемой, а крючки или спицы... Ну, должна же где-то во дворце быть и кузница. На худой конец сойдут и деревянные. Надо будет спросить Чжу, она наверняка знает, какие мастера есть среди придворной обслуги. Ну а тёплые носки по нынешней погоде ни для кого лишними не будут. Можно будет попытаться шаль связать, а там, чем чёрт не шутит, и на что-нибудь более сложное замахнуться...

Значит, решено. Добываем всё необходимое, начинаем в свободное время изготовлять носки, шарфы и варежки и пытаемся для начала заинтересовать ими хотя бы подруг. А там посмотрим, как пойдёт. Ну и о поисках возможного наставника грамоты не забываем.

Однако все мои планы и расчёты оказались ненужными. Уже на следующий день, как раз накануне отъезда, меня позвали к императрице. С утра к ней как раз зашёл сын, и меня отослали — видимо, чтобы не портить мои уродством настроение его высочеству. А после его ухода прибежала Чжу с квадратными глазами и сказала, что государыня срочно хочет меня видеть.

Взгляд её величества мне не понравился сразу. Уж очень он был... изучающим, оценивающим даже. Так не смотрят на прислугу.

— А ты тут даром времени не теряла, — задумчиво произнесла императрица, когда я поклонилась.

Я лишь хлопнула глазами, не найдясь, что ответить. Оставалось надеяться, моё молчание не будет сочтено недостатком почтительности.

— Как же тебе удалось? — императрица тронула губу мизинцем с длинным ногтем. — А, впрочем, неважно. Ты счастливица, Тальо. Мой сын выразил желание взять тебя в наложницы. Надеюсь, ты окажешься достойной той чести, которую он тебе оказал.

Вот это и называется: как обухом по голове. Тайрен, ты сама последовательность!

— К своим новым обязанностям приступишь после возвращения в Таюнь, — к счастью, императрица не стала дожидаться, пока я подберу челюсть и выдавлю какие-то слова благодарности. — Там тебе приготовят все необходимое. Иди. Надеюсь, ты не заставишь меня пожалеть об оказанном тебе благодеянии.

На это оставалось только ответить "Недостойная приложит все усилия, ваше величество" и поклониться до земли. И когда я выходила из комнаты, Чжу отодвинула передо мной дверную занавеску. Как перед дамой.

В передней стояли Мон и Усин. Судя по их лицами с распахнутыми глазами, они всё слышали.

— Тальо... — выдохнула Усин дрожащим шёпотом. И вдруг кинулась мне на шею: — Ой, Тальо! Какая ты счастливая!

Да уж, уныло подумала я. Счастья полные штаны.

Не то, чтобы я боялась, что принц-наследник будет груб и высокомерен со мной. Хотя нет, вру, немножко всё-таки боялась. Но мне совершенно не хотелось становиться одной из гаремных "звёздочек". Я мало что знала о гаремах до того, как попала сюда, но все истории, что я слышала, всегда сводились к тому, что это скопище звереющих от скуки и невостребованности змей и паучих, которые плетут безжалостные интриги за благосклонность одного на всех мужчины, и всегда рады вытереть ноги о соперницу, а то и похуже чего. И, если честно, ничего из того, что я увидела тут, не заставило меня пересмотреть мнение о гареме в лучшую сторону. Да, конечно, здешние женщины не заняты грызнёй двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, но то и дело долетавшие из дворика Процветания и прочих частей Внутреннего дворца слухи свидетельствовали, что грызня вполне себе присутствует. Пусть и отлакированная любезными улыбками, обращениями "сестра" и расшаркиванием перед их величествами. Лучше уж наблюдать за всем этим, оставаясь незаметной и никому не интересной комнатной девушкой. Со служанками я всё-таки была на равных. Но как-то меня встретят аристократки — подруги принца?

А когда любопытство его высочества будет удовлетворено, я навсегда останусь где-то в недрах Внутреннего дворца, как забытая на дне сундука вещь. И что, если к тому времени у меня родится ребёнок? Ладно, девочка, хотя что-то мне подсказывает, что жизнь принцесс здесь отнюдь не сказка. А если мальчик? Помнится, турецкие султаны на всякий случай устраивали секим башка всем своим братьям. А как тут принцы делят трон, если их несколько, и они от разных женщин?

— Иди за мной, сестра Тальо, — возникшая в дверях управительница Светлого дворца прервала мои размышления. И эта уже в курсе, раньше она меня сестрой не называла.

Ладно, думала я, поспешая за женщиной куда-то на улицу, ладно. В конце концов, наложница, тем более наследного принца, а в перспективе императора — это, что ни говори, статус. Как бы там дальше ни сложилось, дальше дворика Процветания не окажусь. Я ведь хотела получить гарантированный кусок хлеба? Вот тебе, пожалуйста, твой кусок, вернее, учитывая местную специфику, чашка риса. Мгновенно и опять без каких-либо усилий с твоей стороны. В пору поверить в покровительство персонального ангела — или демона, который выполняет все мои пожелания. Но лукаво преподносит свои подарки так, как сам считает нужным.

— А куда мы идём?

— Устрою тебя на ночлег во дворец Венчиков цветов, — отозвалась управительница. — Не со служанками же тебе теперь ночевать. И придётся тебе ехать в Таюнь в карете придворных дам, никто же не рассчитывал на ещё одну наложницу...

Я представила себе, что на два дня окажусь запертой в тесной коробке с этими... Ладно, переживу как-нибудь.

— Тогда мне надо собрать вещи...

— Зачем? — она удивлённо оглянулась. — Служба Жилых покоев снабдит тебя всем необходимым. Ты же не потащишь в Восточный дворец те тряпки, в которых пыль вытирала?

Ну да, зачем мне теперь униформа прислуги. И всё равно мне претила мысль, что я снова лишусь всего, как тогда, когда только-только перенеслась в этот мир. И даже уже дважды — во Внутреннем дворце меня тоже одели заново, и где теперь те вещи, в которых меня когда-то представляли императрице и старшим супругам? Не то, чтобы я была сильно привязана к тому, что успела приобрести, но... Было в этом что-то... как будто рабыню продают. Которая сама вещь, и потому собственное имущество ей не положено.

— И всё же есть кое-что, что я хотела бы сохранить, — упрямо сказала я.

— Что ж, — управительница пожала плечами. — Пришлёшь девушку из Восточного дворца. Если ты у его высочества в милости, может, к тебе сразу служанку приставят, будешь её гонять, куда захочешь.

— Я и сама могу сходить.

— Ишь ты какая. У тебя там что, нефриты и жемчуга? Ладно, шучу. До вечера ещё далеко, можешь сходить и забрать.

А в комнатке ближних служанок императрицы меня встретили горькие рыдания. Рыдала Усин, а Чжу и Мон тщетно пытались её успокоить.

— Что случилось?

— Да кое-кто не сумел съесть язык, — осуждающе отозвалась Мон.

— То есть?

— Мы про тебя говорили. Точнее, дамы про тебя говорили, и Юнэ Маней там была. Ну, что никто не ожидал, и всё такое. А вон она, — Мон ткнула пальцем в всхлипывающую товарку, — возьми да и брякни — да не то чтобы ничто не предвещало, я их с принцем Тайреном видела вдвоём во время переезда... Ну, Маней, конечно, государыне пересказала. Так что вызывает её величество нашу Усин и спрашивает: а правда ли, что ты знала о том, что его высочество проявляет интерес к одной из моих девушек, и никому не сказала? Усин в ноги ей упала, что, мол, не знала, что это так важно, да не хотела тревожить её величество пустяками... А её величество ей — что пустяки, а что нет, это мне решать, милочка, твоё же дело — доложить. А раз ты такая молчаливая да скрытная, то отправляйся-ка ты в Боковой дворец, там, говорят, немногословие ценят. Вот так вот!

Я потрясённо промолчала.

— Как же я теперь?.. — Усин отчаянно хлюпнула покрасневшим носиком. — Там же... Там же...

Я прикусила губу. Пусть это и не моя вина, но произошло всё из-за меня. Из всех девушек-подружек Усин успела стать мне ближе всех, и теперь я чувствовала себя обязанной хотя бы попытаться ей помочь. Не говоря уж о том, что её было просто по-человечески жалко.

— Усин... Не плачь. Хочешь... хочешь, я попрошу его высочество позволить мне взять тебя с собой?

15.

Сколько малых звёзд на небосводе!

Ярких — три иль пять на весь Восток.

К князю я спешу, лишь ночь приходит...

С князем я — рассвета близок срок...

Звёздам дал иное счастье рок.

Много малых звёзд на небосводе,

Светит Мао, Шэнь уже видна.

К князю я спешу, лишь ночь приходит, -

Одеяло принесёт жена...

Звёзд судьба и наша — не одна!

Ши цзин (I, II, 10)

— Прочтите это, — господин Фон, Наставник Восточного дворца, протянул мне свиток. Я развернула. Столбцы иероглифов зарябили перед глазами.

— Читайте же.

Я облизнула губы.

— Эм... Император... Императора звали Шун-жу, добродетелью он был похож...

— Подобен.

— Подобен Небу, а... Знаниями?

— Покажите... Да, знаниями.

— Знаниями подобен... э-э...

— Давайте, Тальо, вспоминайте. Мы с вами вчера изучили все иероглифы, которые тут есть.

Я мысленно перебрала все слова, которые мы прошли накануне. Сами-то их я помнила, а вот написание... Какое из слов подойдёт в данном случае?

— Духам?

— И не просто духам, а... каким? Ну? Небесным духам. Небесным духам, Тальо.

— Знаниями подобен небесным духам. Люди летели... э... стремились к нему как к солнцу, взирали на него как на... на... облако...

— И не просто облако, а какое?

— М-м...

— Вспоминайте, вспоминайте. Вы всё это знаете.

— Благословенное?

— Нет.

— Изобильное?

— Нет. Ну, что с вами делать? Благодатное облако.

Я тяжело вздохнула. Проклятые иероглифы не желали укладываться в голове. Насколько всё-таки проще звуковое письмо! Выучил тридцать три буквы, научился складывать их в слоги — и наслаждайся, худо-бедно, но прочтёшь. А здесь... Каждое слово обозначалось собственным значком, и все приходилось тупо зубрить, потому что моему европейскому мозгу просто не за что было в них зацепиться. Да, некоторые действительно походили на рисунки, и их было запомнить легче всего: иероглиф "ограда" изображал четырёхугольник, иероглиф "человек" действительно напоминал шагающего человечка, иероглиф "росток" при некотором воображении можно было счесть похожим на растение с листьями или веточками. Но таких было относительно мало, а дальше начиналась полная невнятица. Которая усугублялась тем, что многие понятия передавались двумя иероглифами, вписанными друг в друга, и при этом сходство с уже выученными ничем не помогало. Почему, если вписать в иероглиф "женщина" иероглиф "лошадь", то получится слово "мама"? Предполагается, что матери пашут как лошади? А почему, если добавить к иероглифу "лошадь" иероглиф "человек", то получается не "всадник", а "вечность"? Где логика?

А если к этому прибавить тот факт, что многие иероглифы в зависимости от контекста имели разное, иногда довольно широко варьирующееся значение, а одно и то же понятие могло записываться разными иероглифами, то ничего удивительного, что чтение даже простейшего текста превращалось в увлекательный квест "разгадай ребус".

Мучилась я и из-за каллиграфии. Мой почерк никогда не был особенно красив, но я как-то не переживала по этому поводу — всё равно большая часть переписки шла по компьютерам и прочим гаджетам. Здесь же по красоте письма судили чуть ли не обо всём человеке. Каллиграфия, к моему удивлению, ценилась выше, чем живопись, и вот я часами корпела, стараясь добиться, чтобы написанные мной знаки перестали напоминать раздавленных насекомых. Простая черта и черта с крюком. Циклический знак. Откидная туда, откидная сюда. Точка вправо, точка влево — я бы назвала их запятыми, но это были не знаки препинания, а части самого слова. И не дай бог что-нибудь перепутать, нарисовать крючок или точку не в ту сторону: в лучшем случае получится бессмыслица, в худшем — смысл иероглифа может поменяться кардинально.

Одно хорошо — написав один и тот же иероглиф тысячу раз, его уж как-нибудь запомнишь.

А с запоминанием была прямо беда-беда. Уж что я только не делала: и пыталась выстраивать цепочки ассоциаций, и выспрашивала о происхождении иероглифов, надеясь понять, из каких графем состоит каждый, и даже пыталась составить собственный словарик. Правда, я тут же столкнулась с вопросом: по какому признаку группировать в нём слова? Со звуковыми-то всё ясно — по алфавиту, а тут? А ведь нужно расположить их так, чтобы можно было быстро найти в случае необходимости. Я пыталась по смыслу, и это срабатывало, пока выученных знаков было немного. Однако чем больше расширялся круг изученных слов, тем больше смыслов приходилось учитывать, и тем труднее было пользоваться моим словариком. В конце концов я его почти забросила, полагаясь лишь на свою память, которая то и дело подводила. Показывает мне наставник Фон новые иероглифы — вроде запомнила. В конце урока повторили без запинки. Прихожу на следующий день и гляжу ни них, как баран на новые ворота. И чувствую себя безнадёжной тупицей. Почтенный Фон Да проявлял прямо-таки ангельское терпение, раз за разом повторяя со мной одно и тоже. Я бы на его месте ученицу с такой дырявой памятью уже давно бы послала куда подальше. А ведь он — Наставник Восточного дворца, учил ещё самого Тайрена. Но вот возиться с наложницами ему до сих пор не доводилось, все они попадали во Внутренний и Восточный дворцы уже будучи грамотными. Кроме меня.

В общем, поспорить с грамотой могла только музыка. Меня начали учить играть на пипе — это было что-то вроде лютни, которую полагалось упирать в колено, держа вертикально, и так перебирать струны. Поначалу мне было любопытно, я в жизни не играла ни на каком инструменте, но вскоре надоело хуже горькой редьки. Пальцы после этих уроков болели, наставница Тэн уходила недовольная, так и не сумев добиться от меня ни чистоты нот, ни должного выражения и темпа, а я в очередной раз оставалась с чувством своей полной бездарности. Нечем мне было похвастаться и в игре в облавные шашки — у нас бы их, вероятно, назвали "го": фишки двух цветов ставили на расчерченное клетками поле, но не на сами клетки, а на пересечение линий, стремясь занять как можно больший кусок поля, и вытеснить с него соперника. Увы, стратегические игры мне не давались. Когда-то дедушка пытался научить меня шахматам, но я никогда не могла просчитать игру дальше, чем на один-два хода вперёд. И с шашками было то же самое. Я выучила правила и основные комбинации, но дальше этого дело не двигалось.

И потому чем дальше, тем больше меня подмывало устроить бунт. Ладно, чтение и письмо необходимы, это я понимала, так же как и то, что для овладения ими нужна практика, практика, и ещё раз практика. Но вот без музыки и шашек я вполне спокойно проживу. В конце концов, его высочество ценит меня не за это. Музыкантш и игроков не чета мне в его распоряжении и так хватает. Однако местный обычай гласил, что дама должна владеть всеми четырьмя Сокровищами изысканного отдохновения: музыкальными инструментами, кистями для письма, книгами и игральными фишками, и пойти против него я пока не решалась.

В общем, единственное, что мне нравилось, и в чём я более-менее успевала, были танцы. На них можно было отключить голову и просто плавно двигаться под музыку. На чувство ритма я не жаловалась, координация у меня тоже была на уровне, и тут наставница Тэн даже иногда меня хвалила. К тому же это была отличная возможность размяться после многочасового корпения за столом или с пипой.

— Это танец о героической смелости, — говорила наставница Тэн, когда мы разучивали танец под названием "Бой императора". — Он символизирует дух бесстрашия, стремящийся только вперёд. Обладает огромной силой, если уметь исполнить его как следует.

Я кивала, хотя, на мой взгляд, эти плавные, совершенно не похожие на боевые движения с таким же успехом могли бы символизировать полёт бабочек. Однако я никогда не претендовала на то, чтобы разбираться в заложенных в искусстве подтекстах. Была у меня подруга в студенческие годы — страстная балетоманка. Потом мы как-то разошлись, но всё же иногда встречались и переписывались. И встречались чаще всего в именно в театре.

— Натусик! — восторженно трещала она после спектакля. — Это был Абсолют! Как Сидоренко чеканит — сильно, остро, с блеском! Зябликова, правда, диагональ в музыку доделать не смогла, но, думаю, сможет. Ким летает! Прыжки у него — это что-то. И вращения не хуже. Осанка, руки, ноги, увязка тела!.. А Симицкая! И у неё не о любви, у неё об очищении огнём. О доверии, предательстве и отчаянии. Это вам не какая-нибудь Белик, которая в прошлый раз вышла умирать не лебедем, а грифом. Зрелище было душераздирающее!

И я тоже кивала, хотя честно не видела никакой разницы между двумя исполнительницами. Если бы Даша могла увидеть "Бой императора", она бы, вероятно, и в нём углядела какие-нибудь мраки и глуби, мне недоступные.

В любом случае, до танцев пока ещё было далеко. Сперва мне предстояло домучить жизнеописание древнего императора Шун-жу, наследника легендарного Первого императора, спустившегося с Небес на землю на драконе. Впрочем, это я определила Первого императора с его наследником вкупе в легендарные, для местных же они были самыми что ни на есть реальными. Однако не успели мы с наставником Фоном добраться и до середины свитка, как в дверях возникла Усин.

— Его высочество призывает наложницу Тальо к себе, — с поклоном доложила она.

Ясно, его высочеству снова захотелось поболтать. Я вскочила с чувством школярского облегчения. Усин с ещё одним подобающим поклоном отступила в сторону, пропуская меня вперёд — на людях мы были вынуждены соблюдать этикет. Теперь на ней было не красное, а зелёное платье — именно такова оказалась униформа прислуги Восточного дворца, и даже крыша в нём была крыта не жёлтой, а тёмно-зелёной черепицей. Зелёный — цвет роста и процветания, именно он и подобает наследнику престола.

Однако в покоях его высочества почему-то оказалось пусто — видимо, Тайрен куда-то вышел, или, может, срочно позвали. Усин осталась за дверью, а я медленно обошла обширную переднюю комнату, прикидывая, чем бы себя занять до его возвращения. Посредине, как и положено, стоял стол Восьми бессмертных с чашами для приношений. Благодаря наставнику Фону я теперь знала не только, как их всех зовут, но и их атрибуты, так что могла различить, в какую чашу для кого наливают и насыпают подношения: чашу Небесного императора украшал четырёхугольник, символизирующий нефритовую табличку, знак верховной власти, чашу Царицы-Матери, повелительницы Запада — схематичный треножник. Уад-гин, заведовавший войной и повелевавший Севером, изображался со свитком и палкой, то есть, простите, алебардой и военным трактатом, Эр-Аншэл Драконоборец, контролировавший разливы рек, смотрел на весь мир всевидящим третьим глазом, Нагши-И-Бу, Хранительница очага, предпочитала ветки ивы в кувшине. Создательница людей Нида почему-то выбрала в свои символы раковину, хотя никакого отношения к морю не имела, если не считать того, что, помимо людей, создала и всех прочих тварей, включая морских. Её супруг, повелитель Востока Зу Мин, изобрёл циркуль, с ним же и изображался, так же как Божественный земледелец, повелитель Юга — с плугом. Впрочем, иногда Земледельца изображали с атрибутами медиков, ведь другой его ипостасью был Эт-Лайль, бог медицины.

Забавно, вдруг подумалось мне, хотя местный пантеон весьма обширен, но до сих пор мне так и не удалось обнаружить в нём бога или богиню любви — любви как чувства, я имею в виду. Была Чистая Дева, покровительствующая плодородию вообще и сексу в частности — чистота в здешних понятиях никак не связывалась с воздержанием. Была Нида, что покровительствовала ещё и браку, была Нагши-И-Бу — не только Хранительница, но и Чадоподательница, чья функция понятна из титула... А вот любви как таковой не было.

Интересно, которая из этих богинь оказалась бы покровительство тому чувству, что испытывает ко мне Тайрен? Чистая Дева, должно быть. Любовником его высочество оказался страстным и энергичным, и даже успел несколько меня утомить. Правда, мой главный страх, что в постели он будет вести себя как грубое животное, думающее только о себе, не оправдался — нет, Тайрен честно заботился о том, чтобы я разделила его страсть. В покои к нему меня позвали в первую же ночь после возвращения из Светлого дворца, не дав даже толком устроиться на новом месте, и я изрядно удивилась горящему взгляду и ясно ощущавшейся дрожи нетерпения, когда он прижал меня к себе. Мальчик дорвался, подумалось мне. Неужели я оказалась первой женщиной, которой ему пришлось хотя бы чуточку подобиваться?

В общем, пока я думала, что интересую принца исключительно как занятный собеседник, мне как-то незаметно для себя самой удалось пробудить в нём интерес совсем иного рода. Впрочем, одна страсть другой не мешала. Днём он то и дело дёргал меня к себе поговорить, по ночам — ну, понятно. И, видимо, и тем, и другим оставался доволен. Во всяком случае, уже в первую ночь он спросил меня, какой подарок я хочу в награду за сегодняшнее. За Усин я успела попросить раньше, но мне не пришлось долго думать, что пожелать.

— Ну, если ваше высочество готовы выполнить просьбу недостойной служанки...

— Ну?

— Распустите волосы, — попросила я.

— Что?

— Распустите волосы. Я давно хотела посмотреть, как вы выглядите с распущенными волосами. И вообще, какой они длины.

Некоторое время Тайрен молчал, как-то странно глядя на меня. Потом приподнял брови, но всё же потянулся к венчавшему его голову пучку, вытащил длинную шпильку и снял коронку, удерживающую волосы вместе. Тряхнул головой, помогая пучку распасться, снял накосник, удерживающий на затылке две заплетённые по бокам головы от ушей и идущие затем вверх к макушке косы. Несколькими движениями расплёл их.

— Ну, как?

— Ого, — сказала я. Волосы у него падали до талии. Я протянула руку и пропустила между пальцев длинную, довольно жёсткую прядь. — Мне бы такие.

— Зато у тебя очень мягкие, — он в свою очередь поднял руку и перебрал несколько моих прядок. — Как пух.

— Да, мягкие и жидкие, — со вздохом согласилась я. — Всегда удивляюсь, как причёска меняет лицо. Вы словно другой человек, ваше высочество.

— Хм. Лучше или хуже?

— Не лучше, и не хуже. Просто другой.

— Ладно, — сказал он, — любопытство ты удовлетворила. А теперь давай проси настоящий подарок.

— А всем остальным, полагаю, ваше высочество снабдит меня и так...

Ночевать с собой он, впрочем, меня не оставил — ни в эту ночь, ни в последующие. И пришлось мне уже за полночь возвращаться в Хризантемовый павильон — отдельно стоящее в саду здание, предназначенное для наложниц наследного принца. Хорошо хоть не в одиночестве, а в сопровождении евнухов с фонарями.

С другими обитательницами Хризантемового павильона я познакомилась утром. К счастью, тут наложницам всё же полагалось по отдельной комнатке, и даже с раздвижными дверями — хотя и без замка. И проснулась я как раз от звука разъехавшихся створок. В коридоре столпилась стайка девушек — все в ярких лёгких нарядах, напомнивших мне те, что я уже видела на императорских наложницах, и с относительно скромными причёсками. Только у той, что уверенно вошла в мою комнату впереди всех, белое с сине-зелёным платье выглядело плотнее, и сооружение из волос, поддерживаемое гребнем и шпильками — повыше. С навершия самой крупной из шпилек свисала длинная кисть из серебристых цепочек, задевающих плечо.

— Мы пришли познакомиться с новой сестрой, — с улыбкой сказала она. — Но я вижу, сестра, ты была так утомлена этой ночью, что проспала всё утро.

— Сожалею, что не могу приветствовать вас как должно, — я села на постели.

— Ничего, у тебя ещё будет возможность. Я — наложница-подруга его высочества Инь Кольхог. Как зовут тебя?

— Имя недостойной — Луй Тальо.

— У тебя нет своего рода? — она вскинула тонкие брови.

— Недостойная — чужеземка. У меня здесь нет родных.

— Вижу, что чужеземка. Слухи не врали: круглые глаза, широкий нос, волосы как перепрелая солома. Поистине, выбор его высочества достоин удивления.

Я промолчала. Хотя, наверное, стоило бы сказать что-нибудь вроде: "Вы сомневаетесь в выборе его высочества?"

— А это что? — одна из девиц, что с улыбками переглядывались за спиной у Инь Кольхог, сунулась вперёд и подхватила с пола мою обувь. — Это туфля? Или лодка? Я могла бы переплыть в такой через Чезянь!

Остальные девицы захихикали.

— Пойдёмте, сестрицы, — наложница-подруга повернулась к двери. — Здесь нет ничего интересного. А ты одевайся, тебя удостоит аудиенции её высочество. Надеюсь, тебе хватит ума как следует усвоить всё, что она тебе скажет. Когда ты надоешь его высочеству, возможно, ты сможешь прислуживать нашей госпоже принцессе.

И Инь Кольхог величественно выплыла за порог. Свита упорхнула за ней, не забыв обменяться ещё несколькими выразительными взглядами и замечаниями вполголоса. Когда девицы скрылись, в спальню проскользнула Усин.

— Они были слишком грубы! — тут же поделилась она своим возмущением. — А ведь старшая сестра Тальо теперь не уступает в ранге никому из них, кроме наложницы-подруги.

— Оставь, Усин, — устало попросила я. — Чего-то подобного следовало ожидать. Они все дамы, а я кто? Никто.

— Может, старшая сестра и никто, но зато его высочество выбрал её сам! А не принял вместе с Восточным дворцом. Кто любезней его сердцу?

Я усмехнулась, но спорить не стала.

А вот визит к её высочеству, вопреки пожеланию Инь Кольхог, почти не отпечатался в моей памяти. Помню, что принцесса Мекси-Цу полулежала на диване, пристально глядя на меня довольно большими глазами. Запомнилась её фраза: "Мы все здесь сёстры, и я надеюсь на доброе согласие между всеми вами". Я, разумеется, поклонилась и заверила, что сделаю всё, от меня зависящее. Она благосклонно улыбнулась и отпустила меня. Выйдя за порог, я немедленно попала в лапы старшей управительницы Восточного двора, госпожи Цань Румаи. Пришлось выслушать целую лекцию о распорядке дня обитательниц Хризантемого павильона, правилах их поведения вообще и с его высочеством в частности. Оказалось, что отсылание среди ночи вовсе не было грубостью со стороны Тайрена — я, как простая наложница, просто не имела права задерживаться в его постели после выполнения своих прямых обязанностей. Спать рядом с ним позволялось лишь жене да наложнице-подруге. Но мне, чтобы получить повышение в ранге и звание подруги, нужно как минимум родить его высочеству ребёнка.

— А госпожа Инь родила? — наивно просила я.

— Т-ш-ш! — не то презрительно, не то предостерегающе зашипела госпожа Цань. — Госпожа Инь — племянница самого канцлера Нэя и дочь командующего Иня! Не вам, простым наложницам, чета.

— А, — сказала я.

Потом Цань Румаи поволокла меня на примерки — нестандартный рост и размеры опять создавали мне трудности с одеванием. В самый разгар процесса в комнату вломился евнух, который, ничуть не смущаясь тем, что я была полураздета, торжественно вручил мне ларец — подарок от принца. В ларце оказался набор украшений из зелёного нефрита — пара заколок в волосы, серьги, кольцо из цельного куска, оказавшееся мне великоватым, подвеска на цепочке, ещё несколько пряжек и накладок — прицепить на одежду. Занятно, но когда евнух ушёл, управительница стала со мной заметно вежливее.

Распорядок дня установился мгновенно и практически никогда не нарушался, если только Тайрен не звал меня к себе: утром и днём я занималась, вечера проводила либо в своей комнатке, за очередным упражнением в каллиграфии, либо в общей, так и хотелось сказать, гостиной Хризантемового павильона. Все наложницы обычно собиралась там: вышивали, сплетничали, играли в настольные игры, иногда музицировали. Но я практически никогда не принимала участия в их занятиях: меня просто молчаливо исключили из их жизни, и если и замечали, то чтобы отпустить какое-нибудь шутливое или саркастическое замечание. Кольхог и все прочие всем своим видом давали мне понять, что я — лишь временное явление в их дружном коллективе. А потому я обычно брала с собой свиток с каким-нибудь стихотворением, которое мы разбирали с наставником Фоном, садилась с ним куда-нибудь в уголок и пыталась прочесть его заново, заглядывая в свой словарик или "Тысячесловник", специальное пособие для запоминания иероглифов. "Тысячесловник", кстати, действительно был неплохим подспорьем — он состоял больше чем из сотни рифмованных строк, составленных из неповторяющихся иероглифов. Что-то вроде тех стишков, с помощью которых, как я знала от бабушки, в свою очередь выучившей их от матери, дореволюционные школьники запоминали, какие слова пишутся через "ять": "Бедный, бледный, беглый бес убежал в соседний лес..."

Однако месяц шёл за месяцем, а его высочеству я не надоедала. Прошла зима, отшумев зимними праздниками и удивив меня количеством выпавшего снега — я-то думала, что здесь будут зимние ливни. Наступил март, вернее, как здесь говорили, месяц пробуждения насекомых, а Тайрен находил всё новые и новые темы для бесед, да и ночами его пыл не снижался. Я, признаться, тоже вносила свою лепту, расспрашивая его о стране, в которой оказалась, о её нравах, законах и обычаях. Конечно, обо всём это можно было бы расспросить и наставника Фона, но тот и так со мной мучился, и мне было неловко нагружать его ещё и своим любопытством. Тайрену же, кажется, доставляло удовольствие меня просвещать. Он подробно объяснял то, что было мне непонятно, нередко смеялся или удивлялся моей реакции, и между нами начиналась новые споры, в которых никому не удавалось переубедить другого, но зато время пролетало незаметно в охватывавшем нас обоих азарте.

И однажды настал день, когда одна из наложниц вдруг вечером подсела к моему столику, когда я копировала одно из стихотворений "Древних гимнов" — сборника песен, записанных в незапамятные времена, и обязательных для заучивания наизусть любому человеку, претендующего хотя бы на зачатки образованности.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Её голос прозвучал вполне дружелюбно, и потому я тоже ответила спокойно:

— Занимаюсь каллиграфией. Я недавно начала изучать вашу грамоту, мне надо тренироваться.

— Ну, это не помешает и тем, что начал давно, — заметила она, заставив меня несколько удивиться — я-то привычно ожидала колкости. — Можно взглянуть?

Я молча повернула к ней листок.

— Что ж, вполне неплохо. Ты ведь из западных пределов, сестра Тальо?

— Именно так, сестра... — я замялась.

— Кадж. Шэйн Кадж.

— Рада знакомству, — сказала я, и она усмехнулась, словно хорошей шутке.

— И правда. Мы до сих пор не говорили — так что совсем не знаем друг друга.

— А вы не боитесь, что вас осудят? — я кивнула в сторону остальных девушек, которые не то чтобы глазели на нас, но покашивались. — Я не пользуюсь популярностью.

— Люди всегда найдут, за что осудить, — Кадж пожала плечами. — Но я уверена, что очень многие из них не отказались бы свести с тобой знакомство поближе, когда б не шли на поводу у старшей сестры Кольхог. И, между нами, — она понизила голос, — Кольхог слишком много о себе мнит. Его высочество уже давно не так к ней благосклонен, как когда-то.

— Но она выше нас рангом.

— С этим не поспоришь. Но, быть может, скоро ей придётся потесниться.

Мы помолчали, наблюдая за занятыми рукоделием и шашками наложницами.

— Сестра Кадж... — неуверенно начала я.

— Да?

— А что бывает с теми наложницами... которые надоедают господину?

— Их участь печальна. Они доживают свои дни в забвении и одиночестве. А почему ты спрашиваешь?

— Так, просто. А бывает, что господин отсылает надоевшую наложницу?

— Это же позор! Если она почтительна к его родным, не изменяла, не больна, не воровала и не сеяла раздор в доме — как может человек, обладающий сердцем, её отослать?

— Ну а если вдруг случилось что-то такое? Или господин — человек без сердца? Куда она тогда девается?

— В дом родителей, — Кадж пожала плечами. — Может постричься в монастырь и искупать своё недостойное поведение молитвами и обетами. О худшем умолчим.

— Ясно...

— Странные у тебя мысли, сестра Тальо. Его высочество благороден, его добродетель сверкает золотым блеском. И у тебя нет причин думать, что он поступит с тобой, как с веером, выброшенным осенью.

— Я думала не о себе. Просто я тут чужая, мне всё интересно. И иногда я задумываюсь о странных вещах, и задаю странные вопросы.

Монастырь, значит. Пожалуй, лучше уж остаться во дворце. Честно говоря, к монастырям я питала некоторое предубеждение. Я никогда не была верующей, и одна мысль о регулярных каждодневных молитвах и службах наводила на меня тоску. Хотя я ещё плохо представляла, как проходят здешние молитвы и службы. Много ли общего у здешних монастырей и христианских? Однако что-то общее определённо должно быть — бдения, молитвы, работа...

Помнится, когда-то не так давно, когда я только попала сюда, сама мысль о монастырях в стране махрового язычества показалась мне странной. Европейское мировоззрение — даже у неверующих сильны христианские стереотипы. Но потом я привыкла. Есть же монастыри и у буддистов, в конце концов, хотя буддизм вовсе не против других богов, помимо Будды.

— Ты опять задумалась, сестра Тальо, — сказала Кадж, и я усилием воли вернулась в настоящее.

Так и началась наша... ну, дружба — громко сказано, но приятельствование. Я не питала иллюзий насчёт её привязанности ко мне, но всё же достаточно охотно шла ей навстречу: худой мир лучше доброй ссоры. Вслед за Кадж и некоторые другие наложницы стали ко мне заметно дружелюбней, зато язвительность Кольхог и её подпевал возросла.

— Как ты это делаешь, Луй Тальо? — напрямик спросила она меня как-то, когда мы столкнулись в купальне — здешняя купальня, кстати, хоть и уступала размерами и роскошью той, что была в Светлом дворце, но тоже была неплоха. — Ты некрасива. Ты не воспитана как должно. У тебя нет знатных родных. Ты с трудом читаешь, не знаешь поэзии, не умеешь писать стихи, даже не поёшь. Ты дурно играешь и посредственно танцуешь. Чем же ты привлекла его высочество?

Тем, что у меня есть кое-что в голове, мрачно подумала я. Тем временем Кольхог критически оглядела меня, словно товар на рынке, я как-то и невольно сравнила себя с ней, благо мы обе были лишь едва одеты. Хотя на фигуру я не жаловалась, но её формы для мужчины должны выглядеть аппетитнее.

— Должно быть, ты очень хороша в искусстве спальных покоев? — Кольхог приподняла брови.

— Не мне судить, — сухо ответила я.

— Поделись с сёстрами, позволь и нам поучиться твоему искусству! Что его высочество любит с тобой больше всего?

— Об этом лучше спросить его самого.

— Нет, правда! Ты ублажаешь его руками? Или ртом?

— А какая тебе разница, сестра? — незаметно подошедшая Кадж уселась на скамейку рядом с бассейном, и подоспевшая служанка принялась заматывать в полотенце её роскошные тяжёлые волосы. — Любая наука на пользу, только если есть куда её применить.

— Должно быть, поэтому сестра Кадж не учится никогда и ничему, — Кольхог растянула губы в улыбке.

— Я понимаю ограниченность своих дарований. Женщина без талантов — добродетельная женщина. Госпожа Пэн в своём труде учит нас, что лучше быть нефритом и казаться песчаником, чем наоборот. Сестра должна это помнить, если смогла прочесть "Поведение женщин" до конца.

Я мысленно поставила себе пометку, поинтересоваться, что это за госпожа Пэн, и как-нибудь ознакомиться с этим самым "Поведением женщин".

— Какая жалость, сестра, что тебе знакомство с этим трудом так и не помогло получить благосклонность принца-наследника. Сколько раз он вызывал тебя, один, кажется?

— Дважды, — невозмутимо уточнила Кадж. — Но, думаю, старшая сестра согласиться, что даже не пользующимся благосклонностью господина лучше знать правила поведения, чем всё равно не пользоваться и быть невежей.

— Ты скучна, — Кольхог поднялась. — Оставляю вас друг другу — вы очень друг другу подходите!

Этот разговор произошёл не далее как позавчера. И вот теперь я в очередной раз оказалась в личных покоях его высочества, раздумывая, чем бы заняться в ожидании прихода Тайрена.

16.

Высоко небо, но под ним

Не смею не склонить главы...

Крепка земля, но я хожу

Лишь с осторожностью, увы...

Но есть и правда, и закон

В реченьях сих людской молвы!

О люди нынешних времен,

Зачем на змей похожи вы?!

Ши цзин (II, IV, 8)

Я прошлась по комнате, бездумно рассматривая лёгкие занавеси, массивные шандалы в виде деревьев, ширмы, водяные часы из нескольких резервуаров, вазы на этажерках, курильницу, изображающую фантастическую птицу. На столе в идеальном порядке лежали бумажные листы, кисти в фарфоровом стакане, тушечница, коробочка для палочек туши. Единственным, что нарушало этот порядок, была связка бамбуковых планок, валявшаяся поперёк стопки листов, словно её небрежно бросили куда придётся. На крайней планке был наклеен бумажный ярлычок с иероглифами. Я прищурилась. "Война..." Этот иероглиф точно использовался в значении "война" или "нечто, имеющее отношение к боевым действиям". А вот второй был мне незнаком.

Я развернула толстенькую связку. Планки крепились шнурками одна к другой, и каждая была покрыта иероглифами. Да это книга, сообразила я, только не бумажная, а бамбуковая. "Дань Уе-Цань сказал", — было написано на самой первой планке. "Дань Уе-Цань сказал: война — великое для государства". Видимо, великое дело или предприятие. Так, дальше: "Это путь жизни и смерти, это путь..." Рождения? Существования? "...и гибели. Это нужно понять".

Я присела на сиденье сбоку от стола, предназначенное для гостей достаточно почётных или приближённых, чтобы принц не держал их на ногах. Иероглифы кривлялись перед глазами, неохотно складываясь в осмысленные фразы. "В..." э... утке? Этим знаком обозначалась одна из нитей ткани. "Пять чего-то там и семь измерений". В утке пять чего-то и семь измерений? Да в основе же, блин! "И этим определяют положение. Первое — Путь, второе — Небо, третье — Земля, четвёртое...". Вот тут опять что-то непонятное. "Пятое — Закон".

Кривясь и гримасничая, ведя пальцем по планке, как ребёнок, я разбирала фразу за фразой. Далеко не всё поддавалось прочтению, но всё же кое-какой смысл вырисовывался. Дальше расшифровывалось то, что таинственный Дань Уе-Цань имел в виду под своими пятью пунктами: Путь — это единство с народом, Небо — время и, видимо, погода, определение Земли было слишком туманно, чтобы я смогла понять его однозначно, но, похоже, подразумевался рельеф или условия, в которых ведётся война. Потом следовало перечисление человеческих качеств — я сумела разобрать "ум", "добродетель", "мужество". Видимо, в четвёртом пункте имеется в виду человек — полководец, вождь... Хотя тут может идти речь и о моральном состоянии всего войска. Расшифровку Закона я не поняла совсем.

"Если ... будет использовать мои ... то непременно..." Победит, видимо. "Я останусь с ним. Если будет использовать мои ... но не постигнет смысл, то непременно..." Проиграет? "Я уйду от него. Если он усвоит их с учётом ... они станут мощью, которая поможет и за пределами их. Мощь — это умение..." Тра-та-та, чего-то там. "Война — это путь обмана..."

— А вот и я! — раздался весёлый голос Тайрена, и я вскочила, бросив книгу, словно делала что-то запретное. — Скучаешь без меня?

Я поклонилась — а, выпрямившись, уставилась ему в лицо:

— Небо, ваше высочество, кто это вас так?

Под глазом его высочества наливался самый настоящий фингал.

— А, это... — Тайрен с усмешкой потрогал пострадавшее место. — Это Эльм Хонг.

— Родственник её величества?..

— Племянник. Играли в мяч, он мне и заехал локтем.

— А-а, — успокоилась я. Игру в мяч я разок видела — она напоминала американский футбол, и правило там, кажется, было только одно — завладеть мячом любой ценой. Тем не менее, несмотря на очевидную травмоопасность, обществом она одобрялась, считаясь неплохой физической подготовкой.

Конное поло, правда, пользовалось большим почётом.

— А ты что делаешь?

— Да вот, — я сделала неопределённый жест в сторону стола. — Пытаюсь читать.

— Это? "Военную стратегию"? — Тайрен взял связку. — Это же военный трактат.

— Да, я поняла. Вот это какой иероглиф?

— "Явления". "В основу её кладут пять явлений и взвешивают семью расчётами, и этим определяют положение".

— А вот этот?

— Зачем это тебе? Если хочешь что-то почитать, я прикажу принести книгу стихов, или там рассказов о чудесах. Зачем тебе читать трактат по стратегии?

— Так интересно же! Я никогда не читала трактатов по стратегии.

Тайрен склонил голову набок и оглядел меня с головы до ног.

— Ты не перестаёшь меня удивлять, — сказал он. — Ты действительно хочешь это прочесть?

Я решительно кивнула. Мне действительно были интересны дела военные, хотя и чисто платонически. Правда, не настолько интересны, чтобы в моём мире бросить всё и начать штудировать труды военных теоретиков; хотя суворовскую "Науку побеждать" я всё же просмотрела, но из неё мне запомнились лишь несколько фраз, ставших пословицами. Но там, дома, у меня хватало иных дел и развлечений. Здесь же... Только сама оказавшись в средневековых условиях, я осознала, насколько бедна на впечатления здешняя жизнь. Лишь теперь я начала действительно понимать, почему музыка, стихи, театр пользовались таким пиететом среди моих предков. Да просто потому, что позволяли занять время и получить хоть какие-то новые эмоции!

Одним словом, мне жилось довольно скучно. И потому появились время и охота заняться тем, до чего раньше руки не доходили.

— Только я пока далеко не всё понимаю.

— Ну, ладно, — он обошёл стол, опустился на хозяйское место и жестом предложил мне занять боковое. — Читай. А я подскажу, если что.

— Так, — я быстро облизнула губы. — Вот это что такое?

— Полководец. "Полководец — это ум, беспристрастность, человеколюбие, мужество, скромность".

Тьфу ты, значит я перепутала "человеколюбие" и "добродетель". Ладно, поехали дальше.

— А Закон — это что?

— Воинский строй, командование и снабжение.

— Ага... "Если полководец будет использовать мои..."

— Расчёты, — подсказал Тайрен.

— "Расчёты, то непременно победит", так?

— Угу.

— "Кто из..." э...

— Государей.

— "Кто из государей обладает Путём? У кого из полководцев есть таланты? Кто использовал Небо и Землю?" Всё правильно?

— Пока правильно.

— "У кого выполняются правила и указы?"

— Приказы. Указ — это в делах гражданских.

— Значит, приказы. А вот это что?

— "Офицеры", — Тайрен явно забавлялся.

— "У кого солдаты и офицеры лучше обучены? У кого правильно..." Э...

— "Награждают и наказывают", — он даже не заглянул в текст.

— "У кого правильно награждают и наказывают? По этому всему я узнаю, кто победит, а кто потерпит поражение", — смело прочла я, и Тайрен кивнул.

До конца короткой главки мы добрались примерно через час. Попутно Тайрен вытащил и показал мне свиток с комментариями к "Военной стратегии" — оказалось, иные её места даже грамотные люди не могут понять однозначно. И потому чуть ли не каждый выдающийся стратег прошлого считал своим долгом этот трактат прокомментировать.

— Что ж, завтра продолжим, — подытожил он наше занятие.

Обратно в Хризантемовый павильон меня провожали не только Усин, но и один из евнухов. Они хвостиками двинулись за мной, даже когда я сказала, что не хочу сразу идти в помещение, а собираюсь прогуляться по саду Восточного дворца. И если против общества Усин я ничего не имела, то посторонний человек меня раздражал.

— Вы можете идти, — я постаралась улыбнуться ему полюбезнее.

— Как скажете, госпожа, — евнух поклонился. Интересно, сколько ему лет? Молоденьким он не выглядел, но и стариком тоже, а в остальном евнухи обычно казались людьми без возраста. Между тем этот, не торопясь уходить, поклонился ещё раз:

— Осмелюсь напомнить, что завтра начинается месяц середины весны, а четырнадцатого числа у наследного принца день рождения. Вы уже приготовили его высочеству подарок?

Вот чёрт, а ведь я даже не поинтересовалась, когда же у Тайрена день рождения. Да, неловко могло бы выйти.

— Я как раз собиралась этим заняться, — кивнула я. — Спасибо, что напомнили.

Евнух наконец убрался, а мы с Усин неторопливо пошли вдоль берега небольшого пруда. В нескольких шагах от берега из воды высовывалась ноздреватая верхушка большого камня. Здесь вообще обожали большие камни и пихали их куда ни попадя. Не было сада, в котором на газоне или в зарослях не торчала бы коричневая или серая махина, больше всего похожая на непомерно увеличенный кусок пемзы — вся в дырах и шероховатостях.

— Как ты думаешь, что можно подарить принцу? — задумчиво произнесла я, глядя на теснившиеся в воде у берега листья кувшинок. Всё-таки это была южная страна — солнце уже грело, временами даже припекая, травы и цветы бурно росли, сливы уже отцвели, и начинали зацветать вишни и персики. Я и не думала, что цветы этих деревьев могут быть такими большими и пышными.

— Что-нибудь драгоценное, — неуверенно сказала Усин. — В прошлом году её величество подарила золочёный доспех. А его величество — коня.

— Я не величество, — я рассеянно проследила за полётом зеленоватой стрекозы. — Интересно, что ему дарят жёны и наложницы.

Усин молча пожала плечами. И правда, чего это я к ней пристаю? Подарить можно что угодно, хватило бы денег. Но деньги у меня были. В середине зимы Тайрен взял да и подарил мне тысячу золотых таэлей. Правда, я их в руках не держала, просто дар был оформлен соответствующим указом, и я могла забрать их из казны Восточного дворца в любой момент. А под Новый год нам всем выдали жалование. Оказывается, не только служанки, но и наложницы что императора, что принца тоже находятся на жаловании. Не только Тайрен, я тут, наверное, тоже никогда не устану удивляться.

Хорошая погода привлекла не только меня. В небольшой беседке у берега сидела Кадж и что-то тщательно переписывала с одного свитка на другой. Видимо, тоже упражнялась в каллиграфии.

— Сестра Кадж.

— Сестра Тальо, — она подняла глаза и улыбнулась.

— Я не помешала?

— Нет, что ты. Я прикажу принести вина. Или чая — я заметила, что ты мало пьёшь.

— Это был бы очень кстати, — я поняла, что в и самом деле хочу пить. Кадж кивнула стоящей рядом с ней служанке, и та выскользнула из беседки.

— Сестра Кадж, я хочу спросить твоего совета.

— Да?

— Что можно подарить его высочеству на день рождения?

— Хм... Ты хочешь сделать какой-нибудь особенный подарок?

— Я хочу сделать хоть какой-нибудь подарок. Я никогда ничего не дарила столь высокопоставленным особам, и я не знаю, что тут можно преподнести.

— А что бы ты подарила отцу, если б у тебя была возможность сделать самый лучший дар?

Компьютер последней модели, подумала я. Или — если бы хватило денег — автомобиль. Полное факсимильное издание "Исторического описания одежды и вооружения российских войск" тоже подошло бы.

— Я бы подарила ему какой-нибудь ценный научный труд. Из тех, что знаменит здесь, но нет в его собрании.

— Что ж, это неплохая мысль. Если сестре Тальо удастся найти хорошую книгу или старинный свиток, я думаю, его высочество будет доволен.

— Но как его найти, не выходя из дворца?

— Пошли слуг.

И в самом деле, подумала я, как всё просто.

Вернулась служанка, принесла поднос, на котором, кроме чайника и чашек, стояла вазочка сладостей, и они с Усин расставили всё на столе. Служанка разлила чай. Как-то неловко было держать подругу на ногах, пока я сама сижу, но предложи я Усин сесть с нами, Кадж бы этого точно не поняла.

Мы ещё немного поговорили о всяких пустяках. Кадж показала мне свои упражнения — она переписывала какое-то стихотворение, мне незнакомое. Я со вздохом сказала, что мне до такого уровня ещё упражняться и упражняться, она утешила, что всё начинается с малого. Когда чай был выпит, а сладости съедены, и я уже собиралась уходить, Кадж неожиданно сказала:

— А кстати, послезавтра её высочество собиралась посетить лавку редкостей Цзае Кирана, что за Колокольной башней. Ты можешь попроситься её сопровождать. Может, и для себя чего-нибудь приглядишь.

Я поблагодарила за совет, хотя и усомнилась, что принцесса меня возьмёт — зачем ей это? И всё же решила рискнуть — попытка не пытка. Однако к моему удивлению, услышав моё робкое: "Я слышала, что ваше высочество выезжает в город... Не могли бы вы взять недостойную служанку с собой? Я прежде никогда не была за пределами дворца..." Мекси-Цу лишь рассеянно кивнула и сказала:

— Будь готова с утра, сразу после завтрака.

Оставалось лишь предупредить наставника Фона, что один из утренних уроков отменяется, что я и сделала на следующий день. Тогда Фон Да предложил мне на этот раз пройти двойную порцию, чтобы не терять времени зря. Я вздохнула, но согласилась. Что поделаешь, учиться надо, у меня нет волшебного зёрнышка, вроде того, что дала герою сказки Чёрная курица. Кстати, если Тайрен опять начнёт приставать с просьбами рассказать ему что-нибудь, можно будет пересказать ему эту историю — она нравоучительная, здешним такие нравятся.

В этот раз мы с наставником Фоном читали не о днях минувших, а разобрали ещё одну нравоучительную историю — о талантливом, но самоуверенном молодом человеке, который прибыл в столицу держать экзамен на хорошую должность, но в первый же день влюбился в куртизанку, промотал все свои деньги на пьянки-гулянки, после чего ветреная возлюбленная сбежала от него с остатком средств, отец в гневе от него отрёкся, и молодой человек упал на самое дно и был вынужден просить подаяние, чтобы выжить. Однако кончалось всё полным хэппи-эндом: однажды он в поисках милостыни забредал к дому, где жила бросившая его девица, и та, увидев во что он превратился, ужасалась, раскаивалась и брала его на содержание. После чего он, восстановив свои прежние знания, сдавал-таки экзамен, обретал вожделенную должность, мирился с отцом и с его полного одобрения женился на своей возлюбленной, которая становилась верной супругой и добродетельной матерью. И мораль сей басни, как оказалось, состояла не в том, что вино и бабы до добра не доводят, как я уже было подумала, а в том, что и бывшая проститутка и мошенница способна подать такой пример добродетели, что порядочным женщинам бы поучиться.

Когда я наконец разделалась с этой в высшей степени высоконравственной историей, было уже за полдень. Из сада доносился весёлый гомон и смех, и, выйдя из павильона, я увидела, что для повышенного оживления была важная причина. Принц Тайрен снизошёл до того, чтобы посетить своих наложниц, и теперь играл с ними в мяч. Ну, как играл — на одной стороне он, на другой пяток девушек. Свалки, конечно, не было, просто Тайрен бил по мячу, а девушки пытались его перехватить. Остальные расположились вокруг, криками и смехом подбадривая участников. Даже её высочество сидела на скамейке в окружении служанок и дам и благосклонно улыбалась.

Я остановилась у дверей, наблюдая за происходящим и раздумывая, не уйти ли мне. Тем временем Тайрену, видимо, надоело гонять мячик, он оставил его валяться на краю дорожки и тоже плюхнулся на одну из скамеек. Девушку мгновенно облепили его со всех сторон, видно было, что они из кожи вон лезут, чтобы привлечь его внимание. Особенно усердствовала Кольхог, но и многие другие не отставали, и желание уйти тут же стало в разы сильнее. Я и сама не думала, что мне вдруг станет настолько неприятно это видеть.

Никогда прежде мне не приходилось откровенно делить своего мужчину с другими женщинами. Если кто-то из моих бойфрендов и изменял мне, то меня об этом в известность не ставил, позволяя мне тешиться хотя бы иллюзией верности. И именно её я всегда считала нормальной и правильной. Да, я понимала, что здесь другие законы, что гарем на то и гарем, что самое большее, на что я могу рассчитывать — это стать самой любимой, но не единственной. Никто не обещал, что будет иначе, и никого, кроме меня, эта ситуация не напрягает. У меня нет никакого права ревновать. Да и не ревность это была, просто...

Просто через то, что усваивалось всю предыдущую жизнь, вот так запросто не перешагнёшь. В моей культуре как идеал отношений воспевалась моногамия и супружеская верность. И я никогда не собиралась быть толерантной в этом вопросе и становиться в очередь даже на условиях сравнительной привилегированности.

Но сейчас у меня не было выбора. До сих пор я могла закрывать глаза на то, что кроме меня у его высочества ещё больше десятка женщин — я не видела их вместе своими глазами. И предпочла бы не видеть и дальше. Но пока я колебалась, Тайрен меня заметил — и уходить стало поздно.

— А, вот и ты, — он улыбнулся и энергично кивнул мне. — Подойди, садись.

И похлопал ладонью по скамейке рядом с собой. Мне ничего не осталось, кроме как нацепить улыбку, подойти и сесть на указанное место, освобождённое неохотно подвинувшейся девушкой.

— Как твои успехи? — спросил Тайрен.

— Благодарю ваше высочество, благодаря наставнику Фону я кое-что выучила.

— Он, кстати, тебя хвалил.

— Наставник слишком добр ко мне, — интересно, действительно хвалил, или Тайрен просто попытался сказать что-то приятное?

— У тебя что-то случилось? — Тайрен наклонил голову и заглянул мне в лицо. — Ты какая-то... необычная.

— Возможно, наложница Тальо просто устала на занятиях, — предположила принцесса. — Ваше высочество, если мне дозволено будет сказать... Я рада, что наложница Тальо так полюбилась вашему высочеству и доставляет вам столько приятных ночей, но вам нужно подумать о здоровье. Пожалуйста, выберете сегодня какую-нибудь другую наложницу.

— Хорошо, — легко согласился его высочество. — Пожалуй, я выберу...

Он окинул свой цветник задумчивым взглядом, и девушки затаили дыхание. Тем временем у павильона появился незнакомый мне евнух. Не приближаясь к нашей группе, он издалека поклонился Тайрену и застыл, спрятав сцепленные руки в рукава.

— Нуичжи, — закончил Тайрен, причём мне показалась, что он назвал первое попавшееся имя. Расцветшая девушка низко присела, а принц рывком поднялся и подошёл к евнуху. Они обменялись парой слов, после чего Тайрен быстро обогнул по боковой дорожке угол павильона и скрылся в расположенном за ним цветнике. Евнух засеменил следом.

Кольхог с приторной улыбкой поздравила "сестру Нуичжи", её высочество сказала, что становится жарко и нужно принести прохладительные напитки. Одна из служанок тут же сорвалась с места. На меня никто не обращал внимания, так что я тихо встала и ушла в павильон. Настроение было испорчено, хотя, ещё раз напомнила я себе, у меня нет причин для ревности. И вообще, всё к лучшему. Регулярный секс — это, конечно, хорошо, но в последнее время его было уж слишком много. Пусть его высочество потратит хоть немного своего темперамента на кого-нибудь другого и даст мне передохнуть.

Внутри павильона было относительно прохладно, так что я передумала выходить на прогулку и решила провести остаток дня под крышей. Всё равно скоро придёт наставница Тэн и возобновит мои мучения с пипой. А пока можно и книгу какую-нибудь полистать, вон, например, в "Путешествии в Западную страну" рисунков больше, чем текста, в нашем мире она вполне сошла бы за комикс. Правда, до пузырей с надписями, выходящими из уст персонажей, тут всё-таки не додумались, все пояснения лепили сбоку. Зато картинки были красивые и вполне фантастические, ибо, как я уже рассказывала, иные страны для местных жителей были полны чудес.

Равно, как, впрочем, и родные края. Та же Кадж как-то совершенно серьёзно поведала мне, что в её родном городе во времена её детства бесчинствовала Небесная собака — злой демон, требовавший человеческой крови, и родители, боясь, что она заберёт у них маленькую Кадж, сделали для неё колыбельку из персиковой древесины, отпугивающей нечисть. Все персики в саду для этого срубили...

Мои размышления прервал звук бьющегося фарфора и энергичное ругательство. Я оглянулась. Кажется, звук шёл с той стороны, где у павильона была крытая веранда. Там тоже стояло несколько больших ваз, туда выносили столики, и девушки, когда погода позволяла, могли проводить там время, попивая чаёк и болтая о всяком разном.

Звон повторился. Я решительно двинулась на звук и ничуть не удивилась, увидев на веранде его высочество. Ну кто бы ещё посмел так бесцеремонно обращаться с драгоценными вазами? Между тем двух разбитых горшков Тайрену показалось мало, и он пинком перевернул один из столиков, заодно отправив в полёт и лежавший на нём чей-то набор для рукоделия. Действо опять сопровождалось проклятиями в адрес Руэ Чжиорга.

— Ваше высочество, — громко сказала я, — может, вы пойдёте в Восточный дворец и будете бить посуду там?

Хотелось добавить, что вазы ни в чём не виноваты, но я сдержалась. Если уж человеку хочется чего-нибудь разбить — ну кто ж ему запретит?

Тайрен рывком обернулся:

— Что?

— Бить посуду, — терпеливо повторила я, — принадлежащую вам. А эти вазы кому-нибудь из наложниц могут быть дороги.

— Новые поставят, — бросил Тайрен. И окинул террасу ищущим взором, явно прикидывая, чтобы ещё сломать или расколотить.

— Может, вам подушку вынести? — сочувственно спросила я.

— Зачем?

— Попинать. И вреда не будет, и гнев выпустите.

Тайрен шумно выдохнул. Мрачно посмотрел на меня, а потом плюхнулся на одну из ведущих в цветник ступенек.

— Отец-государь опять будет недоволен... — проговорил он в пространство. Я поколебалась, но всё-таки подошла и села рядом. Как-то я быстро к нему привыкла и перестала бояться. Впрочем, трудно сохранять пиитет перед мужчиной, с которым спишь каждую ночь.

— Ваше высочество, что случилось?

Тайрен дёрнул плечом. Но когда я уже подумала, что он не ответит, принц произнёс:

— Сегодня было нашествие муравьёв на Барабанную башню. Они образовали своими телами три иероглифа, — и он размашисто написал пальцем в воздухе: — Божество. Слава. Несчастье.

Я моргнула. Первые два иероглифа читались как "тай" и "рен". "Божественная слава" — хорошее имечко дал император собственному сыну. Хотя... Если перевести на привычное мне именование... Божеслав. А что, кто-нибудь из братьев-славян вполне мог бы такое носить.

— А несчастье — для вас или от вас?

— От меня, конечно. Теперь по всему городу ходят слухи, что это скверное предзнаменование, и что моё будущее правление ничего, кроме несчастья, не принесёт.

— А при чём тут гун Вэнь?

— Гуну Вэню мерещатся пятицветные облака над его собственным сыном, — Тайрен зло усмехнулся. — Но для этого ему нужно добиться моего низложения. Вот он и добивается.

— Муравьями? — уточнила я, смутно догадываясь, что пятицветные облака, должно быть, имеют какое-то отношение к императорскому титулу.

— А что тут сложного? Написал на стене сладкой водой, вот насекомые и сбежались, а простонародье и радо языки по три чуна распустить, — Тайрен вскочил и принялся мерить террасу шагами. — Давно уже говорят. Что я непочтителен. Не добродетелен. И отец слушает! Можно подумать, что я делаю что-то, чего не делают все! Покажи мне того, кто не катался на зелёных парусах и не дружил с дядюшкой радости! Но нет, это для простых смертных, а мне — изволь распространять державную добродетель! Как же, будущий император должен быть святым! Можно подумать, он сам свят!

Тайрен уже откровенно кричал. Я торопливо поднялась и подошла к нему.

— Нет, вам точно надо попинать подушку. Или хотите ещё один способ?

— Способ чего?

— Выпустить злость. Напишите его величеству письмо. Или ещё кому-нибудь. Изложите в нём всё, что накипело, откровенно и не стесняясь в выражениях. А потом сожгите. Я пробовала, честное слово, помогает.

Тайрен посмотрел на меня, как глядят на не по годам учёного ребёнка — немного удивлённо, немного иронично, немного сочувственно. Потом вздохнул и обнял, притянув к себе. Из комнаты на веранду выглянула какая-то из наложниц, сделала большие глаза и исчезла.

— Иногда мне кажется, что я взорвусь, — проговорил Тайрен. — Прямо изнутри давит. Нужно что-то делать, а я не знаю, что. А когда знаю, не дают. У тебя такое было когда-нибудь?

— Разве что когда я была очень зла.

— И что ты делала? Пинала подушку или писала письма?

— Иногда. В любом случае какие-то решения лучше принимать, когда хоть немного успокоишься. И можешь оценить, способен ты реально хоть что-то изменить, или все усилия будут лишь беготнёй курицы с отрубленной головой. Иногда мы действительно бессильны, и только и остаётся, что переключиться на что-нибудь другое.

— На что? — с горьким сарказмом поинтересовался Тайрен.

— Не знаю. Но всегда можно что-нибудь придумать.

— Отец будет недоволен... — невпопад повторил Тайрен. — Впрочем, он всегда недоволен.

Он помолчал, поглаживая меня по руке, потом отодвинулся и взглянул мне в лицо:

— Ну а ты что такая кислая сегодня? При других можешь не говорить, но мне-то скажешь?

Я помолчала, удерживаясь от искушения начать ковырять носком пол. Потом всё-таки решилась:

— Ваше высочество, можно спросить? Когда вы берёте другую наложницу — при чём тут здоровье?

— А у вас не знают? Мужчины — носители светлой силы, женщины — тёмной, и обе проявляются в плотской страсти. Светлая сила подобна огню — быстро вспыхивает и быстро сгорает, убывая с каждой вспышкой. Тёмная — воде: долго разогревается, долго остывает, и на место утекшей прибывает новая. Тёмная сила может питать светлую, однако может и поглощать. Поэтому мужчине для сохранения равновесия в своём теле нужны разные женщины, чем больше, тем лучше. Так он может подпитать себя от них, а если ограничиваться одной, она его высушит.

Он посмотрел на выражение моего лица, и снова спросил:

— У вас этого не знают?

— Нет, — мрачно подтвердила я. — У нас считается, что здоровье зависит лишь от удовольствия, которое получаешь, а вот количество женщин значения не имеет... Хотя нет, имеет. Слишком много — так же плохо, как и ни одной. Про мужчину, который растратил себя на слишком многих, говорят "истаскался".

Тайрен негромко рассмеялся.

— Так ты поэтому была недовольна?

— Ну...

— Ничего. Одна-две ночи, чтобы успокоить мою супругу и этот курятник, и я вернусь к тебе, обещаю, — и он нажал пальцем на кончик моего носа.

— Ваше высочество...

— А?

— Если вы планируете после сестры Нуичжи выбрать другую наложницу, и вам всё равно какую...

— Ну?

— Вы не могли бы обратить внимание на сестру Кадж? Она мне кажется вполне достойной вашего внимания.

— Это которая? — уточнил Тайрен.

— Сегодня она была в синем платье с белыми цветами. Стояла рядом с качелями, справа.

— Хм. Она тебе по душе?

Я кивнула.

— Что ж, почему бы нет? — Тайрен улыбнулся. — Кадж так Кадж. Да, кажется, я её помню.

17.

Мне ты в подарок принёс плод айвы ароматный,

Яшмой прекрасною был мой подарок обратный.

Не для того я дарила, чтоб нам обменяться дарами,

А для того, чтобы вечной осталась любовь между нами.

Ши цзин (I, V, 10)

Лавку редкостей у нас, наверное, назвали бы антикварным магазином. Это были две большие комнаты, даже залы, заставленные и завешенные всякими старыми и не очень вещами.

Хозяин к столь высоким гостьям вышел, конечно, сам. Хотя наши лица были скрыты вуалями и никто нас официально не представлял, по-моему, господин Цзае отлично понял, кто к нему пожаловал. И теперь увлечённо показывал нам подносимый прислугой товар, расстилая и раскладывая его на столике, за которым расположилась её высочество, вежливо обмакивая губки в предложенный чай. Я стояла за её спиной, по бокам согнулись ещё две служанки, взятые принцессой в поездку за покупками.

— А вот тут прекрасные госпожи видят ковры, которые ткут в западных оазисах. Но это не просто ковры, которые вы можете увидеть в ковровых рядах на наших рынках. Этим коврам больше двух сотен лет, и это последние, которые были вытканы в Хошонском царстве, прежде чем оно пало под ударами варваров с севера. Посмотрите, какая мягкость, какой длинный и упругий ворс! Если по такому ковру пройти, вы не увидите своих следов, каждая ворсинка тотчас же поднимется!

Я добросовестно пощупала ковёр, действительно мохнатый, как шкура кота персидской породы. Но ей высочество интереса не проявила, и хозяин поспешил перейти к другим экспонатам, то есть товарам.

— А вот, изволите посмотреть, шкуры морских леопардов — их мех не пропускает воду, если надеть шубу из такой шкуры, или просто покрыться ею, не вымокнешь и в самый сильный ливень. А вот не желаете ли перья белой цапли? Ими украшают свои жезлы южные танцоры. А вот это — чучело серебряного фазана...

Я слегка заскучала. Собрание в лавке было весьма занимательным, но бессистемным, да и меня всегда больше интересовали творения человеческих рук, чем любые, даже самые красивые и необычные природные объекты. Так что я довольно быстро отвлеклась на разглядывание коллекции терракотовых статуэток на полке у стены, изображавших, похоже, представителей разных народов. Во всяком случае, среди полутора десятков изображений не было ни одного похожего. Один были с широкими, сходящимися бровями, другой — с выдающимся горбатым носом, третий — с курчавой бородой... Различались и одеяния: короткие и длинные, с высокой шапкой, с маленьким головным убором, напоминающим берет, с непокрытой головой...

— Вот тут — изображения чужеземных богов, которым поклоняются варвары с южных островов и жители берегов Жёлтого моря. А вот эта женщина в ожерелье из костей — Деварала, Хранительница Севера. Кочевники почитают её как верховную богиню...

Я посмотрела на изображение богини в доспехах и с причёской, подозрительно похожих на доспехи и причёски жителей империи. Те кочевники, которых я видела, носили косы, а не сложносочинённые узлы. Впрочем, кочевых племён может быть много, кто знает, какие у них моды.

— Скажите, а у вас есть украшения из жучиных крыльев? — обозначила наконец её высочество предмет своего интереса, и я с любопытством повернулась к ним.

— О да! — обрадовался торговец. Щелчок пальцами — и перед высокой гостьей на столике материализовались несколько шкатулок и большой ларец.

В шкатулках лежали украшения, в основном шпильки, главным украшающим элементом которых действительно были надкрылья крупных, с миндалину величиной, жуков. Синеватые, бирюзовые и золотистые, переливающиеся как перламутр, они действительно были весьма красивы. В ларце же обнаружились верхний женский халат и накидка, вышитые жучиными панцирями, как у нас вышивают пайетками и стеклярусом.

Началась примерка и обсуждение, застывшие статуями служанки оживились, ахая и охая, расхваливая хозяйку и немножко — предлагаемый товар. Я от участия оказалась освобождена: Мекси-Цу кивнула мне со словами "Если хочешь — осмотрись", и я с благодарностью приняла предложение. В конце концов, с подарком что-то решать было надо. Хозяин мигнул, и ко мне тут же пристроился один из подмастерьев.

На боковом стеллаже были сложены свитки из пожелтевшей от времени плотной бумаги. Вспомнив свои слова о редких книгах, я наугад взяла один из них и развернула.

— Это картины, госпожа, — запоздало объяснил подмастерье.

Я уже и сама видела, что у меня в руках картина. Передо мной был длинный-длинный пейзаж. Я разматывала и разматывала его, покуда хватило рук, а он всё не кончался. Тогда я начала вынужденно сматывать его с другой, уже просмотренной стороны.

Впрочем, тут были не только горы и реки, на картине были изображены и фигурки людей. В основном это были женщины. Они трудились около небольших строений с черепичными крышами, иногда строения изображались без одной стены, так что было видно, что находится внутри. Вот что-то вроде большого вольера, где находятся... бабочки? Вот женщины перебирают что-то, похожее на рис. Рассортированное раскладывается по полкам. Вот женщины срывают листья с целой рощи деревьев. Носят в корзинах, режут, ссыпают в большие плетёные поддоны. Вот снова проходит сортировка, опять чего-то маленького, беленького. Вот это маленькое и беленькое ссыпают в чаны...

Так. Я прищурилась. Кое-где наверху картины были тщательно выписанные иероглифы с пояснениями. Да, часть из них была мне незнакома, но то, что я смогла прочитать, подтверждало то, о чём я уже догадалась сама. Картина подробно рассказывала о производстве шёлка.

— А разве получение шёлковой нити — это не секрет? — я повернулась к торчавшему у меня за спиной подмастерью. Он моргнул недоумённо, но всё же ответил:

— Когда-то это было секретом, госпожа... За разглашение его чужеземцам полагалась смерть. Но с тех пор многие на востоке и кое-кто на западе узнали этот секрет, и хранить его уже нет смысла. Но шёлк из империй — самый лучший!

— Ясно, — я принялась сматывать картину обратно. — А нет ли у вас картины, более... м-м... интересной мужчине?

Подмастерье снова моргнул, но после короткого замешательства ответил:

— Если госпожа пожелает... Вот, есть картина, описывающая поход императора Гай-ди.

Я взяла указанный свиток и принялась его разматывать. Да, кто сказал, что комиксы — изобретение моего мира и времени? Хотя это полотно выгодно отличалось от известных мне историй в картинках изяществом и колоритом изображения.

— Сколько? — раздался у меня за спиной удивлённый голос принцессы.

Я обернулась. Этап примерок, видимо, уже завершился, и теперь стороны перешли к обсуждению цены. Которая, видать, оказалась сюрпризом.

— Прекрасная госпожа... — торговец со вздохом развёл руками.

— В прошлом году, когда вы отсылали их ко двору, мне сказали, что они стоят на сотню таэлей меньше.

— Так оно и было. Но вы же понимаете, прекрасная госпожа... Всё дорожает. Монеты стоят не больше, чем бронза, из которой их льют. Если я не смогу разыскивать и покупать товар, то просто разорюсь и уже ничего не смогу предложить прекрасной госпоже! Я и так предлагаю вам себе в убыток ради счастья видеть вас у себя.

Мекси-Цу поджала губы, и мне на мгновение стало интересно, начнёт ли она торговаться. Но, видимо, это было ниже достоинства принцессы.

— Ну, хорошо, — она поднялась. — Отошлите всё это в Восточный дворец. Я распоряжусь заплатить.

— С превеликим удовольствием, благодарю за оказанную честь! — торговец с энтузиазмом закланялся. Потом повернулся ко мне: — А вы, госпожа, присмотрели себе чего-нибудь?

— Да, — я показала свиток. — Я хочу купить эту картину.

— Прекрасный выбор, госпожа, прекрасный выбор! Желаете посмотреть футляры?

— Футляры?

— Такие картины положено хранить в футлярах, положив в них благовония, чтобы усладить все органы чувств. Если пожелаете, у нас есть мускус, и ещё смесь...

Принцесса кашлянула.

— Выберите футляр на своё усмотрение, — сказала я. — А благовония я сама подберу.

— Это хорошо, что ты стала интересоваться живописью, — сказала её высочество, когда мы покинули лавку и заняли свои места в карете с опущенными шторками — она по ходу движения, я напротив. — Дама должна развивать свой вкус. Только так мы можем угодить своему господину.

Я, разумеется, поблагодарила. Интересно, как бы отреагировала принцесса, если бы я сказала, что желательно развивать не только вкус, но и интеллект.

День рождения его высочества приближался, и я, избавившись от тревоги "что подарить", с интересом ждала, как будет обставлен праздник. Тем более что почти сразу за ним шёл ещё один — День поминовения усопших. По такому случаю нам, наложницам, тоже сделали подарок: в один прекрасный день я, выйдя в общую комнату, обнаружила, что она вся увешана образцами тканей. Первой, конечно, выбирала Кольхог, взявшая себе роскошную красно-золотую парчу, но после неё и остальные могли найти себе по вкусу материю на новые платья. Не то чтобы мы испытывали в них недостаток, но всё же надеть обновку всегда приятно.

— Тебе подойдёт... — Кадж, щеголявшая новенькой нефритовой подвеской в виде иероглифа "счастье", задумчиво обозрела предложенное великолепие. — Пожалуй, вот это зелёное с серебряным узором будет неплохо, а?

Я согласилась, что действительно неплохо. И подаренные заколки придутся впору. Усин ухитрялась сооружать из моих отросших волос некое подобие узла, и если зачесать повыше, то можно было даже воткнуть шпильку, с головки которой на цепочке свисал хрустальный шарик. А то мне завидно — все остальные носят всякие висячие штуки в волосах, а я нет.

Мой подарок день ото дня нравится мне всё больше и больше. Уж не знаю, насколько он придётся ко двору местному взыскательному вкусу, но я то и дело, когда уставала от нудных занятий каллиграфией и музыкой, доставала свиток и медленно разворачивала его, любуясь тонкостью изображения. Он был метра четыре в длину, не меньше, и прописан с потрясающей дотошностью. Если гора, то виден каждый камень, если деревья, то у сосен можно посчитать иголки, а уж детализированность одежды и оружия на людских фигурках станет подарком для будущих реконструкторов. Все эти детальки можно было рассматривать часами. И хотя я пока ещё ничего не знала об императоре Гай-ди, картина давала возможность проследить основные этапы его похода, видимо, против западных горцев, даже если не читать поясняющие иероглифы.

Торговец, прислав, как и обещал, футляр к картине, всё же не удержался и вложил в него немного своих благовоний. То ли цену задрать хотел, то ли просто не мог себе представить, как это — взять вещь и не надушить.

Тем временем мы с Тайреном продолжали читать "Военную стратегию" по главке в день. Честно говоря, я уже подустала от неё — хотя главки были коротенькие, переспрашивать почти каждый второй иероглиф было довольно утомительно. Но после того как я сама настояла на изучении, отказываться было как-то неловко.

— "Когда же оружие притупится и острия обломаются, силы подорвутся и средства иссякнут, князья, воспользовавшись твоей слабостью, поднимутся на тебя. Пусть тогда у тебя и будут умные слуги, после этого ничего поделать не сможешь", — прочла как-то я. — Э-э... Когда это было написано?

— Около тысячи лет назад. Ну, чуть поменьше.

— Хм. А нам ещё рассказывают, что нравы портятся, и что вот раньше была настоящая верность государям, да вся повывелась.

— А что, скажешь, не так? — поднял брови Тайрен. — Я вот ещё не видел своими глазами тех образцов верности и мужества, о которых повествуют хроники.

— Как же "так", если тут очевидец и участник событий полным текстом говорит — единственное, что удерживает князей от восстания, это опасение, что они получат по зубам. Что-то это мало похоже на образец верности.

Тайрен взял трактат у меня из рук и внимательно перечитал указанное место. Похоже, до сих пор ему не приходило в голову рассматривать этот пассаж под таким углом.

— Всё же, когда это писалось, люди уже ушли от чистоты нравов времён первых императоров, — сказал он. — Люди портятся постепенно.

— Но если бы они портились постоянно, сейчас уже было бы невозможно жить. Однако люди мало меняются, и изменения нравов, как правило, диктуются изменениями самой жизни. Готова держать пари на своё жалование, что если взять те же хроники, о которых вы упомянули, то в них можно найти примеры не только благородства, но и подлости.

— Можно. Но всё же то, что происходило в прошлом всегда как-то... значительнее, что ли.

— А людям всегда так кажется. Я бы заключила и другое пари, да не с кем — пройдёт ещё тысяча лет, и люди начнут ставить в пример друг другу те события и поступки, что совершаются сейчас.

— Господин Гюэ просит аудиенции у вашего высочества, — доложил от входа молодой евнух.

— Проси.

Вошедший Гюэ Кей — давно его, кстати, не видела — первым делом спросил, чем это мы занимаемся. И, услышав, что читаем Уе-Цаня, посмотрел на Тайрена как на сумасшедшего:

— Только не говори, что ты заставляешь своих наложниц изучать военное дело!

— Не беспокойся, у остальных моих наложниц круг интересов куда более традиционен для женщин, — усмехнулся Тайрен и посмотрел на меня. — Правда ведь?

— Правда, — подтвердила я. — Если сомневаетесь, можете заглянуть к нам как-нибудь вечером, когда у нас кто-нибудь читает вслух. Вот вчера, например, читали про любовь.

— Несчастную?

— Разумеется. Вот раз за разом поражаюсь этим сюжетам: герой клянётся в любви героине, в жёны её взять обещает — и добро бы какой-нибудь легкомысленный ловелас, так ведь нет, он честно собирается сдержать обещание. Но потом выясняется, что родители подобрали ему совсем другую невесту. И этот баран женится!

— А что, он должен был пренебречь родительской волей? — осведомился Кей.

Я несколько сбавила обороты. Здесь сыновнее послушание и почитание родителей были возведены в культ. Тот же наставник Фон раз за разом пичкал меня историями о том, как люди ломали себе жизни ради отца и матери, часто уже покойных, и это преподносилось как высшая доблесть, достойная всяческого одобрения и подражания.

— Нет, конечно. Но он мог бы не давать опрометчивых обещаний! Ведь знал же, когда клялся, что у родителей может быть по этому поводу своё мнение, вовсе не обязательно совпадающее с его собственным. Так может, сперва следовало спросить их, хотя бы для порядка? Как можно клясться, если исполнение клятвы зависит не от тебя?

Тайрен посмотрел на меня с чем-то, очень похожим на гордость. Потом перевёл взгляд на Кея:

— И ты всё ещё удивляешься, почему я провожу с ней столько времени?

— Неужели тебе не хватает друзей для беседы?

— С друзьями — это другое.

— А в чём разница?

— Да как тебе сказать... Я почти всегда знаю, что вы все скажете. У вас почти не бывает сюрпризов. А вот с ней... Никогда не угадаешь, что услышишь в следующий момент.

Я опустила глаза. Судя по всему, это можно было считать комплиментом. Если бы ты ещё объяснил, почему ты меня по ночам в покое не оставляешь, цены бы тебе не было.

Кей хмыкнул, засопел и уселся у стола, видимо, решив, хотя бы на время смириться со странными пристрастиями друга.

— Ну и как тебе Уе-Цань? — спросил он у меня.

— Странно, — честно ответила я. — Я как-то ожидала большей конкретики. А он постоянно пишет очень общие и очевидные вещи.

— И что же для тебя тут такого очевидного? Тебе уже доводилось водить армии и выигрывать войны?

— Нет. Но, знаете, чтобы понять, свежее яйцо или нет, вовсе нет нужды нестись самому...

Тут мне пришлось прерваться, потому что Тайрен заржал, что твой жеребец, и долго не мог успокоиться. Кей удивлённо посмотрел на него, но потом тоже прыснул. Чужой смех заразителен, так что в конце концов я к ним присоединилась, и мы душевно поржали втроём.

— Так всё-таки, — уже дружелюбнее спросил Кей, — что там для тебя очевидно?

— Да многое. Скажите, вашим правителям действительно приходится объяснять, что полководец на поле боя должен распоряжаться сам, не дожидаясь их ценных руководящих указаний?

— А у вас на западе полководцы всегда сами себе хозяева и от ваших царей не зависят?

— По-разному бывает. Но, мне кажется, что здравомыслящий человек и сам понимает, что в разгар боя во дворец за указаниями не набегаешься. Не говоря уж о том, что бои, как правило, всё-таки не у самой столицы происходят. Пока гонец доскачет, или даже голубь долетит, боевая обстановка может десять раз измениться. Волей-неволей придётся командующему что-то решать самому. Царь или император, ежели он сам во главе войска не стоит, может определять разве что общий ход компании, да и то... Если он приказывает "наступай!", а полководец отвечает "сил нет!", то, может, полководцу на месте-то виднее?

Мужчины переглянулись. Похоже, опять я задела тему, которую они и сами обсуждали между собой.

— Если бы все императоры рассуждали так же, как ты, думается мне, побед у нас было бы больше, — обронил Тайрен.

— Тайрен! — предостерегающе произнёс Кей. — Твои предки...

— Всё, молчу.

— Уе-Цань был великим человеком, — задумчиво проговорил Кей. — Да, он был бы рад одобрению с твоей стороны.

Я пожала плечами, не зная, как реагировать на очевидную шпильку.

— Я и не говорю, что он не был велик. И он, конечно, всё правильно пишет. Но хотелось бы чего-то... более осязаемого. А то если свести все его наставления к краткому изложению, получится что-то вроде: надо исходить из соображений пользы...

— Ну? По-твоему, это не мудрость?

— Мудрость, конечно. Но именно это я и имею в виду, когда говорю, что он пишет очевидные вещи. Довольно трудно представить себе человека, который будет исходить из соображений вреда. Во всяком случае, вреда для себя. Все хотят пользы, трудности начинаются тогда, когда приходится определять, что будет пользой в каждом конкретном случае.

— Ладно, — сказал Тайрен. — Вот подучишься немного, и дам тебе другой трактат. Там больше, как ты выражаешься, конкретики, что считать пользой. По крайней мере, во время войны.

Я покивала. Расстались мы с Кеем, когда я уходила, довольно мирно, но Усин, поджидавшая меня у порога и ставшая свидетельницей нашего прощания, всё равно осталась недовольна:

— Этот офицер Гюэ мог бы быть и повежливее. Между прочим, его ранг уступает рангу старшей сестры.

— Вот как?

— Да у него всего-то шестой!

Я покачала головой. Нет, я знала, что вместе со званием наложницы наследника удостоилась пятого ранга, но, честно говоря, думала, что этот ранг имеет значение только в гаремной иерархии. Что его можно приравнять к мужским рангам, для меня оказалось сюрпризом.

18.

Ныне князья предстают пред царем, говоря:

Ищем законы свои утвердить у царя.

Вижу: знамена с драконами так и горят,

В сбруе коней колокольчики звоном звенят.

Кольцами звонко бряцают в упряжке ремни:

В блеске прекрасном и светлом явились они.

В храм пред таблицу усопшего их привели,

Сами сыновнепочтительно дар принесли.

Ши цзин (IV, II, 8)

День рождения Тайрена отпраздновали в императорском дворце, куда с ним пригласили только её высочество супругу, но всё же совсем без праздника мы не остались. Пир у императора был вечером, а днём принцесса Мекси-Цу устроила в Восточном дворце приём, куда пригласила дворцовых дам, причём как внутренних, то есть обитательниц гаремов, Тайрена и императорского, так и внешних — супруг и дочек придворных. Мы преподнесли свои подарки, но не лично, а разложив на столиках в специально выделенной комнате и подписав, от кого какой. И я ощутила что-то вроде гордости, своей рукой выведя два иероглифа, составляющих моё здешнее имя.

Сам же приём до смешного напоминал те, что устраивали на моей матушке-Земле — длинный стол с вином и лёгкими закусками, негромкая музыка, время от времени провозглашаются тосты, а в перерывах между ними несколько десятков женщин бродят по залу, демонстрируя наряды и сплетничая.

— Слышали, гун Вэнь опять приводил своего старшего сына к его величеству, и государь изволил хорошо отозваться о манерах и познаниях молодого господина Руэ. Говорят, её величество была в ярости, но всё же послала в резиденцию гуна несколько подарков для молодого господина. И что ж вы думаете? Их не приняли! С благодарностями, конечно же, но отослали обратно...

Я отвернулась от секретничающей группки девушек. Сплетни ходили постоянно, их я наслушалась ещё в бытность свою служанкой, да и сейчас Усин с хомячьим упорством продолжала собирать разговоры и приносить мне, как заботливая кошка — мышей для хозяйки. Большую их часть я пропускала мимо ушей, всё равно речь шла о людях, которые мне были незнакомы и не интересны.

— Сестра Тальо! — Кадж подхватила меня под руку, её глаза блестели, видимо, от нетерпения поделиться новостью. — Ты слышала? Кольхог потеряла последний стыд!

— И в чём это выражается?

— Она попыталась вломиться в покои его высочества, когда услышала, что сестры Тальо там не будет. Кричала и рыдала, его высочество тоже кричал и в конце концов приказал евнухам её вывести. Говорят, теперь её выселят из покоев Восточного дворца, и она переедет к нам в Хризантемовый павильон.

— Только этого не хватало!

— Да, соседство малоприятное. Но какой урок для неё! Наконец-то Кольхог получила по заслугам. Ты не знаешь, но она всегда вела себя так, словно это она здесь принцесса. Может, нам найти дохлую крысу и подсунуть ей под дверь?

— Сестра Кадж!

— Да шучу я!

Тайрен явился на приём в свою честь под самый конец. Видимо, он уже отошёл от скандала накануне, потому что явно пребывал в хорошем настроении. С улыбкой что-то сказал расцветшей Мекси-Цу, сел рядом с ней у стены на почётное место, а потом к нам проскользнула служанка и доложила, что от меня ожидают у главного стола. Ничего не оставалось, кроме как последовать приглашению и занять место слева от принца. Принцесса сидела по правую руку, а с другой стороны от неё устроилась Кольхог. Взгляд, которым она меня одарила, превышал температуру горения раза так в два.

— Кстати, я как-то до сих пор не спрашивал, — сказал Тайрен, после того, как мы по предложению Мекси-Цу осушили ещё по чарке, скромно прикрывая лица рукавами. — Когда у тебя день рождения?

— В конце лета, ваше высочество.

— Жаль, я не знал. Мог бы сделать тебе подарок.

— А вы и сделали, — сказала я, решив не напоминать, что в то время мы только-только начали узнавать друг друга, и едва ли у него возникло бы желание делать мне подарки без веской причины, вроде спасения жизни. — Я пересчитала на ваш календарь — это кольцо ваше высочество подарили мне как раз накануне моего дня рождения.

— Ты всё ещё его носишь? — удивился Тайрен, глядя на тонкий медный ободок на моём пальце. — Я думал, давно уже выкинула.

— Как можно! Это же дар вашего высочества.

— Да что ты таскаешь эту дешёвку, я тебе золотых колец надарю.

— Ваше высочество, это не просто ваш дар, это самый первый ваш дар. И потому он мне особенно дорог.

Я и сама не знала, что заставляет меня цепляться за эту действительно дешёвенькую вещицу. Может быть, потому, что она единственная всё же досталась мне за какую-никакую, а всё-таки заслугу, а не как подарок из милости.

— Ну, как хочешь, — Тайрен пожал плечами. — А сколько тебе тогда исполнилось?

— Двадцать шесть, — убеждение, что спрашивать возраст дамы неприлично, жителей этого мира явно миновало стороной.

— Сколько?!

Тайрен уставился на меня округлившимися глазами, и я вспомнила, что ему самому сегодня исполнилось двадцать четыре.

— Я думал, тебе лет восемнадцать, — он помолчал. — Все женщины твоей страны такие... нестарящиеся?

— Во всяком случае, большая их часть. — Вот сказанул. Старящиеся... Что, здесь те, кому за двадцать, уже считаются старухами?

— О чём вы говорите, ваше высочество? — полюбопытствовала принцесса, вместе с Кольхог обернувшаяся на возглас Тайрена.

— Оказывается, Тальо двадцать шесть лет.

— Вот как? Совсем не дала бы.

— Да, сестра Тальо прекрасно выглядит для своего возраста, — поддакнула Кольхог.

— А сколько лет сестре Кольхог?

— Двадцать, — надменно сообщила она.

— Не может быть, — я сделал круглые глаза. — Старшая сестра очень юна для своего вида.

— Давайте отложим взаимные комплименты для другого раза, — мягко вмешалась Мекси-Цу. — Сегодня мы собрались в честь радостного события. Ваше высочество, почему бы нам не попросить младшую сестру Ю сыграть что-нибудь?

— Ты знаешь, как можно развлечь, — учтиво улыбнулся Тайрен. — Думаю, Ла Ю с удовольствием продемонстрирует своё искусство.

Все присутствующие с готовностью расселись вдоль стен — послушать музыку тут были всегда рады, а наложница принца с коротким именем Ла Ю считалась лучшей музыкантшей из нас. Включая принцессу — несмотря на похвалы свекрови и подаренную арфу, играла Мекси-Цу редко и, видимо, посредственно. Ла Ю вынесли цитру, и некоторое время звон струн был единственным звуком, нарушавшим тишину. Мне здешняя музыка всегда казалась бедной и однообразной, но эта пьеса оказалась мелодичной, я даже заслушалась. Когда она закончилась, раздались аплодисменты, Тайрен похвалил, и после этого засмущавшуюся исполнительницу принялись заваливать комплиментами.

— Хотелось бы мне когда-нибудь порадовать выше высочество чем-нибудь подобным, — сказала я. — Но я и не надеюсь когда-нибудь достичь такого мастерства.

— Для этого надо усердно заниматься, не ленясь, — заметила Кольхог, не глядя на меня.

— Старшая сестра права, — я и не думала спорить.

— Уверен, ты скоро научишься, — успокоил меня Тайрен. — А пока можно насладиться игрой Ю.

— Ваше высочество, — Кольхог чуть наклонилась вперёд, просительно глядя на него, — если вам угодно услышать мнение вашей ничтожной служанки... Сестру Ю следует наградить. Она усердно трудится день и ночь, чтобы порадовать ваше высочество. И я уверена, что ваше внимание было бы ей лучшей наградой.

— И в самом деле, — кивнула Мекси-Цу. — Старание должно быть вознаграждено. Как думаете, ваше высочество?

Я посмотрела на принца. Тот медленно кивнул:

— Может быть, вы и правы.

Той ночью меня не пригласили в Восточный дворец, о чём торжествующая Кольхог не преминула во всеуслышание напомнить на следующее утро. Я пожала плечами, не чувствуя себя особо ущемлённой, и попыталась обратить всё в шутку, сказав, что его высочество в великой милости своей, должно быть, наконец-то решил дать мне возможность выспаться.

А я-то думала, что в День поминовения усопших всё будет чинно и траурно. А оказалось, что это чуть ли не самый весёлый праздник в году. Духов усопших, что в этот день спускаются на землю к потомкам, надо повеселить, а потому в их честь устраивают игры и представления.

Хотя начался день достаточно торжественно. Тогда я впервые попала в Императорское Святилище Предков, находившееся на главной площади, перед воротами дворца. Это было величественное, хоть и невысокое здание в один этаж, но его главный зал, где и хранились поминальные таблички покойных императоров, стоял на довольно высокой платформе, и это добавляло ему весомости. Встать пришлось до рассвета, и когда весь гарем с императрицей и принцессой во главе собрался во внутреннем дворе святилища, солнце только-только показалось из-за окружающих двор строений. Было прохладно, и пока не начало пригревать, я ёжилась под отороченной мехом накидкой.

Разумеется, мы, наложницы принца, стояли в самом дальнем ряду, отделённые от ведущих в храм ступеней рядами спин императорских супруг и наложниц. Однако и с моего места отлично была видна терраса и выстроившиеся на ней люди в ярких шёлковых одеяниях. Красных, синих, коричневых, с какой-то вышивкой... Одни мужчины, ещё молодые, они стояли неподвижно, с лицами, исполненными сосредоточенности и осознания важности момента. Часть из них явно была музыкантами, судя по инструментам в руках. Я так увлеклась их разглядыванием, что пропустила выход императора, тем более что появился он откуда-то сбоку. Его величество приостановился у самых ступеней, и старик в чёрном халате и высокой шапке, расшитой блестяшками, протянул ему широкую чашу. Кажется, император окунул в неё руки, во всяком случае, точно не пил. Грохнули литавры, и император под аккомпанемент заигравшей музыки начал подниматься ко входу в сопровождении шестерых сановников, шедших за ним с двух сторон по двое в ряд. Все они исчезли внутри, ни одна женщина, включая императрицу, за ними не последовала.

Церемония оказалась долгой, и я, как это обычно у меня бывало, начала скучать. К тому же хотелось есть, ведь сюда мы прибыли натощак. Я поглядывала по сторонам, но больше никто не показывал признаков скуки или ещё каких-либо чувств, кроме благоговения и почтения к чествуемым духам. Увы, я никак не могла проникнуться важностью момента, а вслушиваться в слова гимнов, что хором запели на террасе люди в красном, мне довольно быстро надоело. Тем более, что разобрать что-то было довольно сложно, уж не знаю, дикция поющих, расстояние до них, или что-то ещё было тому виной. Я немного оживилась, когда вперёд вышли юноши в синем и начали танцевать. У каждого из них в одной руке была флейта, а в другой — фазанье перо, надо будет спросить наставника Фона, что всё это должно символизировать. Но и танец оказался на удивление однообразен — какой-то вариант хоровода, к тому же весьма медленный. Ну да, священнодействие не терпит суеты, но неужели духам предков нравится смотреть на это занудство?

Хотя, должно быть, это я испорчена динамикой моей родины и ничего не понимаю в высоком искусстве.

В конце концов, когда солнце уже начало припекать, император, к моему величайшему облегчению, вновь показался из дверей и начал спускаться во двор. За ним следовали уже не шесть человек, а не меньше дюжины, и все что-то несли в руках: кто блюдо, кто свёрток материи, кто что-то, подозрительно напоминающее части туш животных. Блюда и часть мяса унесли, а вот материя и некоторые куски туш отправились в небольшое цилиндрическое строение в левой стороне двора. И вскоре над ним поднялся густой дым.

Церемония закончилась, и все собравшиеся, соблюдая строгую очерёдность, потянулись к выходу. Прислуга ждала нас во внешнем дворе. Император, императрица, Тайрен и его супруга сели в закрытые паланкины, супруги императора — в носилки попроще. Наложницам предстояло перейти площадь и вернуться во дворец пешком, всего лишь опустив покрывала на лица.

— Старшая сестра, — шепнула Усин, когда мы шагали по устилающим площадь плитам.

— М?

— Я слышала, что госпожа Кольхог говорит о тебе... нехорошее.

— И что же она говорит? — было бы странно, если б Кольхог вздумала говорить обо мне хорошее.

— Она твердит, что ты завидуешь госпоже Ла Ю и желаешь ей зла.

— С чего бы это?

— Ну, наследный принц выделил её во время празднования.

— Ерунда какая. Он уже несколько раз выделял других, и всегда разных. С чего это я должна завидовать именно сестре Ю?

— Но она говорит, что ты позавидовала её искусству игры на цитре!

— Хм. И это повод желать зла? Глупости.

— И вовсе не глупости! — горячо возразила Усин. — Она говорит, что лицо сестры Тальо перекосилось от злости, когда его высочество хвалил госпожу Ю. И это уже повторяют! Нуичжи слышала, как ты сказала, что вам госпожу Ю никогда не превзойти. А Рои говорит, что ты добавила — если я не смогу радовать принца, то утрачу его расположение.

— Что, при самом принце? — мне стало смешно. Хотя, конечно, приятного мало. Вот так и рождаются сплетни — всё переиначат, раздуют и вывернут наизнанку.

— Кстати, Рои — это кто?

— Прислужница госпожи Ла Ю.

— Вот уж кому точно съесть язык не грозит.

— Да она просто жадная дрянь, — припечатала Усин. — Ко всем пристаёт — подари то, подари это. Если б за воровство не забивали палками, то и воровала бы, точно говорю!

В Хризантемовом павильоне нас уже ждала праздничная трапеза, включавшая в себя... расписные яйца, едва не заставившие меня прослезиться от нахлынувшей ностальгии. Ни дать, ни взять, пасхальное воскресенье у меня на родине, не хватает только кулича и творожной пасхи. Творог на столе тоже был, но солёный, а вместо кулича можно было съесть лепёшки с начинкой и рисовые пирожки, окрашенные в зелёный цвет. Видимо, еда была строго церемониальной, потому что обычно у нас на столе царили большая изысканность и разнообразие.

Я прошла на своё место, предвкушая, что вот теперь наконец-то можно будет набить давно требовавший своего желудок. И... если бы не слова Усин, я бы не обратила внимания, как две наложницы при виде меня наклонились друг к другу и что-то зашептали, время от времени бросая на меня короткие взгляды. На какое-то мгновение я даже почувствовала себя неловко, как чувствуешь себя, когда знаешь, что тебя обсуждают за твоей спиной. Но что тут можно было сделать? Я знала лишь один приемлемый для меня способ бороться со сплетнями — не обращать на них внимания. Собака лает, караван идёт. Так что я с независимым видом села на подушку и потянулась к блюду с пирожками.

Город праздновал — ещё когда мы переходили через площадь, с улиц доносилась музыка. Кадж уверяла, что все, кто могут, в этот день после уборки могил и церемоний поклонения предкам уезжают куда-нибудь за город, на природу. Возможно, и двор куда-нибудь выберется, предположила она, и я понадеялась, что это окажется правдой — сидеть в четырёх стенах, пусть даже весьма обширных и снабжённых садом, мне уже изрядно надоело. Но не сложилось. Зато во второй половине дня мы опять всем гаремом отправились смотреть, как играют в конное поло.

Площадка для игры была устроена прямо во дворце, во дворе Дарования победы — обширном, заросшем травой плацу, отделявшим Внутренний дворец от Внешнего, находившегося в южной части Запретного города, где я никогда не была. Император правит, сидя лицом к югу, а потому и весь дворец был ориентирован строго с юга на север, и главный вход находился именно с южной стороны. Однако во Внешнем дворце наложницам и даже жёнам делать было нечего, туда допускалась разве что императрица, и то по каким-то очень особым дням. Так что, несмотря на любопытство, я и не надеялась там побывать.

Двор был окружён двухъярусными трибунами, и мы поднялись на второй ярус, где было устроено что-то вроде лож, разгороженных дощатыми стенками, прикрытыми парчовыми тканями. Позади них проходила галерея, а вот наружная сторона была скрыта свисающими с карниза редкими циновками, похожими на жалюзи. Их назначение стало понятно сразу же — на трибунах внизу собирались мужчины. На игру пришёл посмотреть весь двор, и мы здесь могли видеть происходящее внизу, сами будучи скрыты от нескромных глаз.

— Тебе налить, сестра Тальо? — Кадж, занявшая одну со мной ложу, присела у столика, где уже были расставлены чашки, чарки и закуски.

— Я бы предпочла чай.

— Нет слов, сегодняшний день как нельзя более подходит, чтобы попробовать новый весенний чай. И всё же дядюшка радости уместен всегда и везде. Если знать в нём меру, конечно.

— Дядюшка радости — это вино?

— Оно самое. Впрочем, тут есть ещё и персиковый настой, если вино тебе не по душе.

— Ну, почему же, — я тоже села на приготовленную подушку. — Если знать меру, то почему бы и нет.

— Так тебе какого? Рисового, сливового?

Разлила она, разумеется, не сама — для такого дела имеется прислуга. А вот обычай чокаться здесь был известен.

— Сестра, а можно тебя спросить кое о чём?

— Конечно. О чём?

— Что такое лодка под зелёным парусом?

— О, — хихикнула Кадж. — Это заведение, о котором приличным женщинам, вроде нас с тобой, и заговаривать-то не стоит.

— Ясно...

— Просто особы определённого сорта любят кататься с мужчинами на лодках и назначать свидания на баржах — за них не надо платить налог, как на дом и землю. Ну а зелёный — цвет весны, роста. Весенний ветер несёт любовь... А почему ты спросила?

— Да так, слышала от кого-то, но не очень поняла, что это значит.

— Уж не от его ли высочества? — проницательно спросила Кадж, и я слегка смутилась. — Кстати, сестра никогда не рассказывает, о чём вы с ним беседуете так долго.

— Мы читаем книги.

— Правда? — изумилась она.

— Угу. Он помогает мне учить иероглифы.

Внизу раздался звон колокола — здесь у них не было языков, в колокола били молотками или колотушками. Шум внизу мгновенно утих.

— Его величество прибыл, — прямо-таки благоговейно прошептала Кадж.

Мы прильнули к циновкам-жалюзи. Снизу слышался тонкий голос, видимо, принадлежавший евнуху, который прямо-таки выпевал порядок поклонов. На главную трибуну вливалась речка приближённых, возглавляемая стариком в золотом халате с длинным шлейфом, что несли два молоденьких евнуха. Третий держал над головой его величества такой же золотой зонт. Императрица двигалась сильно сзади и села ниже. С другой стороны пристроилась Мекси-Цу, ещё три дамы расселись вокруг.

— Благородная супруга, — шёпотом указывала мне Кадж. — Добродетельная супруга... Талантливая супруга...

Я кивала, хотя уже видела их всех в бытность свою комнатной девушкой при императрице, о чём Кадж, вероятно, забыла. Лиц своих дамы, что характерно, не скрывали. Впрочем, на больших пирах их тоже никто не прячет.

— Гляди, ван Лэй!

— Императорский шурин? А ещё кого-нибудь из придворных ты знаешь?

— Знаю. Вон командующий Инь, отец сестры Кольхог. А вон министр Лао...

Она назвала ещё несколько имён. Тем временем колокол прозвонил ещё раз, распахнулись ворота между трибун, и на поле попарно выехали двенадцать всадников. На них были коричневые и зелёные кожаные доспехи, не похожие на боевые, зато чем-то напомнившие мне хоккейную форму. Во всяком случае, наколенников у боевых доспехов я не видела. Похоже, здесь всё же больше внимания уделяют технике безопасности во время спортивных состязаний, чем я до сих пор думала. Между тем всадники выстроились перед главной трибуной, поклонились с сёдел, император благосклонно кивнул, и участники состязания, разделившись на две команды, разъехались по разным сторонам поля. Та команда, что была в коричневом, оказалась прямо под нашей трибуной, и возглавлявший её всадник поднял голову, повернувшись в нашу сторону и приветственно махнул рукой. И только тут я его узнала.

— Оп-па! Его высочество!

— Ну да, он хорошо играет, — подтвердила Кадж. — А вторую команду возглавляет Эльм Хонг.

— Старший сын вана Лэя? А этот... Руэ Шин участвует?

— Да, он в команде принца-наследника, посмотри.

— Ага, вижу, — пробормотала я, раздумывая, кому предназначался приветственный взмах рукой. Учитывая, что снаружи нас не видно, в любом случае Тайрен махал наугад.

Ещё один удар колокола, и игра началась. Я не знала правил конного поло в моём мире, так что не могла сказать, насколько они отличались, но основа была та же — нужно было ударить длинной битой по маленькому мячику так, чтобы попасть в цель. Только этой целью была не лунка в земле, а круглое отверстие в вертикально стоящей доске, для каждой команды своей. При этом в отверстии висел колокольчик, издававший звон при каждом попадании, так что ошибка исключалась.

Я машинально отправила в рот что-то со стола, следя за игрой — судя тому, что это было что-то хрустящее и ломкое, с медовым вкусом и душистым привкусом, мне попался сваренный в меду цветок. Болела я, разумеется, за Тайрена, и в принципе он, хоть и с небольшим перевесом, побеждал. Всадники носились друг за другом, иногда друг дружку подрезая, кто-то уже упал, но никто и не подумал выпустить на поле другого игрока или удалить одного из противоположной команды, чтобы уравновесить количество. Колокольчики то и дело звенели, и я восхищалась меткостью этих молодых людей — попасть крошечным мячиком в дырку не намного больше него самого, при том, что запускали его порой с противоположного конца поля... Зрители хлопали при особо удачных бросках и время от времени ахали в особо напряжённых моментах.

— А сколько длится игра? — улучив момент, спросила я у Кадж.

— Пока кто-нибудь не наберёт двадцать очков.

— А.

В какой-то момент я всё-таки отвлеклась — в игре, казалось, наступил маленький перерыв, каждая команда сгрудилась в своём углу поля, не то отдыхая, не то вырабатывая дальнейшую стратегию. Я повернулась к столику, выбирая, чтобы ещё попробовать, и уже решила продегустировать бобовую пастилку, когда снова раздался топот копыт, а потом зрители снаружи в который раз ахнули. Я бы не обратила особого внимания, если б Кадж не вскрикнула одновременно с ними. Я быстро выглянула наружу. Звякнул в очередной раз колокольчик, но игра явно застопорилась. Несколько всадников сгрудились у барьера, двое даже спрыгнули на землю, многие зрители повскакали с мест, в том числе и Мекси-Цу, и даже император слегка привстал. А потом я разглядела, что на земле лежит кто-то в коричневом доспехе. Как раз в этот момент он попытался подняться, но не смог и снова осел на песок площадки. На поле выскочили евнухи и помчались к нему.

— Этот молодой Эльм! — повторяла Кадж. — Как он посмел?!

— А что он сделал?

— Схватил его высочество и повалил из седла на землю! А тот ударился головой о барьер!

— О! — я проводила взглядом процессию, уносившую пострадавшего. Принцесса на трибуне в сопровождении дам торопилась к выходу, а её величество что-то говорила, наклонившись к императору. — Эльм Хонг? Его накажут?

— Ну... Может и нет. В принципе... это не запрещено. Некрасиво, да, но воин должен уметь защищаться от нападения.

Ну да, подумала я, все эти спортивные игры здесь воспринимаются как подготовка в главному. Если тот же Эльм-младший может засветить его высочеству в лицо, и ничего ему за это не будет, то чем нынешняя ситуация отличается от той? Игра между тем возобновилась как ни в чём не бывало, но мне уже было неинтересно, кто победит. Один из евнухов между тем взбежал на трибуну и, согнувшись в поклоне, что-то сказал императрице. Та кивнула и откинулась назад, явно успокоенная. Похоже, с Тайреном всё будет в порядке.

— Тин, — велела Кадж наливавшей нам вино служанке, — беги, справься о здоровье его высочества.

Служанка поклонилась и выскочила за дверь. Судя по тому, что по галерее пробежали ещё несколько девушек, эта мысль пришла в голову не одной Кадж.

Вернулась Тин очень быстро.

— Лекарь говорит, что здоровье наследного принца вне опасности, — доложила она то, о чём я догадалась и сама. — Ему нужен длительный отдых и постельный режим, но никаких травм, кроме ушиба головы, он не получил. С ним сейчас её высочество.

— Ну, хвала Небу, — вздохнула Кадж.

— Надо будет его навестить, наверное, — сказала я.

— Конечно, надо будет. Но это обязанность Кольхог, как наложницы-подруги — привести дам Восточного дворца отдать поклон его высочеству. Должно быть, завтра пойдём, раз лекарь говорит, что принцу надо отдыхать.

— Госпожа Шэйн Кадж, — в дверях возник один из прислуживающих в Восточном дворце евнухов. — Госпожа Луй Тальо.

— Да? У вас есть дело, брат Цза Чуали?

— Его высочество хочет видеть госпожу Луй Тальо.

— О! — Кадж посмотрела на меня.

— Значит, мне не придётся ждать завтрашнего дня, — я поднялась.

В Восточном дворце было тихо и полутемно — во всяком случае, в покоях принца. Тайрен лежал на столь хорошо знакомой мне кровати, а рядом сидела принцесса. Когда я вошла и поклонилась, он сделал супруге знак. Та поджала губы и поднялась.

— Послужи его высочеству как следует, младшая сестра, — с обычно несвойственной ей надменностью произнесла Мекси-Цу и вышла. Тайрен похлопал ладонью по постели, и я присела на край.

— Как вы себя чувствуете, ваше высочество?

— Могло быть и хуже, — он усмехнулся. — В прошлый раз я завоевал приз и отдал его Кольхог. Думал, на этот раз отдам тебе. А оно вот как получилось.

— О... Я польщена.

— Какой там теперь счёт?

— Не знаю. Я не следила после того, как вас унесли.

— Надеюсь, этот лисий сын Хонг не победит.

Я сочувственно вздохнула. Тайрен поморщился и дотронулся рукой до головы:

— Демон, как же голова болит...

— Вашему высочеству надо больше спать.

— Да знаю я... Но если я сейчас засну, она вернётся.

— Её высочество? Она беспокоится о вас.

— Беспокоится, — согласился Тайрен. — Но почему нельзя беспокоиться за дверью?

— Ну... Вообще-то близким людям свойственно желать быть рядом, ваше высочество.

— Считаешь, что она мне близка?

— Она ваша жена.

— Да, жена. Матушка выбрала её. Я не спорил — мне было всё равно. Да если бы и не всё равно — что бы я мог сказать? Законы и нравственность предписывают чтить волю родителей, а я стараюсь их соблюдать, что бы там отец ни думал.

— Вам не нравится принцесса? — помолчав, спросила я.

— Не нравится. И не не нравится. Какая-то она... никакая. Мы женаты уже почти три года, я а до сих пор не могу сказать, какой у неё характер, что она любит, чего не любит, о чём думает. О чём не спросишь: да, конечно, ваше высочество, как скажете, ваше высочество, ваша мудрость несравненна, ваше высочество!

— Насколько я понимаю, так и должна вести себя воспитанная жена.

— Да, — Тайрен тяжко вздохнул. — Должно быть, я и в самом деле испорченный. Но меня от неё тоска берёт. Мне не в чем её упрекнуть, она прекрасно справляется со всеми своими обязанностями, она всегда со всем соглашается, она образец добродетели и безупречного поведения — не то, что я. Но вот не лежит к ней душа. У тебя было когда-нибудь такое — вроде ничего человек такого не делает, а ты рядом с ним всегда напряжена, словно подвоха ждёшь?

— Было.

— Тогда ты поймёшь. Ты вот говоришь — близкая, а мне она всё время чужой кажется.

Мы снова помолчали.

— Ты первая женщина, не считая матушки и тётушек, которая смеет мне возражать, — с улыбкой сказал Тайрен. — И, как ни странно, именно это мне в тебе и нравится.

— Возможно, ваша слуга просто не прониклась величием вашего положения.

— И не проникайся как можно дольше.

На следующий день, как и говорила Кадж, Кольхог собрала всех нас и повела на поклон к нашему общему господину. Но в передней нас встретил лекарь, сообщивший, что его высочество спит и не нужно его беспокоить ещё как минимум неделю. Так что, поклонившись дверям (теперь я убедилась, что выражение "отдать поклон перед дверями" вовсе не вежливая фигура речи, тут действительно принято кланяться закрытым створкам, если вышестоящий тебя не принял), мы разошлись по своим делам.

19.

Часто сбором я лакрицы занята

На вершине Шоуянского хребта.

А что люди говорят, — всё лгут они,

Этим толкам не доверься ты спроста,

Эти речи, эти речи отклони!

Не считай их сплетни правдой, помяни:

Всё, что люди ни болтают, лгут они.

Что их речи? Толки лживые одни!

Ши цзин (I, X, 12)

— Почему ты не приходила в последнюю неделю? — поинтересовался Тайрен. Я недоумённо моргнула:

— Когда мы все пришли выразить почтение, нам сказали, что ваше высочество не нужно беспокоить.

— И что? Почему ты не пришла?

— Но ведь сказали же...

— Все наложницы, кроме тебя, приходили навестить меня в эти дни. И только ты не явилась. Как я это должен понимать?

— А их пустили?

— Нет.

— Тогда зачем приходить?

— То есть, ты не хотела меня видеть?

Я снова заморгала, чувствуя себя поставленной в тупик. А ещё что-то говорят про женскую логику.

— Если ваше высочество желали меня видеть, вам было достаточно за мной послать.

— Да мы не про меня говорим! — Тайрен повысил голос. — Я про тебя спрашиваю!

Я промолчала, не зная, что ответить. Я действительно решительно не понимала, зачем приходить к закрытым дверям. Ладно, когда все идут, когда этого требует этикет. Но если бы я была нужна — мне бы как-нибудь дали это понять? Так что эту неделю я восприняла как нежданные каникулы, отдых от обязанности обслуживать его высочество, которая, как бы хорошо я к нему ни относилась, порой начинала изрядно меня тяготить. Тайрен казался ненасытным до всего: секса, разговоров, споров, вопросов обо всём новом, и мне всё труднее становилось его удовлетворять.

Но не скажешь же этого прямо.

— Я поднял тебя из грязи, ввёл в круг внутренних дам — и это твоя благодарность? Ты даже не считаешь нужным поинтересоваться, что со мной происходит, когда я нездоров. До сих пор мне казалось, что ты меня любишь, но теперь я усомнился!

Я изумлённо вскинула глаза. Люблю? Да с чего он это взял?

— Что молчишь?

— Не знаю, что сказать, — честно ответила я.

— Ах, не знаешь? — он обошёл вокруг меня, как вокруг столба. — Ты очутилась здесь благодаря мне. А от тебя даже слова не допросишься? И то, что на тебе висит — тоже я подарил! И рис Восточного дворца ты ешь только потому, что я оказал тебе милость!

— Я вас об этом не просила! — огрызнулась я, и тут же пожалела. Но слово не воробей.

— Тогда, может, вернуть тебя туда, откуда я тебя взял? — Тайрен поднял бровь. Отступать было некуда, и я присела в поклоне:

— Если будет угодно вашему высочеству.

— Прекрасно. Можешь убираться! Если матушка-государыня, конечно, тебя примет, а не отправит в Боковой дворец! Дорога тебе должна быть известна! — и он махнул рукой в сторону двери.

Я решила счесть это приглашением на выход, ещё раз присела и вышла из комнаты.

— Ну и катись! — прокричал принц мне вслед. — Думаешь, ещё кому-то будешь нужна? Ты себя в зеркале когда в последний раз видела?

Обратный путь в павильон мы проделали в молчании — я, Усин и сопровождающий евнух. Усин тревожно поглядывала на меня, но заговорить решилась, только когда мы оказались в моей комнате:

— Его высочество... разгневался?

— Да уж точно не обрадовался, — мрачно отозвалась я.

— И что теперь с сестрой будет?

— Не знаю.

— Может, сестре сходить, попросить прощения...

— Ещё чего, — я вытащила шпильку из волос и швырнула на столик. За время пути недоумение, владевшее мной на протяжении этого, с позволения сказать, разговора, переросло в злость. Ах, я, значит, недостаточно льстива, да ещё и уродина? Прекрасно, навязываться его высочеству не входило в мои планы изначально. И если принц желает дать мне отставку, тем лучше. Кольхог, конечно, позлорадствует, но это я как-нибудь переживу, а в остальном — жизнь только спокойнее станет. В его угрозу снова разжаловать меня в комнатные девушки я толком не поверила — мало ли что он там ляпнул со злости. Но даже если это всё серьёзно... В душе на мгновение шевельнулось что-то похожее на страх, всё-таки, как бы то ни было, возвращаться к прошлому мне не хотелось. И уж тем более не хотелось проверять, что такого в перспективе оказаться в Боковом дворце, вызвавшее когда-то истерику у Усин. Но злость тут же вспыхнула с новой силой, и я отмела свои опасения. Ну и пожалуйста! Если у кого-то, как говаривала Кадж, нет сердца, и, добавлю от себя, нет ума, то пусть высылает куда хочет — хоть в Боковой дворец, хоть в монастырь! Бегать умолять всё равно не стану.

— Сестра Тальо! Если ты принесёшь терновую палку...

— Пусть сам несёт, если хочет, — отрезала я. Выражение "принести на плечах терновую палку" было идиомой, означавшей явку с повинной. Почему-то именно терновник считался самым подходящим для наказания, во всяком случае, на словах.

— Тише! — зашипела Усин, оглядываясь на дверь. — Как ты можешь говорить такое?

— Открываю рот и говорю.

— Сестра Тальо!

— Что случилось? — в дверях возникла Кадж.

— Ничего не случилось, — я присела на сиденье перед туалетным столиком. Эти недокресла с подлокотниками, но без ножек до сих пор казались мне забавными.

— Как же ничего, когда говорят, что его высочество кричал на тебя? Ты ему перечила?

— Быстро же распространяются слухи, — вздохнула я. — Да, кричал. Был недоволен, что я не приходила во время его болезни.

— Как же ты так? Скажи, что сама плохо себя чувствовала из-за беспокойства за него. Хотя нет, это плохая мысль. Все остальные подтвердят, что ничего такого не было.

Посланец из Восточного дворца явился к вечеру, когда я под присмотром наставницы Тэн упражнялась на пипе. Если честно, я давно уже делала все музыкальные упражнения на "отвали": всё равно играть перед кем-то, кроме наставницы, мне так и не довелось, и я изрядно сомневалась, что доведётся. Из-за чего мне то и дело от неё влетало, спасибо хоть не палками. Однако слышать, что музыка — чуть ли не единственный способ покорить сердце мужчины, и что если я так и не смогу порадовать господина, то утрачу его благосклонность, мне было откровенно смешно. А теперь так и вовсе не задевало.

— Его высочество желает видеть наложницу Тальо, — в дверях возник один из евнухов.

— О, — наставница быстро поправила одеяние, словно это её, а не меня, звали к принцу. — Возьми с собой пипу. Хотя нет, ты ещё не готова. Всё ещё не готова!

— Ну, раз не готова... — я повернулась к евнуху. — Передай его высочеству, что наложница Тальо плохо себя чувствует и не может прийти на его милостивый зов.

— Что? — непонимающе переспросил тот. Наставница Тэн тихо ахнула.

— Мне повторить? Прекрасно. Наложница Тальо плохо себя чувствует и прийти не может.

— Так и передать? — тупо переспросил евнух.

— Так и передай. Со всеми прикрасами, с которыми тебе заблагорассудится, — зачем-то добавила я, вспомнив классику. — Или нет! Лучше скажи, что наложница Тальо собирает вещи, очень этим занята и потому не придёт.

— Но... — глаза евнуха округлились так, как не всякому европейцу под силу. — Но... Я не могу передать такое!

— Тогда придумай что-нибудь сам. Ну, иди!

— Наложница...

— Иди же! — прикрикнула я. Евнух помотал головой и выскочил вон.

— Ты сошла с ума! — наставница рывком поднялась.

— Возможно, — я задумчиво провела по струнам. Теперь Тайрен либо озлится на меня окончательно, либо... Либо что?

— Ты сама мостишь себе путь к собственной гибели! Думаешь, что если ты помогаешь его высочеству переменять одежды, так тебе уже всё дозволено? Но если уж тебе угодно бросить жемчужину во мрак, то я не собираюсь стоять рядом и ждать, пока тебя засосёт! — и наставница Тэн промаршировала к двери, всем своим видом показывая возмущение.

Когда дверь за ней закрылась, я хмыкнула. Потом зачем-то проиграла начатую пьесу до конца. Откровенно говоря, и впрямь получалось не очень. Зато теперь на меня никто не глазел, ничего не требовал, не слушал и не вздыхал над ухом. Честно, я успела устать даже от Усин. Эх, запереться бы в этой комнате на веки вечные!

А когда я всё-таки собралась выйти, за дверью меня уже ждала целая делегация. Слухи в Восточном дворце и правда распространялись со скоростью пожара.

— Далеко ли собралась, сестра Тальо? — пропела Кольхог со сладчайшей улыбкой. За ней теснились её прихлебательницы. Остальные, правда, не теснились, но стояли вокруг на некотором отдалении, явно собираясь следить за представлением из партера.

— К себе в комнату, — сухо ответила я.

— А... Собирать вещи, — понимающе закивала Кольхог. — Тебе помочь, сестра Тальо?

— Не утруждайся, сестра Кольхог.

— И правда. Тебе не придётся собирать много. Верно, сестра Ю?

Ла Ю манерно хмыкнула.

— Зачем прислуге в Боковом дворце нефрит и жемчуг? — продолжила Кольхог. — Да и шелка ей ни к чему... У тебя будут очень быстрые сборы, сестра. Хотя... какая ты мне сестра?

Я почувствовала, как на загривке поднимаются волоски. Побьют? Или до чего-то столь вульгарного, как драка, всё же не опустятся? Но спасение пришло, откуда не ждали. Никто в комнате не заметил появления давешнего евнуха, пока тот звонко не выкрикнул от входа:

— Пожаловал его высочество!

Все застыли, включая меня, а потом поклонились стремительно вошедшему принцу. Тайрен молча оглядел собрание и уставился куда-то в стену.

— Все — вон, — скомандовал он стене. — Кроме Тальо.

Девицы снова присели и с шелестом шелков одна за другой покинули комнату. Дверь аккуратно закрылась, но, держу пари, если бы она была стеклянная, мы без труда разглядели б контуры прилипших к ней с той стороны ушей.

— Тальо... — начал Тайрен и замолчал.

— Что угодно вашему высочеству?

— Сегодня утром... я наговорил лишнего, — он продолжал глядеть куда-то в сторону, и слова давались ему с явным трудом. — Я никуда не собирался тебя отсылать.

Он замолчал. Я тоже молчала. Наверное, надо было сказать что-нибудь примирительное, но обида оказалась глубже, чем я сама поначалу предполагала. Хотелось произнести что-нибудь вроде "я счастлива" тонким режущим голосом, но это, наверно, было бы уже перебор.

— Я вовсе не то имел в виду. Я ждал, что ты придёшь... Тебя бы впустили. Но ты не приходила, и я подумал... — он резко выдохнул, махнул рукой, прошёлся по комнате, а потом развернулся ко мне: — Ну, прости меня. Мне не надо было на тебя кричать.

— Я... — я облизнула губы и тоже уставилась куда-то в пол. — Ваше высочество оказывает недостойной честь.

— И ты даже не хочешь на меня посмотреть? — он подошёл, расцепил мои сложенные на поясе руки и сжал в своих сильных тёплых ладонях. — Я всё понимаю. Ты скромна, ты не привыкла к дворцовым порядкам. Не привыкла приходить без зова. Я и правда должен был за тобой послать. Ну, что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Похоже, его привычка всё перекладывать на материальные и прочие блага была неискоренима. Я уже открыла рот, чтобы отказаться и добавить вежливое уверение, что извинения являются лучшим подарком... И тут мне пришла в голову идея. Да, я перенеслась в другой мир, потеряв всё, что имела в том, и в первую очередь, если не говорить о близких и любимых людях — спокойную жизнь, которую я могла выбирать и обустраивать по своему вкусу. В новой жизни я оказалась на положении щепки в потоке, хотя не могу не признать, что поток ещё обходился со мной весьма бережно. Могло бы быть и куда хуже. Но теперь, вместе с неприятными сторонами, моё новое положение принесло мне и новые возможности. Так почему бы, раз уж отступать всё равно некуда, не воспользоваться ими и не воплотить в жизнь детскую мечту, на которую я, встав взрослой, откровенно махнула рукой? Я подняла голову и взглянула Тайрену в глаза:

— Ваше высочество, научите меня ездить верхом!

Обучением меня верховой езде Тайрен тоже занялся сам. Мне подобрали красивую, но спокойную и хорошо выезженную лошадку, и принц принялся давать мне ежедневные уроки на заднем дворе Восточного дворца. Хотя в первые разы я шла к лошади на подгибающихся ногах. Я любила лошадей, но до сих пор — чисто платонически, а когда понадобилось залезть на одну из этих зверюг и как-то начать с ней взаимодействовать... Невысокая кобылка вдруг становилась просто огромной, и её слегка меланхоличный и довольно терпеливый вид начинал наводить на нехорошие подозрения. Ведь это не автомобиль, который не поедет и не повернёт, только если сам водитель не нажмёт на педаль или не покрутит руль. Это живое существо с собственными мыслями и настроением, и кто знает, что в её башку взбредёт. Уж если бездушные автомобили, и те, случается, сюрпризы преподносят...

Однако дни шли за днями, а ничего плохого со мной не случалось, если не считать вызванных отсутствием привычки болей в пояснице, бёдрах, а так же в, э-э... том, что между ними. И, кстати, моё желание освоить верховую езду, как оказалось, было куда менее скандальным, чем чтение военных трактатов, если бы оно стало известно. Здешние девицы благородного происхождения вполне спокойно обучались этому искусству, и даже играли в конное поло, так что Тайрен пообещал мне как-нибудь взять меня посмотреть на женскую игру; "если ты будешь хорошо себя вести", с усмешкой добавил он.

Отношения с Тайреном вполне наладились, если не считать того, что его поведение стало ещё более собственническим. Теперь оно проявлялось не только в настоящем, но и оказалось, если можно так выразиться, устремлено в будущее.

— Когда родишь мне сына, станешь наложницей-подругой, — уверенно заявил он мне как-то. — А когда я стану императором, сделают тебя Благородной супругой.

Я промолчала. Перспектива родить, пусть даже от принца, меня что-то не радовала. Ребёнок словно бы окончательно связал бы меня с этим миром и с тем положением, которое я в нём занимала. Умом я, конечно, понимала, что всё это навсегда и деваться мне некуда. И всё же пока оставалась если не надежда, то ощущение, что всё вокруг — не настоящее. Порой оно охватывало меня очень остро: ну не может быть реальностью то, что со мной произошло, это сон, бред, что угодно, и я вот-вот проснусь и заживу обычной, нормальной жизнью. И с ней рука об руку шла другая иллюзия — всё может ещё измениться и в этом мире. Внутренний дворец, заклятые сестрёнки-наложницы, служба, как тут деликатно выражались, у подушки и циновки его высочества — это всё не навсегда, возможен какой-то выход. В конце концов все попаданки из фэнтезийного ширпотреба в конце концов ловили удачу за хвост и сами становились хозяйками своих судеб. И если я сама оказалась словно бы героиней такого романа — ну, должен же и мой сюжет куда-нибудь вырулить?

Беременность поставила бы крест и на этой иллюзии. Куда деваться матери с маленьким ребёнком? Правильно, некуда, разве только за спину его отцу. И это уж не говоря о здешнем состоянии медицины и неизбежном риске, которому подвергается любая роженица. То, что я узнавала о здешних медиках, отнюдь не добавляло оптимизма. Ну как можно положиться на помощь тех, кто на полном серьёзе уверяет, будто лучшее средство от головной боли — уложить эту самую голову на изголовье из розового дерева, а к нарывам на коже предлагает прикладывать мышьяк? Состояние местной науки было для меня постоянным источником, как сказали бы в моём мире, лузлов. Слушая, как Тайрен и тот же Кей рассуждают о мире и его явлениях, я частенько не знала, смеяться мне или плакать. И ведь для них всё было вполне реально! Например, однажды речь зашла о "золото-киноварной пилюле". Я в тот момент задумалась о чём-то своём, поэтому пропустила начало разговора и очнулась, только услышав красивое название.

— А что это за пилюля?

— Пилюля бессмертия, — объяснил Тайрен таким тоном, каким мог бы сказать "от простуды".

— Она действительно из золота и киновари?

— Ага. Точнее, из киновари, свинца и серы. Или ртути.

— И как? — осторожно уточнила я. — Многие ли с её помощью... обессмертились?

— Видишь ли... Мало знать состав. Нужно ещё выяснить, в каких пропорциях смешивать ингредиенты, сколько времени их надо нагревать, перегонять и что там ещё делают... Если ошибёшься хоть в какой-нибудь мелочи, то пилюля вместо дарования бессмертия обернётся ядом. А потому мало кому удавалось действительно достичь бессмертия. Рецепт-то тайный.

— А, ну да, — закивала я. — Если пропорции неправильные, то тогда конечно.

Кей подозрительно посмотрел на меня и перевёл разговор на что-то другое.

В Хризантемовом же павильоне воцарилась умилительная идиллия. Даже Кольхог больше не пыталась отпускать шпильки в мою сторону, а уж остальные стали со мной так вежливы и приветливы, что скулы сводило. Со стороны мы в этот период действительно напоминали большое дружное семейство... а вот что в нём говорилось за моей спиной, мне однажды довелось подслушать.

В тот день я раньше обычного вернулась с урока верховой езды, заменившей мне осточертевшие уроки музыки. Усин на это время куда-то усвистала, я не стала ждать, пока её разыщут, прошла через сад в одиночестве и вошла в павильон не через главный вход, а через ту самую террасу, на которой Тайрен когда-то бил вазы. Светило солнышко, щебетали птички, и я постояла некоторое время, любуясь распускающимся цветником. А потом услышала голоса. При хорошей погоде доходившие от потолка до пола рамы в помещениях раздвигали так, что внутренние комнаты становились продолжением сада, лишаясь одной, а то и двух стенок. Вот в одной из таких комнат и собралось небольшое общество из трёх наложниц.

— ...Да говорю тебе, она ведьма!

Заинтересовавшись, я подошла поближе. Край рамы скрывал меня, так что сидевшим внутри я была не видна.

— Где ты видела, чтобы его высочество все дни проводил с женщиной? Забросив друзей? Раньше он каждый день выезжал в город или на охоту, вместе со своей свитой и друзьями, а теперь сидит во дворце в беседах с этой Тальо! И даже её высочество не знает, о чём они там говорят.

Так, понятно. Следовало бы уйти, ведь подслушивать некрасиво. Но любопытство оказалось сильнее, и я осталась на месте.

— Сестра думает, что Тальо его околдовала?

— Ну не своей же несравненной красой она его привлекла!

Внутри зафыркали.

— Откуда она вообще взялась, кто-нибудь знает? Ни родных, ни друзей... Подлизы, вроде Шэйн Кадж не в счёт, они тоже ничего не знают. Говорят — откуда-то с запада. Все мы знаем, что у нас на западе!

— А вы заметили, что его высочество в последнее время совсем не так весел и бодр, как в прошлом году?

— Он в ссоре с его величеством и этим удручён, — робко заметил кто-то.

— Пф! Разве сестра не замечает, что он стал бледнее и худее, чем раньше?

— Точно! Думаете, она сосёт его силу?

— А разве станет здоровый и здравомыслящий человек вести себя с наложницей так, как сейчас ведёт себя принц? А от неё и слова не допросишься! "Мы читаем, мы гуляем, мы разговариваем!" О чём?

— У меня есть когти ястреба. Надо будет сжечь их и как-нибудь добавить пепел ей в чай.

— Это же только от оборотней...

— А может, она и есть оборотень. Никто не знает, что она делает по ночам? Надо бы проследить.

— А тут она тебя и загрызёт!

— Я возьму талисман Охотника, с ним не загрызёт. Один торговец предлагал кости дракона, но это так дорого...

— А вы знаете, что евнух Хаур, ну, тот, что в прачечной работает, говорил, что в прошлый раз в постелях видел короткие рыжие волоски, похожие на шерсть?..

Мне надоело, и я тихонько отошла. Мелькнула мысль шагнуть в комнату и проникновенно посоветовать определиться, так ведьма я всё-таки, или оборотень, но я её отвергла. Просто не захотелось связываться. Хотя какая я вам ведьма, у меня, между прочим, и справка есть от почтенного настоятеля Чжа. Жаль только, что я забыла потребовать её в письменном виде. И опять у меня мелькнуло чувство нереальности происходящего. В том, что девицы перемывают друг другу косточки, не было ничего удивительного, но как можно на полном серьёзе рассуждать, не оборотень ли человек, с которым ты живёшь под одной крышей, в голове не укладывалось. Но все здешние — продукты общества, в мышлении которого чудесное отлично уживается с реальным. Вспомнить хотя бы вечерние чтения — столь любимые всеми пикантные рассказы, к которым никто не относится как к фантастике, и где возлюбленная главного героя на проверку то и дело оказывается принявшей человеческий облик то лисой, то змеёй, то обезьяной...

И разве я сама не подливала масла в огонь, рассказывая о чудесах моей страны?

Так бы я, наверно, и забыла этот подслушанный разговор как досадное, но ничего не значащее происшествие, если бы история не имела продолжения. Однажды, когда мы с Тайреном задержались на заднем дворе, после того, как он снял меня с седла — мне до сих пор было трудно влезать на лошадь с земли, так что я взбиралась в седло со специальной приступочки, а по окончании урока Тайрен меня с явным удовольствием снимал — ему доложили, что пожаловал младший господин Эльм. Я сначала подумала, что это всё тот же Хонг, но оказалось, что Эльм Хонг — это молодой господин, а младший господин — его младший брат с коротким именем А. И прибыл он, чтобы передать его высочеству приглашение от своего родителя. Тайрен ответил, что с удовольствием придёт вместе со своим другом Гюэ Кеем.

— Едва ли отец будет рад его видеть, — сказал Эльм А, в ответ на что Тайрен пожал плечами:

— Тогда дяде придётся выбирать — придём мы двое, или никто.

Он отвернулся и окликнул евнухов, приказав, чтобы мою кобылу увели в конюшню. К нему обратились с каким-то вопросом насчёт корма, он отошёл, и на минуту мы с младшим господином Эльмом остались почти наедине, не считая всегда маячившей где-то на краю зрения прислуги.

— А можно спросить, почему ван Лэй не будет рад видеть друга его высочества? — не удержалась я от не слишком тактичного вопроса. Эльм А посмотрел на меня несколько удивлённо, но всё же ответил:

— Пристало ли вану принимать потомка пахавших землю?

Прозвучало это довольно надменно. М-да. А предки вана, надо полагать, слетели на землю на драконе вместе с Первым императором. Впрочем, не удивлюсь, если он во что-то подобное и верит.

Вернулся Тайрен, я распрощалась с ними обоими и пошла к выходу из двора. И услышала за спиной произнесённое вполголоса:

— Это она и есть? Та твоя наложница с Запада?

— Она самая, — ответил Тайрен. Я приостановилась, сделав вид, будто что-то попало в туфлю.

— Отец хотел предостеречь ваше высочество. Вы слышали, что о ней говорят люди? Не стоит давать лишний повод для сплетен.

— Мы оба знаем, кто стоит за сплетнями, — раздражённо отмахнулся принц. — Он не уймётся, даже если я оденусь в перья.

Я слышала это выражение — по легендам, платья из перьев надевали души праведных, оказавших на здешнем аналоге островов Блаженных в восточном море. Так что одежда из перьев была синонимом святости. Но интересно — едва ли ван слышал разговоры наложниц его высочества. Выходит, обо мне говорят и за пределами дворца?

— Усин, — сказала я, когда мы вышли в сад, и оказались одни, — ты ведь дружишь с евнухами, а может, и с гвардейцами...

— Старшая сестра, как же можно! Ты можешь положиться на мою добродетель.

— Нет, подожди, я не об этом. Скажи, не слышала ли ты обо мне каких-нибудь слухов? Не из тех, что ходят по Внутреннему дворцу, а дальше? Не упоминал ли кто-нибудь, есть ли обо мне разговоры в Таюне?

Судя по тому, как Усин принялась старательно разглаживать полу своего зелёного халата, что-то такое она-таки слышала.

— Ну, давай, поделись. Какие секреты между нами?

— Это всё досужие сплетни, — пробормотала она.

— И что же за сплетни? Мне интересно.

— Говорят... Говорят, что у его высочества появилась наложница, на которую невозможно глянуть без страха. На голову выше любого мужчины, лицом похожая на обезьяну, и голос у неё — как рёв леопарда. И даже на голове растут не волосы, а шерсть. Так говорят, — виновато добавила она.

Я невольно провела рукой по стянутым волосам, насколько позволили выступающие из причёски шпильки. Как я и предвидела, ниже плеч пряди не выросли, так что Усин и мастерицам, обслуживающим наложниц, приходилось исхитряться, чтобы сделать мне что-то, хотя бы напоминающее здешние женские причёски. И голос — ну да, он у меня довольно низкий для женщины, а здешние в большинстве своём и вовсе пищат, так что когда звучали сразу несколько женских голосов, мне постоянно слышались то птичий щебет, то хор лающих щенков. На их фоне мой голос действительно должен звучать как хриплый бас. Но рёв леопарда — это уж слишком.

— А что ещё говорят?

— Что старшая сестра Тальо жадна, и что чиновникам Восточного дворца специально предписано брать с людей, чтобы оплатить подарки его высочества...

Я чуть не поперхнулась. Это я-то жадна?! Ну да, за эти полгода у меня скопилась неплохая коллекция подаренных Тайреном побрякушек, но у Кольхог всё равно их больше!

— А ещё?

— А ещё, что ты каждое полнолуние убиваешь птицу или крысу и читаешь над их костями заклинание, а потом их кровью поишь его высочество, чтобы удержать его любовь. И ещё я слышала, что старшую сестру специально подарили Восточному дворцу шаманы варваров из степи на погибель Северной империи...

Голос Усин стих до неразборчивого шёпота, и она опасливо покосилась на меня. Я молчала, впечатлённая. Да, до такого не додумались даже заклятые подружки из Хризантемового павильона! Если слухи действительно таковы, то неудивительно, что доброжелатели советуют Тайрену отодвинуть их причину подальше.

Однако Тайрен не только не собирался отодвигать меня, но и, кажется, уже распланировал всю нашу будущую совместную жизнь. Мне икалось, когда он начинал подбирать имена нашим будущим сыновьям, игнорируя моё робкое замечание, что хотя бы часть наших гипотетических детей может оказаться девочками. Хотя сам же признался, что имя его первенцу выберет его величество. Но это не остужало пыла принца-наследника, ведь за первенцем будут и другие... Я по-прежнему то отмалчивалась, то отшучивалась, предпочитая поскорее перевести разговор на другую тему, и, кажется, его это не на шутку обижало. Во всяком случае, наша вторая ссора произошла именно на этой почве.

— Тебе что, совсем всё равно?! — кричал он. — Ты холодная, как рыба, у тебя совсем нет сердца!

Я обозлилась и ответила в том духе, что раньше его высочество наличие или отсутствие у меня сердца как-то не занимало, во всяком случае, он не потрудился выяснить этот вопрос, прежде чем уложил меня в свою постель. Тайрен обиделся ещё пуще и несколько дней со мной не разговаривал. На это раз гарем повёл себя умнее, насторожённо выжидая, чем дело кончится, и оказался прав — в скором времени мы опять помирились.

А с беременностью у меня всё не складывалось. С каждым новым месяцем я со страхом прислушивалась к себе, но весна перешла в лето, упала жара, порой становясь удушающей, в цветнике за павильоном расцвели пионы и ирисы, заросли за ними, на которые я не обращала внимания, оказались черёмухой, а потом воздух наполнил и пресловутый аромат жасмина, — а все усилия Тайрена поскорее обзавестись потомством ни к чему не приводили. Он даже пригласил ко мне придворного медика, но тот, осмотрев меня, посчитав пульс и глянув на язык, сообщил, что я полностью здорова и зачатию ничего не мешает. И на вопрос, почему же тогда оно не происходит, развёл руками: "Воля Неба".

В верховой езде я делала успехи, да такие, что Тайрен даже как-то пригласил меня на прогулку по городу и за город. Предложение я приняла с восторгом, тем более что приближалось ещё одно празднование, на этот раз дня рождения её высочества, и я сама подумывала, не отпроситься ли мне прогуляться по лавкам в поисках ещё одного подарка. Выезжать в город, от пристального взгляда которого, как оказалось, не спасали даже высокие дворцовые стены, почти без охраны было несколько боязно, но никто в меня гнилыми помидорами не швырялся, зато прогулка по берегу реки среди поросших дубами, кипарисами и орешником холмов оказалась просто волшебной. Шопинг я приберегла для обратного пути. Принц встретил мою просьбу завернуть за покупками понимающей усмешкой, но вопрос, что могло бы понравиться его супруге, похоже, поставил его в тупик. Пришлось мне выбрать подарок на свой вкус — статуэтку из кости, изображающую богиню Ниду. Хозяин лавки утверждал, что она вырезана из бивня слона, и Тайрен подтвердил, однако оттенок у кости был скорее розоватый, чем желтоватый, как я привыкла.

Впрочем, впоследствии я убедилась, что здешняя слоновая кость действительно такая.

— Ну что? — спросил Тайрен, когда мы вышли из лавки только что не лопнувшего от любезности торговца. — Может, ещё куда-нибудь? В шёлковую, или там ювелирную?

Я посмотрела на него с уважением — мужчина, сам предлагающий женщине отправиться за покупками в своём сопровождении безусловно такового заслуживал. И тут меня осенило:

— О! А лавка музыкальных инструментов тут где-нибудь есть?

— Есть, прямо за углом. Неужели хочешь себе что-нибудь приобрести?

— Хочу, только не себе, а сестре Ла Ю, — объяснила я. — Её цитра по недосмотру служанки недавно попала под дождь, когда мы сидели в саду, и испортилась.

За что служанка была изругана и отхлёстана по щекам. А поскольку по углам до сих пор шипят, что я де сестру Ю ненавижу за то, что она играет как богиня, а я так толком и не обучилась, пусть подавятся.

Конечно, лучше было бы взять с собой эксперта. Но пришлось удовольствоваться уверениями, что приобретённый нами инструмент действительно самый лучший, и надеяться, что он окажется действительно лучше тех, что Ла Ю сумеет достать во дворце.

Презент вполне удался — сестра Ю радостно поблагодарила меня за подарок и пообещала прислать ту самую свою служанку на следующий день, когда покупку доставят во дворец. Служанка оказалась куда менее приветливой, чем хозяйка: глянула на меня волком, буркнула что-то неразборчивое, схватила свёрток и убежала. Я уже давно заметила, что слуги реагируют порой даже острее хозяев на любые связанные с их господами ситуации, обижаясь и осуждая там, где хозяин махнёт рукой или вежливо промолчит.

20.

Сердце моё безутешной печали полно.

Толпы наложниц меня ненавидят давно!

Много теперь я познала скорбей и обид.

Сколько мне тягостных бед испытать суждено!

Думы об этом в глубоком молчанье таю.

Встану и в грудь себя бью — не заснуть всё равно.

Ши цзин (I, III, 1)

Обновить подаренную мной цитру Ла Ю собралась только на праздник Трёх дней большой жары — во всяком случае, так она потом утверждала. Праздник этот действительно длился три дня, и помимо лодочных гонок на реке и посещения храмов, куда по традиции дарят всякие летние вещи, включает и состязания в изящных искусствах — музыкальные, поэтические, шашечные турниры. На берегу реки Чезяни разбили большие шёлковые шатры, дамы украсили причёски ярко раскрашенными крыльями бабочек, вырезанными из бумаги. Но мне вылазка на природу на это раз не доставила никакого удовольствия, ибо жара действительно стояла страшная. Я только и могла, что сидеть в тенёчке, обмахиваясь веером и мечтая о том, чтобы окунуться в призывно мерцающую речную воду. Увы, при таком скоплении народа сделать это было совершенно невозможно. Дома, в Восточном дворце — вот, я уже зову его домом, другого-то всё равно нету — наложницы купались в пруду, а иногда к нам присоединялся и его высочество; правда, я в такие моменты стремилась уйти, хотя он и звал меня с собой в воду. Но спокойно смотреть, как девицы облепляют его со всех сторон, я так и не научилась.

Однако там были все свои, здесь же вокруг роилась толпа, причём состоящая не только из женщин обоих гаремов, но и из мужской части двора. Праздники были одной из немногих возможностей для наложниц встретиться с мужчинами, и, возможно, поэтому вокруг царило необычайное оживление. Я только диву давалась, насколько можно быть активным тогда, когда лично я растекаюсь лужицей и считаю часы до заката. Хотя даже темнота почти не приносила облегчения.

Солнце сместилось, и краешек тени от нашего шатра придвинулся ко мне вплотную. Я переставила табуреточку и снова замахала веером, хотя запястье уже начинало болеть. Прятаться в шатре было слишком душно, к тому же там уже и так собрались почти все наложницы его высочества — всё же самый жар даже здешние жаростойкие люди предпочитали пережидать не под открытым небом. Изнутри донёсся звон струн: конечно, Ла Ю не могла пропустить намеченного на вечер музыкального состязания. Струны запели что-то незнакомое, но почти тот час же мелодия оборвалась странным звоном, с которым смешался женский вскрик. А потом в шатре загалдели и заахали другие голоса.

Любопытство неистребимо, а потому я встала и вошла внутрь. Навстречу мне выскочила служанка Ю и бегом куда-то унеслась. А внутри все наложницы окружили её плачущую хозяйку. Та держала перед собой дрожащие руки, с её пальцев капало что-то красное. У её ног валялась та самая подаренная мной цитра.

— Что случилось?

На меня никто не обратил внимания. Ла Ю уже даже не плакала, а подвывала, раскачиваясь взад-вперёд, её уговаривали, что сейчас придёт лекарь и обязательно ей поможет. Но первым явился не лекарь, а Тайрен. Стоило ему возникнуть в шатре и куда более властным голосом повторить мой вопрос, как мгновенно настала тишина. Даже пострадавшая перестала выть и только судорожно всхлипывала.

— Сестра Ю хотела проверить новую цитру, — за всех ответила Кольхог на удивление спокойным голосом. — И теперь её руки изрезаны в кровь.

— В кровь? — Тайрен нахмурился. — У тебя лопнула струна?

— Нет...

— Тогда почему?..

Мимо почтительно протиснулся пришедший с ним евнух, поднял цитру и внимательно её осмотрел.

— Ваше высочество, две струны здесь остро наточены, — он протянул инструмент принцу. — Посмотрите.

Тайрен взял цитру, осмотрел, тронул слабо звякнувшую струну.

— Откуда ты её взяла?

— Это я подарила, — сказала я. И все посмотрели на меня.

— Ты? — Тайрен нахмурился, снова глянул на инструмент. — Так это та самая?..

— Да, та самая.

— Она уже была такая?

— Не знаю. Я на ней не играла.

Принц на мгновение прикусил губу и решительно отложил злосчастный инструмент.

— Ты повредила руку, и сегодня играть не можешь, — сказал он Ла Ю. — Как именно повредила, не уточняй. То же и всех касается. Вы слышите? — Тайрен обвёл взглядом женщин. — Приказываю вам молчать об этом. Расследованием займёмся после праздника.

Он шагнул к выходу, но приостановился возле меня.

— Слухи, конечно, всё равно просочатся, — негромко объяснил он мне. — Но надеюсь, что хотя бы до конца праздника до отца-государя не дойдут.

В шатёр торопливо вошёл лекарь, и Тайрен вышел. Я задержалась и пожалела, потому что Ла Ю вдруг в упор посмотрела на меня и сказала:

— Я до сих пор не верила, что ты мне завидуешь, а зря! Думаешь, если убивать взятым взаймы ножом, можно уйти от расплаты?

Я, не пытаясь что-то отрицать, отвернулась и молча вышла, сопровождаемая волной девичьего шёпота.

Расследование действительно началось сразу после праздника. Уже на следующий день, как мы вернулись во дворец, сразу после завтрака, состоящего из странного сочетания сладкой каши и перчёного творога, нас с Ла Ю позвали к его высочеству. Рядом с ним сидела его супруга.

— Торговца уже опросили, — вместо приветствия сказал Тайрен. — Он клянётся, что когда он продавал тебе цитру, все струны были в порядке, и думаю, что не врёт. Так что их наточили уже в Восточном дворце. Кто-нибудь, кроме вас двоих, прикасался к этой цитре?

Я посмотрела на сестру Ю, сестра Ю посмотрела на меня.

— Посыльный торговца, который доставил её во дворец, — сказала я. — Евнух, что принёс её ко мне в комнату. И служанка, которая отнесла цитру сестре. Что было дальше, я не знаю.

Тайрен перевёл взгляд на Ла Ю.

— Цитра лежала в моей комнате, её никто не трогал! — категорично заявила та. — Когда её мне принесли, она уже была такой. Уповаю, что ваше высочество разберётся и покарает виновную!

И она патетически воздела перебинтованные руки.

— Подожди ты с виновными, — Тайрен досадливо поморщился. — Ты играла на ней до праздника?

— Нет.

— Тогда откуда тебе знать, что струны уже были наточены, когда цитру тебе принесли? Может, это случилось позже.

— Но кто ещё мог бы это сделать?

— Может быть, кто-то заглянул к тебе в комнату, пока тебя не было? — мягко спросила принцесса. — Вспомни, не замечала ли ты чего-нибудь необычного.

— Ничего! Никто не посмел бы.

— Вообще-то наши комнаты не запираются, — заметила я. — И в них регулярно заходят слуги, хотя бы для того, чтобы убраться. Да и мы порой ходим друг к другу в гости.

— Ты обвиняешь кого-то из наших сестёр, сестра Тальо?

— Нет. Я всего лишь говорю, что круг подозреваемых может быть весьма широк.

— Не думаю, что это кто-то из наложниц, — сказал Тайрен. — Скорее, прислуга. Значит, посыльный, евнух и служанка...

— Моя На Рои никогда не сделала бы ничего подобного! Она предана мне и скорее умерла бы, чем причинила мне вред. Ваше высочество, если мне дозволено сказать... — Ла Ю упала на колени и поклонилась до земли. — Виновная здесь, в этой комнате! Луй Тальо давно завидовала моей игре, и вот теперь решила поквитаться!

— Не говори ерунды.

— Ваше высочество, ваши наложницы действительно подтверждают, что Тальо завидовала Ла Ю, — осторожно произнесла Мекси-Цу. — Может быть, всё же стоит осмотреть её комнату?

Я подняла глаза и уставилась на висевший над головой Тайрена гобелен, на котором пучеглазый философ поучал группу учеников. Раньше здесь висел другой, с драконом, играющим в волнах. Но недавно его сменили, а жаль — тот мне нравился больше.

— Да чушь какая! — раздражённо отозвался принц. — Тальо ненавидит музыку. Скорее она позавидовала бы искусству ездить верхом.

— Раз ваше высочество так говорит, я, разумеется, не смею сомневаться в ваших словах, — наклонила голову её высочество. — Но, боюсь, наложнице Тальо будет трудно избежать подозрений.

Тайрен побарабанил пальцами по столу.

— Давайте так, — сказал он. — Пусть она и проведёт дознание. Выяснит всю подноготную и доложит нам. Тогда и посмотрим.

Я едва не поперхнулась воздухом. По лицу её высочества прочесть что-либо было трудно, а вот Ла Ю только ахнула:

— Ваше высочество!..

— Хватит! — Тайрен хлопнул ладонью по столу. — Вы меня услышали.

Во взгляде сестры Ю, обращённом ко мне, сверкнула самая настоящая ненависть. Я присела, постаравшись придать себе как можно более почтительный вид.

— Ваше высочество, могу я сказать вам несколько слов?

— Можешь. А ты свободна, — Тайрен кивнул Ю. — Вы тоже можете идти.

Последнее относилось к супруге. Наложница и принцесса поклонились и вышли, оставляя нас наедине.

— Ваше высочество, — осторожно подбирая слова, заговорила я, — я бесконечно ценю ваше доверие ко мне, но...

— Но — что?

— Раз я под подозрением — уместно ли поручать мне такое? Боюсь, в глазах всех остальных всё будет выглядеть, как если бы лисе поручили расследовать пропажу цыплят.

— Мне плевать, как всё будет выглядеть в глазах этих куриц, — Тайрен взял кисть для письма и тут же отбросил. — Но мне надоело, что они постоянно пытаются тебя очернить! Кажется, нет ни одной наложницы, которая хоть раз не сказала бы о тебе гадость: Тальо то, Тальо сё! Пусть усвоят раз и навсегда — этот номер у них не пройдёт. Я больше не намерен выслушивать потоки клеветы и ябед.

— Я никогда не участвовала в дознаниях, — помолчав, сказала я.

— Это просто. Я дам тебе опытного помощника. Просто прикажи арестовать всех, кого сочтёшь нужным и выслушай их показания. Если услышишь что-то важное, пусть запишут и подпишут. В остальном — полагайся на помощника.

— А это так важно — найти виновного? То есть, конечно, я очень сочувствую сестре Ю, с ней действительно обошлись подло. Но стоит ли раздувать это дело серьёзным расследованием?

— Раздувать? Расследовать — это самое малое, что мы можем сделать. И когда до отца-государя это дело всё же дойдёт, важно будет сказать, что мы разобрались со всем сами и покарали виновного своими силами, не давая ему повода взять дело в свои руки. Я и так уже... А, впрочем, ты и сама знаешь.

— Взять в свои руки? Прошу прощения, но разве его величество интересуют такие... мелочи?

— Мелочи? — Тайрен вскинул брови. — Ничего себе "мелочь". Состязание проходило перед его лицом, и сорвать выступление одной из участниц — это как минимум проявление непочтительности к Сыну Неба. К счастью, это хотя бы произошло не на самом состязании. За такое вообще-то лишают звания благородного человека, а при иных правителях и головы можно было лишиться. Хорошо, что мой отец не таков, однако и быть снисходительным он тоже не склонен. И это не говоря уж о том, что одной из моих наложниц, члену высочайшей семьи, был нанесён реальный ущерб. То есть, самое меньшее, что грозит виновному — это ссылка.

Я подавленно молчала. То, что сначала показалось мне пусть жестокой, но мелкой пакостью, приобретало размеры серьёзного преступления.

— Ты ещё многого не знаешь, — Тайрен поднялся. — Я пока не очень понимаю, кому хотели причинить вред, Ла Ю или тебе. Так что справедливо было отдать расследование кому-нибудь из вас, но ты хотя бы не пытаешься никого обвинить раньше, чем всё выяснится. В твоё беспристрастие я верю больше.

— Ваше высочество слишком добры ко мне.

Принц шевельнул рукой, не то принимая дежурную благодарность, не то отметая её.

— В общем, я жду тебя с докладом, — подытожил он.

А расследовать и правда оказалось просто. Всё делал помощник, носивший странное звание "занимающийся правильностью", мне оставалось лишь сидеть рядом и кивать. Именно он предложил, прежде чем арестовывать подозреваемых, сперва допросить прислугу Хризантемового павильона — вдруг кто-то что-то видел или слышал. При этом уточнил, готова ли я расстаться с некой суммой ради торжества справедливости. Мне было не жалко, я и так особо не представляла, куда девать деньги, тем более что Тайрен недавно расщедрился ещё на один денежный подарок. Помощник же и вёл допрос, вызывая комнатных девушек и служащих евнухов по одному и каждому достаточно прозрачно намекая, что откровенность может быть вознаграждена не только сознанием исполненного долга. Тактика дала плоды — на допросе все держались стойко, категорически всё отрицая, но тем же вечером одна из служанок прокралась в мою комнату и поведала занимательнейшую историю. Оказывается, она слышала ссору, происшедшую между Кольхог и Ла Ю, почти сразу после того, как последняя поранилась.

— Госпожа Ю кричала, что они так не договаривались, и что если из-за госпожи Кольхог она не сможет больше играть, то всё расскажет его высочеству. А госпожа Кольхог отвечала, чтоб та не была дурой, потому что тогда они потонут обе. А если госпожа Ю откажется продолжать, тогда все узнают, сколько денег ей стоила победа на прошлогоднем состязании. Вот так вот!

Я постучала пальцем по губе. Значит, Ла Ю всё-таки в деле. Ну и Кольхог — этого следовало ожидать...

Пара серебряных монет перекочевали в рукав обладательницы тонкого слуха — не так уж и дорого обошлась мне её откровенность. Хотя смотря с чем сравнивать — помниться, мне в бытность комнатной девушкой жалование выдавали бронзой. Возможно, для служанки это серебро было баснословной суммой. А я уже на утро обрадовала помощника известием, что круг подозреваемых сузился.

— Отлично, — потёр сухие ладони пожилой, высохший как щепка евнух, которого звали Шэн Мий. — Значит, можно не тратить время на посыльных. Займёмся сразу голубушкой На Рои.

Оказалось, что в Запретном городе есть своя собственная тюрьма — чтобы не ходить далеко, если надо посадить кого-то под замок, надо полагать. И тюрьма серьёзная, со всеми онёрами, в пару дворов, с подземельями, довольно просторными камерами, что отделялись от коридора крепкими решётками, соломой на полу и сиротливой лежанкой в углу. А металлические кольца в стенах камер намекали, что тут и приковать кого-нибудь можно. Правда, внутри было чисто, сухо и даже довольно светло — окошки под потолком сейчас, среди дня, давали достаточно света. И всё равно внутри горели масляные светильники.

В тюрьму я вошла одна, не считая сопровождающего евнуха-тюремщика. Шэн Мий дошёл со мной до самых ворот, но там его догнал посыльный, вручивший ему записку, прочитав которую, дознаватель озабоченно извинился и попросил разрешения меня покинуть. Когда же я растерянно спросила "а как же допрос?", он, как и Тайрен перед тем, уверил меня, что ничего сложного в этом нет, мне просто нужно задать арестованной несколько вопросов, только и всего. А у него внезапно заболел брат, несчастный случай, чуть ли не на смертном одре... Я поняла, что если не отпущу его, то буду чувствовать себя извергом, и со вздохом согласилась. Если бы записку принесли чуть пораньше, я бы отложила визит, но ворота уже распахнулись, меня с поклонами пригласили внутрь, и отказываться показалось глупо.

Но всё прошло действительно на изумление легко. На Рои раскололась даже не с полпинка, а значительно легче, начав каяться едва ли не раньше, чем я успела открыть рот. Всхлипывая, глотая слёзы и заламывая руки, на которых красовались внушительные синяки, она кланялась мне в ноги, вызвав у меня изрядное смущение, и твердила, что она не хотела, но её заставили. Да, она действительно наточила струны. Да, она сделала это по приказу своей госпожи, вступившей в сговор с Инь Кольхог. С целью опорочить меня, вестимо. Подписать показания Рои согласилась сразу же, осталось только позвать писца, продиктовать ему всё, что мне стало известно, и девушка дрожащей рукой вывела свою подпись в уголке листа.

Так что в Хризантемовый павильон я возвращалась в приподнятом настроении, радуясь, что тягостная обязанность осталась позади. Было немного любопытно, как его высочество накажет своих наложниц, и легко ли ему будет принять мысль, что это всё-таки они постарались, но это уже было дело Тайрена. Можно было бы направиться прямо в Восточный дворец, но я решила по обычаю других наложниц зайти переодеться. Не то, чтобы я считала нужным всегда представать перед его высочеством при полном параде, но я всё-таки побывала в тюрьме. И пусть моя одежда там никак не пострадала, мне казалось, что вокруг меня витает некий затхлый флёр, принесённый с собой из этого мрачного места.

Усин не было видно — к счастью, положение простой наложницы не обязывало всюду таскать с собой прислугу. Я подумала послать кого-нибудь её найти, но передумала. В конце концов, переоденусь и сама, здешние платья не настолько сложны, чтобы их не было возможности надеть без чужой помощи. Так что я прошла прямиком в свою комнату, распахнула дверь — и едва не подпрыгнула, увидев, что внутри стоит кто-то чужой.

— Ой!

— Ш-ш-ш! — Шэн Мий прижал палец к губам. Вид у него был чрезвычайно серьёзный, и я невольно тоже понизила голос:

— Что случилось?

Евнух поманил меня внутрь, словно был тут хозяином, и когда я вошла, жестом попросил закрыть створку.

— Она созналась?

— Да, — кивнула я. — Вот.

— Тише, — он даже не взглянул на протянутую ему бумагу. — Сама созналась?

— Сама. Мне даже не пришлось ничего делать.

— Как она выглядела? Было похоже, что её кто-то бил, обижал?

— Ну, у неё синяки на руках. И следы, словно от розги. Она говорит, что её заставили, и...

Я осеклась. Шэн Мий подошёл к двери, осторожно выглянул наружу, ещё раз прислушался, но в павильоне было тихо. Кажется, все наложницы ушли в сад. Тогда он повернулся ко мне:

— Поверьте моему опыту, госпожа Тальо. Не стоит показывать это признание его высочеству.

— Почему?

— Потому что когда он придёт за подтверждением, или пришлёт кого-нибудь, На Рои покажет те же самые синяки и скажет, что это вы выбили из неё признание, заставив её оклеветать себя.

Должно быть, на моём лице отразился изрядный скептицизм с удивлением вперемешку, так как евнух со вздохом объяснил:

— Сегодня утром мне был доставлен подарок от канцлера Нея. Вероятно, вы знаете, что он приходится братом матери госпожи Инь Кольхог. Ах да, должен также добавить, что мой брат совершенно здоров.

— А...

— Скромному занимающемуся правильностью восьмого ранга совершенно не с руки ссориться с господином канцлером. Так что если меня об этом спросят, я буду всё отрицать. Простите, госпожа.

— И вы так уверены в том, что...

— Я уже давно при дворе, госпожа Тальо. Признание На Рои грозит ей очень серьёзными неприятностями, и тем не менее она его сделала. Совершенно не побоявшись гнева если не своей госпожи, то семей Ла и Инь. И эти синяки... Чтобы добиться от неё послушания, наложницам вовсе не обязательно было её бить. Девица не производит впечатление храбрости, упрямства или добродетели, готовой стойко отказывать, если госпожи хотят от неё чего-то неподобающего.

— Кто же тогда её избил?

— Кто-то из служащих здесь евнухов, я полагаю. Нужно же что-то предъявить его высочеству как доказательство вашей злокозненности.

— Но не своими же руками я ей этих синяков наставила.

— Вы полагаете, кто-то будет разбираться в таких мелочах? Впрочем, если и будет — вероятно, парочка тюремщиков тоже получит по подарку, только и всего. Они ничем не рискуют, если скажут, что помогали вам при допросе. Это их обязанность, а у вас есть соответствующие полномочия.

Я прикусила губу.

— Тайр... Его высочество в это не поверит.

— Возможно, — спокойно согласился Шэн Мий. — Но, помяните моё слово, не сегодня-завтра это дело дойдёт до императора. Об этом позаботятся. И тогда решать вашу судьбу будет отнюдь не его высочество.

Мы помолчали.

— Что ж, я вас предупредил, остальное в ваших руках, — дознаватель шагнул к двери.

— Постойте! Если вам не с руки ссориться с канцлером, почему вы решили меня предупредить?

Евнух помедлил.

— Семья Инь сильна, — произнёс он. — Но всеми нами правит воля Неба и воля императора. Думается мне, что звезда Инь Кольхог клонится к закату, в то время как ваша поднимается к зениту. И... возможно... когда-нибудь в нужный час вы замолвите словечко за недостойного слугу Шэн Мия.

— Хорошо, — кивнула я. — Я вас не забуду, господин Шэн.

Евнух вышел, не преминув ещё раз прислушаться и оглядеться по сторонам. Я посмотрела на признание, которое положила на столик. Мелькнула даже сумасшедшая мысль позволить событиям идти своим чередом. А что, я ведь хотела выбраться из гарема, разве нет? Но одно дело, когда ты сама решаешь, как и куда, а совсем другое — когда тебя вышвыривают неизвестно на каких условиях, и это ещё "в лучшем случае". Нет уж, дорогие сестрички, придётся вам потерпеть меня ещё какое-то время.

Довольно долго я ходила по своей комнатке, делая по три шага от кровати к туалетному столику и обратно, сжимая и разжимая кулаки. Потом осторожно выглянула, но в общей комнате по-прежнему никого не было. Жаровни по случаю лета давно уже не ставили, зато на столике дымилась неизменная курильница в виде довольно реалистичного слона. Я откинула верхнюю крышку и сунула туда краешек бумаги. Сначала признание просто обугливалось, потом вспыхнуло ярким пламенем. Я удерживала его, пока огонь не подобрался к самым пальцам, после чего бросила остатки листа внутрь, дождалась, пока он полностью не превратился в пепел, а потом специальной лопаточкой тщательно всё перемешала. Опустила крышку, и дымок снова пошёл из поднятого хобота.

Кольхог я увидела недалеко от Восточного дворца — она сидела с одной из наложниц в небольшой беседке над прудом. Между ними стояла шашечная доска.

— Играете, сестрицы? — спросила я, проходя мимо.

— Да, — Кольхог мило улыбнулась мне. — И, кажется, я побеждаю.

Я кинула взгляд на доску — её позиция действительно выглядела выигрышнее.

— Что ж, желаю удачи. А то ведь погода переменчива...

И мы обменялись ещё двумя сладкими улыбками.

Тайрен был вместе с супругой — это был первый случай, когда я видела их что-то обсуждающими между собой. Впрочем, стоило мне войти, следуя приглашению слуги, как он тут же повернулся ко мне:

— Ну? Какие новости?

— Мы выяснили, кто это сделал, ваше высочество, — я поклонилась. — Это комнатная девушка сестры Ю, На Рои.

— А, значит, всё-таки она! Она призналась?

— Как вам сказать, ваше высочество... И да, и нет.

— В смысле?

— У меня есть только устное признание. Она рассказала, что сделала это, чтобы отомстить своей хозяйке. Сестра Ю надавала ей пощёчин, когда по вине На Рои её цитра оказалась испорченой, и тогда служанка захотела расквитаться.

— Всего лишь за это? — Мекси-Цу недоверчиво нахмурилась.

— Насколько я поняла, это была последняя капля. Она давно таила обиду, считая свою госпожу слишком строгой.

— Младшая сестра Ю известно добродетелью и строгостью поведения, — принцесса покачала головой. — Мне трудно поверить, что она настолько плохо воспитала свою подчинённую.

— Благородный муж всегда стремится вверх, низкий человек всегда идёт вниз, — отмахнулся Тайрен. — Что ещё ждать от простолюдинки? А дальше? Раз уж призналась, почему не подписала?

— Кажется, она испугалась, — стараясь не подать виду, насколько меня покоробило его замечание, ответила я. — Когда я предложила ей подписать, она заметалась, принялась отнекиваться и в конце концов отказалась от своих слов.

— Что значит — отказалась?

— Сказала, что на неё нашло помутнение, что она оговорила себя, и что она не знает, кто наточил эти струны.

— Вот так девица! — усмехнулся Тайрен. — Так нужно было нажать на неё, и всё. Пара оплеух...

— И даже не пара. Я попыталась быть строгой, но... Она лишь рыдала и продолжала твердить, что ничего не знает. Я отступилась.

— Что ж, посмотрим, посмеет ли она сказать то же самое мне, — Тайрен поднялся. — В любом случае, Тальо, прекрасная работа.

— Всё сделал дознаватель Шэн Мий, — я скромно опустила глаза. — Я лишь во всём следовала его советам.

— Что ж, он тоже будет награждён.

Развязка этой драмы наступила тем же вечером. Об её последнем акте я узнала от Усин.

— Я слышала, что она пыталась оговорить старшую сестру, — девушка не скрывала злорадства, и я вспомнила, что Рои она и прежде недолюбливала. — Говорят, что его высочество пришёл в ярость и так кричал, что стены тряслись!.. А вот нечего было пытаться свалить свои грехи на других!

— И что же с ней сделали?

— А... Кажется, выпороли, вырезали язык и отправили в Боковой дворец на веки вечные. Что с тобой, старшая сестра? Тебе плохо?..

21.

Так по стене чертополох пополз —

Его колючки не связать в пучок.

Что про покои наши говорят —

Никто из нас пересказать не мог.

Когда б об этом ты проведать мог, —

О стыд! — тогда бы был твой суд жесток!

Ши цзин (I, IV, 2)

Гроза разыгралась в сумерках. Небесные драконы воевали между собой, деля территорию и пытаясь прогнать чужаков, подобно котам, охраняющим свой участок. Я невольно усмехнулась, попытавшись представить, как отреагируют местные на такое сравнение. Для них дракон был животным священным, воплощением величия, и их схватки в облаках люди обычно представляли себе, как нечто эпичное.

Со дня окончания расследования прошло чуть меньше недели. Гарем притих, насторожённо поглядывая на меня и, кажется, ожидая каких-то сюрпризов. Но у меня вовсе не было желания снова вспоминать эту историю или сводить с кем-либо счёты. Если честно, меня до сих пор передёргивало, когда я вспоминала, чем всё кончилось. Дикое средневековье, и ведь никто не поймёт, если я поделюсь своими переживаниями. Даже если согласятся, что На Рои не так уж и виновата, а просто подчинилась воле госпожи, которой не могла не подчиниться... Что ж, не повезло. Удача делает ваном, неудача разбойником, есть тут такая поговорка, а с разбойником и обращение соответствующее. А слуга отвечает за действия своего господина, это уж без вопросов. И как бы ни любил меня Тайрен (а я всё больше подозревала, что это всё-таки любовь), как бы ни интересовался жизнью и обычаями моей родины — если я начну ему рассказывать о неприкосновенности личности и правах человека, он в лучшем случае очень удивится.

Да и, в конце концов, На Рои не такая уж и невинная жертва, она ведь действительно соучастница. В любом случае, если выбирать между нею и мной... Что поделаешь, я не святая. И не претендовала никогда.

В небе очередной раз громыхнуло, и за мгновение до этого ветвистая молния встала прямо над стеной, отгораживающей Восточный дворец от остальной территории дворца Внутреннего. Мне повезло смотреть в нужную сторону, так что я чётко разглядела белую трещину в небе с несколькими тонкими ответвлениями, похожую на русло реки с притоками. Струи дождя пытались сбить наземь все цветы у нашего павильона. Дождевая свежесть после дневной жары была приятна, но сырость и летящие брызги мне быстро надоели. Я отодвинула створку и вошла в тёмную комнату. Остальные наложницы сидели кто у себя, кто в гостиной с другой стороны павильона. Света, падавшего снаружи, едва-едва хватало, чтобы не натыкаться на мебель. Впрочем, мебели тут, как и везде, было немного.

Я дошла примерно до середины комнаты, когда распахнутая створка со стуком захлопнулась у меня за спиной. Стало совсем темно. Я вздрогнула и оглянулась:

— Кто тут?

Мне не ответили, но в комнате определённо кто-то был. Какое-то движение в темноте, совсем рядом. Я насторожённо замерла, но нападение последовало совсем не оттуда, куда я смотрела. Движение воздуха у лица — и шею сжала длинная полоса ткани, видимо, шарф, который все служанки, да и многие наложницы носили на изящно отставленных локотках. Почему-то закричать мне и в голову не пришло. Не потому, что меня душили — всё же сил нападающей не хватало, чтобы полностью перекрыть мне воздух. Но я всего лишь вцепилась в ткань обеими руками, пытаясь оторвать её от своей шеи и вывернуться из хватки. Силы были примерно равны, но нападающая была не одна.

— Держи её! — сдавленно прошипели над ухом.

К шарфу добавились ещё чьи-то руки, схватившие меня за запястья. Я задёргалась, попыталась сначала пнуть ту, что висела у меня за спиной, шумно дыша мне в затылок, потом ударить её головой, но без особого успеха. Мы топтались посреди комнаты в полной темноте с шипением и пыхтением.

— Нож!

Испугаться я не успела. Ещё одно движение, которое я скорее почувствовала, чем увидела, и щёку обожгло болью. Я наконец вскрикнула, что-то металлическое со стуком упало на пол, держащие меня руки разжались, а по щеке и шее потекло что-то горячее и липкое. Топот ног, шорох распахнувшейся боковой створки — и я поняла, что осталась одна. Правда, ненадолго. Открылась ещё одна дверь, на этот раз в коридор, и комната осветилась тусклым, дрожащим огоньком свечи.

— Что случилось? — в дверях стояла Кадж, за ней — её служанка Тин с подсвечником в руках. — Сестра Тальо?

Воротник моего верхнего халата и так и оставшийся болтаться на шее шарф уже совсем промокли. Я отняла руку от щеки. Пальцы и ладонь были окрашены красным.

— ...Всё будет в порядке, ваше высочество, — лекарь, осмотревший порез и смазавший его какой-то мазью, повернулся к нервно ходившему по комнате принцу. — Госпоже повезло, рана неглубока. Заживёт, и шрама не останется.

— Вы уверены? — Тайрен резко остановился и стремительно подошёл к нам.

— Абсолютно, ваше высочество. Разрез поверхностный и гладкий. Всё же нож держала не мужская рука. Тот, кто это сделал, не сумел нанести такую рану, какую, видимо, собирался.

— Ну, хорошо. Можете идти.

Лекарь собрал свои принадлежности и с поклоном удалился. Мы с Тайреном помолчали, он несколько раз сжал кулаки с такой силой, что белели пальцы. Потом посмотрел на меня:

— Я выясню, кто это сделал, — сказал он. — Не беспокойся, никто больше тебя и пальцем не тронет. И я бы не стал тебя отсылать, даже если б остался след, тут они просчитались!

— Я тронута вашими словами, ваше высочество, — я невольно коснулась кончиком пальца уже начавшего подсыхать пореза. Щёку жгло, но терпимо. Главное — поменьше ею двигать.

— Ваше высочество, — служанки принцессы распахнули дверь перед своей госпожой, и Мекси-Цу шагнула в комнату. — Как вы и приказывали, все собрались здесь.

— Отлично, — бросил Тайрен. — Пошли.

В соседнем зале действительно собрались все обитательницы Хризантемового павильона — и госпожи, и служанки. Кроме них вдоль стен выстроились, наверное, все евнухи Восточного дворца, их было десятка четыре, не меньше. При виде принца наложницы присели, служанки опустились на колени и поклонились до земли. Кольхог стояла впереди, опустив глаза с видом невинной скромницы. Тайрен обвёл взглядом всех, после чего протянул назад руку, взял меня за локоть и подтащил к себе. Среди наложниц пробежал шёпоток, быстро, впрочем, смолкший. Все выжидательно смотрели на нас, кроме служанок, уставившихся в пол.

— Только что кто-то из вас совершил нападение на вашу сестру, — стальным голосом произнёс Тайрен. — Я хочу знать, кто это был.

Ответом стало молчание.

— Я спрашиваю: кто. Это. Был!

— Ваше высочество, — Кольхог присела ниже обычного, — разве кто-нибудь осмелился бы?..

— Хочешь сказать, что это, — Тайрен ткнул пальцем в мой порез, — мне привиделось?

Он ещё раз обвёл глазами всех собравшихся. В зале стало так тихо, что пролети мушка — и её бы услышали все, в любом конце помещения.

— Отлично, — очень спокойно сказал Тайрен. — Раз никто не признаётся, допрашивать будут всех. Всех вас будут пороть, пока виновные не признаются.

В ответ ахнули сразу несколько голосов. Я обернулась к принцу. А ведь Тайрен действительно может напугать. Ноздри его прямого носа раздулись, глаза сощурились, словно высматривая цель — он напоминал одновременно и вставшую на след гончую, и бульдога, что вцепился в чью-то шею и теперь не разожмёт челюсти, пока не добьётся своего.

— Ваше высочество... — нерешительно сказала позади Мекси-Цу, но Тайрен прервал её неожиданно злобным рыком:

— Молчать! Взять их всех и делать, что сказано!

Последнее относилось к евнухам, которые перестали изображать из себя статуи и действительно принялись хватать девушек, не разбирая служанок и наложниц, и потащили их к дверям. Тишина разбилась, зал наполнился криками, словно между потолочными балками заметалась стая вспугнутых птиц.

— Ваше высочество, пощадите!..

— Нет! Умоляю!..

— Ваше высочество!..

— И эту тоже! — Тайрен кивком указал на застывшую посреди сумятицы Кольхог. Видимо, наложницу-подругу никто без санкции принца тронуть не решался, но не успел Тайрен договорить, как девушку схватили сразу два евнуха.

— Ваше высочество! — Кольхог безуспешно забилась в их руках. Я облизнула пересохшие губы и открыла рот, тронув Тайрена за руку — хотя бы Кадж нужно было попытаться отбить. Но тут перекрыл все остальные крики перекрыл новый вопль:

— Ваше высочество, не надо! Это я, это я!!!

И тут же стало тихо. Все обернулись к одному из евнухов, из хватки которого рвалась девушка в зелёном халате служанки.

— Это я сделала! — ещё раз отчаянно выкрикнула она.

— Ты?

— Я! Пощадите госпожу, она тут не при чём!

Служанка Кольхог, узнала я. Как же её зовут?

Тайрен оглядел дрожащую девицу, потом посмотрел на меня:

— Это она?

— Не знаю, — вздохнула я. — Было темно...

Что нападавших было по меньшей мере трое, я уточнять не стала. Тайрен медленно подошёл к дрожащей служанке и заглянул ей в глаза:

— Как ты посмела?

— Она ведьма! — Похоже, девушка решила, что терять ей уже нечего. — Она околдовала ваше высочество, из-за неё сослали сестру Рои! Она всех-всех высосет!..

На скулах Тайрена заиграли желваки.

— Забить палками, — тихо и как-то буднично произнёс он и отвернулся.

— Ваше высочество! — Кольхог упала на колени и уткнулась лицом в пол. — Я виновата, я не смогла воспитать свою слугу! Накажите меня, пощадите её! Это моя вина!

— Молчи! — сквозь зубы процедил принц.

— Ваше высочество! — Кольхог подняла голову, по её лицу текли слёзы. — То, что она сделала, она сделала в заботе о вас. Она боялась, мы все боимся...

— Боитесь?! Чего? — я вздрогнула, и Кольхог вздрогнула тоже — таким голосом, каким рявкнул Тайрен, только приказы на поле боя отдавать, чтобы слышно было всем сквозь шум и лязг. — Своей сестры? Повторяете клевету, сеете раздор в моём доме, позорите меня в глазах отца-государя и народа! Так-то вы заботитесь обо мне?!

— Ваше высочество...

— Ваше высочество, умоляю, не гневайтесь, — Мекси-Цу сцепила пальцы в умоляющем жесте. — Гнев вредит здоровью!

— Всё, — Тайрен мотнул головой. — Больше не желаю ничего слушать!

— Ваше высочество... — произнесла я. — Я тоже вас прошу. Пожалуйста, пощадите её.

— Ты? — Тайрен обернулся ко мне, его брови взметнулись вверх. — Она же на тебя напала.

— Но ведь я не пострадала. Врач сказал, всё заживёт.

— Будь её воля, она бы содрала с тебя кожу.

— Ваше высочество, вы преувеличиваете.

— Это не важно. Она подняла руку на вышестоящую. Я ещё милостив, есть казни и куда более мучительные, и она заслужила любую из них.

— Ваше высочество, — я решительно подобрала юбку, шагнула вперёд и опустилась на колени рядом с Кольхог. — Если мои чувства для вас хоть что-то значат... Будьте милосердны!

И я по всем правилам поклонилась до земли, коснувшись лбом сложенных рук.

— Тальо... — принц вздохнул. — Ты даже слишком добра. Я должен соблюдать закон, а это преступление карается смертью. Если в императорском доме не будут соблюдать законы и прощать нападения старших для младших, чего же тогда ждать от подданных?

— Ваше высочество, — я выпрямилась и снизу вверх заглянула ему в глаза, понизив голос, — не так уж часто я у вас что-нибудь прошу. Смягчите наказание, умоляю.

Тайрен сжал губы. Отвернулся.

— На Скрытый двор, — сказал он. — И хватит! Я и так уже выпустил лошадь из упряжки. А что до тебя, — он посмотрел на всхлипнувшую Кольхог, — я не желаю больше тебя видеть! Убирайся. В монастырь, к родственникам, к Девяти истокам — но чтоб в Восточном дворце тебя больше не было!

Та разрыдалась. Я покосилась с неё почти с сочувствием, понимая, что лимит милосердия его высочества на сегодня исчерпан, и больше выпускать лошадей, то есть делать послаблений, он не намерен.

— Пусть все запомнят, — Тайрен обвёл взглядом всех остальных наложниц. — Если подобное повторится... Если вы не способны жить в мире друг с другом и не можете держать в руках собственных слуг, я найду тех, кто сможет, — он повернулся к жене: — Надеюсь, впредь ты проследишь за порядком в гареме.

— Я была небрежна, — Мекси-Цу поклонилась. — Прошу прощения у вашего высочества! Впредь приложу все силы!

Тайрен кивнул. Евнухи волоком вытащили из комнаты служанку, в один миг превратившуюся в рабыню, следом более почтительно, но столь же непреклонно вывели всё ещё трясущуюся в рыданиях Кольхог. Неужели они и впрямь настолько преданы друг другу, что служанка была готова пойти на смерть ради госпожи? Ведь не заступись я, и действительно отправилась бы она к тем самым Девяти истокам, что находятся в местном не то раю, не то аду, я толком не разобралась пока... Однако нельзя не верить своим ушам. Вот уж не думала, что Кольхог способна внушить кому-нибудь столь сильную привязанность.

Однако что я знаю об отношениях этих двоих? И вообще о своей бывшей "сестре"?

— Пойдём, — Тайрен взял меня за руку и потянул за собой во внутренние покои. Когда дверь за нами закрылась, он остановился и обнял меня.

— Больше никто из них ничего тебе не посмеет сделать, — прошептал он. — Будь спокойна. Они усвоят этот урок.

Я только вздохнула и прижалась к нему покрепче.

На этот раз осень решила с самого начала показать, что она именно осень, и дожди пошли уже в сентябре, или, по местному календарю, в месяце белых рос. Возможно, поэтому ни на какие источники двор не поехал, предпочтя остаться в Таюне. Но случались и солнечные дни, и тогда я с удовольствием бродила по парку Восточного дворца в полном одиночестве, отослав даже Усин. Мне не докучали — после всего происшедшего гарем окончательно притих. Бывшая клика Кольхог продолжала пошипливать по углам, но при виде меня всегда спешно разбегалась. Остальные стали ещё приветливей, а уж прислуга была услужлива и почтительна до приторности. Оказалось вдруг, что долг евнухов — услужить каждой, вот прямо каждой наложнице наилучшим образом, что они были готовы продемонстрировать со всем усердием почему-то мне одной. Странное, смущающее, но не сказать чтоб неприятное чувство, когда тебе смотрят в рот, пытаясь предугадать любое твоё желание или хотя бы намёк на него. Даже немного обидно, что желаний у меня было немного. Зато теперь мне не было нужды гадать, выдадут мне тёплую одежду или нет. Стоило лишь заикнуться о том, что по утрам становится прохладнее, как у меня тут же появились ватный халат, халат на меху, отороченный мехом плащ и даже самая настоящая шуба из куницы, правда, сшитая мехом внутрь. Как я потом убедилась, все здешние шубы были мехом внутрь. Кроме того, в моей комнате поменялись занавески, перина стала заметно мягче, а новенькая этажерка розового дерева украсилась большой фарфоровой вазой, в которой регулярно появлялись свежие цветы. После моего дня рождения безделушек на этажерке прибавилось, а Тайрен преподнёс мне самое настоящее стеклянное зеркало. Оно было круглым, мутноватым, чуть искажающим отражение по краям, но всё же это было настоящее зеркало, а не полированные железки, которыми мне приходилось довольствоваться прежде.

Отношения с Тайреном превратились в подобие американских горок. Видимо, он, несмотря на все уверения, что больше ко мне никто и пальцем не притронется, всё-таки за меня испугался, потому что всю следующую после изгнания Кольхог неделю не отпускал от себя ни на шаг. Все намёки, что как ни радует меня его общество, мне всё же хочется быть наедине с собой, а также пообщаться с другими людьми, им игнорировались. В конце концов я попыталась увильнуть от оказываемой мне чести, сославшись на плохое самочувствие, но мою уловку быстро раскусили — не зря лекари прямо-таки вились вокруг. Последовала новая ссора, после чего принц исчез на несколько дней. В конце концов я, не выдержав, пришла мириться первой, была с готовностью прощена, и всё повторилось. Похоже, Тайрен знал лишь две формы любовных отношений — либо превращение в парочку неразлучников, либо полный игнор. К тому же он опять начал строить планы на будущее, включавшее совместную жизнь до гроба и кучу детей. Поддерживать эти разговоры мне не хотелось, но попытки отмолчаться или перевести разговор на другую тему опять встречали обвинения в бесчувственности и холодности.

— Ты вообще детей хочешь?

— Не знаю.

— Что значит — не знаю? Либо хочешь, либо нет.

— Ваше высочество, об этом ещё рано говорить.

— Я понял, тебе просто не нужна ничья любовь. Даже моя, наверное.

Что тут можно было ответить? Тем более что, положа руку на сердце, его любовь всё же сделала мою жизнь приятнее. Лучше быть наложницей, чем прислугой, так что я не могла сказать, что любовь принца мне совсем не нужна. Вот только было бы её хоть чуть поменьше, той любви...

В один из тех дней, когда Тайрен держал меня при себе, его в очередной раз навестил Гюэ Кей. Цокнул языком при виде уже заживающего пореза на моей щеке и тоном знатока сообщил, что именно этим всё и кончается, если не держать своих женщин в строгости. Я в ответ сказала, что происшедшее действительно могло быть инициативой комнатной девушки. Не то, чтобы я действительно в это верила, но его тон вызвал непреодолимое желание возразить.

— Думаешь, девчонка подлого происхождения додумалась бы до такого? — скептически поинтересовался Кей. — А если б и додумалась, то решилась бы?

— А почему нет? Она была предана хозяйке, а значит, принимала её обиды близко к сердцу. Можете мне поверить, офицер, слуги не слепы и не глухи, и у них есть свои чувства, предпочтения, своя воля и мнение обо всём происходящем. Они знают всё о своих господах, делают выводы и действуют, исходя из них. Вы, может, и привыкли смотреть на слуг только как на послушные орудия, но я сама не так давно была прислугой, так что могу судить по собственному опыту. Если достанет храбрости, слуга может стать как помощником хозяина, так и врагом. Ценным помощником и опасным врагом.

Кей лишь пренебрежительно фыркнул, однако после минутного размышления выдал:

— Ну, помощь этой девицы для хозяйки обернулась отнюдь не благом.

— Да, и такое тоже бывает. А вы думали, что глупости и ошибки совершают только люди благородные?

— Уж слишком она у тебя любит поучать, — со вздохом сказал Кей Тайрену.

— Не нравится, не слушай, — Тайрен в тот день был не в духе. Отношения между нами снова начали накаляться, я то и дело пыталась от него сбежать, а он в ответ раздражался всё больше и больше. В конце концов на мою просьбу дать мне возможность хоть денёк посвятить себе он в сердцах бросил "Делай что хочешь", и вот уже три дня я его не видела. Зато у одной из наложниц вчера появилось новенькое ожерелье.

Однако сегодня мне ни о чём таком думать не хотелось. Было редкое солнечное утро, сад переливался оттенками жёлтого, красного и зелёного — осень уже уверенно вступила в свои права, и деревья потихоньку, одно за другим, сдавались ей. Я набрала букет кленовых листьев, бросила несколько крошек разноцветной паре уток-мандаринок в пруду и уже собиралась возвращаться в Хризантемовый павильон, когда увидела на ближайшем мостике его высочество. Настроение у меня было самое отличное, и я поняла, что рада встрече. В конце концов, разве он делал мне что-нибудь плохое? Любовь зла, как известно, и ведь он искренне хотел как лучше.

— Приветствую ваше высочество! — я поклонилась с широкой улыбкой. — Вы тоже решили погулять в такую чудесную погоду?

Принц глянул на меня, потом поглядел по сторонам. Вид у него был довольно хмурый.

— Ты здесь одна? — спросил он.

— Да, ваше высочество.

— С чего бы это? Неужели никто не хочет с тобой прогуляться?

— Я не спрашивала, ваше высочество. Мне нравится гулять в одиночестве. Если только ваше высочество не захочет составить мне компанию.

— Зачем тебе это?

— Я по вас соскучилась, — честно сказала я.

Тайрен посмотрел на меня с каким-то странным выражением.

— Вот почему ты это делаешь? — спросил он.

— Что — это?

— Почему, как только я немного успокоюсь и начну думать, что могу обойтись и без тебя, ты появляешься и меня дёргаешь? И снова сводишь с ума? Каждый раз как чувствуешь. Ты и правда меня заколдовала и не хочешь отпускать?

Теперь я уставилась на него в состоянии полной растерянности. Ну вот что на такое ответить? Что я вовсе не сижу и не вычисляю, когда можно ослабить поводок и когда снова натянуть? Что мои слова и поступки вовсе не продиктованы желанием как-то на него воздействовать? И ничего я не чувствую, просто, проведя некоторое время вдали от Тайрена и отдохнув от его чрезмерной настойчивости, я действительно начинаю по нему скучать. Всё-таки хорошего у нас было больше, чем плохого. Больше никто, кроме него, не будет сидеть и разбирать со мной такие неподходящие для женского ума книги, спрашивать, что я думаю о росте цен и о политике освоения новых земель, рисовать для меня планы древних битв и терпеливо объяснять, в чём суть того или иного нюанса обряда или обычая, вместо того, чтобы просто сказать: делай что велено, женщина, и не отвлекай занятых людей дурацкими вопросами. Даже наставник Фон, при всём моём искреннем к нему почтении, не раз и не два давал мне понять, что лишние знания у женщин лишь порождают лишние печали.

Так удивительно ли, что мне то и дело тоже хочется сказать или сделать для Тайрена что-нибудь хорошее? И постоянные приставания на некотором расстоянии уже не кажутся такими уж непомерными. Особенно если некоторое время удаётся обойтись без них.

— Я не заколдовывала ваше высочество, — наконец сказала я. — И никак не хотела вас огорчить. Если моё появление неуместно, то обещаю, что больше не буду докучать вашему высочеству.

— Да подожди ты! — он в два шага догнал меня и ухватил за локоть. — Что ты сразу убегать... Я не хотел тебя обидеть.

— Я не обиделась.

— Тогда улыбнись. И глаза не надо прятать. Давай, покажи, что ты не сердишься.

— Я не сержусь, — вздохнула я. Всё-таки даже манера просить прощения у него иной раз бывала деспотичной. Впрочем, что ещё ждать от принца-наследника и будущего Сына Неба.

— Хочешь поехать со мной на охоту? — вдруг спросил Тайрен.

— Хочу! — ответила я. С неподдельным, надо сказать, энтузиазмом.

22.

Шу по стране разъезжает — он ищет добычи для стрел.

Юношей нет здесь таких, кто бы править конями умел...

Разве здесь юношей нет, кто бы править конями умел?

Нет между них никого, равного Шу моему.

Как он собою пригож, как он отважен и смел!

Ши цзин (I, VII, 3)

— Давай, давай! — закричал Тайрен. — Эх-х!..

Я прищурилась, придерживая одной рукой шляпу с вуалью. Поля у неё были широкие, и мне постоянно казалось, что очередной резкий порыв ветра её унесёт. Но не может же женщина показать лицо посторонним мужчинам! Вуаль была довольно густой, и, возможно, из-за неё я не увидела неудачного броска. А может, просто глядела не в ту сторону. Птицы казались совсем маленькими, они кружили где-то у самого горизонта, так что момент приземления сокола и его добычи я упустила.

— Не повезло, — констатировал Кей. — Но, в общем, ясно было, что он в те кусты побежит.

— Давай попробуем снова поднять, — азартно предложил Тайрен.

— Думаешь? По-моему, он уже никуда больше не полетит.

Принц в ответ только махнул рукой:

— Работай, Тиса! Тиса! Давай туда!

Чёрная легавая Тиса на поводке у слуги устремилась к кустам, всадники, и я в их числе, тронулись следом. К самым кустам, впрочем, охотники подъезжать не стали. Всего, не считая меня и Тайрена, а также нескольких слуг, собралось полдюжины человек. Мне всех их представили перед началом охоты, но я, как водится, имён почти не запомнила. Уяснила только, что все они — друзья Тайрена, хотя и не такие близкие, как Кей. Во всяком случае, величали они его исключительно высочеством и на "вы". На меня все эти парни поглядывали с нескрываемым любопытством, но были учтивы.

— В кустах охотиться труднее, чем на открытой местности, вся добыча в них спрятаться норовит, — объяснил мне Тайрен. — Иногда приходится несколько лаев пройти, прежде чем дичь найдёшь.

— Но здесь богато, — заметил один из слуг, а, может, егерей, шедший рядом с его стременем. — Смотрите, сколько следов, ваше высочество.

— Здесь! Здесь проверяй! — крикнул Тайрен спущенной с поводка Тисе, и собака весело забегала зигзагами в зарослях высокой травы. — Сюда же, по-моему, перелетел?

Раздался звон бубенца — теперь сокол кружил прямо над нами. Круг, другой — и почти вертикальное падение вниз, к самой земле. Собака устремилась к тому месту, за ней помчалась другая. Тайрен ругнулся и, подхлестнув коня, поскакал следом. Недалеко, впрочем.

— Вот негодяйка! Ты видела — она её схватила! — сказал он мне, когда я его догнала, соскочил на землю и наклонился к соколу, которого я не сразу разглядела среди жухлой травы. — Стой, стой, я тебе сейчас помогу.

Фазана, на которого шла охота, видно не было, и я сообразила, что схватившая его "негодяйка" — это, видимо, собака. Сокол трепыхнулся, пискнул, Тайрен бережно поднял его и посадил на руку в толстой рукавице, после чего велел второму псу, крутившемуся рядом:

— Давай, давай, проверяй! Тиса, иди сюда!

— Видите, ваше высочество? — крикнул кто-то из охотников.

— Да, здесь он, здесь! Фу! Фу, кому сказано! Дай сюда!

Сокол снова взлетел со звоном, а Тайрен наклонился к собакам. Фазан был отбит и продемонстрирован остальным. Он был ещё живой, бил крыльями, и собаки всё норовили укусить его за голову. Но их отогнали — поощрить в первую очередь надо было сокола. Ещё после первой, как это назвали, ставки, когда птица, взлетев в вышину, упала оттуда на куропатку, я наивно спросила, не принесёт ли она её охотнику. Кей, услышавший это, прыснул и ответил за Тайрена:

— Это же тебе не собака!

Оказалось, что ловчих птиц надо отвлекать от добычи заранее заготовленными кусками мяса, которые носил в специальной сумке один из слуг. Обманывать нельзя — иначе сокол запомнит, что плохие хозяева его не кормят, и может в следующий раз просто улететь по своим делам и забыть вернуться. Собак, впрочем, тоже не обидели.

— Молодцы, молодцы, нашли! — Тайрен потрепал Тису по холке, поднял уже точно мёртвую добычу за лапы, и Тиса подпрыгнула, упорно пытаясь всё-таки откусить болтающуюся голову. — Хорош петух. Хитрый... был. Знал, куда прятаться.

— Хорошая была бы атака, если бы в первого раза, — заметил один из охотников. — Моя Куу как-то тетерева сбивала трижды. Такие удары, а он всё взлетает. Но взяли его в конце концов.

— Чем интересна такая охота, — Тайрен надел на сокола клобучок и сел в седло, ухитрившись удержать птицу на одной руке, — у добычи всегда есть шанс. Раз, и спряталась. Но собаки молодцы, этого нашли, так что мы его добрали. Без собак тут вообще охотиться невозможно. Этот фазан от нас через всё поле бежал, собаки сколько стоек сделали, а он всё отбегал. Под конец уже не выдержал, он же видел, что сокол кружит. Они понимают, когда охотник далеко, вот когда сокол начал отлетать, он и пошёл на взлёт, да не успел. Но всё хорошо, теперь нужно, чтобы сокол пару часов передохнул. Ксин, давай твоего выпустим.

Новый сокол взлетел в пасмурное небо, часто маша крыльями и сливаясь серым оперением с низкими тучами. Я опасалась дождя, но, к счастью, его так и не случилось. Руки всё равно стыли, и я прятала их в рукава подбитого мехом халата. Однако так лошадь не поведёшь, и кисти то и дело всё равно приходилось обнажать. А рукавицы и тем более перчатки, кроме тех, что носили охотники для защиты от птичьих когтей, здесь были не в ходу. Надо будет всё-таки связать себе хотя бы пару варежек.

Когда было решено, что на сегодня хватит, собаки и соколы созваны и накормлены, добыча уложена в вышитые разноцветными птицами сумки, уже спускались сумерки, и стало ясно, что в Таюнь мы вернуться до темноты не успеем. Но никого это не волновало. Когда я спросила, а где же мы будем ночевать, оказалось, что недалеко есть охотничий домик, и туда уже направлены слуги с наказом готовиться к прибытию гостей. Домик по моим меркам тянул на неплохую усадьбу, имел обширный двор с загоном для собак и кухню, откуда к нашему прибытию вместе с запахом дыма уже тянуло готовящейся снедью. И воду к нашему приезду успели согреть, пусть не в ваннах, а в тазах, так что перед ужином вполне можно было смыть с себя пыль и грязь. Без служанки, поливающей из кувшина, было неудобно, и я подивилась тому, что уже, оказывается, успела привыкнуть, что мне услужают, однако звать слугу-мужчину в свою комнату постеснялась. Честно говоря, я думала, что и ужинать мне придётся в той же комнате, однако меня позвали за общий стол. Точнее, за несколько столиков, расставленных в роскошно убранной столовой. Тот, что предназначался мне, стоял рядом с местом Тайрена, на него водрузили настольную ширму — квадратное панно на ножках. И, видимо, сочли, что правила приличия вполне соблюдены, хотя ширма эта загораживала только от прямого взгляда.

Обильный ужин вполне вознаградил нас за дневной перекус прямо в сёдлах. С аппетитом поглощая кусочки дичи под соусом из бамбуковых побегов и утиных яиц, я прислушивалась к оживлённой беседе. Сначала, как и следовало ожидать, все азартно обсуждали перипетии сегодняшней охоты, но потом разговор как-то незаметно свернул на литературу. Всё-таки интересно находиться в обществе образованных людей — впрочем, возможно, и моё присутствие сыграло свою роль: при мне обсуждать выпивку и баб было бы как-то неловко. Так или иначе, но кто-то вспомнил сказку или новеллу, где фигурировали храбрые охотники, кто-то процитировал кусок из поэмы с описанием охотничьего подвига... И вот уже молодые люди принялись сравнивать стили поэзии с не меньшим азартом, чем до этого — ставки своих соколов. Чтобы в конце концов прийти к дружному выводу, что поэзия в жанре "цы", с её неровными строчками в подражание народным песням, звучит свежо и естественно, и у неё большой потенциал, в то время как гладкий и прилизанный "дворцовый стиль" не выдерживает с ней никакого сравнения. А кто считает иначе — тот, без сомнения, закосневший ретроград!

— "Цы" сильна тем, что подражает древним, — сделал Тайрен совершенно неожиданный для меня вывод. — С великим Даху Ру не сравнится никто, все мы рядом с ним — лишь жалкие ученики.

Все шумно согласились, и я тоже покивала согласно. Читала я этого Даху Ру — с ним действительно никто не мог сравниться в занудности и многословии. Однако он был первым из поэтов, чьё имя стало известно, и потому, по мнению местных, априори превосходил всех остальных. И эти люди ещё что-то говорят о ретроградстве! Для них даже новаторство — это всегда попытка вернуться к столь почитаемой ими древности.

И тут кто-то предложил:

— Давайте устроим поэтическое состязание! А прекрасная дама пусть судит.

Речь явно шла обо мне, коль скоро я тут была единственной дамой. Все тут же загорелись. На мои робкие попытки возразить, что я никогда раньше не судила состязаний и вообще плохо разбираюсь в поэзии, Тайрен лишь отмахнулся:

— Просто отдай приз тому, чьи стихи тебе больше всего понравятся.

В качестве приза выбрали пояс, украшенный бляхами из поделочных камней, изображающими фазы луны. После чего мне, как судье, предложили задать тему состязания. Я опять впала в растерянность.

— А какие бывают темы?

— Разные, — снисходительно объяснил Кей. — Встреча друзей, разлука, любовное страдание, застолье, картины природы...

— Ну, хорошо, — решила я. — Пусть каждый опишет картину природы. Ту, что произвела на него наибольшее впечатление.

Если бы я могла принять участие, я бы, наверное, описала голубое небо над дачей моей бабушки, которым я любовалась на летних каникулах, и до сих пор я вспоминаю ту пору с некоторой тоской. Или дубы, росшие за её участком — на закате они становились совсем рыжими, даже летом. Может, это и не самое моё сильное впечатление, но самое тёплое, пронизанное ностальгией по дому, который я не надеялась увидеть. Тем временем все уже склонились над услужливо принесённой слугами бумагой, тщательно вырисовывая кистями иероглифы. Надо же, все пишут стихи на заказ. А как же талант, божья искра, которая по моим представлениям обязательно должна быть у поэта? Неужели вот все-все ею обладают?

Некоторое время в охотничьем доме было тихо. Я даже несколько заскучала.

— Ну, что? — Тайрен отложил кисть. — Все готовы?

— Подожди минуту, — Кей, как заправский поэт, высчитывал слоги на пальцах.

— Ладно, минуту подожду. Но, вообще-то, господа, время, время! Это на то и состязание, чтоб писать на скорость.

— Сами-то вы, выше высочество, закончили одним из первых, — возразила я. — Дайте другим возможность дописать.

— Ладно, ладно, раз судья так говорит...

Однако и остальные закончили довольно быстро. Лично я бы померла от волнения, если бы меня вынудили публично читать написанный мной опус, но эти молодые люди явно предвкушали забаву: весело перешёптывались, поблёскивая глазами, и, кажется, никто не боялся ударить в грязь лицом. Один за другим они вставали и читали свои творения, и, в принципе, те звучали не так уж плохо. На каком-нибудь сетевом конкурсе эти стихи вполне можно было бы выставить. Наконец дошла очередь до Тайрена. Все почтительно притихли, принц прочистил горло.

С гранитной скалы, что стоит на просторе,

С восторгом смотрю на лазурное море.

Колышутся волны, бегут чередою,

И остров отвесный встаёт над водою.

Повсюду деревья, повсюду растенья,

Кустарники в пышном осеннем цветенье.

Здесь ветер свистит. И огромные волны

Вздымаясь, бурлят, и легки, и упорны.

Здесь солнце и месяц чредою проходят,

Как будто из самого моря выходят.

Здесь звёзды, мерцая, глядят из долины,

Как будто выходят из тёмной пучины.

Здесь я сочиняю, чтоб чувства и страсти

Излить в этой песне волненья и счастья!

Раздались приветственные возгласы и аплодисменты. Тайрен с лёгкой улыбкой обвёл взглядом всех присутствующих и сел.

— А я и не знала, что вы умеете сочинять такие стихи, — проговорила я.

— Да так, балуюсь иногда, — легко отмахнулся он.

Между тем шум стих, и поднялся последний участник состязания. Я мимоходом удивилась, почему последним читал не принц, а тишина между тем стала даже какой-то напряжённой, предвкушающей. И новый чтец, невысокий, ещё ниже Кея, и тонкий как тростинка, не торопился. Чжуэ Лоун, вдруг вспомнила я, так его зовут. На охоте он держался позади, и сокола у него не было, складывалось впечатление, что его пригласили просто за компанию. В какой-то момент он подъехал ко мне и попытался завести беседу, и я была не против, но тут собаки подняли очередную дичь, и попытка как-то сама собой заглохла.

Между тем Чжуэ Лоун, выдержав паузу, пока напряжение не достигло должной отметки, и начал читать. Его стихотворение оказалось совсем коротким.

Плывут облака

Отдыхать после знойного дня.

Стремительных птиц

Улетела последняя стая.

Гляжу я на горы,

И горы глядят на меня,

И долго глядим мы,

Друг другу не надоедая.

Ещё более глубокая тишина была ему ответом. Нарушила её я. Повернулась к принцу и с искренним сожалением сказала:

— А я-то уже думала отдать приз вам!

— Что поделаешь, — с улыбкой развёл руками его высочество. — Всё должно быть честно.

23.

Платьем простым я прикрою наряд расписной —

Тканой сорочки узор я прикрою холстом —

Милый, пора в колесницу коней запрягать,

Вместе отсюда уедем с тобою вдвоём.

Ши цзин (I, VII, 14)

Несмотря на то, что легли все поздно, в обратный путь в столицу собрались довольно рано утром. Небо расчистилось, похолодало ещё больше, на траве и палой листве появилась седина изморози. Зато солнце сделало ещё вчера унылую и неприветливую местность яркой и праздничной. Откуда-то вдруг выявилось многоцветье осенних листьев, в промежутках между кустами и кочками поблёскивали голубые осколки отражающих небо луж с каёмочкой тонкого ледка. Соколов на этот раз несли на специальных шестах идущие за нами следом слуги, а всадники неторопливой рысью ехали впереди, оживлённо беседуя между собой.

— Ну, я наивный, конечно, — весело рассказывал нам с принцем Чжуэ Лоун, щеголявший выигранным поясом. — Когда такая... хм... дама тебя привечает, да ещё отказывается от денег, то что о себе думаешь? К ней сам канцлер Нэй хаживает, а она предпочла меня. Но вот как-то подсаживается она ко мне и начинает намекать, что хотела бы стихов. Я не против, могу старое прочесть, могу новое сочинить. А она так глазки опускает и говорит: "А вот в честь госпожи Ань сочинили поэму..." Тут только я понимаю — соперницу прославили в столице и за пределами, вот и она захотела для себя славы.

— А вы можете её прославить? — наивно спросила я.

— А то ж! — усмехнулся Тайрен. — Недавно с южной границы вести приходили. Перехватили посланца южан, который добытые сведения через границу перевозил, и там среди прочего знаешь, что было? Последние стихи нашего Лоуна! Его и в Южной империи ценят.

— Постойте... Так вы, выходит, профессиональный поэт?

— Ну, что вы, — Чжуэ Лоун скромно опустил глаза. — Я не зарабатываю своими стихами на жизнь. Какой же я профессиональный?

— Придёт день, и ты станешь придворным поэтом, — Тайрен хлопнул его по плечу.

— Но тогда какое же это честное состязание?

— А?

— Вчера, — объяснила я. — Признанный поэт, а все остальные — любители. Разве это честно?

— А что ж теперь, Лоуну и в поэтических состязаниях участия не принимать, раз он поэт?

— Можно, но только с другими поэтами. Ну, или можно с любителями, но пусть тогда его стихи идут вне конкурса. А так это всё равно, что поставить новобранцев против мастера боевых искусств. Сразу ясно, за кем победа. В чём же тогда интерес?

— Слышал? — Тайрен подтолкнул приятеля локтем в бок. — Отдавай мой приз.

— Никогда! — Лоун вцепился в пояс. — Он получен из рук прекрасной дамы.

— Ах, так!..

Тайрен тоже вцепился в пресловутый пояс и рывком выдернул поэта из седла. И сам свалился следом. Я ойкнула, но судя по тому, как они со смешками продолжили возиться на земле, ни один из них не пострадал. Остальные всадники остановились и сгрудились около нас, подбадривая оседлавшего противника принца возгласами и улюлюканьем.

— Ваше высочество, имейте совесть! — воззвала я. — Рыбка задом не плывёт! Раз сами не догадались поставить ограничения, то уже всё, приз его. В следующий раз будете думать.

— Вот! — сказал снизу Лоун. — Слышали, ваше высочество?

— Ладно, ладно, — Тайрен поднялся и протянул ему руку. — У меня добрая наложница, пользуйся, что я не могу ей отказать.

— О благородный кипарис, крепость и блеск твоих достоинств затмевает нефрит!..

Я невольно хихикнула:

— Кипарис?

— А тебе наставник Фон о нём не рассказывал? — Тайрен снова сел в седло.

— Рассказывал. Что кипарис — символ вечности и скорби, и поэтому его сажают при храмах и на кладбищах.

— Да, но не только. Кипарис ещё символизирует стойкость, выносливость и юность. Его часто сравнивают с благородным человеком. Так что для меня это достаточно лестное прозвище.

— А с каким деревом сравнивают дам?

— Дам чаще сравнивают с цветами. Но вас, — Чжуэ Лоун смерил меня взглядом, — я бы назвал сосной. Сосна — это тоже стойкость, мужество, постоянство и жизненная сила. А ещё — верность и супружеское счастье.

И высота — особенно у корабельных, мысленно добавила я.

— Сосна — Соньши... А что, это мне нравится больше, чем Тальо, — заявил Тайрен. Я улыбнулась, не подозревая, что в очередной раз сменила имя.

— Ладно, тронулись, — Тайрен подтолкнул своего коня пятками. Я последовала его примеру — и надо ж было так случиться, что чуть ли не из под копыт моей кобылы вдруг стремительно вспорхнула какая-то птица, уйдя вертикально вверх. Здесь действительно было много дичи. Но что это была за птица, я не разглядела, потому что моя спокойная послушная кобылка вдруг с пронзительным ржанием вскинулась на дыбы.

Каким чудом я не полетела кувырком через круп, до сих пор удивляюсь. Руки без участия разума мёртвой хваткой вцепились в переднюю луку седла, нос едва не впечатался в лошадиный затылок, а эта кобылья дочь, опустившись на четыре ноги, поддала задом, едва не выкинув меня уже вперёд, и со всех копыт помчалась куда глаза глядят. В ушах засвистело, по лицу хлестала грива, поводья, которые я выпустила, ухватившись за седло, болтались где-то на шее, сползая вперёд, и я успела испугаться, что лошадь наступит на них, запутается и упадёт вместе со мной. К счастью, эта безумная скачка не продлилась долго. Тайрен поравнялся со мной всего через пару минут, немного обогнал, наклонился вбок и схватил болтающийся повод. И эта мерзавка немедленно сбавила ход и остановилась, словно и не случилось ничего, и она всегда была всё той же тихой и послушной лошадью.

— Как ты? — спросил Тайрен. Я со всхлипом втянула в себя воздух, а он обхватил меня за талию, легко вынул из седла, словно я ничего не весила, и усадил впереди себя, бережно прижимая к груди.

— Ну всё, всё... Всё уже закончилось.

Меня всё ещё колотило, но испуг уже отступал. Затопали ещё копыта, захрустела сухая трава, и к нам подскакал Кей.

— Всё в порядке? Ну, повезло.

— Да, повезло, — согласился Тайрен. — Хорошо, что она не упала.

Его конь под нами переступил с ноги на ногу и фыркнул, тряся головой.

— Помогите мне слезть, — попросила я. Сидеть боком у него на коленях и одновременно фактически верхом на луке седла оказалось не так уж удобно.

— Зачем? Я тебя так отвезу.

— Я могу и сама доехать.

— Ты хочешь снова сесть на лошадь? — удивился он. Я решительно кивнула:

— Если я сейчас не решусь, то уже никогда не смогу.

— Ну, смотри, — с некоторым сомнением сказал Тайрен, но всё же помог мне соскользнуть на землю. Я решительно взяла за повод своей лошадки, стараясь не показывать, что коленки у меня всё-таки подгибаются, а поджилки трясутся. Но всё оказалось не так уж и страшно. Кобыла смирно простояла всё время, пока я с третьей попытки не забралась в седло. Не так-то это просто — влезть с земли на лошадиную спину, находящуюся лишь немногим ниже уровня моего подбородка, даже со ступенькой в виде стремени. Кей спросил "Помочь?", но я отказалась, сказав, что должна сама. Когда я уже отъезжала, то услышала, как Тайрен с гордостью, словно моё поведение было исключительно его заслугой, спросил:

— Ну, вот где ты ещё видел такую храбрую женщину?..

Ответа Кея я уже не расслышала.

— ...И вот приехал министр в соседнюю страну, нашёл дом сводни...

— Той же самой? — посмеиваясь, уточнил Тайрен. Сказки моего мира в моём пересказе шли у него на ура, особенно те, которые я помнила в смешном изложении. Жаль только, что многие шутки приходилось опускать — например, Тайрен едва ли бы понял, что смешного в "вечернем верблюде", с помощью которого герои сказки перемещались из одной страны в другую.

— Ну, должно быть, это была очень маленькая страна. С одной-единственной сводней. И жила она в доме с вывеской: "Только у нас и только для вас!..", — я взмахнула рукой — и осеклась, осознав, что едва не съездила по носу высокому старику, неслышно вошедшему в комнату.

Он был одет в золотистого цвета халат с вышитым на нём синим драконом, что уже как бы намекало — и всё равно я пару секунд таращилась на него, соображая, кто бы это мог быть. И только когда Тайрен торопливо вскочил, до меня дошло.

— Ой! — пискнула я, падая на колени и утыкаясь лбом в пол. Следовало бы извиниться перед его величеством, но всё мысли разом вышибло из головы.

— Отец-государь, мне не доложили о вашем визите, — Тайрен опустился на колени рядом со мной и поклонился, упершись руками в пол. Я скосила на него глаза. Нет, это надо быть местным уроженцем, чтобы простираться ниц, не теряя при этом ни достоинства, ни изящества.

— Я приказал евнухам не докладывать — хотел увидеть, чем ты тут занимаешься, — голос у его величества был хрипловатый, но, пожалуй, приятный. — Это она? Твою любимица? Отошли её.

— Соньши, выйди, — сказал Тайрен. Я, вспомнив уроки, полученные ещё от госпожи Нач, отползла назад, потом поднялась, держа спину по-прежнему согнутой, допятилась до двери и тщательно сдвинула за собой створки. Но не ушла. Любопытство взыграло во мне с неведомой дотоле силой, и я беззастенчиво прижалась ухом к обтянутой бумагой створке.

А что, всем можно, а мне нельзя?

— Я смотрю, слухи не лгут, — раздался голос императора.

— Слухи, отец?..

— Ты и правда забросил всё ради этой девчонки. Слуги доносят, что она превратилась в твою тень, ты таскаешь её с собой везде. Даже на охоту.

— Ваше величество, на это запрета нет.

— Да, да, демонстрировать свою наложницу своим друзьям, хвалиться ею перед всеми. Было бы чем. Ты, верно, опять забыл, что долг государей — смирять тело и дух, служить всем примером добродетели? Если вышестоящие не в состоянии придерживаться правил, то кто приведёт к порядку чернь? Как ты сможешь воспитать народ, если сам не соблюдаешь долг и не воспитываешь свои чувства?

— Я не...

— Молчи! У тебя есть жена. У тебя полтора десятка наложниц. Если этого мало, всегда можно найти ещё. И вот ты забыл их всех ради — кого? Ты знаешь, что говорят про неё в народе?

— Нет, отец, — угрюмо ответил Тайрен.

— Врёшь — или ты совсем ослеп и оглох. Эта женщина может привести тебя к гибели. Даже чиновники уже шепчутся между собой. Мне не нужны разговоры о колдовстве, оборотнях и хитрости варваров, которые подсунули нам эту девицу подобно тому, как ван Хой прислал певичек вану Туаю.

— Отец, это неправда!

— Не беспокойся, если б я верил разговорам, её бы тут уже не было. Но ты должен взять себя в руки. А она должна знать своё место, ясно? Больше никаких охот, я хочу видеть рядом с тобой Мекси-Цу.

— Она со мной всегда, когда это нужно. Все праздники, все...

— Этого мало! Как часто она бывает в твоей постели? Или тебе всё застят пересушенные прелести этой дылды? Ты женат уже три года — где твои сыновья?

— Там же, где мои братья! — огрызнулся Тайрен. — Должно быть, наследственность сказывается и...

Его прервал звонкий хлопок пощёчины.

— Мальчишка! Щенок! — император даже не рычал — хрипел. — Ты ещё смеешь... Отныне ты заперт в Восточном дворце, ясно? Я запрещаю тебе выходить и видеться с кем-либо за его пределами! И урезаю твоё содержание! Поразмысли над своим поведением. И выйдешь ты отсюда не раньше, чем я пойму, что ты изменился!

Я напрягла слух, но ответа не последовало. Кажется, прошелестели шаги, но в этих местных сапогах с мягкой подошвой даже тяжёлые мужчины ухитрялись ступать почти бесшумно, если только не бежали. Я очень осторожно раздвинула створки и выглянула в щёлку. Да, Тайрен был один. Так и сидел на коленях, глядя в пол, и на бледной щеке красовался всё ещё отчётливо видимый отпечаток августейшей ладони. Когда я тихонько подошла к нему, опустилась на колени рядом и обняла его сзади, положив подбородок ему на плечо, он выдохнул и заметно расслабился. Сжал мою руку, погладив по кисти большим пальцем.

— А может тут одинокая женщина жить где-нибудь, кроме монастыря? — спросила я. Вопрос был неуместен, но слова утешения как-то не шли.

— Почему ты спрашиваешь? — Тайрен обернулся.

— Его величество может приказать меня отослать. Но я не хочу в монастырь.

— Ты слышала?

— Да, — не стала отпираться я. Впрочем, Тайрен не разозлился.

— К счастью, отец не верит слухам. Когда он объявил о своём решении, о тебе даже не заикнулся.

— Но всё же нам, наверное, нужно видеться меньше. Ваше высочество, я не хочу, чтобы у вас были неприятности из-за меня.

— Не обращай внимания, — Тайрен притянул меня к себе. — Отец всегда чем-нибудь недоволен. Он придирается к чему-нибудь, потом остывает. Ничего нового.

Мы помолчали некоторое время. А потом он вдруг спросил:

— Скажи, а если бы я не был принцем... ты бы меня любила?

— Я бы хотела, чтобы вы не были принцем.

— Что? — он резко отодвинулся. — Почему?

— Потому что тогда не было бы ни дворца, ни гарема, ни всех этих глаз, что следят за каждым нашим шагом. И политики бы этой не было. Мы могли бы просто жить...

Тайрен снова помолчал, глядя на меня с тем выражением, которое всегда появлялось у него на лице, когда я говорила что-то для него совершенно неожиданное, и он не знал, как к этому относиться.

— Так значит, тебе не нравится дворец? — наконец спросил он.

— Нет.

— И гарем? — принц вдруг усмехнулся. — Ревнуешь, а?

— Ну... В моей стране нет гаремов. Я никогда не думала, что придётся делить своего мужчину с другими женщинами.

— Нарумяненный тигр, — в его устах отнюдь не одобрительное определение ревнивой жены внезапно прозвучало как высший комплимент. — Что ж, я подумаю, что можно сделать. Возвращайся в павильон. Увидимся вечером.

Но настал вечер, а посланца от Тайрена всё не было. Я даже рискнула прийти без приглашения, но мне сказали, что в принца в его покоях нет. А где же, если он под домашним арестом? В парке, на заднем дворе, где я практиковалась в верховой езде, и тем более в Хризантемовом павильоне его тоже не оказалось. Я, и без того встревоженная его обещанием "подумать, что можно сделать", изрядно занервничала. И когда меня уже на ночь глядя всё-таки вызвали, помчалась чуть ли не бегом. Чтобы встретить прямо-таки сияющего принца.

— Собирайся, мы уезжаем на северную границу, — весело сообщил он.

— Куда?.. Зачем?

— Приказ отца-государя, я только что его принял. Меня ссылают в приграничный гарнизон, — голос при этом у него был такой радостный, словно его не сослали, а наградили, а может, даже пустили на трон, не дожидаясь отцовской смерти.

— За что?!

— За самовольную отлучку из-под ареста и дебош в трактире, — самодовольно сообщил Тайрен. Я на минуту онемела.

— Ваше высочество... зачем вы так?

— Ну, ты же сама сказала, что тебе не нравится дворец. Вот и поживём без него какое-то время. Разумеется, поскольку моя супруга ни в чём не виновата, было бы слишком жестоко заставить её разделять моё наказание. Так что она остаётся в Восточном дворце, в утешение моей матушке-государыне. Это её обязанность — заботиться о свёкре и свекрови. С собой я беру только тебя.

— Ваше высочество, — ахнула я, — так это вы... из-за меня?

— Ну, да. Так что готовься. На сборы всего сутки, выезжаем послезавтра.

И принц залихватски подмигнул.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ