Черная Рысь-2. Экзамен на прочность

Как это всегда происходит в южных городах, вечер отодвинул день в считанные минуты, и Марсель с его Лазурным берегом встретил нас как и полагается старому блистающему порту: с шиком и блеском. Несмотря на соблазн выйти на набережную, с талантом моей сестры подсесть в яхту к миллионеру, мы обе умолчали о тайном желании. За время пути Альфред успел поведать свою историю, описать незначительные детали тяжелого детства в Бон-Секур сынишки небогатых родителей, ранеей взрослой жизни и неудачных опытах в любви. Как мне показалось, у романтичных, по большей части, французов, не считая жителей столицы и крупных городов с вечным бизнесом, тема любви занимала одно из главных мест в беседе, особенно если она велась с девушкой.

От главной дороги отходила смежная до Сан-Лазара, удаляющаяся от живописного берега. Университет науки и технологий de Provence Aix-Marseille-1, представлял собой невзрачное здание прямоугольной формы; серые стены, заляпанные временными пятнами, уродовали и без того непримечательный фасад. Над окнами верхнего этажа черными рельефными буквами было составлено название университета, и прямо под названием — неуместно прибитый плакат "En greve", нарисованный детской рукой.

У нас почти не осталось денег: свои карманные мы с Жульеном решили припасти на крайний случай, когда для жизни необходимы будут вода и хлеб. Между тем мы оставили Марию саму разбираться с ее новым любезным ухажером — низкий ему поклон за то, что подбросил нас в такую дыру — и вышли на вечерне потускневшую улочку. Сан-Лазар — город гораздо скромнее обласканного и вылизанного Марселя, но общую атмосферу портила не скромность, а близость лаборатории отца. При мысли о том, что сейчас мы встретим его, разъясним ситуацию, откроем секрет, в какой заднице мы, его дочери, оказались, и все наконец-то встанет на свои места, у меня подкашивались ноги. Я грезила о том моменте, когда он увидит нас, ошарашенный подойдет поближе, чтобы рассмотреть, как сильно мы изменились, а затем папа поднимет трубку и сделает звонок, или два, после чего погоня угомонится, война закончится перемирием... Да, возможно, мой небольшой жизненный опыт и романтизм возраста не давали оценить положение дел трезво, и тем не менее я верила. Я привыкла верить, что папа может все.

Мария довольная вылезла из машины и кокетливо помахала ручкой Альфреду в ответ. Как только он отъехал, а сестра подошла к нам с Жульеном, ее вид переменился, и она снова, деловая и серьезная, напоминала чутко дремлющую мегеру.

— Bien,— сказал Жульен и пошел впереди нас. Наблюдая за его удаляющейся фигурой, ранее казавшейся детской, но в какой-то миг, прозрев, увидев, как парень в действительности возмужал, Мария разочарованно покачала головой. Я не удержалась от подколки:

— Как так, Машка, это ведь Жули, наш добрый милый друг. Не узнаешь? Откуда этот тягостный вздох?— я даже спародировала ее вздох, которого она не делала.

— Отвяжись, сестренка, не видишь — я не в духе. Альфред взял мой номер, но сегодня я вся с вами, хотя с радостью была бы вся с ним,— но она не смогла долго притворяться, что ей безразлично все, что происходит вокруг, и оставила шутки про нового знакомого,— что стряслось с Жули?

— Он потерял к тебе интерес,— я сочувствующе сжала губы и похлопала сестру по плечу,— прости, Мари, так бывает.

От гнева ее глаза вспыхнули: еще немного, и зрачки бы сузились в щелку.

— Ты!

Со смехом я опередила ее и догнала Жульена; мы в одно время поднялись по лестнице и зашли в корпус.

— Attendez-vous (с фр. Подождите),— охранник на входе остановил нас жестом руки. Жульен нахмурился, выступив вперед.

— Nous avons urgemment besoin de voir le professeur Levitsky. (Нам срочно нужно увидеть профессора Левицкого)

— Qui est nous? (Кому нам?)

— Marie et Annet Levitsky,— подоспела Мария, гордо входя в университет с расправленными плечами, и столкнулась нос к носу с охранником.— Et aussi Julien Devoir.

— Lec cartes d'?tudiant ou les documents, s'il vous pla?t (Студенческие билеты или документы, пожалуйсnbsp;Прошло больше часа, наполненного провалившимися планами найти группу с туром до Марселя. Наконец Жульен, прищурившись, как будто не верил своему слуху и решил проверить зрение, оставил нас и подошел к водителю одного из автобусов. Тот проводил свободное время с пачкой сигарет в сторонке, осыпая пеплом ярко-зеленую молодую траву. Показывая на нас, Жульен втирал ему какую-то очевидную деталь нашего странствия, которую водитель никак не хотел принимать и покачивал головой. Я решила прийти другу на помощь, включив все свое обаяние — благо, после вчерашнего вечера уверенность в ней возрастала и возрастала. Мужчина лет сорока пяти, в дутой коричневой куртке, застегнутой по самый воротник до подбородка, удостоил меня ленивым, лишенным всякого интереса, взглядом. "Здесь ловить нечего,"— засомневалась я, собравшись повернуть обратно, к Марии, но выкинула из головы эту мысль и направилась дальше. Как оказалось, Жульен уже договаривался о цене, на легком французском объясняя незнакомцу всю тягость нашего положения.

та).— Он получил наши паспорта и сравнил фотографии с лицами.— Et que est monsieur Levitsky? Il faut lui telepfoner. (А кто это, месье Левицкий? Нужно ему позвонить.)

Роясь в телефонной книге, охранник долго не мог найти телефон кафедры, в итоге, как и предупреждала Мона из Лувра, когда он связался с секретариатом, выяснилось, что профессор Левицкий в преподавателях не числится, а телефон лабораторных комнат верхних этажей в справочник не вносили умышленно. Тогда он, не спрашивая разрешения, под восмутительные возгласы Марии воспользовался шансом и облапал нас обеих на наличие оружия в штанах.

— Les fillettes, allez (Девочки, идите),— позволил он, пропуская нас вперед и задерживая Жульена в дверях. Пока тот отвлекал на себя упертого мужчину, мы пробежали в корпус, стараясь не сталкиваться со студентами, прямо к лестнице.

— Мы даже не знаем, в каком он кабинете,— сказала я, запыхавшись, когда перед глазами пронеслась табличка с номером пятого этажа.

— Там везде именные карточки,— успокоила Мария, и она не прогадала. Прямой ряд кабинетов, с белыми дверьми одинаково смотревшими друг на друга в шахматном порядке, тянулся весь пролет и заканчивался окном с видом на глухую стену соседнего корпуса. Вчитываясь в надписи на карточках, мы пошли вдоль по нему, не забывая заглядывать в окошки на работу ученых: время от времени они поворачивались, чувствуя на себе взгляд, улыбались или хмурились и возвращались к работе.

Он, не понимая головы, прошелся в вычищенном белоснежном халатике мимо лабораторного стола. Стол вытянулся поперек кабинета, занимая одну треть всей территории, и вдоль него, симметрично, — шкафчики с многочисленными полупрозрачными дверцами, за которыми таились в ожидании своего звездного часа сотни и сотни пробирок, баночек-скляночек, и одному создателю известных зелий. Мария, не растерявшись, прикрыла за нами входную дверь, намеренно прихлопнув ее погромче. От хлопка, раздавшегося в полнейшей тишине, таинственной от непостижимой силы науки, отец дошел до своего рабочего места, все еще не оборачиваясь, и поставил поднос под настольную лампу. Приборы на подносе звякнули от удара друг от друга.

— Машенька, проходи,— сказал он, видимо узнав манеру шагов сестры,— тебе опять нужны деньги? Я же отправлял три недели назад...— бормотал он, соизволив-таки повернуться лицом. Увидев меня, он застыл. Мы не виделись больше года.

— Анна Кетлин... не ожидал тебя увидеть...

Не помня себя от нахлынувшего счастья, я бросилась к нему на шею, обхватив ее руками крепко-крепко, пока не догадалась, что, должно быть, сжимала слишком сильно папу в своих объятиях. Он говорил что-то про нашу последнюю встречу, изменения во мне: во внешности и возрасте, как обычно кажется родителям, которые не видели своих чад долгое время, притом что те и не думали в сущности меняться.

Мария подошла и сухо поцеловала его в щеку, но отец смотрел на нее тем самым взглядом, каким всю жизнь одаривал ее как своего первенца, любимицу. Меня он задел несильно; впечатление от долгожданной встречи после разлуки смягчил эффект.

— Не три недели, а три месяца! Между прочим, мы ехали сюда на попутке. Папа, ты вообще выходишь из этого логова хоть когда-нибудь?— она обвела руками помещение, после чего наигранно помахала ладошкой перед носом.— И не проветриваешь от своих препаратов — воняет, как в подвале разлагающимся трупом, или чего хуже — протухшими яйцами.

Почему Мария считала протухшие яйца хуже трупа, я уточнять не стала.

— Выхожу?... Да-да, выхожу...— папа казался потерянным в своей реальности, замявшись перед напором взрослой дочери. Он будто бы почувствовал вину за то, что поставил крест на своей активной, живой деятельности, семье, и вернулся в обособленный мирок. Отец пододвинул поднос к лампе, словно выращивал цыплят в инкубаторе, после чего отошел от него и переместился по комнате скорым шагом к шкафам.

— Идите сюда,— сказал он едва слышно. Мы переглянулись с Марией; она его явно считала сумасшедшим, фанатичным, одуревшим от своей безумной идеи стариком, который носится с пробирочками хуже, чем со своими собственными детьми. Подобные рассуждения были в ее стиле, но я начала ее в них поддерживать, убедившись лично, до чего довел папу образ жизни отшельника. Хотя он брился, по-видимому, ежедневно; следил за опрятностью одежды и чистотой халата (если только не поручал заботу о нем своей лаборантке), регулярно принимал душ и обливался знакомым нам с детства одеколоном. Прямые морщины на лбу, которые я помнила еще будучи ученицей начальных классов школы, со временем стали глубже и упирались в виски. Кожа погрубела, как он ни старался смягчать ее обычными дешевыми кремами. В волосах поселилась седина, смешавшаяся с черными кучерявыми волосами. Рот иногда кривился, когда папа размышлял о чем-то или выражал недовольство происходящими вокруг него вещами. Неизменными остались четкие черты лица, прямой нос и большие, круглые глаза, которые в зависимости от оттенков желтого спрашивали то: "Сколько время сейчас? Не слишком ли вы поздно пришли?" и "Как я рад! Проходите, гости дорогие!"

Папа приоткрыл дверцу и вытащил оттуда два небольших блюдца. В одном из них плавал короткий каштаново-рыжий волос; в другом — на препарат с капелькой крови, накрытой стеклышком.

— Подержи,— папа всучил блюдца Марии в руки, а сам полез на верхнюю полку за другим своим гениальным изобретением.

— Похоже на экстракорпоральное оплодотворение,— сказала Мария с видом знатока медицины, генетики, да и самого оплодотворения. Папа радостно улыбнулся, будто его дочь выиграла Джек-пот.

— Так и есть,— он осторожно прикрыл дверцу и потащил пробирку с неведомыми ингредиентами к своему любимому лабораторному столу, какими балуются патологоанатомы.

— Поясните темноте, что такое экстра-что-то-там?— попросила я, нагнувшись над пробиркой и закрыв тем самым свет, падающий на нее от очередной лампы над столом. Папа, ссутулив плечи, опустил лампу и призвал нас нагнутся поближе.

— Это чудо науки, дочки. Экстракорпоральное, по-другому, значит, искусственное.

— Зачем тебе это, пап?— вмешалась Машка.— Все, что требуется медицине в области оплодотворения, уже открыто без тебя, зачем заново изобретать велосипед?

— Ты не понимаешь,— отец перебил ее,— до этого наука не доходила!

— До чего не доходила? До создания мутантов? Чьи это вообще клетки? Я надеюсь, что ты взял их с разрешения владельцев,— она недовольно хмыкнула, наклонившись поближе, чтобы рассмотреть крохотные клетки под микроскопом.

— Я не собираюсь заново изобретать велосипед, доченька, это нечто другое, до чего еще не доходили ученые! Я в одном шаге от успешного клонирования! Это открытие перевернет представления о генетике, оно опровергнет гипотезу, что неповторимых людей не бывает!— Глаза его сияли воодушевлением, когда он говорил о своем проекте, в удачу которого мы с сестрой смутно верили. Мария скептически оценила препарат, шансы на подтверждение папиной теории и сказала:

— Ничего не выйдет. Перекомбинацию генов ты никак не сможешь остановить, а иначе оплодотворение не удастся. Да и без матери и ее матки вряд ли сможешь вырастить своего личного робота-раба под одной только инкубаторной лампочкой.

— Я нашел ген "чистой крови"!— отец был непоколебим в вере.

— Кого-кого нашел?— переспросила Мария. Я была бы также рада переспросить хоть что-нибудь, но не понимала большей половины их разговора.

— Ген "чистой крови"! Наш ген! Он объясняет, почему вы похожи, как близнецы, с разницей в возрасте в два года! И посмотрите на меня: мы также похожи, будто я не ваш родитель, а брат-близнец...

— С разницей в сорок лет,— закончила за него Мария,— это невозможно. Пап, ты взрослый человек, успешный и очень умный, опытный ученый, перечитавший в свои годы кучу научной и не совсем научной литературы, неужели ты сам веришь в эти сказочки?

— Вы не похожи на вашу мать,— сказал он уверенно,— ни капли. Вы похожи на меня.

— Но дочери должны быть похожи на своего отца!— встряла я, и папа поднял на меня глаза точь-в-точь того же цвета, что был у нас с сестрой. Наше неверие в его задумку его задело, причиняя душевную боль. То, над чем он безвылазно работал столько времени, не имело значение и казалось глупостью, сказочкой, как сказала Мария.

— Вы должны мне поверить! Машенька, дочка, посмотри сюда,— он повернул к ней микроскоп, и сестра с неохотой приложилась к нему,— в клетках происходит обычный процесс обмена генов, но это только на первый взгляд. Если ты сравнишь с образцом молекул ДНК объекта номер один,— он сменил первый препарат под микроскопом блюдцем с плавающим волосом,— то увидишь, что их доминирующая комбинация осталась у объекта номер два, причем в неизменном виде. Иными словами, рождается клон! Это же гениально!

— Пап,— Мария приподнялась над столом,— мне жаль тебя разочаровывать, но ты входишь в стадию маразма. Ничего страшного, это возраст. Тебе бы на улицу выйти, воздухом подышать — уже весна...

— Нет!— он упорно стоял на своем, как избалованных ребенок, мечтающий о новой ненужной игрушке.— Это новый ген "чистой линии"! С его помощью я могу спасти исчезающие виды оборотней, колдунов... кого угодно! Колдуны в особенности сейчас готовы души продать, чтобы найти средство для спасения своего рода, а я его нашел, это средство. Мы и есть это средство!

Закрепив руки в замок за спиной, он расхаживал вперед-назад, влево-вправо по лаборатории. Мария, облокотившись об стол, вполуха его слушала, но я обратилась вся во внимание. Упоминание колдунов, исчезновения их вида... эти отрывки его монолога напоминали мне нечто очень важное, что я в суете успела забыть.

— Этот ген есть только в нашем роду, он передался мне от первых оборотней, видимо, вместе с вирусом ликантропии, но ранее я не находил этого гена в других особях, пока не решил провести опыт над своими собственными клетками. Возможно, есть и другие наследники этого гена, хотя на данный момент я могу с уверенностью сказать, что уникальная черта умрет вместе с вами, в вашей крови, если только я не найду способ его применения...— он схватился за голову, осененный внезапной идеей,— да я же на грани открытия!