— Один! Два! Три!... Пять! Шесть!... Восемь! Девять! Десять!
Все конверты, в конце концов, опять оказываются в черном ящике. В довершении этого, Судья помещает туда же и сам список с подписями актеров. Ни на секунду не теряя торжественности, он закрывает крышку черного ящика, и даже защелкивает ее на какой-то специальный замок. Потом берет ящик в руки, и несет его куда-то к стене помещения. И только тут я замечаю, что направляется он к некоторой распахнутой дверце, открывающей в стене комнаты небольшую нишу, как раз под размер этого самого Черного Ящика. Судья все так же церемониально помещает Ящик в пустую нишу, после чего закрывает за ним массивную по виду металлическую дверцу. В наступившей тишине я слышу щелчок — тот самый характерный щелчок, с каким закрывалась дверь в Телевизионную Комнату.
Вслед за этим все присутствующие разражаются аплодисментами, к которым тут же спешу присоединиться и я.
— На этом, — важно произносит Судья, — Церемония Закрытия окончена!
Больше уже никто из присутствующих ничего не говорит, и все начинают организованно двигаться к выходу из Гостиной. Я же, поймав Барона за рукав, спешу задать ему новые свои вопросы.
— А почему вариантов Сценария всего десять? — вот был первый из них.
— Не все актеры пишут Сценарии, — ответил мне Барон.
Для меня это не очень понятно. Помнится, он сам же говорил мне, что писать свой вариант Сценария — это святая обязанность каждого местного обитателя.
— Право, а не обязанность, — мягко поправляет меня Барон. — Никто не может заставить тебя писать Сценарий Пьесы, никто и не будет этого делать! Соответственно, находятся среди местных обитателей и те, кто не хочет пользоваться этим своим правом.
— А куда это закрыли Черный Ящик? — задаю я новый вопрос.
— Это устройство называется Внешним Сейфом, — авторитетно разъясняет мне Барон. — Сегодня ты стал свидетелем Церемонии Закрытия Черного Ящика. А завтра, после ужина, состоится Церемония Открытия. Ящик будет извлечен из Внешнего Сейфа, и мы сможем обнаружить в нем утвержденный Сценарий очередного Акта Пьесы. Это и определит весь распорядок нашей жизни на ближайшие два дня, вплоть до очередного Спектакля. Понятно?
Нет, мне многое еще непонятно.
— А кто утверждает Сценарий Пьесы? — спрашиваю я.
Барон важно смотрит на меня, но молчит. А потом отвечает веско:
— Этого тебе пока что знать не положено!
Вот как! "Не положено знать!"
Но мне не остается ничего больше, как спешно следовать за ним и другими актерами из Гостиной, через Центральный Зал, в Зал Обеденный.
После ужина, казалось бы, совсем не время для каких-то приключений, из ряда вон выходящих событий. Но мою в этом уверенность жизнь рассеивает самым решительным образом.
Вечером, уже практически ночью, сижу я у себя в комнате, перед открытой книгой. Впрочем, я не стремлюсь проникнуть в смысл написанного в ней. Мои мысли далеки от этой книги, хотя где они конкретно, не могу указать и я сам — настолько они сумбурны и противоречивы.
И тут — стук в дверь. Осторожный такой стук.
Первым делом я думаю, что это Маркиза. И спешу открыть дверь.
Но на пороге своей комнаты я вдруг обнаруживаю другую женщину... И кажется мне, что где-то я ее уже видел... Да ведь это Она! Это та самая женщина, поразившая меня своим чарующим танцем!
Этот невероятное событие внезапно учащает мое сердцебиение. Может ли быть такое? Рядом со мной — Та Самая, что так решительно и бесповоротно нарушила мой душевный покой! Та Самая, увидев которую во всем блеске ее чарующего искусства, больше не можешь думать ни о ком и ни о чем, кроме! Мог ли я помыслить, мог ли я мечтать о том, что вот сейчас она вдруг явится передо мной во плоти?
Но вот она здесь, совсем рядом, и широко распахнутые глаза ее смотрят прямо на меня. И какие удивительные это глаза! Они блестят каким-то загадочным, таинственным светом. Так много можно разглядеть в этом взгляде... В эти глаза можно смотреть целую вечность! Их взгляд завораживает, он говорит тебе о чем-то, и так хочется понять, куда он зовет тебя, и что обещает...
— Вы позволите? — слышу я ее серебряный голос. — Вы можете предложить мне посетить Вас?
Какие удивительные, какие длинные у нее ресницы! И как чудно она взмахивает ими, когда произносит свои слова... А голос у нее...
— Вы что же, Рыцарь Макмагон, так и заставите даму стоять на пороге вашей комнаты?
Эта фраза, и этот голос возвращают меня к жизни, хотя лишь частично. Все же, окончательно поверить, что может случиться в мире такое чудо — возможно ли?
А она уже, изгибисто так, вплывает в мою комнату, и грациозно присаживается на мою кровать. Ноги свои, длинные и стройные, вытягивает чуть ли не на середину комнаты, и сидит, по сторонам смотрит. А я смотрю на нее, и чувствую что-то, чего сам пока что понять не могу.
Она, наконец, обращает внимание на меня самого, окидывает меня оценивающим своим взглядом, и при этом опять так восхитительно трепещет своими удивительными ресницами! Она жестом предлагает мне присесть с ней рядом. Совсем рядом!
— Я заметила, как Вы сегодня на меня смотрели, — говорит Она, и взгляд ее, в одно только неуловимое мгновение, уже становится полон лукавства.
Какой, однако же, у нее чарующий голос! Тут я спохватываюсь, что мне дано уже нужно хоть что-нибудь ей ответить.
— Да, — признаюсь я. — Я смотрел... Я наблюдал... Я видел... Я... Я в восхищении!
Всю полноту своих чувств мне оказывается очень непросто выразить вслух.
— Правда? — теперь Ее взгляд сверкает наивной доверчивостью. — Вам в самом деле понравился мой танец?
— Правда! — горячо начинаю убеждать я Ее. — Никогда прежде я не видел ничего подобного! Это просто...
И снова я замолкаю, не в силах выразить все пережитые мною чувства и эмоции. А Она все продолжает смотреть на меня, и в ее взгляде я явственно читаю вопрос: "Как?"
— Это просто... — я все еще пытаюсь подобрать слова. — Это просто... Бесподобно!
Она вдруг отворачивается, и скромно тупит свой взор.
— Так танцевать сможет всякий, стоит ему лишь чуть-чуть порепетировать! — говорит Она с некоторой грустью, и даже разочарованием в голосе, слегка подернув своими обнаженными плечами и продолжая смотреть прямо в пол.
— Нет! — начинаю я горячо протестовать. — Вы танцуете так, как не суметь никому другому!
— Правда? — спрашивает Она меня каким-то особенно жалостливым голоском, и вдруг, грациозно подавшись вся ко мне, утыкается своим лицом в мое плечо. И я слышу, как она всхлипывает там, и чувствую, как трепещет все Ее тело. — Скажите мне это еще раз, Рыцарь!
О, Потолок, что делает со мной эта женщина!
Я осторожно пытаюсь обнять Ее, и рука моя касается ее плеча. И я ощущаю это легкое прикосновение к ее нежной коже, и чувствую, как сердце мое стучит в груди уже в совершенно бешенном ритме. Я...
Но в этот самый момент Она, совершенно для меня неожиданно, вдруг отталкивает меня своими руками, и вскакивает с кровати.
— Нет! — кричит она. — Ни за что!
И отбегает к двери комнаты, и прижимается к ней спиной. И снова сверкает ее взгляд из под невероятных ресниц! И мне теперь кажется, что я уже успел чуть-чуть научиться читать этот взгляд... Теперь я так много могу прочесть в нем!
Как прекрасна эта женщина! И даже тогда, когда я сам вскочил с кровати, и когда начал медленно приближаться к ней, протягивая руки к ее такому восхитительному, такому желанному телу — я смотрел в ее глаза...
— Нет, ни за что! — вдруг громко восклицает она. — Ни за что я не отдамся Вам!
Пожалуй, такое восклицание даже слишком громко! Воспользовавшись моим замешательством, Она продолжает громко восклицать:
— Не знаешь ты моей судьбы жестокой, Рыцарь! Моя судьба — всех восхищать, и, пламенем любви сгорая, быть одинокой, ибо я — кумир и восхищенье многих!
Я слышу в коридоре какие-то неопределенные шорохи и невнятный шум.
Она же, после такой своей драматической декламации, как бы нехотя, распахивает дверь и, задержавшись в дверном проеме на краткое мгновение, одаряет меня своим молниеносным жгучим взглядом, и шлет воздушный поцелуй!
Новый фонтан чувств и эмоций рождается в моей душе! Но Ее уже нет — она исчезла за дверью!
После своего такого неуместного замешательства я бросаюсь вслед за Ней, и оказываюсь в полутемном уже коридоре. И вдруг обнаруживаю тут, вместо внезапно исчезнувшей куда-то таинственной своей гостьи, довольно представительное количество других актеров. Тут и Канцлер, и Герольд, и Генерал, еще кто-то. А Ее уже нет — как будто и не было, как будто меня посетило одно лишь только Ее видение.
Впрочем, на все эти впечатления у меня в распоряжении оказывается ровно полсекунды, по истечению которой я совершенно неожиданно подвергаюсь какому-то малоприятному физическому воздействию. В сгустившемся уже сумраке коридора кто-то наваливается на меня со спины, и с силой впечатывает меня лицом в стену. И я понимаю, что сейчас мне придется отчаянно сопротивляться этому нападению.
— Стой! — слышу я приглушенные голоса, чье-то недовольное сопение, и еще какие-то малопонятные звуки. — Оттаскивай его! Руку, руку держи! Вот так!
Наконец, хватка нападавшего ослабевает, и я обретаю свободу движений и возможность разглядеть происходящее. Перед моими глазами возникает следующая картина: Генерал и Судья держат под руки Гвардейца, которого я с трудом узнал из-за отсутствия на нем его примечательного повседневного мундира с аксельбантами, эполетами, яркими ленточками и блестящими значками. Обезвреженный Гвардеец вынужден теперь только хрипеть от избытка бессильной ярости и изрыгать проклятия куда-то в пол.
— Что, Рыцарь, ты тоже попался? — восклицает Генерал, обращаясь ко мне. — Тебя она тоже охомутала!
— Что такое? — я совершенно ничего не могу понять в происходящем. — Что тут происходит? И где...
— Упорхнула! — с готовностью отвечает на мой еще не заданный вопрос Генерал. — Считай, что и не было ее!
И при этом разражается неестественным каким-то хохотом.
— Но как же! — пытаюсь возразить я.
Канцлер, который появляется откуда-то сбоку от меня, важно берет меня под локоть.
— Уважаемый Рыцарь Макмагон! Спешу уведомить Вас, что наше появление здесь в столь поздний час отнюдь не случайно. Оно вызвано насущной необходимостью оградить Вас, некоторым образом, от опасности, которой Вы, как можно понять, все-таки успели подвергнуться!
Я ничего не понимаю из этих витиеватых речей Канцлера. Опасность? Мне грозила опасность? От Гвардейца?
— Сейчас я дам Вам все необходимые пояснения, — торопливо обещает мне Канцлер, а потом уже обращается к стоящей напротив нас живописной композиции из трех актеров. — Генерал, перестаньте же Вы так глумливо хохотать! Это становится совсем уж неприличным! К тому же, я вижу, что наш молодой друг нуждается в том, чтобы его привели, наконец, в чувство, и придали ему приличествующий человеку вид!
При этом Канцлер указывает на Гвардейца. Генерал, погасив порывы своей бурной веселости, при активном содействии Судьи, волочит упирающегося Гвардейца куда-то вдоль по коридору. Тем временем, Канцлер вновь обращается ко мне:
— Вы, разумеется, интересуетесь причинами нашего здесь появления. Не стану скрывать, всех нас привлек сюда некий шум, а именно — слишком громкие восклицания известной Вам особы.
Мне становится как-то неловко.
— Не тревожьтесь, здесь нет ничего неловкого, если Вы соблаговолите принять к своему сведению все то, что я имею желание Вам сообщить.
Я готов слушать. Канцлер делает приглашающий жест в сторону моей же комнаты. Мне ничего не остается, как принять его приглашение. Войдя вслед за мною в комнату и плотно закрыв за собою дверь, Канцлер смотрит мне прямо в глаза, а потом заговаривает снова:
— Хочу сообщить Вам, Рыцарь, что Вы в данном случае стали жертвой обычной у нас истории. Наверное, Вас забыли предупредить, или же... впрочем, не важно. Важно разъяснить для Вас суть произошедшего.
Я согласно киваю головой — мне очень бы хотелось вникнуть в суть происходящих событий.
— Так вот, одна теперь уже известная Вам особа, обладая, некоторой внешней привлекательностью, и, без сомнения, выдающимся артистическим талантом, как это ни прискорбно, имеет достойное всяческого сожаления пристрастие использовать все свои актерские дарования не только, так сказать, ради всеобщего дела, а еще и в своих собственных интересах. Проще говоря, для собственной своей забавы. Вы, как я вижу, уже успели попасть под действие ее чар?
Я, кажется, начинаю понимать, что хочет сказать мне Канцлер, и это мне уже заранее перестает нравиться.
— Что Вы хотите этим сказать? — сурово вопрошаю я его, смутно подозревая, что он, из каких-то своих соображений и интересов, хочет бросить тень на восхитительную женщину. Канцлер, со свойственной ему сметливостью, немедленно обнаруживает это мое настроение.
— Возможно, Вам кажется, что я хочу ввести Вас в заблуждение. Я не буду убеждать Вас в обратном. Все, о чем я прошу Вас, уважаемый Рыцарь, это попытаться оценить только что произошедший инцидент с взвешенных позиций, — предлагает мне Канцлер. — Та сцена, которую вы совсем недавно имели возможность наблюдать в своей комнате, отнюдь не уникальна! Участником, а вернее сказать... к-хм... свидетелем подобного рода спектакля в свое время оказывался и я, и тот же Генерал, и даже наш невозмутимый Герольд! И, смею вас уверить, каждый из нас при этом испытал спектр эмоций и переживаний, сходных с теми, что испытали и Вы! Да-да, Ваш опыт отнюдь не уникален! Она проделывает такую штуку с каждым, и уж она-то умеет навести свои чары так, что с этим становится очень трудно справиться!
Справиться? О чем он говорит? К чему сопротивляться такому волшебному чувству? Но Канцлер опять словно бы читает мои мысли.
— А справиться обязательно надо, потому что если Вы, паче чаяния, воспылаете к известной Вам особе романтическими чувствами, это будет поистине достойно сожаления! Ибо ответных чувств от нее Вы, вопреки своим надеждам, не добьетесь! Заклинаю Вас, Рыцарь, не поддавайтесь на уловки этой женщины, иначе вы всерьез рискуете ввергнуть свою душу в самую пучину отчаяния и тоски! Вы видели Гвардейца? Нагляднейший, живой пример воздействия на человеческую психику ее коварных чар! Этот тип совсем потерял разум, и отныне готов чуть ли не убить всякого, на кого эта женщина посмотрит более-менее благожелательно. Вот, кстати, Вам и вторая опасность от этой женщины! Но, смею Вас уверить, не самая большая.
Канцлер все еще продолжает держать меня за локоть, хотя уже перестал говорить, и только смотрит мне прямо в глаза, как бы удостоверяясь, в надлежащем ли порядке усваиваются мною все высказанные им соображения.
— Собственно, это все, что я хотел Вам высказать! — наконец, заканчивает Канцлер программу своего визита. — Засим, позвольте мне откланяться, препоручив заботу о Вас Вашему же рассудку и здравому разумению. Надеюсь, Вас они не подведут!
И Канцлер, отвесив в мой адрес сдержанный поклон, покидает мою комнату, оставляя меня один на один со своими совершенно растрепанными мыслями, чувствами и переживаниями.
