Прекрасный из ночи

— Я слышу ужасные вести! Что же делать?

— Глупо пытаться освободить ее из царского дворца. Стража схватит тебя. Но если попробовать пробраться в храм во время обряда посвящения...

— Нет, я должен рискнуть!

— Не глупи, пришелец. Горе затуманило твой разум. Успокойся, тем более...

— Ты не договариваешь!

— Тем более, что моя двоюродная бабка, Барнамтарра, в ранней молодости служила Инанне. Возможно, она знает, как незамеченным пробраться в святилище.

— Говоришь, твоя родственница...

— Да. Правда, она очень стара, почти ничего не помнит и никого не узнает... Но вдруг нам повезет?

— Хорошо, я должен подумать. А как ты считаешь, Ханусенеб?

— Мне кажется, житель Урука прав.

— И ты туда же? Ладно, поступайте как знаете.

— Тогда на сегодня закончим, — продолжал Мемахнуди. — Если вы не хотите есть, то ложитесь спать. Спокойной ночи. Да хранят вас боги, — хозяин, взяв масляный светильник, удалился.

Эбихаил и Ханусенеб рухнули на лежанки. Тяжелая усталость валила их с ног. Сон в несколько мгновений поглотил обессиленные тела. Ихетнефрет же не мог заснуть, постоянно думая о Мафдет и постигшем ее несчастье. Усевшись в углу комнаты, он тихо плакал, как дитя: "Солнце померкло и камни черны, подобно охваченным яростью. Где ты, мой драгоценный самоцвет сверкающий? Как жить без тебя, как спасти от поругания, как уберечь от скверны? Но вот она, расплата! Я кожей чувствовал беду. О, боги, чем я заслужил вашу немилость? Мечты и желания выдержат ли столкновение с обстоятельствами? Горе приходит незаметно, и мы всегда не готовы встретить его. Подобно льву или змее оно проникает в дом, ранит душу, истребляет надежду. Но почему я причитаю? Разве спасешься, омывшись слезами? Нет, пусть похититель ответит!"

Ихетнефрет взял боевой медный топор и, словно пантера, бесшумно ступая, вышел из комнаты, глянув на спящих спутников.

— Простите, друзья. Я не могу поступить иначе.

Ночная прохлада приободрила хранителя свитков, наполнив сердце уверенностью в собственных силах. Он тихо крался по безлюдным улочкам, прячась в тени домов, пытаясь пробраться в район пристани, где воины Гильгамеша похитили Мафдет. Взор его прояснился, мысли стали чисты и прозрачны, подобно водам горной реки. Руки сжимали топор, сознание жаждало битвы.

Выйдя на злополучную площадь, он долго не мог определить улицу, по которой ехала царская колесница. "Сюда, или нет — сюда. О, боги, все так похоже. Постой, кажется, здесь, да!"

Ихетнефрет не знал, сколько придется идти и, главное, куда. Дорога, как он думал, должна привести к царскому дворцу. И он не ошибся. Вскоре хранитель свитков вышел на обширную площадь, одной стороной упиравшейся в высокую крепостную стену с массивными воротами, скрывавшую за собой множество строений разной высоты и размеров. Где-то в середине дворцового комплекса возвышалась огромная многоступенчатая пирамида вроде тех, что видел Ихетнефрет в других городах Шумера.

Прислонившись к какой-то постройке, писец задремал, решив переждать ночь и встретить рассвет.

Холод и ужас не давали уснуть. Лишь изредка он чувствовал, как проваливается в бездну, но тут же просыпался, тревожно поглядывая на ворота дворца и стражу возле них. Но вместо вооруженной охраны он видел лица матери и отца, теплые берега благословенного Хапи, слышал нравоучительные речи Тотнахта и веселый смех Госпожи Замка Жизни.

* * *

* * *

* * *

Едва очнувшись, Мафдет увидела над собой склонившуюся фигуру владыки Урука.

— Я прикажу слугам приготовить ложе, покрыть его изумрудными стеблями, украсить яблоневым цветом, — заговорил царь. — Я введу туда тебя. Положи руку возле моей руки, прильни ко мне. Прикосновение твое освежающе, как утро нового дня, волнение твоего сердца пленительно и сладостно. Я омою тебя, умащу тело елеем, облачу в благородные одежды и украшу шею ожерельем из сердолика.

Ты явилась предо мной ночным светилом, рождающим волшебный свет. Я выпью его из тебя. Глядя на груди твои, у меня кружится голова. Они похожи на просторное поле, дающее жизнь растениям и вскармливающее хлеба. Твое лоно — плодоносящая страна. Кто вспашет ее? Царь вспашет ее!

Желаю я взять от тебя наслаждение, радоваться вместе с тобою. Ложись на медовое ложе. Львица, пленившая сердце, отдайся нежным ласкам. Будь всегда со мной, ведь красота твоя велика. Возлечь с тобой — самая большая радость. Я жажду целовать твое тело, извергнуть семя в утробу твою.

— Мое лоно мало, оно не знало соития, мои уста малы, они не готовы для поцелуев... — голос Мафдет дрожал от страха и отчаяния. Слезы двумя потоками, подобно Буранунне и Идигине катились из глаз, падая в холодную пустоту.

— Похотливая девка, блудница! — Гильгамеш рассвирепел, словно Небесный бык. — Как смеешь ты говорить такое тому, кто возвел стены Урука, наполнил каналы водой, при ком город засиял невиданным блеском! Как решаешься мне лгать! Или ты все еще думаешь об этом ничтожестве — Ихетнефрете? Забудь о нем! Разве сумел он тебя защитить? Но если ты не станешь моей добровольно, я возьму добычу силой. Завоюю, как чужую страну недоступные губы, сверкающие очи и наготу твою злую. Но почему ты не проронишь ни звука? Сорву с тебя одежду, и ты тоже будешь молчать? Прикажу вылить расплавленную смолу на лоно! Может быть, тогда ты что-нибудь скажешь?

Плач душил Мафдет. Все померкло вокруг. И казалось ей, что от основания небес встала огромная туча, оцепеневшее небо разродилось смертоносным дождем, и земля раскололась как чаша.

— Эй, Наннарлулли, Лугалуруду, — крикнул Гильгамеш, и тотчас два воина возникли в царских покоях. — Схватите женщину и привяжите к священному фетишу Инанны.

Мафдет вскочила на ноги, пытаясь убежать от преследователей, но сильный удар в лицо оглушил девушку.

Гильгамеш поднял обмякшее тело.

— Вяжите быстрей, пока беспамятство не отпустило ее.

Воины поволокли Мафдет к столбу в виде огромного фаллоса, высившегося посреди комнаты. Заломив ей руки, царские слуги со знанием дела ловко связали Мафдет. Голова ее поникла, упав на грудь, и черные волосы, словно потоки крови, покрыли одежды. Сознание медленно возвращалось. Царь правой рукой сжал ее подбородок, смотря прямо в глаза:

— Ты по-прежнему думаешь упорствовать? Ждешь спасителя? Да он уже мертв. Или тебе показать его вырванное сердце?

— Нет, неправда! — дикий крик отчаяния сотряс дворец.

— Правда, правда, правда, — передразнивал Гильгамеш, — много ты понимаешь. Твои глаза полны страха, и это возбуждает меня, обещая отраду.

Резким движением Гильгамеш разорвал одеяния Мафдет, оставив ее обнаженной.

— Вот они, удовольствия, лежащие на поверхности! — его руки коснулись юных грудей. Он сжимал их, мял, упиваясь страданиями молодой женщины, — но есть и другие, их надо найти. Невидимые на первый взгляд вещи могут стать источником всепоглощающего влечения. Нужно только нарушить границы твоего мира, разрушить, уничтожить его!

Ты говорила о правде? Что это такое? У нее много лиц и масок, но правда человеческого существа одна, а я жажду жить в согласии с моими внутренними желаниями. Нет сил сопротивляться им, я сдаюсь и смело подчиняюсь. Они пожирают меня без остатка диким онагром, набивающим брюхо травою. Как ненасытность роющего норы сурка моя страсть. Ничто не могло ее утолить! Она вновь не дает покоя.

Пришло время выбирать новые пути, где изысканные наслаждения лишь покров телесного удовольствия, радости плоти, жажды плоти, где боль и ярость — в начале, истома и нежность — в конце. Вожделение, мечты и восхищение красотой овладевают мною!

Ты вся дрожишь от страха, но в глубине души стремишься к тому же, что и я! Разве не пленяет тебя предвкушение наслаждения, а сердце не пытается вырваться из груди? Загляни в себя, загляни в бездну. Узнай страсть — и ты постигнешь тьму. Приходит время подчиняться и владеть, время подавляемых ранее желаний. Они подступают с новой силой. Непреодолимо стремление господствовать над другим человеком!

Все мы ходим по краю пропасти, но далеко не всякий имеет смелость заглянуть в нее. Сделай это, ведь она есть в каждом из нас. Что видишь там? Черный непознанный хаос, темная сторона души завоевывает разум. Покорись воле плоти. Принеси в жертву собственный стыд и условности на алтарь страсти... Ты хочешь того, чего боишься, но будь смелей, сделай лишь один шаг, и тогда дороги назад уже не будет...

Гильгамеш взял со стола золотую двуручную чашу, наполненную зеленоватым напитком, и поднес к губам Мафдет:

— Волшебное зелье освободит тело от власти духа.

Мафдет сжала зубы, пытаясь сопротивляться Гильгамешу, но сила была на его стороне. Он зажал ей ноздри, насильно открыл рот, вливая туда сладковатую жидкость. Девушка закашлялась, стараясь сплевывать неизвестное снадобье, но царь никак не унимался. Вскоре он добился своего, и Мафдет сделала несколько глотков. Остатки магического эликсира Гильгамеш выпил в одно мгновение, и отбросил сосуд в сторону.

В глазах его сверкал огонь ада. Он резко рванул за веревки, сдерживавшие руки Мафдет. Девушка подавленно вскрикнула, освободившись от плена, содрав кожу с запястий. Гильгамеш набросился на нее, словно сокол на полевую мышь, крепко сжимая девичье тело, раздирая его в кровь.

— Эй, вы, двое. Чего стоите? Вы вместе со мной и Энкиду рубили кедры, смотрели в глаза свирепому Хумбабе, делили тяготы дальнего похода. Так вот же награда! Возьмите женщину, пусть она даст вам то, чего желаете...

Воины растерянно переглядывались, не зная как поступить. Смеют ли они коснуться царской возлюбленной?

— Чего вы медлите? — Гильгамеш впал в бешенство.

Видя неукротимый гнев повелителя, воины испуганно стали расстегивать кожаные доспехи.

— Быстрей, быстрей!.. — во все горло, не помня себя от возбуждения, исступленно кричал Гильгамеш.

Мафдет издала пронзительный вопль, но владыка Урука овладел ею, и теперь уж ничто не могло спасти ее от поругания. Мир зашатался перед глазами; лишь жаркое дыхание Гильгамеша обжигало лицо. Внезапная резкая боль пронзила все тело. Это один из воинов присоединился к своему господину. Девушка пыталась кричать, но вскоре стала задыхаться, увидев над собой еще одного царского слугу. Удушье и кашель лишали жизни, слезы брызнули из глаз... слезы стыда и отчаяния. Мафдет чувствовала, как три мерзких отвратительных существа могильными червями копошились в ее внутренностях. Она сопротивлялась, била насильников, царапала мускулистые тела, но силы покидали ее, кровавая пелена застилала взор.

До ушей Мафдет все реже доносились крики мужчин. В какое-то мгновение она вдруг почувствовала, как что-то изменилось вокруг... Нет, она не вырвалась из страшного плена, но едва не убившая ее в самом начале боль ослабла, смешалась с невиданным доселе наслаждением. Она поймала себя на мысли о том, что все вокруг доставляет ей необыкновенную радость... Девушкой овладело сильнейшее желание, справиться с которым не было никаких сил. Она повизгивала от удовольствия и жаждала большего, алча уже не трех, не десяток, а сотню сильных мужчин, не видя в том ничего постыдного и противоестественного. Боль и унижение превратились в жажду плоти, стремление удовлетворить похоть самыми невероятными способами, в самых причудливых позах. Пусть ее растопчут сильные самцы, овладеют ее лоном и ягодицами, пусть займут ее рот; пусть возьмут всю без остатка на вечные времена, пока существуют небо, солнце и звезды; пусть разорвут на части мощными фаллосами, пронзят, словно копьями. Она хотела раствориться в них и умереть; поглотить в себя огромный фетиш Инанны, превратиться в него, вобрав в себя весь мир. Ей казалось, что она стала землей, оплодотворяемой небесным дождем.

Вода хлестала по щекам, нагое тело дрожало от холода и вожделения. Сверкающие молнии выхватывали из мрака огромные оскаленные морды невиданных животных, походивших на онагров из стад черноголовых. Дикое ржание сотрясало воздух, заставляя кровь холодеть от страха. Всадники, оседлавшие четвероногих демонов, размахивали длинными клинками, ослепительно сверкавшими в отблесках божественного огня. Их лица напоминали смерть, а взгляды — лезвия кинжалов.

Духи зла восстали из ада, черными крылами накрывая землю. Невероятное существо, помесь дикой свиньи, человека, летучей мыши, крокодила и гиппопотама, пыталось схватить Мафдет. Злоба, алчность, месть, зависть, блуд, предательство, коварство и ложь слились воедино. Существо рычало словно лев, освещая факелом дорогу. Но свет его был мрачен. Порождение сознания Мафдет стремилось уничтожить собственного творца, наслаждаясь страхом и тьмой. Крокодилья голова, козлиные копыта и змея, заменявшая фаллос, пытались настигнуть девушку, разрушая все на своем пути. Израненная душа мечтала о вечном покое, стараясь понять великую тайну природы, невероятную и чудесную. Смерть, мудрая и неизбежная, стала для нее вратами в новую жизнь, где неосознанное желание превращалось в стремление к саморазрушению, возвращению в первородное состояние. Теперь она понимала, что жажда жизни и влечение к смерти противоположны и едины одновременно. Земледелец в период сбора урожая убивает серпом колосья, и растения погибают, но корни и семена остаются, давая новые ростки весной. Вселенная — бескрайнее поле, где диким ненасытным зверем рыщет смерть, но она не в силах уничтожить жизнь.

Смерть завершает все. Никто не устоит перед ней. Родившиеся в этом мире должны умереть. В конце времен смерть пожнет плоды человеческого труда, принеся их в жертву богам. Старое, немощное и отжившее умрет, давая жизнь новому, молодому. Фаллос, оплодотворяющий лоно, подобен клинку, несущему погибель. Умирая в одном, жизнь торжествует в другом. Так замыкается круг страданий.

Мафдет, постигнув тьму, мечтала возродиться в новом обличье. Но кто она перед вечностью? Хватит ли смелости заглянуть в мрачную пустоту и не отшатнуться, узрев сокровенное?

— Ты хочешь того, чего боишься, что отталкиваешь и ненавидишь, — где-то вдалеке, в ином мире, раздался громоподобный, сотрясающий горы, рык Гильгамеша.

— Да, я стремлюсь познать непознаваемое, уничтожить неуничтожимое, истребить непреходящее, соединить несоединимое. Я боюсь, что меня увидят вместе с тобою, но страстно желаю предстать перед взором случайного зрителя. Пусть видит он мое обнаженное тело, твой фаллос, разящий нежное лоно, мое унижение... оно так сладостно! Быть поверженной упоительно! Трогай меня, прикасайся ко мне, владей мною!

— Твои загорелые бедра наги, груди, как две перевернутые чаши ничем не прикрыты, — голос звенит, подобно меди, и растрепаны волосы, словно лук-порей... — Нет, блаженство не может длиться вечно, прими мою жизненную силу...

Мафдет с жадностью путника, заблудившегося в пустыне, впитывала в себя теплый живительный нектар до последней капли, но никак не могла насытиться.

— Еще, еще, утоли жажду, о, повелитель. Где же те двое? Пронзи меня, убей, утопи в море сладострастия! Я умираю!

Двое слуг Гильгамеша исторгли стоны слабеющей плоти, даря Мафдет желанную влагу.