Зита. Дорога в небо

Секунды бежали, собравшиеся начали разворачиваться к ней с вопросительными физиономиями. Еще бы, ворвалась фурией и вдруг встала и молчит. Поневоле озадачишься. Значит, надо что-то говорить. Вышла на сцену — будь добра оттанцевать номер до конца, даже если слетели туфельки.

Вообще-то говорить не стоило, весь ее огромный личный опыт утверждал, что заговоры надо стрелять, а не забалтывать. Но она еще раз пробежала взглядом по таким знакомым, таким родным лицам и с острой болью осознала, что стрелять по ним она не смогла бы, даже если б держала в руках пулемет, а не "ядерный чемоданчик". По своим — не смогла бы.

— Есть информация, что здесь проводится офицерский суд чести, — громко и четко, на весь зал, произнесла она. — Над лидером нашей республики. Владимир Данилович по уважительным причинам лично присутствовать не может, я за него. Слушаю ваши обвинения.

Она мысленно зажала кулачки, чтоб не начали стрелять сразу. Тогда — конец, от десятков стволов не увернуться. Ей нужен разговор, жизненно нужен. Хотя бы несколько фраз, чтоб понять настрой, реакции, оценить степень угрозы. Чтоб было на основании чего строить предполагаемую схему собственных действий.

Она четко осознавала, что лично у нее шансов выбраться отсюда живой немного. Она хорошо знала сидящих в конференц-зале. Если уж они собрались, значит, решили идти до конца. Но вот — все ли? Все ли? Вот самый главный на данное мгновение вопрос!

Страха или растерянности не было. Все чувства остались там, в разговоре с Каллистратовым. А здесь... она смотрела на товарищей и понимала, что стрелять — не сможет.

По залу прокатился легкий гул. Заговорщики переглядывались и быстренько соображали. Понятно. Надеялись, что явится лично Каллистратов, они его шлепнут якобы по ошибке и заберут власть. Она остро вглядывалась и вслушивалась. Все эти мужчины потенциально превосходили ее по лидерским качествам, по физической силе, наконец, но на ее стороне — огромный жизненный опыт. Она в руководстве с тринадцати лет официально, а на самом деле значительно раньше, это что-то да значит.

Несмотря на остроту момента, она почувствовала законную гордость. Как работают ребята! Мгновенно ориентируются в изменившейся обстановке, тут же создают летучие ячейки для мозгового штурма, моментально приходят к общему выводу... она с Каллистратовым создала уникальную систему подготовки руководящих кадров, гибкую, эффективную и, что самое важное, базирующуюся на коллективистских принципах.

Так, похоже, среди заговорщиков нет единства. Пограничники отдельно, они и сидят особняком, городская хозяйственно-управленческая когорта отдельно, руководители производств, кажется, каждый сам по себе... что же их объединило тогда, свело вместе в конференц-зале? Ну не алчность же, алчных они давно постреляли и не давали больше возродиться!

Наконец переглядки закончились, ребята определились с командной вертикалью, и один из заговорщиков развернулся к ней. Саша Новацкий, глава нефтегазового сектора республики. Поднялся из простых сменных мастеров. Жесткий, умный, профессионал своего дела. Вместе с ним она замыкала нефтегазовый сектор на внутренних производственных мощностях республики, сложная оказалась задача, но справились. Многое вместе пережили, не спали ночами, разгребая последствия печально знаменитой янской аварии. Он тогда сделал ей определенное предложение, ну, многие делают такое после совместной ночной работы, но... у Саши оно было всерьез. И когда она мягко отказала, неизбежно отдалился. Тут, как мягко ни отказывай, рана на самолюбии остается глубокая. Тем не менее, переборол себя, сумел ее понять и принять такой, какая есть. Она считала его своей опорой. Не друг, но товарищ в старом, исконном значении слова. Надежный коллега в общем деле. Один из творцов республики. Предатель. Их взгляды скрестились. Ее — горький и печальный, и его — жесткий и беспощадный.

— Офицер обязан явиться на суд чести лично, — сухо сказал Новацкий. — Неявка — признание вины. На этом основании мы, офицерское собрание республики, снимаем Каллистратова Владимира Даниловича с должности лидера республики с лишением воинских званий и наград...

— Достаточно! — подняла руку она. — Я поняла. Даю ответ. Все видите, что у меня в руках? Знаете, что это? Вижу, догадываетесь. Так называемый "ядерный чемоданчик". На самом деле — терминал управления сетями правительственной связи. Устроен так, что может использоваться только одним лицом — руководителем республики. То есть мной. Владимир Данилович передал мне власть три года назад как своей преемнице. Лидер республики — я. Все приказы последних лет — от моего имени. Так что вы не можете снять Владимира Даниловича с должности лидера. Как не можете лишить воинских званий и наград. Он вышел из системы воинских званий сразу, как принял руководство республикой. На данный момент он — сугубо гражданское лицо.

Под ее печальным взглядом на зал опустилась гробовая тишина. Новацкий изменился в лице, на мгновение какое-то странное чувство прорвалось наружу. Горечь, печаль... беспомощность? Слишком быстро мелькнуло и исчезло, чтоб она успела понять.

— А где Каллистратов? — спросил кто-то растерянно.

— По моему приказу возглавляет группу испытателей в эксперименте института космической антропологии по имитации сверхдлительных полетов в космосе, — сообщила она ровным голосом. — Группа изолирована в выработанном Верхоянском шахтном комплексе, из внешнего мира к ним поступает только информация, и так будет продолжаться еще шесть лет. Там же осуществляется еще один эксперимент — по радикальному продлению человеческой жизни. Владимир Данилович участвует в нем добровольцем. Эксперименты на высших животных дали более пятидесяти процентов летального исхода, из людей Владимир Данилович идет первым. Это к теме о его личной храбрости, а то ходят тут слухи о бункерной крысе.

Все же мощное руководство она подготовила! Менее минуты потребовалось, чтоб заговорщики обработали ошеломляющую информацию и определились с дальнейшими шагами! Менее минуты!

— Тем лучше, — бесстрастным голосом произнес Новацкий. — Значит, все заинтересованные стороны здесь. Тогда обвинения предназначены действительному лидеру республики Лиане Сергеевне Бериа, она же Зита Лебедь.

— Но вы понимаете, что тогда это не суд чести, а заговор? — тихо спросила она.

Жизненно необходимо было, чтоб Новацкий подтвердил ее слова. Не ей необходимо — сидящим в зале. Если они не едины, то... возможно, слово "заговор" отрезвит чьи-нибудь романтические головы. Одно дело — суд чести, разговор о справедливости, о чести и нравственности с товарищем, опозорившим честь офицера. И совсем другое дело — участие в заговоре с целью свержения тех, кто тебя вывел на вершину табели о рангах, обучил и воспитал. Только ведь Новацкий не дурак, он такие вещи тоже понимает превосходно, он никогда не скажет признания, которое может оттолкнуть часть сообщников...

— Значит, заговор, — подтвердил Новацкий ровным голосом.

Решил идти до конца, поняла она с грустью. Саша, Саша... могучий, надежный мужчина. Железный руководитель. И — предатель.

— Но мы по крайней мере действуем открыто! — вдруг выкрикнул смертельно бледный Любимов. — Мы предоставляем возможность оправдаться, не выгоняем пинком без объяснения причин!

Ах, вот в чем дело. Вот на чем они все объединились. Радикальное сокращение высших руководящих должностей, замена функционеров-управленцев специализированными компьютерными программами — все это планировалось провести не сейчас, в следующем году. И проблем не ожидалось, потому что сокращение должно было предваряться мощной разъяснительной работой, широкой общереспубликанской дискуссией, штабными учениями, наконец, с компьютерным моделированием вариантов будущего государственного устройства. Да и не все руководители попадали под сокращение. Кто-то же должен работать с программами, потом, функции, связанные с воспитанием и управлением человеческих коллективов типа командиров военных частей тоже компьютеру не передашь, также определение возможных путей развития отраслей промышленности и республики в целом — тоже задача чисто для людей, да и много чего еще... но ее красиво и профессионально опередили. Слили руководящей когорте информацию о повальных сокращениях, и в информационном вакууме важное, но рядовое в общем-то событие в непрерывной череде реформ приняло жуткую форму расправы над руководящим корпусом республики. А люди вообще-то хотят жить. И не просто жить, а жить хорошо. И вот сидят теперь мужики, облеченные немалой властью, смотрят на нее колючими взглядами, готовые защищать свой образ жизни до конца. А рядом с ними — молодые и наивные типа Кости Любимова, по недостатку управленческого опыта имеющие множество категоричных претензий к курсу лидера республики. Которых Саша Новацкий, кстати, только что ей отдал. Он ведь не должен молчать, Саша, не должен допустить никакого диалога обиженных юнцов с лидером республики. Он, наоборот, сам должен говорить, управлять ситуацией и, вообще-то, затыкать рот некой Зите Лебедь всеми возможными средствами, которых у него предостаточно...

Но Новацкий молчал, словно не слышал недоуменного ропота за спиной. И как будто смотрел отрешенно вглубь себя.

— Слушаю твои обвинения, Костя, — мягко сказала она.

И вновь ей показалось, что теперь и во взгляде Любимова на мгновение мелькнуло что-то странное. Он даже как будто дрогнул. Впрочем, голос у юноши остался по-прежнему твердым и звонким.

— Наше главное обвинение — отказ лидера республики от принципов социализма! — выкрикнул он. — Почему в кинотеатрах республики беспрепятственно идут зарубежные, с гнилой пропагандой, фильмы? Почему авиаперевозки отданы на откуп иностранным компаниям, почему? Почему трансполярные магистрали заняты переброской иностранных транзитных грузов в ущерб собственным интересам республики? Почему нам, пограничникам, запрещено отвечать огнем на провокации?! И таких вопросов много! Лия Сергеевна, республика под вашим трусливым руководством теряет независимость! Мы проливали кровь наших солдат не за то, чтоб теперь на республике обогащались иностранные компании!

Обвинение в трусости остро резануло по сердцу. От Кости Любимова она такого не ожидала. От того, с кем воевали вместе, с кем теряли боевых товарищей. Она горько улыбнулась, и парень внезапно осекся, словно устыдился собственных слов.

— Топ-секрет, — сказала она, и зал замер настороженно. — То есть сведения высшей категории секретности. Иностранные фильмы с очень неоднозначным содержимым находятся в республиканском прокате, потому что владельцы киноконцерна являются одновременно и крупными контрабандистами. Без их тайных услуг наши химпроизводства давно встали бы. Мы не способны выпускать всю линейку комплектующих к оборудованию высокотехнологичных линий. Пока что не можем.

— Наш принцип — замыкание производств на внутренних возможностях, разве не так? — упрямо сказал Любимов.

— Прежде всего нам нужно выиграть время, — негромко ответила она. — Время — важнее всего. А иностранные фильмы вам никто не запрещает критиковать и бойкотировать. Или давать по шее тем, кто ими слишком громко восхищается. Для этого вовсе не требуется устраивать заговор и убивать своих товарищей.

— Ну хорошо, а перевозки почему в руках иностранных компаний? — выкрикнул кто-то.

— Топ-секрет, — неприятно улыбнулась она. — Имеют право знать лица, непосредственно принимающие решения государственного уровня. Но вы готовы забрать власть, значит, тоже имеете это право. Нам, ребята, еще пять лет назад консолидированный буржуазный мир закрыл небо. Поставили ультиматум — все республиканские самолеты за пределами воздушного пространства республики будут сбиваться. А на акты возмездия ответят ядерным ударом. Все эти пять лет мы балансируем на грани войны на уничтожение. На очень тонкой дощечке балансируем. И иностранные компании, осуществляющие перевозки через территорию республики — балансир в наших руках. Они не дают нанести по нам удар, потому что в таком случае теряют значительную часть своих доходов и влияния. Вот такова правда, ребята. Горькая, но правда. Республике требуется время, чтоб полностью перейти на внутреннее производство, и Владимир Данилович сделал все возможное и невозможное, чтоб вам его дать. Вы вообще сейчас сидите в этом зале, а не покоитесь в безымянных могилах вдоль наших границ, только потому, что лидер республики дал вам время жить.

— А почему...

— Не будем терять время, — перебила твердо она. — У нас его крайне мало. На каждый ваш вопрос я могу дать аргументированный ответ, потому что все ваши вопросы — часть моей ежедневной работы, это же очевидно. Давайте говорить начистоту. Вы здесь собрались, потому что не согласны терять власть. Это есть факт.

— Разве не так? — с усмешкой нарушил молчание Новацкий и остро глянул на нее. — Разве не на подходе управленческая реформа, в результате которой нас всех выпнут с должностей?

— Так, — прямо ответила она.

Зал мгновенно отозвался недовольным гулом.

— Ну а мы этого не желаем допускать, — с прежней усмешкой сказал Новацкий. — Мы построили государство не для того, чтоб об нас вытерли ноги и выбросили, как ненужную тряпку. Потому что мы и есть республика.

— Нет, ребята, — покачала головой она. — Вы не республика, вы — чиновники. А время чиновников кончилось, с этим ничего не поделать. Кончилось время руководителей с огромными штатами заместителей, секретарей и референтов. Вам на смену идет один человек, отвечающий за дело, с комплектом управленческих программ в компьютере. Возможно, им станет кто-то из вас, но точно не все вы. А вам придется уйти вниз, туда, где ваши таланты в области управления и воспитания коллективов крайне необходимы. Учителя, командиры военных подразделений, бригадиры и сменные мастера... потому, кстати, непонятно, что здесь делают пограничники. Вашу работу никакой компьютер не заменит.

Зал снова отозвался недовольным гулом. Привыкли к власти, печально поняла она. Привыкли к своему высокому статусу, к льготам и обширным возможностям, к уважению и чинопочитанию прежде всего. Таким уйти в бригадиры — то же, что отказаться от себя. Такие за власть будут держаться зубами. Только пограничники призадумались, уже хорошо.

— Уходите, ребята, — попросила она, не особенно надеясь, что ее услышат. — Мир большой, вашим способностям найдется спрос.

Но ее услышали, более того, поняли. И начали тревожно поглядывать на окна и двери, и на лицах кое-где проявилась неуверенность.

— А кто мы там будем, в мире? — серьезно спросил Новацкий. — Там все места поделены и заняты. Мы только здесь что-то значим, за границу свои должности и звания не заберешь.

— Но можно забрать ценности, — тихо сказала она. — Золото, платина, редкоземельные... республика щедро отблагодарит людей, столь много сделавших для ее процветания. Уходите, ребята, я вас прошу. Нам незачем убивать друг друга.

В зале установилась тишина. На мгновение ей даже показалось, что с ней сейчас согласятся, что все встанут, дружески пожмут ей руку...