— Вашу «личную разведку», Ваше…?!
— Да! Мою личную разведку! Причём, такую секретную — что даже подозревать о её существовании никто не должен, иначе теряется весь смысл…
Вижу — задумался, хоть и оторопел от неожиданности и необычности моего предложения. Тороплю, пока не пришёл в себя:
— НУ?! Я Вам обещаю всё, кроме физического бессмертия и прижизненной славы — к разведчику «слава» приходит, когда он уже мёртв. У Вас один шанс, господин штабс-капитан — больше такого никто не предложит!
На секунду зависнув, штабс-капитан резко выдохнул:
— Я согласен, Ваше Императорское Величество!
— Молодец, я в Вас не сомневался!
Соскочил:
— Рад стараться…
— Тихо! Привыкайте, что и у стен могут быть уши, а враг не дремлет. Вот, я больше чем уверен, что в Ставке полно шпионов — судя по результатам этого года. Полковник Мясоедов, был просто принесён в жертву для отвода глаз… А как их вычислить? А где гарантии — что шпионы и, в разведке и контрразведке не окопались? Поручить одним германским шпионам — ловить других, что ли?!
Я замолчал, выжидаючи глядя на штабс-капитана. Молчал довольно долго и он, напряжённо думая — аж, нижнюю губу до крови прикусил… Наконец:
— Скажите, что я должен делать?
— «Что делать»? Пока надо собирать информацию в Ставке и передавать её мне — давайте, сперва начнём с этого.
— «Информацию»?
— Да! Вам надо собирать всю информацию об офицерах и генералах Ставки — кто есть кто, кто с кем дружит или с кем враждует, кто с чьей женой спит. Кто что говорит и, что при этом думает. Желательно, передавать достоверные сведения, из первых уст — а не слухи или сплетни.
— А, как…?
— «Как передавать»?— я убавил «звук», — давайте будем делать это через почту. Пишите письмо и отправляете его «Юстасу, до востребования».
— «Юстасу»?!
— Да, это будет моим оперативным псевдонимом. Ваш же оперативный псевдоним будет «Штирлиц»… Запомнили?
— «Штирлиц»… Да, запомнил!
— Где-то, через месяц-другой, организуете конспиративную квартиру — где мы с Вами в следующий раз лично встретимся и ещё тет-а-тет побеседуем. Я Вам передам инструкции, коды для тайной переписки, деньги для агентурной работы и так далее…
— Будет исполнено, — почти шёпотом, — Ваше Императорское Величество.
— Если мы с Вами сработаемся, господин Штирлиц, то на пенсию Вы уйдёте в генеральском мундире, до пупа увешанном орденами! Правда, до самого последнего момента, Вы должны внешне оставаться таким же, как сейчас — чтоб, никто ни о чём не догадался.
А с него хороший сексот получиться — не знаю как руководитель спецслужбы! Невысокого роста, невзрачный, неприметный — к таким, начальство привыкает как к удобной и привычной мебели… Такой, рядом стоять будет и в упор не будешь замечать его присутствия!
* * *
С ещё двумя офицерами-подпоручиками, которых мы с Мордвиновым забраковали как секретарей, просто по очереди подолгу побеседовал — расспрашивая их про житьё-бытьё. Ну, это чтоб не подумали чего «такого» про агента Штирлица…
А, вот один из отобранных в мои личные секретари под начало Генерального Секретаря Мордвинова, внушал мне некоторые опасения: генерал Алексеев подогнал мне молодого человека — друга семьи и фактически, выполняющего при нём обязанности адъютанта — хотя и, им не являющимся. Как бы мы с «Моим косым другом», шпионами не обменялись!
ХАХАХА!!!
Однако, нам с Мординовым очень понравился его послужной список.
Прапорщик запаса Сергей Михайлович Крупин, имел блестящее лицейское образование, был одно время чиновником для особых поручений у смоленского губернатора Кобеко, на войну пошёл добровольцем и около года провёл на фронте — причём в строю. После беседы, мнение об нём у меня сложилось самое положительное: знающий офицер, имеющий внешний лоск — но без малейших следов фанфаронства и завышенного самомнения о себе, любимом.
Мы, довольно долго с ним беседовали, об разных вещах — прямой и честный человек, по моему мнению. Ничего не помню про него по «послезнанию», ничего после себя не оставил он в новейшей истории России. Мне удалось спровоцировать Крупина на откровенность и, он — как будто забыв, кто я, пылко произнёс довольно длинную речь:
— Наше общество и наше же правительство — как два разных полюса Земли! Разве, когда было в истории России — когда умное правительство, подало руку народу — в попытке создать страну, подобной которой досель не было в мире?! Ныне же, все упущено — ничего не сделано! Наше правительство не имеет ни творческой программы, ни созидающей власти — а лишь, большую злую волю! Революция, с таким устройством и правительством — абсолютно неизбежна иона будет дика, стихийна и, все мы после неё очень долго будем жить по-свински…
Я встал и зааплодировал стоя:
— БРАВО!!! Брависсимо, Сергей Михайлович!
Он смутился и покраснел:
— Извините, Ваше Величество!
— За что Вас извинять? За правду?! Это, Вы меня извините за то — что в результате моих деяний или бездеяний, в России появилось многие тысячи вот таких вот «Крупининых», как Вы — с такими мыслями… Страшно мне думать о будущем — но и, отрадно осознавать, что не всё ещё потеряно — раз у России такие есть!
— …
— В одном лишь Вы не правы, господин прапорщик,— сделал я ему внушение, строго глядя и прижав палец к кончику его носа,— зарубите себе на носу: настоящий человек никогда не будет «жить по-свински» — ни при каких условиях, а свинья — даже в шелках, бархате и жемчугах всё равно останется грязной свиньёй!
Вторым человеком, отобранным нами с Мордвиновым в мои личные секретари, был поручик Шильке Виктор Сергеевич. Спокойный и ровный, голосом напоминающий по своей монотонности метроном, с феноменальной памятью и умеющий оперировать в уме четырёхзначными цифрами. Он был артиллерийским офицером, но после тяжёлого ранения на полях Галиции в четырнадцатом году, случайно попал в Ставку — ещё к Николаю Николаевичу, где и «несколько» задержался.
* * *
В конце дня, уже после обеда, по нашему — ужина, сел переписывать письмо Императрице… Однако, помешал мой Генеральный Секретарь: сначала он обрадовал меня, принеся «траншейные» часы — про которые я уже было забыл.
— Где спионерили, господин Генеральный Секретарь? Иль, раскулачили кого?!
— …??? Да, нет — в авиаотряде у лётчиков выменял, Ваше Величество!
Часы были английской фирмы «Girard-Perregaux» (кажется, это будущий знаменитый «Rolex»), имели простой кожаный ремешок, незатейливый стальной корпус и защитную «решётку-гриль», предохраняющую стекло. Возможно, для кого-то они выглядели крайне непритязательно… Но, для меня! Примерно такие же, но уже советские, я видел на довоенной фотографии моего деда — командира Красной Армии, погибшего ещё в августе сорок первого.
Мордвинов, тут же настроение мне испортил, сообщив:
— Генерал-лейтенант Жилинский, Ваше Величество, имел беседу наедине с Воейковым и Мосоловым…
Твою ж… В этой истории, я кажись уже канаю за инженера Брунса — из «Двенадцати стульев», зачмырённого Отцом Фёдором!
— О чём «беседовали» и, с каким результатом?
— Я думаю, их беседа неким образом напоминала мою: сей генерал настойчиво просил посодействовать вашей встрече с представителями союзнического командования. И, смею Вас заверить, Ваше Величество — «результат» также, был несколько удручающим для генерала.
Я тоже был уверен в этих двоих (после моих то, «реорганизаций»!), но сам факт попытки влиять на меня через «фаворитов» меня несколько раздражал и, я долго ворочался, прежде чем уснуть…
Глава 8. Ники — первая кровь.
Рисунок 35. "Траншейные" часы периода ПМВ.
«Прочитал недавно книгу Зимин: «Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 1»: "По принятому в Министерстве двора порядку в конце каждого охотничьего сезона составлялся итоговый список царских трофеев. В этом списке у Николая II наряду с традиционными медведями, зубрами, оленями и волками постоянно присутствовали вороны, бродячие кошки и собаки. Причем в неимоверных количествах. Так, по подсчетам автора, только за шесть лет (1896, 1899, 1900, 1902, 1908, 1911 гг.) царем были застрелены 3786 «бродячих» собак, 6176 «бродячих» кошек и 20 547 ворон."
Кошек, сцуко, низабудунипращу! Правильно Юровский его всё-таки шлёпнул. Редкостный пидарас был этот ваш Ники...», — комментарий из Интернета.
С утра, моё раздражение только усилилось. За первым завтраком вся моя «банда» так или иначе — хоть намёком или в иносказательной форме, но пыталась на меня надавить — побуждая пойти на уступки и встретиться с представителями союзников.
В принципе я сам не прочь с союзниками кое о чём перетереть — есть кое-какие идейки, но пока не был готов это сделать.
Да! «Построить» свою Свиту — от престарелого Министра Двора до разжиревшего «буфетчика» и самого распоследнего поварёнка, у меня получилось — просто сказочно легко. Великих князей, тоже — стоило только на них хорошенько поорать… А, вот с генералами как? Не знаю, прежней уверенности уже нет. А, ведь впереди ещё думцы — волчары ещё те, своенравные министры, рвачи-промышленники, прожжённые журналюги и многая, многая, многая… Не считая свою гемофильную «половину» с нашим «лучшим другом» Гришкой.
Мама родная!
В этот раз я проявил непонятную, для самого себя сдержанность. Даже, когда мой Генеральный Секретарь после завтрака заявил мне:
— Генерал-лейтенант Жилинский снова просит аудиенции у Вашего Императорского Величества! Очень настойчиво просит…
Я всего лишь, устало:
— Шо? ОПЯТЬ?! Да, пошлите Вы уже его на… «Прогуляться лесом», господин Генеральный Секретарь!
— Слушаюсь!
Принесли свежие сводки из Ставки и, сопровождающий их офицер передал записку — личную просьбу Алексеева как можно быстрее принять представителей от союзников.
Да, мать вашу так! Сколько ж можно, на царских нервах играть, то?!
Я, психуя, отправил ответную записку в Ставку: свою личную просьбу Начальнику Штаба — не совать свой генеральский нос не в своё дело.
* * *
Дел было по самые царские уши, но именно сегодня с утра намечались грандиозные «перестановки мебели» в Царском Поезде: в мой кабинет должны были наконец-то установить телефоны, а Генеральный Секретариат и Имперская Канцелярия должны были переехать на новое место — в вагон-детскую. Личные же секретари, с пока не найденной машинисткой, должны будут жить и работать в вагоне-дублёре напротив моего.
Общая обстановка на полустанке, несколько напоминала шмон публичного дома накануне визита налоговой инспекции. Поэтому, когда есаул Мисустов сообщил что «полигон» для царских стрельб готов, я несказанно обрадовался — есть чем и где убить время до обеда!
Должен сказать: оружие я люблю, интересуюсь им с детства и очень много про него знаю — намного больше среднестатистического человека, думаю… Но, по большей частью чисто теоретически. Даже стрелял из чего-нибудь огнестрельного всего несколько раз в жизни. В армии я служил в автобате, а стрелковая подготовка там — не есть основное занятие… Далеко, не есть!
На «гражданке», всё мечтал стать охотником, приобрести хорошую коллекцию оружия и настреляться вдоволь… Хоть по банкам! Но, сначала было — не на что, потом — некогда и, наконец — незачем.
Ну, счас то я оторвусь — за всю прошедшую «старую» жизнь и за всю оставшуюся «новую»!
Полигон, находящийся где-то в метрах пятистах от Царской стоянки, был оцеплен охраной и оборудован хоть и наспех, но грамотно — не придерёшься! Уже имеющаяся в сосновом лесу узкая просека была расчищена от кустов и высокой травы в сторону небольшого холма, находившегося где-то в километре от огневой позиции — который будет ловить пули на перелёте.
И, не только «пули» — как позже оказалось!
Предложили подъехать на «Фюрермобиле», но я решил пройтись пешочком и, за мной сразу же увязалась небольшая толпа бездельничавших придворных — в том числе и мой персональный шофёр Кегресс. Генералы, полковники из Свиты и даже вообще — какие-то «левые».
Не, ну сколько тунеядцев ещё предстоит «выкинуть»! Одно радовало: «моих», кроме есаула не было видно — все при деле.
Первым что я увидел была небольшая, приземистая пушка с бронещитом. Ну, ни …себе струя!
— Есаул, — показываю рукой, — что это?!
— Вы же просили «всё оружие, что под руку подвернётся — кроме холодного», Ваше Величество! — в хитрых глазках есаула плясали лихие кавказские чёртики.
Стёб? Без сомнения — стёб! Но, «стёб» — умный и к месту.
— Ну, молодец, есаул, — довольно искренне восхитился я, — далеко пойдёшь — если милиция, конечно, не остановит!
— Рад стараться, Ваше…, — черкесочка на лихом казаке-офицере, выглядела как влитая!
За орудием в ряд стояли пулемёты разнообразных конструкций, из которых я сразу узнал только наш родной-отечественный «Максим», на одном из первых образцов станка Соколова77.
Ну, что ж… Начнём с пушки!
Возле орудия был выстроен его расчёт под командой офицера — капитана, полностью внешним видом соответствующего моему представлению об офицерах-артиллеристах: рослый, мощный мужчина с умным волевым лицом и, опять же — закрученными по местной моде, вверх усиками. Когда я подошёл, он представился и, громко отрапортовал:
— Трёхдюймовая противоштурмовая пушка образца 1910 года78!
Слышал, слышал — а как же! Доводилось мне читать «там» — об такой арте…
* * *
Ну, что? Поехали?!
После пятиминутной инструкции, я припал к прицелу и, с учащённым сердцебиением принялся крутить маховичок, наводя орудие в середину холма — где были установлены разнообразные мишени — в основном сбитые из досок щиты и всевозможные чучела.
Рисунок 36. Трёхдюймовая противоштурмовая пушка образца 1910 года.
— Дистанция… Шрапнелью… Трубка…, — командует расчёту офицер.
Замковый — солдат заряжающий орудие, получив от подносчика снарядов унитарный патрон, специальным ключом установил дистанцию подрыва шрапнельного снаряда, открыл поршневой затвор, закинул туда патрон и, с лязгом закрыв затвор, доложил:
— Готово!
— Орудие… ОГОНЬ!!! — скомандовал офицер.
— Не забудьте открыть рот перед выстрелом…, — шёпотом напомнил солдат.
Разинув пошире рот, я резко дёрнул за шнур:
