Вне баланса

Клерик довольно прижмурился и ответил:

— Ну, если предлагается с уважением, то правила приличия советуют не отказываться.

— А с духом Церкви это согласуется? — спросил я с легкой усмешкой, открывая одну из притащенных сумок.

— Вполне, — абсолютно серьезно отрезал Стеббинс, принимая шесть мешочков по сотне в каждом, — Если бы я велел прогнать вас от Храма, а у Вас за ночь сперли золото, то для Вас бы это, господин Глориндэрл, не стало бы никакой проблемой. Просто утром бы нашли на пять или десять трупов больше. Так что я спасаю нескольким бедолагам жизнь...

— Я не режу простых воров. Все, кого я убил, заслужили минимум на пятнадцать лет тюрьмы каждый.

— У них бы взыграла алчность, они стали бы Вам угрожать оружием, Вы бы квалифицировали их действия как разбой — и убили. Не как воров, а как разбойников. Вы умны, проницательны, принципиальны и приносите городу пользу. Но это не делает Вас хорошим разумным. И не означает, что Вы делаете городу добро.

— Благими намерениями вымощена дорога в Баатор? — насмешливо переспросил я, перефразируя известную мне поговорку.

— Поистине точные слова, Лиадис, — уважительно кивнул клерик, — Да, так и есть.

— Не всегда. В случае со всяким отребьем — точно нет. Их нужно выпалывать, а не позволять им резвиться... Вы часом не Арфист?

— О нет, — улыбнулся Стеббинс, — Как это я могу — их философия Хельму не по душе... Вот скажите, делает ли надсмотрщик добро рабу, кидая ему лишнюю краюху хлеба? Он делает доброе дело не для раба... Хотел бы сделать добро рабу — освободил бы несчастного от оков. Он делает хорошо себе: раб дольше проживет.

— А я могу привести другой пример, — ответил я, наслаждаясь этим спонтанным диспутом на тему морали, — Вот есть аристократ. Богатый, знатный, влиятельный. У него, к примеру, две любовницы, а еще он сильно ущемляет своих арендаторов. И весь город об этом знает. Но вот он жертвует по две-три тысячи Храмам Тира, Хельма и Латандера, вот он скидывается на оснащение для городской стражи — и везде ему открыта дорога, все его благодарят. Но ведь он это делает не потому, что так сильно почитает светлых богов, а чтобы не стать изгоем среди городской элиты. И это также понятно всем... Вот скажите мне, может, я поступаю честнее? Да, я ведь ценю в Вас не священника, хотя собеседник Вы великолепный, а ценного и уникального в городе специалиста. Которого, пусть и поднимаю по ночам, но всегда готов поощрить за внеурочную работу.

— И Вы тоже правы, — согласился хельмит, — Но мы предпочитаем верить в лучшие побуждения души. Это относится и к Вашему дару, и к дару того аристократа, и даже к той несчастной краюхе. А вдруг Вы действительно хотите купить нам подсвечники.

— А Вы в это верите? — улыбнулся я.

— Пока у меня нет четкой уверенности, что это не так, я должен принять дар, — хитро улыбнулся банкир, — Но то, во что готов поверить скромный священник Реджинальд Стеббинс, не всегда вызовет доверие у властей.

— Потому что они исходят желчью от того, что я исполняю их работу?

— О, нет! — клерик широко улыбнулся, — Поверьте, нижние чины, наоборот, рады уменьшению возможных опасностей. Ну, что касается честолюбивых офицеров... Но Вы и с ними смогли бы сдружиться, если бы проявляли уважение.

— Мое следует сначала заслужить, — фыркнул я в ответ на эту нелепицу.

— Вы слышали о такой вещи как "уважение к мундиру"?

— Чепуха! — отрезал я, — Если уж, как Вы сказали, ум, проницательность и принципы еще не факт, что делают разумного хорошим разумным, то отчего это должны делать сине-серая туника и латный доспех? Скорее, это уж, как у тэйцев: бритый череп, красная мантия и татуировка на всю морду — знак "не связывайся".

— О, юный эльф, поверьте мне. Любой разумный, достигнув хоть сколько-либо весомого положения, хочет, чтобы к нему уже относились с почтением. И чем выше чин, тем сильнее он этого хочет. Ни денег и не власти, а именно почтения... Вот встанет завтра с утра прелат и скажет брату Квентину: брат Квентин, через четыре дня праздник, будьте готовы и обязательно отполируйте медные подсвечники. А у брата Квентина подсвечники, что медные, что бронзовые, что золотые — всегда начищены и всегда сияют, аж любо глянуть. Но Квентин не возмутится, а скажет, что все будет сделано в наилучшем виде. И прелат почувствует свою нужность даже в столь малом вопросе. Вот так.

— И кому прикажете доказывать его нужность и необходимость в Мироздании? Забитый крестьянин, привезший в город молоко, будет кланяться мелкому писцу, а перед дворянином писец и сам будет кланяться. А выбьется писец через год в канцеляристы, так этот же дворянин будет с ним за руку здороваться. Богатый вельможа может приказать Вам скучающим тоном принести его проценты за два месяца, но при виде Вашего прелата тут же с почтением склонит голову... Если меня не любят оттого, что я не признаю чинов, то это пустяки. И это дозволено не только мне, магу с головокружением от успеха. Фермер на фронтире, друид в Великом Лесу или даже какой-то разбойник в Доках ведут себя точно так же.

— Да, — вздохнул Стеббинс, — Вот такой вот Вы. Думаю, прелату не стоит знать, что Ваш дар Храму внесен лишь для того, чтобы Вас принимали без проволочек. Пусть он, да и я, предпочтем считать, что Вы искренне почитаете нашу деятельность...

— Тогда пусть мое золото уйдет не на подсвечники, а на зелья для лечения, — предложил я выход, — И совесть всех троих будет чиста.

— Вот это разумное решение! — воскликнул брат Стеббинс, — Что ж, пойдемте, будем принимать Ваши очередные трофеи.

Твердыню Хельма я покинул около часа ночи. Роф остался у клериков — им было куда деть животинку — то есть, отправить к Дюмалю в монастырь. По словам банкира, там уже всерьез подумывали о создании стада из призванных мною овцебыков. А я же решил сделать визит невежливости средневековому Тони Монтане.

Когда дело касалось густо застроенных кварталов, ночные забеги по крышам были самым быстрым и удобным способом перемещения. А еще подобный способ передвижения позволил убедиться в том, что чего-чего, а вампирского клана в Невервинтере не завелось — уж с ними бы точно пересекся, они тоже любят так перемещаться по своим угодьям. Впрочем, несмотря на всю свою потенциальную мощь, прямую войну этот подвид нежити проигрывает почти всегда: та же Бодхи в "Тенях Амна" не смогла разобраться даже с Теневым Ворами, пусть и знатно потрепала их.

К тому же, даже нежити нужен харизматичный лидер, если эта нежить разумна. А неразумная представляет мало угрозы для мало-мальски обученной армии. Мне как-то крайне непонятно, почему в НВН городские власти не смогли расправиться с зомби в Гнезде Нищего без привлечения к этому дело вчерашнего студента. А мне известно (тут уж исключительно благодаря послезнанию — о вампирах не пишут книг, их стараются истреблять как только, так сразу) о трех кровососущих лидерах: Бодхи через несколько лет будет пытаться влезть в серьезные игры, член не к ночи и не к дню упоминаемого Кульа Дракона Содалис уже приносит жертвы Драколичу Викстре, и Орбакх процветает в своем Вестгейте — как-никак, клон самого Меншуна, бывшего предводителя Жентарима. Двое первых свою войну проиграют (тем более, что они окажутся пешками в игре действительно серьезных дядь и теть). Собственно, как проиграет и один нечистый на руку аристократ, к чьему поместью я быстро приближался.

Фактически без остановок я преодолел кварталы слуг, отделявшие Черное Озеро от остального города, затем перемахнул через стену (одну из наиболее мощных во всем Невервинтере) и вот оно — сосредоточие "благородства" и богатства. Шикарные особняки тянулись вдоль широких и отлично освещенных улиц, и лишь сверху легко было различить маленькие переулки, ведущие к менее благообразным зданиям — всевозможным складам и конюшням. Вдоль самого озера располагалась вереница трактиров и клубов, из окон которых лился яркий свет и гремела громкая музыка. Время-то "детское" — всего лишь половина второго.

Итак, третий особняк по правой стороне улицы Ментроуза, двухэтажное строение с темно-синей черепицей. Вот он. Над входной дверью вывешен вертикальный флашток, герб на полотнище — кабан и две перекрещенные стрелы — все совпадает. Спустившись по водосточной трубе к боковому окну и немного поигравшись, я без проблем проник в одну из спален поместья.

Комната была далеко не пустой, но ее обитатель спал достаточно крепко, так что я даже закрыл за собой окно и уже потом отправился в прогулку по особняку.

Коридор второго этажа освещался так себе, да и к тому же свечи в настенных канделябрах уже наполовину выгорели — и вряд ли их кто-то собирался до утра менять. В обоих концах коридора находилось две маленькие круглые комнатушки без дверей, хорошо освещенные: там вокруг круглых столов в креслах восседали тройки охранников в кожаных доспехах. Впрочем, оружие эти парни держали в ножнах, да и четверо из шести бессовестно дрыхли, считая, что их дорогому хозяину не угрожает ничего. В принципе, не без оснований — сомневаюсь, что нанятая Эфенброном охрана принимала активное участие в его грязных делишках; наверняка, о шашнях лорда с наркоторговцами не знала даже его гипотетическая жена. Так что, устраивать массовую резню в отместку за попытку убийства, как бы на моем месте поступил европейский или даже амнийский феодал, я не собирался. Да и такого мне с рук никто бы в городских верхах не спустил.

Прокравшись у стены мимо той троицы, которая мне показалась наиболее сонной, я отправился бродить по второму этажу. Стараясь поставить себя на место лорда, я рассудил, что его покои должны располагаться: 1) на втором этаже, чтобы слуги не перебудили утром, бегая с кухни в подвал и т.д.; 2) в минуте ходьбы максимум от парадного входа (не пристало лорду блуждать по своему дому); 3) в некотором отдалении от обычных гостевых комнат. За двадцать минут я нашел необходимые апартаменты, правда, угадал лишь со второго раза: сначала, прельстившись завитушками на двери из красного дерева, я забрался к леди Эфенброн. Аристократическая традиция во всей красе: раз уж брак по расчету, то у обоих супругов должно быть личное (ну, комнаты так на три) пространство.

Аккуратно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь (с замком пришлось повозиться около минуты, что только уверило меня в том, что мой враг ночует именно здесь), я проник в спальню. На широкой кровати, где могло бы вольготно развалиться и четверо, спал мужчина лет сорока с короткими усами и лицом, изборожденным морщинами. В другом конце комнаты располагалось еще две двери: одна в санузел и одна в личный кабинет. Свет я зажигать не стал (даже магический), но и так беглым осмотром увидел большой письменный стол, несколько шкафов и даже железный ящик сейфа, а также, что самое удивительное — элементы ловушки у одной из картин, которая, похоже, прикрывала что-то особо интересное. Разумеется, руки чесались все это обыскать, но сначала стоило поговорить с обитателем спальни. Конечно, крайне маловероятно, что в таких шикарных покоях ночует не лично лорд, но резать спящего, не убедившись, что это именно он владелец особняка, было бы неправильно.

Едва моя ладонь опустилась на рот мужчины, как тот вскинулся — но кинжал у носа убедил его не делать лишних движений.

— Поговорим, любезный? — прошипел я насмешливо, подражая местным юань-ти, — Только тихо.

— Кто ты и чего тебе нужно? — негромко произнес аристократ. Меня он, разумеется, не узнал (даже если и видел когда-то в лицо): капюшон куртки скрывал мое лицо по самый рот, да и ночного зрения у этого человека, конечно, не было.

— Общество Помощи, почтенный сударь. Обстоятельства изменились...

— Да Вы вконец потеряли берега, убийцы, — прорычал "сударь", еле сдерживаясь, чтобы не кричать, — Вы у меня рыбу кормить будете. Что означает "изменились"?

— Академия, — пояснил я одним словом.

— Так проберитесь туда и прирежьте этого эльфа. Или я мало заплатил? Ко мне ведь забрался? Заберешься и туда, — усмехнулся Эфенброн, — Или ты боишься Арибет больше меня? Это ты зря... Я ни единого золотого не заплачу сверху. Да Вы мне еще и должны будете за подобную наглость...

— Но кинжал то у меня, а?

Аристократ неприятно оскалился.

— Если я не переживу этой ночи, то завтрашнюю не переживет вся твоя гильдия, убийца. У меня есть друзья, у меня есть семья, у меня есть купленные со всеми потрохами стражники. Это я Вас держу за задницу, ублюдки. Так что передай своему дебилу-боссу мои слова: если через два дня не будут хоронить при всем честном народе Глориндэрла, то через три Ваши трупы будут лежать одной кучей в самой грязной канаве города. Ты все понял?

— Более чем, — ответил я без шипения, одновременно откидывая капюшон.

Удивиться, вскрикнуть или как-то иначе отреагировать Эфеброн не успел — я всадил ему в сердце кинжал.

Оставлять в живых такого противника было опасно. Во-первых, его "друзья" вполне могли отмазать Эфенброна от тюрьмы (например, не дав паладинам провести "усиленный" допрос) или хотя бы от петли. Во-вторых, даже если бы наркоторговец и познакомился бы с конопляной тетушкой, те же "друзья" а то и родственники вполне могли захотеть отомстить — в этом случае кинжал в сердце служил бы им неплохим предостережением. Думается, намек, что Лиадис Глориндэрл может достать любого врага даже в сосредоточии его, будет понят всеми, на кого не найдется компромата в кабинете лорда.

С поиска компромата я и начал. Плотно зашторив окна в кабинете и вызвав маленький шарик "люмоса", я сначала вскрыл "легальный" сейф, а после разблокирования ловушки и снимания картины — еще и тайный. В легальном обнаружилось с десяток колец с драгоценными камнями (к сожалению, нисколько не магических, но все равно немало стоящих) и сумка с двумя тысячами монет (на бирке было подписано "2042"). Подобной бедности "почтенного" аристократа объяснение нашлось там же — чековая книжка Храма Хельма. Если верить ей, на счетах лорда лежало более шестисот тысяч — он по праву входил в десятку богатейших людей города. Конечно, перевести средства Эфенброна на мой счет брат Стеббинс категорически откажется: это не тот случай, когда достаточно принести клятву в храме. Во-первых, по закону следует еще доказать, что уважаемый лорд активно нарушал закон, а во-вторых, когда это будет сделано, то официальное богатство будет разделено между наследниками и городом (или взято одним только городом, смотря, у кого адвокаты будут лучше).

Зато меня вознаградил тайный сейф. Там, кроме громадной кипы документов, включая показания, изъятые у городской стражи неизвестным путем, и расписки на всевозможные суммы, обнаружились и чеки Храма Вокин на предъявителя — суммарно на 220 тысяч. Даты на них значились в пределах последних двух с половиной лет: судя по всему, эти чеки — переходное звено в отмывании денег от наркоторговли. Их я с превеликим удовольствием захапал.

В шкафах тоже обнаружилось много разного, но мне не особо нужного — например, множество разнообразной одежды, три набора писчих принадлежностей, эстагундские шахматы для трех игроков (шестиугольная доска с гексагональными клетками) и куча всего иного. Забрал я из всего этого великолепия шахматы (дорогая вещь и редкая, не смог удержаться) и набор магических вещей, сложенных в отдельный сундук — кольчуга, сапоги, меч, кинжал, пояс и кольцо.