Меченый. (Меченый - 1)

Я пожал плечами, прошел к свободному столу, сел... и окаменел: в тени от столба, подпирающего потолок таверны, сидел самый настоящий щит! Причем не какой-нибудь первач , а самый настоящий Голова . И неторопливо ел.

Не веря собственным глазам, я встал, подошел поближе и уставился немигающим взглядом на алый щит на его рукаве.

Почувствовав мой взгляд, Голова оглядел меня с головы до ног и... сразу же забыл про мое существование.

У меня оборвалось сердце. Я закусил губу, повернулся к Браззу и... вытаращил глаза: он взглядом показывал мне на щита! И... улыбался!!!

Я развел руками, показывая, что меня не сочли достойным внимания, и сглотнул: кузнец показывал мне кулак!

'Иди!!!' — сообразил я. И шагнул. К Голове:

— Я — Кром. Сирота. Хочу вступить в гильдию...

Голова продолжил есть, как ни в чем не бывало!

— Мне ОЧЕНЬ надо... — выждав десяток ударов сердца, чуть громче сказал я.

На эту фразу отозвался один из мужиков, сидящих за столом, около которого я оказался:

— Видишь, он молчит! Значит, хоти дальше... Но... молча... И, желательно, подальше отсюда...

Голова, слышавший эти слова, едва заметно кивнул. И взял с тарелки очередной кусок вареного мяса.

У меня потемнело в глазах. А когда советчик расхохотался, я вдруг понял, что ни за что не повернусь и не последую его совету. И в то же мгновение моя рука сама собой вцепилась в сальную шею шутника и вздернула его к потолку...

Голова пожал плечами:

— Силен. Но сила — это еще не все...

Я выпустил шею и с места перемахнул через стол. Мягко приземлившись в узеньком проходе между ним и стеной.

Щит прищурился, оценил высоту столешницы и... бросил в меня луковицей. Вернее, не в меня, а под мою левую руку. А потом приказал:

— Лови!

Я поймал. Левой рукой. И ею же отправил ее обратно...

Голова бросил сразу две. Одну — под левую, вторую — под правую. Причем первую — чуть выше головы, а вторую — на уровне пояса...

Я поймал. Обе. И, снова перепрыгнув через стол, с поклоном вернул их хозяину...

— Быстр... Легок... — криво усмехнулся щит. — Но... лжец! А лжецы мне не нужны...

— Он сказал правду, ваша милость! — пробасил возникший рядом со мной Бразз. — Кром действительно сирота. Просто живет у меня. И работает — тоже у меня. Молотобойцем...

Голова приподнял бровь и поинтересовался:

— И как работает?

— Горжусь... — коротко ответил Бразз.

— Тогда почему не пытаешься его удержать?

— Он живет своей мечтой. И все равно станет тем, кем мечтает. Не у тебя — так у кого-то другого...

— О, как... — ухмыльнулся Голова. Потом снова оглядел меня с головы до ног и поинтересовался: — Ну, а ты чего молчишь?

Я пожал плечами:

— Предпочитаю делать...

— Так ты еще и не болтлив?

— Не болтлив, ваша милость! — подтвердил Бразз.

— Что ж, тогда... я, Роланд по прозвищу Борода беру тебя, Кром, сын...

-...Растана! — буркнул я.

— ...сын Растана, в ученики сроком на один год. Твои кости — мое мясо...

Глава 27. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Третий день третьей десятины третьего лиственя.

— ...а по-о-отом ка-а-ак вдарю ему по-о-о темечку! Ну, шейка-то-о-о и не выдержала: хрусть — и сло-о-омалася! Представляешь? — возница, рассказывающий мне о своих подвигах во время последнего нападения лесовиков на их обоз, развернул плечи, вскинул подбородок и стал удивительно похож на барона Олмара Геррена: не хватало только кубка с вином, седой бороды до пупа и золотой цепи толщиной в руку.

— Па-а-адбираю я его-о-о меч и тут же прыгаю в толпу этой шелупони! Р-р-размахиваюсь...

'...и взбираюсь на крепостную стену! Как обычно, первым...' — с трудом удержавшись от улыбки, мысленно закончила я. — 'И, сбросив с нее последних защитников, вскидываю над головой королевский штандарт...'

— Слышь, Рыба, только не говори, что убиваешь всех одним ударом! А то я умру от зависти... — ехидно ухмыльнулся подъехавший к нам щит. — Кстати, откуда толпа-то? Вроде, в начале истории их было десятка три. Потом ты убил чуть ли не сотню...

Возница побагровел:

— Чего-о-о?

— То-о-ого-о-о... — передразнил его охранник. Потом повернулся ко мне и игриво подмигнул: — Рыба — воин, каких еще поискать! Но почему-то воюет только в мечтах. Зато я — по-настоящему...

— Лучше в мечтах, чем по-настоящему... — решив заткнуть парня, явно собирающегося за мной поволочиться, буркнула я. И процитировала Изумрудную Скрижаль: — 'Тот, кто отворил кровь единожды, подобен скакуну, вступившему на тонкий лед: любое движение, кроме шага назад — суть путь в Небытие. Тот, кто отворил кровь дважды и более, воистину проклят. Он никогда не найдет пути к Вседержителю...'

Щит посмотрел на меня, как на юродивую, потом привстал на стременах, огляделся и вытянул руку куда-то вперед:

— Посмотри-ка во-о-он туда! Видишь груши ?

Я посмотрела в указанном направлении и увидела десятка два тел, болтающихся на ветвях придорожных деревьев.

— Это — все, что осталось от шайки Урса Трехпалого. Они убивали всех, кто попадался им на пути... Всех до единого — мужчин, женщин и ДЕТЕЙ... Вот они — прокляты, так как отворяли кровь во зло. А те, кто отправил их в Небытие, были, есть и будут самыми верными слугами любого бога. Ибо, уничтожив этих ублюдков, спасли жизни тех, которые еще проедут по этой дороге...

Судя по построению фраз, охранник повторял чужие слова. И искренне верил в то, что говорил.

— Изумрудная Скрижаль — это книга, написанная людьми и для людей! Значит, как любая книга, полна ошибок... Поэтому, прежде чем верить в то, что тебе говорят — думай...

— Или про-о-осто представь себя на месте тех, ко-о-ого о-о-они убивали или ссильничали... — угрюмо буркнул возница.

'Только не это...' — с ужасом подумала я и, как назло, тут же вспомнила лесовика в алом жиппоне, его прикосновения и запах.

В этот момент к левому плечу прикоснулись чьи-то пальцы... и я, не сообразив, что это — возница, вскрикнула, юркнув под руку Бездушного. И уже там затряслась от вернувшихся воспоминаний...

...Спрыгнув с телеги, Кром забросил за плечо увесистую котомку, взял в правую руку свой посох, а левую... подал мне! Я покраснела до корней волос, однако вцепилась в нее, как клещи кузнеца в раскаленную заготовку: вот так, касаясь его пальцев, я не боялась ни жутких воспоминаний, ни всех тех опасностей, которые подстерегали нас в ночном Увераше.

Оперевшись на его руку, я сползла с облучка, одернула камзол и, не оглядываясь на возницу, засеменила вверх по переулку.

— До-о-оброго пути, девка! Не держи на нас зла... — прогудел в спину возница. — А тебе, Идущий, быстрого Посмертия...

— Вседержитель вам в помощь... — привычно буркнула я. А Кром ограничился кивком.

Звонко щелкнул кнут, заскрипели колеса телеги, всхрапнула лошадь, и через пару десятков ударов сердца мы остались одни. Ну, почти одни — ошую, за невысоким плетнем, раздавалось чье-то кряхтение, чуть выше, одесную, мужской голос крыл какую-то Аниську, а сзади, за перекрестком визжала пила. Кроме того, почти со всех сторон лаяли собаки, где-то мычала скотина, а из-за высоченного забора, начинающегося через половину перестрела вверх по переулку, слышался дробный перестук копыт.

— Вы лучше под ноги смотрите, ваша милость! — заметив, что я смотрю по сторонам, буркнул Меченый. И я, опустив взгляд, брезгливо поморщилась: местные жители использовали этот переулок исключительно в качестве отхожего места.

— Так намного короче... — после небольшой паузы добавил Кром. — Вон за тем домом можно пройти на улицу Ткачей. Кстати, по ней обычно ходят стражники...

'Стражники?' — недоуменно подумала я. А потом сообразила, что он просто пытается меня успокоить!

На душе потеплело. Настолько, что когда из-за плетня раздалось негромкое покашливание, я даже не вздрогнула.

— Гля, Дафи, Бездушный под руку с девкой! Лопни мои глаза!!!

— Вертайся в избу, дурень! — перепуганно воскликнула эта самая Дафи. — Те-е-е че, жить надоело? Это ж ключ! Вдруг — по наши души?!

Я криво усмехнулась — еще несколько дней назад и я считала себя ключом. И боялась за души своих родных...

'Прежде, чем верить тому, что тебе говорят — думай...' — мысленно повторила я слова возницы и вздохнула: он оказался прав.

— Ой... Бегу... — перепуганно воскликнул тот же голос, и из-за плетня раздался топот...

— Действительно, дурень... — вполголоса пробормотала я и чуть ускорила шаг...

...Увидев вывеску на постоялом дворе, я остановилась, как вкопанная: на ней была нарисована полуголая женщина с обнаженной грудью и ногами, открытыми по середину бедра! Алые губы, призывная улыбка, прогнутая в пояснице спина — ее фигура дышала самой настоящей похотью. А значит, должна была привлекать на постоялый двор мужчин, ищущих плотской любви!

Почувствовав, что я вырвала руку из его пальцев, Кром замер, встревоженно посмотрел на меня и... улыбнулся:

— Это не то, что вы думаете, ваша милость!

Улыбка на его лице выглядела так непривычно, что я забыла про вывеску, про свои мысли о тех непотребствах, которые должны твориться в этом месте, и прикипела взглядом к его глазам.

Увы, улыбка пропала так же быстро, как и появилась. А на смену теплым искоркам, на миг появившимся в уголках его глаз, пришел привычный мне холод.

— Один из немногих постоялых дворов в Увераше, в котором можно помыться... — буркнул Меченый. Потом поудобнее перехватил посох и толкнул дверь калитки.

Я представила себе бочку с горячей водой и... рванула вслед за Кромом: ради возможности нормально помыться я была готова зайти даже в храм Двуликого!

...Увидев перед собой Бездушного, хозяин постоялого двора принялся растерянно мять сорванный с головы колпак:

— Э-э-э... Еды? Воды? Места на сеновале?

Кром мрачно оглядел пялящихся на него посетителей черного зала и отрицательно помотал головой:

— Две комнаты... Рядом... Ужин в одну из них... Бочку с горячей водой... Прачку...

'Бочку с горячей водой...' — предвкушая удовольствие, мысленно повторила я. Потом наткнулась на слащавую улыбку, появившуюся на лице сидящего за ближайшим столом здоровяка, услышала его 'а рыжая-то, ничего, правда, Гринь?' и... вцепилась в руку Меченого:

— Кром! Комнату — одну!

Толстяк, сообразив, что мы вместе, на мгновение потерял дар речи.

Кстати, удивился не только он — у улыбавшегося мне мужика отвалилась челюсть, а мордастая девица лиственей на пять старше меня, убиравшая с освободившегося стола, увидев, что мои пальцы касаются руки самого настоящего Бездушного, смахнула на пол не крошки, а пустой кувшин из-под вина!

Кинув взгляд на источник шума, Кром повернулся ко мне, 'полюбовался' на мое пылающее лицо и кивнул:

— Комнату — одну. Но побольше...

— Э-э-э...

Звякнул кошель, и хозяин постоялого двора, увидев желток , сложился в угодливом поклоне:

— Прошу за мной, ваша милость!!!

...Комната оказалась почти с мою спальню: от входной двери до широченной кровати под балдахином было добрых десять локтей. И приблизительно по семь-восемь — от нее же и до обеих стен. Зато с мебелью в ней было негусто: шкаф, стол, четыре стула и два окованных стальными полосами сундука. Причем шкаф был темно-коричневым, стол — почти белым, стулья — серовато-желтыми. А балдахин, покрывало и занавески, соответственно, красным, зеленым и серыми!

В этот же стиль отлично вписывались и подсвечники — один был медным, а второй деревянным!

— Наша лучшая комната! — дав нам возможность полюбоваться обстановкой, гордо сказал хозяин. — Нравится?

— Угу... — буркнул Меченый.

А я промолчала. Сообразив, что по сравнению с охотничьим домиком, в котором мы прожили больше декады, это — королевские покои...

— Бочку сейчас поднимут! — метнувшись к кровати и заботливо поправив завернувшийся уголок покрывала, протараторил он. — А ужин когда подавать? Сразу?

— Через час-полтора...

— Как скажете, ваша милость!

— Свободен...

...Бочку принесли минут через десять. Не вдвоем, как следовало бы, а вчетвером. И воду в нее таскали крайне неторопливо, по одному ведру! При этом постоянно забывая закрывать за собой дверь.

Особого смысла во всем этом я не видела. Пока не заметила, что по коридору постоянно слоняются одни и те же мужики...

'Бездушный и его ключ...' — горько подумала я, взяла стул и пересела к стене, примыкающей к коридору. — 'Действительно, что бы не полюбоваться?'

Услышав стук ножек стула, Кром, складывавший наши пожитки в один из сундуков, удивленно посмотрел на меня и... вцепился в рубаху парня, только что опорожнившего в бочку очередное ведро:

— Видишь верхнюю черту на мерной свече?

— Д-да! — слегка побледнев, выдохнул тот.

— Если она прогорит раньше, чем вы наполните бочку, я лишу вас Посмертия...

Парень вытаращил глаза, выронил из рук ведро... А потом сообразил, что теряет время, вцепился в него мертвой хваткой и вылетел в коридор. Чуть не сбив с ног следующего водоноса...

...Бочка наполнялась очень быстро: мальчишки носились с ведрами с такой скоростью, что у меня рябило в глазах. Естественно, часть воды проливалась на пол, но Крома это особо не беспокоило — он сидел на стуле у самой двери и мрачно глядел на вбегающих в комнату водоносов.

Иногда перепадало и любопытствующим: после пары взглядов глаза в глаза и ощупывания Посоха Тьмы у них появились какие-то дела во дворе. И в коридоре стало так же тихо, как в нашем фамильном склепе.

Это меня здорово обрадовало. И радовало до того момента, как бочка наполнилась, и Меченый предложил мне мыться первой: как только он взялся за ручку двери, я вдруг поняла, что безумно боюсь оставаться в одиночестве!

— Не уходи... — сгорая от стыда, попросила я.

Бездушный почесал затылок... и все-таки открыл дверь:

— Слышь, ты... Подь сюда!

Откуда-то со стороны лестницы раздалось тихое ойканье, и через десяток ударов сердца в комнату вошла тетка. Бледная, как полотно. В видавшем виды сарафане. С подолом, заткнутым за пояс, закатанными до локтей рукавами и с мокрой тряпкой в деснице.

— Да, ваша милость? — склонившись в глубоком поклоне, выдохнула она.

— Поможешь выкупаться и привести себя в порядок... — приказал Кром.

Служанка обреченно вздохнула и принялась стягивать с себя сарафан.

— Да не мне, дуреха! — поморщился Меченый. — Ее милости!

Потом перекинул в левую руку Посох Тьмы, подхватил ближайший стул и повернулся ко мне:

— Я посижу за дверью. Если что — зовите...

...Мыться в горячей воде было самым настоящим блаженством — первые минут десять я бездумно сидела на чурбачке, кем-то предусмотрительно брошенном на дно бочки, и млела от прикосновений к волосам. А когда служанка смыла с моей головы пену от мыльного корня и попросила встать, я с трудом нашла в себе силы, чтобы пошевелиться.

Встала, позволила себя помыть и расстроенно уставилась на основательно помутневшую воду: дома она оставалась почти такой же чистой, как и была...

— Помочь вылезти, или посидите еще? — робко спросила тетка.