Хейсар. (Меченый - 3)

Покладистость азы на некоторое время ввергла меня в пучину сомнений: если она собиралась выдать меня замуж за своего сына, то была просто обязана заботиться о моем добром имени! А если она этого не делала, значит, ее планы изменились?

Эдак минуты с полторы я ломала голову, пытаясь понять, почему она так легко согласилась с моими условиями, потом поняла, что пауза слишком затянулась, и решила еще немного обострить ситуацию:

— Что ж, если мы договорились, то я хотела бы, чтобы вы уведомили обо всем этом моих тэнгэ. По возможности, прямо сейчас: я хочу подняться на Орлиное Гнездо и поговорить с ним без свидетелей...

— Я почти уверена, что он сейчас не на оу'ро, а у себя... — буркнула старшая мать. — Пойдем, провожу...

...Первое, что сделала аза, выйдя в коридор, это сообщила моим тэнгэ, что я в их услугах больше не нуждаюсь. Потом коротко объяснила им новые правила выполнения ими своих обязанностей и приказала выселяться из моей комнаты.

Хасия явно обрадовалась и тут же убежала выполнять ее распоряжение, а вот Шарати надулась и обиженно засопела.

Объяснять девочке, чем вызвана такая 'немилость', я была не в состоянии, поэтому просто потрепала ее по волосам и рванула вслед за Нитой...

...Спустившись во двор, аза довела меня до небольшой пристройки, расположенной рядом с кузницей, и остановилась перед небольшой лужицей в паре шагов от двери:

— Второй этаж. Последняя комната справа...

Потом задумчиво посмотрела на темное, почти черное небо, на котором уже вовсю сияли звезды, попрощалась и ушла.

Проводив ее взглядом, я собралась с духом, решительно поднялась по лестнице, покрытой темными пятнами, вошла в коротенький коридор, освещенный светом тусклого масляного светильника, и только тогда сообразила, что черная дорожка, ведущая к дальней правой двери — свежий, еще не успевший просохнуть след водоноса.

'Моется...' — подумала я и густо покраснела, поняв, что все мои страхи перед предстоящим разговором куда-то испарились, уступив место желанию увидеть Крома обнаженным...

— Приду потом... Через час-полтора... — выдохнула я. Потом на негнущихся ногах подошла к его двери, прижалась к ней лбом, закрыла глаза и прошептала: — Н-нет, потом не смогу... Зайду, скажу, что соскучилась и прошу прощения, а потом сразу выйду...

Дверь подалась. Буквально на полпальца. И уперлась в косяк.

Бесшумно. Без единого скрипа. Но от ощущения, что она закрылась НЕ САМА, а с помощью Крома, мне стало страшно. И я, схватившись за ручку, рванула ее на себя:

— Кром, я соскучилась!

Шаг вперед, в царящий в комнате полумрак и кислый запах дешевого вина...

— Я вела себя, как дура...

Взгляд на хорошо знакомый мне нагрудник, лежащий на лавке слева от кровати, потом — на разобранную кровать, на свешивающееся на пол одеяло, на смятые подушки. И короткий вдох, от которого у меня почему-то закружилась голова...

— Прости меня, пожалуйста...

Еще один шаг, поворот головы вправо, в угол, до этого скрытый топорщащимся краем висящей на стене медвежьей шкуры — и следующая фраза, уже готовая сорваться с моих губ, умерла, не родившись: в этом самом углу, за бочкой для омовений вполоборота ко мне стояла какая-то девица! Абсолютно голая. И мутным взглядом смотрела на меня. Даже не пытаясь прикрыть зажатым в руке рушником полную грудь с ужасно некрасивыми 'козьими' сосками!

— Крома п-пока нет... Т-тренируется... — пьяненько буркнула она, лениво поскребла живот ногтями, повернулась ко мне и заинтересованно уставилась на мой магас. — А ты хто? Че-т я тя не помню...

— Мэй... — кое-как промямлила я, не в силах отвести взгляд от следов пальцев, во множестве испещривших ее тело. — А ты?

Девица гордо вскинула подбородок, развернула плечи, выпятив вперед довольно внушительный бюст, нетвердым шагом подошла к кровати, развела в стороны руки и рухнула на нее лицом вверх. Потом зачем-то пощупала простыню и радостно захихикала:

— А я — Ратка! Женщина Крома, почетного гостя рода Аттарк!

Глава 26. Король Неддар третий, Латирдан.

Третий день четвертой десятины первого травника.

...'Кровь Земли' не пьянила. Совсем — вино, выпитое, как и полагалось по а'дар, натощак, оставило после себя лишь терпкое послевкусие да запах скотного двора. Поэтому, почувствовав шевеление чашника, собравшегося наполнить опустевший сосуд еще раз, Неддар едва заметно мотнул головой:

'Не надо!'

Тот понял, выхватил из его рук кубок, бесшумно попятился к лестнице и тенью слетел с помоста.

Мазнув взглядом по лицам придворных, собравшихся на поминальном поле, Латирдан в сердцах сжал кулаки, потом заставил себя не думать об их мелочных чаяниях, шагнул к телу Грасса, облаченному в полный доспех, медленно опустился на одно колено и, вытянув перед собой левую руку, провел ладонью по лезвию двуручника.

— Я, Неддар Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, говорю о Рендалле Грассе, одном из достойнейших мужей Горгота и своем втором отце! Всмотрись в нить его жизни, Барс — она омыта кровью не одной сотни врагов и унизана бусинами величайших побед...

— Я, Арзай Уммар по прозвищу Белая Смерть, говорю о Рендалле Грассе, карающем мече этой земли и своем втором отце... — раздалось из-за правого плеча Неддара, а через мгновение на клинок двуручника упало еще несколько алых капель. — Он не был хейсаром по рождению, но любой из родов Шаргайла почел бы за честь принять его в старшие отцы...

— Я, граф Комес д'Оллиер, барон д'Ож, говорю о Рендалле Грассе, щите Вейнара и о своем друге... — прозвучало за левым плечом короля. — Он жил Долгом перед своим народом и короной, и не знал, что такое страх...

— Я, граф Генор д'Эркун, барон д'Молт, говорю о Рендалле Грассе, опоре трона Латирданов и о своем друге! Он был человеком Долга, и я горжусь тем, что имел честь прикрывать ему спину...

Короткий миг мертвой тишины — и над черной сотней засверкали выхваченные из ножен наш'ги:

— У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!!

Троекратный рев, вырвавшийся из глоток лучших воинов Вейнара, разорвал ночную тишину и, кажется, качнул пламя факелов, расставленных вокруг помоста.

— Он ушел в бою, Барс! Так, как подобает воину! И унес с собой жизни троих убийц... — сглотнув подступивший к горлу комок, рявкнул король. И мысленно добавил: — 'Прости за ложь, Бастарз! Он умер в своей постели, отдав жар своего сердца за жизнь дочери своего ближайшего друга. Поэтому на его клинке кровь тех, кто по-настоящему считал его вторым отцом...'

— ...именно поэтому он идет к тебе с мечом в руке... — заглушая его мысли, подхватил Арзай.

— ...в доспехах... — продолжил Упрямец.

— ...и с улыбкой на лице! — закончил Генор.

— У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!!

Эхо от последних криков еще металось по полю, когда один из факелов, поставленных у изголовья усопшего, заискрил и вспыхнул, на мгновение ослепив и Неддара, и остальных воинов.

— Вы услышаны... — торжественно произнес десятник Арвазд, говоривший голосом увея. — Рендалл Грасс воссядет по правую руку от Снежного Барса!

— Я буду достоин тебя, отец... — выдохнул Неддар, прикоснулся к руке Грасса, вытер уголки глаз рукавом и тяжело поднялся на ноги.

— Оставь чувства на потом, ашер! — еле слышно шепнул Белая Смерть. — Твои подданные должны видеть не сломленного горем сына, а КОРОЛЯ!

Арзай был прав, поэтому Латирдан вскинул голову, развернул плечи, неторопливо спустился с помоста, выхватил из держателя факел и бросил его на пропитанные маслом дрова...

...Большая часть придворных смотрела в гудящее пламя не со скорбью, а с интересом. Причем с таким болезненным, что Неддару захотелось выколоть им глаза.

'Стервятники...' — мрачно подумал он. — 'Самые настоящие! Пепел Рендалла еще не развеян, а они уже гадают, кто займет его место...'

В пламя смотрели не все. В основном, мужчины. А женщины, наряженные в более чем откровенные наряды, демонстрировали свои прелести, воюя друг с другом за вакантное место фаворитки.

— Арзай? — злобно процедил он, с трудом оторвав взгляд от поистине бездонного декольте графини Ялиры Тьюварр.

— Да, ашер?

— Я хочу, чтобы мэтру Фитцко сломали все, что можно сломать...

— Э-э-э...

— Траур — это скорбь. А платья, которые он шьет, ПРАЗДНИЧНЫЕ!

— Хорошо, сделаю. Сегодня же...

— И еще: пусть стольник найдет слугу посмышленее, чтобы тот во время поминок 'случайно' вывалил во-о-он в то декольте что-нибудь пожирнее...

...К полуночи, когда выпитое вино начало развязывать языки и подстегивать желания, Неддару стало совсем тошно — те, кто в начале поминальной тризны хотя бы делали вид, что скорбят, забыли о причине, собравшей всех их в пиршественном зале, и с нешуточным пылом принялись развлекаться. Одни добросовестно накачивались тем, что попадалось под руку, или жрали так, как будто делали это в последний раз, вторые — сплетничали о чем можно и нельзя, третьи — волочились за женщинами. Частенько забывая о том, что у последних есть отцы, мужья или близкие родственники.

Женщины не отставали — графиня Карита Виттиар усиленно строила глазки сидящему напротив нее Ильвидару Энейру, баронесса Этель Геррен шепталась с Тимором Пустобрехом, а графиня Миура д'Ларвен усиленно наглаживала предплечье сидящего рядом с ней старшего сына Упрямца.

Ялина Тьюварр, успевшая и переодеться, и оклематься от случившейся с ней 'неприятности', тоже не теряла времени зря — развернувшись вполоборота к трону, она делала вид, что умирает от жары, и постепенно сдвигала нижний край декольте все ниже и ниже.

Впрочем, это было далеко не самой прямой демонстрацией желания — пара девиц постарше и поопытнее выбрали менее заметный, но, по их мнению, гораздо более эффективный путь к сердцу (или хотя бы к постели) Неддара: отлучившись, якобы, по нужде, они самолично написали довольно-таки забавные послания, а потом через слуг передали их королю.

'В этот час, когда Боги лишили Вас надежной опоры, и вы чувствуете себя одиноким, лишь жар сердца искренне любящей Вас женщины способен вернуть Вас к жизни...' — утверждала первая в самом начале письма.

'Уход вернейшего из друзей Вашего рода — это невыносимый груз... — вторила ей другая. — Позвольте мне разделить его с Вами...'

Далее слог становился еще витиеватее:

'Увы, здесь, в окружении личностей, озабоченных своими мелочными интересами, найти отдохновение практически невозможно. Для того чтобы смириться с болью утраты и отпустить ушедшего, необходимо уединение, тишина и участливый взгляд понимающего Вас человека...'

'Когда Вы почувствуете рядом верное плечо, Ваше истерзанное сердце обретет покой, а угнетенный дух воспарит над суетой бренного мира...'

Потом шло долгое и витиеватое описание испытываемых ими чувств, а в последних строках своих творений обе соискательницы монаршего тела спускались с небес на землю и довольно откровенно описывали желаемое:

'Представьте себе ночь... Открытое настежь окно... Тусклый свет мерной свечи, отражающийся в забытом на столешнице кубке с вином... Глаза, в которых — Вы... Одно дыхание на двоих... Нежные прикосновения, дарующие негу... Тихий шепот... Безумную, всепоглощающую страсть... Кивните — и я, живущая Вами, ускользну из этого зала туда, где мы найдем истинное счастье...'

'Мои покои — средоточие уюта... В них Вы сможете на некоторое время забыть про гнетущую вас ответственность и ощутить себя Мужчиной... Вы и я... Вдвоем... До самого утра... Единение сердец, душ и тел, которым нужны не слова, а Вечность...'

Естественно, кивать первой или ломиться в покои второй Неддар не собирался. Как, впрочем, и заглядываться на прелести леди Ялины: с трудом дотерпев до начала часа волка, он кивнул церемониймейстеру, дождался, пока тот произнесет положенные слова, вышел из зала и, многозначительно посмотрев на Арзая, пошел в сторону своих покоев...

...Ввалившись в его кабинет, члены Внутреннего Круга, не дожидаясь разрешения, привычно расселись. Что, к удивлению короля, нисколько не смутило барона Дамира, прибывшего последним: жестом приказав слуге, толкавшему его кресло, подвезти его к столу, он скрестил руки на груди и заинтересованно посмотрел на сюзерена.

Тянуть время не было ни сил, не желания, поэтому Неддар взглядом приказал слуге выйти в коридор и мрачно вздохнул:

— Грасса нет. И уже никогда не будет. Смириться с этим трудно, но такова жизнь. Увы, с его уходом я потерял не только наставника и друга, но и человека, благодаря деятельности которого Вейнар до сих пор не попал под пяту Ордена Вседержителя...

Услышав об Ордене, Кейвази чуть заметно приподнял бровь, потом хмыкнул и... кивнул.

'Не дурак...' — удовлетворенно подумал Латирдан, достал из ящика стола свиток и, не разворачивая, пододвинул его к барону:

— Я бы хотел, чтобы вы приняли должность королевского казначея...

Говорить о своей немощности Дамир не стал. Радоваться — тоже: кинул взгляд на графа Генора, поскреб подбородок и усмехнулся:

— Раз его светлость здесь, значит, он не в опале. Что, первый министр?

— Угу...

— Не завидую. Себе, впрочем, тоже...

'Он знает, что такое ответственность. И умеет зарабатывать деньги...' — вспомнив слова графа Рендалла, сказанные о бароне Кейвази, Неддар поиграл желваками и заставил себя выбросить мысли о Грассе из головы:

— Вейнар — в состоянии необъявленной войны. Война — это траты, подчас большие...

— Я понимаю, сир! Поэтому постараюсь вникнуть в дела как можно быстрее...

— Замечательно... — кивнул король и взглядом приказал Арзаю говорить.

— Сначала — новости: слухи о покушении на главу Ордена подтвердились. Увы, брат Ансельм не только выжил и удержал власть, но и умудрился ее укрепить!

— Жаль... — буркнул Упрямец. — Без него было бы проще...

— Это еще не все... — пропустив его слова мимо ушей, продолжил глава Тайной службы. — Монахи, перепуганные начавшимися чистками, активизировались везде, где только можно. Вокруг Обителей Вседержителя началось какое-то нездоровое шебуршание. Братья во Свете мечутся, как красноперка на жаровне, и явно к чему-то готовятся...

— Может, это попытка показать свою нужность? — неуверенно поинтересовался граф Генор.

— А если нет? — спросил король.

Новоявленный первый министр пожал плечами и криво усмехнулся:

— Значит, будем воевать. Кое-что для этого я уже сделал: братья-клинки, тайно вступившие в Гильдию Охранников, разбросаны по разным отрядам. К каждому из них приставлен соглядатай. Их десятников опекают по два человека. Сотника — трое. Далее, все Обители — под постоянным наблюдением. Гарнизоны городов, в которых они есть, усилены десятком-другим хейсаров. Колодцы, городские ворота и продуктовые склады взяты под усиленную охрану, а на дороги, граничащие с Омманом, высланы патрули...

— Почему с Омманом? — спросил Латирдан.

— Боюсь, про его пограничный конфликт с Белогорьем можно забыть: Диренталь пытается договориться. Говорят, что в письме своему послу в Белогорье он приказал предложить Седрику в качестве компенсации за причиненный Бальдром ущерб жизни двух сотен своих солдат. А за выкуп сына — Флит!