Монастырь-2: ловушка для ангела

Немного насытившись и посидев в горячей воде с травами, которые добавила, наверняка, заботливая матушка Кармелита, герцог завернулся в большой полотняный отрез, чтобы немного обсохнуть. Ваоло уже наслаждался вином за столом, глядя на разыгравшуюся бурю за окном. Затем помог юноше подготовиться ко сну, а сам продолжил свой богатый одинокий банкет, надеясь, что Луис скоро заснет.

Но все вышло как раз наоборот — отключился палач. А герцог, которого мучили дурные мысли, оделся и покинул свои покои. Он бродил по коридорам, изредка встречая слуг и, сам того не понимая, приближаясь к крылу Фернандо. Мысли в голове практически и не было, только боль гнездилась в области груди. Луис хотел извиниться за свое поведение, но опасался, что его дурной язык опять что-то взболтнет не то. Поколебавшись около десяти минут и вызывая все больше подозрений у гвардейцев, юноша направился к дверям и попросил передать, что хочет видеть короля. Зачем в такой поздний час? Затем, чтобы... просто потому, что любит.

Практически сразу герцога впустили. В комнате стояла тьма, разгонявшаяся только двумя горящими свечами на столе. Фернандо сидел за этим столом и рассматривал портреты, сложенные из разорванных листов. Когда дверь открылась, он поднял голову и грустно улыбнулся:

— Здравствуй, Луис.

За окном сверкнула ветвистая молния и раздались раскаты грома.

Юноша вскинул брови и вспомнил, что днем, кажется, порвал с десяток рисунков. Он так занервничал, что на мгновенье забылся и подлетел посмотреть, те ли это работы. Да, те, что были сделаны прошлой ночью.

Поймав темный взгляд, герцог опустил голову.

— Прости меня за все, — забормотал под нос.

Фернандо взял ладонь юноши, поцеловал и приложил к щеке. Хотелось сказать много всего, спросить тоже, но в ушах стоял яростный крик мальчика: "Не буду я на твои дурацкие вопросы отвечать!" и "Он не слышит", сказанное кормилицей.

— Совсем за все? Даже за то, что есть? — король опять грустно улыбнулся и потерся щекой о тонкие пальцы.

— Да, я сорвался. Я говорил плохо. Я так дурно поступил. Ты не заслуживаешь моих истерик. Ты столько делаешь, а все порчу... — герцог потянулся погладить Фернандо. Его лицо было таким уставшим и изнуренным. — Я люблю тебя, — сказал просто.

Вместо ответа мужчина просто притянул Луиса к себе, усадив на колени, и поцеловал — легко, нежно, трепетно, как величайшую драгоценность своей жизни. На столе трепетали, плясали огни свечей, отбрасывая странные тени, превращая лица в причудливые странные маски. Глухую тишину комнаты разбавляло только тихое потрескивание дров в камине, барабанная дробь капель дождя и вой ветра за окном.

Герцог обвил руками шею, с трепетом пробежал по линии позвоночника, отвечая на ласку. Только сейчас он осознал, как скучал, как безумно по нему скучал.

— Я с Кристианом совсем поссорился, — шепнул и всхлипнул. — Он больше не хочет со мной говорить. Прости меня, прости, пожалуйста, — губы покрывали поцелуями лицо Фернандо, говоря больше слов об отчаянии.

— Ну что ты, маленький, он хочет. Только не знает, как, — Фернандо прижал к себе мальчика как можно крепче. — Просто мы все запутались. Сильно запутались. Знаешь, милый, — король поцеловал мальчика в макушку и на мгновение зарылся в его волосы, вдыхая запах и кляня все на свете, за то, что так безумно странно у них троих получается постоянно делать причинять боль друг другу. — Просто когда человеку больно, он старается избавиться от нее, перекидывая ее другому. Он делает больно тому, кто ему нанес душевную рану. Видимо, мы тебе делаем больно, раз в ответ ранишь нас. И в ответ ты опять получаешь от нас боль. Порочный круг. Я бы с радостью его разорвал, но я не знаю, чем именно мы тебе делаем больно. Все мои догадки зачастую ничего не стоят, и даже ложны, что причиняет тебе дополнительную боль. Мне так хочется, чтобы ты сам сказал, чтобы сердце не заходилось в страхе — правильно ли я понял или нет.

Фернандо просто говорил — без обвинения, без попытки что-то доказать, показать или заставить сделать что-то. Он очень надеялся, что Луис в этот раз не воспримет как укор, не спрячет в свою раковину и удастся хоть что-то выяснить.

— Я не могу сказать... — юноша положил голову на плечо короля. — Когда я говорю, то все оборачивается не так, как я думаю, как чувствую. Вы оба мне нужны, я душу без вас теряю. Ты — моя уютная тьма. Он — жаркое солнце. Но теперь в темноте было холодно, а... солнце обжигало, — губы прикоснулись к шее, щекоча и одновременно лаская. — Утром я хотел помириться с Кристианом, а получилось, что поссорился еще сильнее. Он думает, что эгоистичный и самовлюбленный...

— Маленький, пока ты молчишь, все и так становится все хуже и хуже. Может быть, ты попробуешь еще раз сказать? Для начала мне про меня? — Фернандо ласково прижимал мальчика, а тело и дьявол начинали реагировать на присутствие желанного, любимого.

— Я не знаю. То есть я знаю... Я злился так глупо, — начал Луис дрожащим голосом, прижимаясь к мужчине плотнее, как будто тот сейчас встанет и уйдет навсегда. — Кармелита сказала, что ты замкнут, что ты, как сталь... Я ранился много раз. Я никогда бы не стал тебя упрекать за Альваро Феллучи. Я даже имени не знал... Я принял бы все, как ты скажешь...

Король с облегчением вздохнул. Что ж, начало положено.

— Знаешь, мальчик мой, ты один из немногих, которые имеют право спрашивать, требовать и упрекать. И я не оттолкну и отвечу. Запомни это, милый. Ты меня ранишь как раз тем, что не спрашиваешь, все в себе хранишь. Пообещай не делать так, хорошо? Обещаешь? — Фернандо ласково поцеловал Луиса в висок.

— Да, но я не был уверен. Я только чувствовал. Кристиан сказал, что... ты завел себе другого. Мне стало очень больно. Так больно, что не хватало сил. И тут ты приехал — в ярости, требовал от меня ответа... — юноша помолчал, не решаясь признаться, что пытка в домике у моря предназначалась не для него. — Тогда... тогда в домике я не тебя собирался наказать. Кристиан обидел меня.

Бешенство полыхнуло в теле короля — не был уверен? Кристиан сказал? Но Легрэ уверял, что Луис сам знал... И наказать... Неужели мальчик не понимает, что наказывать фактически ни за что нельзя? Фернандо силой заставил себя расслабить мышцы и чуть разжать руки — слишком сильно он стиснул юношу. Потеревшись щекой о серебристые волосы, он попросил:

— Расскажи мне, милый.

— Он пришел и пригласил меня уехать, — темный зверь сжимал Луиса крепче, и от этого в ноги потекла слабость и страх. Нельзя говорить... — Фернандо, я не уверен, что должен это говорить... Ты будешь сердиться... Прошу тебя...

— Милый, ты же обещал рассказывать, если что-то не так. Пожалуйста, расскажи, не рань меня еще сильнее, — король опять легко поцеловал мальчика в волосы. Желание будоражило кровь все сильнее. Запах Луиса пьянил. Хотелось приказать подать подогретого вина со специями, пить с ним и Кристианом из одного бокала под завывание бешенства бури, а потом... Ничего этого не будет, если не разрешить ситуацию. — Расскажи.

Луис нервно затеребил обшитую мелким бисером пуговицу на рукаве Фернандо. Решительность его таяла, сердце стало биться слишком часто.

— Я вышел в сад. Я написал эту дурацкую записку, что мы уедем на несколько дней. Мне не нравилось, что я сижу взаперти. Хотелось просто прогуляться. Не думать, что я продолжаю быть пленником. Я уже тогда поступил глупо — ты ведь предупреждал, что переговоры с посланниками Папы не закончились, и все равно... согласился. А в саду меня схватили двое. Они меня две недели куда-то тащили... Я даже не знал, что думать. Говорили, что пираты... — герцог нахмурился. — А это Легрэ так пошутил. То есть и не пошутил вовсе. Он с дружком своим договорился. Тот меня постоянно трогал, склонял к спальне... — дрожь пробежала по телу. — Я не сразу понял, что это игры Кристиана. Он... он сказал мне, что я под любого готов лечь, когда опоил в очередной раз. Я в домике за это хотел его наказать. — Луис выдохнул, в глазах потемнело от волнения. — И еще про Альваро Феллучи... перед самым отъездом я заметил на тебе царапины и волосы... Я... не знал, Фернандо. Мог предполагать, догадываться, но не посмел бы тебя обвинять.

Король опять покрепче прижал к себе юношу и запустил руку в его волосы.

— Ты же понимаешь, что он так сказал, потому что ему нужно было сыграть насилие? Что он так не думает? Понимаешь?

— Нет, — герцог сглотнул свое недоверие. — Так не развлекают, Фернандо. Так ненавидят, презирают, так хотят растоптать.

— Нет, мой мальчик. Кристиан просто был уверен, что тебе это понравится. Он ошибся. Он тебя любит и не может без тебя, как и я, — мужчина тихо ласкал волосы Луиса. — Мы постоянно друг в друге ошибаемся, потому что молчим. Ты молчишь, Кристиан молчит, я молчу. Я думал, ты не знаешь про Альваро Феллучи, я думал, что Кристиана это не волнует. Я веду дела так, как привык, в том числе и таким образом. Если бы я знал, что ты в курсе и тебе от этого больно, я бы придумал что-нибудь другое.

— Я понимаю, — юноша стал ласкаться к Фернандо, чувствуя, как привыкает к его объятиям вновь. Там, в темноте, быть одному было страшно — с тенями, с сомнениями, с прошлым. — Я люблю Кристиана. Он зря проверял меня. Он мне не верит, понимаешь? Он хотел, чтобы я сдался в обмен на его жизнь... — Луис спрятал лицо в плечо короля и тихо засопел. — А теперь, теперь прогнал...

— Не прогнал, милый. Он просто запутался и не знает, как вам общаться. Луис, тебя же наверняка учили примерять на себя интересы другого человека, дипломату это полезно. Учили? — Фернандо боялся поверить, что мальчик начал выбираться из раковины, в которую добровольно заточил себя в последнее время. Пока была борьба, пока была битва за них и за жизнь, Луис что-то делал, пусть зачастую наивно и нелепо, но действовал, шел вперед и к ним. А после приезда в замок, похоже, постепенно превращался в того, кем хотел его видеть Ксанте — забитое, полностью подчиняющееся существо. Забавная, воспитанная зверушка. А может, и не так. Король про себя чуть вздохнул — каждый шаг как по канату над пропастью.

— Я устал догадываться о его желаниях. Мне страшно смотреть и в твои. Я думаю, что не тот, кого ты и Кристиан хотели бы видеть рядом. Всего лишь страсть, желание подчинить? — недолгое молчание. — Неизбежно приходит время для того, чтобы выбирать. Я выбрал доверие, но вместо него получил лишь иллюзию. Когда ты в той комнате разозлился на мою выходку с тавро, ты ведь не догадывался, что я не коснусь твоей кожи. Лишь чуточку обожгу. Ты предположил худшее. Вы оба предполагаете то, что хотите видеть. Но при этом желаете, чтобы я надел ваши шкуры.

— Иллюзию... — повторил Фернандо. — Скажи мне, милый, что значит доверие для тебя? Я боюсь, мы опять можем неправильно понять друг друга.

— Даже не могу объяснить точно, но я бы не позволил себе вмешать в нашу кровать кого-то чужого. Я бы никогда не стал шантажировать своей жизнью Кристиана, вынуждая совершить его подлость.

— У меня нет любовников, кроме вас. Альваро Феллучи — не любовник. Луис, я всю сознательную жизнь вел себя определенным образом. Вы вошли в нее внезапно, изменили, и я стараюсь вас оберегать так, как привык. Я не знал, что это вас затронет. Ты это не приемлешь — этого больше не будет. Про тавро... Мальчик мой, для меня это одно — инквизиция. В чьих бы руках не был прут, тавро, не важно — я не могу уйти от прошлого. И я на тот момент вообще не понимал, почему ты так ко мне отнесся. Вы пропали на месяц, я с ума сходил от беспокойства, а по приезде совсем голову потерял от вашего поведения — что Кристиана, что твоего, — по телу прокатилась невольная дрожь отвратительных воспоминаний. — Мальчик мой, ты сам сказал — устал догадываться. Откуда ты знаешь, о чем именно думает Кристиан? О чем думаю я? Догадки — они ведь могут быть неверными. Спрашивай нас, милый, спрашивай.

— Он утверждал, что развлечь. Но, Фернандо, разве Кристиан мне доверяет? Он больше доверял другу, которому меня отдал. Что, если бы тот его предал? — губы юноши задрожали. — Нет... это была проверка — стану ли я спать с другим.

— Мальчик мой, значит, ты не доверяешь Кристиану? — король погладил Луиса по голове.

— И при этом люблю... Так глупо и... не могу без него, без тебя... Я не знаю, что делать.

— Знаешь, милый, остается только одно — стиснуть зубы и решить, что веришь. Без доверия любви не будет. На любые сомнения нужно говорить себе: "Я верю". И если больно или что-то не приемлешь — говорить. И, милый, ты уверен, что доверял Кристиану до того, как он устроил похищение? Это очень важно.

— Да, всем сердцем верил, — кивнул юноша. — Я даже не мог подумать, что так случиться, я был готов к любым его играм, к боли, но не к этому.

— Кристиан доверял тебе, Кристиан доверял своему другу — он был уверен, что ничего с тобой не будет. Он был уверен, что с тобой ничего не сделают, — Фернандо вздохнул. — Игра получилась очень жестокая, такая, что разбила сердце и тебе, и ему. Такая, что вы оба сейчас страдаете. Кристиан виноват, что неправильно тебя оценил, понял. Но, мальчик мой, ты тоже внес свою лепту — ты же раньше никогда не говорил ему, что тебе не нравятся его жестокие игры. Никогда не бывает ситуации, где был бы виноват кто-то один — свой вклад вносят все, действием ли, бездействием, но вносят все.

Король прижал к себе мальчика.

— И сердце сейчас болит у всех.

— Мне нравятся игры, — возмущенно завозился на коленях Луис, встрепенулся, словно пробуждаясь. — Зачем он вмешал этого Артура? Зачем он отдал разбойникам? Он доверяет проходимцам? Наемникам?

— Тебе нравится страх? — спросил в ответ Фернандо.

— С тобой? С Кристианом? Да... Ты станешь убеждать, что наемники тоже ничего бы мне не сделали? — юноша вскинул на короля напряженные глаза.

Король некоторое время смотрел на Луиса, а потом мягко сказал:

— Может быть лучше спросить у Кристиана?

Герцог медлил с ответом. Он так хотел обнять Легрэ, так хотел оказаться в его объятиях. Хотел, чтобы они помирились, чтобы все вернулось...

— Он не захочет. Он сказал, что все кончено.

— Ты хочешь спросить? — мягко спросил Фернандо.

— Он сегодня со мной... — Луис задышал тяжело и взволнованно. — Я не смогу. Он сказал, что все кончено.

— А сам ты хочешь? Скажи себе честно, — также мягко продолжил король.

— Я просто хочу, чтобы он не уходил. Он воспринимает мои слова как угрозу, как обвинение. Я пытаюсь говорить, пытаюсь сказать... Фернандо, ты ведь знал про нашу поездку? Он тебе сказал... иначе ты бы... Ты знал.

— Да, мы поговорили сегодня. Поэтому я и спрашиваю сейчас — ты с ним хочешь обсудить все до конца?

— Нам незачем говорить. Он уже все сказал, — Луис дернулся и встал с колен короля. — Прошу разрешить, ваше величество, мне отбыть в Александрию. Я решил стать монахом.

— Значит, меня ты тоже не любишь? — Фернандо опустил глаза и устало потер лоб. — Попрощаться с Кристианом хочешь?

— Нет, я люблю тебя, — вздохнул Луис растерянно. В нем боролось слишком много эмоций и чувств.