Шаровая молния

Увольнение с работы было возможно после месячной отработки, но не ранее чем через полгода после поступления на работу. За исключением случаев, когда это делалось для выполнения государственных, общественных (профсоюзы) или партийных обязанностей. За это время руководство предприятия должно было подобрать замену увольняющемуся. Мелкие кражи, которыми займутся 'летуны', наказывались лишением премии, карточек и штрафами в десятикратном размере от стоимости спёртого. Последующие кражи в течение года суммировались, и после превышения общей суммы 'границы', за которой следовало уголовное наказание, дело передавалось в суд. Разумеется, никакими льготами и профсоюзными благами прогульщики, 'летуны' и воришки в течение последующего года пользоваться не могли.

Помня позднесоветские времена, когда сапожник оказывался без сапог, а работникам за продукцией их завода или фабрики приходилось ездить в другие города, предлагал Николай и разрешить им раз в три месяца покупать готовую продукцию, полуфабрикаты или неликвиды непосредственно у предприятия. На сумму, не превышающую половину их месячной зарплаты.

Второй блок 'революционных', как сыронизировал Берия, предложений Демьянова касался уголовников-рецидивистов. 'В силу антисоциального характера своей деятельности они не могут считаться социально-близкими элементами', — писал он в докладной записке. Бороться с уголовщиной он предлагал очень жёстко. Повторное осуждение по преступлениям против собственности, жизни и здоровья должно автоматически добавлять к сроку три года. Третье — пять лет строгого режима. Четвёртое гарантировало 'высшую меру социальной защиты' без разницы, на какой срок 'тянуло' последнее преступление.

Приведя в пример движение АУЕ, 'громыхавшее' в конце 2010-х, он предлагал приравнять к контрреволюционным преступлениям вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность и пропаганду 'уголовной романтики'. Включая публичное исполнение уголовных песен, кроме случаев, когда они являлись атрибутом создания атмосферы в художественных произведениях. Таким 'пропагандистам' и 'агитаторам' предполагалась прямая дорога на урановые рудники, разработка которых начиналась в Средней Азии. Как и 'законникам', которым после троекратного отказа от работ предлагался выбор между 'вышкой' и 'четвертаком' на этих самых рудниках.

Кстати, про уран. За несколько дней до переезда на новую квартиру к Николаю пришёл Курчатов и долго расспрашивал его о мерах безопасности при работе с урановой рудой, а также условиям перегрузки с морского транспорта и перевозки по железной дороге и хранения большого количества этой руды.

— Насколько большого? — поинтересовался между делом Демьянов.

— Несколько тысяч тонн.

Понятно. Значит, конголезская руда для нужд Манхеттенского проекта генералу Гровзу не достанется.

43

По назначениям на вакансии начальников отделов ОПБ пришлось снова встречаться со Сталиным. На этот раз в его кремлёвском кабинете, но опять поздно ночью.

Впечатления? Словно в кино попал, настолько привычна по кинофильмам была обстановка кабинета. Правда, в отличие от кино, освещение оказалось не столь ярким.

— Мы вывали вас, чтобы обсудить ваши кандидатуры на должности руководителей направлений деятельности ОПБ-100, — в уже ставшей привычной Николаю манере говорить о себе во множественном числе, объявил вождь.

— Задача оказалась очень сложная, — начал Демьянов, но хозяин кабинета тут же его недовольно оборвал.

— А никто вам лёгкой жизни и не обещал. Конкретнее, пожалуйста.

— Простите, товарищ Сталин, но я не жалуюсь, а пытаюсь объяснить, что при подборе кандидатур приходилось руководствоваться ещё и принципом 'не навреди'. А если уж и вредить, то с минимальным отрицательным эффектом.

— В каком смысле 'вредить'?

— К примеру, идеальным, на мой взгляд, руководителем отдела, отвечающего за развитие авиации, был бы товарищ Смушкевич. Тем более, в известной мне истории на посту главкома ВВС он пробудет недолго, а потом и вовсе будет... репрессирован. Но во время предстоящей войны с Финляндией он принесёт немало пользы. Много больше, чем мог бы принести его преемник.

— За что репрессирован? — ещё больше нахмурился Иосиф Виссарионович.

— Официально — за принятие на вооружение не очень надёжного авиадвигателя М-63. Поступило, знаете ли, на ваше имя такое письмо от доброхота. Неофициально — за то, что открыто придерживался мнения о том, что война с Германией неизбежно, а также за мнение, что советская авиация на данный момент — не лучшая в мире.

Лицо вождя, казалось, совсем не изменилось, но грузинский акцент стал заметно сильнее, что значило: он взволнован или разозлён.

— Вы хотите сказать, что в этом он прав?

— С двигателем — да, он допустил ошибку, пойдя на поводу у товарища Кагановича, решившего, что пора отказаться от М-62 в пользу более нового мотора. А 'устареввший', между прочим, прекрасно служил и в XXI веке. По поводу войны с Германией — абсолютно прав. По поводу лучшей в мире авиации... Она была такой ещё три-четыре года назад, товарищ Сталин. Но мировая техническая мысль не стоит на месте, и сегодня наши И-16 и И-153, не говоря уже о тяжёлых самолётах, отстают от немецких, английских и американских. Но, насколько я понимаю, товарищ Смушкевич хотел этим не оскорбить советскую авиацию, а добиться того, чтобы она вернула пальму первенства. И не просто критиковал, но и предлагал, как этого добиться. Правильно предлагал. Но из-за его отстранения, недобросовестной конкуренции в среде авиаконструкторов и, простите ещё раз, ошибок его преемника, было упущено время.

Поэтому я посчитал, что говорить об использовании товарища Смушкевича в ОПБ-100 было бы больши́м вредом, и я предлагаю вместо него кандидатуру лётчика Арсения Ворожейкина, отличившегося в боях на Халхин-Голе. В известной мне истории он стал дважды Героем Советского Союза, одним из наиболее результативных воздушных бойцов, сбив 52 самолёта противника, а в 1957 году дослужился до генерал-майора авиации. Умный, думающий пилот, прекрасно понимающий проблемы авиации. Его назначение в ОПБ — тоже вред, но намного меньший, чем если бы это был Смушкевич.

Сталин кивнул.

— Разумный подход. Тем более, одного дважды Героя мы, благодаря вам спасли.

Он кивнул Берии, и тот сообщил:

— Ваше предупреждение о судьбе Грицевца сбылось не совсем так, как вы говорили. Мы настояли на том, чтобы он ехал на место новой службы на поезде. Но погиб лётчик, перегонявший его самолёт. Тоже при посадке на аэродром, с которого взлетал другой истребитель.

— Жаль, что не удалось спасти товарища Чкалова, — нахмурился Иосиф Виссарионович. — И мы не настояли на отмене того полёта, и он никого не хотел слушать. Но давайте продолжим.

— Если говорить об отделе автотранспорта и бронетехники, то я предлагаю конструктора Т-34 Михаила Кошкина. Тоже из соображений 'не навреди'.

— Объясните.

— В известной мне истории товарищ Кошкин сильно простудился и заболел при испытаниях танка: он лично возглавил зимний пробег машин из Харькова в Москву и обратно, так ка не успевали 'накрутить' необходимые 3000 километров пробега для принятия танка на вооружение. Пневмония, удаление лёгкого и смерть в сентябре 1940 года. Но его заместитель товарищ Морозов оказался на высоте и стал конструктором всех последующих модификаций Т-34, машин на его базе, а также очень многих послевоенных танков. Действительно лучших в мире танков, товарищ Сталин.

Николай налил из графина воды.

— Я уж думал, вы предложите начальника Управления авто-бронетехники Павлова.

— Нет, товарищ Сталин. На этом месте он, простите за каламбур, именно на своём месте. В отличие от должности командующего Западным особым военным округом.

— Продолжайте, — снова нахмурившись, качнул зажатой в руке трубкой Иосиф Виссарионович.

— Отдел стрелкового и артиллерийского вооружения, я считаю, может возглавить военинженер Судаев, конструктор пистолета-пулемёта. Он же в настоящее время занимается зенитным орудием, так что артиллерии тоже не чужд. И тоже в выборе я исходил из того, что его назначение не принесёт большого вреда. В моём мире товарищ Судаев больше ничего эпохального создать не успел, кроме модернизации своего пистолета-пулемёта, поскольку в 1946 году умер от язвы желудка. Видимо, сказалось то, что работал он над своим оружием в блокадном Ленинграде и голодал.

Отделом, занимающимся ракетной тематикой, я бы озадачил нынешнего старшего помощника начальника отделения Артиллерийского управления военинженера Аборенкова Василия Васильевича. Как грамотного специалиста и энтузиаста ракетного оружия, сумевшего доказать свою эффективность в деле создания реактивных установок залпового огня.

— Почему не конструкторов, о которых вы писали? Как их? Королёв, Глушко, Черток, Исаев...

— Как раз, исходя из принципа 'не навреди'. Все они — личности, великолепные специалисты, и очень болезненно воспринимают чужое лидерство. Кроме того, у некоторых, как у Королёва с Глушко, очень непростые отношения. Поэтому именно в данном случае нужен кто-то вроде арбитра. Кроме того, именно в этом направлении мне придётся консультировать наших научных гениев особенно 'плотно': я всё-таки ракетчик по первому образованию.

И снова Сталин делает какие-то пометки в блокноте.

— Руководитель отдела, занимающегося урановым проектом, пока может стать товарищ Курчатов.

— Пока?

— Да, товарищ Сталин. Пока речь идёт преимущественно о теоретических вопросах. Как только всё перейдёт в практическую плоскость, необходимо будет создавать отдельную структуру, уже не относящуюся к ОПБ-100, и с практическими делами, насколько я помню, прекрасно справился нынешний глава Норильского металлургического комбината и Норильлага товарищ Завенягин.

Тут уже пришла пора удивляться наркому внутренних дел. Но что-то сказать против он не посмел.

— На должности начальника отдела, отвечающего за общепромышленное развитие, я хотел бы видеть директора ленинградского завода 'Большевик' товарища Устинова. Хотя бы до начала войны с Германией. А потом он очень пригодится в деле эвакуации промышленности на Урал и в Сибирь. Как блестящий организатор этого сложнейшего дела.

— Не маловата ли должность для целого директора крупного завода? — усмехнулся вождь.

— Возможно, и маловата. Но я исхожу из принципа: хочешь двугорбого верблюда — проси трёхгорбого.

— Да, да. Глядишь, на одногорбого и расщедрятся, — усмехнулся в усы Сталин. — Осталось три отдела?

— Так точно. И если отдел агитации я поручил бы писателю Евгению Петрову, а аналитический взвалил бы на себя, то кандидатуры руководителя подразделения, которое занималось бы чисто военными вопросами, у меня, извините, нет, товарищ Сталин. Будущие хорошие военачальники вам нужны будут на фронте, а плохие...

Он развёл руками.

Вождь поморщился и взял телефонную трубку.

— Комдив Рокоссовский прибыл? Пусть войдёт.

44

Всю дорогу до дома Берия пилил Николая за плохую подготовку к визиту в Кремль. Мол, мог бы и наркому сказать, что не решил вопрос с руководителем 'военного' отдела. Отгавкиваться и нельзя было, и не хотелось. Просто из-за навалившейся сумасшедшей усталости: умел, умел Сталин заставить людей любую работу делать с полной самоотдачей. Вот и пришлось сидеть в машине с понуро опущенной головой.

Зато дома...

Кира не спала. Вопросов тоже не задавала.

— Мама через неделю приезжает. Сегодня телеграмму принесли...

Мдя, тёща норовит помочь дочери в последние дни беременности, а Николаю и это не в радость. Слишком уж недоволен был Лаврентий Павлович, хоть в итоге и вышло всё довольно неплохо: Рокоссовский не только одобрил предложения Демьянова по реформированию системы боевой подготовки и координации действий подразделениями, но и подсказал имя человека, который бы помог довести эти предложения 'до ума'. Вот только особой необходимости в этом Сталин пока не видел. Проявлял интерес, внимательно слушал, задавал уточняющие вопросы, делал какие-то пометки, но, как бы точнее выразиться, без особого энтузиазма. Впереди была 'лёгкая победа над слабой Финляндией', и в настроении вождя откровенно сквозило: 'чем бы великовозрастные дитятки Демьянов с Рокоссовским ни тешились, лишь бы всерьёз в процесс подготовки к войне не вмешивались'.

Причину такой самоуверенности невольно подсказал Берия, грызя по дороге из Кремля: не было достоверных данных у советской разведки о линии Маннергейма! О постройке нескольких мощных дотов знали, а вот о том, что это целая система мощнейших оборонительных укреплений, даже не предполагали. Вот и бухтел нарком, грозясь 'настучать по шапке' Николаю ещё и за то, что он вводит в заблуждение советское руководство.

Положительный сухой остаток из обсуждения реформ с приглашённым Рокоссовским — удалось убедить Сталина в необходимости срочно развёртывать массовое производство раций. Константин Константинович тоже подчеркнул безобразное состояние связи между подразделениями, а также чрезвычайную уязвимость проводных линий и посыльных во время похода в Западную Украину и Западную Белоруссию и при боестолкновениях с остатками польских войск.

— При засылке достаточно большого количества диверсионных групп противника в наш тыл возникает высокая вероятность полной потери управления войсками.

Спасибо за эти слова, товарищ комдив! Именно их Николай и хотел услышать в вашем докладе. И именно это произошло в первые дни войны в его мире. Теперь, возможно, что-то изменится к лучшему. Особенно — если учесть прозвучавший буквально через несколько дней призыв 'комсомольского босса' Николая Михайлова к освоению молодёжью радиосвязи.

Тем временем, безрезультатно закончился уже второй этап советско-финских переговоров и прошёл парад 7 ноября, к охране правопорядка на котором чекисты из ОПБ-100 уже не привлекались. Но 'дежурили на телефоне' дома (те, у кого на квартирах телефоны имелись). В случае с Демьяновым — он строчил очередную докладную записку. На этот раз — о перспективных разработках в области авиационного моторостроения. Ну, задела, задела Сталина тема наметившегося отставания в авиации.

А на следующий день к вечеру пришло сообщение о покушении на Гитлера в Мюнхене, и Николая 'выдернули' к наркому.

— Вы знали об этом?

— Да, товарищ Берия.

— И ничего о нём не сообщали?

— Извините, товарищ народный комиссар, но я помнил только сам факт этого покушения и некоторые его обстоятельства, но не его точную дату. Помнил, что ещё до нападения на СССР, и всё.

— Какие обстоятельства?

— Если мне не изменяет память, покушавшийся был столяром, который самостоятельно установил мину с часовым механизмом в колонне, возле которой Гитлер всегда выступал на встречах с ветеранами 'Пивного путча'. Якобы самостоятельно раздобыл взрывчатку, работал по ночам, а на день маскировал следы своей работы. Установил мину, часовой механизм и сбежал из города с намерением скрыться в Швейцарии.

— Но в Берлине говорят о причастности к этому британской разведки.