Пламя юных сердец

Курской станицы Ставропольского края.

Там мы пробыли до конца осени, и немцы перед отступлением всех подростков перевели в

старую кошару в степи. Мы были голодные уже постоянно, босые, оборванные и совершенно не знали,

что с нами будет дальше.

Туда же к нам посадили нескольких пленных солдат-десантников, попавших в плен во время

удачной нашей спецоперации — не повезло ребятам. Именно они и помогли нам, мальчишкам, бежать,

отвлекли на себя охрану. И мы больше ста километров пробирались по балкам и вдоль каналов — в конце

концов добрались до родных мест. А о тех четверых ребятах-десантниках я ничего с тех пор так и не

смог узнать…

Родную нашу станицу к этому времени, оказывается, уже освободили. Правда немцы перед

отступлением убили очень много людей, зачастую просто по первому подозрению в чѐм-то

«антинемецком». Но бои шли всѐ равно недалеко — почти два месяца наши выбивали немецкие войска с

мощнейшего укрепрайона в Песчаной Балке. А мы, как только стаял снег, начали под руководством двух

инструкторов, которых оставили войска, разминировать поля вокруг. Там погибли мои приятели — Ваня

Кучеренко и Ваня Сорокин, Саша Шатохин, Никита Мокроусов — подорвались насмерть на минах.

Работать на разминировании нас никто не заставлял, все были добровольцы и все понимали, чем

рискуют. Но нужно было пахать, сеять, чтобы не умереть с голоду. Поэтому вопрос о собственной

безопасности сам собой отходил на второй план… Кроме того, по-прежнему чеченские банды

устраивали набеги, усмирили их только прибывшие в 1944 году войска МВД, жѐстко пресѐкшие их разбой.

Рассказывает Виктор Яковлевич Митин

Летом 1941 года, когда мы провожали на фронт отца. Якова Ивановича, мне исполнилось

всего 12 лет. Отец воевал стрелком-радистом, а впоследствии командиром танка Т-34. Погиб в 1944 году

на Украине во время Корсунь-Шевченковской операции по уничтожению окружѐнной группировки

фашистов. Посмертно награждѐн орденом Отечественной войны I степени. Но узнал я об этом только в

1945 году, когда сам вернулся с фронта вместе со старшим братом Александром,

С началом войны Сталиногорская средняя школа № 13, где мы учились, была превращена в

госпиталь. Школьники взяли раненых под свою опеку: постоянно навещали их, писали письма, устраивали

концерты художественной самодеятельности. Слушая рас-сказы участников боев, мы мечтали сами

попасть на войну, чтобы помочь отцам и старшим братьям поскорее изгнать врагов с родной земли.

Несколько раз мы вместе с моим дружком Санькой тайком садились в эшелоны, шедшие на фронт. Но

эти попытки заканчивались тем, что нас высаживали на ближайшей станции и мы пешком по рельсам

возвращались домой.

Очередная попытка оказалась успешной: в воинском эшелоне следовала маршевая рота,

состоявшая из выздоровевших раненых, которых мы навещали в госпитале. С ними мы и добрались

благополучно до линии фронта. Было лето 1943 года.

Определили нас во взвод разведки наблюдателями. По заданию командира мы часами

просиживали в кустах, следя за передвижениями по дороге, или заходили в деревни, чтобы разузнать,

проходили ли здесь немцы и где они находятся. Маленькие, в гражданской одежде, мы ни у кого не

вызывали подозрения.

Такая наша "партизанская" служба продолжалась, пока Красная армия не вступила на землю

Польши. Тогда вышел строгий приказ: всех воспитанников (а их только в нашем полку было 12 человек)

отправить на учѐбу во вновь создаваемые суворовские военные училища. Демобилизовали всех, кроме

меня, которого оставили "на законных" основаниях, записав в красноармейской книжке не 29-й, а 26— й

год рождения.

Теперь я уже стал носить положенную военную форму: шинель самого маленького размера

подрезали, рукава засучили, гимнастѐрку с вытачками на груди, брюки и ботинки взяли из тех, что

присылали для девушек-снайперов. Что касается оружия, то с этим добром проблем не было: в каждом

кармане штанов у меня лежало по малокалиберному трофейному револьверу. Ну, фашист, только

попадись!

Меня зачислили в разведку, а затем перевели в штаб батальона связным. Я был обязан

передавать устные и письменные приказы и распоряжения комбата в нижестоящие подразделения и в

полк. Возложили на меня, тогда четырнадцатилетнего парнишку, и ещѐ одну ответственную и

печальную задачу — ежедневно собирать и передавать в штаб полка сведения о потерях живой силы.

Смерть ходила рядом. Ежедневно гибли не просто статистические бойцы и командиры.

Уходили из жизни семнадцатилетние девушки-снайперы, с которыми только вчера мы вместе прятались

от дождя под одной плащ-палаткой. Прямо на моих руках умер раненый в живот солдат, которого я

помогал дотащить до медсанбата. А однажды, когда мы шли на передний край вместе с помощником

начальника штаба полка и связистом, рядом разорвался крупнокалиберный снаряд. Капитана ранило, а

от связиста мы нашли потом только его пилотку. Меня оглушило. Несколько дней шумело в голове, из

носа и ушей шла кровь, плохо видели глаза...

В пятнадцать лет мне было присвоено первое воинское звание — "ефрейтор". А через

несколько месяцев я получил свою первую награду — медаль "За боевые заслуги". Наша часть отличилась

при взятии города-крепости Познань.

Мы прошагали пешком от Смоленска до самого Берлина. В конце войны участвовали в боях

по завершению окружения немецкой столицы, и здесь вместе с двумя другими бойцами я участвовал в

захвате немецкого штабного обоза. За что был награждѐн медалью "За отвагу". Кроме того, имею три

благодарности от имени Верховного главнокомандующего товарища Сталина. Медали "За взятие

Берлина" и "За победу над Германией" мне были вручены уже по окончании войны.

После демобилизации в 16 лет поступил в Астраханское мореходное училище, которое

готовило судоводителей маломерных морских судов каботажного плавания. Через три года окончил

училище с похвальным листом.

Моих сверстников начали призывать в армию, а мне повестки все не было и не было. Пошѐл в

военкомат, но там мне разъяснили: фронтовой год засчитывается за три, так что у меня уже есть

шесть лет службы. Но я настоял, чтобы меня призвали, и был направлен на Тихоокеанский флот в

дивизию торпедных катеров. Сначала служил рулевым, а затем — командиром рейдового катера. Через

пять лет закончил службу старшиной I статьи, командиром катера-торпедолова.

Вернулся с флотской службы в 1954 году и начал работать монтѐром в Новомосковских

электрических сетях. Без отрыва от производства окончил техникум, а затем институт по

специальности "инженер-электрик".

Витя Митин 2 апреля 1945 года на Одере.

Витя Митин со своими старшими товарищами 20 июня 1945 г. в Берлине перед отправкой в СВУ.

Рассказывает Юрий Дмитриевич Корнилов

В конце августа 1941 года немцы вошли в посѐлок Старая Манукса Мгинского района

Ленинградской области. Четверо ребят 14-16 лет — Николай Лебедев, Евграф Озолиньш и Мельников и

Башаров (имѐн не знаю) — запасшись оружием с мест боѐв, начали по ночам убивать немецких часовых и

патрульных.

Продолжалось это, конечно, недолго. Научить их осторожности было некому, и в конце

концов родня Озолиньша, узнав о деятельности Евграфа и стараясь спасти его, «выговорила» ему жизнь

в обмен на «сдачу» остальных мальчишек.

Схваченных ребят расстреляли. Правда «самому высокому» (видимо, Николаю) в последний

момент удалось бежать. Но о его дальнейшей судьбе также ничего не известно…

Рассказывает В.С.Сазонова

Нельзя не рассказать о Серѐже Алешкове. Серѐжа родился и жил на Украине, в деревне

Грынь. Отец его умер ещѐ до войны. Два старших брата Иван и Андрей ушли на фронт. Он же с мамой и

братом Петей остался дома. Когда к деревне подошли немцы, все жители, способные носить оружие,

ушли в лес к партизанам. Покинули деревню и Серѐжина мама с Петей, а его самого оставили на

попечение соседки, тѐти Насти. Немцы вошли в деревню и сожгли их дома, тогда. Серѐжа с тѐтей

Настей тоже ушли к партизанам. Но партизан кто-то выдал, и немцы их перебили. Убили и маму

Серѐжи, и брата Петю, и тѐтю Настю. Так 6-летний Серѐжа остался совсем один. Несколько дней он

прятался в густых зарослях, питался ягодами и грибами. Фронт приближался, а. силы мальчика таяли.

Он уже не мог вставать. Болела голова, ныли израненные о колючие кусты руки и ноги. Силы вернулись к

мальчику только тогда, когда он увидел бегущих и стреляющих на ходу солдат в краснозвездных касках.

Преодолевая боль, он поднялся и, пошатываясь, пошѐл к ним навстречу. Его забрали солдаты 321-й

дивизии, вылечили, а командир — Воробьѐв Михаил Данилович — усыновил мальчика. Серѐжа был награждѐн

медалью «За боевые заслуги», а в 1944 году стал суворовцем…

Серѐжа Алѐшков — суворовец Тульского училища. 1944 год.

Рассказывает Рогнеда Ивановна Кирик

Об этой истории известно очень мало. Произошла она в период оккупации в г.Пушкин

Ленинградской области. Детдомовские ребята со своей пионервожатой, не успевшие эвакуироваться из

города и жившие на нелегальном положении, сняли в лицейском садике памятник Пушкину, который

собирались уничтожить фашисты — и сумели его захоронить, закопать, чтобы он не был осквернѐн

врагом.

Ничего более об этой истории, кроме самого факта, к сожалению, неизвестно…

Рассказывает Николай Семѐнович Плаксин

В своѐ время было популярно утверждение Альберта Лиханова о том, что те, кто

добровольцами вызывался воевать за Отчизну, вовсе и не добровольцы... Мол, шли или коммунисты, или

те, кто считал, раз всѐ равно не избежать, лучше не ждать повестки, самим проявить инициативу.

«Как не стыдно им так думать о нашем поколении, — возмущению и обиде ветерана не было

предела, — превосходное было поколение».

А как здесь не вспомнить ещѐ и тех, кого любовно называли «сын полка». Эти многие тысячи

мальчишек — тоже ведь добровольцы. С большой теплотой и уважением говорится о них в отцовской

рукописи:

В 42-й Гвардейской Прилукской стрелковой дивизии было несколько ребят, числившихся

сыновьями полков. Война отняла у них, как и у тысяч их сверстников, дом и родных, лишила родительской

заботы и детских радостей. Хлебнув полной мерой горя и невзгод, став очевидцами неслыханной

жестокости гитлеровцев, их детские сердца наполнялись жгучей ненавистью к врагу и недетской

жаждой отмщения. Эти мальчишки всеми правдами и неправдами рвались на фронт, решительно

отказывались от направления их в тыловые детские дома.

Прибившись к какой-либо воинской части, найдя у бойцов внимание, заботу и душевное

тепло, некоторым из них удавалось при определѐнных обстоятельствах стать так называемыми

сыновьями полков. Одним из них был и Владимир Вишневский. Он появился в нашем полку в ноябре 1943

года, когда мы сражались на Киевско-Житомирском шоссе. В один из редких часов затишья я впервые

увидел его среди бойцов артиллерийской батареи. Худой, маленького роста, на вид лет одиннадцати-

двенадцати, он был одет в старую ватную телогрейку, подпоясанную верѐвкой. Артиллеристы весело с

ним переговаривались. Подойдя к ним, я спросил одного из них:

—

Кто этот мальчик?

—

Говорит, что прибыл к нам на пополнение, хочет вместе с нами воевать с

фашистами, — улыбаясь, ответил молодой артиллерист.

—

А не рано ли ему воевать?

—

Нет, не рано! — поспешно воскликнул мальчик. — Мне уже много лет, я могу воевать!

—

А сколько же тебе годков?

—

пятнадцать, — сказал он и тут же спохватился, — нет, нет, мне уже шестнадцать,

почти семнадцать.

—

Так сколько же тебе лет, парень, скажи честно, — повторил я ему свой вопрос.

—

Ну, если честно, то пошѐл четырнадцатый, — нехотя признался он,

—

Как тебя зовут, где твой дом?

—

Зовут меня Владимир Вишневский. Я из села Ситняки Макаровского района, в

пятнадцати километрах отсюда.

—

Вот что, Володя, — сказал я ему, — ты ещѐ ребѐнок, тебе надо учиться в школе, а не

воевать на фронте. Возвращайся домой.

Он воспринял моѐ предложение с большим огорчением и стал с дрожью в голосе просить

разрешить ему остаться в полку. Его горячие слова несколько поколебали моѐ решение, и я направился к

командиру полка. Обсудив с Середой этот вопрос, мы решили все же не рисковать жизнью мальчика.

На попутной автомашине он был отправлен в село Ситняки, но, доехав до дивизионного

медсанбата, сошѐл с машины и остался там. Утром следующего дня его вновь отправили в тыл. Через

день после этого мальчишка оказался в пулемѐтной роте 136-го полка нашей дивизии, бойцы которой

приютили его у себя. По их просьбе командир этого полка гвардии майор Уставщиков Л.Я. зачислил

Владимира Вишневского сыном своего полка. Приписали его к сапѐрному взводу. Опекающим и