Небо шамана. 3 часть

Благодаря моему богатому опыту обработки обшивки самолёта, нанесение рун на броню не составило сложности. Не поленился и так же укрепил траки гусениц с пальцами, не говоря про ленивцы и катки. Не поленился и укрепил даже крылья и брызговики. Думаю, что теперь их не пробьют, а при прямом попадании может только оторвать целиком, как и ящики с бортовым ЗИПом и инструментами. Выданный на заводе минимальный боекомплект я решил тоже обработать, будет у меня резерв, который можно будет на первое время приберечь для особенных случаев.

Куда бы на фронте сейчас не бросили наше танковое соединение, я отлично помню, что было в зиму сорок первого года и лёгкой службы я не жду. Поэтому вместо расслабленной поездки в натопленной теплушке по транссибирской магистрали, одиннадцать человек моего взвода под моим руководством проходят интенсивную учёбу. Они ворчат, что не даю им поспать, что радисту совсем не нужно знать все виды взводных или ротных построений. Но тем не менее заставляю гонять по полу спичечные коробки, они уже уверенно выбирают когда лучше использовать строй "взводная линия" или просто "линия", когда лучше "углом вперёд" — это когда командирский танк впереди, а оба танка взвода по флангам и отстав на двадцать пять — сто метров, а когда лучше "углом назад" — когда командирская машина прикрывает выдвинутые вперёд по флангам машины взвода. Или все действия последовательно при размыкании походной колонны в боевой порядок в зависимости от того, какой строй выбран командиром и передан в приказе. Выполнение команд на манёвр "все вдруг", как говорят на флоте, то есть одновременно или "с заездом", то есть каждая машина выполняет манёвр последовательно в зависимости от своего места в строю. Это усваивается быстро, а вот наблюдение и доклады по выявленным целям в зависимости от того, как удобнее эту цель или опасность найти. Тут тоже хватает нюансов, а ведь этой информацией нужно будет обмениваться в бою, когда нервы и снаряды рвутся, то есть всё нужно отрабатывать до полного автоматизма. По отношению к хорошо заметным ориентирам привязать цель довольно легко. К примеру: "от колокольни вправо сто пятьдесят, ближе полста — одиночное орудие ПТО". Здесь довольно чёткая и точная привязка в метрах на глаз, но с такими ясными и точными ориентирами на поле боя далеко не так просто, как хотелось бы, редко бывают такие. Поэтому чаще придётся прибегать к привязке к направлению движения или положению неподвижного танка, где срединная ось берётся за направление движения. И тут можно использовать две системы отсчёта и координат. В пехоте больше любят по часовому циферблату: "на два часа пятьсот метров замаскированный танк", это значит, что примерно шестьдесят градусов вправо в полукилометре танк противника. У нас как и у артиллеристов принято более точное указание в градусах, вправо — это "плюс", влево — "минус": "Минус двадцать двести ДОТ", что значит — двадцать градусов влево от осевой в двухстах метрах долговременная огневая точка. А ведь от этих докладов, их точности и своевременности в бою будет зависеть жизнь каждого, и не важно, что радист смотрит вперёд только через небольшую дырку прицела для курсового пулемёта, а у мехвода целых два перископа, что по сравнению с радистом почти панорамный обзор. Но это только если сравнивать с радистом, на самом деле даже у командира танка не смотря на наличие триплекса, "ТОД-шесть", "ПТ-четыре" обзор довольно ограниченный. А ведь на ходу танк так трясёт и качает, что все закреплённые средства наблюдения показывают — то землю, то небо, а противник тоже старается спрятаться и замаскироваться, а не стоит с транспарантом "Стреляй сюда! Я тут!", хотя в таких условиях и транспарант не вдруг разглядишь.

Зачем мне это всё нужно? Кто бы ещё ответил мне самому на этот вопрос. Всё происходящее словно предписано, и оказавшись в такой ситуации, я обязан этому выбору или шансу соответствовать, вот я и старался в меру сил и понимания. Может это глупо, но ведь лезть в ледяную воду, чтобы спасти смытого половодьем и тонущего детёныша дикого кранда тоже было не очень умно, но я видел, как мой отец это сделал, а потом на берегу мы с братом к моменту, когда они вылезли из ледяной воды уже развели большой костёр, чтобы отогревать замёрзших отца и детёныша. А потом этот кранд многие годы был вожаком нашего племенного стада и лучше вожака я больше не знал. Но когда отец лез в воду, он даже не знал мальчик там или девочка и вообще выживет ли детёныш после такого купания. Когда я спросил отца, почему он так сделал, он ответил, что иногда надо поступать просто потому, что так следует делать, а не из-за выгоды или потому, чтобы произвести впечатление на окружающих. А тут совсем просто, детёныш погибает, о чём можно думать? А ведь вытащить стокилограммового малыша, которого ведь даже не обхватить очень тяжело, мы все втроём еле справились. А ещё был реальный риск, что родители спасённого могут не оценить благородство поступка и, не разбирая, налетят, чтобы защитить своё чадо. Представьте, куда от стада разъярённых зверей на открытом берегу можно деться. Наверно только в реку прыгать, а вода с гор и так ледяная, в конце зимы тем более, если по ней льдины несёт, шансов переплыть на другой берег нет. Потом пришлось долго возиться, отогревать малыша, варить ему болтушку, которую мы делали из пережёванных орехов, которые приходилось собирать по несколько часов в день. А весной на ветках орехов осталось совсем чуть и особенно обидно, когда вот уже почти дотянулся, пальцами ткнулся, и орех, словно только ждал, улетает вниз и искать его там нет смысла. Ведь, откуда нам вдали от жилья было взять жирное молоко крандов, чтобы накормить детёныша. Но отогрели, выкормили и он даже перенёс довольно долгую дорогу до стойбища, а отец не заболел после купания. По ночам спали все вместе, чтобы детёныш не замёрз, а когда ему снились сны и он во сне дёргал своими ножками, меня так пнул, что чуть рёбра не сломал, синяк был больше ладони, и дышать несколько дней было больно. Потом, когда он уже вырос, победил в поединке и сменил старого вожака, глядя на этого здоровенного матёрого самца, не верилось, что он когда-то попискивая бежал за нами такой маленький и несчастный...

Что-то меня опять на воспоминания потянуло... Доехали до станции разгрузки, нас с хода бросили в бои под Вязьмой, где немцы сумели окружить и местами разбить собранные нашим командованием армии. Считается, что боевой порядок взводного построения "углом назад", при котором командирский танк идёт сзади лучше уже тем, что командир взвода имеет возможность лучше управлять вверенными машинами и его позиция более безопасна и у него больше шансов уцелеть в бою. Но я, учитывая, что у моего танка броня усилена и укреплена, то есть машина практически неуязвима для противника, предпочитал почти всегда атаковать в построении "углом вперёд". А из-за плохого качества радиосвязи управлять танками в бою очень сложно, но при последнем варианте построения достаточно перед боем дать команду "Делай как я!". Даже при нарушении связи, управление взводом сохраняется в течение всего боя.

Зима сорок первого, как я помнил, выдалась ранняя и лютая. Танки промерзали на стоянках до звона и даже работающий за переборкой дизель, от жара которого летом внутри машин температура до шести десятков градусов, при таких морозах едва поднимал температуру внутри башни градусов до пяти, а к днищу ноги в валенках примерзают, поэтому наводчику нужно не забывать иногда топтаться. По ночам, чтобы заодно не дать сильно остыть двигателю и согреться самим долбили узкую траншею, на которую загоняли танк, под днище подвешивали печку, а сверху танк, вернее моторный отсек, накрывали штатным брезентом. Если не было сильного ветра и брезент хорошо присыпать по краям снегом, то в этом импровизированном блиндаже удавалось согреться и поднять температуру градусов до двадцати, при которой в одежде было даже жарко и можно было успеть немного просушить бельё и портянки.

А между этими привалами и студёными ночёвками были бои. Наш батальон, а скорее уж неполные пара танковых рот на "двадцать шестых", "тридцатьчетвёрках" и трёх первых "КаВэ" бросали по всему фронту как затычку или пожарную команду. После недели боёв "двадцать шестых" у нас не осталось, хоть у нас были довольно неплохие машины со штампованной маской пушки выпуска тридцать девятого года. Не все из них были подбиты и сгорели, часть удалось после боя вытащить в ремонт. Но для нашего подразделения это не играло роли, для нас эти машины были потеряны, вместе с оставшимися в живых членами экипажей. Всех безлошадных танкистов сразу отправляли получать новые машины на заводах или из ремонта, а мощь нашего неполного батальона таяла, как кусок сахара в кипятке.

У нас уже повелось, что на острие атаки иду я со своим взводом, каким-то чудом все три танка моего взвода были целы. Может за счёт того, что в построении углом вперёд я фактически вызывал на себя весь огонь вражеской ПТО, ведь, как впередиидущий мой танк был явно наиболее приоритетной и опасной целью, которую требовалось уничтожить в первую очередь. А то, что сзади в двух сотнях метров (это я приказал командирам танков моего взвода, чтобы держали двойную дистанцию) не слишком заметные в клубах поднятого снега вымазанные извёсткой идут ещё две машины и прикрывают меня огнём, а часто и все остальные машины батальона, немцы не сразу успевали сообразить. А дальше было уже поздно. Все машины отдельного танкового батальона — звучит грозно и гордо, на самом деле — все одиннадцать машин. И у половины были ещё старые траки гусениц, плоские — без грунтозацепов и они на любом обледенелом взгорке начинали елозить своими плоскими поверхностями, не в состоянии зацепиться за лёд и вскарабкаться на подъём, а на спуск скатывались как санки. Ведь перед войной считалось, что один из самых важных параметров для наших танков — шоссейная скорость. Не зря у нас было так много танков серии "БэТэ" — что означает совсем не "бронированный", а "быстрый танк". Для движения по шоссе действительно гораздо более предпочтительны плоские траки без грунтозацепов, которые не только портят дорожное покрытие, но и уменьшают скорость движения и износ гусениц. Вот теперь в этих заснеженных полях мы и расхлёбывали результаты умствований наших довоенных танковых теоретиков, которые планировали воевать на шикарных европейских дорогах.

Сколько уже раз в нашу машину попадали, мы давно сбились со счёта. И если тридцатимиллиметровая противотанковая немецкая "колотушка" не вызывала уже у нас даже чиха, то попадание в броню бронебойного снаряда "носорога" или выставленной на прямую наводку полковой сто пятимиллиметровой гаубицы игнорировать не получится при всём желании. Ощущения в машине при этом точнее всего передаёт фраза нашего башнёра — татарина Рината Гимаева: "Вот правда, будто мне на голову наш самый большой казан одели и пудовой кувалдой сверху шарахнули". Звон в ушах перед боем забитых ватой, у многих кровь из ушей и носа, иногда лопнувшие в глазах сосуды и накатывающие приступы тошноты. На эти мелочи отвлекаться нет времени, надо срочно найти гада, который с нами так грубо поступил и объяснить ему подоходчивее осколочно-фугасными трёхдюймовыми аргументами и гусеницами, если выпало выскочить на артиллерийскую позицию. Главное, что пробить нашу броню у них не вышло, а значит, мы ещё поживём и за всё спросим.

В этой, кажется, бесконечной круговерти нам вдруг выпало больше суток отдыха. Вообще, для нашего почти тридцатитонного красавца деревья толщиной до двенадцати сантиметров не являются препятствием. На скорости чуть закруглённый передний угол брони сметает их, не замечая. Вот наш мехвод немного и обнаглел. Когда он уже почти привычно врубился в какое-то дерево сантиметров сорок в поперечнике, мы все по законам физики по инерции продолжили движение вперёд. Останавливало каждого очень твёрдое и крепкое железо, не найдёте вы другого внутри танка. Но как оказалось, это ещё не всё. Это дерево наш танк всё-таки сбил, может потому, что из-за мороза ствол оказался насквозь проморожен, оно всей своей немалой массой рухнуло на нас сверху. Вот здесь как по команде высказались все, и сам мехвод в том числе. И моё невинное "Ёж твою тригонометрию!" на общем фоне потерялось. Ну, ещё можно было бы понять, если бы такое вышло в бою. Там иногда и не понять, куда и чего творить приходится. Пушка пуляет куда-то только чтобы показать, какие мы грозные и нас стоит бояться, а мехвод ведёт машину скорее по ощущениям, чем видит куда едет. А тут то... Ведь и не торопились мы никуда, нужно было просто перебазироваться и Кравчук — обормот нашёл приключение на наши тощие задницы! Если бы не гениальная придумка неизвестного умника под названием танко-шлем с пробковыми вставками, то допускаю даже пробитые головы, а так отделались шишками, синяками на теле и прочими не смертельными неприятными ощущениями.

От сотрясения даже горячий танк заводиться не захотел, поэтому пришлось выбираться в мешанину заваливших машину веток. Куда в этой куче на всякий случай нырнул виноватый мехвод не знаю, но хорошо знаю, что фронтовая смекалка и моментальная реакция на обстановку в боевой обстановке вырабатывается очень быстро. Я даже команд никаких не отдавал, как оказалось, что таким неожиданным дровам мой взвод быстро нашёл весьма полезное применение. А именно, возле следовавшего за нами танка быстро натянули экраном брезент, чтобы он отражал тепло от костра нам в спину. Развели здоровенный костёр, чуть плеснув солярки с маслом на обледенелые ветки. А шустрый мехвод второго танка взвода на пару с радистом третьего в четыре руки стали возится с какой-то непонятной штукой, которую достали из куска мешковины. Оказалось, они в остатках раздавленного сарая нашли половину овцы, которую не только придавило рухнувшими перекрытиями, но и проехал гусеницей танк. Поэтому почти половины туши просто не существовало, а оставшуюся они сейчас пытались отделить от остатков шкуры и потрохов. Сделать это со смёрзшимся куском, в который всё превратилось довольно трудно, а дать оттаять рискованно тем, что мясо испачкается и есть его станет нельзя. Ну, и конечно, оба мясника вынужденно отражают советы и шутливые подначки со всех сторон, от того, что эта чёрная судя по меху раньше не блеяла, а гавкала или мяукала, до того, что всё равно у них ничего не выйдет, ведь после того, как танк проедет перемолотая лепёшка остаётся. Обиженный мехвод умудрился отделить кусок ноги с копытом и показывал всем скептикам, совал в лицо и запальчиво предлагал показать ему хоть одну собаку с такими копытами. Я в эту перепалку не встревал, ничего из такой разрядки плохого не случится, а здоровый хохот в такой ситуации только на пользу всем. Сидел чуть в стороне и с удовольствием жмурился, подставляя лицо, горячим волнам жара от огня, и вспоминал прошедшие дни.

Мы попали на фронт в последних числах октября, когда совершенно неожиданно для всех ударили зимние морозы. А вновь созданный Западный фронт вместо окружённого в Брянске и под Вязьмой торопливо укреплялся на Можайской линии обороны. Нас бросили в бои в районе Сухинич, Юхнова и Калуги. Вроде как против нас действовала четвёртая немецкая танковая группа, которую наши точечные удары само собой остановить не могли, но поддержать нашу оборону было нам по силам. Вместе с морозами начались и снегопады, что было нам только на руку, ведь немцы к таким условиям боевых действий оказались совершенно не готовы. Начать с того, что у них стала очень плохо заводиться техника из-за замерзания жидкостей в моторах и даже перемерзание трансмиссий у машин и танков. Чего стоил один случай, как мы сумели под прикрытием снегопада проскочить в ближние немецкие тылы и даже то, что наше приближение услышали заранее. Вот только завести ни один из почти двадцати танков немцы не сумели, как и тягачи, чтобы переместить орудия в сторону нашего приближения. Мы тогда всей ротой там порезвились, гоняя по глубокому свежему снегу, разбегающихся как тараканы немцев. А немецкие танки сожгли все, не израсходовав ни одного снаряда. Я про бронебойные, осколочно-фугасными пострелять немного пришлось. Надо же было объяснить, что наши танки — это серьёзно и с ними надо начинать считаться. Правда, после возвращения докладу нашего командира роты никто не поверил, и особенно тому, что мы уничтожили кучу танков почти без потерь и не потратили бронебойные снаряды. Потери были, но по военным меркам очень маленькие, потеряли двоих десантников, которые с брони свалились на какой-то кочке, заснув, или их просто смахнуло низкой веткой. Может они даже живы где-то. И поймал случайную пулю радист второго танка моего взвода, когда высунувшись из башенного люка, на заполошную стрельбу решил поглазеть. За нашу "ложь" нас чуть под трибунал не отдали, но потом решили отпустить. Слишком все нервные тогда бегали, ведь до Москвы остались считанные километры, а тут сказки про двадцать танков...