— Сэр, вы позволите составить вам компанию?
Заммер обернулся. Одетый в костюм-тройку молодой человек выдавил из себя вымученную улыбку. Шляпу, как и большинство пассажиров на палубе, он предпочитал держать в руках, день сегодня такой — нет-нет да налетит резкий порыв ветра. Вместо галстука он носил строгую чёрную бабочку, среди британцев, а он был несомненно британцем, здесь в Баварии это было большой редкостью. Карл тоже предпочитал бабочку, к масонской удавке он питал неприятие. Чего не скажешь об англичанах, французах и американцах, как один щеголявших в почти однотипных по покрою деловых костюмах, не зависимо от рода занятий — биржевой брокер ли, журналист, чиновник или торговец. Даже королевские офицеры обзавелись галстуками цвета хаки для повседневных и парадных мундиров, этакими удавками как у коммерсантов и демократов-плутократов.
— Буду рад, — ответил Заммер, кривя душой, впрочем, внешне это никак не отразилось.
— Дункан МакКол, — представился молодой человек, занимая место у леера. — На данный момент я просто путешественник.
— Карл Заммер. Служащий компании "Гауэр и Матусевич".
— Не слышал о такой, — МакКол пожал плечами. — Я в Баварии недавно. И то — ненадолго.
— Вы шотландец?.. — Заммер намеренно выставил себя невеждой, в конце концов, хорошо если каждый десятый европеец различает шотландские фамилии, а если в них к тому же отсутствуют родовые приставки Мак, так и того меньше. Да и не все европейцы о Шотландии знают. Сам же Карл фамилию собеседника раскусил играючи, он по-видимому из горцев, англизированная McColl происходила скорей всего от гаэльской MacKol.
— Конечно я шотландец, — подобрался МакКол. — Я разве похож на англичанина?
— Прошу меня простить, я в ваших островных нюансах не разбираюсь, — соврал Заммер, ещё до оглашения фамилии он отметил, что этот британец не англичанин.
Фенотип чистых валийцев и шотландцев имел ряд отличий, к тому же он был слишком сдержан, даже улыбка давалась ему с большим трудом. Большинство шотландцев не любят обнажать свои чувства, им претит бурное проявление эмоций, а попади на их праздник, например, темпераментный испанец, он нашёл бы мероприятие ужасно скучным — этакая толпа угрюмых и несловоохотливых мужчин и женщин, топчущихся на месте словно на переломанных ногах, в их устах "сойдёт" или "не плохо" ‒ высшая похвала. А уж если типичному шотландцу взбредёт что-то в голову, он как осёл будет гнуть свою линию и не успокоится пока не добьётся своего или пока не уверится в недостижимости идеи.
— Хорошо... — сказал после паузы МакКол. — Вам, пожалуй, простительно.
— Вы настолько не любите англичан?
— Знаете, сэр, тут даже не в любви дело. Дух старой Шотландии остался только в провинциях... У нас даже язык свой — гаэлик мало кто знает. Он преимущественно в горах остался. На равнинах и в городах давно скотиш, а он почти английский. Заявись я, к примеру, в Глазго в родовом килте, мои же сверстники меня обсмеют.
Заммер совершенно искренне удивился.
— А как же армия? Шотландский полки? — он припомнил солдат 4-й пехотной дивизии, особенно полк "Чёрной стражи", носивший чёрные килты и особые шотландские кители — дублеты, да и головные уборы "Тэм О"Шэнтер", названные по имени героя национального фольклора, смотрелись очень своеобразно, особенно из-за красного пера вместо кокарды. — А как же праздники, наконец?
— Армия — это другое дело, это воспринимается как элемент самобытности. Праздники... На праздниках, сэр, в килтах ходят всё больше музыканты. Горожане не спешат их одевать. Кто корни потерял, не зная собственных родовых цветов, кто не желает выглядеть деревенщиной. Вот в глубинке, особенно в горах — там по-другому, жива ещё Шотландия.
МакКол вытащил из кармана трубку, извлёк пыж, не дававший высыпаться заранее набитому табаку.
— Вот так, сэр, — он зажал зубами изогнутый мундштук и прикурил от спички, попыхивая дымом при "растопке". — А вы не плохо на английском говорите.
— К моему сожалению, английский знаю не досконально, — посетовал Заммер. — Пришлось вспоминать университетские занятия. В Баварии без него трудно.
— Вы, насколько я могу судить, немец?
— Совершенно верно.
— И поскольку вы сейчас на этом пароходе, значит не из Южной Германии.
— Я из Праги.
— О! Прага! — оживился МакКол. — Я как раз подумываю отправиться в санаторий в Карлсбад.
— Боюсь вас огорчить, но Карлсбад не под Прагой, он в соседней провинции.
— Да? Какие там огорчения... Всё равно через Прагу ехать придётся, давно хотел посмотреть столицу Богемии.
— Знаете, сэр, — Заммер пыхнул сигарой, — при чехах, пожалуй, не стоит упоминать Богемию, они сейчас это не любят.
— А как же быть со знаменитым богемским хрусталём?
Заммер пожал плечами.
— Германизация Чехословакии уходит в прошлое, особенно Чехии. Богемия и Моравия — моветон. Карлсбад, кстати, тоже. Чехи называют его Карловы Вары. Кроме того, теперь в Праге в почёте англоманство и франкофильство.
— Жизнь не стоит на месте, — философски заметил МакКол, выпуская клуб дыма. — Старушка Европа уже не та.
— Это чувствуется особенно здесь — в Баварии, — Заммер скорчил кислую мину.
— Вы правы, сэр, — МакКол полуобернулся и махнул трубкой на возлегающих в шезлонгах, что стояли ближе к полубаку, британских офицеров. Те курили, читали прессу, потягивали виски и ром. — Колониальные войска. На днях довелось мне наблюдать нелицеприятную сцену в Мюнхене. Наши офицеры порой ведут себя с немцами как с какими-нибудь аборигенами тропических колоний.
После этих слов Карл сделал себе заметку, очень уж нетипичные для простого британца слова прозвучали, разве что этот МакКол и вправду англичан сильно не любит. Или всё же этот разговор не случаен. А что? Вполне может быть шотландец его зондирует по какой-то своей методике и тогда возможно он и есть то самый курьер, которого ждал Заммер.
— Это хоть офицеры, — наигранно вздохнул Карл. — Они напыщенны и высокомерны... и только. Чего не скажешь о туземных солдатах.
— Вы про ограбления и изнасилования?
— Да, сэр, — кивнул Заммер. — И по большей части это сходит им с рук. Прошлым летом имел место совершенно дикий случай — шестеро негров попались на людоедстве.
МакКол застыл с каменным лицом, глубоко затянулся и медленно выдохнул.
— И что, сэр? Им тоже с рук сошло?
— Нет. Они попались новозеландскому патрулю. Новозеландцы им прострелили ноги, потом вздёрнули.
— А прочие туземцы? Не может быть, чтобы все такими зверями были.
— Сикхи и гурки — самые дисциплинированные и... человечные.
— Сикхи... — МакКол на несколько секунд застыл, потом затянулся и выпустил дым с каким-то мечтательным выражением лица. — Сикхи ‒ целый воинский народ. Всегда мечтал побывать в Индии.
— На мой вкус, там слишком жарко, — улыбнулся Заммер.
— И лихорадки со змеями, — добавил шотландец и глядя в глаза собеседнику, добавил: — Суровых нордических ветров нам силы...
— Дают в борьбе сами Боги порой, — закончил Заммер строчку отзыва на условленную фразу. Он подумал, что шотландец мог сесть на пароход ещё с утра, но на палубе и в ресторане Карл его не встречал, иначе узнал бы с его-то фотографической памятью. Отчего же МакКол так долго ждал? Удовлетворять любопытство Заммер не стал и вместе с тем, суть спонтанного разговора с шотландцем стала приобретать иное значение. — Вы увлекаетесь северогерманской поэзией?
— В некоторой мере... Люблю поэзию, особенно свою шотландскую. Сэр, не откажите мне в любезности пропустить со мною по порции виски. Мне приятно с вами общаться, чёрт возьми.
— Не откажусь, — Заммер выбросил окурок сигары за борт, — но я предпочитаю вино или мартини.
— Это как вам угодно, сэр, — шотландец в три лёгких пристука выбил пепел из трубки.
А Заммер начал вторую условленную фразу:
— Для пьянства есть любые поводы: поминки, праздник, встречи, проводы, крестины, свадьба и развод...
— Мороз, охота, новый год, — подхватил МакКол, удостоверившись, что собеседник закончил на нужном слове, — выздоровленье, новоселье, успех, награда, новый чин и просто пьянство без причин... Вижу, Карл, вам знаком Роберт Бёрнс.
— Изучал его в Пражском университете. У вас до куда билет?
— До Вольфратсгаузена.
— Значит, у нас ещё более трёх часов в распоряжении.
— Где мы можем продегустировать здешний виски?
— У меня в каюте. Там нам будет спокойно, я об этом позаботился.
По пути в мыслях Заммера роились старые, отложенные до поры вопросы. Во-первых, почему задание передаётся не через знакомого связника, а неизвестным курьером? Во-вторых, почему местом встречи был выбран "Эрих Мильке"? В-третьих, отчего такая спешка? Впрочем, может быть как раз всё дело в спешке. Видимо, передать информацию по обычной схеме было или невозможно, или не успеть. А пароход мог быть выбран исходя из легенды шотландца. Остаётся ещё один существенный вопрос — сколько отпущено времени на реализацию?
В каюте они повели разговор о тривиальных вещах. На пароходе каюты первого класса были оборудованы барами, что пришлось сейчас весьма кстати. Заммер выставил на стол бутылку скотча и два стакана. Виски был для гостя, себе он взял мартини. Разговор пошёл о море и плавно перетёк на гидроавиацию. Оказалось МакКолу часто приходилось летать через Балтику в Данию и Норвегию и он с видом знатока просвещал о достоинствах и недостатках американских летающих лодок фирм "Глен Мартин" и "Консалидейтед", летавших на Балтийских маршрутах компании "Пан Америка" и амфибий "Сикорского" российской авиакомпании "Балтика". Виски шотландец выцедил аж три стакана, правда наливал ему Карл на три пальца. Заммер же ограничился пригублением — примочил губы и всё. Разговор плавно перешёл на женщин, затем на охоту, МакКол, как оказалось, был заядлым охотником, пустившимся после второго стакана в рассуждения об охотничьих ружьях, а после них беседа пошла о личном боевом оружии. Заммер показал свой Люгер образца 1904 года, выпускавшийся для Рейхсмарине. В ответ МакКол похвастал американским кольтом М1911, купленным в датском городке Нёрре-Небеле. Так пролетел час с небольшим и шотландец, наконец, засобирался, застегнул верхнюю пуговицу рубашки, поправил бабочку.
— Разрешите откланяться, Карл. Скоро Вольфратсгаузен, а мне ещё надо некоторые дела утрясти.
— Прощайте, Дункан. Жаль, наше знакомство столь мимолётно.
— Прощайте.
Они пожали руки.
Заммер запер дверь каюты и убрал со стола. Остановился на мгновение, задумавшись, и решительно открыл багажный шкаф. Отложил в сторону дорожную сумку, вытащил видавший виды чемодан с жёстким каркасом, в котором хранил сменное бельё и запасные, не одёванные пока ботинки, упакованные в картонную магазинную коробку. Открыв чемодан, откинул на крышку бельё и вскрыл потайное отделение, выставив на стол эмалированную ванночку, бутылёк с реактивом, перчатки из тонкой резины, щипцы и пинцет с ватой. Из дорожной сумки вытащил томик Ницше "По ту сторону добра и зла", изданный в Вене в 1934 году. Книжка была зачитана, но философские вопросы Заммера сейчас не интересовали. Он натянул перчатки и вынул из кармана переданный МакКолом кольтовский патрон 45-го калибра или попросту — 11,43-мм.
Карл вытащил пулю щипцами, отложил её в сторону и пинцетом зацепил вложенную в гильзу бумагу. Чистый белый листок, скатанный в трубочку, тоненький и глянцевый. Из бутылька он вылил в ванночку реактив, достал из сумки лупу и утопил пинцетом в жидкости листок. После это настала очередь томика Ницше. Сегодня 23 апреля по юлианскому календарю, значит умножаем на полтора, округляем в большую сторону и прибавляем четыре. Формула не хитрая, просто её надо знать и годится только для сегодняшнего числа. Получилась 41-я страница. Он отлистал и отсчитал сверху два ненужных абзаца. Листок к этому времени начал терять глянцевый блеск, всё больше становясь жёлто-матовым, на его поверхности стали проявляться симпатические чернила. Заммер вырвал из блокнота лист и с помощью лупы начал читать проявившуюся тайнопись. Приходилось спешить, переписывая карандашом на блокнотный лист мелкий, разбитый на неодинаковые группы, текст. Спустя минуту лист в ванночке почернел и превратился в лохмотья. Заммер склонился над книгой, вычленяя ключ, и не спеша перевёл тайнопись на немецкий. Прочитал что получилось, хмыкнул, затем прочитал ещё раз, хотя с первого раза запомнил намертво, и наконец положил блокнотный лист в пепельницу. Огонёк от поднесённой зажигалки быстро уничтожил бумагу, Заммер поворошил пепел да принялся приводить стол в исходное состояние. Он открыл иллюминатор, вылил реактив и выбросил ванночку, за нею за борт полетели гильза и пуля. Вытрушивая пепельницу, Карл подумал, что в мае придётся распрощаться с книгой Ницше.
Он навёл порядок и улёгся на широкую, явно не предназначенную для парохода, кровать. Только толстые привинченные к палубе ножки отличали её от "сухопутной".
Не вставая, Заммер нащупал рукой на столе пепельницу, поставил её себе на живот и откусил зубами кончик сигары. Подкурил и прикрыл глаза. На реализацию задания времени оставалось крайне мало. Почти что цейтнот. Объект прибудет в Аугсбург 19 мая, пробудет там ориентировочно два дня. Всего лишь два дня. А возможно и меньше. За это время можно собрать только одну группу, а ведь ещё нужна разведка местности и время на подготовку. Значит придётся спешить, действовать быстро, действовать без права на ошибку.
Он выпустил дым и потушил едва раскуренную сигару, подумав о шотландце. Интересно, кто он? Очень может быть, что и не шотландец вовсе. Очень может быть.
Карл Заммер, полковник Разведуправления генерального штаба Вооружённых Сил России Всеволод Суров, был по основному роду деятельности ликвидатором. В Аугсбурге ему предстояло уничтожить ярого врага Отечества бывшего красного командарма, а теперь генерала испанских республиканцев, подданного британской короны Александра Егорова.
Личностью Егоров был интересной, и в Испании известен прошлогодней обороной Мадрида, причём успешной обороной, и в Манжурии отметился как советник при штабе 4-й армии гоминдана. И ведь Великую Войну с самого начала видел, к 1917-му полком командовал в чине подполковника. Потом сколачивал отряды красных партизан в Малороссии, затем был назначен командармом 9-й красной армии, что стояла на севере Донской области, потом принял руководство 10-й армией. Оборонял Москву, эмигрировал в САСШ, позже переехал в Англию.
Заммер улыбнулся пришедшей мысли, что его заочное знакомство с Егоровым началось в далёком девятнадцатом. Ну что же, годы бегут быстро и пора с этим "знакомством" завязывать.
* * *
Это было в прошлом на юге,
Это славой теперь поросло.
В окруженном плахою круге
Лебединое билось крыло.
Помню вечер. В ноющем гуле
Птицей несся мой взмыленный конь.
Где-то тонко плакали пули.
Где-то хрипло кричали: огонь!
Закипело рвущимся эхом
