— Девочки, помогите скорее! — распахнув двери, позвала я. — Ванну, не слишком горячую, и ножницы достаньте — надо срезать с него эти обноски...
— Ванна с вечера набрана, — ворчливо заметила Настасья, выглядывая из комнаты горничных: — Ох!..
— Вот тебе и "ох"! — передразнила я. — Как думаешь, Машенька его в таком виде опознает?
— Не знаю, — девушка воззрилась на меня с гримасой суеверного ужаса ни лице: — Он что, в самом деле с неба свалился?
— Почти что, — не вдаваясь в пространные объяснения, я велела разложить демона на жесткой массажной кушетке, и отправила слуг восвояси. Они выскочили за дверь с видимым облегчением, а я, убедившись, что пациент еще дышит и, стало быть, скорее жив, чем мертв, при помощи поданных Настасьей ножниц принялась срезать с него рубаху — точнее, несколько шелковых рубах разной длины, надетые одна поверх другой.
Телосложением синаец мало напоминал Аполлона — совсем не Брюс Ли... Скорее уж, Джекки Чан: мускулистый, но не широкоплечий, с наметившимся брюшком... может, какой-нибудь посторонний? Отбившийся от обоза купец, заблудившийся турист... Впрочем, если даже и не так — не выбрасывать же его обратно на городскую площадь! Вымоем, подлечим, и отведем в "Корону", пускай дальше посол сам разбирается с соотечественником...
Пробежавшись пальцами по рукам бедолаги, я с облегчением убедилась, что ни одна кость не сломана — даже удивительно, как легко оказалось их прощупать сквозь кожу и мышцы. Проведя ладонью по ключицам, я изобразила ксилофон на выпирающих ребрах:
— Кажется, справа одно ребро все-таки сломано... Или два, — я еще раз дотронулась рукой до подозрительного места с расцветающим под кожей круглым кровоподтеком, будто корова лягнула: — Хотя... странно... Нет, все в порядке.
Стащив с пострадавшего обувь, я сквозь шелковые штаны ощупала ноги:
— Тут тоже как будто все в порядке... А остальное пускай Машенька уж сама проверяет. Если это вообще он, конечно... И, кстати, где она сама?
Пошли с Зарой и Пузанчиком прогуляться в саду, — с готовностью доложила Настасья.
Держа в руках уже ненужные ножницы, она стояла у изголовья кушетки, и со стороны выглядела так, точно готовилась всадить двойное лезвие в сердце "клиента", как только тот пошевелится.
— Вдвоем мы мужика до бадьи не дотащим, — я покачала головой. — Да и утопим его, бессознательного... а ну...
Наклонившись, я легонько похлопала синайца по черным от кровоподтеков щекам:
— Вставай, болезный. Надо тебя помыть, прежде чем порядочным людям представлять, — я уже почти не сомневалась, что перед нами вовсе не Пу Чжан. Такие совпадения даже в сказках редкость, не то, что в нормальной жизни... Хотя насчет нормальной — это сильно сказано!
С трудом разлепив веки, пациент тихо застонал, но нашел в себе силы подняться и сесть на жесткой лежанке. Похоже, кидаться с кулаками пока не собирается — взгляд вполне осмысленный, хотя и не понимающий:
Вста-вай на но-ги, и и-ди ту-да, по-ле-зай в ба-дью, — раздельно повторила я, переводя свои слова на зык жестов.
Похоже, понял — поднялся в полный рост, озадаченно ощупывает себя.
— Рубашки пришлось срезать — вдруг у тебя что-то сломано, — пояснила я, подталкивая его к бадье: — Ныряй, ну!
Сдавленный крик и стук за спиной заставил меня резко повернуться на каблуках: оказывается, Машенька как раз вернулась с прогулки и, увидав такое чудо в одних портках, привычно улеглась в обморок. Прижимая к груди Пузанчика, Зарина столбом торчала в дверях, распахнув рот и вытаращив глаза.
— Ма-Чжа! — только что умирающий внезапно обрел невероятную прыть и, оттолкнув в сторону стоящую на пути Настасью, бросился к лежащей девушке. Упав на колени, он принялся покрывать ее лицо поцелуями — аж слезы от умиления на глаза навернулись... Это привело Машеньку в чувство лучше, чем ведро воды на голову: дрогнули ресницы, по щеке скатилась слеза...
— Пу Чжан! — взвизгнув, она обхватила его руками за шею, точно пытаясь задушить. Не устояв перед таким напором, синаец в свою очередь опрокинулся на спину, и она поменялись местами — теперь горничная взахлеб расцеловывала бродягу, щедро поливая его ссадины целебными слезами.
Взяв у Зары ребенка, я поманила девочек за собой:
— Пойдемте... в саду погуляем. Они сейчас никого и ничего вокруг себя не видят...
Глава 16.
Хотя синаец, как дюймовочка, мог довольствоваться тремя рисовыми зернышками в день, спал на полу и вообще вел себя тише воды, ниже травы, постелить ему в лаборатории я не разрешила — ей и так уже грозило перенаселение. Свободная комната нашлась в "Кукушкином гнезде" — недорогой и приличной гостинице, а после свадьбы они с Машенькой заживут своим домом — это был мой прощальный подарок. Король не постеснялся потребовать от приютского бухгалтера финансовый отчет, и теперь увесистый мешочек с золотом буквально жег мне руки, желая снова быть потраченным на благое дело.
Отца и сына крестили в один день — окунувшись в купель, Пу Чжан стал Петром Ивановичем, а его отпрыск Павлом Петровичем. Впрочем, все по старой памяти продолжали называть его Пузанчиком. Приглашенные в крестные матери, мы с Настасьей тянули жребий: длинная спичка — старший "сын", короткая — малыш. Разумеется, победила я... и так разволновалась, что на церемонии забыла имя! Хорошо, крестный отец, старшина королевских стражников, подсказал: "Петр!"
Приятные предсвадебные хлопоты захлестнули "наше" крыло дворца — Машеньку здесь все любили. Кухарка обещала накрыть королевский стол — да что там, лучше, чем у короля! Остальные горничные в десять рук помогали расшивать подол кремового подвенечного платья бисером и лентами: в этом мире условности играли большую роль, и имеющая ребенка невеста не могла появиться в церкви в традиционном красном. Впрочем, сама новобрачная проявляла к подвенечному наряду полное равнодушие, и после раскроя не прикоснулась к нему и пальцем, разрываясь между "Кукушкиным гнездом", новым домом, где следовало присмотреть за ремонтом и изготовлением мебели, а по вечерам садилась за иголку. Машенька во что бы то ни стало тоже решила сделать мне прощальный подарок — изумительной красоты нарядное вечернее платье. В поисках идеальной ткани мы обошли все торговые ряды, и отыскали единственный кусок в самой последней лавке — продающийся на вес золота серебристо-серый материал в самом деле того стоил, меняя оттенок в зависимости от освещения и, как уверял торговец, от настроения хозяина. Привезенное издалека, по слухам, сотканное из прочной паутины гигантских пауков, живущих в одной-единственной пещере небольшого острова, полотно струилось между пальцами, и было одновременно почти невесомым и очень прочным. Хотя кусок был недостаточно большим, чтобы хватило на широкую по последней моде юбку, Машенька заложила в складки более темную блестящую тафту, и получилось просто здорово!
— Моя госпожа будет самой красивой на этом празднике! — похвасталась невеста, прикладывая к лифу подходящие по цвету роскошное кружево ручной работы.
Покрутив так и этак, в конце концов мастерица приладила его сзади в виде короткого шлейфика.
— Глупенькая, ведь на свадьбе самой красивой должна быть невеста!
— Это мой праздник, как я захочу, так и будет! — упрямо надула губки горничная.
— Тогда меня снова украдут — на этот раз по личным мотивам!
Я рассмеялась, но невольно залюбовалась новым платьем, прикидывая, какие к нему подобрать украшения. Достаточно самого минимума — пожалуй, в волосы подойдет тот высокий серебряный гребень, а вот на шею у меня нет ничего подходящего. Сюда какое-нибудь изысканное колье или подвеску с черным жемчугом, но в лавках местных ювелиров нет ничего подходящего.
— На шею — кружевную полосочку, — словно подслушав мои мысли, подсказала Машенька. — А в волосы — большой гребень, тот, с камушками...
— Мне нравится. А сама-то что оденешь?
— Платье! — она подняла от работы удивленные глаза.
— Ты его хоть раз видела после первой примерки? Вот явишься в церковь в ужасном рубище, и жених от тебя сбежит!
— Не думаю, что девочки так уж сильно испортят выкройку. И вообще, у меня нет времени на всякие пустяки!
— Первый раз вижу невесту, которой безразлично ее подвенечное платье! — я покачала головой. — Но я имела в виду не только наряд, но и аксессуары к нему — какие украшения ты собираешься одеть на шею, на голову?
— Драгоценностей у меня никаких нет, — Машенька равнодушно пожала плечами. — А на голову — покрывало в тон платью. В руки цветы какие-нибудь... Ну, и хватит, пожалуй.
— Хочешь жемчужное ожерелье? То, короткое, должно подойти...
— Я и так уже слишком многим вам обязана, госпожа, — покачала головой девушка и, наклонившись, перекусила нитку: — Готово! В конце концов, свадьба — всего лишь ритуал. Самое главное — чувство. В Пу Чжане я уверена и без этого.
— А вот у меня — сплошная неопределенность, — вздохнув, я приложила к себе готовое платье и покружилась перед зеркалом. Великолепно! И так здорово оттеняет мои непонятно-серого цвета глаза, что они кажутся голубыми. — Прекрасно, когда можно положиться на кого-нибудь, как на самого себя!
Утро того дня, на который была назначена свадьба, выдалось многобещающе солнечным и теплым, позволяя надеяться, что праздник пройдет без сучка, без задоринки. Платье невесты делало Машеньку похожей на воздушный экзотический цветок, сорванный со стебелька влюбленным ветром. Она ни на секунду не могла усидеть на месте, и буквально светилась от счастья — хоть свечи от нее зажигай, если бы только рядом требовались дополнительные источники света. Ей не нужны были никакие украшения — в свой праздник невеста затмевала всех!
С утра мы с девочками сделали друг другу прически — вернее, горничные причесали друг друга, а потом совместными усилиями из сильно отросших волос выстроили у меня на голове неприступное оборонительное сооружение, откуда, точно пушечное дуло из-за баррикады, торчал серебряный гребень. В последний момент я спохватилась, что ухожу в церковь прямо в утреннем халате, забыв переодеть нарядное платье. Думаю, жених оценил бы кимоно из синайского расписного шелка как дань уважения к традициям его родины, но следовало подумать о чувствах гостей. Когда мы были уже в дверях, о себе громким криком напомнил Пузанчик — колыбельку успели перенести в новый дом молодоженов, так что эту ночь он снова провел в коробке из-под мыла.
Ближайшая к дворцу церковь Преображения Господня поражала великолепием убранства — оклады икон и утварь ослепительно блистали золотом и драгоценными камнями, каждый свободный сантиметр потолка украшали прекрасные фрески... В любой другой день я провела бы здесь несколько часов, любуясь мастерством художников — но сегодня лишь сделала зарубку на память, пообещав себе вернуться позже, и уж тогда-то рассмотреть все в подробностях.
Прибывшую — и, как водится, слегка опоздавшую, — невесту встретили приветственными криками и хлопками. Пренебрегая традициями, мы решили обойтись без выкупа, и жених ждал суженую прямо у церковных врат. За неделю (спешка по средневековым меркам просто неприличная, но Пузанчик служил брачующимся лучшим оправданием) синяки на лице синайца несколько побледнели, хотя он все еще выглядел как жертва автокатастрофы. Но по восторженной реакции Машеньки можно было подумать, что ее встречает как минимум Бред Питт или даже сам Константин Хабенский.
Отец Михаил, которого (без особого, впрочем, труда) удалось уговорить провести церемонию, поднял руки, призывая всех к тишине. На правах близкой подруги пристроившись почти за спинами жениха и невесты, я с волнением следила за происходящим, не забывая укачивать Пузанчика, чтобы тот своим ревом, не дай бог, не нарушил торжественность момента. Проникнувшись, тот вел себя, как ангел.
— Кто отдает эту женщину? — громогласно спросил священник. Я вздрогнула — хотя младшие сестры помирились с Машенькой, и одна из них даже перебралась в их с Пу Чжаном новый дом, чтобы помогать молодой семье с ребенком и по хозяйству, остальная семья, особенно старшее поколение, не могли простить ей "позора", поэтому вряд ли стоило ожидать, что родной отец придет проводить дочь в "замужний путь". Может, нарушить традицию, да рявкнуть "Я!" — на правах, так сказать, посаженной матери?
— Я! — вперед выступил... король. Стыдно признаться, но до сих пор я не замечала его среди остальных гостей. Сегодня он оделся скромно и пришел без короны — видимо, инкогнито, — но в толпе его все равно узнавали, кланялись, пугались и шушукались.
Пока молодые обменивались взаимными клятвами и обходили вокруг алтаря, я сама не заметила, как переместилась влево, поближе к посаженному отцу:
— Здравствуйте, ваше величество!
— Вам того же, госпожа придворная чародейка!
— Не ожидала вас здесь увидеть.
— Как я мог пропустить свадьбу матери своего крестника?
— А замуж она выходит за моего крестного сына! — я усмехнулась: — Так странно...
— Что?
— Быть матерью взрослого дядьки.
— А вы любите детей?
— Конечно! Надеюсь, и вы тоже, потому что свадьбу будем гулять в приюте. Ребята готовят для молодых поздравление-сюрприз, только — тс-с-с! Это тайна! Или вы только на церемонию, а на праздник не останетесь?..
— Обменяйтесь кольцами! — велел священник.
— Стойте!
В тот момент, когда Зарита в трогательном платьице, похожая на маленького ангелочка, протянула жениху с невестой маленькую подушечку с покоящимися на ней тоненькими золотыми ободками, церковные двери распахнулись — и на пороге нарисовался синайский посол со всей свитой. Что-то подсказывало, что он пришел не для того, чтобы пожелать соотечественнику всяческих успехов и прочного семейного счастья. "Пусть говорит теперь или умолкнет навек", — всплыла в памяти растиражированная кинематографом фраза. Отец Михаил ничего такого не говорил, но к ситуации очень подходит.
— Пу Чжан — подданный синайского императора. Он не имеет права находиться в чужой стране и жениться на иноземке без его высочайшего разрешения! — я так и знала, что переводчик умеет говорить по-русски без акцента, просто прикидывается! — Переход в иную веру не выводит его из-под императорской юрисдикции!
Не знаю, как кто, а я здорово растерялась и, прижав к груди ребенка, торчала столбом, не сводя глаз с синайской делегации, а в голове билась одна-единственная глупая мысль: если они все знали, то отчего же ждали столько времени, а не явились в "Кукушкино гнездо" сразу, как только там появился Пу Чжан? Не иначе, нарочно хотели подгадать к церемонии, чтобы посильнее унизить Машеньку...
— Насколько мне известно, упомянутый здесь Пу Чжан, выполнявший обязанности телохранителя в свите высочайшего посла, на этот раз остался в Синае, где мать нашла ему хорошую невесту, — сама не знаю, какой комар в какое место меня укусил, заставив сделать шаг вперед. Передав Пузанчика на руки Настасье, я вызывающе посмотрела прямо в глаза послу. Значит, женщина не может первой начинать разговор? Ну-ну! — Или мой источник не заслуживает доверия?
Толмач залопотал по-синайски, переводя речь, но по сверкнувшим глазам посла было ясно, что тот уже понял все и без перевода. Из рассказа беглеца — больше жестами, так как обучение местному диалекту благодаря Машеньке хоть и двигалось вперед семимильными шагами, все еще не достигло уровня непринужденного общения, — я знала всю историю. На самом деле Пу Чжан и на этот раз входил в посольскую свиту, с которой дошел почти до самого Старгорода, где намеревался самовольно оставить службу и пустить корни. Юная горничная не шла у него из головы, заставляя забыть о семейном и гражданском долге: ведь государственную службу синайцы могли покинуть только вперед ногами... На свою беду, он поделился революционными планами с преданным товарищем, и тот, как верный ленинец, тут же донес об этом послу. Последовал немедленный приказ ликвидировать инакомыслящего, и только вмешательству русских женщин тот был обязан своей жизнью и счастьем.
