Господин Целитель

Персона сия к двадцати годам, мягко говоря, не блистала эрудицией, а по характеру... я бы сказал, что дон Томас был даже излишне деликатен в своих определениях. Структура знаний оказалась проста и примитивна. Связи малочисленны и слабы. А эмоциональная сфера и побудительные мотивы к деятельности ограничивались стремлением утвердить свое превосходство самыми простыми путями. Принц был искренне убежден, что мужское достоинство находится только в штанах и нигде иначе. Если затаскивать в койку всех подряд, не взирая на пол и возраст, то ни у кого не возникнет сомнений, что принц — настоящий мужчина. Предпочитал он, правда, девочек четырнадцати-пятнадцати лет, но не гнушался и мальчиками, услышав как-то по глобовизору рассказ о том, как вожак обезьян утверждает свое превосходство над претендентами на его пост. Недолго думая — потому что просто нечем — он взял этот метод на вооружение. С окружающими был груб и спесив. Обожал командовать и не терпел пререканий. Подчиненным приходилось ужом изворачиваться, чтобы более-менее достойно выполнять свои обязанности вопреки идиотским приказам своего начальника. Впрочем, дело, порученное его заботам папенькой-императором, было такого рода, что наломать большую поленницу дров принцу вряд ли удалось бы.

Сравнив доставшееся мне тело с воспоминаниями принца, внешних различий я не обнаружил. Рост примерно сто девяносто сантиметров, тощая анемичная фигура, бледное узкое лицо, не лишенное аристократичного благородства черт, почти полностью скрытых одутловатостью щек, мешками и темными кругами под мутными рыбьими глазами. Единственно, волосы чистого золота красивыми локонами ниспадали на плечи. За ними явно ухаживали с гордостью и любовью. Короче говоря, над телом мне еще предстоит долго и упорно работать, чтобы привести его в приемлемое состояние и подготовить к слиянию с магией.

Свою личность я развернул полностью, ассимилировав воспоминания принца и задвинув их подальше из чистой брезгливости. Жаль, что выбросить их никак нельзя. Если профессора заподозрят, что опыт не удался, то... А что будет тогда? Ведь мне до сих пор неизвестно — это тело принца или нет? Если принца, то зачем проводилась эта операция? Хотя... может, он сошел с ума, "сдвинулся по фазе", как здесь говорят, а внедрение — попытка вернуть ему "резервную копию" рассудка?

В общем и целом, нельзя мне пока выходить из роли, даже некоторые поведенческие привычки придется оставить. Однако долго играть роль принца я просто не смогу. Люди, близко знающие его, быстро заметят различия, а прорываться с боем... могу, конечно, но куда? Снова сворачиваться в клубок и дальше в полет? Так и долетаться можно. Остается одно — ждать дальнейшего развития событий и стараться играть убедительно. Жаль, что я не окончил факультет лицедейства.

— Как считаешь, дон Томас, получилось у нас? — немного неуверенно спросил седой.

— Думаю, все, что могли, мы сделали, дон Стефан, — непривычно серьезно ответил его напарник. — Остальное в руце божией.

— Сколько он продержится?

— Думаю, максимум два года. Скорее, полтора. И то потому, что личность этого борова донельзя примитивная. Честное слово, лучше бы нам робота поручили запрограммировать.

— Робот не пройдет тест-контроль.

— Да. Не пройдет. А для чего это нужно герцогу?

— Сам понимаешь, он мне ничего не говорит.

Над столом приподнялся и запульсировал шарик вызов размером с теннисный мячик.

— Слушаю тебя, Гриффин, — ответил Стефан.

Шарик развернулся в полупрозрачное, объемное изображение мужчины средних лет, видимое по грудь. Его комбинезон стального цвета не имел легкого и тонкого плаща, знака принадлежности к благородному сословию.

Плащи с гербами или без (для нетитулованных дворян) в этом качестве заменили шпаги, в незапамятные времена свидетельствующие о принадлежности персоны к определенному слою общества. Теперь по плащу, его длине, гербу и вышивке можно было с определенной точностью сказать не только, к какому дому принадлежит плащеносец, но также его титул и ранг, что по шпаге сделать было затруднительно. Разве что по богатству отделки и качеству клинка. Впрочем, как подсказывала внедренная память, некоторые ревнители старины, выкопавшие в пыльных архивах свидетельства своего происхождения от благородных предков еще дозвездных времен, продолжали носить вместе с плащами и шпаги. Законом это не запрещалось.

— К причалу номер семь стыкуется яхта его сиятельства герцога Манфреда. С ним его высочество принц Константин, — доложил бюст мужчины.

— Хорошо, Гриффин. У нас все готово к приему?

— Да, дон.

— Принято.

Бюст "поплыл", закрутился штопором, смешно искажая изображение, затем получившаяся уморительная фигура перевернулась головой вниз и винтилась в стол. Седой поморщился и недовольно пробурчал:

— Дон Томас, когда же вы повзрослеете? Что за детские шуточки?!

— Скучно, дон Стефан. Скучно-с. Задворки империи. Провинция.

Седой укоризненно покачал головой, встал, провел рукой по переднему шву своего комбинезона снизу вверх, начиная от груди, "склеил" распахнутые борта, тем самым застегнувшись наглухо, и поправил плащ. Дон Томас, поколебавшись, последовал примеру старшего коллеги.

Принц Константин, сказал Гриффин. Но ведь это я — принц Константин. Его личность внедрена в это тело. Что же это означает?

Глава 2

В операционный зал вошли сначала охранники — ломы под два двадцать ростом, затем не спеша герцог Манфред и принц Константин. Герцог в комбинезоне черного с серебром цвета и коротком, до талии, плаще той же расцветки, вышитом серебряными коронами с тремя зубчиками, был довольно высокого роста, худощавым и атлетически сложенным мужчиной. Лицо длинное, аристократически бледное, волосы черные с сединой, глаза немного раскосые, серые, губы тонкие и слегка поджатые. Принц на его фоне выглядел потасканным пропойцей и плебеем. Тем не менее, чем-то принц неуловимо был похож на герцога. Было в их чертах что-то общее, близкородственное, хотя Константин, вероятно, целиком и полностью пошел в мать.

— Добрый день, благородные доны, — поприветствовал герцог ученых. Те вежливо поклонились и ответили:

— Желаем здравствовать! Ваше высочество, ваше сиятельство.

— Как проект?

— Проходит завершающий этап. Прошу сюда.

Седой жестом пригласил гостей пройти в бокс, где лежало мое тело. Охрана осталась в операционном зале. Герцог спокойно, а принц с жадным вниманием рассматривали мое обнаженное тело, лежащее на мягком эргономичном ложе.

— Гы! А красавчик, — резюмировал принц.

— Вы будете выглядеть не хуже после оздоровительных процедур. Ведь, как бы только за этим мы сюда прилетели.

Герцог многозначительно взглянул на принца и тот, поджав губки гузкой и нахмурив бровки собольи, важно кивнул. Вообще такое выражение лица появлялось у принца в те моменты, когда он собирался высказать очередную "мудрость" или показать присутствующим что он в данный момент есть лицо, приобщенное к тайнам, средним умам недоступным.

— Двойник его высочества по нашим расчетам должен в течение следующих суток, максимум через двое, адаптировать внедренные знания. Тогда мы его разбудим, и вы сможете проверить качество нашей работы, — продолжил седой.

— Дядя! — капризным голосом прервал диалог принц. — Я не понимаю, зачем такие сложности? Почему нельзя отправить просто одного из двойников?

— Ваше высочество, — герцог с еле заметным вздохом, терпеливо, видимо не в первый раз, коротко пояснил, — простого двойника мало. Необходимо полное сходство с вами, в том числе и генетическое. К сожалению, мне не удалось выяснить, что конкретно собирается поручить вашему высочеству государь-император, но что это будет нечто очень опасное для вашего высочества — несомненно. Если выяснится, что я преувеличил опасность, мы всегда сможем заменить двойника вами. Но пока с этим нет ясности, следует предполагать самое худшее. В данной ситуации вашему дойнику предстоит действовать, скорее всего, в одиночку и никто, даже охрана, приставленная вашим батюшкой, не должна догадаться, что это не более чем актер, играющий роль. А для этого сам актер должен быть абсолютно уверен, что он и есть принц.

— Да? А может вы, дядя, просто хотите меня заменить этой куклой? Клоном! Так это, кажется, называется?

А неглупое соображение подумалось мне. Надо же. Может ведь иногда шевелить извилинами.

— Нет, принц. Это мне не нужно. Какой смысл? Двойник через некоторое время... Кстати, через какое, дон Томас?

— Два года максимум. Скорее, полтора.

— Так вот, через полтора года у двойника начнется распад личности, и мы получим либо буйного психа, либо растение, мычащее: "Бу-у-у", — и пускающее слюни. Кому такой нужен? Что с ним делать? Кстати. То, что лежит перед нами — не клон. С клоном было бы проще, но, к сожалению, аппаратура легко их отличает от рожденных естественным путем. Так ведь, дон Стефан?

— Совершенно верно. К сожалению, признаки ускоренного старения организма легко выявляются и идентифицируются аппаратурой. В свое время на волне антиклоновой истерии целые институты немало заработали на проблеме надежного отождествления людей и клонов. Даже если выращивать с младенчества...

— Благодарю вас, профессор. Этого, думаю, достаточно. Вот поэтому-то нам пришлось найти человека, отвечающего строго заданным параметрам, и провести эту сложнейшую(!), уникальную(!) операцию. Поверьте, ваше высочество, сделать это было очень нелегко и очень недешево. Кроме того поиски пришлось вести в строжайшей тайне, а вы и сами знаете возможности вашего батюшки и его тайной гвардии. И все это для вашего блага.

— Ну хорошо. Я тебе верю. Дядя. Но не вздумай надо мной шутить, ибо кара моя будет... э-э-э... кара будет. Да. Ужасна. Жестока... кара... будет.

— Что вы, ваше высочество! И в мыслях не было шутки шутить. Дон Стефан, регенерационная камера для принца готова?

— Да, ваше сиятельство. Полностью готова и ждет пациента.

— Я предлагаю не тянуть и начать процедуру оздоровления. Это будет полезно для вашего высочества.

— И сколько я там проваляюсь?

Герцог вопросительно посмотрел на дона Стефана и тот торопливо ответил:

— Пребывание в камере рассчитано на двое суток. Затем комплекс реабилитации, который может проводиться вне центра. Главное соблюдать режим и рекомендации. Для надежного восстановления пролеченных органов и тканей потребуется от четырех до пяти месяцев. Точнее, не более четырех с половиной. Во многом это зависит от состояния здоровья его высочества.

— А потом, — буркнул Константин. — Что я буду делать потом? Ты говорил, что мне придется неопределенное время провести в этой долбанной дыре.

— Для вашего развлечения, на моей яхте доставлено двадцать девочек и десять мальчиков на любой вкус. Только очень прошу, в связи с трудностью замены...э-э-э...выбывших, будьте немного поаккуратнее с ними.

Глядя на мечтательное выражение лица принца и стеклянный взгляд, обращенный куда-то в потолок, о будущем он думать не привык и замена, скорее всего, потребуется очень даже скоро. Герцог вздохнул и жестом предложил дону Стефану заняться принцем. Тот поклонился и, почтительно взяв того под локоток, повел его куда-то вглубь станции.

— Пошли Томас, дружище, посидим немного в операционном зале. Поболтаем. Винца попьем, — предложил герцог второму ученому. Тому, что помоложе седого Стефана.

На фоне подтянутого и спортивного сюзерена дон Томас выглядел несколько оплывшим от сидячей работы, грузноватым, но крепко сбитым. Ростом он был пониже Манфреда, имел крупные черты лица, носил слегка растрепанную черную бороду с проседью и густые усы. Русые волосы зачесывал гладко назад, открывая большие залысины, придавшие его облику некую ученую монументальность и солидность.

— Винца, говоришь? — усмехнулся Томас. — Не то ли самое, что ты воровал у своего папаши, когда мы учились в универе?

Герцог усмехнулся:

— Сколько мы с тобой встречаемся, столько же ты задаешь мне этот вопрос. Радует, что хоть что-то в этом мире есть незыблемое и прочное. Отвечаю со всей традиционной обстоятельностью: Нет. Не то же самое, ибо то самое провалилось в наши желудки более тридцати лет назад и мы в виде отходов окропили им очередной ближайший сортир. А вино та-ко-е-же! И даже лучше, поскольку из той же самой партии и, следовательно, выдержка с каждым годом все больше и больше, что ему, несомненно, пошло на пользу. А пью я его только с тобой, ученый таракан, а ты нагло пользуешься моей добротой.

— Готов помогать тебе в уничтожении запасов хоть каждый день...

— Знаю я тебе. Пьяницей прикидываешься, а попробуй оторвать тебя от исследований — меня, целого герцога, пошлешь матом далеко и надолго. Ни стыда, ни совести, ни почтения к моим сединам.

— Седин у меня не меньше, чем у тебя, а уж если говорить про совесть... Я — твоя совесть. И своя тоже. Представляешь, какой груз за двоих мне приходится таскать. Какие муки и терзания испытывать?! — патетически воскликнул Томас и засмеялся.

Герцог его в этом поддержал и, активировав коммуникатор на запястье левой руки, скомандовал:

— Три бутылки валенсийского красного, закуску и столик в операционный зал лаборатории восемь.

"Словно дожидаясь под дверью", — да нет, отнюдь не словно, а именно дожидаясь под дверью, видимо хорошо знали привычки своего господина, две симпатичные девушки с улыбкой вкатили столик, сервированный на двоих. Герцог и ученый сели в кресла, одна из девушек разлила по высоким бокалам тонкого хрусталя рубиново красное вино, после чего обе стюардессы, не забыв эротично прогнуться, быстро выскользнули из помещения.

— Вот чертовки. Знают мою слабость и пользуются. Но мы еще посоревнуемся у кого крепче выдержка. Уф-ф, знал бы ты Томас, как я устал!

— За тебя, старый друг, — поднял бокал ученый. — Я все-таки не понимаю, зачем ты возишься с этим ублюдком? Тебе своих забот не хватает?

— Прости, Том, мозголом и мозгокрут ты — лучший в галактике, а в политике разбираешься как свинья в апельсинах. Ты хоть знаешь, что у нашего благословенного императора четыре старших дочери, которым никак не светит корона ни по мозгам, ни по влиянию, а реальных наследников всего двое: Константин и его сводный младший брат от второй жены — Санчес?

— Не настолько уж я дремуч...

— Дремуч-дремуч. В своей лаборатории ты про каждую пылинку многотомную монографию накропаешь, а про светскую жизнь любой олигофрен из приюта расскажет больше. Спешу тебе напомнить, что я — родной дядя Константина...

— Угу. Подозреваю, что родство у вас гораздо ближе, — хмыкнул Томас.

Глаза герцога опасно блеснули и он, не скрывая легкую угрозу, тихо прошипел:

— А догадки свои, дружище, засунь себе... как можно глубже и никому никогда не показывай, иначе дружба-дружбой, но честь, а то и жизнь, семьи мне все-таки дороже.

— Прости, я думал об этом и так все воробьи на ограде прочирикали.

— Воробьи — птицы дурные: "Чик-чирик! Нашел дерьмо! Чик-чирик — на одного!", — вот и пусть себе про дерьмо чирикают, а вот когда мой близкий друг начинает перечирикивать воробьиное дерьмо, тогда уже совсем другое к нему отношение. Ты понимаешь? М-да. Забыл, что с вами, учеными, надо попроще. Представь себе, что некую истину, опровергающую устоявшееся мнение, открыл студент-первогодок и радостно принес ее тебе. Что ты будешь делать в первую очередь? В лучшем случае искать в его постулатах ошибку, а скорее просто пошлешь подальше — продолжать учиться. А если то же самое тебе преподнесет авторитетный ученый? Профессор? Совсем другое дело, не так ли? Вот и ты для общественного мнения — тот же профессор.