Девушка с наузой

Еле заметный кивок, и Алёна поняла, что говорить ему пока ещё трудновато.

— Хочешь — расскажу, как он у нас появился? Точнее не появился, а как про него узнали?

Новый кивок.

— А тебе это не сложно — слушать меня?

Открылась дверь, и мать Станислава принесла чашку с новым отваром — насколько поняла девушка, восстанавливающим силы.

Пока мать хлопотала показать, как бы Алёне удобней поить сына, Станислав закрыл глаза. Но резко распахнул, как будто чего-то испугался.

Мать ушла, он сказал:

— Мне немного... тяжело с открытыми...

— Закрой — и открывай только тогда, когда я тебе отвар буду давать, — скомандовала девушка. — И... тебе удобно, если ты лежишь, а я ложкой?..

Кивок.

А Алёна подумала, что надо бы рассказывать ему про Василия со многими подробностями, чтобы Станислав заснул. Во сне-то он лучше и больше силы наберёт. А ещё... Если он заснёт, она сумеет достать из пакета тесьму и начать плести наузу силы. Однажды она ему помогла. Так почему бы и нет сейчас?

И начала:

— Сначала в ателье было всё хорошо. Нам такой большой заказ принесли! Потом — смотрю, а наши девочки заволновались...

Она рассказывала, давала ему пить отвар, а сама думала: "Почему я так обиделась на него, когда он не приехал? Ведь знала же, что при наших делах всякое может случиться... Неужели это потому, что он обещал и не выполнил? Или это что-то другое? Может, мне не стоит привыкать к поездкам на его машине? Ладно... надо бы у деды выспросить, что там, на кладбище произошло... Если он мне, конечно, расскажет".

Глава пятнадцатая

К допитому восстанавливающему отвару и к концу Алёниного повествования Станислав уже не выглядел несчастным гриппозником с температурой под сорок. Он и говорил теперь без пауз, которые поначалу делал, выговаривая каждое следующее слово. И тогда Алёна, по инерции рассказывавшая негромко, так же негромко заявила:

— Я тебе всё-таки наузу сплету! Помнишь, как было тогда? С Букой-Букачкой?

— Хорошая идея, — поддержал её дед, неожиданно появившийся за спиной. — Попрошу, чтобы тебе света добавили — так, чтобы он не мешал Станиславу.

И ушёл, прихватив с собой опустевшую чашку.

Воспользовавшись моментом, Алёна спросила:

— Страшно было на кладбище?

Станислав слабо улыбнулся.

— Именно это меня и бесит, что ответить на этот вопрос не могу. Я не знаю, что именно там было. Учти, Алёна. Надеюсь только на тебя, что ты своего дедушку расспросишь, а потом мне расскажешь.

— Это как ты не знаешь? — не поверила она.

Он с виноватой улыбкой пожал плечами... Пришлось замолчать обоим: принесли торшер. Со стороны кровати его абажур завесили длинной полосой какой-то ткани.

Так что через минуту свет свободно падал на руки наузницы, но лицо молодого колдуна оставалось в тени.

Присмотревшись к торшеру, Алёна даже вздохнула: не торшер, а сказка! Мало того что свет идёт направленно, так у него ещё на двойной длинной ножке удобный крючок, куда можно повесить, например, лёгкую корзину или картонный пакет с тесьмой — и плести себе наузы. Эх, в свою бы комнату такой!..

Дверь в комнату закрылась. И помещение превратилось в полутёмную, но уютную пещеру... Алёна, чувствуя на себе взгляд Станислава, быстро сделала первые узлы и первой спросила, чтобы не чувствовать неловкости:

— А что ты помнишь из того, что было на кладбище?

— Мы приехали туда, и Мироныч вызвал воронов.

— Ух ты...

— Вот-вот. Они сели нам на плечи. Странное впечатление, что всё понимали. В глаза ему посмотришь, а он в ответ так поглядит, как будто вот прямо сейчас и заговорит.

— Может, тебе не понравится, — с сомнением сказала девушка, — с тобой же там вон что стряслось, но мне бы хотелось, чтобы ворон посидел на моём плече. Ты на такое желание не обижаешься?

— Нет. Помню свои ощущения. Хотелось бы повторить — и чтобы ты тоже их узнала.

— Надо сплести наузу на призыв птиц! — тихонько засмеялась девушка. — Вдруг получится?

— Разве такое можно сплести?

— Пока не знаю, — улыбнулась она, проворно работая пальцами. — Я однажды, летом, проснулась среди ночи, потому что под окном ругались пьяницы. На ту сторону дома только моя комната выходит, так что деда с бабулей не проснулись. А ор в полусне... И спать хочется, и по нервам бьёт. Встала у подоконника и начала плести вслепую. Сама плету и сама же думаю: а что за наузу-то плету? Но, когда науза была готова, пьяницы вдруг ушли. А я и сейчас гадаю, науза ли в этом помогла. Или они прокричались и поэтому ушли? Да и науза странная получилась. Я никогда такого рисунка не видела — ни раньше, ни позже, а уж схем — тем более не нашла.

— Получается, ты импровизируешь.

— Есть такое, — согласилась она.

— Придумай нам наузу, чтобы не разлучаться.

Алёна замерла от неожиданности. Сначала она обрадовалась так, что вздохнула глубоко. Они вроде как ещё и не вместе, да и по времени самую малость знакомы, а он уже хочет быть с нею!

Но пальцы, застывшие на мгновения, продолжили вязать узлы, и эта привычная работа дала время на раздумье. И Алёна покачала головой.

— Я люблю плетение науз. Я люблю их помощь. Но...Чтобы не разлучаться? Это будет... ненастоящее. Искусственное. А я так не хочу.

Думая и сомневаясь: может, всё совсем не так, как она поспешно высказала? — она прекратила плести и опустила незаконченную наузу на колени. Виновато посмотрела на Станислава, опустившего глаза, глядя в стену.

— Не обижайся, ладно?

— Нет, всё нормально, — бесстрастно сказал он. — Тебе ещё долго плести?

— Немного осталось, — отозвалась Алёна, вспоминая ту наузу силы, которую она плела ему, когда он еле держался против Буки-Букачки. Ту наузу, что в секунды обветшала, когда противостояние сошло на нет.

Сейчас она этого не прочувствовала — чтобы науза выплеталась огромной. Нет, эта будет небольшой и состоящей из нескольких мелких.

— Ну вот, готово, — улыбнулась девушка, соединяя между собой наузы в браслет. Спрятала кончики тесьмы, чтобы не торчали, и спросила: — Сам наденешь?

— Нет уж, лучше ты...

Она бережно приподняла его безвольную руку, что чуть свешивалась с кровати, и натянула на запястье узелковый браслет. Расправила края науз, чтобы не топорщились, и откинулась на стуле, оценивая свою работу. Одновременно с предвкушением ждала, что Станислав полежит ещё несколько секунд и встанет, не страдая больше от слабости.

— Сядь ко мне на кровать.

Она хотела удивлённо спросить: "Что? Зачем?" Однако почему-то не спросила, но послушно поднялась со стула — причём остатки тесьмы съехали с колен и упали на пол, что её ничуть не взволновало, хотя раньше она бы кинулась их подобрать. И пересела на край кровати.

Спрятанные от торшерного света, глаза Станислава казались не своего цвета — не светлыми, а чёрными и бездонными. Может, потому что внешние признаки физической и колдовской слабости пока ещё оставались — потемневшая кожа вокруг глаз, например.

Под взглядом Станислава улыбка девушки медленно выправлялась в равнодушное спокойствие расслабленных губ — и Алёна ощутила это личное движение, как переход от тепла к холодку. Хуже, что она чувствовала и другое — странное раздвоение.

Одна она всё ещё продолжала с затаённой радостью выжидать, когда Станислав молодцевато вскочит с кровати и поблагодарит её за помощь.

Вторая она сидела настолько близко к нему, что ощущала его горячечное тепло, и покорно ждала, когда он потребует от неё чего-то ещё.

А между ними вырастала третья, которой Станислав не предугадал. Третья зиждилась на личных обережных наузах Алёны. Сначала те спали. Однако колдовство Станислава, сила его властных слов заставили их проснуться и начать действовать против направленного на их хозяйку воздействия. Время противостояния измерялось секундами. И слова Станислава, приправленные властными интонациями, превратились в уязвимую паутинку для этой третьей Алёны. В отличие от наивной первой и послушной второй, третья была абсолютной реалисткой и не стала сразу объявлять о своём появлении, примериваясь к ситуации. Поэтому Станислав всё ещё чувствовал радость первой и полное послушание второй.

А третья наблюдала.

Уверенный, что девушка подчинена, Станислав, всё ещё лёжа, приподнял её ладонь, поцеловал её и прижал к своей щеке.

Третья внутренне напряглась, готовая, если парень позволит себе лишнее, выдернуть свою ладонь из его рук и сбежать.

Но Станислав просто лежал с её ладонью на своей щеке. Щека у него была холодная, а её ладонь горячая: во время плетения науз порой приходилось сильно напрягать пальцы... То ли грелся, то ли наслаждался её прикосновением.

Напряжённая, как натянутая тетива, третья ждала, чем всё закончится.

Ни первой, доверчивой, ни второй — подчинённой, уже не было. Правда, Станислав изменений не замечал, наверняка уверенный, что сумел добавить в голос нужное количество колдовских властных ноток.

И, наконец, опустил её руку, собираясь вывести её из состояния подчинения.

Внезапно для него она встала, подобрала с пола упавшую тесьму, сложила её в пакет и взяла сумку. Закрывая за собой дверь в комнату, на последних секундах увидела резко севшего на кровати Станислава, весьма изумлённого, если не ошарашенного её уходом без его позволения.

В проходной комнате никого не было.

Оглядевшись, Алёна быстро пробежала её и бросилась в прихожую. Хорошо — сумка всегда с собой — искать в темноте не надо...

Лихорадочно застёгивала пуговицы плаща в той же темноте: специально не включила свет в прихожей, чтобы думали — здесь никого. Пальцы срывались с пуговиц, а девушка еле сдерживала слёзы: "Я — ему!.. А он — в благодарность!.. Так — да?! От дороги позвоню деду... Только от дороги, чтобы не нашли сразу. Нет, лучше вообще из маршрутки — любой, лишь бы первой подошла. За что он меня так?! За что?!"

Шарахнулась к стене и окаменела на месте, расслышав чьи-то шаги в проходной комнате. Смутная фигура, кажется — Станислава, в вечернем, не слишком ярком свете прошла в гостиную.

На цыпочках Алёна шатнулась к входной двери. Нажала на рукоятку замка. Не заперто! Выскочила за дверь и, прикинув, побежала не к лифту, а к лестницам.

И оказалась права.

Только спустилась по одной, дверь квартиры наверху открылась, и девушка затаилась, взявшись за перила следующей лестницы. Шагов не услышала, но загудел лифт — к её удаче, он поднимался с первого этажа. Как будто она уже спустилась... Сообразив ситуацию, она помчалась наоборот — на два этажа выше: если Станислав сейчас убедится, что во дворе дома её нет, он вернётся домой, и тогда она спокойно сбежит отсюда.

Стояла, вцепившись в высокий подоконник, и уже злилась. "Почему я такая... тютя! Жаль, скандалов не умею устраивать! Побежала бы в гостиную! Поорала бы там о том, что он сделал! Его бы отругали! Там ведь и деда, и Юрий Андреевич!.. — Другая, более робкая когда-то, Алёна сейчас бушевала из-за самого Станислава: — Ему что — трудно было полежать и просто поговорить со мной? Зачем он это сделал?! Зачем?! Всё испортил — дурак! — А рациональная Алёна с горечью размышляла: — Надо же... Это он так проверил, вернулись ли к нему силы... А ты — благодарности от него ждала. Нашла — от кого. От внука чёрного колдуна..."

И снова чуть не плакала от обиды: "Да если б он попросил... да и пусть без слов бы мою руку взял — я б такой счастливой была! А он..."

Резко обернувшись к лестницам, она услышала: лифт снова поднимался. Прислушавшись, Алёна вздохнула: движение прекратилось, тишина — не слышно шагов, но стукнула входная дверь. "В их квартиру?"

Заледеневшее от напряжения, лицо начало "оттаивать". Удирать уже не хотелось. Хотелось постоять в тяжёлом свете вечернего подъезда — и подумать. Что ж... Подумать — дело оказалось хорошее. Потому как Алёна сообразила: если Станислав и побежал следом, то вышел он наверняка в том, в чём был — в одежде, слишком лёгкой для осенней улицы. Значит, есть вероятность, что сейчас он оденется теплее и выйдет снова — сесть в машину и ехать к ней, к Алёне. Точней — в дом деда и бабули. И вывод из этой его поездки только один: пока не добьётся своего — не уйдёт. Не отстанет. В смысле — пока не заставит её помириться.

Она тихонько вздохнула, глядя с высоты этажа на здания детского сада.

"Так хорошо его понимаю? Да нет же. Всего лишь логика..."

Как по нотам: снова хлопок квартирной двери, тишина, в которой не слышно поспешных шагов, и сразу гудение лифта, уносящего пассажира вниз.

Чувствуя себя более свободно, Алёна повернулась к окну так, чтобы опереться боком на край высокого подоконника. "Уехал. А что делать мне? Дальше-то? Если он настырный и будет чуть ли не преследовать меня?"

Она тупо уставилась в корпус лифта и некоторое время бессмысленно смотрела на кирпичную крашеную стену. Оттолкнулась от подоконника, упрямо склонила голову, глядя исподлобья на лестничные ступени... "Я-то думала, ему нравлюсь... А он... — И вскинула голову. — Ладно. Ладно-ладно! Колданул, да? А я если я тебе тем же отвечу?"

В душе радуясь, что он не догадался позвонить ей, пока бежал к машине (мобильный-то у неё не на "тишине"! На весь подъезд звон-то был бы), она сунула руку в в пакет с тесьмой. В полутьме еле разглядела цвета лежавших сверху материалов. И взяла белый и голубой. Цвета снега и холодного неба. Съехала по стене на корточки и, продумав будущее желание, принялась за плетение. Остановилась только раз: "А тебе самой не жаль потом будет? — Подумала немного и покачала головой: — У меня такое положение, что — нет, не жаль. Я же думала — он относится ко мне... как минимум, серьёзно. А он... я для него... снова как вещь! — и уже хмуро опустила голову: — Заодно и сама избавлюсь от... — споткнулась на слове и вздохнула: — От желания, чтобы он всегда был рядом со мной! Такого... не перевоспитаешь, как бабуля ни сказала бы..."

И только раз плаксиво скривились губы — когда, начав плетение, вспомнила: он так радовался утром, всё-таки поймав на остановке её, поспешно бежавшую от дома! Он и смеялся над её пробегом, и был счастлив, что она не уехала без него!

"Забудь! — велела она себе. — Он внук Чёрного Андрея — и этим сказано всё! Он привык давить, как его дед!"

Когда науза была готова, Алёна пришпилила её булавкой к джемперу — чуть выше сердца. И через минуты с занемевших корточек поднялась другая девушка — безучастно спокойная. "Плащ у них снимать не буду, нараспашку в нём посижу, — решила она. — Дома наузу приколю к джемперу с изнанки. И не забыть бы сделать парочку браслетов из более узкой тесьмы. А то и можно купить шнур нужного цвета... — опять застыла на месте, прикидывая: — А может... Надо было сплести наузу приворота на него? Пусть бы почувствовал на себе, что это такое — чужая власть над твоими мыслями и чувствами!.. Нет. Здесь другое. Это он такой человек, с которым мне уж точно нельзя... связываться. А значит..."

Наконец собралась с мыслями, прихватила сумку и пакет и спустилась в квартиру Кудренцовых. Вошла легко: видимо, пока в квартире оставался хоть кто-то из колдунов или волхвов, её не закрывали на замок. "А для других жильцов или чужаков эта квартира из разряда нехороших", — мысленно пошутила она.