Кажется, она ко всему этому еще и ярко накрасилась, и собрала свои белокурые волосы в высокую прическу, но этого я уже не разглядел. Платье, а, вернее, то, что так ясно угадывалось под платьем, не позволяло обращать внимание на лицо, возраст, прическу, а также личность его (платья) обладательницы. Платье, буде она покажется в нем в каком-нибудь людном месте, заставит всех мужчин в радиусе пятисот метров забыть о долге, чести и совести и поддаться низменным животным инстинктам.
— Ну, что ж вы молчите? — требовательно спросила Лада, поворачиваясь к нам то одним, то другим боком, а то и спиной. — Как я вам?
Я сглотнул, но во рту снова пересохло. Попробуй, скажи ей сейчас, что мы думаем о ее новом наряде — испепелит!
Как видно, та же мысль посетила и Пса — он вдруг взвыл жалобно и присел на задних лапах, низко пригибая голову к полу. Ворон прокашлялся и сказал.
— Спору нет, Лада, платье это очень эффектно, только я не совсем понимаю, куда ты собралась в нем идти.
— Меня пригласили в компанию встречать Новый год, — объяснила Лада, будто не замечая кислого тона Ворона.
— А я было подумал, что ты решила стать эстрадной певичкой, — сказал задумчиво Ворон. — Такой наряд был бы как нельзя более уместен на сцене ночного клуба или ресторана.
— Что? — брови Лады поднялись двумя ровными тонкими дугами, а изящно вырезанные ноздри задрожали.
— А мне нравится! — спас положение, высовывая морду из зарослей, бесшабашный Жаб. — Ты в этом платье такая крутая телка, что хоть падай! Все мужики будут за тобой бегать, как кобеля за сучкой в течке, и лапки задирать на подол. Ей-ей ни один не устоит против такой роскоши!
Опасно вздернутые брови Лады опали, но ноздри продолжали дрожать, дрожал и голос:
— Вам не нравится?
— Нравится, очень даже нравится! — воскликнули мы единодушным хором. — Просто видишь ли, — продолжал я уже один наимягчайшим из своего арсенала мурлыканьем, с наинежнейшими обертонами, — видишь ли, Ладушка, всякая одежда, помимо функций защиты от непогоды и украшения своего обладателя, выполняет еще и функцию, я бы сказал, информационную... — от испуга я начал говорить совсем как Ворон, употребляя не только его словечки, но позаимствовав также и построение фраз, смягчив, впрочем, назидательную интонацию. Я говорил не назидая, не наставляя, не констатируя факт — нет, я говорил, мягко увещевая, убаюкивая подозрения, возражал нежно, взывая к здравому смыслу, который в голове у этой девочки, невзирая на ее возраст, все-таки был.
— ...Не помню, кто сказал, кажется, Стендаль: "Одеваясь так или иначе, женщина обещает себя в той или иной степени". Видишь ли, Ладушка, как совершенно правильно отметил Ворон, это платье, вполне уместное на эстраде — потому что эстрадная звезда в силу профессии своей должна пообещать себя как можно большему количеству мужчин, — в небольшой компании возможно только если ты решила отомстить всем окружающим тебя женщинам и отбить у них их спутников. Все мужчины будут твоими, в этом ты не сомневайся, а вот женщины все тебя возненавидят единогласно в ту минуту, когда ты снимешь курточку. Для дружеской вечеринки, если ты хочешь сохранить хорошие отношения со всеми, окружающими тебя, я бы посоветовал что-нибудь более скромное, менее вызывающее, хотя, конечно, не менее элегантное.
Лада страдальчески скривилась, развернулась на каблучках и вышла.
— Ну, дает! — сказал Жаб, когда хлопнула дверь в Бабушкину комнату. — Могёт, еще как могёт! Одно слово — ведьма!
Я ожидал протестующего рычания Пса, но тот, как видно, еще не оправился от шока. Он по-прежнему приседал, пригибался, и из его огромной пасти доносилось щенячье повизгивание.
— Эй, вы, там! Свет починили! — воскликнул Рыб. Мы выглянули на улицу — фонари дворового освещения зажглись. Мы ввернули новые лампочки в кухне и в коридоре. Домовушка не высказывал никакого желания покинуть свое убежище, поэтому я предложил всем усесться за стол и перекусить. В конце концов, неизвестно, сколько времени он собирается отсиживаться в своей щели, а голод — не тетка, с самого завтрака маковой росинки во рту (или в пасти, если хотите) ни у кого из нас не было. Со мной согласились, тем более что стол был уже накрыт. Мы дружно принялись за еду — и тут лампочки полопались опять.
— Что за безалаберность! — воскликнул Ворон, срываясь с места.
Я побежал в кабинет посмотреть на трансформаторную будку.
Так и есть — будка снова взорвалась. Вернее, полыхнула ярким желтым пламенем, и рабочие, починившие ее только что, разбегались в разные стороны, теряя инструменты и шапки. Мальчишки, которые в этот еще не поздний час в изобилии толклись поодаль, радостно улюлюкали. Зрелище было завораживающе прекрасным, хотя и ужасным. К ужасу примешивалось понимание того, что район остался без света надолго — вряд ли рабочие возьмутся второй раз подряд устранять последствия аварии. Они решат, что надо подождать до утра, и уже утром, разобравшись, что к чему, починить будку окончательно. Они не знали, что виновница аварии просто никак не может выбрать себе наряд на новогодний вечер.
— Что ты делаешь, Лада? — услышал я гневный голос Ворона. — Сколько раз Бабушка предупреждала тебя, чтобы ты не смела заниматься серьезной магией, не выставив отражатели!
— Ой, да что такое! — недовольно отвечала Лада из-за двери. — Подумаешь, платье только одно сделала!...
— Посмотри, до чего ты доигралась — будка второй раз за сегодняшний вечер горит, люди без света остались!
— Отстань от меня, мне некогда, — сказала Лада. — Починят. Ничего страшного.
— Починят? А если кто-то пострадал? Ты понимаешь, что будет, если кого-то сейчас зашибло? Обожгло? Если кто-то погиб?
— Ой, Ворон, что ты все меня пугаешь да пугаешь! Никто не пострадал.
— Лада!... — снова начал было Ворон и запнулся на полуслове. Я ринулся посмотреть, что это его так удивило.
Дверь в Бабушкину комнату была открыта. Как ни странно, свет там действительно горел, только какой-то синеватый. И воняло чем-то химическим — то ли серой, то ли еще чем-то противным. Я пригляделся. Лампочка здесь тоже взорвалась, но волосок остался цел, он-то и светился синим холодным светом.
Лада смастачила себе новое платье и крутилась теперь перед зеркалом, разглядывая себя с боков и со спины. Старое платье, из чешуек, валялось на полу и очень напоминало кожу, сброшенную змеей. Еще на полу, на кровати, на кресле валялись раскрытые журналы мод — "Бурда" и "Неккерман". На одной из журнальных красоток я увидел что-то вроде змеиной кожи, только менее облегающее и менее откровенное, чем то, что давеча напяливала на себя наша Лада. Теперь же на ней (Ладе) было надето что-то вроде пеньюара — прозрачное, воздушное, с кучей всяческих рюшиков, оборочек и воланчиков, оно имело только одну пуговицу — на животе, и при малейшем движении распахивалось, выставляя на обозрение пижамку из черного плотного кружева.
— Лада! — воскликнул я, — ты решила завести себе любовника?
Ее тонкие бровки опасно сдвинулись над переносицей.
— Думай, что ты говоришь, Кот! — гневно сказал она.
— А ты думай, что ты делаешь! — завопил Ворон. — Что это ты на себя напялила?
— Это платье, — сказала Лада, возвращаясь к прежнему своему занятию. Она подбоченилась, соблазнительно изогнув талию, потом повела плечиком. Выражение ее лица не оставляло сомнений — она чрезвычайно нравилась себе в этом новом туалете.
— Ладушка, — плачуще промурлыкал я, — это же домашняя одежда! Пеньюар называется! Вот, гляди! — в одном из раскрытых журналов я углядел что-то подобное тому, что было надето на Ладе, и сунул ей этот журнал. Журнал был не на русском, и даже не на английском языке, но слово "пеньюар", написанное латинскими буквами, я, слава богу, прочитать могу. Лада посмотрела на страничку и рассеянно спросила:
— Ну и что?
— Как это "ну и что"? — возмутился я. — Ты что, читать не умеешь? Здесь же написано!
— Написано, — согласилась Лада. — Написано, что это — пеньюар, то есть платье для вечерних приемов. Вечерние платья всегда так выглядят, как будто ночные рубашки.
— Лада, но пеньюар — это совсем не то, что платье для коктейля, — вступил в разговор Ворон. — Пеньюар — это род домашней одежды. Элегантное неглиже. Нечто вроде домашнего халатика. Одевается поверх ночной одежды: рубашки или пижамы. В пеньюаре можно принимать гостей с утра, приблизительно до десяти часов пополуночи. После указанного времени эта одежда считается неприличной...
— Да? — спросила Лада дрогнувшим голосом. — А я думала... — она покраснела, как спелый помидор.
Я перелистнул несколько страничек в журнале.
— Вот миленькое платьице — смотри! — обратился я к Ладе. Платье, которое я указал, ничем особенным не отличалось. Главное — оно не было коротким, не имело разрезов, и декольте на нем было маленькое-маленькое, почти под горлышко. — Очень славное платьице.
— Ничего особенного, — фыркнула Лада, но тут же переспросила жалобно:
— Тебе что, правда нравится?
— Ну, не так, чтоб очень, — сжалился я. — Просто, по-моему, оно лучше подойдет к случаю. Ты не забывай, что вечеринка у нас — это совсем не то, что вечерний прием у них. В вечернем платье тебе будет неудобно. Нужно что-то более нейтральное.
— Самая нейтральная одежда — это джинсы и свитер, — сказала Лада.
— Да! — обрадовано кивнул я, — и главное — тебе так хорошо в джинсах и в свитере!
— Я каждый день хожу в джинсах и свитере, мне надоело, — отрезала Лада. — Хочу платье!...
Кое-как мы нашли такой фасон платья, который удовлетворил требования Лады и при этом был достаточно скромен. Когда Лада появилась в нем в кухне, все одобрили единодушно и восхитились ее вкусом. Платье было темно-синего цвета, который прекрасно гармонировал с голубыми глазами Лады, оно не облегало фигуру, но в то же время легким намеком подчеркивало то, что нужно подчеркнуть, юбка была прямая и чуть выше колен, а воротник-стоечка приятно оттенял белую шейку. Лада прошлась туда-сюда, подражая походке манекенщиц, и мы зааплодировали единодушно. По-моему, мы все были восхищены не столько платьем и даже не столько Ладой в этом платье, сколько тем, что теперь ее можно было выпустить на улицу, не опасаясь неприятных последствий. Лада раскраснелась от удовольствия, несколько раз поклонилась нам и убежала переодеваться в халатик.
И мы наконец пообедали.
Г Л А В А В О С Е М Н А Д Ц А Я,
п р е д н о в о г о д н я я
В лесу родилась елочка...
Песня
Назавтра Лада свое новое платье не одела. Я удивился: почему?
— Ой, Кот, как ты не понимаешь, я же хочу Новый год встретить в новом платье. А если я его сегодня одену, оно будет уже не новое!
Вот поди пойми этих женщин: зачем вчера надо было так торопиться, заставлять всех сидеть голодными, оставить целый квартал без электроэнергии — и все равно пойти на работу в старом растянувшемся свитере и потрепанных джинсах?
— А сегодня ты не хочешь принарядиться? У вас же наверняка сегодня никто работать не будет, предпраздничный день все-таки...
Она махнула рукой.
— А, им все равно, в чем я одета. Да и мне тоже все равно.
Ну, этого я уж совсем не понял. Обычно женщина или совсем не следит за собой, одевается, как попало, причесывается наспех, стрижется в мужской парикмахерской и не употребляет косметики, или же, наоборот, тщательно продумывает как праздничный, так и повседневный туалет, выбрасывает сумасшедшие деньги на парикмахерские (прическа, маникюр, педикюр, косметолог) и не выйдет даже и вынести мусор без помады на губах. Наверное, она все-таки еще слишком молода, наша Лада, ее стиль еще до конца не сформировался.
Итак, Лада натянула свой старый свитер и линялые джинсы, быстренько заплела косу, подмазала глаза и губы, повертелась зачем-то перед зеркалом и убежала на работу, пообещав вернуться пораньше — ведь вчера елку убрать не успели. Только после этого хмурый, как ненастная ночь, Домовушка покинул свое убежище.
— Совсем девка от рук отбилась, — буркнул он в ответ на мой невысказанный вопрос. — Статочное ли дело — в такой великий праздник дома не ночевать!... А случись что — кого виноватить? Домового — не уследил-де!... Что я Бабушке скажу, как вернется и ответ спросит? Как я ей в глаза гляну?
— Ну, пока еще ничего не случилось, да и вряд ли случится, — сказал я уверенно. — В конце концов, Лада — вполне разумная взрослая девушка, к тому же не обделённая способностями. Как она вчера лихо себе платья мастерила!
— Вот то-то и оно, что лихо! — буркнул Домовушка, засыпая ненавистное пшено в кастрюльку с молоком. — Нет бы — чинно, благородно, по-людски, иголочку в пальчики взять, ножнички, да и скроить-сметать себе одежку приличную, нет: тыр! фыр! бах! Нетканое, нешитое, в один секунд сладила, потом раз оденет — и бросит. Небось, потрудилась бы, как след — до дыр доносила бы, да и после бы латала-штопала... Ленивица у нас выросла, капризница балованная.
— Ну, я не думаю, что наследной княжне так уж необходимо умение шить или штопать. Все ж таки...
— Девичье рукоделие любой девке необходимо, хоть царевне, хоть королевне! Случись чего с ее уменьями волшебными — и никуда она непригодная, ни корову подоить, ни носки мужу связать! Ничегошеньки не умеет, аки дитятко малое — а уж в возрасте. Девка не косою, не румянцем тщеславиться должна, а рукомеслами девичьим, тогда и женишок ей добрый сыщется, а не вертопрах какой...
— Так она же премудрая — ты ж сам говорил!
— Ну, говорил... А нынче иное скажу — ежели дойдет до беды, ежели не соблюдет себя — враз премудрость ее и улетучится, а что останется? Умишка горсточка, да волосья да пояса, а больше и ничего.
Домовушка упер кулачок в щечку, как будто у него болели зубы, вздохнул и застонал жалобно, с причитаньями: — Горюшко ты мое, Ладушка, что ж ты, безразумная, творишь, где ж твоя честь девичья, где ж твое разумение, отеческому слову послушание...
Тем временем каша вылезла из кастрюльки и зашипела на раскаленной плите. Запахло противно паленым пшеном и горелым молоком.
— Каша, каша!... — заорал я, — Домовушка!
Домовушка схватился за кастрюльку голыми лапками, обжег их, разумеется, и побежал лечиться живомертвой водой. Завтрак был испорчен. И даже вчерашних пирогов не осталось.
Я своей волей отрезал каждому из обитателей по куску сыра и ломтю хлеба. Я не понимал, почему Домовушка так расстроился. Ну, хочет Лада встретить Новый год в компании — на здоровье, хорошая, добрая традиция — Лада ж наша не старая бабка какая-нибудь. А что до всяческих намеков на возможность совершения ею какой-нибудь глупости — то, во-первых, неизвестно еще, глупость это, или, наоборот, мудрость, потому как все в мире относительно. И если с точки зрения Домовушки, традиционной и освященной веками, однако безусловно старомодной, поведение Лады граничило с распутством, то с точки зрения современного человека без предрассудков, Лада была даже и слишком скромна. А во-вторых, при всей своей молодости Лада была достаточно разумна. И достаточно честолюбива, добавлю кстати. Ни за какие коврижки она не отказалась бы от возможности стать княгиней — даже если бы ей пообещали... Ну, не знаю — даже если бы ей сделал предложение принц Уэльский. Или калиф Багдадский.
