Долгая заря Ивана Ефремова

Жаль, нет у меня сдэфки. Пешком до города далеко. До Чжиху, Эви говорила, вёрст триста, может чуток поменьше. Где-то на востоке вроде бы есть ещё город, но тот дальше. Получается, до Чжиху пешком не меньше недели пилить. Я конечно ходок хороший, ноги крепкие, но больше чем по 50 вёрст в день я не пройду, тем более идти придётся по малопроходимой местности. Местность тут каменистая, да ещё и заросшая кустарником. Хорошо, что не горы. В любом случае, мне мои шмотки пригодятся. Особенно сапоги! Без сапог мне далеко не уйти, а сапог здесь никто не носит. Все ходят по кораблю босиком, даже в комплект парадно-официального костюма входят только какие-то чёрные тапочки. Смешно! Для посещения планет есть скафандр со специальными бутсами, но скафа у меня тоже нет.

Дождусь разрешения. Наверняка, Фай не будет против.

Мне ещё потребуется запас провианту. Хм-м-м. Тут похоже засада... Кормёжкой у нас на корабле занимается сам корабль. Выдача харча строго по расписанию, где он его берёт, я так и не понял. Говорят, каждый раз синтезирует из продуктов жизнедеятельности. Мне как-то в такой способ слабо верится. Если дело обстоит именно так, то идея с дальней разведкой провалилась не начавшись. Может прибегнуть к воровству у туземцев? Есть же тут трудовое крестьянство. Не может такого не быть. Потихоньку подворовывать у кулаков-мироедов? Чай не обеднеют. Нет, плохая идея. Я не знаю, есть ли деревни, или что там у них, по дороге к Чжиху. А ну, как и нет ни одной? Или там охрана с пулемётами? Положат не за понюх табаку, и никто не узнает, где могилка... Да.

Приходится признать — дальняя разведка не складывается. Обследовать хотя бы на расстоянии дневного перехода? Нас тут обложили на мысу. Площадка едва с полверсты. Каменистый пологий берег, поросший чахлыми кустами почти лишёнными листвы. Местами скальные выступы имеются. Держат как в тюрьме, впрочем, это я уже на второй круг пошёл...

* * *

После ужина Нэя сама подскочила ко мне с радостной вестью, что разрешение получено, и я могу забрать имущество. Я не стал тянуть и, закончив с псевдоговяжьим стейком, рванул за обмундированием.

Я совершенно верно поступил потому, что кладовая образцов оказалась на деле морозильной камерой. Мои вещи, покрытые слоем глины, так и лежали там аккуратно завёрнутые в прозрачный пластик. Их для сохранности заморозили. Плащ оказался совершенно непригоден, молния прожгла его от ворота до шлицы. Гимнастёрка тоже подгорела, но меньше. Носить можно. Галифе и сапоги вместе с портянками сохранились отлично. Пришлось мне, при свете налобного прожектора размораживать вещи в тёплой воде тормансианского моря, а потом оттирать их от глины с помощью песка, этого добра тут навалом. До полуночи с этим провозился. Зато высушить 'Плам' посоветовал в ходовом блоке. Там была и горячая поверхность, и вентиляция с системой рециркуляции. К утру всё готово к разведывательной акции.

По такому случаю 'Плам' устроил мне сверхпитательный завтрак. И даже собрал с собой тормозок. Подвёз приличный такой свёрток с аккуратно наклеенной этикетной, на которой обозначил калории, жиры, белки и прочую ерунду.

Я обнаружил внутри кубики похожие цветом на молочный шоколад. Пахли они тоже шоколадом, с оттенком лимона и мяты. Вкусно! Кинул в мешок, натянул галифе и гимнастёрку, с какой-то ностальгией намотал портянки и сунул ноги в сапоги. Чёрт! То ли заморозка так подействовала на кожу, то ли перемещение во времени, но растоптанные в нескольких экспедициях мои испытанные сапожищи стали мне малы! Придётся действовать по-армейски. Намочу портянки и буду ходить по воде. Вода должна пропитать кожу и сесть по ноге. Приятного мало, но деваться некуда.

Новый день встретил меня пасмурной погодой. Низкие серо-сиреневые облака ползли на восток, подгоняемые горячим ветром. В воздухе отчётливо чувствовался запах йода. Под порывами ветра кусты шуршали ветками и роняли на песок ржавые листья. Весь берег усыпан этой коричнево-красной листвой.

Вдалеке виднелся шест с полотнищем фиолетового цвета с чёрным треугольником и золотым глазом в нём. Это караулка нашего конвоя. Надо проверить до какой границы я могу перемещаться, не привлекая к себе внимания. Заодно и присмотреться к живности на мелководье.

Климат на Тормансе тропический, мне в гимнастёрке и сапогах жарковато. Уже через четверть часа я решаю, что голым передвигаться будет лучше. Чёрт с ней, с биологической опасностью! Я сворачиваю одежду и прячу её в сидор. Со стороны, смешно, наверноге, смотрится, — голый мужик в сапогах и с мешком за спиной. Хорошо, что меня никто из знакомых не видит. Команда звездолёта не в счёт. Они юмора не увидят. У них вообще с юмором туго. Тупые же! А мнение местных охранников мне не интересно. Пусть любуются, если им хочется.

Интересно, а если долго идти под солнцем Торманса, сгореть можно? Впрочем, сегодня это не имеет ровно никакого значения. Солнце не пробивает облака ни единым лучиком. Идти вдоль берега по воде довольно утомительно. Надо всё время смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на водорослях, сплошь покрывающих придонные камни. Можно вывихнуть ногу, не за понюх табаку.

Полностью поглощённый выбором места для следующего шага, я не заметил, как в грудь мне уперся ствол винтаря, или что там у местных, с похожими свойствами. На меня уставился жилистый мужик в лиловом бушлатике. Смешной котелок на голове украшал золотой дракон. Глубоко посаженные раскосые глаза глядят недобро. Зайдя по щиколотку в море, мужик тычет в меня ружьём и что-то ворчит неразборчиво.

Из ситуации понятно, что это и есть граница разрешённого пребывания. Я решил попробовать договориться, поэтому медленно отвёл рукой ствол его пукалки, вышел на берег и, с трудом подбирая слова тормансианского языка, начал:

— Мне нужно пройти, — тыкаю рукой на восток.

— Нельзя. — Ответ короток и однозначен. — Иди обратно!

В грудь неприятно ударяется обрез ствола.

— Почему нельзя? — я всё-таки решаю попытать счастья. — У нас разрешение Совета Четырёх исследовать вашу планету.

— Нельзя! — Внезапко взрывается боец. — Иди! Обратно! Быстро! Ещё слово и я стряляю! — Он угрожающе вскидывает ружьё в положение 'товсь', прижимая приклад к плечу. Если выстрелит в упор, то уж точно не промахнётся. Я умиротворяющим жестом поднимаю руки над головой.

— Понял. Ухожу-ухожу-ухожу...

По суше быстрым шагом возвращаюсь в направлении 'Тёмного пламени'. Оборачиваюсь и вижу, что мой визави стоит и не спускаяет с меня глаз. Только увидев, что я добрёл до нашего корабля, парень повернулся и ерез мгновение его уже не стало. Интересно, как им удаётся в такой броской форме прятаться среди чахлой растительности. Вот зашёл за куст и исчез, будто его корова языком слизнула.

Всё-таки придётся плыть. Вода тёплая, море спокойное, никаких признаков приближающейся бури я не наблюдаю. Как там моряки говорят? 'Чайка ходит по песку, моряку сулит тоску...' Ни единой чайки в поле зрения мне не попадает, вот и славно. Какие-то непонятные летающие существа, не то мелкие ящерки с перепончатыми покрытыми перьями крыльями, не то птицы с длинными зубастыми клювами чёрными комочками мечутся в небе над водой.

Стаскиваю с ног сапоги и утрамбовываю их в мешок. Пора. Мешок — на грудь. Рассказывали мне, что так бойцы переплывали Перекопскую затоку в обход Крымского вала. При этом у них ещё мосинки и патронные сумки, а пулемётные команды ещё и максимы волокли. Да ещё вода ноябрьская ледяная... Вот где был цирк с конями.

По-лягушачьи разгребаю воду перед грудью и, стараясь не хлюпать, медленно направляюсь от берега. Вода в море такая прозрачная, что даже на большой глубине видно каждый камешек на дне, каждую рыбку и ракушку. Чем дальше от берега, тем веселее становится морское дно. Постепенно пропадает одеяло бурых водорослей покрывающих камни у берега. На дне появляются какие-то живые цветы с колышущимися лепестками. Синие, красно-оранжевые, фиолетовые... Красиво! Среди них резвятся мелкие пёстрые рыбки.

Я тихонько приподнимаю голову над водой и оглядываюсь в сторону берега. Метров сто уже отмахал. Можно поворачивать к западу. Почему я решил двигаться к западу, а не к востоку? На востоке стражник уж больно суровый. Он меня по дороге туда, конечно, не заметит, но обратно точно остановит, мне с образцами придётся по берегу шуровать. Как мне объяснять, что я на его приказ наплевал? Поэтому на запад. К тому же и плыть так удобнее, вправо голову легче поворачивать, чтобы берег не упускать из виду.

Ага! Вон показался флагшток с таким же полотнищем. Сейчас надо двигаться медленно, очень медленно, так чтобы ни всплеска, ни капельки лишней... Ведь могут и палить начать. Мешок ещё этот... мешает плыть ... Руки вперёд, из воды не высовываем, ноги подтянуть, развести, выпрямить... подтянуть, развести, выпрямить... ра-аз, два-а, три. Фу-у-у... Кажется, не заметили. Пора в сторону берега загребать...

Метров за двести от западного поста я заметил скальный выступ, вдающийся в море метров на сто. Вершина останца поднимается над уровнем моря довольно высоко. Очень удобно прятаться. Я заплыл за него и, скрываясь в тени камней, ринулся саженками к берегу. На моё счастье, никого моё барахтанье не заинтересовало.

Пока я так рассуждал, дно оказалось под ногами. В отличие от булыжников в районе посадки, за скальным выступом дно покрыто крупным чёрным песком. Как обычно на песчаных пляжах никакой живности не заметно. Все в песке прячутся. Идти удобно, не скользко. С километр я таки проплыл, поэтому на берег выбрался изрядно утомившись.

Мысль разложить одежду на просушку я прогнал. Без солнца, и при высокой влажности, мои шмотки скорее сгниют, чем высохнут. С трудом натянул тесные сапоги и мокрые галифе. Одежда неприятно липла к телу и мешала двигаться. Впрочем, это меньшее из зол.

Вообще-то, я собирался искать какую-нибудь прибрежную живность, брать пробу воды в каких-нибудь водоёмах — должны же впадать в море какие-нибудь ручейки. Пробы грунта я буду брать, если замечу принципиальные отличия от тех грунтов, что залегают в месте базирования. На первый взгляд местность мало чем отличается от базы. Вот только на скалах виднеется что-то интересное.

В сапогах лазать по мокрым камням, желания нет, но деваться некуда. Для начала придётся вскарабкаться на самую высокую скалу. Склон довольно крут, для ухватов зацепок и трещин мало. Опасно, но кто не рискует, тот не выигрывает.

Медленно и осторожно я минут за пять сумел вскарабкаться на самый верх. Не так уж и высоко. Не больше пятнадцати метров. С ржаво-зелёного камня, покрытого оливковой порослью напоминающей морскую капусту, я словно марсовой обследую взглядом окрестности. В море ничего интересного. Точно такое же гладкое оно и сине-сиреневое, как и рядом со звездолётом. Зато в противоположной стороне, на суше, почти на самом горизонте, виднелась плотная тёмно-зелёная полоса, очень похожая на хвойный лес родной Земли. Дальше к западу, пляж упирался в янтарно-жёлтую гряду скалистых выступов. Тот, на который я влез, был в этой череде первым и самым низким. Что творится за скалами разглядеть невозможно. Придётся карабкаться и на них. Впрочем есть в этом и своя приятность — наверху ветерок, в жару — освежает.

Надеюсь, что у стражников западного поста нет привычки, разглядывать округу в оптику. Всё-таки лучше быстрее сматываться с открытого места. Я стараюсь как можно аккуратнее спускать ногу, ища носком опору. Чем-то мне это напомнило мои похождения на Богдо. Тоже в сапогах по скалам... Вот правый носок коснулся твёрдого уступа, теперь надо левую руку переместить следом и зафиксировать, потом правая нога... Чёрт!

Какая-то птичка величиной с ворону шумно возмущается моим появлением. Крыльями машет, пищит возмущённо. Даже пытается клюнуть в макушку. Наверное, где-то здесь её гнездо. Ладно, постараюсь не разорять.... Махнул рукой, прогоняя птицу, и потерял опору. Тут же из-под ноги выскочил камешек. Я лихорадочно дёрнулся, пытаясь ухватиться за что-нибудь, но ничего кроме мелких обломков не попалось. Я полетел вниз.

* * *

Пришёл в себя довольно далеко от моря. Прямо перед носом воняла тухлыми яйцами гора водорослей. За ней воздух качался зыбким маревом над чем-то горячим, скорее всего, огнём. Чья-то неясная тень, колыхалась за волной горячего воздуха. Похоже, что я всё-таки сверзился со скалы, ударился башкой о камень и потерял сознание. Везёт мне последнее время со скалами, как утопленнику.

Я решил, что пока не выясню, кто вытащил меня из воды, и что он собирается делать, буду притворяться невменяемым. Вдруг это 'лиловые', а от них любой пакости дождаться можно. Убьют — не поморщатся.

— Дедушка Гунцы, — услышал я сочный баритон откуда-то из-за спины. — Зачем ты этого ловая вытащил? Что нам теперь с ним делать?

— Ты, Ванмин хоть и десятник, а ума в тебе мало... Эх, расскажу капитану Джоу, что ты тупой, тебя быстро в рядовые переведут. — Ворчал скрипучий старческий голос. — Ты разве не заметил, что этот мальчик не с Ян-Ях? Ах, всё-таки заметил... Ну, слава богам, хоть что-то ты видишь.

— Так это сразу было понятно! — тот, кого назвали Ванмином, продолжал возмущаться. — И по лицу, и по одежде видно, что он с той белой тарелки, что в десяти ли отсюда. Явно он из пришельцев. А! Я тебя понял! Ну, ты дед, голова! Ведь, если б он там утонул, то все бы решили, что сам виноват, и никакой пользы нашему делу не было бы. Ты хочешь ему сейчас голову отрезать и пришельцам подбросить. Они подумают, что это охранники его наказали. Эти люди с тарелки, чтобы лицо не потерять, будут обязаны разнести Чжиху в пыль вместе с Советом, будь он проклят. И когда они это сделают, мы захватим город голыми руками. Здорово!

— Нет, всё-таки ты Ванмин, тупой! — старик возится у костра, продолжая издеваться над молодым. — Зачем бы я из воды его доставал? Я мог ему прямо в воде голову отрезать и всё. Но это было бы неправильно. Ещё раз попробуй сообразить почему.

— Ну, не знаю. Ты известный хитрец, мне до тебя, дедушка, о-го-го... — сокрушённо вздохнул молодой.

— Если он придёт в себя, а он скоро должен... мы сможем много чего интересного у него узнать, а вот когда он нам всё, что знает, выложит, можно будет голову ему и отрезать. Тогда она ему уже будет ни к чему. -Старикашка захихикал негромким противным смехом. Меня даже передёрнуло от такой перспективы.

Похоже, участь моя незавидна...

Надо как-то остановить это безумие, а то и в самом деле голову мою бедовую отрежут ни за грош.

— Не надо голову! — Я, что было сил, попытался крикнуть, но из-за лежачего положения у меня вырвался только невнятное бурчание. Не получилось правильно мяукнуть по тормансиански.

— Лежите! — проскрипел старик. — Вам лучше пока не двигаться. Головой по камню это не шутка, могли и помереть. Это я вас спас. Если будете хорошо себя вести, расскажете всё, что нам интересно, то жить будете долго, до вечера точно, а если нет, то Ванмин у нас большой мастер голову от тела отделять.

Передо мной опустился на корточки суровый детина и молча воткнул в песок здоровенный тесак.