Еще 13 сентября в Варшаве высадилась разведка 1-й дивизии Войска Польского. А переправу через Вислу начала 3-я пехотная дивизия под командованием полковника Станислава Галицкого. 15 сентября Зигмунт Берлинг приказал направить в Варшаву ее передовой отряд. Вслед за ним, по приказу командующего фронтом Рокоссовского, вечером 16 сентября 1944 года первые два батальона пехоты во главе с командиром 9-го полка полковником Евсеевым высадились на плацдарм в Чернякове. С этими батальонами переправился представитель Генштаба Красной Армии при Войске Польском генерал-майор Молотков.

— Обывателю пулковник, разрешите доложить?

— Да брось ты эти 'разрешите доложить'! — раздраженно брякнул Речницкий молодому поручнику. — Некогда разводить церемонии! Что там у тебя?

— Командир 2-й пехотной дивизии передает: попытка переправить разведку в северную часть Варшавы, в районе Жолибожа, сорвалась из-за сильного огневого противодействия немцев, — начальник оперативного отдела жестом отпустил поручника, принесшего это известие, и невесело задумался. Артиллерии и боеприпасов, чтобы надежно подавить немецкий огонь, не хватало, средства для постановки дымовой завесы были израсходованы при высадке десанта на Черняковский плацдарм...

С Черняковского плацдарма сведения тоже поступали неутешительные.

— Обывателю пулковник! — Речницкий поднял голову, оторвав взгляд от карты. Стоявший перед ним навытяжку щеголеватый поручник имел невеселый вид. — Командир 9-го полка передает: набережная свободна, но насквозь простреливается немцами, повстанцы отошли с нее вглубь кварталов. Наши пробились к ним на соединение, установили связь с группировками АК 'Радослава' и 'Крыски'. Но их мало, с оружием и боеприпасами очень плохо, а немцы жмут со всех сторон.

'Понятно, что жмут', — подумал Якуб, — 'соображают, чем дело пахнет. Но нам-то что делать? Танки и артиллерию перекинуть не на чем, холера ясна!'. Начальник оперативного отдела штаба 1-й армии выехал к берегу Вислы, чтобы попытаться на месте своими глазами оценить обстановку. После наблюдения за плацдармом и разговора с офицерами, вернувшимися с того берега, у него созрело решение, которое он готов был предложить начальнику штаба армии.

— Предлагаю, — докладывал он, вернувшись в штаб, — произвести высадку подкреплений силами 8-го и 7-го полков пехоты 3-й дивизии в районе моста Понятовского. Этим самым, в случае успеха, мы решаем сразу две задачи: во-первых, расширяем плацдарм и создаем предпосылки для прорыва к Центральной группировке повстанцев; во-вторых, лишаем немцев возможности вести обстрел мест высадки с руин моста Понятовского.

Однако попытки, перебросив подкрепления, расширить плацдарм, успеха не принесли. Переправлявшийся батальон 7-го полка, не рассчитав направление движения и скорость течения, оказался снесен к небольшой песчаной косе, где был зажат немцами и не смог присоединиться к основным силам.

— Командир 7-го пехотного полка передает: переправившийся батальон залег у самой воды, держат кромку берега едва полсотни шагов, немцы расстреливают их с кручи, как хотят. Связи с ними нет... — с виноватым видом сообщил молодой офицер.

Еще два батальона 8-го полка во главе с полковником Дубровским, высаженные 19 сентября у моста Понятовского, безуспешно пытались пробиться вдоль берега навстречу повстанческому батальону 'Чата 49', атакующему с Черняковского плацдарма. И тем, и другим пришлось отойти в исходное положение. Правда, полк сумел продвинуться немного вглубь Варшавы между аллеями 3-го Мая и улицей Червонего Крыжа в направлении аллей Ерузолимских, но предпринятые с трех сторон частями корпуса Бах-Зелевского атаки, поддержанные танковыми кулаками парашютно-танковой дивизии 'Герман Геринг', расчленили полк на части. Связь с 8-м полком была потеряна, а высланные для его эвакуации переправочные средства подобрали у берега очень немногих. Из двух батальонов вернулись в Прагу лишь десятки бойцов... Вскоре и Черняковский плацдарм, и без того простреливаемый насквозь, стал неумолимо сжиматься под ударами танковых батальонов дивизии 'Герман Геринг', печально знаменитой бригады Дирлевангера и других частей. Старший офицер на плацдарме, начальник штаба 9-го полка майор Латышонок (остальные или погибли, или вернулись в Прагу), сообщил, что от Центральной группы к ним пробился отряд повстанцев из батальона АК 'Зоська', потеряв при прорыве почти всех командиров. Повстанцы дрались отчаянно, но силы их таяли...

Тем временем бросок на тот берег сумели совершить части 2-й пехотной дивизии под командованием полковника Яна Роткевича. В ночь с 17 на 18 сентября 6-й полк пехоты высадился в Варшаве, в районе Жолибож, и, не сумев зацепиться за краешек Маримонтских высот у Потока (остатки старого русла Вислы), отбивал ожесточенные атаки кампфгруппы 25-й танковой дивизии вермахта, пытавшейся сбросить десант в реку. Здесь побережье было занято немцами, и ценой огромных потерь удалось отвоевать лишь небольшой пятачок, так что прямое тактическое взаимодействие с повстанцами наладить не удалось. Правда, ночью, пробираясь среди зарослей и развалин, специально посланным связным удалось выйти на контакт с командованием Жолибожской группы.

Однако давление на десант не ослабевало. Радистка отдельной роты связи 2-го полка артиллерии 2-й дивизии пехоты Ханна Шелевич вдруг услыхала в наушниках крик радиста с позывным 'Игла', который ушел на тот берег:

— Hanka, bijcie po nas! (Ханка, бейте по нам!) — ни позывного, ни кодовых слов...

— Дай координаты! — а в ответ только крик:

— Bij po nas! Bij po nas! (Бей по нам! Бей по нам!), — и радиостанция замолчала. 'Игла' подорвал рацию гранатой, а сам, тяжело раненый, упал в воду, но все же был подобран и переправлен на восточный берег.

— Обывателю пулковник... — Речницкий уже не ждал от новых донесений ничего хорошего. — Командир 2-й дивизии пехоты передает: сегодня, 21 сентября, в восемь часов утра 2-й батальон 6-го полка пехоты вызвал огонь на себя. Связь с ним после этого потеряна.

Снова начальник оперативного отдела стоит на берегу Вислы, у командного пункта 2-й дивизии пехоты, рядом с ее командиром. Полковник Роткевич в советском обмундировании, правда, с наскоро прикрепленными польскими знаками различия.

— Ян, — шепотом спрашивает Речницкий, — ты чего не по форме?

— Польский сейчас пытаются отстирать от грязи, — так же шепотом отвечает Роткевич, — когда КП накрыло минометным залпом, я был у самой воды, и на меня вывернуло целую кучу ила.

В грохот артиллерийских залпов и отдаленный треск пулеметных очередей врывается близкий стук — это солдаты 2-й дивизии спешно мастерят дополнительные лодки для переправы. Речницкий поднимает бинокль и вглядывается в противоположный берег. Вот от него пытается отчалить автомобиль-амфибия, и тут же над водой встает стена разрывов, совершенно скрыв от глаз происходящее. Роткевич, глядя на эту картину, в сердцах бросает по-русски польскому поручнику, возглавляющему команду, мастерящую лодки:

— Лейтенант, кончай работу! Вам эти лодки не понадобятся!

А на них смотрят недоуменные глаза польских солдат: как это — не понадобятся? Ведь там, за Вислой — истекающая кровью Варшава!

Якуб стискивает зубы. Все верно. В таких условиях переправа — это верная гибель для большей части десанта.

И Станислав Галицкий, и Ян Роткевич поставили перед штабом 1-й армии вопрос: если нет возможности переправить подкрепления, и, главное, тяжелое вооружение, прежде всего, для борьбы с танками противника ('сорокапятка' против новых немецких 'четверок' была почти бессильна), то не следует ли, во избежание напрасной гибели десантов, эвакуировать плацдармы?

Якуб Речницкий прекрасно понимал их положение, но помочь был не в силах: переправочных средств катастрофически не хватало, тем более, что часть понтонов и амфибий была потеряна под огнем, а тяжелую технику перебросить было вообще не на чем. 1-я штурмовая инженерно-сапёрная бригада 1-й армии Войска Польского, на формирование которой он положил столько сил, стояла в готовности к броску через Вислу. Но что она может сделать без средств усиления против танковой дивизии? Единственный крупный речной транспорт 'Байка', имевшийся в распоряжении 1-й армии, был пассажирским судном, и взять на борт тяжелую технику не мог.

В результате в ночь с 21 на 22 сентября был эвакуирован десант 2-й дивизии пехоты, а 23 сентября переправлен обратно и десант с Черняковского плацдарма. Эвакуация с варшавских плацдармов стоила больших жертв. Ее не удалось начать в назначенный срок, — 'химики' не успели пополнить израсходованные запасы средств для постановки дымовых завес, — а перенос на сутки увеличил и без того немалые потери.

Немцы настойчиво давили сопротивление, пробивали артиллерией бреши в стенах зданий, закидывали через эти бреши бойцов грантами, стараясь ворваться внутрь с криками 'Vorwarts!' и 'Смерть ляхам!' — это кричали служившиеся в СС украинские нацисты... И тогда командир минометной батареи, расстрелявшей все боеприпасы, подпоручник Янина Балщчак (бывшая первой из 700 курсантов по успеваемости на офицерских курсах под Рязанью) стала раз за разом поднимать своих бойцов в контратаки. Невысокая крепкая девушка с развевающимися светлыми волосами, она неудержимо шла вперед, и немцев удавалось отбросить на несколько десятков метров. Дважды раненая, она очнулась в немецком плену, но благодаря помощи подпольной санитарной службы АК сумела выжить и вернуться в строй.

Когда лодки все же подошли, многие из них накрыло артиллерийским огнем немцев у самого берега, а иные — на обратном пути к Праге. Вопрос о переправе остатков отрядов повстанцев с Чернякова повис в воздухе. Те, у кого уже не было воли сражаться, сдались; кто не хотел сдаваться, попытались небольшими группами пробиться через немецкие боевые порядки в центр, и некоторым это удалось.

На Жолибоже 2-й батальон 6-го полка, вызвавший огонь на себя, не погиб полностью, и многих его бойцов удалось снять с побережья и переправить на восточный берег. После завершения эвакуации 6-го полка 2-й дивизии пехоты, ее командир, Ян Роткевич, появился в штабе армии:

— Нами согласован с повстанцами план эвакуации всей Жолибожской группировки на восточный берег Вислы. Это две — две с половиной тысячи человек, может, немного больше. По моей прикидке, наших переправочных средств должно для этого хватить, — заявил полковник Роткевич.

— Да, — ответил Речницкий, — может и хватить, если мы отремонтируем все поврежденные амфибии и понтоны, которым удалось добраться до нашего берега.

— Когда? — лаконично спросил Роткевич.

— Нужно не менее пяти дней.

— Значит, двадцать восьмого?

— Скорее, двадцать девятого, — уточнил начальник оперативного отдела.

Граф Тадеуш Коморовский, узнав, что Жолибожская группировка намеревается уйти на восточный берег в ночь с 29 на 30 сентября, вступил в переговоры с немецким командованием, и затем 29 сентября в 19:40 передал категорический приказ: капитулировать перед немцами. Лишь двадцать восемь бойцов Армии Людовой под командованием Шанявского (псевдоним майора Яна Беньковского), презрев этот приказ, без особого труда пробились через позиции гитлеровцев к Висле и были переправлены в Прагу.

Почти 3700 бойцов Войска Польского остались в Варшаве навсегда. Столь героизированный неудачный штурм Монте-Кассино бригадами польской армии Андерса обошелся куда как меньшей кровью. После яростных, но безуспешных лобовых атак, в обход Монте-Кассино прорвалась марокканская дивизия французского корпуса генерала Жюэна. И лишь тогда поляки, двигаясь за отходящими немецкими арьегардами, смогли занять господствующие высоты. Когда утром 18 мая разведывательный дозор 12-го полка подолских улан вошел в аббатство, там оставалось 30 раненых немецких солдат. Поляки водрузили над руинами монастыря польский флаг как символ своей победы. Их потери составили 913 человек убитыми. Интересно, почему 'алые маки под Монте-Кассино' ценятся официальной Польшей выше, чем сражение за собственную столицу?

9. Цыганка

Осенью 1944 года Нина снова отправилась на уборку вместе со своими бывшими одноклассниками (ведь занятия она уже год, как не посещала), но на этот раз убирать предстояло не хлопок, а яблоки. Но все упиралось в вопрос — а как же оставить маму и бабушку одних? Проблема, однако, разрешилась сама собой: соседи, и раньше частенько помогавшие семье Коноваловых, вызвались на время отсутствия девочки взять все заботы на себя. Особенно выделялась своей добросердечностью татарка Рузигуль, работавшая уборщицей в горисполкоме, которую, впрочем, все звали просто Ритой. Она частенько заменяла Нину в кухонных заботах, и нередко можно было слышать, как она громко, через весь двор, кричит:

— Ни-и-на ! Иди сюда, бери пер — тарой (первое-второе) кушать, а то астынет!

В общем, девочка имела все основания положиться на своих соседей, и отправиться 'на яблоки'.

Работа шла от зари до зари, требуя притом немалой аккуратности: плоды надо было снимать только с деревьев, яблони не трясти, яблоки не ронять на землю, а, срывая, аккуратно укладывать в деревянные ящики. Хотя организована поездка была отнюдь не по желанию школьников, а в порядке общей мобилизации на уборочные работы, ехали охотно. Все знали: в кишлаке будет хорошая кормежка, да еще и оплата за уборку. На этот раз в качестве оплаты предлагались путевки в санаторий, где так же можно было подкормиться. Однако девочка от путевки в санаторий отказалась, предпочтя взять 'сухим пайком' — рисом и сухофруктами.

Несмотря на отсутствие возможности учиться, Нина связи со своей школой, с учителями и одноклассниками, не разрывала. Да и школа о ней не забывала. Когда подвернулась возможность поехать на уборку яблок, ее сразу оповестили — чем еще школа может помочь? А там хоть кормить будут получше. Подружки, зная, как нелегко ей приходится, нередко захаживали к Коноваловым домой, помогали по домашнему хозяйству. Учителя тоже за девочку переживали, но помочь могли, пожалуй, только морально. Учительница литературы пригласила Нину в драмкружок — и не ошиблась. Актерские способности Нины быстро нашли применение в школьной художественной самодеятельности. Ей по общему согласию доверили играть в поставленном учениками спектакле главную роль — Зои Космодемьянской.

Месяц шел за месяцем, а об отце все еще не было никаких известий. Да еще осенью 1944 года пропала без вести тетя Оля (вернувшаяся из немецкого плена только после окончания войны). Маме с бабушкой становилось все хуже. Да и девочка начинала сдавать — тяжелая работа, нервное напряжение и неполноценное питание, из которого она еще ухитрялась урвать что-то для своих родных, подтачивали ее силы. У Нины стали развиваться отеки, появилась бессонница, нарушился аппетит — первые признаки подступающей пеллагры. Еды, чтобы продержаться, ей, в общем, хватало. Но недостаток витаминов, мясных и молочных продуктов постепенно расшатывал молодой, быстро растущий организм.

Прошла зима, наступил цветущий апрель, а новостей об отце все не было и не было. Однажды, возвращаясь с работы, Нина заметила у Госпитального рынка изможденную пожилую цыганку с маленьким ребенком на руках, и, повинуясь какому-то безотчетному порыву, отдала ей свою пайку хлеба (покуситься на долю мамы и бабушки для нее было совершенно немыслимо). Цыганка понуро произнесла: