Эсташ Доже и его дьявол

Примчался запыхавшийся Паво.

— Монсеньор! Шевалье вернулся!

— Уйдите сейчас же! — зашипел Месье на Эсташа и прижал чертеж с помощью сложенного веера и флакона с духами.

Порядок, таким образом, был восстановлен за секунду до того, как со стороны парка в купальню спустился шевалье. Он был в замызганном охотничьем костюме, бледный и осунувшийся от усталости и невыносимой жары. Волосы и лицо, даже губы, покрывала дорожная пыль и пятнала черная лесная грязь. Сапоги угвазданы до колен, к каблукам толстым слоем прилипла красноватая глина.

Эсташ к тому времени окончательно уверился в своей безопасности, потому что шевалье по-прежнему воображал, будто столкнулся с хитрым и опасным, но по природе своей обыкновенным зверем. И они с Ленонкуром охотились на него как на зверя, пробуя все известные тактики и не смущаясь бесконечными неудачами. Пару раз им удавалось обложить особенно крупного волка, и они уже готовились торжествовать, но от пойманной добычи шевалье неизменно отворачивался: "Не то". И охота начиналась сначала. Другие кавалеры уже давно перестали сопровождать шевалье, потому что им надоели эти утомительные, с рассвета до заката, блуждания по окрестным лесам, да еще в такую жару.

Шевалье поцеловал руку принца, взяв ее осторожно, чтобы не испачкать о свою перчатку, тоже измазанную в глине. Месье, как всегда, было плевать на такие пустяки, и он сам прильнул к нему, но шевалье решительно отстранился.

— Позвольте мне сначала освежиться, монсеньор, — сказал он и начал раздеваться, усеивая грязной одеждой пол, выложенный лангедокским мрамором.

— Вы нынче рано вернулись, — заметил Месье, внимательно наблюдая за ходом процесса.

— Очень уж жарко. И потом, мы с Ленонкуром так и не смогли придумать, куда нам податься в этот раз. Мы уже прочесали всю округу, и не по одному разу. — Шевалье стянул через голову сорочку, оставшись в одних нижних панталонах, и в купальне воцарилось уважительное молчание. Такого красивого тела никто из кавалеров не видел за всю свою бурную жизнь, что ни думай о его обладателе. Ни одной несовершенной и негармоничной линии, ни единого изъяна. Чистая юная кожа, еще не поросшая шерстью, разве только подмышками и на голенях темнел пушок, да внизу живота что-то просвечивало сквозь батист панталон. Граф де Вард однажды заметил, что у шевалье узковаты бедра, но это была не беда, с годами непременно окрепнут. Даже Эсташ засмотрелся, отметив застарелые и свежие засосы на шее шевалье и жестоко расцарапанную спину.

— Может, ваш волк ушел в Марли? — предположил Месье. — Там лес гуще, и зверья там больше. Хотите, я попрошу у короля разрешения поохотиться в Марли? Я, разумеется, не скажу, что это для вас, иначе он не разрешит.

— Это было бы истинное благодеяние с вашей стороны, монсеньор, — ответил шевалье. — Возможно, волк действительно живет в Марли, а к нам забрел случайно. — И он прыгнул вниз головой в зеленоватую речную воду.

— На самом деле, я готов биться об заклад, что среди десятков волков, которых он подстрелил, наверняка был тот самый, — заметил Месье, когда шевалье заплыл достаточно далеко, чтобы не услышать его слова. — Или же он правда был бешеный и давно издох. Кто-нибудь слышал, что волк с тех пор загрыз еще кого-то? Вот и я не слышал. Значит, бедный шевалье гоняется за призраком. Ну что ж, если это доставляет ему удовольствие...

Но история с чудовищным волком неожиданно получила продолжение на днях, когда Месье поехал в Фонтенбло навестить матушку. Они встретились, как обычно, чрезвычайно нежно. Королева с удовольствием заметила, что ее дорогой мальчик снова повеселел и поздоровел.

— Но где же ваш друг, Филипп? — удивилась она, видя, что он приехал в одиночестве. — Неужели вы снова поссорились?

— Вовсе нет, матушка, — вздохнул Месье, — просто он на охоте. В последние дни он ничем другим не занимается, и я почти не вижу его. Пожалуй, я бы поссорился с ним из-за этого, но ссориться с постоянно отсутствующим лицом затруднительно.

— Ваш отец тоже все время пропадал на охоте, — заметила королева с тонкой понимающей улыбкой. — И ваш брат посвящает ей каждую свободную минуту. Это занятие обладает совершенно непреодолимой притягательностью для некоторых мужчин, и разумнее всего просто смириться.

Неизвестно, какой еще женской мудростью успела бы поделиться с сыном Анна Австрийская, если бы не пришел король.

— Филипп, — сказал он после всех положенных приветствий, — что творится у вас в Сен-Клу?

Вопрос поставил Месье в тупик. Конечно, в Сен-Клу каждый день "творилось" много невероятного и немыслимого, но, пожалуй, ничего из этого не было новостью для его величества.

— Все как обычно, — ответил он с ноткой сомнения. — Позорим себя. Погрязли. Вы не потерпите.

— Я восхищен, — заявил король, — что изуродованные останки пятерых человек, найденные чуть ли не в вашем парке, проходят для вас по разряду "как обычно".

— Ах, вот вы о чем. Я и забыл. Это ведь случилось давно.

— Давно?.. Впрочем, вы правы: достаточно давно, чтобы установить причину и найти убийцу. Было ли это сделано?

Месье недоумевал все сильнее. Он искренне не понимал, зачем придавать такое значение этому происшествию — безусловно, прискорбному, но явно относящемуся к трагическим случайностям, которые неизбежны в этом мире. Ладно, шевалье не может успокоиться, он, как-никак, сам пострадал, а Луи-то что нужно? Каким образом до него вообще дошла эта новость?

— Эти пятеро несчастных были растерзаны огромным волком, — объяснил он скучливо. — Но его до сих пор не поймали, хотя для этого делается все возможное.

— Что именно вы называете "всем возможным"? — допытывался король. — Было ли предпринято какое-то расследование?

— Понятия не имею. Я не отдавал никаких распоряжений, если вы спрашиваете об этом.

— Я почему-то так и думал. В таком случае, если вы не возражаете, распоряжения отдам я...

— Вам это больше пристало, сир, — вставил Месье, надеясь закруглиться здесь и побеседовать о чем-то более увлекательном. Но король продолжал, словно не заметив, что его перебили:

— ...Я собираюсь поручить следствие опытным и сведущим магистратам. Не знаю, говорят ли вам о чем-то имена президента Нувара де ла Ревельера и советников парламента Дезиссара, Вино и...

Месье вытаращил глаза.

— Бог ты мой! Возможно, от этих ваших ученых правоведов и будет толк, если они, ко всему прочему, еще и хорошие охотники. Ибо, как я уже сказал, опечалившие вас бесчинства совершил обыкновенный волк. Или не совсем обыкновенный, а очень крупный, хитрый и злобный, если верить шевалье де Лоррену, а для этого есть основания, ведь он видел этого волка своими глазами и даже сам чуть было не стал шестой жертвой, что, впрочем, едва ли опечалило бы вас. Как жаль, что вы не любите шевалье, сир. Вы оба могли бы объединить усилия, потому что он тоже ищет волка и ни о чем больше не может говорить. Честно говоря, я совсем не ожидал вырваться в Фонтенбло и тут опять...

— Филипп! — возвысил голос король, приложив заметные усилия, чтобы это возвышение не перешло в вульгарный крик. — Вы можете, если я не прошу слишком многого, послушать меня? Просто послушать, по возможности не перебивая?

Месье спохватился и сам себе со звучным шлепком запечатал рот ладонью. Но почему-то этот жест, вместо того, чтобы успокоить короля, окончательно вывел его из себя.

— Где вы приобрели эти манеры?! Как можно перебивать в разговоре — не только меня, а вообще любого собеседника?! И хоть бы говорили что-то дельное, раз уж перебиваете, но нет ведь, обычная чушь, которую вы несете без остановки и за которой невозможно даже уследить! Зачем-то стали рассказывать про этого вашего... Могли бы уже запомнить, что бытие этого человека мне неинтересно. Нет, это невыносимо! С вами просто невозможно разговаривать! Знаете ли вы, Филипп, что стоит вам открыть рот, как у меня начинается мигрень?

Месье пришлось снять печать со своих уст, чтобы напомнить:

— Сир, я слушаю вас.

— Очень хорошо, — король несколько успокоился. — Я хотел сообщить вам, что намерен составить комиссию, которая произведет расследование кровавого происшествия в Сен-Клу. Это делается исключительно для вашей безопасности, брат. Вас, по-видимому, не беспокоит, что рядом с вами творятся такие ужасы, но я не могу, сколь ни силюсь, приобрести такой же философский взгляд на них. Я прошу вас благосклонно принять магистратов, которые прибудут к вам для расследования, оказывать им все возможное содействие и... В общем, не препятствовать на сей раз правосудию и не прятать никого под кроватью.

— Но кого я собираюсь, по-вашему, прятать под кроватью? — спросил Месье с таким недоумением, точно его никогда в жизни не посещала эта странная мысль. — Волка?

— Я говорю это на тот случай, если окажется, что за этим делом стоит не зверь, а человек.

— Ох. Ну что ж, если впрямь на свете есть человеческое существо, способное на такое, я последний, кто станет его защищать, — пообещал бедный Месье, чувствуя настоящую усталость.

Король рассказал брату далеко не все, что знал сам, — и не без причин.

Наверное, гибель пятерых слуг не привлекла бы особого внимания и не пробудила никакого интереса властей, если бы не два обстоятельства. Первое заключалось в том, что пять растерзанных трупов поступили в Шатле не откуда-нибудь, а из резиденции его королевского высочества герцога Анжуйского. Более того, убитые являлись слугами фаворита его высочества шевалье де Лоррена, который сам подвергся нападению.

Второе обстоятельство было таково: в те же дни некая мадам Дюва, проживающая на улице Нев-Сен-Поль, заметила, что ее собака играет на дворе с каким-то странным предметом, оказавшимся при ближайшем рассмотрении неаккуратно отчлененной женской рукой. После того, как мадам Дюва подняла надлежащий шум, по соседству были обнаружены остальные части тела. Они были закопаны в одном из дворов, причем, судя по свежему виду, совсем недавно. Установить личность убитой не представлялось возможным: это была молодая девушка из простых, такие пропадали в Париже каждый месяц, и никто, кроме безутешных родственников (да и то не всегда), не пытался их искать. И об этой несчастной непременно забыли бы, если бы труп не оказался в Шатле одновременно с трупами из Сен-Клу. В таком соседстве магистратам бросился в глаза схожий характер телесных повреждений, не оставляющий сомнений в том, что все жертвы были умерщвлены одним злодеем. Сначала считали, что это зверь, ведь так сказал шевалье де Лоррен, да и сами раны были явно оставлены зубами. Но офицер полиции, который руководил извлечением из захоронения трупа девушки, обратил внимание на крупные комья земли: похоже, что безымянную могилу копали лопатой. Дело, таким образом, становилось еще интереснее, и его затребовала к себе ни много ни мало уголовная палата парламента — Ла Турнель. Более того, принимая во внимание все обстоятельства, было решено доложить о происшествии его величеству.

Доклад делал президент уголовной палаты Дени Нувар де ла Ревельер. Это был провинциал с неутолимыми амбициями, который положил всю жизнь на штурм юридического Олимпа, но даже должность президента палаты парижского парламента удовлетворяла его не вполне. В мечтах он видел себя первым президентом парламента или даже канцлером, почему бы и нет? Беда была в том, что эти должности мало было просто купить, они требовали еще и связей, которых у господина де ла Ревельера не было, и должность президента не могла тут помочь, потому что уголовные дела обычно не возбуждали интереса первых лиц и, следовательно, не давали юристу возможности составить репутацию. Это была сфера грубая и низменная, и притом мелкая — не сравнить с регистрациями налогов и законодательных актов или громкими процессами с участием высшей знати, которыми занимались высшие палаты, где заседала белая кость от юридического сословия. В общем, когда президент де ла Ревельер получил шанс предстать перед молодым государем и показать себя в деле, он твердо решил, что своего не упустит и непременно понравится и запомнится.

Он продемонстрировал королю, что, хотя дело было полно неразрешимых загадок, следствию — под его, Ревельера, неусыпным руководством — удалось кое-что раскопать. Так, тело безымянной девушки было найдено на заднем дворе дома, принадлежащего господину де Русселю, сборщику церковных податей, которого только дворянская грамота спасла от немедленного ареста и всех вытекающих последствий. Впрочем, с помощью родственников, многочисленных знакомых и слуг Русселю удалось доказать, что последнее время он провел в своем загородном имении в Отей и не выезжал в столицу. Парижский же дом он, как оказалось, сдал, но о своем жильце не мог сообщить практически ничего, кроме имени (оказавшегося, разумеется, вымышленным). По его словам, это был юноша лет двадцати с небольшим, чрезвычайно пригожий, с манерами и привычками вельможи. Конечно, многие проходимцы пытаются напускать на себя шикарный вид, но этот внушил доверие тем, что выплатил всю сумму вперед, и господин де Руссель совершенно успокоился и не пытался ничего о нем разузнать. Он, собственно, видел жильца только раз, и притом издали, а все дела вел с его слугой.

Конечно, полиция устроила обыск в доме, но там уже не было не только самого кавалера со слугой, но и никаких следов их пребывания. Разве что в камине нашли обгоревшие клочки бумаги. Разобрать написанное было уже невозможно, но на одном из клочков частично сохранился отпечатанный герб — из тех, которыми знатные особы помечают свою писчую бумагу.

— Вот он, если вашему величеству угодно взглянуть, — де ла Ревельер бережно извлек из конверта почерневший обрывок бумаги. Рисунок герба можно было разобрать лишь на четверть. — Я лично обратился к самым крупным знатокам геральдики, и они назвали около двух десятков фамилий, которым может принадлежать этот герб, но, принимая во внимание описание молодого вельможи, которое сделал свидетель, а также связь с Сен-Клу, я осмелюсь выделить одну наиболее вероятную кандидатуру. — Президент помедлил, потому что сейчас он ступал на несколько опасную почву, но ему не оставалось ничего, кроме как продолжать: — Это маркиз д'Эффиа, ваше величество.

Почему, интересно, подумал король с тоской, как произойдет где особо гнусное преступление, так непременно окажется, что нити ведут в этот гадючник, собравшийся вокруг Филиппа? И будет ли когда-нибудь этому конец?

— Вы уже беседовали с ним? — спросил он.

— Нет, ваше величество, — признался Ревельер. — Я полагаю, что одного герба, и то частично сохранившегося, мало, чтобы беспокоить господина маркиза, который, к тому же, пользуется покровительством высоких особ.

— Покровительством моего брата, — ледяным тоном уточнил король. — Давайте уж обойдемся без околичностей, господин президент. Всем известно, что Месье по юношескому своему легкомыслию и доверчивости привечает отменных негодяев, которые пользуются полной безнаказанностью и проводят время в бесчинствах. Но такое страшное злодеяние и, вдобавок, такое бессмысленное... Можете ли вы, господин президент, объяснить мне, в чем же его, так сказать, суть, ибо я не могу представить, для чего убивать этих несчастных маленьких людей?