— До ветра.
Мы отходим на несколько метров, но так, чтобы я не теряла остальных из виду. К нам присоединяется Дэй.
— Как наш раненый?
— Плохо. Ему нужен нормальный врач, причём как можно скорее. С полным набором медикаментов и инструментов под рукой. Кровотечение остановилось, но кто знает, какую гадость в этом чистом поле можно подхватить.
Случаи, когда раненые в "проклятых местах" погибали непонятно от чего, уже бывали. Нечасто, но... Когда человек, скажем, ободравший руку о куст и почти сразу же обработавший царапины, на следующую ночь тихо уходит в лучший мир без малейших признаков заражения, ждёшь от судьбы любой подлости.
— Я бы сказал — постараюсь, — Дэй опускает голову, — но ты не хуже меня знаешь, как трудно иногда бывает выбраться.
Я крепко сжимаю его ладонь, радуясь, что это проявление нежности никто не видит. Очень хочется обняться и несколько минут постоять, спрятав лицо у него на груди, но расслабляться нельзя.
— Что могу сделать я? — спрашивает Харнет.
— Убедить остальных в том, что мы на верном пути.
— А мы на верном? — В голосе мужчины слышится невесёлая ирония, но враждебности нет.
— Нам надо уйти подальше от кургана и леса. Потерять их из виду. — Я вкладываю в слова всю возможную уверенность. — Там можно будет снять повязки. Может, вместе мы найдём дорогу быстрее.
Перед тем, как покинуть место привала, Дэй тщательно выбирает новый ориентир.
— Видишь вон там возвышение, будто разглаженную скатерть смяли?
Я присматриваюсь. Действительно, похоже на складку ткани, на фоне ровной линии горизонта видно очень хорошо. Вроде остатка какого-то укрепления. Когда надо найти в однотипном пейзаже какую-нибудь запоминающуюся точку, Дэй делает это играючи. Говорит, сказывается детская привычка к бродяжничеству.
И вновь — растянувшаяся цепочкой процессия, серое небо, скупые фразы. Какой длинный день. А намеченное нами возвышение и впрямь оказывается укреплением. Не знаю, как называются такие вот земляные насыпи, но эта, наверное, очень старая — частью осыпалась, частью размыта дождями. Значит, здесь когда-то были дожди?
— Всё, — я останавливаюсь, — повязки можно снять.
Бойцы стягивают полосы ткани с лиц, но глаза открывают не сразу, чтобы не заслезились с непривычки. Озираются, ожидая всё же увидеть рядом кого-нибудь из здешнего жуткого зверинца. С явным облегчением избавляются от верёвок — беспомощность для них непривычна и неприятна.
— Переночуем здесь. — Дэй сбрасывает рюкзак. — Командир, распределите дежурства, пожалуйста.
Хороший ход. Вся группа сразу видит, что он не оспаривает лидерства Харнета. Не ещё один командир — просто приданный отряду специалист по нестандартным ситуациям. В сущности, так и есть.
С одной стороны, приятно после долгого перехода переложить ответственность на чьи-то плечи, с другой — не стоит себя обманывать. Да, Терн Харнет в состоянии позаботиться о своих людях, занять их подготовкой к ночлегу и ночными дежурствами, но за их жизни по всем писаным и неписаным законам отвечаем мы. До тех пор, пока впереди не замаячат палатки лагеря, а в пределах досягаемости не окажется хорошего медика.
Развести нормальный костёр не удаётся: никаких деревьев поблизости нет, а сухой вереск быстро вспыхивает и столь же быстро прогорает. Но тем сильнее люди тянутся к огню — получить хоть немного живого тепла в иллюзорном мире.
— И часто вы так? — спрашивает кто-то. Я узнаю парня с амулетом.
— Что — часто? — не отрывая взгляда от пламени, уточняю я.
— В такие истории влипаете.
— Каждое задание. В этом наша работа и состоит — сначала в историю влипнуть, а потом из неё выпутаться.
— Вас кто-то учит?
— Только стрелять. — Дэй зачем-то обрывает травинки рядом с собой, но не отбрасывает, как человек, которому нечем занять руки, а складывает на колени. — Стрелять, драться, оказывать первую медицинскую помощь. Сделать человека чистильщиком нельзя, это, наверное, что-то врождённое, вроде цвета глаз.
М-да. В отношении нас довольно меткое сравнение. А травинки всё ложатся и ложатся на камуфляжную ткань. По моим подсчётам, из них уже венок сплести можно — если, конечно, нашёлся бы охотник плести венок из этого сена. Не выдерживаю и заглядываю через плечо. Ещё кто-то придвигается ближе.
Сухие жесткие стебли — скорее сломаешь, чем переплетёшь. Дэй, однако, справляется: так дети обычно рисуют железную дорогу. Два длинных стебля, между ними перекладины. Поставишь, прислонив к чему-то — будет лестница, вот только выдержит она разве что бабочку. А вот венки Дэй в детстве точно не плёл, поделка выходит неаккуратная, травинки торчат во все стороны.
— Ловкие пальцы. Музыкант?
— Нет, конечно. Я же бывший беспризорник.
Надо быть Дэем, чтобы признаться в бродяжничестве с видом потерянного родственниками принца крови, рассказывающего о своём высоком происхождении.
— И кошелёк вытащить можешь?
— Я сказал "беспризорник", а не "карманник".
— И что это будет? — увожу разговор от неприятной для него темы.
— Не знаю, — равнодушно бросает Дэй, — но ведь что-то да получится?
— Ладно, давайте спать, — заканчивает посиделки командир Харнет.
Он прав — начинает темнеть. Укладываемся вповалку, чтобы было теплее. Я привыкла засыпать, положив руку на грудь Дэя и чувствуя, как стучится в ладонь его сердце. Харнет сказал, что в эту ночь с дежурством справятся его люди, и мы особо не сопротивлялись, только попросили, чтобы в случае чего нас разбудили немедленно. Как любит повторять Стэн, лучше быть параноиком, чем трупом. Но за передышку я была очень благодарна — если вспомнить, какой выдалась минувшая ночь.
— Дэй, — сонно спрашиваю я, — ты любишь жемчуг?
— Жемчуг? — удивляется он. — Не задумывался. Нет, на девушках, наверное, люблю, это красиво. Хотя я его и в руках-то никогда не держал. Почему ты спрашиваешь?
— Когда вчерашняя тварь прикидывалась тобой, у неё был жемчуг в волосах. Речной. Длинные-длинные косы, и в них вплетены тонкие жемчужные нити.
— Ну, длинных волос у меня не будет ещё долго, — в его голосе проскальзывает сожаление, — но жемчуг... Блин, это какой-то странной фантазией нужно обладать. Спасибо, что не шпильки. Или гребни.
— Или живые цветы.
— Ещё лучше. Не ювелирный лоток, так клумбу в волосах таскать.
Я утыкаюсь в его плечо, стараясь сдержать упрямо прорывающийся смех, чтобы не разбудить остальных. Ещё подумают, что свихнулась от пережитого. Нервное такое веселье, для которого самый глупый повод подойдёт, лишь бы напряжение сбросить. Я скорее чувствую, чем различаю в темноте, как Дэй улыбается.
— Засыпай, солнце. Нам завтра ещё дорогу искать.
Здешнее утро не особенно отличается от вечера, те же синевато-серые сумерки, только небосклон не погружается во тьму, а слабо светлеет. Как киноплёнку назад отмотали. Мы выбираемся из спальников, ежась от холода и поскорее застёгивая куртки, чтобы сохранить остатки сонного тепла. Талиан морщится, баюкая раненую руку, и я всё же делаю ему укол. Кому из богов молиться, чтобы обратный путь обошёлся без приключений? А никому. Если у богов и была свалка, куда они выбрасывали отходы творения, то она определённо здесь.
Пока я возилась с Талианом, пока все наскоро завтракали, окончательно рассвело. Снова ровная, как столешница, пустошь, снова неживой шелест травы под ногами. И едва видимый ориентир — кривое изломанное деревце, почти куст. Отряд растягивается цепью, только на этот раз впереди командир Харнет и Дэй. Я держусь в середине, поближе к Талиану. Он замедляет шаг, чтобы отпить маленький глоток воды, и я в очередной раз напоминаю себе, что ни одного родника нам ещё не попадалось. Можно, конечно, поступить как путешественники в старых романах: вырыть ямку и подождать, пока она наполнится водой. Вот только как глубоко придётся копать и как долго ждать? Да и есть ли шанс дождаться? На ходу обламываю несколько веточек вереска, растираю пальцами. Безнадёжно сухие. Если сорвать с этого места камуфляж мёртвых деревьев и трав, что останется? Изрезанная трещинами земля?
А если вода здесь есть, то можно ли её пить? Что-то такое было связано с водой. То ли текучая вода — путь в мир мёртвых, то ли, наоборот, за текучую воду любой нечисти путь закрыт. А не текучая? Не помню. С другой стороны, если всё мёртвое, с чего вдруг воде быть живой?
Расстояние здесь обманчиво, но каждый наш шаг всё же сокращает его. Теперь уже видно, что дерево похоже на плакучую иву, вот только даже намёка на реку или озеро рядом нет. Ни коры, ни листьев, как в прошлый раз, только свисающие до земли высохшие ветви. Не слишком приятное зрелище, фантазия предсказуемо превращает их в жадно раскинутые руки старой ведьмы. Ещё с десяток шагов, а потом небольшая передышка. Вот только что это темнеет там, за деревом?
Терн Харнет резко остановился.
— Вы, кажется, говорили, мы ищем дорогу?
Кто-то из бойцов, измученный неопределённостью, рванулся было к заветной цели, но был остановлен командирским окриком.
— Без самодеятельности. Сначала надо проверить.
— Мы посмотрим, — вызвался Дэй. — Можно?
Харнет кивнул.
— Таннер, Раахан, сходите с ребятами.
Я не раз встречала в книгах выражение "отвалилась челюсть", но до сего момента полагала его преувеличением ради красного словца. Не преувеличение. От открывшегося нам зрелища проржавевшей узкоколейки челюсть отвалилась у всех нас. Начиналась дорога прямо за ивой и слегка забирала вправо, иногда её захлёстывали волны сухой травы, почти скрывая под собой — никакой железнодорожной насыпью и не пахло, рельсы и шпалы уложили прямо на землю. Судя по их состоянию, уложили давно. Рельсы упирались прямо в корни дерева. Станция "Сухая Ива", поезд дальше не идёт.
— Откуда?.. — удивился Раахан, самый молодой в отряде, всего лет на пять старше нас, попинав рельс запылённым ботинком и убедившись в его материальности. Если честно, после башни, розового куста и кургана я тоже ожидала скорее встретить пирамиду из человеческих костей или замок с привидениями. Мне вдруг стало весело.
— Ну, что Дэй сплёл, то нам и выдали, верно?
— Знал бы, плёл поаккуратнее, — одними губами произнёс Дэй и махнул рукой, подавая знак остальным.
— Вы уверены? — уточняет Терн Харнет.
— Уверены, — я мучительно подбираю слова. — Видите ли, тут всё пространство — сплошное место действия баллады, только без персонажей. А эта вещь из нашего мира. Из нормального. Значит, и выход где-то близко, да и направление всего одно.
— Идти надо сейчас? — улавливает логику офицер. — Пока что-нибудь опять не изменилось?
— Думаю, вы правы.
Отдых получился совсем коротким — ровно столько, сколько нужно, чтобы раздать последние инструкции.
— С дороги не сходить, — в очередной раз повторил Дэй. — Даже если там будут о помощи просить, обещать несметные сокровища или вечную жизнь. Представьте, что идёте по болоту, и слева и справа — топь.
— Ну, пока она нас вполне держит.
— Так это пока...
И начинается долгий путь по шпалам. Пейзаж по обе стороны узкоколейки не спешит меняться, так что воспринимать предупреждение Дэя всерьёз всё сложнее. Впрочем, пока попыток сойти с дороги никто не делал: даже если и мерещится что-то, выучка оказывается сильнее. Приказ получен, задача ясна, а лишние вопросы о природе здешних странностей лучше отложить до поры до времени. Тем более что ответов у нас всё равно нет.
— Ночевать на дороге будем? — с сомнением спрашиваю я.
— Видимо, — кивает Дэй. — Не хочется, знаешь ли, проснуться и не обнаружить её рядом.
— А ночью поезд, — бормочет идущий рядом боец. Расслышавшие шутку товарищи тихо смеются. Усталость, впрочем, даёт о себе знать: спать нам удавалось совсем мало, да и нервы не железные. Предел мечтаний — выспаться на настоящей кровати, с одеялом и подушкой. Говорят, к хорошему быстро привыкаешь, но на самом деле отвыкаешь от него ещё быстрее. Нормальным становится споласкиваться у берега подогретой водой из котелка, потому что озеро в это время года уже слишком холодное, жить в палатке, питаться безвкусной едой из концентратов. Привыкаешь даже к пропахшим дымом костра волосам и необходимости держать оружие под рукой. И понемногу вся предыдущая жизнь начинает казаться сном, видением воспалённого мозга, уставшего от опасностей и потерь.
"Ещё одно дерево", — тупо отмечаю я, но через миг дремлющее сознание как пружиной подбрасывает. Высохший ствол перегородил железнодорожные пути, почти взломав их, толстые корни плотно переплелись с рельсами. Где-то на высоте полутора метров — развилка, сквозь неё можно разглядеть по-прежнему убегающую вдаль узкоколейку. Мы останавливаемся. Без команды, разом.
— Сходить с дороги нельзя? — то ли цитирует, то ли уточняет Харнет.
— Сходить нельзя, но вполне можно перелезть.
Даже в школьные годы подобное препятствие не стало бы для меня проблемой, смешно представить, что взрослые тренированные мужчины не смогут его преодолеть.
— Так в чём проблема? — Раахан решительно делает шаг к дереву, но Дэй обрывает его:
— Подождите. Стоит проверить. Рин, у тебя какой-нибудь ненужной мелочи нет?
— Была. — Я роюсь по карманам и нахожу обломок яркой микросхемы неизвестного назначения. В траве будет видно хорошо. — Держи.
Дэй забирается на развилку и роняет перевитый проводами кусочек пластика на ту сторону. Он преспокойно падает в траву — это могут видеть все желающие, когда Дэй спрыгивает с дерева.
— Ну что, первым пойду я. На всякий случай. — Дэй достаёт из рюкзака многострадальную верёвку, привязывает её к ремню, моток отдаёт Раахану. — Если что, помните: с дороги не сходить ни при каких обстоятельствах.
Затем он забрасывает за спину автомат, снова взбирается на развилку и так же легко спрыгивает вниз. И пропадает. Без единого звука или вскрика боли, даже не примяв травы по ту сторону. Натянутая верёвка ослабевает; когда Раахан её вытягивает, конец оказывается словно обрезан ножом.
— Дэй! — Я бросаюсь к дереву, но Терн Харнет успевает поймать меня за плечи.
— Я понимаю ваше беспокойство, но мне сейчас нужно, чтобы вы сели и подумали. Ваш парень совсем необязательно мёртв, насколько я понимаю извращённую логику этих мест. А нам нужно вернуться. Всем.
Сам того зная, Харнет цитирует ещё одну строку нашего неписаного кодекса: пока тело чистильщика не найдено, он не считается мёртвым. Рассуждать трезво, когда единственный в мире близкий человек исчез неизвестно куда, получается так себе. Итак, дорога. Не сходить с дороги. Но по ту сторону пропадаешь. Странно звучит: развилка дороги и развилка дерева. Получается, ветви дерева — прямое продолжение дороги? Ой, наркоманский бред. А что если всё действительно так? Путь через развилку — выход. Сойти с дороги — смерть. А ещё раньше говорили: мир Иного народа — по другую сторону. Той самой реки, через которую ведёт мост из человеческих костей. Я приглядываюсь к дереву. С сорванной корой, как и другие, выбеленное временем и ветрами до цвета кости — когда здесь ещё был ветер. Поделка, которую сплёл Дэй, похожа на железную дорогу и на игрушечную лестницу — но ведь и на мост тоже.
