Прогрессоры

* * *

Я проснулся ещё до рассвета. Затекла рука. Потихонечку, стараясь не разбудить, немного передвинул Таню. Она чуть слышно посапывала, прижимаясь к моей груди. Дыхание щекотало шею. И мне было очень-очень хорошо. Медленно повернул руку и, "качая" кулаком, приступил к восстановлению тока крови. По руке побежали "мурашки" и начало покалывать кончики пальцев. Дождался полного восстановления кровообращения и передвинул Танину голову обратно. Повезло мне с напарницей. Не только понимаем друг друга с полуслова, но и какая-то особая комфортность рядом с ней проявляется.

Спать больше не хотелось. Я лежал с открытыми глазами и раздумывал над тем, что нам теперь делать. Искать Хорста в предгорьях никакого смысла не имело. Он ведь наверняка увидел, что ущелье перекрыто и должен был сделать соответствующие выводы. Значит, надо самим направляться в Ашам и искать там Хорста или кого-то из его начальства. И желательно попасть туда до того, как там появятся люди Пупса. А сделать это можно только одним способом — сплавившись по Хелему.

Светало. Тьма растворялась, уползая в трещины. Вокруг начали просыпаться караванщики. Я тихонько подул Тане в нос. Она мило сморщила его, улыбнулась и открыла глаза.

— Вставай, — говорю, — скоро в путь, а мы ещё не завтракали.

Быстро поев всухомятку, мы отправились дальше. Терраса огибала гору широким полукругом, примерно на одном уровне. Небольшие подъёмы чередовались с такими же пологими спусками. К полудню мы вышли на восточный склон горы. Пора было спускаться, но обрыв по правую руку оставался практически отвесным.

Спустя некоторое время мы набрели на небольшую расщелину, уходящую вниз под углом менее восьмидесяти градусов. В полутора метрах от обрыва, где расщелина сужалась до трещины, из неё торчала берёзка. Не совсем такая, как на Земле, но вполне узнаваемая. Всего метра полтора высотой, но кряжистая. Я подёргал её — сидит плотно. Значит, именно тут мы и будем спускаться.

Вот и пригодился моток верёвки, который я приобрёл на той стороне хребта. Панасовой и до середины не хватило бы. Мы с Таней быстро размотали верёвку, завязывая узлы через каждые полметра. Один конец я особым узлом привязал к берёзке, а второй сбросил вниз. Первой, захватив с собой все наши вещи, по верёвке грациозно спустилась Таня. Она практически соскользнула вниз, держа корпус перпендикулярно склону и попеременно отталкиваясь ногами от краёв расщелины. Достигнув карниза метрах в семидесяти внизу, она избавилась от груза и подтянула верёвку, облегчая спуск остальных. Я оставался наверху до тех пор, пока на карниз не спустились все караванщики. Оставшись на террасе один, я поправил чересчур затянувшийся узел, спустился вниз, ослабил натяжение верёвки и резким взмахом послал по ней волну, пробежавшую от моей руки до самого узла. После этого верёвка змеёй соскользнула к моим ногам.

За карнизом склон постепенно выполаживался. Сначала уклон снизился градусов до шестидесяти пяти. Мы с Таней держали верёвку наверху, а потом спускались, подстраховывая друг друга. Потом, когда уклон достиг сорока градусов, верёвка использовалась уже в качестве обычной страховки. Спустившись ещё метров на двести, я свернул импровизированный репшнур и упаковал в вещмешок. Дальше можно было идти без страховки.

Спустившись с горного склона, мы вступили в каменный лабиринт предгорий. Вход в ущелье находился в полутора десятках километров севернее и был надёжно закрыт от нас горным отрогом. Сейчас мы были в относительной безопасности — даже забравшись на отрог, никто не смог бы разглядеть на таком расстоянии человеческие фигурки. Но лишь до тех пор, пока кому-нибудь из отряда Пупса старшего не взбредёт в голову направить в южном направлении поисковую группу. Поэтому надо было срочно уходить подальше, и не вдоль хребта, а смещаясь к востоку. Где-то там мы должны выйти к одному из притоков Хелема.

Посовещавшись, мы решили до вечера костров не разжигать. И уйти за оставшееся до темноты время как можно дальше. Поэтому быстро перекусив всухомятку (воды тоже оставалось совсем не много), мы двинулись на юго-восток. Спустя пару часов набрели на ручей и дальше пошли вдоль него. Местность постепенно изменялась. Появились кустарники, отдельные деревца, ранее пробивавшиеся из трещин в каменных плитах, теперь кучковались в рощицы. Ручей, принявший в себя несколько притоков, превратился в небольшую речку.

Ко времени, когда Анд начал скатываться к горизонту, мы спустились в распадок, густо заросший сочной травой — отличное место для ночёвки. До темноты заготовили дров, натаскав их из ближайшей рощицы, и нарубили кустарника для лежанок. Костры зажгли после того как сумерки основательно сгустились и дым нельзя было увидеть даже с небольшого расстояния. Таня сварила мясную похлёбку, и мы в первый раз за двое суток поели горячего.

Прополоскав казанок в реке, я поставил кипятиться воду для чая. Когда она закипела, и Таня, сняв казанок с огня, засыпала в него импровизированную заварку, к нашему костру подошёл Панас. С кружкой. Травяной чай тут не был чем-то особенным, более того, сборы у многих существенно разнообразились, так как духовитых растений в округе произрастало много, но цейлонские чайные листья придавали Таниному напитку неповторимый аромат, резко отличающийся от тех, что издавались варевами, приготавливаемыми у других костров. Вкус же Таниного напитка выделялся на общем фоне ещё сильнее, чем запах.

Разумеется, Панас заинтересовался происхождением ингредиента, настолько сильно изменяющего качество традиционного зелёного напитка и придающего ему такой насыщенный цвет. Таня показала бородачу высушенные чайные листики и сказала, что низкорослые кустики, на которых они растут, иногда встречаются на склонах холмов в южных предгорьях. Местные их собирают и, хорошенько просушив, продают заезжим купцам.

— Ты бывала там? — удивился Панас.

— Я там родилась, — заявила Таня, глядя на Панаса честными широко открытыми глазами. — Это долгая история, — Таня сделала вид, что смутилась, — дело в том... — Можно я расскажу? — обратилась она ко мне.

— Да чего там, рассказывай, — разрешил я, с большим трудом скрывая любопытство. Очень уж мне хотелось услышать новую, в очередной раз меняющуюся легенду.

— Дело в том, — продолжила рассказ Таня, — что Игор бастард. Незаконнорождённый сын очень известного в наших краях человека. Его отец не делал из этого большой тайны, но официально признать факт своего отцовства не мог. Да и не хотел. Поэтому мои родители никогда не выдали бы меня за Игора замуж. Вот нам и пришлось убегать из дому с корабельщиками. Так что мы тут живём всего несколько лет.

— А кто вам поручил за сынком Пупса присмотреть?

— Извини, Панас, — резко вмешиваюсь в разговор, — но это не моя тайна. И лучше тебе об этом не знать. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Хорошо, я не настаиваю. Сейчас у вас какие планы?

— Дойдём до Хелема, срубим плот и будем сплавляться до самого Ашама. По реке всяко быстрее получится. Да и плот можно будет там продать за хорошие деньги. Если связать его из хороших брёвен.

— Отличная идея! В Ашам мне не нужно, но полдороги будем попутчиками. Я в Брее живу. Это небольшой городок в среднем течении Хелема. Более половины караванщиков тоже оттуда. Шесть человек местных — эти дальше пойдут сами. А ещё трое из Ашама. Они с вами до самого конца поплывут. Заодно и брёвна помогут реализовать. Чужих на тамошней верфи не привечают, а местным должны хорошую цену дать.

Переночевав и попрощавшись с шестью караванщиками, направившимися на север, мы весь день шли по предгорьям. А потом начался лес. Вначале он представлял собой березняк с редкими включениями невысоких сосенок. А потом всё чаще начали попадаться лиственницы. На пригорках они росли коренастыми, а в укрытых от ветра ложбинах эти лесные исполины иногда вздымали кроны и на пятидесятиметровую высоту.

Ближе к вечеру напоролись на кабана с семейством. Матёрый кабанище, увидев людей, сразу ломанулся через заросли. Видимо, уже имел некоторый опыт. Я даже арбалет взвести не успел. А стрелы лучников в филейную часть его только пришпорили. Свинья тоже смылась оперативно. А вот четырёх крупных подсвинков мы подстрелили. Через полтора часа они уже вертелись на вертелах над кострами. Дразнящие запахи распространялись по ветру на сотни метров, но мы этого не боялись. Звери большие скопления людей стараются обходить по большому кругу, а поселений вблизи нет. И от срединного хребта мы ушли далеко. Так что погони можно не опасаться.

Таня использовала свободное время на полную катушку, продолжив сбор целебных трав, начатый ей ещё в предгорьях. Вещей у нас с собой было не много, а трава и листья занимают объём, почти не добавляя веса. Что интересно, большинство местных растений почти не отличалось от их земных аналогов. Были, разумеется, и исключения, поэтому Таня периодически включала портативный анализатор, помещённый внутри полой рукоятки её кинжала.

Лето ещё только начиналось, но в лесу уже появились грибы. Тут в этом плане всё очень быстро происходило. Всего пару недель назад сошёл снег, а трава на луговинах уже вымахала по пояс. Ягоды, очень похожие на земную чернику, ещё зелёные, но до их созревания осталось буквально несколько дней.

Ужинали в сумерках. Нежная, истекающая соком свинина чудесно гармонировала с ячменной лепёшкой. Трёх поросят уговорили на раз. Четвёртого (самого крупного) оставили на завтра.

Через двое суток речка привела нас к одному из притоков Хелема, ширина которого превышала шестьдесят метров. Теперь можно было озаботиться плотом. Самая лучшая древесина для кораблестроителей это, разумеется, лиственница. Она очень прочная, твёрдая и главное, совершенно не подвержена гниению. У неё есть только один недостаток — в водонасыщенном состоянии эта древесина тонет в воде. Поэтому, из неё бессмысленно сооружать плот. О чём мне не преминул сообщить Панас, когда я разглядывал ровные аккуратные стволы величественных деревьев, растущих в непосредственной близости от берега.

— Я знаю, но разве ты слышал от меня, что я хочу сделать плот только из лиственницы?

— Так, — на лице Панаса отчётливо выражалась напряжённая мыслительная работа, — а что ты хочешь добавить ещё?

— Вон стоят, — я мотнул головой в сторону пихт.

— Так это ведь дрова, — поморщился бородач.

— Дрова, — согласился с ним я. — И очень хорошие. Но эти дрова великолепно плавают.

— Ну, ты ловкач! — восхитился Панас, — мне бы подобное и в голову не пришло. Что будем вниз класть?

— Лиственницу, разумеется! Самые длинные стволы, которые найдём. Верхнюю треть обрубаем, а всё остальное берём. А пихту сверху поперёк. Зачем людям нужны длинные дрова?

— Эх, жалко топоров нет.

— У меня есть, — я продемонстрировал топор, приобретённый на той стороне хребта. — А ветки можно и саблями рубить.

— Хороший топор! — восхитился Панас, подержав инструмент в руках, — дашь порубить?

— Разумеется, дам! Каждое второе дерево — твоё!

Строить плот начали прямо с утра. Мы с Панасом рубили деревья. Это было непросто, так как толщина лиственниц в комле доходила до метра, а диаметр стволов пихт зачастую превышал восемьдесят сантиметров.

Вначале, с той стороны, куда мы планировали уронить дерево, в стволе вырубалась горизонтальная треугольная прорезь, острый угол которой слегка пересекал сердцевину. После этого рубщик переходил на противоположную сторону ствола, а несколько человек упирались в ствол длинной жердью метрах в четырёх-пяти над его головой. В этот раз прорезь прорубалась сантиметров на сорок-пятьдесят выше, но, не горизонтально, как первая, а с сорока пяти градусным наклоном вниз. Так, чтобы пересечь сердцевину сантиметров на десять выше, чем первая. Но рубить до конца не требовалось. Когда до сердцевины оставалось примерно десять сантиметров, дерево начинало трещать и наклоняться. Рубщик проворно отскакивал в сторону. Толкатели, убедившись, что наклон увеличивается, бросали жердь и отодвигались подальше.

Лесной исполин медленно наклонялся, цепляясь лапами веток за соседние деревья. Треск усиливался. Сила звука нарастала, переходя в крещендо, обрывающееся гулким выстрелом, вслед за которым следовал глухой удар о землю.

После этого стволы деревьев саблями очищали от веток и немного укорачивали, отрубая наименее ценную вершинную часть. Далее с деревьями поступали по-разному. Пихты, обладающие мягкой древесиной, разрубали на четырёхметровые брёвна, которые в дальнейшем использовались в роли катков для транспортирования к воде сорокаметровых хлыстов лиственниц. С разделкой пихт никаких проблем не возникало. А вот с лиственницами пришлось помучиться, затачивая лезвие топора после каждого дерева.

Подготовка брёвен заняла в общей сложности двое суток. И только потом занялись вязкой плота. Кроме моей и Панасовой верёвок нашлось ещё несколько более коротких. Для двухслойного плота хватило впритык.

Сначала мы уложили жерди на пологой отмели таким образом, чтобы один конец каждой из них находился на берегу, а второй уходил в воду. Потом на них скатили все четыре ствола лиственниц. Чередуя их таким образом, чтобы рядом с комлем первого бревна находилась вершина второго. Между брёвнами воткнули колья, чтобы потом можно было продеть верёвки. В дальнейшем поперёк четырёх лиственничных брёвен по одному накатывали и привязывали пихтовые, чередуя их аналогичным образом. Первое привязали ко всем четырём, а все остальные (кроме последнего) в шахматном порядке через одно. Последнее из пихтовых брёвен закрепили ко всем четырём лиственничным.

Закончив увязку плота, спихнули его в воду. Пихтовые брёвна остались над водой более чем на треть. Залезли на плот все вместе. Он только чуть-чуть просел. Отлично, значит, можно ещё немножко пригрузить. Натаскали пихтового лапника и позатыкали им все щели между брёвнами верхнего ряда. На переднем и заднем концах установили по одному рулевому веслу. Уложили рядом шесты и ещё несколько вёсел, для того, чтобы улучшить маневрирование. В центральной части поставили два шалаша. Ближе к корме положили несколько плоских камней для костровища. Дров прихватили достаточно приличный запас.

Приготовления закончили ближе к вечеру. Отправляться в дорогу на ночь глядя никому не хотелось. Посоветовавшись, решили не торопиться и отплыть утром. А остаток дня посвятить заготовке продовольствия. Мы с Таней отправились по следам кабаньего семейства. Через полчаса услышали хрюканье. Не слишком далеко хрюшки убежали.

В этот раз нам требуется много мяса. Так что нужно папашу валить. Я взвёл обе ступени арбалета и закрепил на ложе один из тяжёлых усиленных болтов. Махнув Тане рукой, чтобы оставалась на месте, начал подкрадываться. Кабан, занятый поеданием грибов, ничего не замечал до самого щелчка тетивы. А потом было уже поздно: болт вошёл подмышку. Зверь хрюкнул, покачнулся на подгибающихся ногах и завалился на бок. Свинья сунулась было к нему, но почувствовав запах крови, метнулась в кусты. Вслед за ней ломанулись поросята. Подойдя, я вытащил из ножен кинжал и добил бьющегося в агонии зверя. Отправил подошедшую Таню за подмогой — пытаться тащить вдвоём четырехсоткилограммовую тушу — верх глупости. Потом не торопясь вырезал болт: ни к чему караванщикам знать о предельных возможностях моего арбалета.