И производства группы "А" так же необходимо было постепенно переориентировать на производство товаров массового потребления, сохранив, однако, основной костяк предприятий, специализирующихся на изготовлении продукции оборонного комплекса. Ведь что творилось после начала процесса разоружения: многие оборонные заводы начали кастрюльки да сковородки производить! Позор и деградация!
Достаточно успешно проведенная политическая реформа, — вот что сыграло первую скрипку в вопросе замораживания проведения экономических реформ. Общество политизировалось и начало выражать свое мнение, протестуя против возможного повышения цен.
Горбачев спасовал, так что о планомерном движении к рыночной экономике при сохранении руководящей и направляющей роли компартии, следовало забыть надолго, если не навсегда. Перспектива расширить социальную базу распространения идей правящей элиты за счет формирования новых классов частных собственников и предпринимателей отодвинулась далеко. Арендаторам повсеместно ставились палки в колеса, а крупным производителям, таким как колхозы и совхозы, вовсе никаких послаблений не дали, — начинать-то нужно было с них!
Сложившейся сложной ситуацией в экономике успешно воспользовались лишь "теневики", всегда нелюбимые в народе из-за традиционно негативных методов обогащения. "Теневики" и стали основой формирующейся советской буржуазии. А нужно было дать больше льгот прежним структурам, разрешить акционирование, но с преобладанием доли госсобственности на любом крупном или среднем предприятии.
Горбачев, однако, столкнувшись с первыми проявлениями народного гнева, отступил от идеи о скором развитии рынка. Многие управленцы саботировали меры экономической реформы, и тогда генсек вновь переориентировал внимание общественности на политику. Рыжков полагал: нелепое "политическое ускорение" включило красный свет для проведения последующих этапов экономической реформы.
В канун 70-летия Октябрьской Революции Горбачев попытался бросить вызов всенародному кумиру — Ленину, окончательно отмежевался от Сталина, пойдя в этом отношении еще далее Н.С. Хрущева, и официально реабилитировал Н.А. Бухарина. С последним сюжетом, кстати, спорил Ельцин, полагавший, что с этим спешить не нужно.
К 1988 году начался второй этап "перестройки", пришло осознание Горбачёвым необходимости перехода на идеи социал-демократии. Началось размежевание ранее единых во мнениях политических лидеров. В правящей камарилье исчезло единство: Горбачев все менее доверял как Е.К. Лигачеву, так и самому Рыжкову. Еще ранее рассорился с Ельциным. Которого никогда не считал за серьёзного политического фигуранта.
Утратив поддержку крупных политических фигур своего времени, генсек начал утрачивать былые позиции. Люди более не доверяли своему недавнему любимцу. Нарастала волна недовольства политической системой; как грибы после дождя, начали формироваться разные политические движения.
Всю эту "кашу" заварил Михаил Сергеевич, продолжавший считать себя марксистом в ленинском понимании слова: не цепляясь за голую теорию, но с учетом реальных факторов текущего момента. Горбачев начал склоняться к выходу за рамки концепции однопартийного государства и ленинской модели социализма, не стремясь более заручиться всесторонней поддержкой других лидеров страны. Горбачев остался фактически в вакууме.
И, несмотря на недавнее избрание Михаила Сергеевича первым Президентом СССР, Рыжков понимал, что скоро политическая звезда бывшего соратника закатится, а все его реальные внешнеполитические достижения забудутся короткой памятью народа.
Зачем он сам принял участие в выборах президента России? На что надеялся? Прекрасно же понимал, что политический расклад не в его пользу. Но хотел еще раз попробовать влиться в ход развития страны, потому что никто лучше него не знал реальной картины экономики Союза.
И лишь Николай Иванович, по его собственному мнению, мог найти оптимальные меры для выхода из кризиса. Но народу в 1991 году были нужны другие правители: обещающие все сразу, стремящиеся к завоеванию дешевой популярности, готовые с легкостью ограбить народ, государственной необходимостью мотивируя элементарную профанацию власти.
Незаметно прошло время, и автомобиль Николая Ивановича плавно въехал в Тушинский район, где и должна была состояться встреча со странной девушкой из ночных кошмаров. Основная магистраль Тушина — Волоколамское шоссе. Между Волоколамским шоссе и Москвой-рекой размещается Тушинское поле, вошедшее в историю советской авиации как знаменитый Тушинский аэродром.
У входа на Центральный аэроклуб СССР имени В.П. Чкалова, чуть сдав вперёд, Николай Иванович велел шофёру остановиться. Вылез сам из машины, немного прошёлся. Жаль, что сейчас июнь: каждый август сюда съезжаются десятки тысяч людей, чтобы полюбоваться воздушным парадом и демонстрацией новейших достижений боевой и гражданской авиационной техники, и асы летного дела выполняют умопомрачительные фигуры высшего пилотажа, разыгрывают показательные бои; прыжки парашютистов вызывают светлую зависть и стремление к небу у юных зрителей.
Телохранитель держался на расстоянии, но Николай Иванович махнул рукой, чтобы шел в машину сопровождения. И в этот момент в нескольких метрах от автомобиля Рыжкова притормозило такси, из которого выпрыгнула совсем юная девушка в длинном голубом сарафане. Такси немедля унеслось прочь. Оглядевшись, и нисколько не сомневаясь в своём выборе, незнакомка устремилась к Рыжкову, не имея и доли сомнений. Она ждала встречи с ним!
— Николай Иванович! Здравствуйте! Позвольте передать вам пакет документов! — девушка устремилась прямо к неподвижно стоявшему пораженному Рыжкову: его сон сбывался в точности! Даже прическа у нее была такая же, как во сне. Мигом двое телохранителей бросились к Мышке, схватив ее за руки. Стремительно распахнули ее сумку в поисках оружия. Она замерла, не сопротивляясь. Понимала, что не стоит этого делать. Рыжков махнул рукой охране, чтобы ее отпустили:
— Она не представляет опасности! Пройдемте со мною во-он в тот автомобиль! — Он указал на стоявшую в стороне машину охраны. Почему? Да потому, что не был уверен, что в его личном автомобиле не установлена "прослушка". Мышка не стала спорить и покорно села вслед за своим визави в черную "Волгу" с тонированными стеклами. Сняла черные очки, явив прозрачно-светлые глаза.
— Слушаю вас! Говорите быстро, мне предстоит еще много дел сегодня! — Николай Иванович разговаривал с придыханием; он явно был заинтригован и удивлён буквальным воплощением своих сновидений. — Кто вас прислал?
Глава 8
-Чей вы агент? — спросил русоволосый, представительный Николай Иванович у сидевшей справа от него Мышки. По речи слышу, что вы — русская. Но сам способ назначения встречи в Тушино был столь необычным, что мне остается лишь теряться в догадках. Я стал жертвой эксперимента? Кто вас прислал? — Он повторил уже произнесённый вопрос, не надеясь получить точного ответа.
— Я не знаю, поверьте мне! — девушка ответила правду. — Мне неизвестны имена тех, кто просил меня передать вам лично в руки некоторую документацию.
Она извлекла из своей громоздкой сумки белый конверт большого формата, изготовленный из очень плотной непрозрачной бумаги. Николай Иванович с удивлением осмотрел это странное послание: конверт был бесшовным! Изготовлен по новой технологии: обычно конверты заклеиваются сзади, и сразу заметно место склейки. Но здесь не было одного места соединения: словно конверт сам собою сросся после того, как в него упаковали нечто. Выглядело все это очень странно, как продолжение сна.
— Так я пойду, Николай Иванович? — спросила Мышка робко и с ощутимым уважением в голосе: собеседника она, похоже, уважала. Его роль в истории казалась ей скорее грустной, чем негативной: он старался быть полезным стране, но возможности были невелики, он ничего не мог сделать единолично.
— Нет, голубушка, вы останетесь! — Николай Иванович улыбнулся, но произнёс эти слова с нажимом, — пока я не изучу все принесённые вами материалы, или что там есть в этом конвертике, вы из этой машины не выйдете! Возможно, мне стоит вас задержать и препроводить по одному адресу, как иностранную шпионку? Не бледнейте, я не стану этого делать! По чистой вашей речи слышу, что происхождения и местожительства вы нашего, советского. А кто вас послал: ЦРУ, МИ-8, Моссад или некие местные доброжелатели, — возможно, вы этого сами не ведаете, так как лично меня никто сюда въяве не звал. Может быть, и с вами — такая же история. Хотите узнать, каким манером меня сюда позвали, и это в день президентских выборов? Мне трижды снился один и тот же мучительный сон, подавляющий волю. Словно мне приказали быть здесь в определенный день и час! Даже некоторые ваши приметы были указаны!
Мышка слушала его, пораженная. Во-первых, ее удивила подобная откровенность и простота одного из местных лидеров в обращении с нею, совершенно незнакомым ему человеком; во-вторых, поразил сам способ доведения информации о будущей встрече.
Получается, что на психику Рыжкова было оказано давление. Причем с этой целью использовалось некое полевое воздействие, наверняка, с помощью доселе неизвестных науке приборов, которые, выходит, существуют, но засекречены от общественности.
И сама она является лишь недоумевающей пешкой в руках совершенно неведомых сил, непонятно к чему стремящихся и готовых в своих интересах с легкостью прибегнуть к подавлению человеческой воли.
Как-то неуютно стало Мышке от такой мысли, что она, возможно, отнюдь не на силы добра работает. И не в ее силах разгадать их замыслы!
Да, ее семье позарез были нужны средства к существованию, а таких денег ей больше нигде бы не предложили.
Не совершила ли она ошибку, согласившись на это авантюристическое путешествие? Ведь цель поездки пред ней вначале не открыли: все стало ясно только вчера, когда Мышка уже ничего не могла изменить, будучи поставлена перед открытием: она — в прошлом!
То, что ее встреча должна состояться ни с кем иным, как с самим Николаем Рыжковым, она узнала лишь сегодня, вскрыв очередной пакет с инструкциями. Неужели нельзя было заранее поставить ее в известность, что к чему?
Не слишком уважительно ее наниматели относятся к душевным переживаниям своих агентов! Впрочем, как и все организации подобного типа. И кем ей стоит считать себя в этом мире? Курьером? Шпионкой? Разведчицей? Или контрразведчицей, деятельность которой, однако, ничуть не изменит уже сложившийся расклад?
— Что здесь может быть, как вы полагаете? — спросил Николай Иванович в некоторой нерешительности, указывая на конверт в руках Мышки. Почему-то ему не хотелось даже брать в руки адресованное ему послание.
У кандидата в президенты возникло нелепое опасение, что содержимое конверта может быть опасным. Конечно, бомба сюда не войдёт, но вдруг, к примеру, тут спрятаны споры сибирской язвы? Или некий сильнодействующий яд, убивающий при вдыхании? Или...? — Возможно, вы откроете ЭТО сами? Будьте так любезны!
Мышка вздрогнула: ей велено было всего лишь передать в руки пакет с документами и тут же уходить. Она просто не могла находиться здесь в тот момент, когда Рыжков приступит к ознакомлению с содержимым конверта. Почему? Да потому, что в подвеске из изысканных стразов Сваровски, игриво свисающей с ее жемчужных бус, выдающих в ней отъявленную модницу и весьма недалекую особу, — укреплена крошечная, в полтора миллиметра, видеокамера, работа которой была активирована Мышкой еще на подъезде к Тушинскому аэроклубу.
Ее нанимателям требовалось подтверждение реального выполнения ею порученного задания. Доказательствами должны были стать мелькающие кадры пейзажей за окнами такси, первые фразы с Рыжковым и передача конверта лично в руки Николаю Ивановичу. Никаких доверительных бесед и, тем более, принятия Мышкой участия в изучении переданной документации, организаторами встречи не предусматривалось. Как быть?
— Если вы немедленно не вскроете этот пакет, я просто верну его вам обратно и уеду по своим делам. — Мужчина был настроен серьёзно. — Поймите: я не могу доверять тем, кого не знаю. Надо мною и так уже поставили незаконный эксперимент, вызвав меня сюда в неурочное время. Если вы хотите уйти, не присутствуя при вскрытии бумаг, значит, мне есть чего опасаться.
Мышка мысленно топнула ногой: камера продолжала работать! Как ее отключить незаметно? Нет такого способа! Однако, если она уйдет сейчас, совсем провалит задание; возможно, ей не выплатят вторую часть обещанного вознаграждения. Если она останется, вновь нарушит инструкции, но реципиент все же получит возможность узнать, с какой целью был приглашен.
Пришлось выбирать из двух зол меньшую. Она попыталась открыть конверт, но не тут-то было: бумага казалась такой гибкой, целостной и не рвущейся, словно являла собой некий неизвестный материал. Это была бумага лишь по виду. Мышка и так, и так пыталась вскрыть конверт, — все напрасно! Она не могла нарушить его целостность!
В итоге Николай Иванович извлек из бардачка автомобиля крошечный перочинный ножичек, открыл его и протянул Мышке не без некоторого колебания. Неловко она приняла подношение и аккуратно попыталась разрезать конверт по боковой линии, стараясь быть осторожной, чтобы не повредить документы.
Однако, нож даже не входил в бумагу, но скользил по ней, словно по ледяной горе. Чуть не заплакав с досады, Мышка со вздохом возвратила своему визави игрушечный ножичек и беспомощно развела руками.
— Не могу! Чудеса какие-то! — она была готова заплакать: так удачно все прошло, благополучно добралась, и ОН приехал вовремя, и — на тебе!
Но, убедившись в том, что девушка действительно пыталась вскрыть послание, нисколько не опасаясь скрытых внутри опасностей, Рыжков взял конверт в руки и попробовал сам его открыть.
И тут произошло чудо: ему даже не пришлось брать нож в руки! Как только пальцы Николая Ивановича соприкоснулись с поверхностью конверта, немедленно возникло невидимое ранее место склейки, располагавшееся сзади, как раз в том месте, где обычно заклеивают конверты! Мышка переглянулась со своим взрослым собеседником.
Неизвестно, какая мысль пришла в голову ему, но она решила, что здесь некто использовал технологию считывания ДНК или дактилоскопических данных: конверт явно был изготовлен для того, чтобы его мог открыть только адресат! Рыжков хотел было приложить усилие, чтобы разорвать место склейки, но этого не понадобилось: оказалось, что ничто более не препятствует извлечь документы из внутренней полости конверта. Словно он и не был заклеен!
Пораженный, Николай Иванович заглянул внутрь. Там лежало несколько бумажных листов и фотографий. Больше ничего не было.
— Николай Иванович! Теперь вы спокойны: внутри всего лишь бумаги и фото. Позвольте мне уйти! — попросила Мышка почти жалобно: неумолимая камера продолжала мотать свои кадры, каждый из которых приближал Мышку к тому, чтобы стать ей нежелательной свидетельницей того, что видеть не нужно. Она не хочет знать о том, что знать не должна!
