Раненый мир - Книга Презрителя

Расправив крылья, я круто развернулась и помчалась на левый фланг грядущей битвы — где все ближе друг к другу сходились зеленые кирасы Ленивцев и бурые, сливающиеся с местностью спины Скорпионов.

Час пробил, и битва у Долины Презрителя по-настоящему началась, когда из охваченной огнем лесной стены вырвались ходячие деревья — и пылающей волной бросились на канзорских солдат. Четверо из них горели, трое стряхивали с себя занявшиеся ветви, белки скакали по ним, обдирая куски коры, куда попал жидкий огонь, и сбрасывая их вниз. Гудя кронами и размахивая руками-ветвями, церуны мчались вперед так быстро, как только могли, оставляя за собой борозды взломанной, искромсанной земли. Несведущий человек решит, что ходячие деревья не приспособлены к бегу, и потому не могут двигаться быстро. Сведущий знает: размер их шага превышает человеческий рост, а проталкиваясь вперед на трех парах корненог, вместо одного шага они за раз делают два. Горящие крепости мчались на людей, вздымая волны развороченного дерна, оставляя за собой след полыхающих обломков. От вида этой атаки стало страшно даже мне. Ведь мне предстоит погибнуть там, внизу... множество раз.

Я жаждала, чтобы силы леса победили отряды Хаммерфельда, чтобы канзорцы отступили от Долины Презрителя ни с чем! Но хоть панцеры и пришли сюда с огнем и мечом, устроили в мирном месте войну и погубили меня... Удачу... сейчас все внутри болело за бронеголовых. Я была попросту не в силах приказать сердцу отпустить, не сжиматься за этих людей. Став одной из них, а вернее, уже двумя из них, Витлем и Рольном, я не могла относиться к ним, как к чужим! Хотя встреть Рольна Паэранского во плоти, о, я бы врезала ему с размаху так, чтоб он до утра валялся без сознания, а потом еще неделю дергался и озирался на каждый шорох... Не знаю, что в этом странном стечении обстоятельств было от меня, а что от Презрителя, но факт оставался фактом: относиться к канзорцам как к чужакам я уже не могла. Ведь сейчас я была одной из них... Многими из них... Ими всеми.

Сбоку от церунов, которые явно метили в черный черепаший строй, тяжело бежали три десятка их меньших собратьев, древесников. Они неслись вперед на четвереньках, словно звери, перебирая восьмью ветвистыми лапами, загребая всклоченную церунами почву и раскидывая вокруг веера травяных и землистых брызг. Было видно, что древесники забирают правее, к отряду Ленивцев, первые линии которых ощетинились лесом алебард, гизарм и прочих длинноклювых ратовищ.

Большая часть древесников пылала, огни трепетали, охватив их спины и лохматые головы, словно алые плащи. Но некоторые не попали в область взрыва и были невредимы. Когда бегущие бревна подобно таранам врежутся в строй латников, каждый из них встанет в полный рост и будет размером с панцермейдера, то есть на голову выше и сильнее даже бойцов элитной пехоты. Древесник способен без особых усилий выломать человеку руку, лишь бы хорошо ухватить; а если удар со всей силы придется в голову, скорее всего убьет и латника.

Слева от полыхающего леса из темной стены деревьев, пока лишь озаренных огнем, подлесок задрожал от тяжелого бега медведей. Один за другим они выбегали на открытое пространство из темноты, и ровной линией, тускло блестящей в лунном свете, мчались вперед, на отряд Рудгера Пайка. Сверху их бег казался неуклюжим, но он был очень быстрым. Быстрее человеческого. Вслед за первой линией из мрака показалась вторая, за ней третья, и когда я уже подумала, что все, трех десятков разъяренных зверей, собранных со всех окрестностей, более чем достаточно для удара — из лесного мрака вышел он. Огромный, больше трех метров, если встанет в полный рост. Черно-бурый, как сама земля, с когтями длинной с кинжал, а толщиной в наконечник копья. Выросток среди медведей. Берегор. Трава пригнулась от его рева, и ни один из медведей, бегущих вперед, не издал ни звука. Они спешили изо всех сил, и Берегор медленно двинулся вслед за ними. Его огромные лапы мелькали все быстрее и быстрее, уже на полпути к сомкнутым рядам Черепах он нагнал сородичей, и могучим скачком вырвался вперед.

Одновременно с первой волной медведей, слева от пожарища выплеснулись одна за другой две стаи — вепрей и волков. Пригнув головы, они помчались на солдат под красным штандартом. Мелькающие в траве кабаньи туши казались ожившими валунами, катящимися вперед. Вепрей вел вожак, и он был настолько крупным, что напоминал скорее корову, нежели лесного кабана. Еще один выросток. Всепроникающий взгляд Презрителя подсказал мне и его имя — Виир; в ту же секунду могучий кабан во всю грудь завизжал его: 'Вииииир! Вииииииир!' Пронзительный визг бешенства, режущий уши, поплыл над полем, и десятки вепрей подхватили его: 'Виии! Виииии!! Вииииииии!!!'

Волков вел Шрам, черный убийца размером с лошадь, воплощенный страх ночного леса, бессменный вожак стаи на протяжении четырех поколений. Холодный разум и яростная воля пылали в его глазах, он не поддался на безумие, охватившее большинство сынов леса, и не позволил поддаться своим волкам. Их злоба будет холодной и выверенной.

Обе стаи стремительно преодолевали небольшое, всего в две сотни метров, расстояние между лесом и передним рядом Скорпионов. И увидев направление удара, я поняла, что уже через минуту волна вепрей врежется в строй легкой пехоты и сломает его. Быстрые и подвижные, опасные на расстоянии и смертоносные в быстром маневре, Скорпионы не выдержат прямой удар. Вепри сломают их строй в первые же секунды столкновения, раскидают в стороны, затопчут и поднимут на клыки солдат в легких доспехах, а по их хребтам в прореху в строю ворвутся прыткие, стремительные волки, которые окажутся за спинами людей в смешавшихся рядах. Скорпионы утратят преимущество строевых и дистантных атак: штрайгер и арбалетчик бесполезны в ближнем бою, копьем трудно орудовать в свалке. А звери получат свое природное преимущество, превратив войну в свару клинков и копыт, когтей и клыков.

Йюлль-на-Йилле не знал, что такое тактика, но, сын вековечного леса, он чувствовал и понимал природу вещей. Ленивцы с их полеармами были специально экипированы для битвы со зверями — поэтому звери мчались не на них, а на их соседей. У Скорпионов были штрайгеры, звено Густава Брехта, но выстрел не остановит лобовую атаку разъяренных кабанов. Даже получив смертельную рану в тушу или в голову, большинство из них все равно домчится до строя и погибнет, смяв его. Поэтому к Скорпионам рвались кабаны.

То же с Ленивцами: залпы штрайгеров Эльзы Фальцингер не причинят древесникам серьезного вреда. И посмотрим, как против ходячих бревен вам помогут полеармы и сети, солдаты зеленого стяга. А в отряде Черепах стрелков не было, поэтому медведи бежали на них. На левом фланге практически некому было расстрелять их издали, так что ревущим урсам был уготован желанный кровавый ближний бой.

Звериное чутье и понимание природы вещей делает наивного пикси опасным противником для отлично экипированных, хорошо организованных отрядов Канзора. Даже весь опыт Презрителя не мог ответить на мучавший меня вопрос: кто победит. Слишком неоднозначны обе стороны, сошедшиеся в битве.

Все четыре ударных волны сил Леса стремительно приближались к рядам канзорских солдат. Ставка Хаммерфельда взорвалась светом и шумом: звуки горнов понеслись во все стороны, цветные факела замелькали, подавая сигналы артиллерии; адьютанты хрипло кричали приказы, дублируя их обычным человеческим способом.

И тут я поняла, почему клубок судьбы из ладошек Йюлля угодил в руки Аскольда Бирра и Лиды Хайт.

Сидящие верхом, оба командира увидели и оценили ситуацию в первые же секунды. Лида осознала, что вскоре ее Скорпионов вспорют, как мягкое подбрюшье бешеным клыком, и смешают в звериную кучу-малу. Аскольд понял, что произойдет с солдатами Лиды. Между ними было метров пятьдесят ночной полутьмы, но два бледных лица оглянулись и смотрели друг в друга секунды полторы, не больше. Затем оба приняли решения, каждый свое.

— Скорпионы! Отступать! — зычно крикнула Хайт, указывая копьем за спины Ленивцев и поворачивая коня. — За строй зеленых! Бегом-марш!

Айндеры не медлили. Быстрота реакции была их не знавшей пощады матерью, а бег по пересеченной местности — насмешливым, привыкшим к издевке отцом. Спины и плечи замелькали над пятнами густой и высокой травы.

— Штрайгеров назад, айндеры — прикрывать! — этого Лида могла и не выкрикивать, солдаты так сразу и бежали; пехотинцы прикрывали стрелков, как иначе.

— Отряд! — гаркнул в то же время Аскольд Бирр. — Боком правее!

По плану боя, Ленивцы должны держать позиции, закрывая от ярости леса аркбаллисты и кулеврины, стоящие в сотне метров за зелеными спинами. Но план изменился.

— Не теряй строй! Боком правее! Марш!

Ленивцам нелегко смещаться боком, не нарушая построение: тяжелые латы и щиты, длинные древки выставленных полеармов, невозможно бежать, можно только пятиться вбок, равномерно перебирая ногами. Для этого требуется соразмерность движений каждого, и въевшийся в кости опыт строевых маневров... То, чем панцеры располагают в полной мере.

— Раз-два-шаг! — считали рядовые, старшие каждый над своим рядом. — Раз-два-щит!

— А ну прикрыть братьев! — заорал Бирр, видя, что его солдаты тянут слишком медленно. — Щит стенооой?

— Щит стеной! — воздух дрогнул от злого хора.

— Раз-два-шаг! Раз-два-щит! — перебирая щит-шаг, щит-шаг, тяжелый строй медленно, но упорно двигал вправо, навстречу Скорпионам, бегущим под их защиту. Прореха между боком Черепах и боком Ленивцев росла, и сквозь нее были видны баллисты, сделавшие первый выстрел.

В этот момент зазвучал горн от ставки Хаммерфельда, звонкий горн, для Скорпионов. Это был краткий тройной: приказ отступать. На лице Лиды дрогнула усмешка.

— Бегом! Сдавай левее! — крикнула она еще громче. — А ну быстрее, жить хотите? Быстрее!!

Скорпионы не зря славились мастерством маневра: они бежали одновременно влево и назад, пытаясь хоть немного увеличить расстояние между собой и широким клином кабанов — которое стремительно сокращалось. Земля дрожала от топота кабаньих копыт, захлебывающийся ненавистью визг доносился все ближе и ближе.

Грянул глухой горн, это для Бирра. Два коротких и один длинный. Приказ отставить, вернуться на позиции! Хаммерфельд не одобрил отход!

Отряд выполняет приказ только непосредственно командира; но услышав глухой горн и осознав его значение, некоторые из солдат дрогнули в замешательстве, лязг щитов разошелся в стороны. Клубок судьбы в руках Аскольда Бирра дрогнул.

— Продолжать! — рявкнул лейтенант, игнорируя приказ. — Боком вправо! Марш!

Командор не видит, что творится на правом фланге, за строем тяжелой пехоты он не углядел айндеров — и не успел оценить всю опасность удара, который направлен на Скорпионов. Мы должны прикрыть их, должны.

Натужно простонали баллисты, посылая копья со взрывным наконечником в сторону церунов. То были последние искры канзорского огня, уже из запасников. Туда же грянули пушки, выплюнув остатки керм с бушующим пламенем внутри. Но стрельба без пристрелки, навесом, с быстрой сменой наклона снизу-вверх по ступенчатой дуге... три из четырех тяжелых, мощных копий уткнулись в землю, выпустив волны огня, и не причинили воинству леса никакого вреда. Только шарахнулись в сторону бегущие на всех лапах древесники.

'Глупая растрата', отзвук чьих-то мыслей у меня в голове, 'Надо было бить по прямой'. Рольн Паэранский засел в памяти, его артиллерийский опыт и рвение еще не выветрились. Да и верно: Ленивцы отходят, открывая прореху для залпа в набегающих церунов. Разверни баллисты на свой страх и риск, и цель в ходячие деревья. Но осторожный, блестящий вспотевшей залысиной альф-цвайдер Вольдемар Гонц не рискнул изменить утвержденному плану боя.

Зато четвертое копье угодило точно в густую крону церуна, который до сей минуты оставался нетронут огнем — и взорвалось там, разметав все живое в стороны. Взгляд Презрителя мигом, помимо моей воли оказался в эпицентре бушующего пожара, чтобы узреть: как корчатся бешелки, охваченные пламенем, срываясь вниз и рвутся в землю в безнадежной попытке выжить; как бьются в конвульсиях горящие шипастые кусты; как валятся во все стороны мощные ветви, выломанные взрывом и охваченные огнем. По всему полю прокатились радостные крики солдат.

Я зависла в центре пожара, прозрачное черное тело и крылья пронизали потоки огня, но пламя не причиняло мне вреда.

Вдруг прямо из ствола вынырнул ивовый поростень, на меня глянуло узкое, вытянутое, нечеловеческое лицо, искаженное напряжением всех жил: он призвал магию воды в тщетной попытке спасти своего родителя. Вода выплеснулась из плетеного тела прозрачными холодными волнами, шипение и пар заполнили все вокруг. Но жидкий огонь не потушить столь малой силой, и почти мгновенно вскипевшая вода окружила ивового человечка бурлящим котлом. Когда кипящий пар рассеялся, я снова увидела его и вздрогнула от ужаса: все прутья маленького тела вздулись, полопались и дымили, он отчаянно шипел, прикрывая руками грудь, а кожица продолжала лопаться. Магия воды еще билась в сердце ивового человечка, бессильно брызжа, но жидкий огонь подбирался со всех сторон. Не в силах ничего сделать, он провалился внутрь дерева, скрылся в спасительную тьму, заглоченный стволом. Но его взгляд, полный осознания скорой смерти, осмысленный и страшный, преследовал меня, словно существо могло увидеть крылатую тень, знало о моем присутствии и неотрывно наблюдало за мной изнутри церуна.

Рванувшись прочь от него, я выплыла из огня, вновь вознеслась над полем боя. И увидела, как в считанные секунды только что полный жизни церун облысел, закачался на бегу, но не остановился, и мчался на солдат, уже обреченный, оставляя за собой цепочку мертвых и умирающих тел бешелок и шипунцов.

Залп кулеврин оказался страшнее: две кермы врезались в землю, а третья угодила и без того пылавшему ходячему дереву прямо в основание ствола. Красочно взорвавшись, снесла ему одну из корненог и повредила вторую. Движение церуна резко замедлилось, он рвался к солдатскому строю неловкими рывками, сильно заваливаясь вбок от каждого из них. А огонь брал свое, и стало ясно, что до панцеров могучий ходок не дотянет.

Четвертый выстрел вышел даже лучше: Рольн Паэранский, увидев маневр Ленивцев, лично подскочил к крайней из своих кулеврин, оттолкнул целящего, сам перевел ствол вниз, сверился по спице-линейке да по наитию — два раза вдохнул, усмиряя дыхание — и жахнул прямой наводкой в открытого для выстрела церуна. Тот уже пылал от пожарища у обелиска, от гордой кроны почитай ничего не осталось. А тут керма-ядро врезалось в верхнюю часть ствола, в самый удачный момент посреди шага, когда две корненоги из трех взмыли в воздух. И ходячее дерево, пошатнувшись, с гулом завалилось набок. Оно и так отставало от остальных, охваченное пожаром, теперь его ствол был наполовину раздроблен, по нему растекался жадный, неугасимый жидкий огонь. Церун бился, пытаясь встать с земли, но, пробежав два шага, падал к траве.