Встала и пошла. Долог ли, короток ли был её путь, вдруг обернулась Акгюль и видит, что прошла не дальше чем длина ячменного зерна, и чарыки совсем целы, и посох не сбит. Не остановилась она ни для того чтобы присесть отдохнуть, ни для того чтобы вытереть пот со лба, а продолжила путь. Долго ли, коротко ли она шла, но перевалила горы и долины, пересекала реки и моря. С палуб кораблей, на которых она переплывала моря, видела она дэвов, а в горах её приветствовали карлики, охраняющие пещеры с несметными сокровищами. А она шла и шла. И нигде — ни на море, ни в долинах, ни в горах не повстречала она никого, кто был бы похож на Коджабея и ни где она не слышала голоса, который был бы похож на его голос. Она уже изнемогала от голода и усталости, когда ей на пути встретилось инжирное дерево. Его листья почувствовали боль её сердца и тихонечко шелестели, а ветки, узнав про её горе от листьев сами согнулись перед ней низко-низко, чтобы могла она сорвать плоды и утолить голод. Когда же внизу уже не осталось плодов, старое дерево пожалело девушку и подняло её на самую верхушку, чтобы могла она вдоволь наесться. А в это самое время под деревом появились два карлика ростом не более вершка, а борода каждого в два вершка. И была у одного из карликов белая борода, а у другого — чёрная. Уселись они, как видно, отдохнуть на закате от трудов своих праведных, да порассуждать на досуге о том, о сём.
— Что скажешь, Белая борода! — спросил один из них, чернобородый.
— Да что ж тебе сказать-то, Черная борода? — отвечал второй, тот который был с белой бородой. — У меня-то всё по-прежнему. А что ты мне скажешь?
— А мне-то что сказать? — сказал первый. — Вот ты столько лет прожил на свете, столько камней перенёс, столько сосен свалил, столько пней ты свернул и, пожалуй, нет на свете ничего, о чём бы ты не слышал. Вот есть один вопрос который мне не даёт покоя, может ты дашь на него ответ. Скажи, это правда, что дэвы сильны в колдовстве и магии?
— Безусловно, — отвечал второй, они настолько могущественны в колдовстве и магии, что заставляют греметь небо и землю, что они могут принять облик любого существа или неодушевлённого предмета и от их власти не могут спастись даже те, кто улетел, ускользнул от человека. Но то, что я говорю тебе — общеизвестно и ты это и сам прекрасно знаешь. В чём же твой вопрос, Чёрная борода?
— Ты прав, — сказал первый, — это было лишь начало вопроса. А вот теперь ты мне скажи: почему даже могущественные дэвы не могут найти средство от каждого горя, лекарство от каждой раны?
— Потому что, — отвечал второй, — всем руководит судьба, и именно она даёт каждому своё предназначение: одни умирают в белом, другие — в чёрном, одним смерть — это горе, другим же — исцеление от ран. Не будь судьбы, пери стали бы всемогущими владыками Земли, дэвы завоевали бы мир, люди построили бы лестницу по которой можно было бы добраться до самого неба, а нам с тобой, не осталось бы на этой земле ни клочка места, где мы могли бы с тобой посидеть и поговорить по душам.
— Жаль — сказал первый.
— Но, что поделать, — отвечал второй, — так уж устроен этот мир.
— Душа моя, Белая борода! — взмолился первый. — Пусть всё будет так, как есть, но скажи: может быть существует лекарство для излечения раны бедняги Коджабея? Его стоны слышны на расстоянии шестимесячного пути и уже не только я, но и окрестные горы не могут выдержать его стонов! Ты же исходил столько мест, видел столько горя и скорби, а на каждой мельнице, на которой ты побывал у тебя белел один волосок бороды. А знаешь ты даже то, чего не знает сам шайтан.
— Ах, ягнёнок мой, Черная борода! — отвечал ему второй. — Тебе всегда было жалко этих людей. Но они сами виноваты в собственных ранах и болезнях. Эта рана была нанесена языком. Я бы даже не назвал это раной, хотя она и кровоточит, это беда, причинённая языком одной нетерпеливой девушки, которой следовало бы замкнуть свой рот на замок и не рассказывать тайну, которую она должна была сохранить. Эту беду может излечить лишь одно из тысячи средств: В ночь на последнюю среду месяца нужно прийти к Роднику Немых, что лежит вот за той горой, и сказать три раза: "Нет имени другого, подобного твоему, ни с чем не сравнится вкус твоей воды"; тогда родник даст три глотка воды; и если собрать эту воду и дать испить её Коджабею, он исцелится; а потом он должен будет сказать: "О, мой язык, я тебя на части раскрошу!", и тогда он точно больше никогда не попадет в такую беду.
О многом ещё говорили в тот вечер Чёрная борода и Белая борода, пока совсем не стемнело и они не разошлись по домам к своим жёнам и детям. Но Серебряная девушка не слушала их больше, позабыла она и про инжир и о том только и думала: верить ей или не верить своим глазам и ушам. Вдруг она вспомнила, что наступившая ночь, как раз ночь последней среды месяца. Вот это был подарок от судьбы, верно, ведь говорят в народе: "просеивая муку, в решете можно найти верблюда". Когда Акгюль вспомнила, что сегодня как раз та самая ночь, вокруг стало настолько темно, что нельзя было даже различить глаз человека стоявшего в полуметре от тебя. Серебряная девушка слезла с дерева и побежала к горе, на которую указывал Белая борода, её подгонял страх того, что она не успеет добраться до родника до рассвета и когда она думала об этом и о том, что её любимому придётся страдать ещё целый месяц, её сердце обливалось кровью и от того нервничала и блукала ещё больше. И вот она окончательно заблудилась на поросших лесом склонах горы и, потеряв всякую надежду, она в отчаянии села на скалу. Вдруг из-под той скалы выскочил низенький кругленький человечек с волосами чернее чёрного цвета и с бородой — белее белого. В одной его руке был белый клубок ниток, в другой — чёрный. "Интересно, кто это бродит в лесу в такую темень? — подумала Серебряная девушка. — И что за клубки он держит в руках". Он подошёл к ней ближе и поздоровался.
— Кто ты? — спросила Акгюль, поздоровавшись в ответ. — Ты Белый старик или Чёрный дядька? И что ты наматываешь, а что разматываешь?
— Что делаю я? — удивился он. — А разве ты не видишь? Когда светит Солнце, я сматываю день и распускаю ночь, а, когда Солнце уходит под горизонт, сматываю ночь и распускаю день.
Услышав это, девушка схватила у старичка белый клубок и убежала с ним, ведь без него день не сможет наступить, а, значит, она сможет достичь источника до рассвета. Эта ночь казалась бесконечной, тем более, что так оно и было и люди напрасно ждали пока наступит утро. Отбежав от старичка на какое расстояние Акгюль остановилась и присмотрелась к расположению созвездий на небе. Глядя на них она смогла добраться до Родника Немых и без труда набрала в нём необходимые для исцеления Коджабея три глотка воды. Оттуда она поспешила к старику и возвратила ему белый клубок.
Теперь ей оставалась самая малость — найти любимого и дать ему лекарство. Пришла она в его родной край, край славящийся своими юношами-йигитами. Долго ли, коротко ли она шла, а может то день длился так долго, потому что длинна была предыдущая ночь, да только не настал ещё вечер, а Акгюль уже вошла в тот край. Странным ей показался тот край: люди там умели летать, лошади и ослы ходили без узды, кошки были без хвостов, в борзые — без ушей. "Наверное, это и есть земля моего Коджабея" — подумала она и только подумала она это, как зацепилась ногой за камень, наклонилась поправить чарыки, как увидела, что железо на подошвах порвалось, а железный посох весь истёрся. И настолько она обрадовалась, что запела:
— Я и лекарь и судья. Никто не знает, кто же я...
Она стучалась то в один дом, то в другой, но никто даже не открыл дверей, чтобы взглянуть на неё, а Серебряная девушка не теряла надежды и продолжала напевать свою песенку.
Известно, что больные ожидают помощи от кого угодно, даже от птицы, а кроме того у них обостряется слух и они слышат всё что происходит вокруг. И, конечно же, Коджабей, лёжа на своей окровавленной постели, услышал её песенку, но не узнал голоса любимой.
— Прислушайся, — сказал он своей сестре, сидевшей у его постели, — это идёт какой-то лекарь или судья.
— Ах, братец, — отвечала она, — что здесь будут делать лекари и судьи? Наверняка это какие-то безумцы или шутники, скажем король сумасшедших Безумный Омар, или Кельоглан.
— Да нет же, — твердил он, — я верю в то, что и в наших озёрах водится серебристая форель.
Сестра конечно же не поверила брату, но подумала: "Один Аллах ведает, может быть это последнее его желание, так почему бы мне не исполнить его", — и открыла дверь. А за ней был вовсе не Безумный Омар и не Кельоглан, а Серебряная девушка. Удивилась сестра Кельоглана, но взяла её за руки, ввела в дом и подвела к постели больного. Увидала Акгюль своего возлюбенного, на окровавленной постели и у неё отнялся язык и она забыла зачем пришла. Просто стояла молча и смотрела. А вот любимый не узнал её.
— Эй ты, девица! — возмутилась сестра Коджабея. — Ты так долго будешь смотреть на него как вербрюд на кузнеца? У него сорок ран и самая страшная рана — в серце. Если можешь — излечи его, не можешь — поди прочь!
Серебряная девушка опомнилась и сделала всё так как нужно: проведя рукой над каждой раной, она выпила сама три глотка воды из Родника немых и три глотка дала выпить Коджабею. И тут же от его ран не осталось ни одной. Она попросила больного повторять за собой заклинание и три раза произнесла: "Язык мой, я раскрошу тебя на мелкие кусочки", — и три раза это повторил Коджабей. Так исцелились причиненная языком болезнь и сердечная рана. Но юноша по-прежнему не узнал Акгюль и обращался к ней как к безвестному спасителю, случайно забредшему на их улицу:
— Лекарь мой! Да никогда ты не узнаешь боли. А что захочешь ты, пусть сбудется вдвое.
— Девушка-лекарь! — вторила сестра. — Ты исполнила моё желание, да исполнит Аллах и твоё.
И она, посадив спасительницу на почётное место, покинула их, чтобы поделиться радостью с соседями. И так они сидели и смотрели друг на друга, пока Коджабей не узнал в лекаре ту самую Акгюль, которую он когда-то любил и тогда они заплакали в четыре глаза, смывая из своих сердец всю грязь и муть, и они не стали упрекать друг друга в том, что произошло, ведь виноваты были они оба: один не сохранил тайну, другой — не стерпел обиды. Возможно, что пройдёт год и они оба дочитают до конца книгу терпения и к тому времени они уже будут не плакать, а смеяться над тем, что с ними произошло. И Серебряная девушка осталась жить с Коджабеем и по-прежнему её садили на почётное место гостьи, а перед ней ставили самую лучшую еду, которую она только пожелает. Но вот однажды, когда Коджабей, распустив крылья, летал по своему старому обыкновению над горами, Айгюль сидела и разговаривала с его сестрой.
— Скажи, сестра, — спросила её Серебряная девушка, — что бы ты сделала с тем, кто причинил твоему брату столько страданий?
— Что бы я сделала? — И её глаза таинственно заблестели. — Я выпила бы три горсти его крови.
Это всё, что было сказано, но сестра Коджабея тоже была наделена колдовскими способностями и теперь, когда девушка сама задала этот вопрос, она увидела ту сцену во дворце падишаха в мельчайших подробностях. Но с тех пор сестра перестала выходить гулять с ней, а стала ходить сама, не стала она и класть её в мягкую постель. Рассказала Акгюль о том Коджабею, а он ответил, что она опять проявила своё нетерпение. А сестра подсматривала за ними и тотчас ворвалась в комнату и напала на Серебряную девушку.
— Я тебе покажу как как разрушать чужие очаги! — кричала она. — Твой обман обнаружен! Ты вовсе не лекарь и не судья, а как раз та нетерпеливая девушка, что нанесла раны. Разве тебе этого мало?
— Нельзя поднимать руки на гостью. — сказал Коджабей и встал между ними. — Не пей её крови, если хочешь, оставаться мне сестрой.
И пришлось сестре опустить руки свои и она больше никогда не нападала на неё, но однажды она оделась по-праздничному и, стоя на пороге своего дома сказала Акгюль:
— Девушка, что глаз с земли не поднимает да чужие очаги разрушает! Сегодня я выпью шербет за помолвку Коджабея с дочерью его тётки, я как раз направляюсь к ней. А ты не сиди без дела, а построй-ка к моему возвращению мельницу на скале Бешиккая да смели пшеницу! Об остальном подумай сама.
И она ушла, а эта гора нависла новым горем над Серебряной девушкой. "Как мог Коджабей не сказать ей о том, что женится?" — недоумевала она. У неё в этой чужой местности не было никого, с кем она могла бы посоветоваться, кроме Камня Терпения и она вытащила его и стала жаловаться ему, но камень молчал. Тогда она вышла из дому и подошла к калитке, выходящей на улицу, но не прошла и трёх шагов, как Коджабей догнал её.
— Нетерпеливая моя, — спросил он, — отчего ты так стонешь? Мы же договаривались делить всё на двоих?
И Акгюль рассказала о словах сестры.
— Помолвка — не ложь, — отвечал он, — это старинное обещание. Но то, что свадьба не состоится пока что для всех должно быть тайной и делом твоего терпения. Если умеешь, прочитай это в моих глазах. Мельница — нам с тобой ещё пригодится, поэтому иди по пути которому я тебе укажу не страшась ничего, так как будто мы идём с тобой рука об руку. Пройди вот этот холм, — он показал на него рукой, — там на тебя накинутся чёрные-пречёрные волки, а вслед за тобой будет бежать стая собак. Они тебе не причинят вреда, если ты не будешь ни оборачивайся, ни глядеть на них. Иди, глядя только вперед, и увидишь Бешиккаю. Подойди к ней и скажи: "Скала Бешиккая, да не останется твой порог без ковра, а твоя колыбель без детей, всем ты даёшь, дай же и мне моё" и добавь своё желание. И тут же ты увидишь как тут же появится мельница, вода сама струёй прилетит с гор, а пшеница — с поля. Тогда мельница будет сама молоть и сама же и просеивать муку. Так ты справишься с этим заданием, только будь терпеливее!
Сказав это, Коджабей исчез. Серебряная девушка уже привыкла к его исчезновениям и полётам. Она пошла и сделала все, как наказал Коджабей и к её возвращению с Бешиккая в доме стояли мешки с мукой. Когда пришла его сестра и увидела муку, её челюсть так и отвисла от удивления. И когда к ней возвратился дар речи, она сказала:
— Ты только не хвались, что всё сделала ты сама. Это не твой ум, а совет моего глупого брата.
На следующий день сестра Коджабея снова нарядилась и, выходя из дома, сказала Серебряной девушке:
— Сегодня девичник у невесты Коджабея. Я иду туда, а ты до моего прихода тоже не оставайся без дела: вымети комнаты, перебей пух, перья в тюфяках, да наполни кувшины маслом и медом!
И снова Акгюль стала жаловаться своему камню, но он снова не отвечал. Тогда к ней подошёл Коджабей и спросил отчего она плачет и Серебряная девушка рассказала о новом задании, данном его сестрой.
— Ох, какая нетерпеливая же, — сказал Коджабей, — девичник — это не обман, только я не могу тебе объяснить это, а ты не сможешь это понять. А что до задания твоего,так оно легко исполнимо. Сперва подойди к дымовой трубе и крикни: "Горы Коджабея, пошлите мне пять светлых ветров и пять милостей. Я подмету и уберу комнаты невесты с золотым покрывалом!" Тогда подует ветер, он всё подметёт, а затем польётся дождь, он всё вымоет. Потом спускайся в сад и скажи: "Перелётные птицы, дайте мне по пёрышку да по клочку пуха, чтобы набить тюфяки для Коджабея". И к тебе прилетят птицы семи гор, они будут кружиться над тобой и сбросят тебе и перья и пух. Набивай, сколько нужно, тюфяков и одеял! И, наконец, отвори настежь двери и скажи: "Кувшины без ручек и кувшины без крышек, отправляйтесь на базар, возвращайтесь, полные масла и мёда. Я готовлю угощенье для Коджабея". И они сами сходят на базар и вернутся полными. Только, пожалуйста, будь терпеливой.
