Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

— Побегу.

— Вот и он пошел... а может, и побежал. А вот куда и за кем?

— Ох, бабушка. Чую я недоброе, сердце не на месте у меня...

— Предчувствие? Устя, ты попробуй, о патриархе подумай?

Устинья головой покачала.

— Нет, бабушка, так-то оно не срабатывает. Когда б он мне близким или родным был, когда б волновалась я за него, как за тебя... хоть вполовину. А мне Макарий безразличен! Даже случись с ним что нехорошее, не заплачу я. Он руку Любавы держал крепко, не Бореньке — ей верность соблюдал.

— Да неужто? Оттого и монастырь ей приглядел?

— Боря приказал.

— Эх, дитятко, такие приказы по-разному выполнять можно.

— Маринка еще когда в монастырь отправилась, а Любава и посейчас здесь.

— Маринку на горячем поймали, а Любава разве что в рождении своем виновна. И то еще доказать надобно...

Устинья рукой махнула.

— А и ладно... нет Патриарха, так и проживем. Бабушка, неспроста он исчез, вот это верно! Готовится что-то нехорошее, нюхом чую. И должно оно в ближайшее время состояться.

— А вот это верно, Устенька. Не знаю, что готовится, а только не отложат теперь дело надолго, их простого опасения. Вдруг патриарх что рассказать или написать успел?

— Ну...

— Ежели боярин Репьев не дурак, он сейчас все бумаги его перекапывает, глядишь, и найдет чего.

— Может быть.

— Но ежели чуешь ты недоброе, схожу я, с Божедаром поговорю, пусть в готовности будут. И рощу защищать готовятся, и... может, кого сюда, в палаты провести?

— Бабушка! Ты что?!

— А что не так, Устенька? Что я такого страшного предлагаю?

— Ну...

— Илюшка пусть в роще побудет, я же тебя знаю. Когда случится что непредвиденное, ты между мужем и братом разрываться будешь. А там за ним Добряна приглядит.

— Бабушка, и ты бы...

— Я свое уж отжила, Устенька, может, лет десять мне осталось. А может, и того не будет... думаешь, сложно мне их ради тебя отдать? Ради семьи своей?

Устинья молча бабушку обняла. Скатилась слезинка, капнула, побежала за ней вторая... Агафья отстранилась, лицо Устинье вытерла, пальцем погрозила.

— А ну, не смей! Мне еще праправнука на руках подержать надобно, потом уж уходить буду!

Устя слезы стерла, улыбнулась поспешно.

— Да, бабушка.

— То-то и да. Пойдем, подумаем, сколько человек нам надобно и откуда враг прийти может.

Глава 6

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой

Ночь на дворе, а я сижу и вспомнить пытаюсь.

Малейшие детали из той, черной, жизни! Следы, разговоры, взгляды... ведь не в подземелье я жила, что-то видела, слышала...

Вспоминается нехотя, ровно сквозь мутное грязное стекло, но кое-что...

Вот Федор садится на трон первый раз. И я присутствую в той же палате, Любава меня всегда за собой таскала на такие торжества, а я их ненавидела.

Почему таскала?

А вот на этот вопрос я ответ нашла. Федор, получив мою девственность, мою кровь, от меня просто силой подпитывался. Потому и в припадке не падал, не бился, я его уравновешивала, не давала в безумие скатиться. И видела я достаточно многое, просто не размышляла, не понимала... сейчас и за это себя не виню. Для сравнения — как Федор ко мне присосался, это получилось вроде кровопотери. Постоянной, непрерывной, а заодно еще и болезненной. Конечно, мне не до жизни было, из меня постоянно силы высасывали, самое жизнь, я и не думала ни о чем. Жила, ровно кукла механическая, марионетка с ярмарки.

Потом уж, в монастыре, в себя приходить начала.

Оказывается, нельзя человека досуха высосать... хотя может, и можно, мне повезло просто. Свекровка моя умерла, а Федор без ее руки вовсе берега потерял, ну и... меня словно шкурку от винограда, выкинул, себе новую девку нашел. Ее, наверное, тоже выпил до дна.

Сейчас уж не так важно это. Другое важно.

Вот коронация...

Вот дума боярская...

А вот... иноземцы.

Головы коротко стриженые, морды бритые, оружие непривычное, но на коронации именно они — почетный караул. Вроде бы и одеты они по-нашему, но сейчас, воспоминания вызывая — нет, не наши это. Оружие у них привычное, потому как... боялись?

Опасались чего?

Случись бунт какой или беда, непривычным оружием воевать тяжелее, потом оружие взяли привычное. А вот одежда... я пытаюсь картины из памяти вытащить, понимаю, что все верно.

Плохо она на них сидит, не привыкли они к такому. И морды бритые, кое-какая щетина на них есть, но видно, что недавняя, неопрятная такая...

И волосья стриженые, они под париками все такие, у них и волосы плохие, и стригут они их как можно короче, чтобы вшей видать было. Фу, одним словом.

То есть иноземцы были у нас. И Федор их сам в Россу привел, и полагался на них... вот Истерман стоит неподалеку от трона, почти рядом, сразу за Любавой, руку ей на плечо кладет, царица к нему оборачивается, слова выслушивает, обратно поворачивается, Федору их передает.

Федор на чужих клинках на трон уселся.

Могло быть такое?

За власть Любава кого хочешь убила бы, а уж помощью иноземцев воспользоваться — и задумываться нечего! Скорее, она надеялась воспользоваться да и выкинуть их. А они?

А они такие же.

За власть и убьют, и продадут, и предадут — чего тут размышлять? Вот и предали.

И то, как-то резко свекровка заболела, и померла подозрительно быстро. Пару дней и понадобилось... а ведь мы не в Ладоге были тогда! Как раз в монастырь на богомолье поехали — зачем?

Там она и слегла, там и преставилась, пары дней не прошло. Федор прилетел, да поздно было, куда уж тут! Попрощаться — и то не успел!

На меня орал, весь бешеный был, ударил даже... а мне и все равно было. Я так радовалась, что померла эта гадина! Безумно радовалась!

А ведь ежели подумать — могли ее выманить подальше от столицы, да и удар нанести?

Могли.

Именно потому и выманили, чтобы Черная Книга не помогла, чтобы не успели ей воспользоваться. На Ладоге-то Любава мигом бы брата позвала, а не то — ведьму, родственницу свою. А в монастыре? Да еще в десяти днях пути от столицы?

Кого там позовешь, что применить сумеешь?

Видать, так оно и получилось, то ли Федор, то ли сама Любава иноземцев в Россу позвали, надеялись их в своих интересах использовать, а оказались сами в дураках. И то... судя по тому, что я слышала в монастыре, Федора иноземцы подмяли. Истерман им правил, как хотел, поворачивал то направо, то налево... а за ним, наверное, и остальные?

То земли Федор уступит, то вольности какие даст, то иноземцам землю покупать разрешит, чинов назначит... много чего было! Слишком много...

Могло случиться.

Когда Бориса не стало, не все Федора поддержали. Вот он чужими силами и попользовался, на чужих клинках на троне сидел, да неустойчиво.

Детей не было у него... до самой последней моей минуты не было. Бабушка так и сказала, что детей он иметь не может.

Видимо, в той жизни для меня ритуал провели, а потом не хватило у меня на двоих клещей сил, скинула я ребеночка, и боли не ощутила даже.

Но речь не о ребенке том сейчас. Другое интересно — пришли в Россу иноземцы. Вот и сейчас... могут. Не просто так они ведь шли, Любава с ними договаривалась, вот и сейчас явятся, не задумаются. И в тот раз...

А ведь когда Борю убили, они сразу во дворце оказались. То есть... могли государя по заказу убить? Все рассчитали, подгадали, удар нанесли, тут же чужаки во дворец вошли, кое-кого вырезали... да, умерло тогда несколько бояр, было такое, помню. У боярина Репьева дом загорелся, выскочить не успел никто...

Сам ли загорелся? Или помогли?

Боярина Пущина удар хватил. Вроде как и возраст у него, но... это я в той жизни не ведала, что он к вдове одной похаживает, на тридцать лет моложе, и что ребеночка ей сделал... какой уж там удар!

Тоже могли поспособствовать.

Значит, пришли, потом убивают Бориса, убивают тех, кто к нему близок, тут явно Любава подсказала, гадина, Федор на трон садится, и первое время его иноземцы стерегут. А когда подумать...

Не с неба ж они в Ладогу упали?! Как они могли в город попасть?

Караваном? За купцов себя выдать?

Да нет, кораблями. Легко и просто, по воде прийти, оружие с собой привезти. И... Ладога вскрылась. Сейчас и могут прибыть, и ударить могут.

Кстати, в той, черной, жизни Макарий Любаву поддержал. Но тогда выбора не было у него, а сейчас Борис здоров, женат, я непраздна... мог патриарх отказать родственнице?

За что и поплатиться мог.

Ох, что-то уж вовсе я в размышления ударилась. Это ни к чему.

А вот что стоит сделать, ежели все что могла, я припомнила?

А несколько вещей.

Первое — в порту дозор поставить. Может и так быть, что корабли не в город придут, рядом остановятся. Может быть.

Но в порту на всякий случай пусть кто-нибудь подежурит.

Второе — своих людей на заставах разместить. Ежели враги не в городе остановятся, а сюда просто придут, кто-то должен дать о них весточку остальным.

Третье — рощу защитить и Добряну.

Четвертое — на всякий случай и правда человек десять чтобы во дворце были. Воинов. Лично мне и Борису преданных.

Ладно... дело не в преданности, а в том, чтобы нас они защитили, ежели нападет кто. Чтобы дали нам пару минут в подземный ход уйти... ох!

А ведь Любава их тоже наперечет знает!

Ей супруг тоже наверняка и ходы показывал, и выходы, и знает она их, и провести кого-то в палаты может, не задумается. Даже и сама не пойдет, Федору прикажет.

То есть туда убегать нельзя будет?

Нет, нельзя.

А что делать тогда?

Надобно придумать что-то... только вот что? С Борисом посоветоваться надо.

Я посмотрела на мужа.

Борис спал, подложив под голову обе руки, челка ему на лоб падала, и таким он сейчас выглядел спокойным, открытым, домашним... сердце защемило.

Не отдам!

Никому не позволю его тронуть, вред причинить!

НИКОГДА!!!

Сама костьми лягу, но Боря жить будет и дальше!

Словно мой взгляд почуяв, муж шевельнулся, недовольно рукой рядом с собой провел, глаза приоткрыл.

— Устёнушка?

Я тут же к нему скользнула, рядом вытянулась, за шею обняла.

— Боренька, здесь я.

— Не спится, радость моя?

— Луна, наверное...

— А я сейчас женушку свою убаюкаю, вот так, ко мне иди...

Боря шептал ласковые слова, гладил меня, и я млела, купаясь в тихом невероятном счастье.

И знала, что буду защищать его до последнего.

Под сердцем мягко горел черный огонь.

Он ждал своего часа...

* * *

— Стой! Кто идет?

Велигнев остановился послушно. Ну, коли спрашивают? Языки он хорошо знал, в том числе и лембергский, выучил за века жизни.

— Человек божий.

— Монах, что ли, странствующий? Или этот... паломник? — задумался один из стражников.

— Какая разница! Смотри, хоть и седой, но жилистый, сгодится в рудник, породу откатывать!

— Да ты что, он там сдохнет за два дня.

— В отвал сбросят. Мейр сказал — грести всех, кого не хватятся, руду добывать надобно, а с магистратом он не договорился, те цену большую заломили за каторжников...

Велигнев спокойно стоял, слушал разговор.

Рудники?

Ой как интересно... и туда всех с дороги заворачивают? А там — в отвалы?

Очень даже любопытно.

Стражники тем временем пришли к соглашению.

— А ну, монах, скидывай котомку, а сам руки протягивай, свяжем, чтобы не сбежал.

— Да я и так не сбегу, сынки, куда уж мне стар я, и ноги у меня не те, что прежде...

Стражники явно не поверили.

— А ну, дед...

Острие ржавой пики недвусмысленно было направлено в живот волхва. Ну, когда так... Велигнев людям не мешал совершать ошибки. Вот послушали б его эти двое, спокойно, без веревок и суеты до рудника проводили скромного волхва, и не пострадали бы. Почти...

Может, животами помаялись бы с годик или два. А теперь — не обессудьте.

— Слепота.

Велигнев ладонь в воздух поднял, словно что-то толкнул к стражникам. И спустя секунду те завыли, за глаза схватились... такие выражения полились, что у волхва возникло желание им еще и немоту добавить.

Сдержался.

— Ноги...

Когда тебя ноги держать перестают — страшно. Вот стражники и выли от страха, и корчились, но на вопросы Велигнева ответили.

Где рудники?

Да недалеко тут, может, день ходьбы. На север, там холмы угольные, вот, в шахтах люди и работают, уголь рубят, и работы там много. Нанимать людей дорого, с магистратом не сговорился мейр, так что заключенных не получит, остается вот так... ловить на большой дороге кого не хватятся, а и хватятся — сильно не поищут. И в рудник.

Велигнев долго не думал.

Отойдет он ненадолго с дороги, вот сюда, на север. Чай, не беда на день задержаться, поздороваться с местным хозяином. И волхв решительно свернул на север.

А стражники?

Так и остались.

Надолго приказа Велигнева не хватит, может, на сутки, не более, но сколько и чего за это время переживут и передумают стражники?

То-то же... наука им будет и урок впредь. Если вообще живы останутся, и не прибьет их никто.

Впрочем, их жизни более волхва не интересовали.

Прогуляется он к шахте, посмотрит, как тут уголь добывают. А потом — в орден. Там его точно заждались.

* * *

— Дикое место!

Магистр де Тур с отвращением оглядывал небольшую бухточку. Четыре галеры в ней как раз уместились. Впритык, конечно, без удобства, ну да ладно, зато не в городе, не в порту. Там бы их сразу заметили, опять же, таможня....

Руди чуточку удивленно посмотрел на магистра.

Какое же это дикое место?

Есть место, чтобы причалить, есть дорога, по ней даже телега проедет спокойно... дикое место — это то, до которого вообще добраться нельзя. Или выбраться из него.

— Магистр, это Росса, тут везде леса.

— И так безумно холодно.

Руди и этого не понимал. Какой холод?

Река вскрылась! Весна уже, он даже шапку не надевал, а магистр кутался в тяжелый плащ и поеживался.

— Магистр, я завтра с утра отправлюсь в столицу, узнаю, все ли готово.

Руди-то голубя выпустил, но сам весточку таким образом получить не мог. А как?

Голубю надобно лететь в определенное место, он человека по всей Россе искать не будет.

— Хорошо. Мы как раз день отдохнем, устроимся тут удобнее, и будем готовы выступить в любой момент.

— Хорошо, магистр. Отсюда очень удобно, ежели верхом, тут до Ладоги почти полдня, а если пешком, напрямик через лес, то часа два.

Лошадь — создание хрупкое и благородное, она не везде пройдет по местным буеракам и оврагам, а человек... человек где не пройдет, там пролезет. Просочится.

Так что магистр кивнул Рудольфусу и принялся смотреть на берег Россы.

Окружающий мир не радовал, хотя безусловно, он был красив.

Берег реки, снег, который еще не потаял, высокие деревья, сосны и какие-то другие, в естественных науках магистр был не силен, и дуб от осины отличил бы только по желудям, черные голые ветки и синие прогалины снега.

Как это все... неуютно для человека культурного и образованного! То ли дело — родной Лемберг!