Федотов с Мишениным попивали в командирской чай, когда туда вошли Зверев и Виктор Шульгин. Молодой жандармский поручик был едва ли не самым дисциплинированным из воспитанников. Зверев привлек его в надежде слупить с жандармского управления денежки. Пока не получалось, но надежда, как известно, умирает последней. На самом деле он пригласил двоих, но второй, не выдержав, слинял. По этому поводу Зверев изрек: 'Жандарму собачья смерть'. При этом Димон ни в малейшей степени не испытывал к жандармам неприязни — сработало его пристрастие к 'боцманским' шуткам.
Виктору Сергеевичу Шульгину только-только исполнилось двадцать шесть лет. Был он темно-рус и сероглаз, с теми чертами лица, что через десяток лет должны подчеркнуть твердость характера. Хорошего роста и правильного телосложения, он и манерами заметно выделялся среди остальных воспитанников. Зверев познакомился с ним через Гиляровского.
Федотов давно разбирало любопытство, что это за фрукт 'в мундире голубом'. Не прочь был поболтать с офицером и Мишенин. Вове сделали внушение, чтобы тот случайно не брякнул лишнего и вообще был паинькой. На удивление Ильич согласился — не иначе в тот день в природе произошло что-то особенное, может, рванул вулкан Фудзияма, а может, соседский кот нагадил.
Гость выразил всем приветствие. Присел. Кивком поблагодарил Зверева за налитый чай. Глазами поискал бокал — дома в имении чай пили только из большой посуды.
— Виктор, мы пьем из маленьких чашек, в них лучше слышен чайный аромат, но если хочешь — принесут.
— Да что Вы, не надо, — взмах руки, — так даже лучше.
Ильич поведал о чайной церемонии, добавив, что все пошло из Китая, а японцы по большей части выходцы из Кореи. Гость внимательно слушал. В завершении 'лекции' Мишенин открыл источник своих познаний:
— У меня был приятель, кореец Виктор Цой, так он знал и китайский, и японский.
Федотов от греха подальше решил сменить тему, его интересовало другое, тем паче Зверев никаких ограничений в теме разговора не ставил.
В отличие от Зверева, отношение Бориса к жандармам было неоднозначным. В детстве они были все, как один, очень усатыми 'плохишами'. В зрелости он сообразил, что жандармы, считай, те же менты, но и к последним он испытывал иррациональное недоверие. Основанием к тому была лежащая на большинстве из них печать профессионального цинизма, примерно такого же свойства, как и на медиках. Пришлось настраиваться на положительный лад. В итоге протекал обычный разговор, какой бывает, когда встречаются люди, мало знающие друг друга, но испытывающие взаимную симпатию.
— Сколько у вас братьев?
— Как матушка?
— А в Чили жарко?
— Попробуйте вот это подсоленное печенье.
Оказалось, что Шульгин родом из обедневшей дворянской семьи, братьев и сестер у него шестеро, он старший. Отец недавно умер, переложив на него бремя ответственности. В гимназии изучал латынь и греческий. Неплохо знает и немецкий — читает в подлинниках. Немного знает французский, спасибо маме.
— Удовлетворите мое любопытство: как у нас готовят жандармских офицеров, как туда попасть? Какие дисциплины вы изучаете, преподают ли вам математику и точные науки?— задал свой вопрос Мишенин.
— Владимир Ильич, задачей жандармерии является охрана государственного порядка и защита короны. Какие уж тут точные науки? А в жандармский корпус принимают окончивших военное училище по первому разряду и отслуживших в войсках не менее трех лет. Дальше курсы, где изучают право и методы дознания. Я, правда, недавно перевелся в жандармерию, еще и года не прошло.
Окончание прозвучало с оттенком извинения.
— А к чему вы клоните? — догадываясь, что интерес неслучаен, офицер пытливо поглядел Федотова.
— Мы, Виктор, дело затеяли. Такое, что все супостаты начнут нас давить. Поэтому в службу охраны фирмы нужны квалифицированные кадры. Желательно с опытом агентурной работы, может кого посоветуете?
— Эт, точно давить нас будут по-черному, — вставил веское слово Дмитрий Павлович. — Особенно станут гадить америкосы с англами.
Виктору было неприятно. К нему, офицеру жандармского корпуса, обратились как к поставщику живого товара, тем более, что речь зашла о его сослуживцах.
— Но что значит пригласить к вам на службу? Вы разве забыли, что мы все на службе у государя и давали присягу не верность! Да если кто и захочет уйти в отставку, так кто же в такое время удовлетворит его просьбу? — воскликнул Шульгин.
— Служить отечеству, молодой человек, можно разными способами. Иной и вне службы пользы отечеству принесет побольше иного генерала, — назидательно заметил Борис.
— Это как же? — непроизвольно отодвинув чашку, с язвительностью в голосе спросил Шульгин.
Язвительность задела даже Мишенина. Шульгину пояснили, что затеянное принесет в казну немалые налоги, даже большие, чем демидовские предприятия. В случае новой войны, их продукция весьма поможет русской армии. Отсюда защищающий интересы фирмы принесет отечеству пользы существенно больше, нежели протирающий штаны на царской службе. Попутно Виктор услышал, что особенно 'усердными' окажутся Германия, Англия и САШС. Попутно на Шульгина сыпалось: америкосы, англы вперемешку с наглами, откатами и вынесенными мозгами.
Шульгин был осведомлен о конкурентной борьбе. По агентурным сведениям, иные промышленники даже провоцировали выступления рабочих на предприятиях конкурентов, но, чтобы подобным образом в мирное время вели себя иностранные державы, об этом поручик не слышал. Иногда в адрес Великобритании слышалось 'Англичанка гадит', но по большей части это были неубедительные заявления. Больше всего Виктора поразило то, как это произносилось. В интонациях его визави, в мимике, в контексте сказанного — во всем скрывалось отношение к иностранцам, как к заведомым противникам. Это Виктора коробило.
— Борис Степанович, вы как будто не знаете, что Германия принесла миру великую философию и высочайшую культуру!
От такого перла на душе Федотова стало тоскливо. Вспомнилась в исполнение старушки Бичевской: 'Мы русские, мы все равно поднимемся с колен'. Певичка едва ли единственная из поющей братии признала сокрушительное поражение русских. Хорошая песня тем и хороша, что рождает правильный настрой. Пришла злость, — 'Это сколько же в России прекраснодушных дурачков, коль скоро даже жандарм так наивен? Тебе, 'брат Елдырин', и невдомек, какую бойню устроит эта самая просвещенная нация годков через тридцать пять!'
— Молодой человек, а почему мы проигрываем войну и отчего в нашем отечестве так много недовольных? — зацепил жандарма Федотов.
После таких слов лицо Шульгина закаменело. Изредка перебрасываясь с Федотовым словечком, он испытывал к нему симпатию. Сейчас же ему стало очень неуютно. В клубе он находил отдушину от службы, от мучивших его вопросов.
'Как этот человек не понимает, что говорить о таком с представителем власти крайне неприлично? — с тоской подумал офицер. — Определенно, в своей Америке они стали другими'.
— Виктор Сергеевич, вы ошибаетесь.
— Ошибаюсь? — в голосе Виктора звучала обида.
— А скажите мне, кто продает машины в Россию?
— Странный вопрос, — опешил от резкой смены разговора Виктор, — Великобритания, Франция, конечно, а Германия, наверное, больше всех.
— Отлично. Берем Германию. Что будет с Германией, если мы сами станем производить машины?
На лице Виктора мелькнуло разочарование, какое бывает, когда задается наивный вопрос. Правда, длилось оно недолго.
— Борис Степанович, вы хотите сказать, что займись вы выпуском машин, так немецкие рабочие тут же останутся без работы и в стране начнутся волнения!? — откликнулся офицер.
'Быстро парень соображает, другого пришлось бы минут пять наводить на мысль', — обрадовался Федотов.
— И в самом деле, волнения. Замечу, это вы сделали такой вывод, а что придется делать господину Кайзеру?
— Я предпочитаю говорить о германском правительстве, — опять заносчиво поправил Шульгин. — Полиции в таком случае придется бороться с бунтовщиками.
— А если недовольных много?
— Придется увеличить штат полиции, даже привлечь войска.
— Отлично. Вот смотрите, что в итоге получится. Германия станет меньше собирать налогов. Увеличится безработица, да к тому же возрастут траты на поддержание порядка. Следствием этого будет общее ослабление Германского государства.
На пунцовом лице поручика отражались странная смесь досады, возмущения и вынужденного согласия.
— С Россией произойдет все с точностью до наоборот. Достаток рабочих возрастет. В казне прибавится налогов, на которые построят школы и больницы. Одним словом наше отечество будет процветать, если, конечно, опять все не протанцуют на балах. В итоге получается, что правительство любой державы просто обязано тормозить наше развитие, в противном случае им самим придется туго. Логика есть?
Шульгину стало не по себе. На курсах он прослушал лекции по истории подрывной деятельности социалистов всех мастей. Он читывал сочинения господина Маркса и российских революционеров. Газеты пописывали об оплате японцами господ социалистов. В основном это были газетные утки. Только единожды в Финляндии был арестован груз с оружием, по агентурным данным, купленном, на японские деньги. Все сказанное господином Федотовым не было откровением, но в таком ключе никто проблему не поднимал. Более того, по логике троицы следовало, что между державами должна и в мирное время вестись непримиримая борьба. Германии и иным странам необходимо препятствовать развитию индустрии в России! Но как же тогда должна вести себя Россия? Неужели точно так же? Эта мысль казалась Шульгину противоестественной. Одновременно он не мог найти прореху в логике рассуждений. В душе поручика поднималось смятение.
— Борис Степанович, вы хотите сказать, что правительство Германии начнет бороться против вашего товарищества, имея целью ухудшение положения России? — с явным недоверием задал вопрос офицер.
— Правительство Германии будет стремиться улучшить положение своей страны. В этом заключается его прямая задача. Все остальное только следствие, в том числе и борьба с нашим товариществом.
— Вы собираетесь выделывать оружие, потому вам нужен специалист по охране секретов? — осенило Шульгина.
Было в этом вопросе много наивного, свойственного и возрасту, и эпохе.
— Мы действительно подыскиваем специалиста, правда, выпускать оружие не планируем. Есть куда как более прибыльные изделия.
Видя интерес на лице молодого человека, Борис поведал, что друзья собираются выпускать некоторые 'электрические железяки'. Их выпуск планируется организовать и в России, и в Германии.
— Но почему не производить все в России? Вы же только что утверждали, что от этого Россия только выиграет.
Федотов на мгновенье замолчал. Отчаянно захотелось пояснить молодому человеку, что постулаты систем и уравнения теории автоматического регулирования в равной степени применимы и к человеческому обществу. Показать, как отсюда вытекает ответ на заданный вопрос — отчего не получится сразу отказаться от 'помощи фрицев'. В этот момент ему показалось, что его тут же поймут, что все станет понятным и естественным и наплевать, что о системах в этом мире только-только задумываются единицы.
— Виктор Сергеевич, во-первых, давайте вспомним, что разрывных функций в природе не существует. А еще упомянем один важный постулат систем: если мы попытаемся некоторый параметр системы изменить, то все остальные параметры изменятся таким образом, чтобы наше воздействие свести к минимуму. Скажу вам по секрету, даже все три закона Ньютона, есть частные случаи этого условия. Это я к тому, молодой человек, что и в человеческих отношениях всегда наличествуют переходные процессы со своими постоянными времени. Описывается все это безобразие дифференциальными уравнениями высоких порядков. Вот так, к сожалению.
Федотова хотел было пояснить о взаимосвязи между постоянной времени и инерцией, но в этот момент почувствовал, скрестившиеся на нем взгляды.
Во взгляде поручика читалась смесь непонимания с примесью то ли восхищения, то ли сожаления. Зверев с Мишениным смотрели, как смотрят на заболевшего человека.
— М-да, однако, — в этом 'М-да' раскаяния прозвучало не больше, чем у кота Базилио. — Дмитрий Павлович, может у тебя получится убедительнее?
— Борис Степанович, мне-то вы объясняли куда как проще. А сегодня даже 'дифуры' вспомнили. Такими словами ругаться нехорошо, так можно окончательно мозг вынести. Виктор, господин Федотов хотел сказать, что если противника резко прижать, то это толкнет его на безрассудство, а госграницы в таком деле не помогут. В итоге будет большая драка. Если же супостата давить постепенно, вначале поделившись малой частью, то, в конце концов, и додавим. Борис Степанович, я правильно излагаю?
Ну, в общем, можно и так, — вынужденно согласился Федотов. — Господин Шульгин, могу только повториться: перешедший к нам на службу принесет отечеству много больше пользы, нежели он будет ловить чокнутых социалистов или бандюганов, да и семью свою обеспечит существенно лучше. А что по этому поводу скажет Владимир Ильич?— Борис неожиданно перевел разговор на Мишенина.
Ни секунды не задумываясь, Ильич выдал:
— Управления безопасности ведущих мировых фирм занимают третье место в структуре предприятий после управлений маркетинга и сбыта, потребляя до пяти процентов отчислений от прибыли.
Переселенцы в который раз поразились тому, что 'выдает на гора' память математика, тем более это было непривычно для Виктора.
— Такова сермяжная правда, господин Шульгин. Только, Виктор Сергеевич, пока никому ни слова. Это очень важно. Если кого присмотрите, так сперва дайте знать Дмитрию Павловичу.
* * *
По дороге домой Шульгин никак не мог выкинуть из головы состоявшийся разговор. Сейчас ему многое казалась необычным в этой троице. И то, как они между собой общались, и поразительное единодушие в вопросе об отношении Европы к России. По долгу службы ему приходилось почитывать западников — от Герцена и Плеханова до самых бескомпромиссных. Ему была близка позиция Соловьева и Струве, но сегодня он услышал непривычное. В словах господина Федотова он угадывал созвучие славянофилам. С поправкой — от некоторых идей Федотова любой славянофил придет в бешенство.
Все сказанное для троицы было естественно, как если бы окружающие давно говорили, спорили и мыслили подобными категориями. Вспомнил саркастическое упоминание о балах, что прозвучало не так, как оно звучит в устах социалистов.
Постулаты каких-то систем он услышал впервые, тем более было непонятно, отчего Зверев прекрасно понимал Федотова. Ладно бы это было известно математику, но Дмитрий явно не инженер. Виктор не мог взять в толк, отчего вдруг математик произнес очень необычное высказывание об управлении безопасности. Все говорило о том, что он по памяти процитировал некий известный параграф.
Точно так же единодушно и естественно троица относилась к вопросу, кому служить. Отечеству или им троим. Этим, явно не бессовестным людям, и в голову не пришло, что подобные предложения звучат бестактно.
