Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Все должно получиться само собой. У тебя же уровень выше. Ты поймешь. Просто обними меня, мам.
— С удовольствием.
После. Варвара, Фарид, Асхат и Петр.
Мальчик вскакивает, роняя табурет. Заходясь лаем, спрыгивает с кровати Пашка. Кидается к появившимся в центре комнаты двум фигурам. И вдруг останавливается, словно налетев на невидимую преграду.
— Тихо. Свои, — негромко произносит молодой мужчина. А женщина рядом с ним просто раскрывает руки. И принимает в материнские объятья заходящегося рыданиями младшего сына.
Фарид отворачивается. Это только их, для них двоих только. Да и не ровен час — сам расплачется. Подходит к кровати, к ноге жмется белоснежный пес. Эту собаку взяли в дом уже после отъезда Фарида, но пес мгновенно признал в нем своего и старшего, вожака в стае.
Фарид вглядывается в лицо отца. Плох, совсем плох. Сколько его помнит, отец всегда был, как скала — ширококостный, широколицый, крепкий. Сейчас же — скелет, обтянутый кожей, глубоко запавшие глаза, лицо белее белых волос. Сколько прошло времени после того ментального удара? Недели три? Как он выдержал? Как еще жив, дышит? Дышит? Фарид наклоняется, пальцы отцу на шею. Дышит, сердце бьется, но так слабо. На постель запрыгивает пес. Вот и ответ.
— Мама... — оборачивается. — Мама!
— Да, — голос Варвары прерывист, утирает слезы. Асхат по-прежнему не отпускает мать, стоит, уткнувшись лицом в живот.
— Времени у нас в обрез.
— Асхат, родной мой...
Мальчик понимает без слов. Отстраняется от матери, позволяет себе лишь еще быстро подбежать и коротко обнять старшего брата. А потом отходит на пару шагов в сторону и смотрит выжидательно. Асхат уверен — теперь с отцом будет в порядке. Потому что мама и Фарид здесь. Они сильные, они сделают что-нибудь.
Взрослые не чувствуют такой уверенности. Губы Варвары дрожат, когда смотрит на мужа. Не думала, что свидеться доведется вот так. Когда он едва жив. Да жив ли? Взгляд на сына.
— Да. Пока жив. Ты знаешь, что делать?
— Теоретически. Ни разу не делала. Мне...
— Тебе нужен донор. Это я.
— Мальчик мой... Переход забирает силы, так ведь?
— Так. Но меня хватит.
— Я боюсь. Очень боюсь. Жаль, что не могу отдать свою энергию. У меня ее много.
— Не можешь?
— Нет. Это разные потоки. Я могу или управлять потоком. Или отдавать сама. Одновременно — нет. Как же страшно, Фарид...
— Все будет в порядке. Мама, давай.
Варвара вздыхает глубоко, раз, другой. Кладет одну руку на лоб мужа. Другой притягивает Фарида к себе, прижимается губами к его прохладному лбу.
— А Лина руками делала...
— Дыханием тоньше... точнее. Она не умеет. Или не рискнула с чужими людьми. Молчи.
Она попробовала задвинуть страх поглубже, но он никуда не ушел. Чувствовала, что в состоянии контролировать процесс, но когда на одной чаше весов муж, а на другой — сын... одна малейшая ошибка... на которую у нее нет никакого права.
На их стороне — общая кровь. Против них — разная энергетика: Мандра, Лейф, Альфаир. Но еще за них сильнейшее желание Варвары и Фарида спасти мужа и отца. Оно и стало определяющим в этом споре за жизнь кифэйя.
Фарид устоял на ногах, лишь покачнулся. И тут же зашелся хриплым, до розовой пены на губах, кашлем Петр. Открылись светло-голубые глаза. И тут уже Варвара рухнула на колени, лицом в грудь мужу. Бледные пальцы дрогнули, коснулись самыми кончиками темных волос.
Фарид прикрыл глаза, подышал. Все хорошо, все в порядке, отец пришел в себя, они успели. Это главное. Сзади его тронул кто-то. Обернулся. Асхат.
— Держи, — на детской ладошке большая круглая конфета в золотистом фантике. — Тебе сейчас надо покушать. Последняя. Вкусная. Самая вкусная.
Фарид улыбается.
— Давай напополам? — в ноги тычется самоед. — Чувствую, придется делить на троих.
— Папа не разрешает Пашку конфетами кормить, — Асхат аккуратно разворачивает конфету, пес следит за его действиями блестящими темными глазами.
— Знаешь, — Фарид на мгновение оборачивается, бросает взгляд на обнявшихся родителей, — по-моему, сейчас папа ругаться не будет. Пошли, на улицу выйдем. Я в туалет хочу, заодно покажешь, что там у вас поменялось.
— Пойдем. Только там ветер.
— Напугал северянина ветром, — усмехается Фарид.
И проглотив каждый по причитающей каждому части конфеты, мужчина, мальчик и пес выходят навстречу сырому, уже почти весеннему ветру Заполярья.
После. Мо, Мика, Миша, Лина, Софья, Тагир и Алия.
— Я готов продолжать, — его действительно накормили, чем Бог послал. Точнее, что выдала сердобольная школьная повариха Матрена Семеновна.
— Готов — продолжай. Кто ЭТИ? Откуда они? Зачем пришли?
— Отличные вопросы, Миш, — Мо откидывается на старенькой скамейке. — Кто? Нет, сначала — откуда. Потому что они те, кто живет там, откуда они пришли.
— Гениальное объяснение.
— Верное. Значит, так. Тут у нас имеет место быть... матрешка.
— Матрешка?!
— Жаль, нет Фарида, — вздыхает Мо. — Он бы объяснил понятнее. Тагир, от него нет вестей?
— Нет, — Тагир хмур — больше привычного. — Не надо его сейчас дергать. У него... дело. Важное. Сможет — сам на связь выйдет.
— Хорошо. Сонечка... хоть ты мне помоги с объяснениями. Если ты сможешь. У вас же с Фаридом полное взаимопонимание.
— Помогу, — кивает Софья. — Если смогу.
— Итак. Наша планета — как матрешка. Слои. Есть наш слой. Тот мир, в котором мы живем. Три пространственных координаты, одна временная. Но есть и много... иных слоев. Которые отличаются от нашего. Числом координат. Или какими-то еще моментами. Помните, Фарид как-то говорил... про базовые физические силы, про анаполя и диполя... Не понимал я его тогда. И сейчас не понимаю. Но видел собственными глазами — он прав. И там уже все иначе. И... мы просто физически не в состоянии увидеть... уловить... эти миры.
— Их много? Этих иных миров?
— Да. Кажется, да. Десятки. Или сотни. И почти все они в той или иной степени обитаемы.
— Эти... оттуда?
— Да.
— Но как?! Ты же говорил, что миры настолько разные, что мы физически не в состоянии их уловить?
— Так и было раньше, — хмурится Мо. — Но эти... кажется, Потан их называл игвы...
— Игвы... — вразнобой, словно пробуя слов на вкус. — И что они?
— Они умны. Очень умны. Слишком умны. Наша наука — жалкое подобие того, на что способен их интеллект.
— И они нашли возможность пробить границу миров?
— Да.
— Зачем?
— Во-первых, просто потому что это был вызов их интеллектуальному могуществу. Они хотели доказать, что могут обойти эти ограничения. А во-вторых... боюсь, вторая причина важнее даже. Или стала важнее для них... в процессе.
— И какая она?
— Гастрономическая.
Повисло потрясенное молчание. Которое далеко не сразу первым нарушает Михаил.
— Они... они людоеды?!
— Не все так буквально, — мрачно усмехается Мо. — Хотя и это они тоже попробуют, наверное. Но им гораздо вкуснее... иное.
— Что?!
— Они совершенно лишены эмоций. И для них нет ничего вкуснее человеческих эмоций.
— Любых?
— О, нет. Самых сильных. И легко вызываемых. Наиболее сладкое для них — то, что испытывает человек, когда ему страшно. Больно. Чем больнее и страшнее — тем пища обильнее и слаще. Пытки и мучительная смерть человека — вот их сервировочная тарелка.
Тихонько заплакала Алия. Она поверила сразу. И еще не отошла от известия о смерти отца. Все остальные тоже молчали, обдумывая услышанное.
— Ну, а мы... — Тагир привычно гладит Алю по голове. — Мы к этому каким боком?
— Не догадываетесь?
— Ну, надеюсь только, что мы с этими... игвами... не земляки.
— Нет. Но мы тоже не здешние. Изначально. И мы пришли... нас отправили сюда... как стражей. От них.
— Значит, о том, что такое возможно, было известно? — тон Михаила резок.
— Да.
— Кому известно? Квинтуму?
— В том числе, как я понял.
— Тогда какого черта?! — Миша вдруг неожиданно кричит. — Если это война... если Квинтум знал, что они придут... то какого черта мы об этом узнаем только сейчас?! Сейчас, когда выкосило к черту почти всех кифэйев... стражей?! Когда игвы почти прорвались?! Хреновые из нас стражи! Хреновая линия обороны у кифэйев, скажу я вам! Когда о деталях не сообщают даже своим!
— Да что ты орешь на меня, будто я — главный генералиссимус в этой борьбе бобра с ослом?!
— Извини, — Михаил так же внезапно понижает голос. — Извини. Сорвался. Но ведь это... странно, ты не находишь? Что мы ничего... ничегошеньки не знали до сегодняшнего момента?
— А, кстати, — подает голос Лина. — Что за борьба бобра с ослом?
— Ну, добра со злом.
— А мы на какой стороне?
— Смешной вопрос, — фыркает Миша. — Конечно, на стороне бобра. Только бобро может так... лажаться. А у осла все четко просчитано.
— Если бы все было так четко просчитано, нас бы не было в живых, — неожиданно сдержанно парирует Мо.
— В расчеты вкралась ошибка?
— Про расчеты не знаю. Но карты им смешал один гений. Гений по имени Фарид.
До. Ильдар.
Он ненавидел ложь. И вынужден был всю жизнь лгать. Лгать самым близким, самым родным людям — жене, детям. Но таково было правило — обозначенное четко и ясно. И за его нарушение наказание могло быть очень жестким. Он не хотел этого, не просил. Но его не спросили. Просто сказали: "Ты — один из". Спорить не стал, да и смысла не было. Но жизнь во лжи тяготила.
С Тамарой это выносить было в каком-то смысле проще — все-таки, как и все кифэйские пары, жили они порознь, и далеко друг от друга: он в теплой субтропической равнине среди гор, на берегу моря, она — в одном из самых холодных мест на планете. Но сын... Сыну врать было трудно. Михаил рос любопытным мальчиком и задавал много вопросов. Слишком много и, против своей воли, Ильдар, отвечая на вопросы сына, рассказывал больше, чем стоило бы. И он понимал, понимал и чувствовал огорчение и досаду Миши от недосказанности. Но знать много больше и все равно не понимать многого, если не самого главного — это было еще больнее.
Ильдар был членом Квинтума. Пять человек. Нет, это по привычке. Пять кифэйев. По двое — Мандры и Лейфы, и один Альфаир. Он был единственный Альфаир в Квинтуме. Что они могли и знали? Много. И ничего.
Ильдар мог связаться с каждым кифэйем из своей квинты. Он был "связистом" Квинтума — эти данные были "загружены" в его голову. Когда он обращался к этой своей возможности, для того, чтобы вызвать очередного кифэйя, Ильдару становилось страшно: будто оказывался вдруг на краю пропасти — так пугал этот объем информации. Он мог "видеть" геном кифэйя — при личном контакте. Этой способностью наделяли всех представителей Квинтума. Именно она давала им возможность как-то управлять всеми кифэйями — если слово "управление" тут вообще можно было применить. Прикидывать, расставлять, составлять пары. И ждать. Ждать — как и всем им.
Он знал, что кифэйи пришли сюда из иного слоя. Он знал, что они не люди, и тело — человеческое тело, для них просто костюм, чтобы существовать в этом мире. Воспоминаний о существовании в том, своем мире, почти не осталось — видимо, человеческий мозг был все же не в состоянии это уместить в себя. И так его тело слишком разительно отличалось от среднестатистического жителя Земли. Хотя не так сильно, как у Старших кифэйев.
Что бы там не думали прочие кифэйи: о том, что в Квинтуме функционировали самые-самые — это было не так. Обыкновенные, самые обыкновенные. Взять хотя бы Ильдара — Альфаир первого уровня. Просто его выбрали — почему-то, зачем-то. Засунули в голову кучу информации — он почти не помнил, как это происходило. Изменили тело — он точно знал, что отличается не только от обычного человека, но и от обычного кифэйя, но старался не думать, в чем эти отличия и для чего они. Все это происходило в штабе Квинтума — а он был, самый настоящий, один из нескольких, насколько Ильдар знал, и располагался в этой чертовой Москве — чтобы кифэйям было проще добраться туда. Точнее, это было Подмосковье, но сути не меняло. Впервые оказавшись там, Ильдар познакомился с одним из двух встретившихся ему на жизненном пути Старших — с Альфаиром первопрестольной. Хорошо, что встреча была единственной. Странное впечатление производил Старший Альфаир — строгий неулыбчивый человек без возраста. А глаза у него были такие, что Ильдар четко понимал: попросит тот — и он, Ильдар, из окна выбросится. Не потому, что гипноз или еще что — а потому, что знает точно, что если тот просит — значит, надо. Просто так надо. И это ужасно нервировало. Слишком велик был масштаб личности Старшего Альфаира — одного из пары десятков самых сильных Альфаиров этого мира. И уж точно самого сильного для их квинты.
Второй Старший, которого видел Ильдар — Нейль Черного моря. Он явился без предупреждения тогда, лет двадцать назад, в дом Ильдара. Абсолютно седой мужчина, с шапкой белых кудрей и продубленным солеными ветрами лицом. Погладил по голове Мишу и подарил мальчику камушек — обыкновенный, плоский, серый, с грязно-желтой полосой. Этот камень Мишка хранил тщательно, увез с собой — на Совет Квинтума, на учебу, в свою Обитель. И никогда не спрашивал, кто был тот поздний и краткий гость. А гость не задержался долго — выпил чаю, поговорил с хозяином ни о чем. Один долгий обмен взглядами. И он ушел — так же внезапно. Даже здесь, в ста километрах от моря, в его присутствии, казалось, слышался рокот волн — грозный, а не умиротворяющий. И отчетливо пахло йодом и солью. Хотя это все, конечно, Ильдару казалось. Но после той встречи наутро он проснулся седым, абсолютно седым, в одночасье.
Говорят, седина — признак мудрости. Он поседел рано, но так и не понял многое. Знал — война. Знал, что сюда придут. Знал — сами они в засаде, ждут врага. И главная задача — не спугнуть его раньше времени. Именно поэтому кифэйев максимально маскировали под обычных людей. Именно поэтому новые кифэйи, взамен ушедших, приходили в этот мир обычным человеческим способом — от соединения мужчины и женщины. Именно поэтому были эти странные кифэйские семьи, именно поэтому Квинтум прикидывал, кого лучше и с кем. Вмешательство иных слоев в этот должно быть минимально — потому что переходы между слоями нарушает стабильность всей системы разноматериальных слоев. Кифэйев забросили сюда, дверь закрыли с другой стороны. Все, ребята, дальше выкручивайтесь сами. Главное — не показывайте, что вы здесь, что ждете, что притаились и готовы отразить удар. Как отражать удар — Ильдар понятия не имел. Когда обсуждал с коллегами по Квинтуму — они сходились на одном. Всем им сказали, что придет время — они все поймут. Оставалось верить, что это и в самом деле так. А пока они просто делали то, что должно были — приглашали совершеннолетних кифэйев, проводили инициацию, оценивали потенциал, устраивали браки, присматривали за детьми. Будучи такими же несчастными детьми, родителями, мужьями, женами. Потому что так надо. Потому что они — агенты без прикрытия, то ли в тылу, то в разведке, то ли на страже.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |