Гении места или Занимательная география

Служение стихиям не терпит суеты.

К двум полюсам ведет меридиан.

Благословенны вечные хребты.

Благословен великий океан.

Владимир Высоцкий

До. Мика.

Раньше такие заведения называли "сельпо". За десятилетия своего существования оно претерпело множество трансформаций, и теперь это просто магазин, часть которого отведена под придорожное кафе. Ассортимент там далеко не таков, чтобы удовлетворить взыскательный вкус, но взыскательные туда и не заходили. Сейчас в кафе (хотя слово "кафе" — это безусловная лесть, а "забегаловка" отражает суть гораздо точнее) было даже многолюдно. Пара столиков придвинута друг к другу, чтобы уместить компанию целиком.

Компания прибыла сюда на двух здоровенных джипах, припаркованных аккурат перед окнами "Трех трепангов" — так не без претензии на юмор называлось это заведение. Компания была горластая, шумная и оказалась здесь с одной целью: заправить. На расположенной в пятидесяти метрах заправке — своих железных коней, а здесь — самих себя. Потому что...

— Первый раз на моей памяти мы все водку выпили!

— Да потому что охоты нет!

— А может быть, охоты не было как раз потому, что всю водку выпили?

— Точно! Водки мало взяли. Потому и охота не удалась!

Это охотники. Хотя... Такие... "новые охотники". Люди с определенным уровнем достатка, на дорогих японских джипах, с карабинами "Сайга" и "Вепрь", а то и вовсе со швейцарскими SHR-970, в финской одежде из мембранных тканей, на ногах — итальянские горные ботинки с "гортексом". Лишь валяющиеся в багажнике резиновые сапоги выдают широту русской души. А еще — уровень промилле в крови. Только русские могут так пить.

Именно это было причиной тому, что компания вела себя весьма шумно. Но деньгами сорила, поэтому ни официантке, ни продавщице не пришло в голову даже и слова им сказать поперек. Впрочем, они бы не стали связываться с восемью пьяными мужиками в любом случае. Хотя среди них была парочка трезвых — те, что были в джипах за рулем.

Дверь стукнула, впуская холодный воздух и несколько десятков или сотен, кто бы их считал, снежинок. И в помещении внезапно стало тихо так, что можно было услышать свист ветра за окнами. Компания пьяных охотников замолчала, оторопело разглядывая вновь вошедшего. Точнее — вошедшую.

Даже так сразу и не скажешь, что в ней обращало внимание более всего. То ли не шутейный, почти мужской рост, то ли черная коса, толщиной в руку взрослого мужика, то ли темно-синие глаза — не раскосые, но было ощущение, будто они улетают куда-то с лица. А, может быть, дело было в одежде. Знаток сразу бы определил то, что у девы было на ногах — унты, до сих пор так ценимые пилотами, работающими на Северах, да и не только пилотами. В унты заправлены бесформенные, но наверняка теплые штаны, а выше штанов ватник — самый обыкновенный, но тоже весьма теплый. Шапки не было, зато на соседний с охотниками столик небрежно брошена пара огромных меховых рукавиц. Мех сразу опознан сидящими как выдрий. А владелица рукавиц уверенно прошла в ту половину, что была отведена под магазин.

Разговор вполголоса между посетительницей и продавщицей мужской компанией был пропущен. Может быть потому, что он все-таки велся негромко. А может быть, потому что ватник расстегнули, и молнию на шерстяной кофточке под ним тоже — в помещении было достаточно тепло. И под всем этим обнаружилась футболка с Губкой Бобом, которую упруго натягивала аппетитная плоть размера этак навскидку третьего. И это сразу прорвало ступор молчания и направило мысли пьяных мужиков в одно понятное русло.

Час глухой, ночной, еще не тот, что принято было раньше называть разбойничьим, но поздний. Круглосуточная придорожная забегаловка, в которой других посетителей нет. Есть три бабы, две из которых замызганные и не вызывают никаких желаний, но вот третья... И есть компания из восьмерых мужиков, распаленных водкой, адреналином и ощущением ложной безнаказанности, которое дает наличие ствола в руках. И ты — царь природы, хозяин тайги. Да-да, только звери об этом не знают. Как не знала об этом перетаскивающая коробки из магазина в машину молодая женщина. Еще не знала, что она уже — добыча.

Один из компании поднялся с места, галантно приоткрыл дверь перед девушкой, заодно не упустив случая еще раз взглядом ощупать грудь. Хотя смотреть бы надо было на то, как она легко, без малейших усилий, держит в руках коробку, полную жестяных консервных банок. Девушка кивнула, шагая через порог, мужчина выглянул ей вслед. Нет, никого там нет в машине, одна она в этой, вызвавшей снисходительную усмешку, "буханке" защитного цвета. Что ж, тем лучше.

— Ну что, разложим телочку? Там такие сиськи... Да и прочее под тряпками такое же наверняка зачетное.

— А оно надо? — сомневается кто-то. — Шум еще поднимет.

— Не успеет! Да и если... Кто ее услышит? Нет же никого. Затолкаем в машину, отъедем подальше...

— Что тебе приспичило?

— А почему нет? — поддерживает кто-то. — Телка смачная. Да и шанс...

— Гондонов нет...

— У меня есть.

Компания дружно гогочет.

— Чего ржете? Взял, чтобы спички, если что, сухими были.

— Класс! Всем по разу хватит?

Идея захватывает всех, и они уже предвкушают, наблюдая, как их потенциальная жертва методично перетаскивает коробки. Четвертая, пятая, шестая. Ощущение все той же безнаказанности, сексуального возбуждения, еще чего-то кружит голову, они словно заражают им друг друга. И не обращают внимания уже ни на что — ни на необычность самого ее явления здесь, ни на странную легкость, с какой она таскает тяжелые коробки. Ни на нечто уж совсем неуловимо непривычное в выражении улетающих глаз.

Трезвых там было всего двое, это водители, но им водка разум не мутила. Что они почувствовали? В чем заподозрили подвох? Сами потом объяснить не могли. Но именно они встали плечом к плечу, когда следом за попрощавшейся с продавщицей девушкой компания дружно поднялась с места.

— Вадюша, Саня! Вы чего?! Уедет же!

— Пусть уезжает.

— Пустите! У вас не стоит, так другим дайте!

Вадюшу с Саней все равно оттерли в сторону. Но когда остальные вывалились из дверей, то увидели только уже теряющиеся в снежном буране тусклые габариты "буханки". Можно было бы, конечно, догнать, сесть в машины и догнать, элементарно. Но вот водители отказались наотрез. И ключи не позволили у себя отнять. И, переругавшись и вдоволь наорав друг на друга, компания потом все же расселась по машинам и уехала восвояси.

Они уже не увидели, как "буханку", доехавшую до того места, куда в принципе можно добраться на колесах, загоняют в хлипкую на вид сараюшку. От которой прок один — снегом не заметет. Как оттуда же выкатывается гораздо более подходящий для этих условий "Буран" с грузовой тележкой. Как туда перегружаются все с той же легкостью коробки, аккумулятор, снятый с машины, канистры с бензином. Сарай закрывают на щеколду и навесной замок, хотя это больше формальность — в этих местах не бывает никого, кроме той, которая сейчас запирает сарай на замок.

И, утробно рыкнув, "Буран" начинает пробиваться сквозь буран. Сегодняшние утренние следы уже успело замести, но их еще можно угадать в свете фар. К следующему утру переметет все, но до утра она успеет влезть на сопку. Успеет. Должна успеть. На остров сел циклон, и теперь снег с ветром зарядит на неделю, а у нее запасы кончились, как назло. И на охоту не выйдешь в такую погоду. А вот теперь можно жить и не тужить. Главное, до вершины, до дому добраться. Буран сильный. Но и ее "Буран" проверенный, перебранный, заправленный.

Снег слепит глаза, ветер обжигает лицо, ревет мотор, вибрирует руль. Ничего. Прорвемся. Не впервой.

Ну что сказать тебе про Сахалин? На острове нормальная погода...

До. Мо.

Международный морской грузовой порт есть не то место, где можно встретить праздношатающихся. Случайных людей здесь нет, все при деле. Время особенно ценно в порту, можно сказать, что они торгуют временем. Принять судно, разгрузить, загрузить, отпустить. И как можно быстрее. Это — морские ворота и мешкать в створе нельзя. И, тем не менее, всегда находятся те, кто во всей этой рабочей суете и плотности рабочего графика, просто стоят и смотрят. Смотрят на то, как работает Волшебник Мо.

— Дай бинокль.

— Держи.

— Что у него сегодня? — глаза прижимаются к окулярам.

— Минеральные удобрения.

— Ого. Блин. Черт!

— Что, ты поспорил?

— Да. А! — один из собеседников машет рукой. — Все, больше не буду! Это бесполезно. Он бог.

— Ты же знаешь, Мо не любит, когда его так называют.

— Да. Он — человек с именем Пророка.

Прикрыв глаза от солнца, они смотрят туда, где работает человек с именем Пророка.

Сегодня Волшебник Мо работает грейфером. Собственно, Волшебнику все равно, чем работать. Чем, на чем, с чем. Но работа при погрузке сыпучих позволяет сполна оценить почему, собственно, он — Волшебник. Точно, без потерь загрузить пылящий аммофос могут многие. Так быстро и так безупречно — только он. Огромным ковшом грейфера он орудует как собственными пальцами. Сами пальцы при этом находятся на высоте в несколько десятков метров над ковшом, в кабине крана, на джойстике управления. Глаза Мо непрерывно следят за стрелой крана, за работой грейфера, а пальцы — пальцы сами знают свое дело, не отрываясь от джойстика и переключая что-то на приборной панели. Лишь изредка он поворачивает голову и бросает мимолетный взгляд на показания приборов. Но и его оказывается достаточным. И снова — за окно, туда, где двигается, повинуясь его воле, многотонный ковш грейфера. Как-то, на спор, он поднимал этим ковшом коробок спичек с крыши грузового контейнера. У ребят ушло больше времени на то, что бы его туда доставить, чем у Мо — снять.

А потом, уже после окончания смены, когда Мо смывает трудовой пот в душе, он выслушивает от коллег очередную порцию похвал. Ему это давным-давно привычно, но он все равно благодарит, пока вытирает короткие волосы, которым не дают ни малейшего шанса отрасти до той длины, когда они бы могли начать виться.

— Как тебе новая игрушка, Мо? Нравится?

— Вполне, — молодой мужчина застегивает свежую рубашку. — В части виброгашения вообще идеально. Но к обзору кабины еще не приноровился. Поэтому кран пока плохо слушается.

Ответом ему дружный хохот товарищей по раздевалке.

— Мо, что-то не было сегодня заметно, что кран тебя не слушается.

Мо усмехается, натягивая куртку. Он разительно отличается внешностью от своих коллег. Порт, любой порт — место многонациональное, самых разных можно людей тут увидеть. И этот прибалтийский порт не исключение. Но все же даже в порту среди коллег Волшебник Мо выделяется. Высокий, стройный, гибкий словно пантера. Темные волосы и глаза, не выцветающая даже под вечно хмурым балтийским небом смуглая кожа. И яркая белозубая улыбка. Неудивительно, что вторым его прозвищем стало Красавчик Мо. А он вовсе не против. И "Волшебник", и "Красавчик" льстили самолюбию. Немного по-детски, а все равно приятно.

— Мо, ты в город?

— Да. Подбросить кого-то?

Желающих не находится, и Мо, пожав руки и попрощавшись с товарищами, покидает здание, а потом и территорию порта. Сегодня он отправляется в Город. Потому что все мало-мальски симпатичные и свободные девушки в их небольшом городке, обслуживающем порт, уже давно знают, что собой представляет Красавчик Мо. И вообще, мамы им строго-настрого запрещают. Он улыбается, поворачивая ключ в замке зажигания. Ну и пусть запрещают. Хорошо, что рядом есть большой Город, там найдутся красивые светловолосые девушки, которым мамы не запрещают гулять с Красавчиком Мо. Потому что они еще не знают, кто он такой. Сегодня — только гулять, а потом... потом они никуда не денутся.

Мы пришли сегодня в порт, мы пришли сегодня в порт, мы пришли сегодня в порт...

До. Михаил.

Телефон зазвонил. Такой красный телефон, еще с диском для набора номера. Страшенный раритет по нынешним временам, когда сотовый — нечто само собой разумеющееся. Но здесь антенн сотовой связи не было, а вот протянутые еще в советские годы провода наличествовали. Именно поэтому раритет был не просто памятником ушедшей эпохи, но и вполне себе рабочим памятником.

— Слушаю.

— Михаил Ильдарович, приветствую.

— Здоровеньки булы, Михаил Петрович.

Глава района довольно крякнул.

— Что ж тебе отвечать-то положено, тезка? Салям алейкум?

— Ну, хотя бы и так. Алейкум салям. Что-то случилось?

— Как там у вас, Михаил Ильдарович? К паводку готовы?

— А почему вы мне с этим вопросом звоните? — Михаил снял очки, потер переносицу. — Я ведь, в конце концов, всего лишь директор школы, по совместительству учитель физики, химии и физкультуры. А на этой неделе еще и учитель истории. Позвонили бы Наталье Петровне, она же председатель сельсовета.

— Да что Наталья Петровна... — вздыхает глава района. Михаил отчетливо представляет, как тот промокает платком вечно потеющую лысину и фыркает себе в усы, — Какой спрос с ба... с женщины. А ты вот хорошо ситуацию знаешь по паводку, бывалый.

— Думаю, большой воды не будет в этом году.

— Думаешь?

— Думаю.

— Хорошо бы... — басит Михаил Петрович. — Но если что...

— Если что — то мы готовы.

— Вот и добре, — с облегчением вздыхает глава. — Ну, бывай, Михаил Ильдарович.

А спустя полчаса Михаил стоит на берегу и смотрит на скованную льдом реку. "Лезвие" — такое имя дали ей на своем языке исконные жители этих земель. Он долго не мог понять, почему, пока не побывал в верховьях. И потом, позже, прочел в библиотеке, как писал о реке тот, кто точно смог передать ее характер.

Я не мог оторвать взгляда от реки. Зею тут не узнать — стала недоступная, чужая. С глухим рокотом рвётся она из-за скалы, бросается всей массой голубой воды на оскаленные перекаты. Сквозь радужную пыль видно, как бьются тугие струи о груди непокорных валунов, как кипит, бушует вода и, высоко вздымаясь, снова падает на них. И так, неудержимыми скачками, Зея проносится мимо обрыва, прыгает влево, за утёс. И оттуда, будто из преисподней, доносится непокорный, угрожающий рёв одичавшего потока...*

Здесь же, в районе их села, у реки совсем не тот характер. Она спокойно, неторопливо несет свои воды к Амуру, благосклонно позволяя людям взгромождать на свой синий текучий хребет катера, баржи и прочий плавучий транспорт. И лишь по весне река вспоминает, что за имя ей дали те, кто почитал ее. И вскипает, разя по берегам направо и налево всех, кто имел неосторожность поселиться в опасной близости от лезвия. И несутся в бурной мутной воде разворошенные стога сена, амбары, а то и вовсе целые дома. Остро лезвие, остро и опасно.

— Михаил Ильдарович! — в его размышления вторгаются детские голоса. Михаил поспешно достает из кармана очки. У него прекрасное, стопроцентное зрение, а очки с простыми стеклами он стал носить два года назад, когда его назначили директором школы. Для солидности. Потому что для директора школы Михаил был непозволительно молод тогда — двадцать девять лет. Да и сейчас, в свои тридцать один, он недостаточно солиден для этой должности. Но его, так сказать, обличили высоким доверием.

— Вы почему не на репетиции? — старательно хмурит брови на окруживших его ребятишек.

— А мы уже закончили! — загомонили они наперебой. — А тренировка сегодня будет?

— Конечно, — он позволяет себе улыбнуться. — В семь вечера, как обычно.

Ребятня умчалась по своим делам, а Михаил снова повернулся к реке. Мысленно вернулся к недавнему разговору по телефону. Если бы он знал Хранителя Зеи, он был бы уверен относительно паводка точно. Да и вообще...

Этот вопрос занимал его давно, с самого детства. Почему кифэйи не знают друг друга? Сколько это могло бы принести пользы! Вот знай он Хранителя реки... Да не только он! Последствия наводнений были бы не столь сокрушительны. Не погибало бы столько людей.

Ответа на свой вопрос он не знал. Отец как-то обмолвился, что, дескать, Хранитель должен быть полностью сосредоточен на своей миссии. А общение с другими, подобными себе, способно сильно отвлечь кифэйя от его работы. Михаил усмехается: какая-то часть правды в этом есть. Если бы он мог каждый день... да хотя бы раз в неделю... раз в месяц!.. общаться вживую с таким же, как он сам. С тем, кто понимает. Да, это, определенно, отвлекало бы его от... от чего?

Михаил отворачивается от реки. Надо успеть зайти домой, поужинать, переодеться и снова в школу. У него много разных дел — он молодой и холостой директор сельской школы, который все свое время отдает этой школе и этим детям. Но ведь он еще и Хранитель. В чем его работа Хранителя? Он прекрасно помнит то, о чем ему говорили при инициации. Но все равно не понимает — зачем? В чем смысл его жизни здесь? В чем смысл кифэйев вообще? Михаил упрямый и прямолинейный. Он задал этот вопрос Квинтуму. Родители его предупреждали — там не отвечают на вопросы, но он все равно спросил. Удивительно, но ему ответили. Только вот понятнее от этого не стало. Шесть слов. Время придет. Вы должны быть готовы. Какое время? Когда оно придет? И к чему они должны быть готовы? Но все остальные его вопросы проигнорировали. Методично провели инструктаж, показали базовую технику — и вперед, товарищ Чупин. На штурм Приамурья.

Михаил идет по селу. Прохожие редки, лишь дети носятся, невзирая на начинающийся буран. Но все, кто встречается ему на пути, весьма почтительно здороваются с Михаилом. И не в очках дело. Его действительно уважают. Потому что он директор школы. Потому что его обожают все без исключения сельские ребятишки. Потому что он болеет за свое дело. И потому что он свойский, мировой мужик.

Ветер студит лицо, зима напоследок скалит зубы. А потом начнется весна. Взломает ледяной панцирь река, и сразу оживет село. Будут причаливать к пристани баржи, выйдут на небольшие поля трактора, начнут собираться в артели старатели, пойдут по мелким речкам драги, отнимая у земли и воды золото. Но Михаил давно понял, где больше всего золота. Не в земле и в воде. В людях больше всего золота.

Спокойны реки берега, шумит золотая тайга...

___________

* — Г. Федосеев, "Тропою испытаний".

До. Петр.

Если бы эта гора была горой по-настоящему — высотой хотя бы в пару тысяч метров, то, наверное, с нее было бы видно море. И весь остров в виде треугольного блина с его бесконечной тундрой был бы как на ладони. Но холм высотой менее двухсот метров назывался горой исключительно из снисхождения. Ибо это была высочайшая вершина заполярного острова, и именно здесь располагалась метеостанция. Три деревянные постройки — небольшой дом, еще меньший размером сарай и сортир — куда же без него. Между строениями протянуты веревки, и не только для сушки белья: погода бывала тут зачастую такова, что дойти до туалета по нужде, не держась за веревку, могло быть затруднительно — снег сплошной стеной так, что в метре не видно ничего. Или другая напасть: сдуть может шквалистым ветром, если ты не очень тяжел. Учитывая, что в доме жили и дети — это была отнюдь не пустая мера предосторожности.

Сейчас вершина сопки временно необитаема. Лишь трепещут на ветру, пытаясь улететь, разноцветные гирлянды белья. Да из ящика, который служит ему конурой, иногда высовывает нос Пашка — заснеженный и одновременно от природы белый пес породы самоед. Пашке грустно — он любит людей, скучает по ним. Ждет, тихо поскуливая время от времени. А хозяев все нет и нет. Уехали и будут только к вечеру. Но приедут, обязательно приедут. Ведь Пашка их ждет.

________

— Расстроил ты меня, Петр Артемьевич, ох, как расстроил...

— А ты что, думал, я тебе что-то другое скажу? Отличное от метеосводки?

— Надеялся. Ты же всегда точно знаешь, когда пурга утихнет.

— Чудак-человек! — рассмеялся от души один из двух собеседников, прячущихся за шасси Як-40 от косого жалящего ветра. Впрочем, укрытие это весьма условно. Ветер переменчив так, что сердце красавицы по сравнению с ним казалось бы образцом верности. Постоянен он лишь в одном — дует с точно отмеренной яростью, так, чтобы причинять максимальное неудобство тем, кто имеет глупость или необходимость выйти из теплоты укрытий. — Надеялся он! Не верю. Сколько у тебя арктического летного стажа? Тридцать лет?

— Двадцать восемь.

— Такие, как ты, на надежду не рассчитывают. Иначе не выживут.

— Это да, — соглашается пилот самолета. — Но сводка что-то совсем не радует.

— А чего ты хочешь? Арктика — кухня погоды.

— Ну, так подсуетись на кухне, однако! Не мог там подшаманить у себя на метеостанции?

— Облака разогнать? Снег выключить? Ветер убавить?

— Все сразу!

— Да ветерок-то так себе, всего метров пятнадцать-шестнадцать. Спокойно. Успеешь. Еще пара часов у тебя есть.

— Да что-то не торопится высокое начальство на материк возвращаться, — пилот делает пару шагов, выглядывая из-за шасси. — Ага, ну, наконец-то!

— Вот видишь. Ну, ладно, давай прощаться. Спасибо за гостинцы.

— Да надо же ребенка баловать. Скучно ему тут с тобой.

— Некогда нам скучать, — скупо улыбается собеседник пилота, щурясь от ветра со снегом. Ворот малицы, ресницы, брови покрыты инеем. Но волосы на его голове и лице белы и без снега. — Ладно, бывай! Ни пуха, ни пера!

— К черту! — отвечая на рукопожатие. — Ты на чем назад, на вездеходе?

— Баловство эти ваши вездеходы.

— Что — паровоз — хорошо, пароход — хорошо...

— ... и самолёт — ничего, — подхватывает метеоролог, — а олени лучше!

________

— Пап, можно мне конфету?

— До дому не дотерпишь?

— До дому еще ехать сколько...

— Можно, — вздыхает мужчина, поправляя капюшон малицы сыну. — Одну только!

— Много же? — возражает мальчик. Ему восемь, но для своих лет он довольно высок.

— Следующие будут не скоро.

Быстро запустив руку в коробку, ребенок достает давно присмотренную конфету — восхитительно-круглую, в алой с золотым обертке. Сев на нарты и повернувшись спиной к ветру, не торопясь, не обращая внимания на кусающий руки ветер, почти благоговейно разворачивает фантик. Смотрит на шоколадный шарик, а потом, в одно движение, закидывает сласть себе в рот и зажмуривается от наслаждения. Даже когда сани трогаются с места, он не открывает глаз.

— Пап, а что ты сегодня приготовишь?

— А что ты хочешь? — отец кладет рядом с собой харей. Олени знают дорогу и бегут быстро, хотя немного проваливаются в снег.

— Гречку с тушенкой? — в голосе мальчика звучит надежда.

— Хорошо, — смеется мужчина. Затаенная горечь все равно просачивается в его слова, но младший сын еще слишком мал, чтобы ее услышать.

— Пап, слушай! — ребенок придвигается вплотную к отцу. — А я чаек сегодня видел!

— Чаек? Точно? Ты не ошибся, Асхат?

— Точно-точно! — мальчик явно возбужден. — На берегу! На бочке сидели две чайки!

— Значит, что? — экзаменует отец сына.

— Весна скоро!

— Ну, не скоро. Но уже потянуло понемногу весной.

— Пааап... а, пааап...

Петр вздыхает.

— Только одну! И все!

Быстро, пока отец не передумал, Асхат достает из коробки наугад еще одну конфету. В этот раз обертка зеленая, с нарисованной белкой. Асхат знает, что это белка, но видел их только на картинках, в отличие от зайцев — их он видел много. Разворачивает конфету и засовывает ее за щеку, чтобы продлить удовольствие. Какие же они вкусные — конфеты! Надо будет тайком от отца Пашку одной угостить. Мальчик вспоминает о своем лучшем друге, знает, что Пашка там скучает. Ничего, скоро они будут дома. Это "скоро" не меряется ни километрами, ни часами. Скоро — это значит, доберутся живыми и невредимыми. А для Севера — только это и важно.

За спиной летит снежок, мчатся нарты с кручи...

До. Лидия и Мо.

Стороннему наблюдателю показалось бы, что стоящая у ограды старенькой сельской церкви немолодая светловолосая женщина пребывает в глубокой задумчивости. Или любуется лесом, начинающимся на соседнем пригорке. Или мечтает о чем-то своем — ведь мечтать людям свойственно в любом возрасте. На самом же деле она разговаривает.

— Как ты, сын?

— Хочу приехать к тебе на выходные.

— Сынок, радость-то какая! Я же... А у тебя точно все в порядке?

— Да, мам. Просто хочу тебя увидеть.

— Приезжай, родной. Жду. Лепешек твоих любимых напеку, молочком парным тебя отпою.

— Хорошо, договорились.

Он терпеть не может парное молоко. Но исправно пьет его в каждую встречу с матерью. Они видятся слишком редко, чтобы расстраивать ее по таким пустякам.

_____________

— Ну что, ты по-прежнему ведешь теологические диспуты с батюшкой, доводя его до нервных приступов?

— Не преувеличивай, — женщина негромко смеется, а потом не может удержаться — гладит сидящего за столом мужчину по плечу. — И потом — что тут еще делать? Отец Владимир хороший человек. Только очень... упертый.

— Как и положено священнику, — усмехается Мо. Он давным-давно научился пить парное молоко, не морщась. Подумаешь, ерунда какая. В этой жизни есть много вещей гораздо сложнее. — Знаешь, мне отец рассказывал, что раньше среди Альфаиров много было священников.

— Говорят, их и сейчас немало, — мягко улыбается мать. — Но наш отец Владимир — не из них.

— Конечно, — ответно широко улыбается сын. — Ведь здешний Хранитель — ты.

— Думаю, я последний кифэй этого места, — она встает со стула, чтобы взять стоящий на соседнем столе кувшин с молоком. — После моей смерти уже никого не будет тут.

— Мама! Ну, к чему эти разговоры о смерти?! Ты у меня еще молодая, здоровая и красивая!

— Но когда-нибудь я умру, сын. Это неизбежно. Все умирают, и кифэйи тоже. А тут осталось восемьдесят семь человек. Восемьдесят семь, Мага! Деревня умирает. Квинтум не пришлет сюда Хранителя после моей смерти, я уверена. Не будет тут людей уже. Одни старики остались, доживают свой век.

Молодой темноволосый мужчина за столом хмурится, но возразить ему нечего. И все с тем же хмурым выражением лица он допивает вторую кружку молока, закусывая лепешками. В отличие от парного молока, мамины пресные лепешки он просто обожает.

Тот, кто не знаком с ними, ни за что не примет их за мать с сыном. Белокожая, светловолосая женщина с блеклыми голубыми глазами и мягкими, будто размытыми чертами лица и смуглый, темноглазый мужчина с тонким, с легкой горбинкой, носом и узкими губами. Их обоих трудно назвать по-настоящему красивыми, но их объединяет что-то. Это "что-то" — фирменный знак Альфаиров, их обаяние, то, что заставляет людей тянуться к ним. Альфаиры по-разному распоряжаются этим даром. Лидия Кирилловна, например, является старостой этой сельской общины, самым уважаемым человеком здесь, наряду с местным священником.

— Твой отец прав, Мага, — мать снова садится за стол. Мага... Так называет его только мама. Для всех он давно Мо, а отец его звал всегда полным именем — Магомед. — Среди Альфаиров много священников. Потому что... мы всегда пытались понять — зачем? Если мы пастыри...

— Но мы не пастыри! — он отвечает неосознанно резко. — Хотя я не знаю, кто мы и зачем. Но...

— Альфаиры всегда были хорошими священниками. Вне зависимости от того, какую веру они исповедовали. Среди них бывали и раввины, и имамы, и попы, и кюре. Это попытка осознать... ты же понимаешь?

— Понимаю. Но... — он встает и отходит к окну, глядя на голые деревья за окном. Поздняя весна в этом году, тепло и не думает пока наступать. — Все без толку, не так ли? За столько лет так и не поняли — зачем? Зачем мы? Зачем нам даны какие-то странные, непонятно к чему способности? Что мы можем, кроме того, что говорить друг с другом на расстоянии и чувствовать настроение других людей? Великие навыки, ничего не скажешь!

— Не утрируй, Мага, — женщина подходит к сыну, обнимает его, положив голову на плечо. — Все не так просто. Мы многое умеем.

— Не просто, — согласно и невесело кивает он. — И все равно так же непонятно. Ладно, — встряхивает головой, — пойдем, погуляем. Заодно зайдем к отцу Владимиру. Я ему журналов привез, какие он просил.

— Пойдем, — соглашается мать, беря в руки пальто. — Но учти — отцу Владимиру придется освящать церковь после твоего визита.

— Не смешно, — сын открывает перед матерью дверь.

— Не смешно. Зато правда.

— Мама?!

— Да шучу, я шучу... Но батюшка не оставляет надежд убедить тебя принять крещение.

— Шутки у вас, боцман... — Мо недоверчиво качает головой.

_________

— Знаешь, — они идут по тропинке к находящейся метрах в трехстах деревянной церкви, — мне здесь у вас все кажется ненастоящим. Игрушечным каким-то. Лес как из сказки, холмы — не холмы, а холмики. Озера как блюдца, речки-речушки. Особенно летом или поздней весной. Я приезжал к тебе как-то в мае, на твой день рождения, помнишь? Все такое... пасторальное, вот. Будто это не природа, а картинка нарисованная.

— У нас тут совсем не игрушечные леса, между прочим. Дичи много, ее совсем перестали стрелять. Кабаны вон к домам выходят.

— Но все равно... не так... как там...

— Я понимаю, сынок.

— Там... все время холодно, — голос его звучит так, будто Мо не слышит мать. — Из всех звуков — свист ветра и шум прибоя, если летом. И никого вокруг... ни одной живой души на многие сотни километров. Только зайцы вокруг да кулики. Я с тех пор терпеть не могу зайцев. И зайчатину.

— Что вспоминать, сын, дело прошлое, — Лидия кладет ему руку на плечо.

— Знаешь, уже перед самой инициацией, когда мне совсем... худо было, я подсчитал. Сколько я видел за всю жизнь, за все восемнадцать лет, человек. Кроме тебя и отца. Знаешь, сколько? Десять! Я их всех помню. Помню в лицо, до мельчайших деталей. Помню, мы с отцом плавали к старому чукче, которой жил в нескольких десятках километров восточнее по побережью. От него ужасно пахло, у него были коричневые, совершенно гнилые зубы, но... Ты же понимаешь? Он казался мне очень... интересным. А потом к нам приплывали два гидрогеолога аж из Певека! Представляешь? Я... я до сих пор помню, какая на них была одежда, и что они рассказывали.

— Дело прошлое, Мага, — повторяет мать. — Теперь все по-другому.

— У меня — да. А он... отец... Он так и живет всю жизнь там, на краю земли, караулит этот к черту никому не нужный мыс среди вечной зимы! В холоде, одиночестве...

— Он — Нафт, сын. Он все это воспринимает по-другому, поверь мне. Его это не тяготит, это его Обитель, лучше для него нет места на Земле.

— Он мучился вместе со мной, мам, — Магомед останавливается вдруг, голос его тих. — Видел, что мне плохо, пытался помочь, но не знал, как. Да и не мог, наверное. Особенно последние годы, когда уже ясно стало, что я будущий Альфаир. Что я нуждаюсь в том, чтобы вокруг меня были люди. А там же никого... только эти проклятые зайцы... Ладно, — мужчина прерывает сам себя, — дело действительно прошлое. Но именно поэтому я не хочу собственных детей.

— Тебя никто не спросит, Мага.

Он понимает, что мать права, но все это ему ужасно не нравится. Давно не нравится.

— Кстати, Мага, когда тебя вызывают на Совет?

— Не знаю.

— Погоди-погоди, — теперь очередь останавливаться Лидии Кирилловны. — Тебе уже тридцать один! Тебе должны последний раз предложить выбор. И если ты не выберешь...

— Мне известна процедура!

— Почему же тогда тебя до сих пор не вызвали?

— Я не знаю.

— Магомед!

— Я, правда, не знаю. Со мной не связывались представители Квинутма. Сам я, как ты понимаешь, не тороплю их, потому что не горю желанием связать себя с совершенно неизвестной мне женщиной. Это неправильно!

— Такова судьба всех кифэйев.

Мо бурчит сначала что-то под нос, а потом, уже внятнее:

— Может быть, на меня махнули рукой. За мое аморальное поведение.

— Не надейся, — усмехается мать. — По крайней мере, у тебя была возможность... вести себя аморально.

— Можно подумать, у кого-то ее нет, — пожимает плечами сын и снова шагает по дорожке. — Тут, как говорится — было бы желание...

— У женщин-кифэйев такой возможности нет.

— Что это значит? — Мо резко оборачивается к матери.

— Ты понял меня.

— Нет, не понял!

— Если хочешь, чтобы я сказала тебе прямо — изволь. Женщины-кифэйи знают в своей жизни только одного мужчину. Своего мужчину. Отца своих детей.

— Ты шутишь?!

— Нисколько, — Лидия засовывает руки в карманы пальто. — Это как-то связано с геномом и особенностями физиологии женщин-кифэйев...

— Что за особенности?! Мама! Не пугай меня! Если ты сейчас скажешь, что у них там... ну, я не знаю... поперек...

— Мага, перестань! Ты шутишь иногда так, что и не смешно совсем! Я не знаю всех нюансов, но суть в том, что способность к зачатию у женщин-кифэйев многократно падает с каждым... познавшим ее мужчиной. Я не знаю, там какая-то химия происходит! От своего первого мужчины мы в состоянии зачать и родить. От второго — уже маловероятно. Родить ребенка третьему мужчине уже нет шансов. Вот так вот. Поэтому...

— Чушь! Бред! Кто может запретить женщине выбирать, с кем ей и сколько... Рожать же при этом совсем не обязательно!

— Достаточно вступления в... половой акт...

— Нет. Это не может быть правдой. Как можно ограничить человеку личную жизнь?! И почему я об этом раньше не знал?

— А это не касается мужчин до тех пор, пока они не вступают в брак. Когда ты выберешь себе жену, тебя предупредят, что...

— И они... вы... что, вы вот это все выполняете?! И не...

— Поверь мне, Мага, — Лидия Кирилловна берет сына под руку, — невозможность ведения вольной половой жизни вбивается девочкам-кифэйям с самого... с того возраста, когда в принципе можно уже вести такие разговоры.

— А если кто-то... нарушит это правило?

— Это очень тяжелое преступление.

— И?

— Не знаю, сын, — Лидия тяжело вздыхает. — Это одно из самых тяжелых преступлений перед Квинутмом. Последствия могут быть самые... самые необратимые.

— Сумасшедший дом! Варварство! Средневековье! Погоди... — вспоминает о насущном. — Это что, и Алька... тоже?

— Твоя сестра воспитана, как и положено женщине-Хранителю! — неожиданно сдержанно отвечает мать.

— Ужас... — он неверяще качает головой. — А ведь мужчинам ничего не запрещают...

— Напрямую — нет. Но тебя же предупреждали о том, что ты должен... О предохранении. О неприемлемости детей от кифэйя и человека. Что это недопустимо.

— Предупреждали. И я все соблюдаю! Но... Как же мне повезло, что я родился мальчишкой!

— Повезло, — контрастно смеется Лидия после серьезности того, о чем они только что говорили. — А еще нам с тобой повезло...

— Да, ты права, — Магомед мгновенно понимает, о чем говорит мать. — Мы с тобой живем так близко. Это не часто случается.

— Почти никогда, — печально улыбается женщина. — Жизнь разбрасывает кифэйев по разным уголкам мира, не обращая внимания на их родственные связи. Знаешь, я, когда узнала, что ты будешь Альфаиром этого городка... Я плакала несколько часов, Мага, — просто не могла остановиться. Столько лет не видеть своего мальчика... Ты рос без меня. А теперь — три часа на машине — и ты со мной.

— Два с половиной.

— Я всегда тебе говорила — ты слишком быстро ездишь, — Лидия промокает краем платка выступившие в уголках глаз слезы. — Вон, батюшка вышел нам навстречу.

___________

— Отец Владимир, вы что, собираете воду для обращения в вино? — Мо растерянно озирается по сторонам — кругом лужи, прямо на полу церкви.

— Купол протекает, — смущенно улыбается священник. — Храм-то старый, 19-го века. А ремонтировать никто не хочет, и так тут все заброшено было пять лет, до моего приезда.

Мо запрокидывает голову, разглядывает свод церкви.

— Инструменты есть у кого-то в деревне?

— Должны быть.

— Несите. Не дело это.

____________

— Сынок, высоко ты забрался. Будь осторожней.

— Все в порядке, — откликается Мо из-под купола храма. Разве это высота для оператора портового крана? Смешно. И он продолжает латать купол старой сельской церкви. Внизу отец Владимир рассуждает о том, какой он, Магомед, хороший человек — будучи иноверцем, помогает починить христианский храм. Мать не спорит с отцом Владимиром. Всему причиной имя, многие полагают, что раз его зовут Магомед — то он мусульманин. Мо не спорит, он читал Коран, и не раз, это мудрая книга. Но в вопросах веры его нельзя назвать мусульманином, христианином или адептом любой другой веры. Это не потому, что Мо не верит. Дело в другом. Какая-то часть его древней, не совсем человеческой души не верит. Она знает точно — Бог есть.

Покидаю город Таллинн, состоящий из проталин...

До. Тагир.

Он отправляется в путь в любую погоду. Неважно, что за окном — дождь, снег, ветер, палящий зной или лютый холод — а в их краях бывает всякое, он выполняет свою работу. Не потому, что она так уж важна, его работа. Хотя это с какой точки зрения посмотреть. Денег он получает столько, что зарплату можно считать формальностью, не более. Прожить на эти деньги невозможно. Сельский почтальон — это самый низ карьерных устремлений современного человека. Но он знает, что его ждут — ждут те старики, что еще доживают свой век в окрестных селах и деревнях. Ждут, в наш век современных телекоммуникационных технологий, что в калитку войдет почтальон и принесет газету или журнал. А иногда и вовсе письмо или телеграмму, до сих пор еще случается такое чудо в деревенской глуши. И почтальона со странным, непривычным на русский слух именем Тагир, можно будет пригласить к столу, напоить чаем, угостить, чем Бог послал, поругать погоду, расспросить о дороге на Терентьевку. Посетовать на уехавших в город детей или внуков, которые совсем позабыли своих стариков, а потом проводить до калитки и долго смотреть вслед высокой широкоплечей фигуре с сумкой на плече.

По дороге к нему обязательно подбегут ребятишки, и он им что-то будет рассказывать, широко шагая через лужи или сугробы — смотря что на дворе. Дети всегда ждут и не боятся Тагира Петровича, несмотря на странное имя, огромную медвежью фигуру, абсолютно лысую голову и жесткое, неулыбчивое лицо. Дети словно видят его истинную сущность, бегут за ним и не отпускают до самой околицы, слушая его скупые рассказы о том, что делается в других деревнях и делясь с ним своими немудрящими детскими новостями и секретами. Может быть, такая привязанность ребятишек к неулыбчивому начальнику и единственному работнику Терентьевского почтового отделения и казалась кому-то странной. Как и то, что его никогда не трогали собаки, и он спокойно заходил в любой двор. Псы, даже самые злобные и лютые кобели его не то, чтобы боялись, скорее — словно признавали в нем своего. Может быть, это и казалось странным, но сельчане уже привыкли к тому, какой у них почтальон.

Каждый день он на ногах. Летом на велосипеде, а зимой или ранней весной, как сейчас — на мотоцикле или вовсе пешком, смотря куда и по какой дороге. Тяжкий, неблагодарный труд за нищенскую зарплату. Однако живет он по деревенским меркам даже шикарно. Кирпичный четырехкомнатный дом, прямо напротив почтового отделения. Владела и хозяйничала в дому Акулина Игнатьевна, вдова последнего председателя колхоза, носившего крайне оригинальное по тем временам название: "Красный Октябрь". Окончательно рухнул "Красный Октябрь" вместе со смертью последнего председателя. После смерти отца дети уехали в город, благо он недалеко, всего-то пятьдесят километров. И Акулина осталась одна в большом доме. Поначалу приезжали в гости дети, привозили внуков на лето бабушке. А потом это стало случаться все реже, дом стоял пустой. И Акулина Игнатьевна взяла постояльца — все веселее вдвоем-то. Опять же, мужик есть в доме: снег почистить, ворота починить, антенну на крыше поправить. Так и жили, она его кормила да обстирывала, а Тагир Петрович приглядывал за их нехитрым хозяйством.

Его такой порядок жизни устраивал. Бытовые проблемы как-то решаются — и ладно. А как именно, ему это безразлично, он здесь, выбора у него не было, значит, надо исполнять то, что ему должно. И совершенно плевать, что кому-то это покажется странным: здоровый крепкий мужик живет в глухой деревне, работает почти за бесплатно сельским почтарем и питается тем, что квартирная хозяйка приготовит. Кому надо — тот понимает, а остальным и объяснять не стоит.

Вот, наконец-то, и дома. На старенькую клеенку стола выкладывается то, чем его сегодня угостили: пакет с пирожками, слипшийся кулек с карамельками.

— Тагир Петрович, что ж ты снедь-то домой тащишь, будто не кормлю я тебя? — привычно ворчит Акулина, ставя на печь чайник. — Вон, щи сварены, целая кастрюля, еще горячие. Давай, поешь по-человечески.

— Щи буду, — он проходит к умывальнику, не торопясь, моет руки. — Не сердитесь, Акулина Игнатьевна. Угощают же — грех отказаться.

— Ну, коли угощают... — Акулина садится напротив. — Хлеб бери, свежий. Наталья Викторовна заходила давеча, — меняет тему разговора, словно невзначай.

Тагир ест молча, знает, что хозяйка все равно скажет все, что хотела, без дополнительных понуканий с его стороны.

— Говорит, замок заедает, — не дождавшись его реакции, продолжает, как ни в чем не бывало Акулина Игнатьевна.

Тут уже надо как-то реагировать.

— Схожу, посмотрю.

— Только у нее дома замок заедает, не в школе-то...

— Тогда завтра схожу, — все хитрости Акулины ему давно известны.

— А чего не сегодня? На соседей улице, делов-то...

— Что я к ней пойду домой, на ночь глядя? Что люди скажут? Чайник кипит, Акулина Игнатьевна.

— Да вот и пусть люди скажут! Может, хоть людей послушаешься?

Тагир привычно хмурит брови. Всем хороша хозяйка, кроме одного — так и норовит его в надежные женские руки пристроить.

— Акулина Игнатьевна, а вас муж бил?

— Бывало, — и не думает отступаться Акулина. — А ты не меня брови не супь — не поверю! Василий Тимофеевич пьяный только дурной бывал, а ты-то... Ну ведь положительный ты мужик, Тагир Петрович! Непьющий, серьезный. И Наталья Викторовна женщина хорошая, домовитая. Чистоплотная, интеллигентная, учительница же! Чего тебе еще надобно?!

— Чтоб меня в покое оставили! Акулина Игнатьевна, давайте-ка чай пить. И ни слова больше о Наталье Викторовне!

— А о Тоньке Климко можно?

— Что там? — вздыхает Тагир.

— Да опять вся с синяками свежими.

— Серега в запой ушел?

— Ну! Сегодня у меня днем отсиживалась с ребятней, пока он чертей гонял. Поговорил бы ты с ним, Тагир.

— Поговорю. Завтра. Сейчас все равно без толку.

— Верно. Без толку. Спит пьяный.

Работы нет. Когда-то, несколько десятилетий назад, это было богатое село, окруженное пашнями и пастбищами. Сеяли зерно, паслись стада коров и табуны лошадей. Все было — и огромные зернохранилища, и сушилки, и мясо с молоком перерабатывали. Все начало приходить в упадок, начиная с 90-х. С каждым годом уменьшались посевные площади, сокращалось поголовье коров и лошадей. Люди стали уезжать в поисках работы. Теперь же остались преимущественно старики и старухи, те, кто доживает свой век. А кто остался трудоспособный — пьют все, и молодежь тоже. Потому-то непьющий начальник почтового отделения казался сельчанам чудаком, а сельчанкам — почти ангелом.

— Спасибо за ужин, Акулина Игнатьевна. Пойду я, почитаю. Да и спать.

— Доброй ночи, Тагир Петрович.

— Привет, Тигр.

— Привет, брат. Как дела?

— Нормально. Работы выше крыши. Трелевочник не успел собрать, а мне сегодня харвестер приволокли — даже не знаю, когда все буду успевать.

— Зато не скучно.

— Да где уж! На личную жизнь времени нет!

— А что у нас нынче считается личной жизнью?

— Собираю новый приемник. Для дальнего приема на коротких волнах.

— Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не руками.

— Так вот именно что руками. Только вот руки все не доходят до интересного. С этими тракторами скоро вообще забуду, как паяльник в руках держать.

— Тебе зачем это все? Будто мало у тебя приемников этих и антенн на крыше.

— Есть такое гордое слово — радиолюбитель. А вообще — вдруг что интересное прослушаю в мировом эфире. Говорят, можно переговоры ЦУПА и МКС поймать.

— Международное радио Китая ты поймаешь — это более вероятно.

— А вот посмотрим! С тракторами разберусь, доделаю, и видно будет! Ты-то как, Тигр?

— Как обычно.

— Не женили тебя еще?

— Хоть ты не начинай!

Он живет в бывшей комнате дочери хозяйки дома. И здесь есть шкаф с зеркалом в дверце. В этом зеркале Тагир не отражается целиком — слишком он велик для зеркала. Раньше, в детстве и юности, например, лет в пятнадцать-шестнадцать, они были очень похожи с братом, у них разница всего два года. А потом Тагир резко подался в рост и раздался в плечах, и сходство между братьями рассеялось. А теперь и вовсе не похожи стали. В попытках отбиться от матримониальных поползновений местных дам Тагир обрил на лысо голову, вид имел вечно хмурый и мрачный. На фоне лысой головы стал как-то совсем уж по-особенному выделяться на лице и без того не маленький нос. Лысый, со здоровенным носом, с фигурой, аккуратно вписывающейся в среднестатистический дверной проем и привычно хмурым выражением лица, он выглядел много старше своих истинных двадцати семи и должен был бы своим видом отпугивать сельских Джульетт. Но выходило отчего-то с точностью до наоборот.

Это он, это он, наш любимый почтальон...

До. Фарид.

В мастерской теперь совсем тесно. С трудом удалось уместить в ней и трелевочный трактор, и харвестер. И надо же им было сломаться одновременно!

Он разбирал топливный насос, ругаясь вполголоса. На то, что техника изношена и постоянно ломается. И что у трактористов, как на подбор, руки растут совсем не из того места, откуда положено бы им расти, нажимной диск сцепления так покоробить — это ж суметь надо. И еще — что трелевочник дохаживает свои последние месяцы и скоро кардану придет полный абзац, а японский харвестер еще послужит, если тракторист Костя опять что-нибудь не отчебучит.

В общем, думал об обычном. Дверь мастерской стукнула.

— Фарид ибн Петр, ау!

— Сам ты "ибн"!

— А, вот ты где! — вновь вошедший находит механика между двумя огромными машинам, сидящего на гусенице.

— Как дела?

— Я сказал — когда будет трактор готов? — Фарид не поднимает головы.

— Во вторник.

— Ну, так во вторник приходи и спрашивай.

— Фарид, у меня же там дело-то стоит! А весна не за горами. Все, сезон заканчивается. Надо успевать!

— Я при чем? — тон Фарида демонстративно ровен.

— Да ты-то не при чем... — вздыхает начальник бригады лесозаготовителей. — Ну, может, тебе кого в помощь дать? Костя сейчас все равно без работы...

— Все, что мог — Костя уже сделал!

Бригадир смущенно крякнул.

— Ну, пусть хоть гайки покрутит... Там ума много не надо...

— Пусть он себе что-нибудь открутит лучше! А я в своей мастерской никого к технике не подпущу. Я за ремонт отвечаю — вот и буду все делать сам.

— Но время-то идет... — заныл бригадир.

— Не нравится — вези в Туринск.

— Упрямый ты, Фарид, — вздыхает его собеседник. — Но руки у тебя золотые. Ладно, не буду мешать.

— Бывай, — невозмутимо кивает молодой механик.

_______________

Из мастерской выбрался только в полпервого ночи — беда с этими топливными насосами. Шел по темным улицам, под ногами скрипел свежевыпавший снежок, лениво перегавкивались псы на его негромкие шаги. С Дачной свернуть на Заречную, а потом вот она — его родная улица Культурная.

Дома с тоской посмотрел на стол с радиооборудованием, где ждал-дожидался его наполовину собранный приемник. Нет, не сегодня. Первым делом мы испортим самолеты, то есть, трактора, а уж приемники... приемники потом.

______________

Мировой эфир приветствовал его тишиной и треском помех. Ничего. Неправильно сделал что-то? Подстроил частоту. Все равно ничего. На крышу слазить, антенну поправить? Час поздний, да и лень выходить из дому. И вот, когда он уже думал, что черт с ним, завтра, на свежую голову разберется, он услышал.

Рука дернулась сама, выворачивая регулятор, сметая частоту, пока мозг полупарализованно корчился от этого звука. От того, что было в нем.

Фарид уставился на приемник, будто тот мог ответить и пояснить. А потом резко встал со стула и отошел от стола. Словно испугался чего-то. Может быть, ему почудилось? Может быть, это какое-то искажение, просто помехи так причудливо передал динамик? Сколько он слышал звук? Секунду, не больше. Трудно оценить сейчас. Почему-то очень трудно. Всего мгновение какое-то он его слышал. Но, отчего-то казалось, он его слышал одновременно бесконечно долго. Мучительно, бесконечно и беспросветно долго. Да что с ним такое?!

Вышел на улицу. Тихо, звездно, безветренно. В голове всплыло какое-то совершенно старорежимное слово — благолепие. Благолепно вокруг. А у него не пойми с чего трясутся пальцы, когда прикуривает. Вдыхает горький дым и запах мазута от пальцев — не отмывается никак. И успокаивается потихоньку. Ему почудилось, померещилось. Это усталость, недосыпание — вот заело его собрать этот чертов приемник, по ночам работал. Или канифолью обдышался. В общем, не слышал он ничего. А что за частота-то была? Вот же псих придурочный, настройки свернул. Надо бы попытаться снова найти. От мысли, что может опять услышать этот звук, его как-то вдруг шарахнул ледяной озноб, никак не связанный с тем, что он стоит в накинутой на плечи легкой куртке при минусовой температуре.

Закурил еще одну. Озноб прошел. Да и было бы из-за чего трястись? Морок, глюк. Оказывается, у кифэйев тоже бывают галлюцинации. Как и вредные привычки. Он вот три года назад как начал курить, так и продолжает.

Вернулся в дом, долго смотрел на радиоприемник. Осторожно покрутил ручку настройки. Тишина, бормотание, кажется, по-китайски, снова тишина. Треск. Ничего. После недолгих раздумий завалился спать. Предварительно нацепив на голову наушники, подключенные к приемнику, и запретив себе думать о том, что будет, если?..

Проснулся Фарид от того, что захлебывается. Захлебывается собственными рвотными массами. Резко перегнулся с кровати — его выворачивает поздним ужином пополам с кровью и желчью. И лишь после того, как желудок полностью освобождается от содержимого, Фарид догадывается сдернуть с головы и отшвырнуть в сторону наушники. В которых неизвестно уже сколько времени — этот звук. В которых... шепчет голос.

Слабость такая, что встать с кровати невозможно. Чтобы свернуть частоту на приемнике. Чтобы грохнуть о стену сам приемник. А потом пойти, выпить воды, чтобы отбить горько-соленый привкус во рту. Покурить, в конце концов! Но на все это нет сил. Может только голову повернуть и посмотреть на смутно угадываемые в полумраке на полу наушники. Ему кажется, будто он даже отсюда, с кровати, слышит...

Это будто придает ему сил. Помогая себе руками, встает, колени дрожат. Но сил хватает обойти наушники и резко крутануть регулятор частоты у стоящего на столе приемника. Это приносит ложное чувство безопасности. Но вот дальше идти не может и обессилено падает обратно на кровать. Лежит так какое-то время, просто лежит в изнеможении, будто тащил тяжесть на себе или бежал долго.

А потом в голове оформляются три мысли, ровно три.

Первая. То, что он слышал — это не помехи. И ему НЕ показалось. Это было.

Вторая. Эти звуки — это был голос. Чей-то голос. И, Фарид вдруг совершенно отчетливо понял, это был НЕ человеческий голос. Причем к людям он в данном случае причислил и кифэйев. Потому что они почти как люди. А это... Такой звук не способно издать человеческое горло — откуда-то он знал это точно. Вот это свистящее, завывающее, щелкающее... Снова накатила тошнота. И, вот и последняя мысль.

Третья. Тошнило его именно от этого. От голоса. Чей бы он ни был и что бы ни говорил. А ведь он говорил. Что-то говорил, это была осмысленная речь разумного существа. Он попытался вспомнить, и накатило острое, почти до потери сознания, головокружение. Отвращение, на дне которого было испугавшее Фарида желание услышать еще раз, понять. Да что с ним такое, в самом-то деле?! Надо поговорить с кем-то. Ночь? Плевать, что ночь! Он попытается достучаться до старшего брата.

Это удалось сделать далеко не с первой попытки.

— Тигр?

— Господи, Фарид! Три часа ночи! Что-то случилось?!

— Да.

— Говори.

Как рассказать брату. Как передать так, чтобы он понял?

— Я новый приемник собрал, помнишь, рассказывал тебе, что хочу собрать?

— Поздравляю тебя. До утра это известие не могло подождать, радиолюбитель хренов?

— Тигр, я такое поймал! Я слышал...

— Что? Последние сводки с Марса? Зеленые человечки вышли на связь?

Его неожиданно снова скучивает приступ рвоты. Слизь, кровь, мучительные спазмы. И в голове бьется голос брата.

— Фарид! Фарид! Что случилось?!

Разогнуться невозможно — такая боль внутри. Даже дышится через боль, и сил нет на ментальный ответ Тагиру. Лишь спустя пару минут, почти оглохнув от криков брата.

— Погоди...

— Где ты там?! Что с тобой?!

— Погоди... Пару минут мне дай.

— Ладно. Жду.

Нет, все-таки надо встать. Через боль, через "не могу", на ватных ногах, держась за стенку, доковылял до кухни. Зачерпнул ковшом из ведра ледяной воды, пил, давясь, кашляя, обливаясь. Но сразу стало легче. Не намного, но продолжить разговор, по крайней мере, получилось. Как смог, рассказал брату о том, что произошло. Когда попытался описать звуки, снова начало лихорадить, но несколько глотков воды помогли.

Брат молчит долго. И Фарид молчит. Стоит в темной тишине, привалившись к остывающей печке, с пустым ковшом в руке и в промокшей на груди футболке.

— Слушай, Ридли... — так его не называли уже давно, с самого детства. — Я должен тебя спросить. Ты только не обижайся...

— Я не пьян. И мне НЕ показалось!

Снова молчание.

— Нда... Не знаю, что и сказать, брат...

— Мне страшно, Тигр.

Когда-то, в детстве, это было ужасным позором — признаться в собственном страхе. Так их воспитывал отец — что настоящий мужчина не боится. А теперь слова вышли легко, сами собой. Потому что страшно. Реально, бл*дь, страшно!

— Рид, чем тебе помочь?

— Ничем. Мне просто надо было с кем-то поговорить.

— Все будет хорошо.

Фарид понимает, что брат это говорит, только чтобы что-то сказать. И стыдно становится, а еще — мокро и противно липнет футболка к груди. Стягивает, бросает на печку.

— Извини, Тигр. Извини, что разбудил. Со мной уже все в порядке. Пойдем спать.

— Приемник больше не включай!

— Я же не совсем идиот. Не буду. Спокойной ночи, Тигр.

— Спокойной, Ридли.

Как ни странно, он заснул быстро, стоило только лечь. Спал, как в детстве — накрывшись с головой одеялом. В детстве он верил, что так безопаснее. А вот находящийся от него на расстоянии в семьсот километров старший брат долго не мог заснуть.

_________

Наутро все валилось из рук. Состояние было — как с глубокого похмелья. Хотя об этом он знал только в теории, ведь не пил, вот совершенно. На вопрос о самочувствии (видимо, выглядел он совсем скверно) дежурно заглянувшего в мастерскую бригадира лесозаготовителей ответил коротко и сквозь зубы: "Болею". Но худо было так, что все же согласился принять помощь непутевого Костика. Польщенный оказанным ему высоким доверием Костя оказался не таким уж и бестолковым. Делал ровно то, что говорили, под руку не лез и даже вопросы задавал правильные. Может быть, и научится чему-нибудь, и перестанет гробить технику с завидным постоянством. Именно вопросы Кости позволили Фариду хоть иногда, но отвлекаться от того, что занимало его мысли. О спрятанном в ящик стола радиоприемнике.

Все это слышно по радио, радио, радио...

А в это время...

Глаза смотрели на небо. На самом деле, и глаза были — не глаза, и небо — не то, чтобы совсем небо. Но эта фраза хоть в какой-то мере передает то, как выглядела эта картина с точки зрения человеческого восприятия.

То, что показалось бы человеку глазами, служило существу не только для зрения. Далеко не в первую очередь для зрения. Но сейчас оно именно смотрело. Смотрело вверх. Само понятие "верха" тут было тоже весьма относительно, но, по крайней мере, существо смотрело на то, что было над его глазами. Много выше. Зрение его работало в гораздо более широком диапазоне, нежели человеческое. И оно видело оттенки того, что условно мы определили как "небо" — черно-багрово-лиловые, находящие уже за границами видимого человеческими глазами спектра. Существо смотрело туда, пытаясь увидеть сквозь "небо", сквозь границу, отделяющие слои материальностей. В попытке увидеть тот мир, куда им невозможно проникнуть. И куда они все-таки проникнут. Потому что они слишком умные, чтобы ограничивать себя рамками своей материальности. Их наука, наконец-то, подошла к порогу, за которым открываются тайны управления пространством и временем. Они вот-вот откроют дверь, прячущую ответы на базовые вопросы мироздания. И тогда... тогда они смогут пронзить свою реальность и выйти. Выйти туда, к существам, которых они никогда не видели, но знали, что они существуют. А еще они их чувствовали.

До. Мунира.

— Мамочка, расскажи, ну пожалуйста...

— Мунира, ты слышала эти истории уже миллион раз.

— Все равно хочу. Ну, еще разок, пожалуйста, ну мамочка-а-а...

— Хорошо, — вздыхает мать. — Но потом — спать!

Темноволосая девочка радостно кивает, устраивая поудобнее голову на подушке. Женщина расправляет складки на одеяле и начинает свой рассказ, негромко, напевно. У нее голос сказительницы, и именно поэтому девочка готова слушать мать каждый вечер. За окном чуть слышно посвистывает ветер, гоняя холодный воздух. Весной еще и не пахнет, хотя уже середина марта. Но только-только отступили лютые сорокаградусные морозы. А здесь, в теплоте дома, сидящая у кровати дочери хрупкая немолодая женщина ведет свой рассказ.

— Кифэйи пришли в этот мир двести лет назад.

— А ты говорила в прошлый раз — сто пятьдесят, — не удерживается от вопроса слушательница.

— Может, и сто пятьдесят, — соглашается рассказчица. — Я точно не знаю.

— И никто-никто не знает?

— Кто-то знает, наверное, — мягко улыбается мать. — Члены Квинтума знают точно. Верховные Хранители знают, наверное — Старшие Мандры и Лейфы.

— И Альфаиры?

— Да, наверное, и Старшие Альфаиры. Так, Мунира, что ты меня все время перебиваешь? Ты будешь меня слушать? Или, может, сама расскажешь?

— Буду слушать! — девочка натягивает одеяло до самого подбородка. — Все, мамочка, молчу. Рассказывай!

— Так-то, — мать поправляет от лица дочери упавшую на лоб прядь темных волос. — Ну, так слушай.

Раньше кифэйи жили в другом мире. И сами были совсем иные, не похожие на тех, какие они сейчас. Не похожие на людей. Никто не знает, как они выглядели в том, своем мире. Как облака пара, струи воды, сгустки пламени. Нет, это все фантазии. Никто из рядовых кифэйев не знает, как они выглядели до того, как пришли в этот мир. Так же, как не знают они — зачем.

Из тех крупиц информации, что передаются из семьи в семью, из поколения в поколение, собрано некое подобие истории кифэйев. Чего в ней больше: правды или вымысла — неизвестно. История ли это, или преимущественно миф, легенда — тоже непонятно. Но иного у них нет.

Кифэйям были даны человеческие тела. А еще каждому кифэйю была дана его Обитель. Место, которое не могло существовать без своего Хранителя. Место, без которого не мог существовать его Хранитель. Обряд установления связи между Хранителем и Обителью вполне подходил под описание церемонии бракосочетания. В богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас...

К сожалению или к счастью, но человеческое тело не способно вместить все те возможности, которые были у кифэйев в их исконном обличии. Большинства способностей они лишились. Нынешние Хранители, в их человеческом воплощении — жалкое подобие их истинного облика. И поэтому кифэйи мало отличаются от обычных людей, по крайней мере, внешне. Да, они кое-что могут, ведь они же Хранители...

Тамара Самвеловна замечает, что уже какое-то время рассказывает сама себе. Младшая дочь спит. Темные ресницы оттеняют щеки, две длинные косы, свободно заплетенные на ночь, мирными змеями дремлют на простыне. Мунира заснула.

Теперь можно пойти проверить тесто. Тесто ведет себя прилично, хорошо подошло. Обмять и убрать в холодильник, а завтра встать пораньше — и должны получиться пышные пироги и шаньги. Мунира с удовольствием поест на завтрак перед школой, а остатки Тамара на работу с собой возьмет. На чай с пирогами к старшей сестре-хозяйке непременно придет и самый большой босс, он же товарищ полковник, он же Федор Петрович, и главный врач больницы УФСИН, ее непосредственная начальница, Светлана Анатольевна, и заместитель начальника колонии по воспитательной работе с осужденными Вячеслав Романович. Может быть, заглянет настоятель Храма Николая Чудотворца отец Василий. Будут пить чай, говорить о делах своих скорбных и не очень. А если придет еще и имам Мусса, то может и вовсе развернуться целый теологический диспут. И православный храм, и мусульманская мечеть совершенно спокойно уживаются на территории колонии, глядя едва ли не окнами друг в друга. Едва ли — потому что аккурат между ними расположился Дом Арчы, последний в этом трио борцов за наставление падших душ на путь истинный.

И своей небольшой компанией они будут пить чай с мягкими, ароматными пирогами и слушать, как отец Василий и имам Мусса рассуждают о национальных обрядах Саха: это та тема, в которой они ничего не понимают оба, но с удовольствием об этом говорят, проявляя трогательное единодушие и интерес. А еще непременно затронут тему осужденного Кима — на этой неделе должно состояться слушание дела о ходатайстве Федора Петровича по поводу досрочного освобождения Кима. И вопрос, который их занимает в первую очередь: доживет ли заключенный Виталий Ким до решения суда. В положительном решении судьи в администрации колонии не сомневаются, но на другой чаше весов — двухсторонний деструктивный туберкулез легких с явлениями легочно-сердечной недостаточности III-й степени. И позволит ли это заболевание дотянуть Киму до досрочного освобождения — вот об этом они тоже будут говорить. Как и о многом другом. О грядущем ремонте, например, который обязательно надо будет сделать в теплый сезон, потом что промерзает третий барак, совсем промерзает. Или о судьбе скульптуре лошади, сделанной этой зимой в цехах колонии. Надо бы подарить ее городу, но как бы так сделать, чтобы и колонии за эту скульптуру что-нибудь перепало? Хотя бы немножко денег на тот же ремонт.

В общем, попьют они чаю и разойдутся по своим делам. Даже за колючей проволокой, в этом мире суровых, циничных и жестоких людей, жизнь идет своим чередом. И в ней есть свои радости и беды, триумфы и поражения. Так же, как и по другую сторону от забора.

А там, по другую сторону колючей проволоки, в селе, в это время идут уроки в школе. И дочка старшей сестры-хозяйки сидит на уроке математики, смотрит в окно. За окном обманчиво яркое солнце. Обманчиво, потому что на улице минус двадцать. По их меркам это уже тепло, хотя ночью еще привычно за тридцать. Они живут в одном из самых холодных мест на планете. Но думает Мунира не об этом. Математика — это ужасно скучно. Подперев щеку ладонью, девочка вспоминает рассказы матери.

Кифэйи прочно связаны со своей Обителью и не могут существовать без нее, даже покидать надолго не могут. Чтобы покинуть Обитель, Хранитель должен создать димфэйя. Димфэй — это энергетический двойник кифэйя, существует он недолго, от нескольких дней до недель. Именно димфэй позволяет Хранителю покидать свою Обитель, в первую очередь для того, чтобы увидеться с родными.

Мунира видела раз, как мама создает димфэйя. Удивительно и совсем не страшно. Сам процесс Мунире мать не дала посмотреть, сказала — рано еще. Но результат, димфэйя она видела. Облачко серебристого пара, слегка похожее на человека. Так в мультиках часто изображают привидения. Может быть, то, что люди считают привидениями, на самом деле — димфэйи? Мунира качает головой своим мыслям. Вряд ли... Димфэйи не могут существовать долго.

Создавать димфэйев учат сразу после инициации, так говорила мама. Но способности к созданию таких энергетических двойников у каждого индивидуальны. Говорят, есть такие кифэйи, кто так и не освоил эту науку. И живут всю жизнь, привязанные к своей Обители, не покидая ее. Ужас-то какой! Мунира вспоминает тот раз, когда мама создавала димфэйя. Тогда они ездили в гости к папе.

Отец живет далеко, очень далеко. Они с мамой добирались к нему долго, почти двое суток. Сначала автобусом до Якутска, оттуда самолетом — восемь часов ждали летной погоды. А потом еще пересадка, еще один аэропорт, а там... там их встретил папа. Папочка, папуля. Она плакала, когда увидела его. Плакали все тогда, и родители тоже. Мунира увидела отца первый раз в жизни. Ей было шесть лет. Он ее видел до этого один раз, но она была всего двух месяцев от роду тогда и, разумеется, не помнила об этом.

Папа живет там, где тепло. Там почти нет зимы, там солнце. Много-много фруктов, целый фруктовый сад. Мунира помнит, как первые несколько дней не могла отойти от деревьев. Айва, персики, алыча, черешня. Мунира залезала на старую разлапистую айву и просто сидела, глядя на сад вокруг. Тепло, негромко жужжат насекомые. Пахнет удивительно — сладко и, одновременно, терпко. Вкусно. Папа говорит, что очень красиво весной, когда сады цветут. Все вокруг белопенное и нежно-розовое. И запах такой, что голова кружится.

А какие вкусные фрукты! Она в жизни таких не видела и не ела. Да она, кроме яблок, и не видела-то ничего толком. А здесь даже яблоки другие. А уж черешни она объелась до температуры и красной сыпи. Но даже об этом Мунира сейчас вспоминает с радостью. А еще папа возил ее на море, настоящее, теплое. Синее. Хотя называется оно Черным. Это было так здорово — как в сказке. А потом сказка кончилась, и надо было возвращаться назад, уезжать от отца. Было больно — она до сих пор помнит...

— Демакова! Я тебя спрашиваю!

— Ой...

— Опять мечтаешь на уроке? Похоже, придется вызвать мать в школу!

Мунира смущенно утыкается в тетрадку. Будь ты хоть трижды Хранителем, а если маму вызовут в школу, то ей, Мунире, не поздоровится. Кифэй, не кифэй, а маму лучше не сердить.

А в лагерях не жизнь, а темень тьмущая, кругом майданщики, кругом домушники...

До. София.

Паб пустует — на острове мертвый сезон. Немногочисленные наблюдатели за миграцией перелетных птиц уже покинули свои посты. Любители орхидей, как и велотуристы, появятся через месяц или немного раньше. Поэтому в полутемном помещении сейчас тихо. Девушка за стойкой привычными движениями протирает блестящую темную поверхность из массива дуба и медные носы пивных кранов, обернувшись, поправляет бутылку абсента, имеющую, на ее придирчивый взгляд, микроскопический крен в идеально ровном строю стеклянных емкостей у нее за спиной. Перегибается через барную стойку, чтобы так же придирчиво оценить непривычно прямую линию барных табуретов все из того же массива дуба. Все идеально, все готово к приему гостей.

Она уже собирается пройти на кухню и посмотреть, что там, как дверь в паб открывается. Сразу отчетливо слышным становится шелест дождя. Вновь вошедший стряхивает капли с зонта, потом цепляет его ручкой за вешалку, туда ж отправляется плащ.

— Хозяйка на месте, что не может не радовать!

— И тебе здравствуй. Ян. Давно не заходил, — девушка выходит из-за стойки навстречу посетителю, привычно подставляя щеку для поцелуя. — Чем так занят был?

— Ох, и правда, давно я не был, Софи, — Ян после поцелуя отстраняется, придерживая девушку за плечи. — Забыл, какая ты красавица. Новый костюм?

— Нравится? — она поворачивается вокруг себя, кружится, давая разглядеть аккуратные, одна к одной, мелкие складки на плиссированной, красной с тонкими черными, белыми и зелеными полосами, длинной юбке. Поднимает руки, расправляя пышнейшие рукава снежно-белой блузки с украшенными вышивкой манжетами.

— Красота! А это что — брошки такие?

— Руки! — смеется она, уворачиваясь от его пальцев, которыми он пытается потрогать серебряные бляшки, украшающие ворот и застежку рубахи.

— Извини-извини!

— Лучше обувку оцени, — она упирает руки в бедра и кокетливо выставляет вперед ногу в черном с вышитыми яркими розами тапочке.

— Словами не передать, как я потрясен!

Она ответно смеется, демонстрируя идеальные ямочки на округлых щеках.

— То-то же!

— Удобный костюм?

— Конечно, нет! Ты еще чепец не видел, который Хели пытался заставить меня надеть! Огромный, на картонной основе! Я в нем чуть бутылки не снесла с полок!

— Все для развлечения туристов. Но все же это он неосмотрительно...

— И, тем не менее — настаивал!

— Чем убедила?

— Тем, что я незамужняя дева! И имею право ходить простоволосая.

Теперь уже смеется Ян.

— Угостишь, хозяйка?

— Пойдем. Тебе как всегда — двойной без сахара?

— Да.

Они устраиваются за барной стойкой — по разные стороны. София отработанным движением заправляет кофемашину, готовит две чашки, решив составить компанию Яну. И, спустя минуту на дубовую поверхность ставится пара белых чашек с ароматнейшим эспрессо. И в помещении будто сразу становится светлее, несмотря на сильный дождь за окном — от одного запаха только.

— Ну, рассказывай, где пропадал? Почему не заходил так долго?

— Скучала?

— Не особенно, — морщит девушка нос. — Я тоже только на днях вернулась. Ездила на материк заказывать кое-какие вещицы для интерьера, лампы новые выбрала — блеск! Оценишь потом. Ну, так что — где был?

— Да тут был, — Ян отпивает кофе, блаженно жмурится. — С бумажками бегал, лицензию продлевал.

— Успешно?

— Да. Можно год не беспокоиться.

— Хорошо.

Они молчат какое-то время.

— Софи, пойдем сегодня вечером в театр? Моноспектакль, какое-то новое актерское дарование у нас в городском театре обнаружилось.

— Пойдем.

Потом Ян идет домой, все так же под зонтом, уворачиваясь от порывов ветра, и думает все время о ней — о Софи. Она чудесная девушка, и он все чаще задумывается о том, чтобы познакомить ее с мамой. Софи милая, веселая, хорошо воспитана и... И она ему просто нравится!

А Софи в это время задумчиво смотрит на косой дождь за окнами паба. Звонил Хели, просил его дождаться. Господин Хели — владелец бара. Но за хозяйку многочисленные завсегдатаи паба почитают именно ее, Софи. Часто именно она встречает гостей, точно знает, какое пиво любит каждый, помнит, у кого как зовут жену, детей или собаку. Именно она улыбается гостям, сверкая ровными ямочками на пухлых щеках, царит за барной стойкой, уперев в нее округлые локти. София совсем не соответствует общепринятым стандартам красоты — ни бесконечных ног, ни блондинистой шевелюры. Среднего роста, каштановые волосы, фигура — пышка пышкой. Но отбоя от ухажеров нет, Ян — один из числа многих.

А дождь все льет и льет. Надо бы проехаться, проверить, посмотреть, чем живет остров, но в такую погоду не хочется совершенно. Не хочется, но, наверное, надо. Уже неделю ее не оставляет чувство смутного беспокойства, ощущение, будто что-то не в порядке. Даже словно предчувствие надвигающейся беды. Своей интуиции она привыкла верить, но дальше невнятного чувства тревоги не ощущается ничего. И непонятно — с чего бы? И откуда ждать беды, не предвещает же ничего.

Она возвращается за стойку, берет книгу, что читала с утра. Открывает наугад.

С оглушительным шумом по небесной сфере летело солнце с длинным хвостом, кося лес, поджигая деревья, уничтожая городище. От белого пламени, взрывая, вздрогнули берега Балтийского моря, и это пламя было видно на другой стороне. Тогда наступила могильная тишина и, наверное, кромешная тьма, освещаемая далёким заревом горящих лесов. Солнце упало с небес и погасло. По-другому мы это объяснить не могли.*

Да что ж такое! И тут тоже! Даже господин Мери ее предает, и он о беде пророчествует. София откладывает в сторону книгу, бросает взгляд на часы. Скорее бы Хели пришел, и можно было бы идти домой, а потом с Яном в театр. Может быть, хоть там удастся отвлечься от тревожных мыслей. Любопытно все же, что там за дарование.

События, произошедшие тем вечером в городском театре, несколько дней занимали первые полосы всех местных газет.

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, остров невезения в океане есть...

____________

* — Леннарт Мери. "Серебристый рассвет"

Между "До" и "После". Тональность — си-бемоль минор.

Как умирают люди? Обыкновенно. Душа и кровь нераздвоимы до поры. Но время приходит — и рвется связь. Душа налево, плоть направо. Душе воздается по мирским делам, полет или падение. А тело возвращается туда, откуда оно и вышло — в прах, в тлен.

Кифэйи рождаются, живут и умирают почти так же, как люди. Но настал тот миг, когда вдруг ясно стало, что умирать кифэйи могут и по-другому.

Сущность Хранителей разрушалась. Быстро и, тем не менее, мучительно. Корчась, как лист бумаги в пламени. Заходясь в беззвучном крике. Сознавая свою гибель, свой распад, не понимая, зачем и почему. Но боль от этого меньше не становилась. И в последний миг, миг агонии они тянулись к своим самым близким — детям, родителям, любимым. Крича угасающим сознанием тем, кто был так дорог.

Я найду тебя, слышишь? Я найду тебя, я приду к тебе. Порывом ветра, плеском волны, шелестом листвы. Дрожью земли, светом звезды, струями воды. Я приду к тебе, обязательно приду. Потому что иначе нельзя. Иначе не может быть, понимаешь?!

Не зарастет на сердце рана, прольется чистыми слезами, не зарастет на сердце рана, прольется пламенной смолой...

А во всем мире, по всей планете кифэйи умирали. Их людские тела содрогались в агонии. Закатывались до видных лишь тонкой полосой под неплотно прикрытыми веками белков, глаза. Скрючивались в немыслимых позах, как на картинах Босха, страшными судорогами тела. Текла, пенилась в уголках рта слюна. Они стонали, кричали что-то, нераспознаваемое человеческим слухом. Хранители гибли. Но сердечная мышца продолжала сокращаться. Кровь, алая, человеческая кровь циркулировала по осиротевшему телу. Легкие исправно снабжали клетки кислородом. А душа кифэйев умирала. Ее убивали — хирургически точно и методично.

После. Мо, Мика, Лина.

К разговору с отцом Мо подбирался долго. Нельзя сказать, что он не любил отца. Любил, и очень. Но слишком тяжкие были воспоминания из детства. Не отец виноват, вообще никто не виноват, что так сложилось. Но и сейчас передергивало, стоило вспомнить — одиночество, холод и снова одиночество. С тех пор он яростно ненавидел все, что напоминало ему о тех временах: проклятых крикливых птиц — гагар и куликов, вкус зайчатины и рыбы, холод, ветер, прибой, море. Даже море ненавидел первое время, хотя причудливая судьба кифэйя его забросила Альфаиром портового прибалтийского городка, и жить ему снова пришлось возле моря. А вот ненавидел, и все тут! Лишь последние годы как-то привык. Но отца, главного виновника и свидетеля его мучений, возненавидеть так и не смог. Да и не было вины отца в том, что он — Нафт, живущий на краю земли, а сын его — будущий Альфаир, и не из числа самых слабых. Сына должен воспитывать до инициации отец. Таковы законы жизни кифэйев, будь они трижды прокляты. Но соблюдать их все равно надо.

Он ведь скучал по отцу, потому что любил, не мог не любить. И повзрослел, и понял многое. Например, как трудно было и отцу тоже. А ведь они не виделись с того момента, как Мо уехал оттуда, с берега Восточно-Сибирского моря. Тринадцать лет не видел отца. И говорили они весьма редко — трудно им было, будто стояло что-то между ними. Неправильно это, совершенно неправильно. Черт, надо что-то с этим сделать! Для начала — поговорить с отцом. Узнать, как у него дела, ведь он уже не молод, за пятьдесят.

Мо подошел к окну, за ним — аккуратный городской пейзаж в лучах мягкого заката. Скоро все зазеленеет, у них в городе очень много деревьев. Но перед глазами стояло лицо отца — совершенно, по определению матери, ассирийский профиль и ассирийские же, наверное, кудри — темные, без единого проблеска седины. Мо похож на отца, так говорит мама. Да он и сам знает, что похож. Лишь глаза у него не отцовы, темные, в тон волосам. А у отца глаза светлые — серые, цветом почти как прибивавшиеся к берегу льды. Это особенность Нафтов — всегда цвет глаз контрастен к цвету волос. Если светлые волосы, то глаза темные. Или, как у его отца, наоборот — черная шевелюра и светло-серые, почти до белого, глаза. Он представляет, как отец сейчас стоит на берегу и смотрит на море. Али Деев, Нафт, Хранитель моря и суши. Его отец. И Мо позвал его. Потом еще раз позвал. А потом мир перед глазами внезапно померк.

Открыл глаза. Над головой — светлеющее небо, ветки, еще видны звезды. Утро? Только что был вечер! Лежит на чем-то холодном и мокром. Куда делось все — его квартира, закат за окном?! Где он? Как он здесь очутился?! И едва в паникующий мозг врываются эти вполне, надо сказать, закономерные вопросы, раздается голос. Почти над его головой.

— Что это за хрень?

— По-моему, человек, — еще один голос, слева.

— Мертвый?

— Насколько я могу судить, живой. Вроде шевельнулся.

— Проверим? Можно пнуть...

Мо не стал дожидаться, когда его начнут пинать неведомые голоса, точнее, те, кому они принадлежали. Нельзя сказать, чтобы он смог молниеносно принять боевую стойку, потому что то, холодное и мокрое, на чем он лежал, оказалось глубоким снегом. Но поднялся на ноги довольно быстро, развернулся. Ага, вот они, голубчики. Парень и девушка, очень похожие, заметно даже в этом предрассветном сумраке, видимо, брат и сестра. Высокие, темноволосые. А дальше он перестает анализировать внешность своих внезапных визави. Потому что вдруг сознает невозможное. Перед ним — кифэйи.

В числе того, чему обучали при инициации, был ритуал приветствия других кифэйев. Мо было горько и смешно одновременно, когда он изучал его. Вот это было точно знание из разряда совершенно бесполезных. Какова вероятность того, что он встретит случайно другого кифэйя, учитывая, что они все привязаны каждый к своей Обители? Нулевая. Но ритуал пришлось выучить, таково требование Квинтума. И теперь вот тело двигалось само, на рефлексе.

Поднимается на уровень плеча рука, раскрытой ладонью от себя. Люди так принимают присягу. Ходят даже слухи, что этот людской ритуал пошел от кифэйев. Губы произносят слова. Те самые слова, которые он дублирует ментально.

— Магомед Деев, Альфаир второго уровня, Эстония.

Спустя едва ощутимую паузу он слышит ответ — и звуковой, и ментальный.

— Ангелина Куприянова, Водзар первого уровня, Россия.

— Доминика Куприянова, Рокс первого уровня, Россия.

Вот тебе и брат с сестрой!

Это первая мысль. А потом в голову врывается целый рой. Водзар? Рокс? Но самая главная: "Эти девчонки — кифэйи!". Настоящие живые кифэйи!

Иногда ему приходили крамольные мысли: может быть, это чья-то злая шутка? И никаких кифэйев не существует? А над ними просто ставят какой-то эксперимент — над ним, отцом, матерью, сестрой. Потому что других Хранителей Мо не видел никогда. Может ведь быть такое, что это все неправда? Незаметно дают какие-то лекарства, рассказывают странные байки, а им кажется, на фоне приема лекарств, что они что-то могут. Ведь подтверждений никаких. Кифэйи? Где они? Мать, отец, сестра, причем и отца, и сестру он почти не видит теперь — слишком далеко их Обители. Можно ведь усомниться? Можно. Но теперь все сомнения развеялись, вот они, доказательства, в двух шагах от него.

Его словно магнитом тянет к ним, и он не сопротивляется, подходит близко, разглядывает жадно. Девушки примерно на полголовы ниже его. Очень похожи между собой, прически только разные — у одной волосы накоротко и кое-как обкромсаны, такое ощущение, что она это делала сама перед зеркалом не очень острыми ножницами, у другой, наоборот — вольно заплетенная коса. И глаза немного разные — у той, что с длинными волосами, темнее.

Та, что с короткими волосами, протягивает руку и касается сначала его виска, потом проводит по щеке. Он невольно поворачивает лицо к ее ладони, совершенно неосознанно, словно подставляясь под эту неожиданную ласку. Голова ничего не соображает, кроме одного — это пальцы другого кифэйя сейчас касаются его!

— Настоящий, — произносит девушка. — Он настоящий...

Мо не может оторвать от них глаз, переводит взгляд с одной на другую. Поднимает руки.

— Можно?

— Только осторожно, — с едва уловимой усмешкой отвечает та, что с длинными волосами. И он касается неровно обрезанных коротких прядей — левой рукой. И толстой гладкой косы — правой. И выдыхает ответным эхом:

— Настоящие... настоящие Хранители...

Почти незаметное движение головой одной из них — и он поспешно убирает руки.

— Ну, раз мы уже обнюхались, предлагаю перейти к нормальному общению, — даже если не смотреть на них, он уже точно знает, кому принадлежат эти насмешливые интонации. — Как ты здесь оказался, эстонец Магомед?

— Мо, — он почему-то реагирует на имя. — Меня все зовут Мо.

— Лина.

— Мика. Итак, Мо, повторяю свой вопрос: как ты здесь очутился?

Однако, кое-кто решил, что он здесь главный. Но вопрос действительно важный.

— Не знаю, — для подтверждения своих слов пожимает плечами. — Был дома, у себя в квартире. Собирался говорить с отцом. Потом... не знаю, головокружение... или обморок... потом понял, что лежу тут... на снегу. А вы как?

— Таким же образом, — усмехается та, что с длинными волосами, Мика. — Шел, поскользнулся, упал, потерял сознание. Очнулся — лес.

— Вы... не отсюда? Не из этих мест?

— Знать бы еще, где мы... — задумчиво тянет Мика.

Умением точно "геопозиционироваться" владели все кифейи. И сейчас, они осознали вдруг, это умение наглухо молчало.

— Я не знаю, где мы, — отвечает растерянно Мо.

— И я не знаю, — эхом отвечает Лина. — И вообще, странно как-то... Будто оглохла я. И ослепла. И... — она вдруг замерла. И, спустя пару секунд: — Их нет!

— Кого нет?

— Мика, попробуй ты! — Лина хватает сестру за руку. — Позови маму! Или отца!

Пока Мика сосредоточенно хмурит лоб, Мо пробует то же самое. И гадкое предчувствие ледяным панцирем сковывает сердце. Лина права — их нет! Будто никогда не существовало их — матери, отца, Альки. Тишина. Их нет. Нет и никогда не было. Только что он радовался, что увидел двух Хранителей. И спустя пару минут лишился семьи. Нет! Этого не может быть! Его начинает бить крупная дрожь.

— Что, тихо? — это Лина.

Он может лишь кивнуть.

— Что это за дрянь такая?! — голос Мики звучит гневно. — Куда все делись?! — И, резко меняя тему: — Мо, прекрати трястись! Тебе холодно? Плохо?

Он в промокшей насквозь на спине рубашке в зимнем лесу, в котором не пойми как оказался, только что потерял возможность связаться со своими родными. Плохо ли ему? Да вообще зашибись!

— Держи, — Лина протягивает ему куртку, невесть откуда взявшуюся в ее руках.

— Что? Откуда?

— Белье снимала с веревки, когда это все случилось, — усмехается вдруг Лина. — Думала, пуговицу надо бы пришить. Не успела. Так что без пуговицы, и фасон не мужской... Но другой нет, не обессудь.

В куртку Лины он едва вошел плечами, чем даже развеселил девчонок. А что им еще оставалось делать? Не плакать же? Вокруг тем временем уже совсем рассвело, весело зачирикали птицы. А они втроем на поваленном бревне сели держать военный совет.

Спустя час беседы они совершенно окоченели, узнали друг о друге много нового, хотя им все было ново во впервые встреченных в жизни других кифэйях. Но так и не поняли, что с ними произошло. И только ли с ними. Одно было ясно: надо куда-то двигаться. Знать бы еще — куда.

Они брели по зимнему лесу несколько часов. Устали, вымотались. Умение ориентироваться на местности так и не проснулось. На их ментальный зов по-прежнему никто не откликался. Сели на очередной привал, на очередное бревно.

— Что-то странное произошло... — голос Лины задумчив. — Я перестала чувствовать связь со своим озером. Я вообще... чувствую себя странно...

— А оно далеко? — интересуется Мо.

— Это возвращается нас к вопросу: где мы?

— Судя по природе, это Сибирь.

— Сибирь большая.

— То-то и оно...

Они снова замолкают, думая о своем, пытаясь найти ответы на вопросы. Следующей молчание нарушает Мика.

— Что ж ты на меня так смотришь, любезный? На мне узоров нету, и цветы не растут.

Мо и не думает отпираться, что разглядывал ее.

— Я раньше думал... мне рассказывали... что Роксы — это всегда мужчины. Что среди них нет женщин.

— Ну, можешь думать, что я — мужик, — она демонстративно пожимает плечами. — Мне все равно.

— Это правда, — неожиданно вмешивается в разговор Лина. — Среди Роксов большинство мужчин, это правда. Но из каждого правила есть исключения. Доминика — как раз исключение. Как и наш отец, например.

— А с ним что?

— Он Томал.

— Ух ты... — присвистнул Мо. — А я слышал...

— ... что среди Томалов только женщины, — закончила за него Лина. — Я же говорю — из каждого правила есть исключение.

Мо удивленно качает головой. И продолжает расспросы.

— А правду говорят, что Роксы обладают какой-то нереальной физической силой?

— А вот это — правда, — самодовольно усмехается Мика.

— Да ну?

— Ну да. Можешь проверить, — она встряхивает рукой, протягивает ему ладонь. — Желаете померяться силой?

— Нашли время, — одергивает их Лина. — Мика, ты помнишь, что у тебя рука травмирована? И вообще, пошли дальше, — встает с бревна и вдруг, без паузы: — Мать вашу!

— Что за хрень?! — вторит ей сестра. Мо еще успевает подумать, что это, похоже, излюбленная фраза Мики. А потом он поворачивает голову и видит. Это они еще слабо выразились. Потому что это, полнейший, бл*дь, пиз*ец!

Они сидели на краю небольшой поляны. А с противоположного края поляны на них теперь смотрело... это.

Проще всего дать определение тому, что было снизу. Это какой-то двигательный аппарат, явно. Отдаленно напоминающий то ли водный байк, то ли снегоход. А вот на нем сидит то, что описать сложно. Даже непонятно — оно сидит? Стоит? Как держится? Почему-то трудно разглядеть детали — будто мерцание какое-то, дымка окутали поляну. И ужасно хочется взгляд отвести от этого, не смотреть. Но они смотрели, потому что чувствовали исходящую от существа угрозу.

Медленно поднимаются с бревна, все трое. Мо делает шаг вперед, не думая даже, почему. Наверное, чтобы защитить хоть как-то, принять удар первым. В том, что будет что-то, он не сомневается. Девчонки его жест не ценят и шагают следом, вставая плечом к плечу. И он понимает вдруг, что может чувствовать эмоции не только людей, но и кифэйев. И сейчас они боятся, панически, до мелкой дрожи пальцев и рваного дыхания. Но скорее умрут, чем отступят ему за спину.

Добавляется звук — низкое гудение, от которого начинают ныть зубы и ломить кости. Аппарат медленно двигается, постепенно набирая скорость. Двигается он в их сторону. Мо успевает кончиками пальцев коснуться рук Мики и Лины. А в голове успевает окончательно оформиться мысль о том, что сделать они не смогут ничего, просто потому что не знают, что это. Кроме того, что оно — явно чужое, чужеродное. И враждебное.

А потом происходит то, что они даже не пытаются осознать. И так и не смогут описать толком позже, потом, ни один из них не сможет. Будто лопается гигантский мыльный пузырь, но лопается почему-то со звоном. А результатом этого "лопнувшего" шара — не мелкие брызги и осколки, а нечто вроде вихрей, водоворотов. Причем все они трое сошлись в одном — эти водовороты они не видели. Но как-то чувствовали.

А потом вся эта мистическая хрень отходит на второй план, ибо прямо перед ними творится что-то тоже странное. То, что восседало или стояло на аппарате — оно вдруг исчезает. Исчезает и все. Аппарат же продолжает двигаться на них, замерших. Но милосердно останавливается буквально в метре от неподвижной троицы.

И снова гул, заставляющий ныть зубы и ломить кости. И в нескольких местах на поляне мерцание усиливается — такое странное мерцание, будто сквозь плотную ткань просвечивает лампа. Или так светятся в лесу гнилушки. Все трое Хранителей приходят к одному и тому же выводу одновременно. Сейчас нагрянут гости, такие же, как тот, что исчез только что. И что прямо перед ними — средство к бегству. Они бросаются к аппарату одновременно.

После. Михаил.

— Михаил Ильдарович! — дверь директорского кабинета со всего размаху ударилась о стену и отскочила, жалобно и натужно скрипнув. Михаил удивленно поднял голову от бумаг. И тут же резко поднялся на ноги.

— Что такое?

— Денис Селезнев пропал!

— Как пропал?! Почему?! Когда?!

Перед школой уже собралась толпа, гомон, крик, шум. Когда пропал? Часа три назад. В школе нет, у друзей нет. Куда делся? Довольно скоро ясно стало, что мальчика, скорее всего, нет в селе. Судя по рассказам его товарищей, собрался на охоту, как большой. Дурачок, какой же дурачок!

На поиски вышли все мужчины. Дело к вечеру, и снова буран собирается. Разбились на группы, обшарили ближайшие окраины села. Мальчика не обнаружили, но нашли следы, уходящие в лес. Маленькие, детские следы.

А уже совсем ночь. Ночь и буран. После недолгих совещаний было принято решение — отложить все на завтра. Мужчины вернулись в село. Но метрах в ста от окраины села, уже в лесу, запалили костер, троих человек оставили, с едой и оружием. Вдруг Денис увидит огонь и сам на свет выйдет. Надеялись. Еще надеялись.

На следующий день на работу никто не вышел, все, кто мог, отправились на поиски. Пока оставалась еще хоть какая-то надежда найти ребенка живым. Одну из поисковых групп возглавлял Михаил Чупин.

Он не сразу заметил, что рядом с ним падают люди. Сначала пошатнулся один, потом второй. Думал, оступились. А потом оглянулся. Ужаснулся. И почувствовал.

Будто жужжание какое-то. Не в ушах. Внутри, в голове. И какое-то странное чувство, что он одновременно в нескольких местах. Здесь — и вон у того дерева. И еще где-то, далеко отсюда. И — едва уловимое, словно на границе периферийного зрения, мерцание в воздухе. И пахнет чем-то... чужим. Чужим не только зимнему лесу, снегу, хвое. Всему чужим.

Видимо, инстинкты, ранее неведомые ему самому инстинкты Хранителя проснулись. Но реагировать он начал еще до того, как мозг осмыслил происходящее. Да мозг и не осмыслил, собственно, в ступоре пребывал. А с губ уже рвался крик:

— Уходите!

Рядом кто-то падает в снег, потом еще один, и еще.

— Уходите!!!

Кто-то слышит, успевает повернуть назад, спотыкаясь в глубоком снегу. Тех, кто остался лежать, Михаил оттаскивает сам. Откуда-то точно знает, чувствует, где эпицентр того, что косит сейчас тех, кто вокруг него. И утаскивает людей в сторону от этого эпицентра. Почему-то потом трудно понять, сколько у него ушло на это времени. То кажется, что полдня он таскал тела людей, то — что всего мгновение.

А после Михаил сидит под черной березой, наблюдая за тем, как приходят в себя люди. Восемь человек. Все, кто был с ним. Пятеро смогли выбраться оттуда сами, троих он вытащил. Откашливаются, утираются и едят снег. Кого-то рвет. Сам Михаил себя чувствует не то, чтобы плохо. Тревожно. И ощущение, что неправильно все. И что он должен что-то сделать. И понимает вдруг, что должен идти. Туда. Обратно.

— Мне дед рассказывал, — потянуло табачным дымом, кто-то закурил папиросу, — про такие места. Дурные, гиблые. Но не думал, что доведется самому...

— А если малец туда попал... — озвучивает кто-то другой то, о чем думает и сам Михаил.

И он встает на ноги. Подхватывает чей-то, валяющийся на снегу чужой карабин, закидывает на плечо.

— Ильдарыч, ты куда?! Не ходи — сгинешь!

Михаил оборачивается к оставшимся. И сельчане не узнают спокойного, мягкого, любимого детворой директора школы. Нет очков, шапка где-то утеряна, мокрые от пота волосы стоят торчком. Губы сжаты в тонкую линию, серьезный взгляд темных глаз. Над плечом многозначительно торчит ствол ружья. И вдруг замечают сельчане, что Михаил Ильдарович — мужик-то весьма не мелкий, высок, широк в плечах, основательного такого телосложения. А еще вспоминают, что детям он по вечерам в школе преподает не что-нибудь, а секцию карате ведет. Словом, не узнают односельчане Михаила Ильдаровича.

— За мной не ходите. В село возвращайтесь.

После. Мо, Мика, Лина.

— Я за рулем!

— Да иди ты к черту! — Мика безуспешно попыталась оттолкнуть его от места водителя. — Я поведу! Это похоже на снегоход!

— Это не снегоход! — прорычал Мо. — За спину, женщины!

— А ну, брысь! Я сказала — я поведу!

— Как бы не так!

— Мика, уступи ему! — взмолилась Лина. — Времени нет на спор!

Мика выругалась, но место у руля осталось за Магомедом.

— Ну? — Мика обнимает за спину сестру, которая, в свою очередь, крепко обхватила за пояс водителя.

— Сейчас, — бормочет сквозь зубы Мо, лихорадочно шаря по приборной панели. — Где тут у них... Вот же вражья техника!

— Какое верное замечание, — Мика не удерживается от ехидной реплики.

— Ага! — победно вскрикивает водитель, ему вторит гул заработавшего аппарата. — Завел! Теперь бы еще разобраться, как этим управлять. Тут, наверное...

Машина резко срывается с места, выдав совершенно чудовищное ускорение. То, что они все трое остаются на аппарате, можно считать чудом. Или действием какого-то незаметного поля, которое удерживает их на сиденье. Они вылетают с поляны, уже не видя, как свечение усиливается, а потом еще раз словно лопается мыльный пузырь, но с гораздо большим эффектом. Свечение, в последний раз вспыхнув, гаснет. И на поляне становится обманчиво тихо.

— Дерево! Дерево! Черт, Мо! А-а-а-а!!! Слева! С другого лева! Ветка! Ветка!

Так долго продолжаться не могло. Да оно и не продолжалось. Лес кончилась внезапно. Это был плюс. Впереди было небольшое лесное озеро. И это был охрененный минус. Потому что именно в это озеро они и влетели и, пробив огромную полынью во льду, довольно споро пошли ко дну. Несколько секунд — и над черной водой лишь клубится пар после соприкосновения разгоряченного механизма с ледяной водой. А сама вода едва колышется, поглотив в себя чужеродное средство передвижения и три человеческих тела.

Когда вы погружаетесь в воду, температура которой выше нуля ровно настолько, чтобы не превращаться в лед, первое, что вы чувствуете — это боль. А потом вы вообще больше ничего не чувствуете, кроме этой боли. Обжигающий холод — это не метафора, это факт. А потом вы становитесь болью. А потом — вот этой обжигающе ледяной средой вокруг и не чувствуете уже ничего больше.

Он чудом вспомнил, что он не боль и не ледяная вода вокруг. Он Хранитель, черт побери! И так просто не сдастся! Заставил двигаться руки, ноги. Заставил себя не пытаться вдохнуть. И медленно двинулся туда, наверх.

Вынырнул у самого края пролома, ударился головой, оцарапал лицо. Лед окрасился красным. Пар изо рта, тело бьет крупная дрожь. Повертел головой — никого. Он один, в ледяной воде, вокруг тайга и минусовая температура. Не очень-то суровый минус, всего-то чуть ниже нуля, но ему хватит. Какие шансы выжить? Никаких. Значит, последние минуты жизни надо провести достойно. И хотя бы попытаться спасти девчонок. Несмотря на то, что тело уже сводит судорогами от холода. Но подонком быть нельзя, а уж на Пороге — тем более. Он попытался вдохнуть поглубже, чтобы набрать воздуха, в боку что-то резко закололо. А за спиной раздался громкий всплеск, он быстро обернулся. Девчонки.

У противоположного края пролома Лина за шиворот выталкивает на лед Мику. Мика заваливается грудью на пролом, надсадно кашляет, хрипит.

— Мика, вылезай на лед! Сможешь?

Доминика заходится очередным приступом кашля, который больше похож на рвоту, и только потом кивает головой и подтягивается, перекатываясь всем телом на лед.

— Ползи к берегу! Я нырну, попробую найти Мо.

— Я буду ждать здесь, — хрипит Мика. — Вдруг тебе будет нужна помощь.

Какие благородные девчушки.

— Я здесь! — он пытается крикнуть, но вырывается хрип.

Теперь черед Лины резко оборачиваться.

— Слава Богу! Вылезай живо, пока сердце в этой ледяной воде не встало!

Их рывок к берегу на четвереньках был жестом отчаяния. Вставать было страшно, лед мог проломиться в любой момент. И они ползли. Коченея от холода, царапая тело о мгновенно схватившуюся ледяной коркой одежду. Выбрались-таки на берег, чтобы... что? Наверное, на берегу умирать интереснее. Хотя, вообще-то умирать нигде не интересно, но выхода другого у них нет. Насквозь промокшие, замерзающие в дикой тайге, без возможности развести огонь, хоть как-то согреться. Их смерть — это вопрос получаса, максимум.

— Если мне полагается последнее предсмертное желание, то я бы не отказался от поцелуя...

У Доминики зуб на зуб не попадает, и ответить она просто не может.

— Давайте сушиться, — голос у Лины чуть тверже, чем у сестры сейчас.

— Взяла с собой фен?

— Вы кифэйи или кто?!

Мо и Мика смотрят на нее в две пары удивленных глаз.

— Что? — вздыхает Лина. — Собственную внутреннюю энергию вовне направить, чтобы согреться — никак?

Сидящие на земле Мо и Мика синхронно качают головой.

— Стыд и позор! — Лина протягивает руку сестре. — Иди сюда!

И, едва Мика принимает вертикальное положение, крепко обнимает сестру.

— Черт! — Магомед ошарашено смотрит на абсолютно сухую одежду Мики. Та тоже себя разглядывает не менее потрясенно. — Если бы не видел собственными глазами...

— Твоя очередь, — Лина протягивает ему руку.

— Обнимать будешь? — мужчина не может сдержать довольной улыбки. Только что умирать собирался, а теперь вот внезапно поверил, что еще не все потеряно.

— Придется, — усмехается Лина, крепко обнимая его. — Теорию нет времени объяснить. Закрой глаза и, если сможешь, попробуй помочь мне.

Спустя минуту Мо тоже сухой.

— Слушай, — он оглядывает себя, отмечая идущий от одежды пар, — никогда меня еще не обнимали так, чтобы я дымился.

— Лина, а ты-то мокрая осталась! Как ты? — голос Мики встревоженный.

— Я сейчас... Я сама... — девушка прикрывает глаза.

— Силы остались?

Не открывая глаз, Ангелина качает головой. Призывая их не мешать. Мо с Микой встревожено переглядываются. И не напрасно. На то, чтобы высушить свою одежду, у Лины уходит около пяти минут. После чего она обессилено опускается на бревно, лежащее на берегу.

— Лина! — Мика быстро садится рядом. — Что, все? Совсем все?

Лина рассеянно кивает.

— Как же ты?! Зачем? И что теперь будет?!

— Связи Хранителей с Обителями нарушены, — Лина говорит это медленно, слегка раскачиваясь из стороны в сторону и закрыв глаза. — Все перемешалось. Перепуталось. Я могу, — она вдруг резко открывает глаза, — взять немного у этого озера. Я чувствую. Только мне надо время. Хотя бы... ночь переночевать. Тут, рядом с водой.

— Линочка, как же мы тут будем...

— А куда идти на ночь глядя? — вмешивается Магомед. — Солнце садится. Странно, все же... Я и не заметил, как пролетел день. Но все равно, выбора у нас нет, если Лина на нуле. Она даже идти нормально не сможет.

Мика, подумав, кивает.

— Твоя правда, Мо. Пойдем, наломаем коры и лапника, выберем места для ночлега.

— О, да ты в теме?

— Увы... Только в теории.

— А что твоя теория говорит о том, как можно разжечь костер без спичек? — они подходят к границе леса.

— Не знаю, — Мика раздраженно пожимает плечами. — У меня всегда были с собой спички. Ой... — резко останавливается, так, что Магомед налетает на нее сзади. — Спички... спички...

— Что — спички, спички?

Они засовывает руку куда-то за пазуху и, резко вскинув ее:

— Есть спички!

— Знаешь, — он смотрит на ее поднятую вверх руку, — я сейчас испытываю странное желание: поцеловать тебя. Причем ничего общего с романтическим позывом оно не имеет.

— В любом случае советую воздержаться, — огрызается Мика. — И вообще, пошли. Все равно надо найти веток и коры для подстилки. И потом — неизвестно, как спички пережили такую... сушку от Линки.

_______________

Спички сушку пережили плохо. Мика исчиркала половину коробка, прежде чем огонь все-таки был разожжен. Из двух бревен, обнаруженных на берегу озера, они под руководством Доминики соорудили нечто, которое было названо "нодья". А лежанку себе сложили между этой самой нодьей и небольшой скалой.

— Знаете, — Мо лежит на лапнике между девушками и задумчиво смотрит на безоблачное звездное небо. — У меня была тайная мечта, каюсь. Переспать сразу с двумя... девушками. Но я по своей врожденной скромности никогда не решался... Никогда б не подумал, что мое желание сбудется так причудливо.

— Кто про что... — вздыхает Мика. — И чтобы ночью руки не распускал!

— А если я обниму... — голос у Мо обманчиво невинен, — будет тепло-тепло.

— И так нормально! — отрезает Доминика. — Скала хорошо тепло от нодьи отражает, здесь достаточно прогрето! Спокойной ночи, — и она поворачивается спиной к нему.

_______________

Ночь и почти прогоревшая нодья все расставили по своим местам. И утро застало троицу крепко обнявшейся. Обе девушки тесно прижимались к лежащему между ними мужчине, закинув на него ноги. Мужчина не возражал, потому что спал. Но даже во сне чему-то улыбался. А когда проснулся и оценил окружающую обстановку — улыбка его стала еще шире. Шевельнул руками, обнимая каждую, от чего проснулась сначала Лина, а потом и Мика.

— Заметьте, не я первый это начал...

— Доброе утро, — сладко зевает Лина. — А ты и правда теплый. С тобой приятно спать — как с плюшевым медведем.

— Плюшевые игрушки мягкие, — ворчит Доминика, но попыток сменить положение тела не предпринимает. — А тут мне что-то твердое в колено упирается. Вот что ж ты такой озабоченный, а, товарищ Магомед? Нам надо думать, как выжить, а у тебя все мысли о...

— То, что упирается тебе в колено, никакого отношения к мыслям не имеет. Это рефлексы и физиология, — от игривости в его голосе не осталось и следа. Смущен? Ему неловко? — И вообще, убери свое колено. Хочу в туалет.

— Ооо... Тут есть туалет? А где? Что-то я не заметила.

— Знаешь, Доминика, я пытался быть вежливым, как положено воспитанному человеку в присутствии девушек. Но раз ты не ценишь моих попыток... Сними с меня свою ногу! Пойду в кусты, отолью.

Вернулся Мо неприлично быстро. За это время не то, что по малой нужде сходить — даже штаны-то расстегнуть не успеть. А причина такой поспешности ломилась сквозь кусты вслед за ним.

Мика и Лина быстро вскочили, вставая за спиной у Магомеда.

— Медведь, — выдохнул он то, что в констатации уже не нуждалось. Действительно, в гости к ним пожаловал хозяин тайги.

Косолапый наконец-то выбрался из густого кустарника и остановился. Наверное, его слегка дезориентировало, что их трое.

— Зима на дворе! Ему же спать положено! — Мо шепчет, будто медведь может услышать и понять.

— А это неграмотный медведь! — так же шепотом парирует Лина.

— Вообще-то, конец марта уже. И хоть и рано, но вполне могут уже начать просыпаться. Смотря, где мы находимся... — Мика настороженно смотрит на мишку.

— Если он проснулся, то он голодный, наверное... — это Мо, неуверенно, с надеждой — а вдруг он неправ?

— Наверняка. Но это молодой медведь, пестун, может быть. А они пугливые, — взгляд Мики все так же не отрывается от хозяина тайги.

— Ты это знаешь в теории?

— Нет, на практике. Между прочим, на моем счету есть один убитый медведь. Шатуна пришлось...

— Вот сейчас не стоит об этом говорить!

— Спокойно, Мо, мишка не понимает по-нашему. Так! Молодые медведи шума боятся. Мо, присядь!

— Зачем?

— Делай, как я говорю!

Он терпеть не мог, когда с ним говорили в подобном тоне. Но других идей не было и поэтому...

Магомед едва удержал равновесие, когда Мика вскочила ему на спину. Девчонка, кажется, весит килограмм сто!

— Поднимайся!

Ей легко говорить. Чудом разогнулся, подхватив Мику по колени.

— А теперь — орем!!!

Их импровизированное цирковое представление у единственного зрителя успеха не имело. Видимо, вопящая двухметровая четырехрукая фигура не вызвала у косолапого ни малейшего желания знакомиться с этим на предмет съедобности поближе. И зритель поспешно ретировался обратно в кусты. Впрочем, троих перепуганных насмерть трюкачей это нисколько не расстроило.

Они прекращают кричать, становится тихо. Лишь слышен легкий, становящийся все тише треск веток, отмечающий путь улепетывающего мишки. Очень приятный звук, надо сказать.

— Ну что, Магомед? — Мика наклоняется к уху своей "лошадки". — Сходил пописать — заодно и покакал?

— Тьфу на тебя! — он разжимает руки и она легко соскальзывает вдоль его спины вниз. — Нет! Но фобию себе заработал точно.

— Бедняжка...

— Слушай, тебе надо на диету! У меня чуть спина не сломалась! По тебе вроде не скажешь, что ты такая тяжелая.

— Специфика Роксов, — Мика перестает улыбаться. — Так, предлагаю двигать отсюда. Надо куда-то выходить... где есть люди. Если они, конечно, остались... После всего, что мы видели, я уже ни в чем не уверена.

— Остались, — голос Мо звучит очень уверенно.

— Откуда знаешь? Неужели к тебе что-то вернулось? Из твоих способностей?

— Да, — кивает. — Что-то вернулось. Я чувствую. Чувствую, что люди не очень далеко. Много людей. Нам туда, — махнул рукой в направлении левее того, откуда они прибыли вчера на неизвестном агрегате.

То, что обе девы с ним спорить не стали, было во всех отношениях приятным сюрпризом.

После. Мо, Мика, Лина и Михаил.

Обещанных Мо людей они обнаружили быстро. Точнее, они обнаружили одного человека. Или он обнаружил их — тут трудно сказать точно. И этот человек смотрел на них весьма недружелюбно. Поверх еще более недружелюбного оружейного ствола, направленного в их сторону. Они, не сговариваясь, подняли руки, чтобы спустя пару секунд опустить, оставив поднятой лишь одну. Ствол ружья тоже опустился. Еще один Хранитель. Им летит приветствие.

— Михаил Чупин, Альфаир первого уровня.

— Я смотрю, наши подтягиваются, — нервно хмыкает Мика.

Ритуал повторяется, они представляются. И человек, а точнее, кифэй, с оружием подходит к ним. По виду, ровесник Мо, высокий, крупный. Бледное лицо, темные глаза смотрят на них так же, как сам Мо, наверное, смотрел не так уж давно на девчонок-кифэйев — неверяще и ошарашено. Они все четверо принимаются говорить одновременно.

Спустя какое-то время они начинают не только говорить, но и слышать друг друга. И выясняются две важные вещи. Первое: Михаил здесь, в отличие от них, на законных, так сказать, основаниях. Он Альфаир находящегося неподалеку села. Второе: они наконец-то узнали, где находятся. Что понимания ситуации им не прибавило. Как они все трое оказались здесь, в Приамурье? Преодолев непостижимым образом тысячи километров — Мо с берегов Балтики, Мика с Сахалина, Лина с юга Омской области?

Но дела насущные важнее. Троица пришлых — замерзшая, голодная и измотанная. И Михаил принимает решение отвести их в село. Отогревать, кормить. И расспрашивать. Понимает — им есть многое что рассказать. И ему тоже. И вообще — это чудо какое-то невозможное. Невозможное, но случившееся.

— Михаил, а ты можешь позвать кого-то из своих?

— Что ты имеешь в виду? — он оборачивается к идущей сзади Лине.

— Родных. Родителей. Или жену.

— Я не женат. Но родители есть, конечно. И две сестры. Правда, младшая еще не... — он замолкает. А потом на его лицо становится жалко смотреть — так явно на нем проступают сначала паника, а затем — отчаяние. Можно не спрашивать о результате.

— Вы тоже?.. — голос его тих.

— Да, — за всех отвечает Лина. — Я думаю, это как-то связано с тем, как мы оказались здесь. И с тем, что мы видели. Ты не представляешь... — ее передергивает.

— Так, давайте-ка прибавим ходу. Дома расскажете.

Но дома ему приходится оставить их одних. Другие кифэйи — это конечно, очень круто и неожиданно. Но ведь поиски продолжаются, он вспомнил об этом, когда к нему бросились женщины, караулящие на окраине села. Они, разумеется, удивились, увидев директора школы, выходящего из леса с троими чужаками. Но мысли всех сельчан сейчас занимало другое. А он успел забыть о пропавшем Денисе Селезневе, так потрясен был неожиданной встречей. Но Михаил нужен там сейчас, гораздо более нужен, полдня уже прошло, а мальчика так и не нашли.

— Ребята, ставьте чайник, все, что найдете поесть — ваше. Мне идти надо. К ночи вернусь, надеюсь.

— У вас что-то случилось?

— Ребенок пропал вчера. В лес ушел, до сих пор не нашли.

— Черт! Ты не представляешь, что там, в лесу... — это Мо. — Может быть, помочь тебе? Я Альфаир, людей могу чувствовать...

— Спасибо, — Михаил скупо усмехается. — Я тоже Альфаир. Я тоже... Я чувствую, что ты сильнее меня, но ты меня... сбиваешь, понимаешь? Я лучше сам, извини.

— Да ладно... — Мо растерян. — Если что — извини и ты. Я специально ничего не делаю, чтобы тебе мешать. Оно само как-то... Я в такой ситуации в первый раз, как ты понимаешь. Чтобы вот так, рядом с другим Альфаиром, родные не в счет, с ними как-то... иначе. Я не хочу тебе мешать, правда.

— Я понял. Отдыхайте. Мне надо идти.

_____________

— Булку хлеба в одно лицо... Куда в тебя столько влезает?

— Внутрь, — у Мики взгляд совершенно осоловелый — от еды, тепла. — Вы как хотите, а я спать. Не могу, срубает. Надеюсь, Миша не обидится, если я одеяло возьму...

Мика устраивается на продавленном диване, укутывается и уже из недр одеяла, почти сонным голосом:

— Линка, ты спать не хочешь?

— Я еще посижу, чаю попью.

— Водохлеб.

— Водзар.

Мика засыпает мгновенно. Мо наливает им еще чаю, и протягивая синюю кружку Лине:

— Расскажи еще что-нибудь о себе, пожалуйста. О себе, о своей семье, — с виноватой улыбкой. — Ужасно интересно, ты же понимаешь?

— Понимаю, — ответно улыбается она.

До. Лина.

Как же я вас ненавижу... Нет, она не сказала это вслух. Но подумала. А произнесла другое:

— Кто стрелял?

На ее слова вздрогнули — подошла Лина неслышно. Но отреагировали бурно.

— Ай, какая красавица к нам пришла. Откуда ты, милая?

— Из лесу, вестимо, — огрызнулась она, хотя это было неправдой. — Повторяю свой вопрос — кто стрелял?

— Какая красивая и какая грозная...

Ангелина красноречиво перевела взгляд с одного на другого, на третьего.

— Ну, я, — лениво поднялся и шагнул к ней один из компании. Самый пьяный? Самый наглый? Или действительно именно он стрелял вчера?

— Егерь Ангелина Куприянова, — привычным движением сунула под нос собеседнику удостоверение и тут же быстро убрала. — Охотсезон на уток еще не открыт. На каком основании?

— Так мы это... — оскаблился мужик, — по банкам стреляли. Какие утки, гражданочка начальник?

— А если найду?

— Эй, ты сначала сиськи покажи! — орет кто-то из компании. — Какой размер?

— Сейчас покажу! — мгновенно сдергивает с плеча карабин, многозначительно держит за ствол рукой. — Калибр семь шестьдесят два. Нравится?

— Что ты сразу за пушку ты хватаешься? У нас тоже есть!

— Эй, эй! — тот, который то ли самый наглый, то ли самый меткий, якобы примиряюще разводит руки. — Мужики, не горячимся! Что мы, с красивой девочкой не договоримся?

— Договоримся, договоримся, — несется со всех сторон. Кто-то еще поднимается на ноги. Лина перехватывает карабин, палец ложится на курок.

— Кто дернется — буду стрелять на поражение! Я при исполнении.

Ответом ей тишина и злобные взгляды.

— Документы сюда. Выпишу штраф, и чтобы через два часа духу вашего тут не было!

Она рискует, каждый раз рискует, связываясь с такими компаниями. Карабин — это хорошо, но и они все с оружием, а численный перевес — вещь упрямая. Однако, и в этот раз судьба уберегла. Обошлось.

Ей на другой берег, летом бы на лодке, но сейчас приходится пешком. Такое время неудобное — и по льду уже опасно, и по воде еще никак. Поэтому, пока доберется до дому, как раз пара часов и пройдет. Из дома в бинокль посмотрит на этот берег, и если они не уберутся к тому времени — она по кустам прибрежным шмальнет, ей-Богу! Ох, как же я вас ненавижу...

Вдруг захотелось поговорить с сестрой. Вот кто-кто, а Мика ее поймет. Они с Доминикой не просто сестры, они — близнецы. Ее половинка, ее лучшая подруга, ее Мика.

Лина с детства привыкла к мысли, что они с сестрой — явление весьма необычное. И дело даже не в том, что они близнецы. Близнецы в семьях кифэйев рождались, как и в обычных — не очень часто, но само по себе это было не удивительным. Странным было то, что одна из них была Рокс, а другая — Водзар. Иными словами, Мандра и Лейф. Мама смеялась: как вы, мол, в животе не передрались? На самом деле, драться и делить им было нечего — каждому свое. Что не уменьшало их совершенно необычной даже по мерками кифэйев привязанности друг к другу. Все детство неразлучны были, и не надоедало им быть вместе. Словно смотрелись друг в друга, как в зеркало. И расставались после инициации, уезжая каждая в свою Обитель, горько, тяжело, с надрывом.

С годами они, бывшие в возрасте пяти лет одинаковыми даже на материнский взгляд, стали сильно различаться — природа брала свое. Посветлели до голубого темно-синие глаза Водзара. Не по-девичьи раздались плечи и окрепли руки у Рокса. Они становились тем, кем и положено быть. И все равно оставались, словно аверс и реверс одной монеты — похожие и непохожие одновременно. Равный рост, темные волосы. Ярко-голубые глаза и небрежная мальчишеская стрижка — у одной. Мужские плечи и пышная коса — у другой. Ангелина и Доминика.

Несмотря на разную "специализацию", официальное прикрытие у них одинаковое — егеря. Женщина-егерь представляет собой вообще явление редчайшее. Иногда Лине казалось, что все женщины-егеря, какие есть — это все кифэйи. Потому как какая ж нормальная женщина согласится на такую жизнь: в глуши, в одиночестве, без удобств? А если ты уродился не Альфаиром, а, скажем, Роксом, Томалом или, как она, Водзаром, то выбора у тебя нет. Какое-то занятие нужно в любом случае, обеспечивать себя Хранитель должен сам, никто ничего на белом блюдечке не принесет. Вот и идут такие кифэйи в егеря, лесники, охотоведы и прочее схожее. Как они с сестрой, например.

Мика ее поймет, как никто — пьяное быдло, не имеющее никакого права называть себя охотниками, попадалось и сестре тоже. Есть среди них и нормальные ребята, но как-то их становится все меньше. Доминике проще, к ней на сопку не так часто наведываются гости. А вот Обитель Лины — место популярное. Больше, конечно, летом — рыбалка тут отличная, карась в озере водится, клев хороший. Приезжают отдыхать и семьями, с детьми, не то, что сегодняшние... гости. А в последние годы еще повадились приезжать кайтеры. Тоже вполне приличные ребята, молодые, веселые, непьющие. Почти.

Она вспоминает минувшее лето и веселого сероглазого Влада. Катался по озеру на своем черном с красным и зеленым кайте, мочил трюки, фотографировал, стоя по пояс в воде, товарищей. И Ангелину, когда она приходила посмотреть на то, как носится над водой, распугивая чаек, компания безбашенных кайтеров. А в последний день Влад таки напился и приходил к ней, в ее небольшой домик на берегу озера. С собой звал, в Омск. В любви признавался, целоваться лез. Отшила, разумеется, благо парень воспитанием отягощен, и за ружье браться не пришлось. Не объяснишь же ему, что нельзя, не положено, да и не хочется, собственно. Хотя целоваться приятно было, слегка, но на этом она не позволила себе сосредоточиться. Шутки плохи с этим.

За размышлениями и воспоминаниями не заметила, как дошла. Небо хмурится, скоро пойдет снег. А, может быть, и дождь, тепло как-то. Надо снять сохнущее на ветру белье, да с Микой поговорить, узнать, как там ее травмированная рука. Сдернула с веревки куртку, успела еще подосадовать, что пуговицу где-то потеряла. Потом позвала сестру. А потом темнота.

Гляжу в озера синие...

После. Мо и Лина.

— Слушай, ты меня извини... И я пойму, если не ответишь, но...

— Мо, не тяни.

— Мне мать недавно рассказала. Я до сих пор с трудом верю... Про женщин-кифэйев. Что они... ну...

— А что с нами не так?

— Ну... что вы... до брака не... не...

— Слушай, Мо, — Ангелина допивает чай и смотрит задумчиво в сторону плиты, прикидывая, осилит ли она еще одну кружку, — ты так мнешься, будто это ты девственница, а не я.

— Значит, правда?!

— Надо верить маме, Магомед, — усмехается девушка. — Раз я еще жива, значит, это правда. Налей еще чаю, пожалуйста. И перестань на меня смотреть так, будто я глухонемой инвалид. Что, неужели я так много упускаю в жизни?

— А... хм... — Мо не сразу находится с ответом. Она говорит об этом невозмутимо, как о нечто само собой разумеющемся. И, наконец-то: — Наверное, я не тот человек, с которым тебе стоит это обсуждать. — Резко вставая с места: — Давай кружку.

Потом Лина легла на диван, под бок к сестре. Заснула быстро, и Мо позволил себе подойти и посмотреть на крепко обнявшихся сестер. Женщины-кифэйи, да еще и не Альфаиры даже. И просто очень красивые девушки. Или ему так кажется, потому что... потому что, кроме матери и сестры, других Хранительниц он не видел? Доминика даже во сне слегка хмурая, а Ангелина устроила голову на плече сестры, упираясь носом в щеку Мики. Постоял еще какое-то время, глядя на них, затем поправил одеяло и снова сел за стол. Смотреть за окно, думать и ждать Михаила.

После. Михаил и Фарид.

Время придет. Вы должны быть готовы. Означает ли то, что произошло сегодня в лесу, эта неожиданная встреча и все то непонятное, что пережили он сам и его новые знакомые, еще толком нерассказанное ему, что время пришло? Если так, то он лично к этому совершенно оказался не готов. Голова кругом. Кифэйи, да еще откуда-то совсем издалека. Альфаир, Рокс и Водзар. Причем Альфаир более сильный, чем он сам. И это стало неприятным открытием, Михаил перестал обманывать и признался себе. Магомед был сильнее его, сильнее любого из семьи самого Михаила, в которой были почти одни Альфаиры. И это добавляло изумления к знакомству с девушками. Рокс, Водзар... О других Хранителях, не-Альфаирах, он, разумеется слышал. Но увидел впервые, если не считать сестру. И сразу чувствовалась — они другие, не такие как он сам, как его родные, как Мо. В чем отличие, пока было трудно сформулировать, мысли разбегались. Боже, о чем он думает?! Ребенок же пропал, искать надо! А все его мысли крутятся вокруг троицы, что сейчас отдыхает у него дома.

Он чувствовал место, где творилось, то, что видел он сам и трое пришлых кифэйев. Тогда — остро чувствовал. Сейчас же — словно легкий, почти выветрившийся запах его вел. Хотя больше он полагался на свое умение ориентироваться на местности и на еще видные следы. Вышел точно, да, где-то здесь. Вон там ветки сломаны, и снова эту чувство какой-то раздвоенности, только не такое острое, скорее, даже по памяти. Нет никого. Снял с плеча ружье, еще раз оглянулся. Успел сделать лишь шаг, когда заметил у здоровенной ольхи фигуру. Нечеловеческую фигуру. Снова будто это чертово мерцание, и отчего-то все плывет в глазах, но он уверен точно — это не человек.

Вскидывает ружье, прищуривается, выцеливая. И понимает, как прав был. Не человек это. Кифэй. С ребенком на руках.

Тихо, странно тихо для леса. Ни свиста ветра, ни треска веток под ним. И в этой тишине звук взведенного курка особенно громок.

— Положи ребенка.

— Там снег, — голос того, другого, очень хрипл.

— Клади на снег.

— Холодно же...

— Клади, я кому сказал!

Незнакомец опускает мальчика на снег. Михаил знает точно, что это пропавший Денис Селезнев. Но, к своему ужасу, не может понять — жив ли мальчик. По всему так выходит, что нет. Но что-то его смущает.

— Он жив? Руки подними!

— Вроде бы да, — тот, другой, послушно поднимает руки. — Пульс есть, дышит. Только еле-еле. И без сознания он.

— Отойди на три шага назад! Медленно.

Незнакомый кифэй дисциплинированно выполняет все его приказы. Это настораживает. Михаил осторожно подходит к лежащему ребенку. Мимолетный взгляд. Мальчик бледен так, что лицо сливается с окружающим его снегом. Приседает, не сводя прицела ружья с мужчины рядом. Руку на шею, пульс находит далеко не сразу. Разгибается.

— Что ты с ним сделал?!

— Я — ничего. Я его таким нашел. Минут десять назад. Слушай, давай поговорим. Ты же кифэй, да? Загляни в меня, я откроюсь. Убедись, что не вру.

Это так странно, что Михаил не сразу понимает, о чем тот говорит. Такое возможно, Михаил знает. Возможно только с согласия другого. Он не пробовал ни разу, это глубоко личное, не всякий рискнет пустить в свое сознание чужого. Он кивает, с трудом сглотнув внезапно пересохшим горлом. И упирается взглядом в темные, почти черные глаза напротив.

Ему выкинули спустя секунду, не дали посмотреть много. Но он совершенно точно увидел: Фарид не врал. И — да, теперь он знал его имя. Фарид Куркин, Альфаир первого уровня. Такой же, как и сам Михаил.

И вот тут силы вдруг внезапно кончаются. И Михаил грузно оседает на снег под ольхой. Вмиг отяжелевшими руками притягивает к себе Дениса, устаивает голову и плечи мальчика у себя на коленях. И начинает баюкать ребенка, раскачиваясь и вполголоса напевая что-то, невесть как выплывшее из глубин памяти, из самого младенчества, видимо, когда мать пела ему самому колыбельные, из тех времен, о которых он не помнит, конечно.

— Твой сын? — негромко спрашивает присевший на корточки рядом Фарид.

— Ученик.

— Какой ученик?

— Мой, — Михаил приподнимает ставшие вдруг такими же тяжелыми, как руки, веки. — Из моей школы. Директор я.

— Так, давай-ка, вставай! — Фарид поднимается на ноги. — Нечего тут сидеть! Давай, я парнишку возьму, а ты дорогу показывай!

Михаил снова закрывает глаза. Тихим убийцей наваливается сонливость. Когда же он так устать успел? Как никогда в жизни...

— Давай-давай! — тормошит его Фарид. — Пошли! Мальчишке помощь нужна, врач! Помрет, не дай Бог, тут у нас на руках!

Только это заставляет Михаила встать, держась за ствол дерева. Мальчик уже снова у Фарида на руках.

— Пойдем. Давай, держись, Хранитель.

Его новый знакомец младше самого Михаила, да и физически, наверное, слабее — более худой, немного ниже ростом. Но сейчас именно он командует парадом. У Михаила сил хватает только на то, чтобы подчиняться.

_____________

Как только они вышли к селу, их встретили. На лицах сельчан смесь эмоций. Радость, что нашли. Страх за состояние мальчика. Дениса тут же приняли с рук Фарида, отнесли в ФАП, там уже ждала заведующая. Диагноз — переохлаждение и сотрясение головного мозга. Михаил через силу, на последнем усилии воли отвечает на вопросы. Первый раз с ним такое, что отключается на ходу буквально. В разговор вступает Фарид, словно сквозь сон Михаил слышит, как тот разговаривает с сельчанами. Как рассказывает, где нашел мальчика, и импровизирует на тему, кто он сам такой. Родственник Михаила, приехал повидаться, а тут такое! Ну как не помочь горю? Сейчас им верят, все на взводе, взбудоражены. Потом, наверное, появятся еще вопросы, а сейчас... сейчас они наконец-то могут уйти, оставив Дениса Селезнева на попечение фельдшера и родни.

— Все, скоро все, — шепчет Фарид, подхватывая его под руку. — Далеко живешь?

— На соседней улице...

— Вот и хорошо. Давай, пойдем, потерпи чуть-чуть.

________

То, что дома у Михаила их встречает еще один кифэй, Фарида уже не удивляет. Свой лимит по удивлению он за последние часы явно исчерпал. Отмахивается от попытки того представиться.

— Помоги лучше!

Вдвоем они доводят Михаила до кровати, разувать его приходится тоже самим.

— Что с ним?

— Не знаю. Вымотался, наверное. Говорит, второй день на ногах, по пояс в снегу. Мальчика искали. Нашли. Ну, и там место такое пакостное было в лесу ...

— Я в курсе, — Мо задумчиво смотрит на мгновенно заснувшего Михаила. — Пакостное — не то слово. Там такое... — Спохватывается, протягивает руку Фариду совершенно человеческим жестом. — Магомед.

— Фарид, — отвечая на рукопожатие.

— Я Альфаир, — слегка запоздало.

— Я тоже, — усмехается Фарид. — Вот и познакомились.

— Ты помнишь, как тут оказался?

— Нет.

Мо показалось, что при ответе Фарид слегка запнулся. Но сосредоточиться на этой мысли не успел.

— А там кто? — Фарид кивает в сторону дивана, на котором угадываются под одеялом две спящие фигуры.

— Рокс и Водзар.

— Ого! — Фарид понимает, что все-таки не исчерпал лимит по удивлению. — Однако... Прямо-таки слет нечисти... на Лысой горе.

Мо отвечает нервным смешком.

— Есть хочешь? — на правах временно исполняющего обязанности хозяина, пока сам хозяин спит.

— Вот чего я хочу, так это понять — что случилось, — задумчиво произносит Фарид.

— Тут я тебе не помощник. Слушай, — с внезапной надеждой — а ты со своими можешь связаться?

И снова все повторяется. Паника и отчаяние на лице Фарида. Нет, напрасны надежды. И Фарид тоже внезапно осиротел, как и все они тут.

После. Мо, Фарид, Мика, Лина и Михаил.

Словно по какой-то негласной договоренности они не говорят о том, как оказались здесь. Что увидели и почувствовали. Наверное, оба решили, что это стоит обсуждать только вместе со всеми остальными. Вместо этого они говорят о своей работе. И не о работе Хранителей, о которой они не знают толком ничего, ибо выполняли ровно то, чему их научили в свое время при инициации. Выполняли, даже не понимая, зачем. Нет, вместо этого они говорят о том, чем занимаются помимо этого.

О том, например, что делает Фарид в своей мастерской в поселке, живущем лесозаготовкой. О тяжелой технике — трелевочниках, лесовозах, харвестерах. Эта тема близка и Мо — оператору портового крана. И они с увлечением беседуют именно об этом: о производителях тяжелой промышленной техники, об особенностях эксплуатации и ремонта. Со стороны кажется, что это беседует коллеги, люди близкие именно в профессиональном плане, работающие бок о бок. В каком-то смысле, так оно и есть. Но о своей миссии Хранителей они предпочитают сейчас не говорить. Вполне возможно, это психологическая защитная реакция. Слишком много всего на них навалилось за последнее время. Их мир в одночасье рухнул, но сами они избегают сейчас даже думать об этом.

А потом, уже в тот час, когда жители села отправляются спать, в этом доме обитатели просыпаются. Сначала Лина и Мика. Садятся на диване, недоуменно спросонья смотрят на еще одного неизвестного — молодого темноволосого парня с лохматой кудрявой шевелюрой и странно встревоженными глазами, сидящего за столом рядом с Мо. Потом переглядываются между собой. Он быстро встает, чтобы поприветствовать, как его учили в свое время.

— Фарид Куркин, Альфаир первого уровня, Россия.

— Опять Альфаир, — зевает совершенно не по протоколу Мика. — Плюнуть некуда — одни Альфаиры кругом.

— Ангелина Куприянова, Водзар первого уровня, Россия, — откликается, как и положено, Лина. — А это моя сестра Доминика, она Рокс.

— Да-да, — Мо замечает удивленный взгляд Фарида, — они существуют!

А потом от их голосов просыпается Михаил. Он выглядит неважно, но утверждает, что чувствует себя нормально. Пытается взять на себя функции гостеприимного хозяина, но его быстро отправляют за стол, убеждая не суетиться. И что гости сами на стол соберут. Впрочем, собирать нечего, и без того весьма скромные холостяцкие запасы съестного почти полностью оскудели.

— Извини, Миш, мы тут тебя совершенно объели, — виновато улыбается Лина.

— Это все вон та прожора, — тоном профессионального ябедника кивает Мо на Мику.

— Поздно уже, — трет лоб Михаил, — ну да ничего. Сейчас перебьемся чем-нибудь, а завтра в магазин схожу. Лично я и есть не хочу, только чаю если.

— Да, давайте чаю попьем. Да и поговорим уже нормально.

— А у тебя сухариков нет никаких? — видно, что Мике слегка неловко. — Или хотя бы варенья... к чаю.

— Господи, глазам своим не верю! — театрально изумляется Мо. — Вот уж не думал, что у кифэйев бывают глисты!

Мика не успевает ничего сказать в ответ, на помощь ей неожиданно приходит Фарид.

— Зря ты так, Магомед. Это особенность Роксов, и совсем не смешно.

— Откуда ты знаешь?

— У меня отец — Рокс. У них метаболизм сумасшедший. Каждые несколько часов требуется топливо. И ничего с этим не поделаешь.

— Спасибо, Фарид! — с чувством отвечает Мика. — А то тут у некоторых Альфаиров глисты, похоже, в голове поселились.

Теперь уже неловко Мо.

А после Михаил вспоминает и откуда-то приносит трехлитровую банку именно — да! — варенья. Которой его кто-то одарил неизвестно сколько времени назад.

— Что за ягода, не пойму, — Мика орудует в банке стальной ложкой. — Но что-то древнее.

— Судя по состоянию — довоенное.

— Нет, — в ее руках у основания черенка ломается ложка, не выдержав битвы с вареньем, — дореволюционное.

С помощью уже ножа варенье было все-таки добыто и, размоченное в чае, оказалось смородиновым. И пятеро кифэйев под чай начинают обсуждать что, собственно, произошло. Старшим единодушно признан Михаил, хотя бы по праву хозяина, несмотря на то, что он не самый сильный кифэй из всех. Именно Михаил задает порядок в их начавшейся слегка сумбурно беседе.

Уже глубоко за полночь. Сначала они говорят о том, что предшествовало тому, как попали сюда. Рассказано и выслушано многое. У каждого своя история, свои эмоции, свое мнение. Лишь одно общее — они все совершенно не понимают и не помнят, как оказались здесь. Однако, спустя какое-то время угадывается еще кое-что общее. Все они, за исключением Михаила, разумеется, который никуда не перемещался и был все время здесь, перед этим "провалом", как они решили называть момент, в который они все перенеслись сюда, собирались разговаривать. Говорить с кем-то из своих, не голосом, ментально. Мо собирался говорить с отцом. Лина хотела поговорить с сестрой, Мика даже успела почувствовать зов Лины перед тем "провалом". Фарид тоже кивнул, что, дескать, и у него так же. Но кивнул, на взгляд Мо, как-то неуверенно.

Затем Михаил предлагает Мо, Мике и Лине рассказать, наконец-то, о том, что они видели там, в лесу. Троица переглядывается.

— Там было такое существо... — первым начинает Мо.

— Существо? Какое существо?

— Оно... круглое.

— Вытянутое! — Мика.

— Цилиндрическое, — вступает и Лина.

— И еще... глаза...

— Да, точно! Глаза! Такие...

— Какие?

Они все трое снова замолкают.

— А еще там был какой-то двигательный аппарат. Но мы его утопили.

— Как — утопили?! — это уже вмешивается в разговор Фарид.

— А вот так вот. Сначала угнали, а потом утопили.

Восхищение во взгляде Фарида совершенно не к месту, а Михаил вздыхает:

— Так, давайте-ка все по порядку и с самого начала.

Уже скоро рассветет. Бессонная ночь позади. А они так ничего и не поняли толком.

— Думаю, это все как-то связано, — подводит Лина итог их ночных бдений. — И то, что мы оказались здесь, и эти... в лесу. И то, что мы не можем ни с кем связаться. Кстати! Давайте попробуем еще раз позвать. Ну а вдруг?..

Чуда не случается, так им кажется поначалу. А потом они замечают выражение лица Михаила — люди бы сказали: "залип", "завис". Но кифэйи знают — он разговаривает. И они замирают, не сводя с отстраненного лица Миши тревожных взглядов. А потом, когда он моргает, словно просыпаясь, весь квартет хором:

— Кто?!

— Сестра, — у Михаила вид совершенно ошалелый. — Сестренка нашлась, Соня...

После. София.

Ян постарался — билеты в третий ряд. И вообще, все безупречно — и его восхищенный взгляд, и комплименты, и подаренная изящная бутоньерка из пары миниатюрных нежно-розовых роз. Ничто не предвещало того, как обернется вечер в театре.

Юное дарование оказалось не таким уж и юным. Ну, в смысле, не старым, конечно, но лет двадцать пять ему есть. Представление предполагалась юмористическим, но Софии отчего-то не смешно. Она никак не может понять — что не так с этим парнем на сцене. И понимает это, в конце концов, когда он оседает на сцену, пытаясь удержаться за стойку микрофона. Безрезультатно, она тонкая и не способна выдержать его вес, и вот он уже лежит, стойка валяется рядом. Публика принимается сдержанно хлопать, думая, что это часть представления, но Софи знает, что это не так. И начинает пробираться к сцене, со скоростью и энергией, которую на первый взгляд и не заподозришь в девушке с такими пышными формами.

Аплодисменты смолкают, в зале повисает тишина, когда она взбегает на сцену. Видит страшное. Кто-то мог бы подумать, что это эпилептический припадок, но она уже точно знает, что это не он. Да, пена пузырится на губах, да, глаза добела подкачены под лоб, но... Нет, это не эпилепсия. София падает на колени, руками приподнимает светловолосую голову. В висках начинает давить, будто обруч стальной сжимается. А парень неожиданно открывает глаза.

— Госпожа... госпожа Тариг... — захлебывается, закашливается.

— Тише, тише...

— Госпожа... Как хорошо, что вы здесь... Не так страшно... Мне уже поздно... но вам...

— Что?!

— Только запомните меня... пожалуйста... Маргус меня зовут...

Он вдруг неожиданно крепко хватает ее за плечо, а потом и вовсе за шею, притягивает близко к своему лицу. Глаза в глаза, у него они голубые. И спустя пару секунд они закрываются. Насовсем. Последнее, что успевает осознать Софи — что она только что познакомилась с Альфаиром города, в котором живет. С ныне покойным Альфаиром. А потом на виски давит совсем остро. Она поворачивает голову, и темнота зрительного зала поглощает ее.

__________

Голоса существуют сами по себе, она сама по себе. Они будто из другого мира, она не знает, кому они принадлежат. Но отчего-то она их слышит.

— Сын, я так и не поняла, что же случилось.

— Ну, у этого парня, актера, случился приступ. Как там врачи сказали — инфаркт?

— Вроде бы. А такой молодой...

— Ну, наверное, дефект какой-то в сердце, врожденный. Никто не понял, что случилось, а Софи быстро сообразила. И побежала к нему, помощь хотела оказать, видимо. Но не успела. Да и что она могла сделать — она же не врач.

— А с ней-то что потом случилось?

— В обморок упала, наверное. У нее же на руках человек умер. Такое потрясение.

Софи... Софи... Знакомое имя. И знакомые события. О чем и ком говорят голоса? И кто она сама? И, внезапно, озарением: это же она — Софи! Вздрагивает всем телом, открывает глаза.

— Софи! Слава Богу! Наконец-то!

Этого смешного мальчика зовут Ян, она знает его. А вот женщину рядом — нет. Память возвращается волнами, как морской прибой.

— Софи, как ты себя чувствуешь? Мы с мамой ужасно беспокоились о тебе!

Значит, это мама Яна. Мама, мама...

— Где я?..

— У нас дома. Тебе стало плохо во время спектакля, помнишь?

Она медленно кивает. Мать Яна смотрит на нее со смесью тревоги и недоверия, будто ожидает от Софи в любой момент какой-то неприятности. Из глубин памяти все тем же мерным прибоем накатывает: лежащее на ярко освещенной сцене тело, светло-голубые глаза, пальцы, впившиеся в плечо. Проблеск, прозрение, не на уровне сознания — инстинкта, только инстинкта. Он... он отдал ей что-то! Он умер из-за нее! Но зачем?! И следом, все на том же инстинкте она зовет: мама... мама... отец... нет, тихо... брат... снова тихо.

Ян с матерью тревожно смотрят на ее лицо с неподвижным, будто остекленевшим взглядом. А потом Софи закрывает глаза, из-под ресниц к вискам прочерчивают блестящие дорожки слезы.

— Пожалуйста... пожалуйста... оставьте меня одну... пожалуйста...

Она пребывала бледной тенью самой себя больше суток — ничего не ела, ни с кем не говорила. Мать убеждала сына, что Софи надо бы отвезти в больницу — дело явно не в простом обмороке. А к утру следующего дня София внезапно словно пробудилась ото сна: поблагодарила хозяев за заботу и гостеприимство и, несмотря на возражения Яна, покинула их квартиру. А еще спустя два часа она уже ехала по дороге в сторону паромной переправы. Глядя сквозь заливающий лобовое стекло дождь, она думала. Что, София, хотела посмотреть, чем живет остров? Вот она, возможность. Но толку-то сейчас смотреть? Все ее предчувствия оправдались сполна. Что-то случилось, очень-очень нехорошее. Куда там господину Мери с его упавшим солнцем. Тем более, это был всего лишь метеорит. А тут какая-то напасть похуже.

После. Михаил, Мо, Лина, Мика и Фарид.

— Кто она?! Где?!

— Тариг. В Балтийском море.

— Кто?! Где?! — Мо вскакивает на ноги, роняя стул.

— На Балтике, — недоуменно повторяет Михаил. — А, ну да. Где-то недалеко от тебя. Ну, по нашим меркам, — усмехается, — недалеко.

— У меня мать там! Тоже недалеко! Миша, пожалуйста! — хватает Михаила за руку. — Поговори с ней. Пусть она съездит! Проверит! Умоляю, все что хочешь, сделаю!

— Погоди, Мо, — рассудительно возражает Лина. — Миш, а с сестрой все в порядке? Почему она не отвечала тебе раньше?

— Говорит, не могла, — в голосе Михаила сквозь радость проступает растерянность. — У нее что-то там тоже случилось, она не сказала толком. Но с ней все в порядке. Только вот связаться ни с кем не может — ни с матерью, ни с отцом. Только со мной. Странно как-то...

— Миша! Пожалуйста! — не унимается Мо.

— Сейчас, погоди. Я еще раз поговорю с Соней.

Лицо Михаила снова принимает отстраненное выражение, и снова они напряженно ждут, когда он закончит разговор. Только вот теперь один из них ждет с большим нетерпением, чем остальные.

— Ну?!

— Соня согласна. Говори адрес. Нет, лучше поговори с ней сам. Я сейчас... передам тебе ее образ? Сумеешь принять? Пробовал раньше?

— Конечно, нет, — фыркает Мо. — Только на обучении. Но я справлюсь. Давай.

Пару секунд мужчины смотрят в глаза друг другу. Потом Мо резко кивает.

— Все! Готово! Сейчас я сам с ней поговорю.

И снова ожидание, полное тревожных взглядов.

— Уффф... — Мо откидывается на стуле. — А это совсем иначе — говорить с тем, кого никогда не видел. Трудно, с непривычки.

— Что сказала София?

— Что выезжает через час. Говорит, на месте будет через часов пять-шесть, в зависимости от расписания парома. Черт... Неужели будут новости?.. — ерошит короткие волосы. — А София очень хорошая... такая... Она красивая.

— Ты ее как увидел? — Михаил удивлен. — Она тебе сама показала?

— Нет, не до этого было. Но у нее аура такая... теплая. Я как-то... успокоился даже. У тебя есть ее фото?

— Есть.

— Покажи.

С небольшого снимка смотрит на них круглолицая юная девушка — улыбчивые губы, ямочки на щеках. Мо проводит пальцем по краю фотографии.

— Найди ее, девочка. Пожалуйста, найди ее...

Остальным неловко, но они прекрасно понимают, каково сейчас Мо. Сами бы чувствовали на его месте то же самое. Да они и чувствуют, все в одинаковом положении, все не знают, что с их близкими, почему они молчат. Только Мо имеет шанс скоро об этом узнать.

— Так, давайте-ка спать, — поднимается с места Михаил. — Утро вечера мудренее.

— Так уже утро, — за окном и правда брезжит тусклый серый рассвет.

— Все равно ни до чего уже путного не додумаемся. Ложимся.

Жилье Михаила, состоящее из одной комнаты и кухни, явно не предназначено для приема такого количества гостей. Михаил попытался уступить свою кровать, но гости дружно отказались. Поэтому хозяин лег спать на своей узкой холостяцкой койке, Мика с Линой устроились, как и днем, на диване. Мо и Фариду осталось место на полу. Заснули быстро все, кроме Магомеда. Он лежал без сна долго, мыслями был там, на берегах Балтики, рядом с неизвестной ему девушкой Софией. Именно с ней сейчас было все его существо. Скорее бы уж. Узнать, хоть что-то узнать, что с матерью. Хотя бы с ней. Предчувствия были самые тяжелые. Мать, отец, сестра. Весь его мир. Что с ними?

Мо лежал так долго, светло уже стало совсем, солнечные лучи без труда проникали сквозь тонкие шторы. Рядом сквозь сон жалобно застонал Фарид, явно что-то скверное снится парню. А потом тот и вовсе стал издавать какие-то странные звуки — не видел бы Мо сам, не за что бы ни подумал, что человек так может. Первая мысль: плохо парню, задыхается, захлебывается. Осторожно потряс за плечо, и тот мгновенно затих, задышал ровно. Лишь прилипшая ко лбу влажная прядь темных волос выдавала недавнее беспокойство во сне. А потом заснул и сам Мо.

Проснулись они уже после обеда, от звука хлопнувшей двери — пришел из магазина Михаил. Пока поднимались, умывались и приводили себя худо-бедно в порядок, к Мише еще гости пожаловали: родители Дениса Селезнева. Еще раз благодарили Михаила и Фарида за спасение мальчика, удивленно косясь на гостей директора школы. Всегда один жил, бирюк бирюком, только ребятишки к нему в гости забегали, а теперь — полная хата гостей.

Новости о Денисе пока неутешительные, ребенок так и не пришел в себя, но состояние улучшилось, планируют завтра перевезти в город. Неожиданно благодарность четы Селезневых имела и материальное выражение, и вот на столе уже две банки, одна с соленой лосятиной, другая с маринованными грибами, а еще — штук десять рыбин (копченый хариус, как пояснил позже Миша), пара караваев домашнего хлеба. Михаил и не подумал отказаться. Проводив гостей, они сели завтракать. Или уж обедать — с таким образом жизни и не поймешь. Софья вышла на связь, когда они уже пили чай с тем самым дореволюционным вареньем. После разговора на лицо Магомеда было страшно и больно смотреть.

После. София и Лидия.

— Знаете, я так рад, что кто-то из родственников Лидии Кирилловны появился, — у священника вид смущенный и встревоженный одновременно. — Я ведь был с ней, когда это случилось...

— Да? — София говорит это, только чтобы поддержать разговор. При этом не отрывает взгляда от бледного лица лежащей на кровати женщины.

— Да. Она, знаете... когда началось это... приступ... ваша тетя вдруг взяла меня за руку, крепко так. И говорит: "Господом Всемогущим заклинаю, отец Владимир! Не позволяйте увезти меня отсюда, коли я жива буду! Поклянитесь!"

— А вы что?

— А я... — батюшка вздыхает. — А не успел я ничего сказать ей — тут инсульт и случился. Но я все исполнил. Когда бригада медиков из города приехала, я им сказал... солгал, — тут отец Владимир осеняет себя крестным знамением, — что сын к ней едет, что не велел перевозить. Пришлось прямо-таки битву выдержать, знаете ли. Я... бумаги какие-то подписал, отказную от госпитализации, вроде бы.

София все так же рассеянно кивает, продолжая глядеть на мать неизвестного ей кифэйя по имени Мо.

— Я позволил себе телефоном Лидии Кирилловны воспользоваться. Позвонил сыну ее, Магомеду, брату вашему двоюродному. Несколько раз звонил. И все он трубку не берет. Я уже и не знал, что думать и как поступить правильнее.

— У Мо... у Магомеда, — она быстро исправилась, — у него... неприятности. Он... в больнице, — чтобы хоть как-то объяснить молчание Мо.

— Пресвятая Богородица! — восклицает священник. — И мать, и сын! Ох, не зря в народе говорят: "Пришла беда — отворяй ворота". Но на все воля Божья.

"А вот это вряд ли, — думает Софи. — Тут еще кое-кто руку приложил". Но вслух сказала иное:

— Спасибо вам, отец Владимир. За все, что вы сделали. Я... вы позволите мне побыть наедине с... тетушкой? — она не придумал ничего лучше, чем представиться племянницей этой абсолютно неизвестной ей женщины.

— Да, конечно, — батюшка тяжело поднимается на ноги. — Я в храме буду, молитву сотворю, за здравие. Может быть, и образуется... — помолчал, ожидая ответа от девушки. Но Софи не знала, что сказать. — Если нужен буду...

— Я зайду к вам после, обязательно.

После ухода священника София предпринимает новые попытки. Позвать, достучаться. Не получается. Словно не Хранитель перед ней. С другой стороны, если это инсульт — чего она хотела? И как сказать об этом Мо? И что делать? Оставить здесь? Или все-таки в больницу? Если бы речь шла о человеке, выбор был бы очевиден. Но что сделает с Хранителем в таком состоянии разрыв с Обителью?

В какой-то момент ресницы Лидии Кирилловны дрогнули, Софи почудился смутный оклик. Но — нет. Глаза так и не открылись, женщина ей так и не ответила.

Разговор с Магомедом получился тяжелым и недолгим.

— Мо, что мне для тебя сделать? Как лучше поступить с твоей мамой?

София может лишь отдаленно представить, каково сейчас этому мужчине. Но даже ментальное общение заставляет ее напряженно хмуриться — его аура сочится горем, болью.

— Ничего, София. Ты сделала все, что могла. Пусть она пока остается там. Попроси отца Владимира присмотреть за ней. Он хороший человек, ему можно верить.

— Точно?

— Точно. Наверное, будет лучше, если ты приедешь... к нам. Но это решать вам с Михаилом.

_______

— Отец Владимир, я говорила с Магомедом.

— Как он?

— Лучше, — ложь дается легко, но все равно неприятно. — Он, как сможет, сам свяжется с вами. Через день или два. Он просил вас присмотреть за Лидией Кирилловной. Пока...

— Конечно, — с готовностью откликается священник. — Буду с ней неотлучно. Если еще что-то могу сделать...

— Пока ничего. Спасибо вам. Главное — пусть она здесь остается.

— Я понимаю, — серьезно кивает батюшка. — Я все понимаю.

После. Мо, Михаил, Мика, Лина и Фарид.

— Что?! Мо! Не молчи, поговори с нами!

— Инсульт, — тихо, после паузы. — Инсульт... инсульт...

Резко поднимается на ноги, проходит до стены. Стоит так какое-то время, спиной ко всем. А потом, так же резко обернувшись:

— Черта лысого это инсульт! Это они! Это... вот эти твари! Я чувствую! Если бы я знал тогда... Я бы... — он выдыхает со свистом. — Я бы сейчас тех, кто сделал это... собственными руками... убил бы!

Все остальные молчат. А потом неожиданно раздается голос Фарида:

— Если тебе нужно кого-то убить — убивай меня. Это я виноват.

Никто не успел остановить метнувшегося вперед Альфаира. Никто, кроме Рокса, которые по скорости реакции уступали только Нафтам. Мо дернулся из рук Мики и с ужасом осознал, что не может освободиться от захвата этой не очень мощной на вид девушки

— Отпусти меня! — его трясет. Ему надо найти виноватого в том, что случилось с матерью, и он верит в услышанное, верит безоговорочно. И сейчас остро ненавидит этого парня, в котором с самого начала чувствовал какую-то неискренность или недоговоренность. И хочет сейчас только одного — добраться до его горла.

— Не трогай мальчишку, — голос Мики угрожающе тих.

— Я не мальчишка! — снова некстати подает голос Фарид.

— Пусти!!! — еще одна попытка освободиться из недружелюбных объятий Рокса. — Отпусти меня, я кому сказал!

Воздух между Мо и Микой начинает искрить, причем в буквальном смысле слова. Багровые всполохи гнева в ауре Альфаира прорываются в реальный мир, но Мика не ослабляет хват рук.

— Отпусти меня! Иначе сейчас применю силу!

— Попробуй, — недобро скалится Мика.

— Я не о той силе говорю! — обстановка все накаляется. Причем снова в буквальном смысле слова. Мо — самый сильный кифэй из них всех. И сейчас он явно с трудом себя контролирует.

— А ну прекратите, оба! — голос Михаила звучит неожиданно громко и грозно. — Мо, ты хоть не веди себя как мальчишка. Ну-ка, сели за стол, все! Давайте выслушаем Фарида! Мо, успокойся!

Несколько глубоких вздохов Магомеда.

— Хорошо, — обманчиво тихо и спокойно. — Руки убери! — это уже Мике, с все-таки прорвавшейся злостью.

Она после паузы разжимает пальцы. На руке Мо — багровый отпечаток.

— Никогда... — голос Мо звучит хрипло. — Никогда больше не смей прикасаться ко мне!

— Все за стол, живо!

Директорские интонации оказывают свое действие и на кифэйев тоже, и они рассаживаются за столом. Михаил и Мика садятся по обе стороны от Фарида, то ли охраняя, то ли — сторожа. Лина, из чувства справедливости и сострадания — напротив, плечом к плечу с Мо.

— А теперь — рассказывай, Фарид. Все! А потом мы решим, что с тобой делать.

До. Фарид.

Это стало его навязчивой идеей. Он как-то жил — работал, чинил технику, ругался с трактористами, ел, спал. Но думал все время только об этом. О том, что услышал. О том, что пережил. Ему казалось, что даже во сне он слышал этот звук, этот голос. Иногда ловил себя на том, что сидит, с какой-нибудь железкой в руках. А в мыслях — снова он. Голос. Он жил с ним. И это выматывало просто ужасно.

Идея родилась внезапно, хотя, наверное, вынашивал он ее долго. Но когда осознал — к реализации приступил мгновенно, не раздумывая, не анализируя, не пытаясь понять, почему он решил именно так.

Копил энергию, чтобы съездить летом к Тигру. Но теперь потратил часть ее, чтобы сляпать на скорую руку димфэя — на пару дней хватило бы и ладно. И, раскидав все срочные дела и переругавшись с бригадиром лесозаготовителей, умотал в город за всем необходимым. Объехал не один десяток магазинов, но все, что было ему нужно, нашел. И, вернувшись, принялся за дело. Днем впахивал в мастерской, а вечерами и ночами работал над тем, что считал по какому-то непонятному капризу необходимым сделать. Он старательно отмахивался от мыслей, зачем он это делает. Да и выматывающая усталость не давала возможности задуматься. Но руки знали точно, что нужно. Золотые руки, как ему неоднократно говорили. Голову бы к ним еще подключить. Но голова сейчас или гудела от роя мыслей, или вдруг неожиданно пустела.

На все ушло две недели. Две недели адской усталости, работы на износ и голоса в голове. К тому моменту, когда он закончил сборку, Фарида тошнило от всего — от запахов мазута и канифоли, от жара паяльника, от бесконечного металлического лязга, от стен мастерской и рожи бригадира. Но больше всего — от голоса. Фарид не знал, почему, но верил, что после того, как он сделает задуманное, он избавится от этого, на грани слышимого, бормотания в голове.

В последний раз проверил, все ли правильно. Черт его знает, котелок уже совсем не варит. Он всегда любил загадки, то, над чем можно поломать голову. Но сейчас — сейчас он чувствовал, что эта загадка ему не по зубам. Устал. Одна надежда на собственные, по утверждению других, золотые руки.

Еще раз перепроверил, включил в сеть. Вышел на улицу, взгляд на крышу, на антенну. Закурил, сосредотачиваясь на простых движениях — чиркнуть спичкой, втянуть горький горячий дым. Выдохнуть. Еще раз вдохнуть. Последний взгляд в ночную темноту вокруг. А потом он вернулся домой и выдал пятнадцать ватт на канал.

Страшно взвыла соседская собака. Под горло подкатило нестерпимо. Ощущение, что его выворачивает наизнанку всего целиком, буквально. А потом он истончается, кончается. Темнота, страшная бесконечность во тьме. Последняя мысль: руки подвели голову. А потом — все, голова отключается.

После. Мо, Михаил, Мика, Лина и Фарид.

— Какой же ты дурак... — как-то обреченно выдыхает Мо. — Я-то думал...

— И, правда, Фарид, с чего ты решил, что это ты виноват?.. — голос Михаила звучит удивленно и рассудительно одновременно. — Я не вижу связи, если честно. Какие-то эксперименты с радиооборудованием. Хотя, этот звук — да, непонятно...

— Вы не понимаете! — горячится Фарид. — Вспомните, как строится ментальное общение между кифэйями?

— Как, как... — Мо смотрит на парня со смесью жалости и недоумения. И чего он на него взъелся, спрашивается? Мальчишка... — Мысленно представляешь образ того, с кем хочешь поговорить, направляешь энергию...

— Это вы дураки! Представить, направить! Я вам о физических принципах связи говорю!

— Эээ... Что? Мы же кифэйи и...

Фарид демонстративно вздыхает.

— Кифэйи, не кифэйи! Законы физики работают вне зависимости от того, кто ты!

— Так, умничать прекращай!

— Угу. Ты не мудри, ты пальцем покажи, да?

— Вот сейчас я тебе точно вмажу! — грозит Мо.

— А я, пожалуй, поддержу, — это Мика.

— Миш, у тебя есть учебник по волновой оптике? Ты ж директор школы...

— Угу. И полный курс квантовой механики. На пальцах объясняй!

Импровизированная лекция о волновой оптике и радиоизлучении в исполнении Фарида была выслушана с напряжением.

— И вывод-то какой?

— Не знаю! — Фарид откровенно расстроен. — Но я как-то вмешался в процесс... общения кифэйев. Ну, мне так кажется.

— Ты этого хотел?

— Нет, я хотел избавиться от этого... от того, что услышал... Я не знаю, что я сделал!

— Практика, как я погляжу, у тебя намного опережает теорию, — хмыкает Мика. — А вот я думаю, что эти красавчики, которых мы видели в лесу, точно как-то к этой всей ереси причастны. Не все тебе одному слава, Фарид. Ты как-то повилял, но...

У всех мысли упираются в это самое "но...". Фактов много, но собрать их в нечто целое, объясняющее все, никак не выходит.

— Миш, у тебя, правда, есть учебник по квантовой механике?

— Я пошутил, вообще-то. Ой, слушай! Феймановские лекции по физике есть, полное собрание. По-моему, даже дома, не в школе. И Лившиц с Ландау есть, по-моему.

— Тащи!

На этом они Фарида потеряли — стребовав, помимо учебников, еще и листов бумаги и авторучку, он зарылся в это богатство с головой, только темноволосая кудрявая макушка торчала. Остальные переглянулись.

— Миш, а нам можно выйти на улицу? — Мика на удивление невозмутима, словно и не было только что чуть ли не драки между ней и Мо. — Что-то на воздух хочется...

— Да почему нет? Вы ж у меня не в плену. В гостях... — усмехается, — как бы...

— А люди не удивятся? Что скажешь, если они спросят? Откуда мы взялись?

— А люди уже удивились и спросили.

— И?

— Я сказал, что вы трое: ты, Лина и Мо — мои однокашники, приехали повидаться. Ну, или опыт перенять, что ли...

— Опыт?!

— Между прочим, я позапрошлогодний лауреат конкурса "Учитель года"!

— Молодец, — тон Мо абсолютно серьезен. — А этот, — кивок в сторону бормочущего что-то над книгами Фарида, — кто? Племянник из Житомира? Знаменитый Лариосик?

— Я никакой не Лариосик! Я Фарид! — все так же, не отрываясь от книг и листа бумаги.

— Тише, тише, малыш, — Мика с улыбкой гладит по темноволосой лохматой макушке. — Не отвлекайся, делай уроки. Дядя Миша потом проверит.

— Я не малыш! — огрызается Фарид. Но прикосновение женской руки благосклонно и не без удовольствия принимает.

— Ну, ты прав, — отвечает на вопрос Мо Михаил, с улыбкой глядя на Фарида и Мику. — Фарид представился родственником. Уж не помню — племянником или еще кем...

— Сам представился? А почему это ты не помнишь?

— Да я тогда вообще едва на ногах стоял.

— Ах да, точно.

— Ладно, — отмахивается Михаил. — Пройдемте, действительно, прогуляемся. Реку вам покажу. Маленький пусть уроки делает.

— Я не маленький!

— Глядите-ка, он нас слышит...

______________

Они стоят на берегу реки. Стоят довольно долго молча, всматриваясь в белую ленту, которая скоро должна вскипеть осколками льда.

— Лина, ты воду чувствуешь?

— Да.

— И как?..

— Не знаю, Миш. Не спрашивай. Что-то изменилось. Я не могу понять — что именно. Что-то... что-то неуловимое. Будто ушло что-то — отовсюду. Или пришло, — она зябко передергивает плечами. — А вы — вы разве не чувствуете?

— Я — нет, — хмурится Магомед. — Единственное, что чувствую — что я тут, черт знает где, без денег, без банковской карты, без телефона. Мать там... — он шумно выдохнул. — Что с сестрой и отцом — вообще не понятно. А так... Да как обычно, вроде бы.

— Ты Альфаир, ты сейчас среди людей. Тебе проще.

— Мика, а ты? — Мо обращается к Доминике. Чувство неловкости заставляет его попытаться вернуть все как было до того, как они сцепились из-за Фарида. А ведь и было бы из-за чего. А теперь — неловко, что сорвался. И неприятно, что слава о физической силе Роксов оказалась непреувеличенной. Это ужасно неприятно — сознавать, что женщина может согнуть тебя в бараний рог. Ну, или попытаться, всерьез попытаться.

— Не знаю, Мо, — она тоже, похоже, полна желания забыть об этом эпизоде. — Не могу пока понять, что не так.

Квартет кифэйев снова оборачивается к реке.

— А вы никогда не думали — откуда это постоянное одиночество? Почему нас не знакомят друг с другом? Почему — всегда один? Вам... вам это не мешало? — голос Михаила звучит вроде бы ровно, но они все чувствуют, сколько за этими словами.

— Было время, — Мо тоже говорит негромко, — когда меня это убивало. В детстве.

— А нас это стало убивать, наоборот, после инициации. Когда пришлось расстаться.

И Мо, и Михаил смотрят с удивлением на обнявшихся девушек.

— Это как?

Лина продолжает все так же задумчиво разглядывать реку, и отвечать приходится Мике.

— У нас было... хорошее детство. У нас мать — Томал.

— Ты же говорила — отец?!

— И мать, и отец. Они оба — Томалы. Линке было хорошо, ведь мы росли возле воды. А мамина Обитель — горная река, такая... холодная, быстрая. Гордая. На местном языке — Белая Вода. Течет по ущелью, между хребтами, — голос Мики звучит слегка так... заворожено, словно видит она перед собой не скованную льдом зимнюю реку, а отвесное ущелье, по которому, вскипая пеной, несется холодная и гордая Белая Вода. — Мне там тоже хорошо было — горы же вокруг.

— Ну да, вам люди не нужны.

— Нет, — пожимает плечами Мика. — И вообще — у меня была Линка. А у нее — я. Но вот потом...

— Что — потом?

— Неважно, — прерывает рассказ сестры Лина. — Миш, а что сказала Соня? Ты же с ней потом говорил?

— Да. Она едет к нам. Точнее, летит. Не знаю, сколько у нее это времени займет. Думаю, завтра может быть уже в Благовещенске.

— А она... ей это по карману?

— Вполне. Она у нас девушка обеспеченная. Управляющая пабом. Владелец в ней души не чает и денег не жалеет.

Кифэйи понимающе переглядываются. Это больная тема всех без исключения Хранителей. Мистика мистикой, сверхспособности — сверхспособностями, но на жизнь извольте, господа кифэйи, зарабатывать себе сами. А возможности у тебя, если ты живешь в глуши, весьма ограничены. Да и про Альфаиров больших городов ходили разные слухи. Говорят, что Альфаир Новосибирска — дворник, самый обыкновенный. Впрочем, про Альфаира Москвы ходили слухи прямо противоположные, так что и верилось-то с трудом, неужели вот ОН — Альфаир? Впрочем, на то они и слухи. В жизни кифэйев их было с избытком, причем самых причудливых. Взять хотя бы то, что рассказывали про старших Лейфов — в это же просто невозможно поверить! А с другой стороны... Но они, все четверо, самые рядовые кифэйи, за исключением Мо все самого нижнего, первого уровня. Рабочие лошадки дела кифэйского, если можно так сказать. На пропитание бы себе заработать — и ладно. На то, чтобы выехать куда-то, повидать родных, приходилось копить — не только энергию для создания димфэйя, но и банально деньги. Поэтому то, что София смогла так быстро, без труда сняться с места — это было... хорошо. Хоть кто-то в их банде обеспеченный.

— У меня есть деньги, — озвучивает их мысли Мо. — На банковской карте есть заначка. Но это все... там, далеко. Черт, да как же это все случилось?! Что я тут, а все остальное — карта, телефон... Телефон! Черт!

Они молчат какое-то время, глядя друг на друга.

— Да, телефон... — вид у Миши потрясенный. — Ведь можно позвонить! В школе есть телефон, там же у меня номера есть, в записной книжке — и матери, и отца.

— Черт! Черт! Черт!!! — Мо ударяет кулаком одной руки в ладонь другой.

— Что?

— Ты думаешь, я помню хоть один номер на память?! Все записано в телефоне! Проклятье!

— Мика, Лина, а вы?

— А мы кифэйи, не испорченные цивилизацией, — за обеих отвечает Мика. — И сами без телефонов живем, и родители у нас — тоже. Они же Томалы, живут в глуши. Там связи нет.

— Ясно. Ну, я тогда в школу сейчас схожу, позвоню. Вот же... выпало совсем из головы! Про телефон.

— Давай. Надеюсь на хорошие новости. Нам нужен план, — рассудительно говорит Лина. — Думаю, нам надо в первую очередь добраться до своих родных. Найти их. Это трудно, я понимаю. Надо составить список, чтобы определиться: кто и где. Надо прикинуть, какими мы располагаем ресурсами. Просто... мы все равно пока не можем ни до чего додуматься. А неизвестность... когда я не знаю, что с мамой... с отцом... Не знаю, как вас — а меня это сводит с ума.

— Нас это тоже сводит с ума, — невесело отвечает Мо. — Только вот неизвестность дает хоть какую-то надежду. А когда ты знаешь...

— Пойдемте домой, — резко говорит Мика. — Холодно.

— Пойдемте, — соглашается Мо. — А то ты, наверное, проголодалась.

— Знаешь, что?! Я, между прочим, могу это контролировать! Я в лесу почти двое суток терпела! Без еды! И... — Мика буквально захлебывается возмущением.

— Эй, ты чего кипятишься? Я абсолютно серьезно. Переживаю же за тебя.

— А вот не надо за меня переживать!

— Вот скажи мне, брат Альфаир, — Мо обращается к Михаилу, озадаченно глядя в спину удаляющихся сестер. Хрупкое перемирие распалось, непонятно от чего. — Что я делаю не так?

— Не знаю, — меланхолично пожимает плечами Михаил. — Я лично первый раз Рокса вижу. Может быть, это их нормальное состояние. Может быть, не в тебе дело. А просто у них так принято...

— Как у самок богомолов?

Михаил усмехается.

— Знаешь, для оператора портового крана ты довольно начитан.

— Не надо недооценивать пролетариат, товарищ интеллигент! И потом, я как-никак Альфаир второго уровня.

— Я помню. Не буду недооценивать. Ладно, я в школу пойду.

— Я с тобой, хорошо? А то опять попаду под горячую... хм... руку.

__________

— Ну что, Миш?

— Не берут трубку. Ни мать, ни отец, — отвечает лаконично, но видно, что расстроен. — Потом еще попозже позвоню. Но что-то у меня... — осекается и резко меняет тему: — Как уроки, маленький?

Фарид строптиво сверкнул на них темными, особенно темными на фоне ярких белков, глазами.

— Мне надо туда.

— Куда — туда? В туалет? По большому, по маленькому?

— В лес! — огрызается. — Туда, где все это случилось.

— Зачем? — Михаил садится за стол, отодвигает в сторону разбросанные книги, исписанные цифрами и формулами листы бумаги.

— Я не понимаю! — Фарид вцепляется в свою и без того лохматую шевелюру совершенно театральным по исполнению, но, тем не менее, абсолютно искренним жестом. — Что-то ускользает! Вот что-то очевидное! Ответ где-то рядом, на поверхности. А я его не вижу!

— Трудно его увидеть на поверхности, — Мо разглядывает стол, погребенный под бумагами.

— Пойдемте, а? — смотрит на них умоляющим взглядом. — Я уверен, что там, на месте, я все пойму!

— Давайте дождемся Софию. И потом, — Михаил морщится, — я вот пока не готов туда соваться. Там что-то... будто выпивает меня. А вы не чувствуете?

Вразнобой:

— Да!

— Нет.

— Да там вообще хрень какая-то!

Последняя реплика, ясное дело, принадлежит Мике.

В конце концов, они убедили Фарида подождать. В отместку тот озвучил список измерительных приборов, от которых он бы не отказался. Михаил глянул на список, хмыкнул:

— А счетчик Гейгера-то тебе зачем?

— Надо.

— Все равно нет.

— Ну, а вдруг...

— Барометр? — изгибая бровь.

— Надо!

— Рефлектометр тоже надо? — бровь выгибается еще сильнее.

— Да!

— Хорошо, — Михаил невозмутимо складывает список, засовывает себе в карман. — Я поспрашиваю. Но, боюсь, в итоге тебе все равно придется обойтись линейкой. Ну и еще, — упреждая готового возразить Фарида, — циркулем. И термометром.

___________

А потом они все-таки сели за список, подвинув Фарида с учебниками к краю стола.

— Миш, давай ты сначала, — Лина держит в руках ручку и лист бумаги, отвоеванный у Фарида. — А я буду записывать.

— Так, — он трет лоб. — Отец. Альфаир первого уровня. В Грузии. Есть у кого-то там родственники?

Остальные качают головой отрицательно.

— Мать и самая младшая сестра, она еще маленькая, с мамой живет. Мать — Альфаир первого уровня, поселок рядом с Якутском.

— Как у тебя родителей-то разбросало...

— А у вас не так?

— Так, — вздыхает Мо за всех.

— Ну, и Соня. Про нее вы знаете.

— Знаем, знаем, — бормочет Мо. — Так, я, да? Мать... — вздыхает. — Ну, вы в курсе... Сестра. Альфаир, как я. Тоже второй уровень. Татарстан.

— Ого! — Михаил удивлен. — Целых два Альфаира второго уровня в одной семье. Круто.

— Да что особенного-то, — Мо пожимает плечами. — Так, дальше. Отец — Нафт. На Чукотке. Берег Восточно-Сибирского моря.

— Нафт?! — все четверо, хором, даже Фарид от бумаг оторвался.

— Ну да. А что такого?

— Говорят, Нафтов меньше всего, — отвечает Миша за всех. — Самый редкий вид кифэйев.

— Я слышал такое же про Таригов, что их совсем немного.

— А есть еще эти... Каркуты. И Глямы. И Нымсы

— А, по-моему, это уже сказки. Их не существует! — голос Мики звучит резко.

— Одно мы знаем совершенно точно, — примирительно говорит Лина. — Что существуют Альфаиры, Роксы, Водзары. А еще Томалы, Тариги и Нафты. Вот это мы знаем абсолютно точно.

— Да, — соглашается Михаил. — Этих мы знаем лично. Но все же... Нафты... Про них говорят такое... Мо, а правда, что у них какое-то особое зрение? Очень... хорошее. Говорят, что Нафт может...

— Со ста метров белке в глаз попасть? Поверь мне, для моего отца это сущий пустяк.

До. Али.

Глаза смотрят на море. Глаза — светло-серые, почти добела, еще чуть-чуть светлее — и будут не глаза, а страшные бельма уже. Но нет, все же глаза, очень светлые, особенно светлые на фоне смуглой кожи, черных ресниц.

Море же сейчас именно белое, совсем, совершенно. Все покрыто льдом, снегом, торосами. Через два месяца откроется летняя навигация по Северному морскому пути, пойдут ледоколы. Отсюда, с берега, не слышно, с каким страшным треском ломается многометровая толща льда под неумолимым напором бронированного носа. Зато Али будет прекрасно видно, как за ледоколом остается темная вода. Темно-темно серая, почти черная. Лютая, холодная. И по этой воде, как гусята за гусыней, пойдут обычные суда.

Но это будет еще не скоро. Сейчас здесь привычно. Обыкновенно, по местным меркам. Бело, безбрежно и однообразно. Глазу мало за что можно зацепиться. Хотя его зрение способно на многое. Мужчина поправляет меховой капюшон, прищуривается сильнее. Малыш Тун думает, что он хорошо спрятался. Но Али видит Туна, спрятавшегося за ледяной глыбой и подкарауливающего добычу, скорее всего, нерпу. Тун — здоровенный самец белого медведя. До него с десяток километров, и никто не поверит, что человек может увидеть на таком расстоянии белого медведя на фоне белого снега. Ну, так Али — не человек. Он может.

Али слегка хмурится, что, на самом деле, означает у него усмешку. Он вспоминает, как маленький Магомед все выспрашивал у отца — может ли тот увидеть Северный полюс. И был крайне разочарован, выслушивая каждый раз честный отрицательный ответ. А потом лицо Али словно каменеет под ударами почти ураганного ветра. Магомед. До сих пор что-то отзывается болью в груди на имя сына. Страшное чувство вины. Тоска. И тщательно подавляемая обида — на кого вот только?

В кошмарном сне такое не мог представить — остаться с годовалым мальчишкой на руках вот тут, в таких условиях. В вечном холоде, в десятимесячной зиме, где все твои силы только на том сосредоточены, чтобы выжить. Один, на многие десятки километров один. Впрочем, его это не пугало, он даже находил в этом что-то... Что-то, что в состоянии понять только такой же, как он. То есть, как минимум кифэй, а еще лучше, Нафт или, например, Рокс. Тот, кто обитает в тех местах, где нет людей и в помине. Кто привык к существованию в полном автономе. Кто подготовлен к этому, кого это не тяготит. Он — как раз такой. Ему нравилась, да-да, нравилась эта жизнь на краю земли. До тех пор, пока в его жизни не появилась Лидия.

Он тогда не понимал... Просто не понимал, во что ввязывается. Эта мысль внушалась с детства: создать пару, родить детей — долг каждого кифэйя. Долг — так долг, он не против. И как только его вызвали, он выбрал, почти не думая. Белокожую, светловолосую, красивую. Когда ему сказали, что она подтвердила его выбор, он даже не удивился. Это же долг. Он понимает. И она должна это понимать. А потом...

Он понял, что любит ее, слишком поздно. Уже когда был снова один, когда вернулся после их медового месяца. Тоска накатила неожиданно, неконтролируемо, слепо. Видел ее лицо везде — в языках огня, в темной воде полыньи, в снегу. От разговоров с ней делалось только хуже, выть хотелось, вместе с песцами, у которых как раз сейчас гон. А у него самого...

Он увидел ее спустя почти два года. Когда приехал забирать сына. И радости от этой встречи не было. Лидия плакала так, что сердце рвалось. Он бы не забирал у нее ребенка. Если бы только мог. Но выбора у него не было.

Первые годы с маленьким сыном на руках до сих пор страшно вспоминать. Не был он готов к этому тогда. Да к этому вообще невозможно приготовиться. Чем кормить? Чем лечить? И что с ним вообще делать?!

У Магомеда жар. Ему три, и он упал в воду, когда они рыбачили с лодки. Чудом его успел ухватить за капюшон, но наглотаться холодной воды пацан успел. Да пока до берега догребли. А теперь у него жар. Что делать - Али не знает. У Лидии спрашивать боится, не хочет пугать. Двое суток обтирал водой, спать боялся, казалось, что вот заснет он — а сын умрет.

Лидия об этом так и не узнала. А сам он был уверен, что тогда Магомед остался жив чудом. Или все же иммунитет, усиленный иммунитет кифэйев выручил. Когда сыну было пять, он все-таки смог... Получилось выбраться, они побывали в гостях у Лидии. Душу ему вырвала та поездка. Всем. И тем, что любит ее до сих пор так же, как прежде. Или нет — сильнее. И тем, что с ужасом ждал, как они будут расставаться, больше всего за нее переживал. И не напрасно. Но больше всего — страх. И, одновременно, парадоксально — надежда.

Надежда не оправдалась. Лидия не забеременела. Вспоминая, как увозил от матери ревущего сына, думал о том уже, что это благо. А спустя еще три года, когда Лидия приезжала к ним, он молился только об одном — чтобы в этот раз была дочь. Его молитвы были услышаны. Хотя это оказалось ни черта не проще!

Али растерянно моргает — что это он вдруг вспомнил? Толку об этом думать. Только старые раны бередить. Прищуривается сильнее. Тун уже с добычей, лед рядом с ним расцветился кровью нерпы. Да и самому Али надо пойти, поесть что-нибудь. И в тот же самый момент чувствует, что его зовет кто-то. Спустя секунду сознает — Магомед. Сердце пропускает удар. Вот не зря он вспоминал его сегодня. У мальчика что-то случилось!

________________

Сначала человек на берегу упал. Лежал так он полчаса или что-то около этого. Затем он встал и пошел в сторону моря. Шел долго, иногда спотыкался, перебирался через большие торосы, но шел, упорно шел к какой-то неведомой цели. Остановился резко. В метре от него с треском скорлупы гигантского ореха взломался лед, будто на него надавило что-то изнутри, оттуда, из воды. Человек же даже не шелохнулся. И как только унялись плещущиеся в полынье волны, опустился, а потом и вовсе лег на край льда, лицом близко к воде. Откуда, из-под воды, на него смотрели огромные зеленые глаза.

Скупая океанская огромная слеза умоет наши лица просветленные...

До. Алия.

Детский пальчик с нажимом упирается в белый прямоугольник.

— Нет, нет, Настя, не стучим! Палец должен подпрыгнуть от клавиши. Вот как ты. Умеешь прыгать?

— Да, — кивает девочка.

— Покажи.

Ученица, довольная возникшей нежданно-негаданно паузой в уроке, встает с места и с увлечением принимается прыгать на месте.

— Ну вот, а теперь представь, что палец — это ты, а клавши — пол. И покажи, как ты прыгаешь.

Урок продолжается. Этюд звучит все более уверенно.

А за окном по стыкам рельс проходящей совсем недалеко от школы железной дороги отбивают стаккато вагоны. Тук-тук, тук-тук, тук-тук... Поездам положено звучать в таком темпе, они не могут по-другому. И они исполняют эти свои дорожные этюды день и ночь. Ритмично. Безупречно. Город так и живет, засыпает и просыпается под стаккато вагонных колес, под фортиссимо тяжелых составов, прокатывающих через станцию.

А потом вдруг вступает гром. Его раскатистое крещендо заставляет вздрогнуть и учительницу, и ученицу, и урок прекращается сам собой. В классной комнате резко становится темно, взлетает от окна белое крыло тюля. Порывом ветра стукает оконная рама.

— Алия Алиевна, можно, я домой пойду? У меня голова разболелась...

— Куда ты пойдешь, Настенька? Сейчас дождь пойдет.

— Я быстро добегу, я же рядом живу! Ну, пожалуйста-а-а...

— Хорошо, иди. Быстренько давай, пока не полило.

А потом Алия стоит у окна, наблюдая, как под крупными тяжелыми каплями проседает снег во дворе школы. Гроза разыгралась не на шутку. Да и виданое ли это дело: гроза в конце марта?! Грозы — гостьи майские, ну, в крайнем случае, апрельские. Но чтобы зимой? Что-то странное творится с погодой.

Гром рокочет всей сильнее, небосвод расчерчивает ослепительно-белый изломанный автограф молнии. И Алие представляется вдруг, что гроза — это не просто гроза, природное явление. А где-то там, наверху, существуют огромные существа, состоящие из воздуха, влаги и разрядов электричества. И сейчас они... сражаются. И люди, тут, внизу, на земле, видят отголоски этих сражений. Или, может быть, эти существа не сражаются, а, например, предаются любви? Своей, непонятной стороннему разуму, нечеловеческой любви. И раскаты грома, вспышки молний — это отзвуки этого акта, единственное, что доступно видеть и слышать здесь, на поверхности земли. Вспоминаются верования в различных религиях: Зевс-Громовержец, пророк Илия, Перун. Наверное, древние люди перед лицом грозы чувствовали то же самое, что и Алия сейчас — присутствие чего-то сильного, могучего, нечеловеческого высоко в небе, над собой, над всеми ними, над землей. Но то, что простительно людям, жившим сотни, тысячи лет назад, ей, кифэйю, совсем не приличествует. И, тем не менее...

Гроза кончается так же внезапно, как начинается. И вот уже в воздухе тихо и влажно, пахнет, как и положено поле грозы — озоном. В кабинет заглядывает Вячеслав Алексеевич, скрипач. Недолгий разговор, немного о том, о сем. Успехи и неудачи учеников, погода, подготовка к выпускным экзаменам. Ну, а потом можно идти домой, только осторожно — на улице наверняка очень скользко. Алия идет, не торопясь, дорогой здоровается со многими — городок небольшой, всего-то двадцать тысяч жителей по последней переписи. Школа музыкальная в городе одна, и Алия Алиевна Машкова, преподаватель по классу фортепиано, знакома с каждым десятым, наверное. Улицы полны людей, все возвращаются с работы, Алия тоже. По пути успевает зайти в магазин, там еще переговорить с мамами двух своих учениц. Дома — ужин на скорую руку, телевизор, книга на ночь. Обычный день, ничем не отличающийся от многих прочих разве что погода сегодня удивила грозой. Засыпает она безмятежно. Но на следующее утро не просыпается.

Всем, кто ложится спать, спокойного сна...

После. Мо, Мика. Лина, Михаил, Фарид и София.

София сообщила, когда прилетает, Михаил собрался ее встречать. Раздумывал, творить ли димфэйя или сойдет и так — уезжает же он ненадолго. Магомед убедил его:

— Не надо.

— Думаешь? Я вот не уверен.

— Давай, я попробую... вместо тебя... и вместо димфэя.

— А так можно?!

— Вот и проверим, — белозубо усмехнулся Мо.

Михаил засомневался, но решил поверить и проверить. Уже на полдороге к Благовещенску понял: покойно на душе так, словно за спиной остался его энергетический двойник. Значит, так можно, и Мо справляется. А с другой стороны, в свете того, что происходило в последние пару дней... Так ли уж это важно? Эх, если бы они знали: зачем все это? К чему эти ритуалы, правила, неукоснительного соблюдения которых от них требовали с самой юности. Делай так, только так, обязательно так. Не объясняя, зачем и почему. А теперь... Имеет ли это все смысл теперь? И имело ли оно смысл раньше?!

Вернулись они с сестрой только уже глубокой ночью, скорее, даже ближе к утру, привез их как раз Селезнев-старший на своем "газике". Денис в городе, и пока все в том же состоянии. Но родные продолжают надеяться на благополучный исход. Да они всем селом надеются!

Михаил никак не ожидал, что его с таким нетерпением ждали. Лина бросилась к нему, как к родному.

— Миша, наконец-то! Они свели меня с ума! Фарид разговаривает сам с собой, эти двое постоянно грызутся!

— Ничего подобного! — все трое хором.

У Михаила такое ощущение, что он и дома как на работе.

— А вот... прошу любить и жаловать — моя сестра, София. Она Тариг.

София спокойно и непринужденно знакомится со всеми, но свежеобразованное сообщество кифэйев понимает, какова истинная цена этого спокойствия. Они могут вполне себе представить, каковы они были оба — и София, и Михаил, при встрече в аэропорту. Но это только их, и останется между ними. А теперь они все вновь садятся за стол. Никто и не думает ложиться спать, им есть что обсудить. София еще раз подробно рассказывает то, что увидела дома у Лидии Кирилловны. Мо лицом мрачен, как темнота за окном, лишь под скулой с оттяжкой бьется подкожно нервное напряжение. А потом каждый еще раз рассказывает свою историю, подробно, в надежде — а вдруг упущены какие-то детали? А вдруг вот сейчас они поймут, что все-таки случилось? С ними, с их родными?

Ясности не добавляется, наоборот, рассказ Софии вносит еще больший сумбур в и без того невозможно запутанный клубок их историй. Сама же София более всего заинтересовалась тем, что рассказал Фарид. Даже нос сунула в его бумажки, после чего он начал ей что-то горячечно доказывать, обретя, наконец-то, благодарного слушателя.

— Смотрите-ка, мелкий девушку соблазняет...

— А можно полюбопытствовать, — Софи поднимает голову от бумаг, — почему Фарид — мелкий? Насколько я могу судить, я тут самая младшая.

— Ну, тебя язык не поворачивается назвать мелкой...

— Это ты на мою фигуру намекаешь?

— Нет! — Мо демонстративно хватается за лоб. — Я вообще ни на что не намекаю! Что ж такое-то! Все меня не так понимают! Я к тому, что ты девушка серьезная. И потом, тут есть твой старший брат...

— Ничего-ничего, вот я найду Тигра, — мстительно встревает в разговор Фарид. — Он вам покажет!

— А кто у нас Тигр?

— Брат старший. Он больше каждого из вас!

— То Тагир, то Тигр. Путаешься в показаниях, Фарид, — хмыкает Мо. — Ну ладно, считай, что мы испугались.

— Я понял! — непоследовательно восклицает вдруг Фарид. — Я понял, почему у меня голова не работает! Мне покурить надо! — Хлопает себя по карманам. — Черт! Папиросы дома остались. И денег нет... Дядь Миш, дайте денег на папиросы.

От такой наглости онемели все, лишь Софи звонко хихикнула.

— Что, сделал он вас?

— Так, прекращаем его маленьким называть, — ворчит Михаил, лезет в карман за кошельком. — А то мне не нравится быть дядей Мишей, выдающим мальцу деньги на курево.

— Пойдем, Фарид, — София берет парня за руку. — У меня есть деньги, купим тебе папирос. Заодно и порасспрошу тебя кое о чем, чтобы взрослые дяди и тети под ногами не мешались.

— По-моему, на корабле бунт, — усмехается Мо после того, как хлопает входная дверь.

— Капитан "Титаника" недоволен? — не удерживается от шпильки Мика.

— Да пусть бунтуют, — в зародыше прекращает Михаил очередную перепалку между Мо и Микой. — Лишь бы толк был.

Когда после часового отсутствия ребята вернулись, они все вместе снова расселись за знакомый уже до последней царапины стол. Говорить начинает София, и, несмотря на то, что она самая младшая и позже всех присоединилась к их компании, вскоре становится ясно, что именно ее выводы стоит послушать. Софи умудрилась увидеть то, что ускользало от их взгляда, собрать воедино все известные факты и прийти к определенным выводам. В общем, сделала то, в чем они так нуждались, что у них никак не получалось из-за всей этой круговерти вокруг, когда происходит все и сразу, и не знаешь, за что браться и какой конец мыслей и событий ухватить. А у Софии получилось.

— Думаю, очевидно несколько фактов. В наш мир кто-то проник. Если угодно, можно называть их пришельцы. Пришлые. Чужие. Их видели Мо, Мика и Лина. Их слышал Фарид. Их чувствовал Миша.

— Да я не так чтобы сильно почувствовал. Погано там, конечно, но не так, как...Вот люди там с ног падали.

— И тем не менее. Итак, факт их появления в нашем мире сомнению не подлежит?

С ней дружно соглашаются — что ни в коей мере не подлежит. Когда собственными глазами видели, собственными ушами слышали, собственным сердцем чувствовали.

— Закономерный вопрос, — продолжает Софи, — откуда они?

— С Альфа Центавра? — предполагает Мо.

— Почему?

— А почему нет? Название красивое.

— Так, — вздыхает Софи. — Рабочие версии есть? Нет? Тогда мы с Фаридом расскажем о своем... предположении. Фарид?

— Ну, вот если допустить, что магнитное поле имеет свойства не диполя, а анаполя, — с энтузиазмом начинает Фарид. — А гравитация, скажем, наоборот. Или взять другие силы. Хотя бы одну характеристику поменять — это ж совсем другой мир получится! А мы про них ни сном, ни духом! И даже засечь не можем, потому что у них магнитное поле в виде тора, а у нас...

— Софочка, солнышко... — тон Мо вкрадчив. — Ты что купила нашему гению? Что он там курил?!

— Вы не понимаете! — снова горячится Фарид.

— Да где уж нам понять — мы-то не курили!

— Фарид говорит о том, что они прибыли не с другой планеты или из другой Галактики. Они из параллельной Вселенной, — предельно ровно произносит Софи.

Сначала они все молчат, осмысливая услышанное.

— Параллельная вселенная. Так-так. Это, что, измерение "Икс" получается? — первым подает голос Мо.

— Какое еще измерение "Икс"?

— Ну, измерение "Икс", черепашки-ниндзя... Донателло, Микеланджело... Что, никто, кроме меня, не в курсе?!

— Боюсь, Магомед, что никто тут, кроме тебя, не смотрит мультики про черепашек-ниндзя, — сдержанно отвечает Михаил.

— Ну да, тут все взрослые серьезные люди, которые не смотрят мультики и на ночь глядя читают учебники по этой вашей квантовой фигне. И все понимают, о чем говорит Фарид, один я такой дурак.

— Нет, — неожиданно поддерживает его Мика. — Я тоже не понимаю.

— А я, кажется, понимаю, — задумчиво кивает Михаил. — Это как бинарная логика. Ноль или единица. Измени ноль на единицу в одной из базовых сил Вселенной — и получим другую Вселенную. Например, гравитацию, да. Или, скажем, время...

— Да, время! — горячо соглашается Фарид. — Другое количество измерений в системе "пространство-время"...

— Я же говорю — измерение "Икс"!

На Мо дружно шикают.

— Представьте себе, — теперь Фарида слушают очень внимательно. — Мир, где время нелинейно. Где у него не одна размерность: линия из прошлого в будущее с двигающейся точкой — настоящим, а, например, две. Две размерности. Линия на листе бумаги превращается в сам лист. Я даже представить такого не могу... Бесконечное множество вероятностей... Того, что может случиться. Или того, что уже случилось. Нет! — Отчаянно мотает головой. — Не могу представить! Или, например, четырехмерное пространство. Тоже не могу представить. — Смотрит на всех растерянно и будто даже виновато.

— Значит, они из мира, который принципиально отличается от нашего? — уточняет до этого молчавшая Лина.

— Да, из параллельно существующей Вселенной.

— Но ведь... — Лина хмурит лоб, — параллельные прямые не пересекаются, если я правильно помню геометрию. КАК они оказались здесь?!

— Значит, они научились как-то обманывать геометрию, — отвечает Михаил. — Или придумали другую геометрию. В этом ничего невозможного нет, это еще Лобачевский доказал.

— И они пришли, чтобы поделиться этим великим знанием с нами? Поделиться, так сказать, своими достижениями?

— Ты их видел, Магомед, — Михаил смотрит ему прямо в глаза. — Ты думаешь, они пришли за этим?

— Нет, — отвечает вдруг вместо Мо Фарид. — Они пришли... они... — Фарид вздрагивает. — Они пришли как захватчики.

— Капец, ребята! — вздыхает Мо. — Мне кажется, у нас групповая паранойя.

— Ты сам-то в паранойю веришь?

— Нет, о грозная повелительница гор, не верю. Увы. Самое пакостное, — хмурится Мо, — что это очень похоже на правду. Я не до конца понял то, о чем говорили Миша и Фарид, но ясно одно — какие-то сволочи явились в наш мир. Это единственное объяснение. И, вы же понимаете... Они уже успели сотворить какую-то дрянь. И продолжают творить, наверное!

— Да, — негромко подтверждает София. — Они уже что-то сделали. У нас есть одна безумная теория... И для ее подтверждения нам нужно в то место, где они соединили нашу и свою реальность. Место вторжения. Не знаю... возможно, оно не единственное... — все вздрогнули, — но ближайшее к нам.

— Какого черта мы ждем тогда? Пошли, пока светло.

Рюкзак со всем оборудованием и инструментами, которые удалось найти, закинула себе на плечи Мика, никто даже спорить не стал, лишь Мо буркнул, что некоторых хлебом не корми, дай продемонстрировать свое физическое превосходство. К нужному месту ведут следы — весна дает знать о своем приближении, снегопадов уже ожидать не стоит, наоборот, снег оседает.

Им пришлось побродить немного по тайге расходящимися кругами от того места, где Миша встретил Фарида, а еще раньше там же падали с ног люди. В итоге совсем недалеко обнаружился истинный эпицентр, до которого не дошел ни один из них во время своих странствий по лесу. Небольшой распадок, примятые, будто гигантской ладонью кусты, поваленные деревья, черная земля без снега.

— Здесь, — безапелляционно заявляет Фарид.

Никто с ним не спорит.

— Миш, ты как?

— Нормально, — Михаил хмурится, словно прислушиваясь к себе. — У меня в прошлый раз было чувство, что будто тянет из меня силы что-то. Не сильно, но чувствовалось. Поначалу вообще не заметил, людей оттаскивал. А потом вот... А сейчас — ничего. Вроде бы.

— И я ничего не чувствую.

Фарид прошелся по черной, будто даже обожженной земле, в дальний конец оврага, вернулся. Взобрался по примятому кустарнику по крутой стенке распадка, спустился, прошелся еще туда-сюда. Похож он при этом был на собаку, которая потеряла и ищет след.

— Фарид, тебе инструменты доставать? — окликнула его Мика, стягивая с плеч рюкзак.

Он повернулся к ним, широко раскинул руки, прикрыл, словно в изнеможении, глаза. А потом молча, без всяких звуков и прочих спецэффектов, исчез. Будто и не было его тут вовсе. А звуки, жесты и эмоции обеспечили все остальные, оставшиеся на месте.

После. Мо, Мика, Лина, Михаил и Софья.

— Рассказывай!!! — после того как схлынул первый шок и утихли возгласы, вскрики и восклицания — в общем, то, чем сопровождалось исчезновение Фарида, все дружно окружают Софию. — Куда он делся?! Что за безумная идея у вас была?!

— Хорошо, хорошо, — София пытается казаться спокойной, но с круглых щек схлынул румянец, видно, что она потрясена, как и все. — Я расскажу, что нам с Фаридом показалось...

— Показалось?! — Мо, как всегда, эмоциональнее всех. — А то, что Фарид исчез — это нам тоже показалось?!

— Нет, — качает головой Софи. — Не показалось. Он действительно сейчас... не здесь. Где-то в другом месте. Знать бы еще, в каком.

— Как он там оказался?!? — по-прежнему недоумевает Мо, причем эмоционально так недоумевает.

— Он вернется? — обманчиво спокойным тоном, за которым чувствуется нешуточное напряжение, интересуется Лина.

— Надеюсь, — вздыхает Софи. — Очень надеюсь, он вернется. Что он справится. Что мы прикинули правильно.

— Да что прикинули?! — взрывается Мо.

— Сейчас расскажу, до чего мы с Фаридом додумались. В любом случае, нам надо побыть здесь. Дождаться его. Только мне самой многое непонятно. Вы, если что — спрашивайте...

Если наше предположение верно, и эти... пришли из мира, отличающегося от нашего по одной из базовых физических сил, то... Лина правильно сказала — параллельные прямые не пересекаются. И, тем не менее, они здесь. Значит — научились оперировать с этими силами на уровне, недоступном нам. Они понимают о природе сил Вселенной много больше нас. Понимают и применяют это свое понимание на практике. Мы с Фаридом подумали: скорее всего, их мир отличается от нашего количеством либо пространственных, либо временных координат. Или, тоже весьма вероятно, и тех, и других. Потому что они связаны.

— Фарид по-прежнему с нами, — усмехается Магомед. — Узнаю его словечки. А почему вы подумали именно так, Софи?

— Ну, мы... думали, думали... и придумали, — София скупо улыбается — Ребята, можно я вам сейчас не буду всю логическую цепочку рассказывать? Это долго и... я не все могу объяснить одна, без Фарида. Главное то, что мы, похоже, оказались, правы.

— Это ты о том, что Фарид растворился в воздухе на глазах у изумленной публики?

— Об этом, — кивает София.

— Так, Софи, рассказывай все как сможешь, — бразды правления снова перехватывает Михаил на правах директора, пусть и сельской школы.

— Хорошо, — кивает девушка и, немного помолчав, продолжает: — Если они научились управлять пространством и временем на уровне, позволившем им проникнуть сюда, то... Дело не в них, понимаете? Не обязательно быть... такими, как они, чтобы воспользоваться результатами придуманного этими. Они наверняка сделали нечто, чем может пользоваться каждый. Чтобы в любой момент иметь возможность вернуться туда, в свой мир. Перебросить что-то...

— Так Фарид попал туда, в их мир?!? — это звучит слегка вразнобой, но с единой нотой потрясения и даже оттенком страха.

— Надеюсь, что нет, — вздрагивает Софи. — Наша безумная идея заключалась в том... в том... не знаю, как объяснить! — от бессилия она совсем по-девичьи притопывает ногой.

— Расскажи, как видишь, — Лина успокаивающе кладет руку ей на плечо.

— Оооххх, — Софи выдыхает. — Попробую. Это словно... словно некие линии силы... или... или будто меридианы и параллели! Вот, точно! И, скользя по ним, ты можешь управлять пространством! А, может, даже и временем!

— Скользить? Управлять? Как это?!

— Идея как раз в том и заключается: тут остался след. Или разрыв. И пространство здесь уже разрезано и можно будет попасть...ну, не на изнанку. Но получить доступ к этим меридианам и параллелям. К этим линиям силы. К возможности управлять пространством. К... То, что я говорю, похоже на бред, да?

— Это было бы очень похоже на бред... — хмурится Мо.

— ... если бы не исчезновение Фарида! — подхватывает Мика. — Это что, получается, парень нащупал эти линии силы? И смог исчезнуть здесь, а появиться где-то в другом месте и времени?

— Теоретически — да. Но, думаю, что речь идет только о пространстве. Хотя мгновенное перемещение — это всегда и путешествие во времени. Хоть и незначительное.

— КАК?!? Как он это сделал?!

— Не знаю, — Софи трет лоб и вид имеет растерянный. — Я не представляю, как он это сделал. Я чисто теоретически понимаю, что там могло происходить. Но что он сделал практически... Он многое понимает на каком-то интуитивно уровне и... Я не знаю, как он это сделал. И даже предположить не могу, где он сейчас...

— Авантюрист хренов! — противоположно смыслу произносимых слов тон у Мо совершенно восхищенный.

— А если его позвать... — Мика не успевает договорить, а все уже понимают, что это очень толковая мысль и сделать это следовало в первую очередь.

— Только не все сразу! — предупреждающе поднимает руку Михаил. — Давайте, я. Он мне открывался, поэтому у меня с ним связь сильнее, чем у вас.

— Он тебе открывался?!

— Долго объяснять, — отмахивается Миша от удивленных взглядов. Потом еще раз поднимает руку, призывая не мешать ему, сосредоточенно хмурит брови. Проходит пару минут, и он качает головой.

— Нет. Не слышит.

— Нет или не слышит?!

— Попробуйте сами.

После того, как все по очереди попробовали вызвать Фарида, они сошлись в одном и том же впечатлении: Фарид где-то есть, но явно то ли не слышит их, то ли не может или не хочет отвечать. В любом случае им остается одно — ждать.

— Слушайте, — голос Лины задумчив, очень задумчив. — А ведь мы... Мы здесь оказались именно так, вам не кажется? Скользнули по этим линиям силы...

— Мой бестолковый термин пошел в народ, — усмехается Софи. — Да, думаю, именно так вы втроем — ты с сестрой и Мо, здесь и оказались. И Фарид тоже, кстати. Наверное.

— Угу, — Мо рассеянно трет кончик своего тонкого породистого носа. — Вспомнить бы еще, как мы это сделали. Я вот напрочь не помню, как провернул это дело. И ведь, верите, нет — не пьян был, даже вот ни капельки!

— У нас есть идея, как это произошло...

— Безумная?

— Квазибезумная.

— Излагай!

— Не буду, — упрямо мотает головой Софи. — Лучше Фарид. И потом, многое зависит от того, что он расскажет... Это может просто оказаться полной чепухой. Нужно дождаться Фарида.

— А зачем нам его ждать? — негромко произносит вдруг Мика. И, невозмутимо пожимая плечами на возмущенные взгляды и реплики: — Я имею в виду, может быть, кому-нибудь еще попробовать там потоптаться, поискать эти линии силы?

Предложение бурно обсуждается и признается преждевременным. На реплику Мики "Но Фарид же смог!" Миша с Софией дружным дуэтом парируют: "Ну, и где он теперь?!". Возразить на это было нечего. Однако, Мика быстро подкидывает им новую тему для размышлений.

— Слушайте, а эти... пришлые... они ведь могут вернуться? Они же для себя это все придумали? Значит, они могут оказаться здесь в любой момент? Может быть, они где-то рядом?

София бледнеет, но упрямо поджимает губы.

— Могут вернуться. И вернутся, обязательно. Я... мне кажется только, что сейчас их нет. Ни рядом, ни вообще здесь. Они... ушли. Отступили. Я не знаю, почему. Но мне так кажется.

— Кажется? — тон Мо вроде бы ровен, но изгиб правой брови говорит сам за себя.

София опускает голову и какое-то время молчит. А потом, все-таки же не поднимая головы, негромко:

— На инициации мне сказали, чтобы я прислушивалась к своему внутреннему голосу. Даже если он будет говорить странные вещи. Чтобы не отбрасывала ничего из того, что приходит в голову, — тут Софи поднимает лицо. Голос ее по-прежнему тих, но в глазах решимость, которую подтверждают тон и слова: — Я исполняю то, что мне сказали старшие. Я до сих пор помню слово в слово сказанное мне при инициации: "Ваша особенность — способность к концентрации, мгновенному выделению главного среди множества факторов. Вы, Тариги, превосходные аналитики, из тех, кого люди ошибочно называют интуитами". Так вот, — она замолкает ненадолго, будто собираясь с мыслями, — ни разу внутренний голос меня не подводил. И сейчас я уверена — их нет. И не будет... в ближайшее время. Вот только, — тут она судорожно вздыхает, — этот голос молчит о том, где Фарид. Я совершенно ничего не чувствую. Где он? Все ли с ним в порядке? Не знаю. И мне страшно.

Михаил подходит и молча обнимает сестру. Остальным тоже сказать было нечего. Только — ждать.

Они ждали Фарида долго. Благо, солнце уже совсем повернуло к весне, и было даже не холодно. Однако, дождались только темноты, но отнюдь не своего товарища. Фарид так и не вернулся.

Зашло солнце и Мика запалила костер — не в самом распадке, а рядом. Там, на том месте, разводить огонь казалось им всем опасным. Еще несколько часов, в лес уже полноправной хозяйкой вступила ночь. А они все ждали. За перевалом экватора ночи Миша, скрепя сердце, дал команду двигаться домой, в село.

Они успели сделать от силы десяток шагов, когда за спинами раздалось хриплое: "Помогите!". Все повернулись одновременно. Спустя лишь всего секунду вперед метнулся луч фонарика в руках Мики. В круге света на черной, будто обожженной земле, стояли две человеческие фигуры. Та, что поменьше, пыталась не дать упасть той, что побольше. Снова прозвучало хриплое: "Помогите", и кифэйи на поляне опомнились.

После. Фарид и Тагир.

С ним такое приключилось первый раз в жизни. Когда ты говоришь первый слог — а за тебя заканчивают предложение. Когда ты успеваешь только подумать — а тебе вслух говорят то же самое. Когда такое ощущение, будто говоришь сам с собой (что за Фаридом иногда водилось), или с собственным отражением, хотя на самом деле, конечно же, нет — Софи на него совершенно не похожа. Но как она его понимала! За тот час, что они провели вместе, он с ее помощью разложил по полочкам все. Ну, или очень многое. Фарид быстро перестал ломать голову над тем, откуда такое взаимопонимание между двумя совершенно незнакомыми людьми, и просто пользовался этим. Тем, что она понимает его так, как никто. И тем, что ей можно рассказать обо всем, совершенно обо всем, что мучило и не давало покоя ему во всей этой истории. Она — поймет. Он не знал, почему, но сейчас важно другое. Что они вдвоем могут до чего-то додуматься. Потому что у Софии еще и голова ой какая светлая. Хоть и русая.

Именно ей он обязан был странной уверенностью, что сможет. Что разберется на месте, как там и что. На деле вышло все несколько иначе. И — страшнее.

* * *

Словно попал в капкан, в петлю. Будто оплело что-то ноги, зацепило, не давая шагнуть в сторону, даже пошевелиться. И выдернуло вверх, совсем вверх, в воздух. Куда-то прочь от земли, будто она отталкивает его, через тропосферу и стратосферу, все дальше и дальше, к границам, к пределу... Как стало ясно потом, ему это лишь показалось.

Он лишился тела — так он решил. Но что-то же корчилось от боли и ужаса. От этого жуткого чувства, что его растягивают, словно на средневековой дыбе — на бесконечные расстояние растягивают, и невообразимо долго, так долго, что он осознать не может этот период времени. И, одновременно, его словно спрессовали тяжелым молотом в одну сверхплотную частицу, вместившую в себя свернутые до адской ломоты суставы, мышцы, кости. Какая-то гигантская сила смяла его, как лист бумаги, в тугой шарик боли. Но хуже всего был Голос. Тот самый. Или не тот, но схожий. Он слышал его не ушами, тот звучал в голове. Он что-то спрашивал, требовал — настойчиво, жадно. В нем не было злобы или ненависти, он лишь хотел получить ответ на вопрос. И сквозь пелену боли Фарид услышал все же этот вопрос: "Куда?". Если бы он знал — куда! Если бы он мог сказать — но у него теперь не было губ, языка. Паника, ужас от собственной самонадеянности, агонический крик терзаемого и как бы несуществующего тела. Последняя мысль о человеке, к которому бежал всегда, когда было очень плохо. Режущее усилие мысли — чужой, абсолютно чужой здесь мысли погибающего кифэйя. А потом его отпустили.

* * *

Вновь обретенные ноги подвели, и он упал на колени. Ладонями в мокрый снег, лбом едва не ударившись в деревянный забор, за которым лаем захлебывалась собака. Неужели он дома?!

Поднимался он с трудом, держась все за тот же забор. А встав, понял. Забор не тот, собака не та. Не его дом. А Тигра. Открывшаяся дверь и вышедшая на крыльцо пожилая женщина подтвердили эту догадку.

— Чего надо? — поинтересовались у него недружелюбно, не отходя от двери.

— Здравствуйте, Акулина... Игнатьевна, — воспоминания давались тяжело, будто голова чужая. И имя квартирной хозяйки брата пришлось выскребать оттуда, из глубин памяти, с огромным усилием.

Та прищурилась, шагнула с крыльца.

— Да замолкни, ирод! — прикрикнула на пса. — Ты кто такой будешь, мил человек? — И, подойдя еще ближе: — Батюшки-светы, Фарид! Ты, что ли?!

— Я, — он все так же держался на доску забора. — Пустите?

— Заходи уж, — Акулина Игнатьевна подошла к калитке, откинула щеколду.

— А Тагир где? На работе? — он прошел внутрь двора, но отпускать забор было боязно — что-то в ногах никакой уверенности.

Акулина буркнула что-то столь недружелюбное и невразумительное, что он мигом забыл о своей слабости. И вспомнил о страхе.

— Что с ним?!

— А я-то думала, вы порядочные люди. И ты, и братец твой. Такой мужик был... серьезный, хозяйственный. Непьющий, — тут Акулина Игнатьевна совершенно по-мужицки сплюнула себе под ноги. — И туда же! Стыд-то какой! И что люди скажут?

— Что с ним?! — он заорал, и тут же вслед за ним подала голос собака.

— А ну цыц! — одернула пса хозяйка. — И ты на меня глотку не дери — молод еще. А брат твой...

— Что?!

— Пьет уж который день. Валяется без памяти, всю горницу мне изгадил, прости, Господи!

— Как?!

— А бес его разбери, как! И где только водку проклятую берет, не пойму — встать же на ноги не может толком. А, может, и не водку пьет. А эти, каких их... наркотики, вот!

— Мне нужно его видеть!

— Было б на что смотреть-то, — брезгливо поджала губы квартирная хозяйка, отступая в сторону. — Хоть совсем его забирай. Подвел он меня, сильно подвел... А такой человек с виду был приличный...

В комнате пахнет остро и неприятно. Что-то за спиной ворчит Акулина. А Фарид не видит ничего, кроме лица брата на подушке. Запавшие глаза закрыты, ввалившиеся щеки затянуты темной щетиной. Словно постарел за тот год, что не виделись, лет на десять, если не больше.

— Тагир...

Ответа нет.

— Оставьте нас одних!

— С чего это ты в моем дому раскомандовался?

— Пожалуйста...

— Ладно, пойду, чайник поставлю, — хмуро соглашается Акулина. — А все одно — не узнает он никого! Допился до белой горячки, паразит. Меня не узнал, даже драться пытался. Да только где ему — на ногах не стоит. А я все равно, — сердито засопела, — теперь топор рядом с кроватью на ночь кладу.

Фарид вздрагивает от этих простых слов. И того, чем они гипотетически могут обернуться.

А потом, оставшись наедине с братом, садится на корточки рядом с кроватью.

— Тигр, пожалуйста, ответь мне. Тигр, это я, Ридли. Пожалуйста. Услышь меня. Тигр... Тагир... Черт побери, брат, услышь меня!!!

Он долго и упорно зовет Тагира — вслух и ментально. Безрезультатно. Брат не отзывается, не отвечает на сжимавшие его ладонь пальцы брата, не реагирует на прикосновения к лицу. Что с ним?! Дышит, но так рвано, испарина на лбу. И вдруг вспоминается рассказ Софи о матери Мо. Это то же самое? И реакция Магомеда становится сразу такой понятной, и сейчас Фарид сам бы так же... Знать бы, кого убивать. Точнее, знать бы, как это сделать.

— Фарид, пойдем чай пить! — окликает его Акулина Игнатьевна.

— Я сейчас, — откликается он, лишь бы что-то ответить. Да какой ему сейчас чай.

Решение только одно, он не имеет права обманывать себя. Странно, что люди, которых он совсем не знал еще пару дней назад, теперь стали его единственной опорой, теми, у кого он рассчитывал найти помощь. Он понятия не имел, как они могут помочь ему. Он не представлял, как туда попадет. Но раз смог переместится сюда — значит, обязан суметь вернуться туда, к ребятам. К Мише, к Мо, к Мике с Линой, к Соне. Они — все, что у него есть на данный момент. Они — последняя надежда его и Тагира.

Фарид вздохнул, поднялся на ноги. Подошел к окну, но глаза его не видели толком ничего из того, чтобы было за стеклом. Надо вернуться. Надо вернуться. Надо вернуться. И не одному, а с Тигром. Но как это сделать? При воспоминании о том, что пережил, не смог унять противную дрожь, тряхнувшую его от губ до кончиков пальцев. Малодушие взяло вверх. Не делать ничего. Пойти, попить чаю с Акулиной. Отдохнуть, набраться сил. А потом, может быть, потом...

Он обернулся и посмотрел на бледное, осунувшееся лицо брата. И понял отчетливо — счет идет на последние часы у Тигра. А у самого Фарида нет времени на чай и малодушие.

Вздохнул, усилием воли заталкивая на дно памяти воспоминания — туго выворачивающие и до хруста давящие. Нет, это все неправда, морок. Вот же он, жив, здоров. Просто он от неопытности позволил взять ЭТОМУ над собой верх. Проявил слабость. Но теперь у него нет права на слабость. Он должен, обязан доставить Тигра туда, к ребятам. Они что-нибудь придумают. И кроме них, у Фарида сейчас никого нет.

Подошел к кровати, подсунул руки под шею и спину брата. Напрягся, но Тигр оказался неожиданно легче, чем он ожидал, и им удалось с первой попытки встать. Стоял, впрочем, только Фарид — брат просто висел над ним своим почти двумя метрами. Было трудно, но Фарид отчего-то пребывал в уверенности, что это надо делать стоя. Закрыл глаза, не зная толком, что сейчас предпринять, кроме одного: ему надо туда, в Обитель Михаила, где собрались все, кто сейчас был его миром, его Вселенной, его спасением. Его и брата.

Голос словно ждал его, но Фарид не дал ему ни единого шанса втянуть себя в морок боли. И не дожидаясь настойчивого "Куда?" со всей силой и яркостью представил себе Мишу, стоящего там, на ТОЙ поляне, и смотрящего на него. Не знал, на что среагирует эта штука — на кифэйя, его Обитель или сильнейшее желание самого Фарида. Но на что-то эта падла должна среагировать!

После. Михаил, Мо, Мика, Лина, София, Фарид и Тагир.

Ему не стали задавать вопросов о том, где он был, как очутился там, а потом — здесь, и кто это с ним. Что-то было понятно и так, остальное сейчас не важно. Критически важным было только одно: у них на руках тот, кому нужна помощь. Словно раненый боец в отряде. Эта ассоциация казалась, как ни странно, уместной.

Идти Тагир не может, совершенно. Пришлось нести по двое. Менялись по очереди парами — Мика с Мо, Миша с Фаридом. Соня с Линой хоть и вызывались, но надо ж было реально смотреть на вещи — Тагир очень тяжел. "Весит, как настоящий тигр", — попытался пошутить Мо, чтобы хоть как-то сгладить гнетущее молчание, но ему никто не ответил.

Путь домой занял остаток ночи до рассвета, они дико устали и выдохлись все, даже двужильный Рокс. На их счастье, время суток — граница ночи и раннего утра, избавило их от посторонних наблюдателей, потому что со стороны они смотрелись, как минимум, странно.

Дома Тагира устроили на кровати, собрались вокруг него. Медицинский консилиум, ни дать, ни взять. Только на светил медицины они не тянут, у всех в глазах растерянность, а в глазах Фарида — боль, которую он и не прячет.

— Что с ним? — первой задает Мика вопрос, который мучит их всех. — Это то же самое, что с мамой Мо?

— Нет, — Софи подходит ближе к постели. — Мне кажется, нет.

— Мне тоже, — это Михаил. — Он же стонал. И иногда дергался. Мы его чуть не уронили раз, помнишь, Фарид?

Фарид кивает, не сводя глаз с лица брата.

— Но причина в том же... — голос Лины задумчив. — Это то же самое, в каком-то смысле.

— Почему так? — Мо говорит резко. — Почему у всех по-разному? Почему в одном случае, — он шумно выдыхает, — инсульт. В другом — непонятно что. А тот парень, о котором рассказывала Софи — он вообще умер?! Почему?!

— А вы не поняли, да? — отвечает София тихо. — Почему он умер?

— Почему?

— Из-за меня. Он отдал мне... остатки своих сил. В тот момент... перед самым концом. Я не хотела этого! Я не просила! Но мне тоже становилось плохо. Он спас меня ценой своей жизни. И, если бы не он... — девушка не выдержала, всхлипнула. Михаил подошел к сестре, молча обнял, позволяя той уткнуться лицом в грудь.

Снова повисло тягостное молчание. Фарид по очереди обводил всех умоляющим взглядом. Первая не выдержала Лина.

— Что-то... что-то убило кифэйскую сущность в них всех. А тело... сопротивляется, сколько может. Но если силы иссякают совсем, как в случае с тем парнем...

— Убило?! — Фарид кричит, потому что не может сейчас иначе.

— Или нанесло удар. Сильный удар.

Лина наклоняется над кроватью, кладет одну ладонь на лоб Тагира, другую на тяжело и рвано поднимающуюся грудную клетку. Замирает.

— Кифэй в нем еще жив, кажется. Там, внутри, что-то теплится. Но слабо.

Фарид лишь выдыхает со свистом. И снова — тишина. Которую нарушает Мо.

— Слушайте. Если тот парень в театре смог... отдать часть своей силы Софи, и этим спас ее. Да, он отдал за это свою жизнь, но... я так понял, он все равно уже умирал. А мы здесь... здоровы, с нами все в порядке. Неужели мы не можем?..

Эти слова заставляют кифэйев задумчиво хмуриться, оценивая сказано так и эдак.

— Ты знаешь, как это сделать, Мо? — наконец-то нарушает молчание Михаил. — Ты сможешь отдать часть своей силы Тагиру?

— Нет, — качает головой Мо. — Не смогу. Не потому, что мне жалко. Я просто не умею. Не знаю, как это делать. Меня не учили. Как выясняется, меня ничему не научили в свое время!

— Но тот парень же как-то смог? Судя по рассказу Софи, он как раз равный тебе по силе Альфаир.

— Я не вру! Я не знаю! Меня не учили!

— Вас не учат, — произносит вдруг негромко Лина. Все замолкают, а потом — вразнобой:

— Кого это — вас? А кого учат?!

— Нас учат, — Лина оборачивается к остальным. — Лейфов. Из всех кифэйев Лейфы лучше всего способны управлять внутренней энергией.

— Почему именно вы?!

— Потому что вода для этого мира — как энергия для кифэйев. Она течет. Она накапливается. Она... Надо быть Лейфом, чтобы понимать.

— А ведь точно! — восклицает Мо. — Ты тогда, там, в лесу, высушила нас с Микой! За счет своей энергии. Значит, если ты смогла это... Ты сможешь?..

Фарид быстро шагает к Лине, хватает за руку.

— Можешь?! Пожалуйста! Пожалуйста, прошу!

— Фарид... — Лина вдруг совершенно материнским жестом гладит парня по лохматой макушке. — Я не знаю... Я никогда не делала этого раньше. Я... Но я попробую. — Выносить его умоляющий взгляд совершенно невмоготу.

— Ты отдашь Тагиру свою энергию? — хмуро интересуется Мика. — Это не опасно?

— Опасно. Но я отдам не свою. Я буду проводником. И мне нужен тот, кто станет... источником. Батарейкой.

Фарид не успевает сказать еще одно: "Пожалуйста". "Я готов", "Бери" — слова разные, но смысл один и произносятся они всеми кифэйями одновременно. На "спасибо" сил у Фарида не хватает, он лишь тяжело сглатывает.

— Ты — лучший кандидат, — Лина смотрит на него понимающе. — Потому что вы братья, а это важно. Я сейчас не буду объяснять — почему.

— Конечно. Делай, — слова даются ему от волнения трудно, — что нужно.

Ладонь Лины ложится ему на лоб, а потом она резко выдыхает:

— Боже мой, мальчик! Ты совсем на нуле. Неужели ты не чувствуешь?

— Нет, — отвечает Фарид растерянно. — Я просто... тут столько навалилось всего. И я просто устал. Наверное.

— Прислушайся к себе! — Лина настойчива.

Фарид на пару секунд прикрывает глаза, а когда открывает, в них потрясение.

— Черт! Я, правда... Совсем ничего не осталось... Я сейчас мало чем отличаюсь от обычного человека. Только когда ж я так... Я не понимаю!

— Это переход, Фарид, — Софи снова спокойна и рассудительна. — Помнишь, мы предполагали, что перемещение может забирать энергию?

— Да, точно. Но ты не представляешь, как там на самом деле... — он вздрогнул. А потом, резко: — Ладно, это все потом. Я не подхожу, Лина?

— Нет, — она отрицательно качает головой. — С тебя нечего взять.

— Бери меня, — тон Мо решителен. — Я объективно самый старший из кифэйев здесь. Наверное, у меня энергетический потенциал больше. Бери, я готов.

Лина какое-то время смотрит на него, а потом снова отрицательно качает головой.

— Нет, — переводит взгляд на Михаила. — Ты, Миш. Ты в своей Обители. Ты, если что... ты сможешь подпитаться. Я так думаю. Я надеюсь. Черт! Это опасно, ты понимаешь?

— Понимаю.

— Жаль, что среди нас больше нет Лейфов. Вдвоем было бы проще.

— Что уж теперь, раз нет. Я готов.

Фарид беззвучно, одними губами произносит "Спасибо", но Миша лишь отмахивается.

— Что нужно делать, Лина?

— Подойди ближе к кровати. Мне нужен контакт с тобой и с Тагиром. Наверное, нам лучше встать на колени... рядом с кроватью, если ты не против. Мне так удобнее.

— Как скажешь. Тебе виднее, — Миша безропотно подходит к постели и опускается на колени. — Дальше что?

Лина опускается рядом.

— Повернись ко мне лицом. Расслабься.

— Это непросто.

— Я знаю. Но надо, Мишенька, надо, — пальцы ее касаются его лба, легко поглаживают. — Не сопротивляйся, мне и так трудно, я делаю это в первый раз.

— Я пытаюсь...

— Все, Миша. Закрой глаза и постарайся не двигаться.

— Хорошо.

Одна рука Лины на лбу у Михаила, другая — у Тагира, глаза у всех троих закрыты. Сначала ничего не происходит. Довольно долгое время, как кажется остальным, для которых минуты теперь тянутся мучительно медленно, ничего не происходит. Потом дергается Михаил, сначала слабо, потом сильнее, едва не разорвав контакт своей головы и руки Лины.

— Мика, держи его! — Лина командует, не открывая глаз.

Доминика исполняет приказ сестры как нельзя более вовремя. Теперь Михаил определенно пытается разорвать контакт с Линой, но у него это не получается — Мика крепко держит его. Магомед мрачно смотрит, как бьется в руках Рокса Михаил, но не решается вмешаться. Михаил дергается сильнее, с губ его срывается стон.

— Не надо, пожалуйста, не надо! — кричит Софи, бросаясь к брату. — Лина, остановись! Ты убьешь его!

— Мо, держи Софи! Пожалуйста, помогите мне! Немного осталось!

Столько напряжения в ее голосе, что Мо подчиняется безоговорочно, перехватывает Софи. Прижимает к себе крепко, что-то шепчет тихо. Она неуловимо ему напоминает чем-то Альку, и ему безумно жаль эту девочку. Но откуда-то внутри уверенность, что надо дать Лине шанс. Она может. Она должна справиться. Поэтому сейчас он держит в своих руках вырывающуюся и снова плачущую Софи, и пытается хоть как-то утешить девушку, так напоминающую ему его собственную сестру.

Лина, между тем, начинает мелко дрожать, у нее носом идет алая кровь, из-под закрытых век текут слезы. Но, в отличие от слез Софи, эти имеют явный красноватый оттенок. Мо с Микой напряженно переглядывается, удерживая каждый по своей "жертве". Фарид, кажется, вообще не дышит, в его огромных темных глазах нет никакого выражения — он просто мучительно ждет. Ситуация выходит из-под контроля, так кажется тем двум, кто сохраняет хоть какое-то подобие спокойствия сейчас: Доминике и Магомеду. И тут же случается развязка.

Вздрогнув всем телом, с глухим стоном Лина опрокидывается назад, падает на пол. Рядом с ней на бок заваливается мгновенно обмякший и отпущенный Микой Михаил. А на кровати невообразимой акробатической дугой выгибается Тагир, чтобы спустя несколько секунд тяжело рухнуть обратно, захлебнувшись хриплым кашлем.

Дальше все приходит в еще большее движение. Принимает на колени голову сестры Мика, стирая с ее щек кровавые (а казалось всегда, что это всего лишь фигура речи!) слезы. Зеркальным жестом прижимает к груди голову брата София, словно баюкая его. На колени перед кроватью падает Фарид, напряженно вглядывается в лицо своего брата. А Магомед стоит над всем этим, совершенно растерянный. И в голове сейчас только одно: "Не получилось ли так, что вместо одного полуживого кифэйя у них теперь таких три?"

— Мика, что с сестрой? — почему-то Мо проще всего обратиться именно к Мике, именно ее именем нарушить напряженное молчание. Наверное, дело в том, что в крепости ее нервов он нисколько не сомневается.

— Все в порядке, Мо, — Мика гладит сестру по волосам. — Она сильно выложилась. Это обморок, просто обморок.

— Ничего не обморок, — слабо подает голос Лина, не открывая глаз. — Не надо делать из меня кисейную барышню!

— Линка! — Мика стискивает плечи сестры. — Ты умничка! Я знала, что ты у меня сильная! Только вот... — касается руками щеки Лины, — тут кровь... Из носа текла. И слезы с кровью... Не знаю, почему...

— Сосуды полопались, видимо. В глазах и в носу, — обманчиво безмятежно отвечает Лина, открывает глаза. С помощью Мики садится, поворачивает голову и... — Ох! Что с Мишей?

Она протягивает к нему руку.

— Нет! Не трогай его! — отчаянно кричит Софи.

— Софочка, я ничего не сделаю. Я просто... Правда я только посмотрю... — Под настороженным взглядом Софии Лина самыми кончиками пальцев прикасается ко лбу Михаила, потом к его груди в районе солнечного сплетения. Выдыхает облегченно. — Он жив. Он просто... мне много пришлось взять. Но Миша справился, — Лина наклоняется и легко касается губами его лба. — Он молодец.

— Я вот думаю, — неожиданно подает голос Михаил, — еще попритворяться, что без сознания? Или уже хватит?

— Я тебе не верю, — облегченно смеется Лина, отстраняясь. — Ты только что пришел в себя!

— Ну просто сказка о спящей царевне и поцелуе животворящем. В современной интерпретации, — голос Мо напряжен в противовес словам. — Ребят, я рад, что все обошлось. Но что с Тагиром? Не напрасно ли было... все это?

— Сейчас посмотрим. Мика, помоги мне встать.

Сначала Лина просто смотрит на лежащего на кровати Тагира. Он выглядит лучше, это видно. Дыхание ровное, лицо слегка порозовело — заметно даже сквозь темную щетину. Потом она наклоняется и повторяет свой жест — одну руку на лоб, другую на грудь Тагиру. Разгибается, кивает удовлетворенно.

— Он придет в себя, обязательно. Может быть, через несколько часов, но очнется. Ребята... — обводит всех взглядом, в котором наконец-то прорезаются эмоции. Глаза ее сейчас горят каким-то... нечеловеческим, да, именно нечеловеческим ярким голубым светом. — У нас получилось!

— У тебя получилось, — мягко поправляет ее Мо.

Она не успевает отдернуть руку, и в ее ладонь утыкаются губы Фарида, произносящие "Спасибо".

— Фарид, не надо, — Лина смущается, но он еще какое-то время не отпускает ее руку, прижимаясь к ладони губами, потому что не знает, как выразить словами то, что на сердце.

— Я знаю, вы сейчас будете смеяться... — Мика ежится от неловкости.

— Ты хочешь есть?

— Как догадался?

— Я очень прозорлив, — усмехается Мо. — Знаете, что? А пойдемте-ка в магазин — уже должен быть открыт. Мне кажется, нам есть что отметить. Софочка, ты как? Проспонсируешь?

Софи смотрит на него исподлобья.

— Сердишься на меня? Не стоит. — Он подходит, протягивает руку, помогая ей встать. Потом обнимает ее за плечи. Софи, что удивительно, позволяет ему это сделать. — Так надо было. Видишь, все хорошо.

София обиженно сопит, но доверчиво прижимается к мужскому плечу.

— Так, Мика, бери нашего юного гения и пошли за покупками.

— А не многовато ли нас четверо за покупками?

— Вы что, не понимаете? — Мо обводит всех демонстративно изумленным взглядом. — Миша с Линой выложились, они сейчас из квартиры — и то не выйдут. Но... — он назидательно поднимает палец, — им надо побыть наедине.

— Зачем?

— После всего, что Лина сделала с Мишей, она должна на нем жениться! Ну, или, как минимум, объясниться.

— Скажи мне, Мо, — Михаил сидит на полу, привалившись спиной к кровати. — Есть ситуации, в которых ты не прикалываешься?

— Есть. Когда я сплю, ем и... занимаюсь сексом, я предельно серьезен.

— О! В вопросе еды я тебя прекрасно понимаю!

— Хорошо, что хоть в чем-то ты меня понимаешь, Мика. Все, народ, пошли! Магазин ждет!

_________

— Как ты это сделал?

— Что именно?

— Не притворяйся, что не понял, Фарид!

— Я... я пока не могу объяснить, Мо, правда. Слишком много всего. Я знаю, ты мне не доверяешь, но...

— Ты дал повод, если что.

— Понимаю. Дай мне время. Вот ты смог бы сразу после того, как встретили... этих, описать, что произошло?

— Ты прав. Извини. Тем более что ты так выложился.

Фарид рассеянно кивает.

— Знаешь, Софи, все оказалось немного не так, как мы предполагали. Это...

— Трудно?

— Страшно. И больно.

Она находит и сжимает его пальцы. Мика и Мо переглядываются. С каждым часом вопросов и непонятностей все больше и больше.

_________

— Миш, я не знаю, что сказать, — они сидят на полу, плечом к плечу, привалившись спинами к кровати, на которой лежит Тагир. — Прости, если причинила тебе боль.

Он молчит какое-то время, отвернувшись, глядя в сторону. И, так же, не поворачивая к ней лица:

— Нет, это было не больно. Это было... страшно. Знаешь, — он все-таки оборачивается к ней, — я в какой-то момент подумал, что... все. Ты заберешь все. Ты... выпьешь, выжмешь... досуха, до дна, — он сглотнул и снова отвернулся.

— Миша... Ты поверишь мне, если я скажу, что контролировала процесс? И знала, когда остановиться?

— Поверю, — после ощутимой паузы, не оборачиваясь. — Но на какое-то время тебе придется поискать другого... ассистента.

— Думаешь, понадобится?

Он снова поворачивается к ней лицом.

— А ты как думаешь?

Лина какое-то время молча смотрит ему в глаза.

— Да, ты прав. Возможно, нам придется это делать еще раз. Но, — Лина слабо улыбается, — радует одно — в следующий раз я сделаю это лучше. Теперь я точно знаю, как это делать.

До. Алла.

Она говорила с рекой. Разными словами, разным тоном. И обращалась по-разному. "Разбойница, хулиганка", — когда видела поваленные и упавшие в воду деревья. Особенно досталось реке, когда в сильное половодье смыло старенький мост. Ох, как она тогда ругалась на свою девочку! Чтобы хоть на кого-то ругаться. Чтобы хоть с кем-то говорить. Так пусто стало, когда уехали дочери.

А раньше Алла все больше молчком. И так рядом постоянно звучали детские голоса. Звенел, словно ручеек или весенняя капель, голос Ангелины. Доминика росла молчаливой, как и сама Алла, но Лина умудрялась растормошить сестру, и тогда к звонкому смеху Лейфа добавлялся чуть хриплый голос Рокса. Так интересно было наблюдать, как растут девочки, как они меняются. Но при этом остаются похожими друг на друга. Ей не приходилось напоминать о том, что они сестры и должны любить друг друга. Скорее, наоборот, можно было бы обеспокоиться, глядя на то, как девочки привязаны другу к другу. Когда одна спотыкалась и разбивала коленку, у другой начинала болеть нога без всяких видимых причин. У них даже в младенчестве и зубы резались одновременно, и есть им надо было одновременно, и пеленки пачкать — тоже.

Потом они подросли, и стало очевидным то, во что она все никак не могла поверить. Действительно, у них с мужем, у двух Томалов родились... ну, невероятно же! Водзар и Рокс. А Квинтум возлагал надежды, что от пары двух Томалов родится Томал, как минимум, второго уровня, а то и выше. А получилось иначе.

Она рано стала учить Лину. Квинтум такое не поощрял, но Алле было плевать. Это ее дети, и она сделает все, чтобы они были готовы встретить лицом к лицу этот мир. Мир, в котором кифэй всегда один. Тем более что девочки не Альфаиры, увы. Куда забросит их судьба? В какие дикие места?

Дочери уже многое видели и так. Как живется одинокой женщине с двумя детьми в ущелье горной реки. Помнят, как содрогалась дверь под ударами пьяных лесорубов, которые пришли почтить своим вниманием единственную женщину на многие километры вокруг. Как мать стояла у порога, сжимая в руках топор. Тогда дверь выдержала. А в другой раз мужчины застали Аллу снаружи. Девчонки, им тогда лет по тринадцать было, выбежали из дома, дурочки. Мать выручать. Мика, по примеру матери, с топором в еще тонкой, детской руке.

Волна плеснула от берега. Метра на три вперед плеснула, серьезного урона не нанесла, да и не могла нанести, задела лесорубов уже на излете. Но охладила, да и напугала. "Ведьма", — крикнули ей. Но приходить на какое-то время перестали. А она потом две недели не могла с кровати встать. Не зря такие открытые проявления связи с Обителью, со стихией, считаются недопустимыми и опасными. По крайней мере, для ее, первого уровня. Всю силу выложила, всю, без остатка.

Потом еще приходил начальник погранзаставы. Принес с собой бутылку водки, и под нее, родимую, предлагал свое покровительство. Обещал и с лесозаготовителями поговорить, которые были едва ли не единственными, кто регулярно ходил в этих местах. И чтобы автоматчик к ней хоть через день приезжал бы — проверить, не обижает ли кто дражайшую Аллу Владленовну. Но не просто так, вы же понимаете, Аллочка? Взглядом, пока лишь только взглядом ощупывая, облапывая ее всю. А она тогда была еще ничего. Фигура тонкая, как у девочки — то ли конституция гончая, то ли жизнь такая, что не больно-то разжиреешь. Волосы длинные, каштановые, глаза большие, серые. "Птичьи" — говорил Ахмед, а она смеялась: "Где ж ты птиц с серыми глазами видел?".

Отказывать капитану было боязно — так он на девочек зыркал. Но сказала коротко: "Муж у меня есть". Так сказала, что уговаривать капитан не стал. Ушел молча, дверью хлопнул. А она долго и тихо плакала у окна, прижавшись губами к ладони правой руки. От страха. От безысходности. Так хотелось, чтобы он был рядом. Чтобы уткнуться в плечо. Чтобы не одной. Но даже звать нельзя, хоть худо и тошно. Что он сделать может? Ничего. Далеко он. И такой же заложник судьбы, как и она.

Потом, когда дочери стали немного старше, Мика как-то спросила прямо, почему мать тогда не согласилась. Девочки уже многое понимали. Понимали, что под рукой начальника погранзаставы жить было бы проще. Что она могла сказать дочери? "Вырастешь — поймешь".

А девочки росли. С Линой было легко. Она с видимым удовольствием училась у матери. Было видно, что она способная. Специфика Водзара накладывала свой отпечаток — творить димфэйя, например, Лина научилась за два года до инициации. А Мика так и не смогла освоить — лишь потом, в положенное время, у нее получилось.

Собственная дочь-Рокс Аллу временами пугала. Например, когда она смотрела, как Мика прыгает с камня на камень по кажущемуся матери отвесным склону. Сыплются мелкие камушки, у Аллы заходится сердце. А исцарапанные ноги Доминики в стареньких кедах будто примагничены к камням. Порхает, иначе не скажешь, как бабочка, все выше и выше, так, что приходится голову запрокидывать, чтобы увидеть. Горло перехватывает от ужаса, что вот сейчас, не дай Бог, оступится и полетит вниз — худенькая, высокая, нескладная еще. А сама Алла, наверное, тогда на месте умрет — не выдержит сердце. Но Мика продолжает карабкаться вверх легко, играючи, словно не по крутой скале, а по ровной дороге. Когда Алла приехала сюда, в свою Обитель, ее удивляли туры и серны, бодро скачущие по отвесным склонам. Теперь они казались неуклюжими по сравнению с Доминикой. Она действительно напоминала матери бабочку. Казалось, еще немного — и взлетит.

Легкость на скалах у Мики компенсировалась тяжелым характером. Они все же были с сестрой такими разными. Но мать знала — то, что они так различаются, только на руку девочкам. Там, где одна слаба, сильна другая. И наоборот. Они помогут друг другу, если что. Ах, если бы они не были кифэйями, которых может разбросать на тысячи километров друг от друга!

А так оно и вышло. Девочки мучились, страдали. Первое время каждый вечер успокаивала Лину, которая билась в истерике там, у себя, в своей Обители: "Я брошу все к черту, мама! Я уеду к Мике! Я не могу без нее!". Уговаривала дочь, упрашивала, убеждала, напоминала про долг. Жалела. Что она еще могла сделать? Мика же, наоборот, молчала. Терпела, сцепив зубы. Но даже от ее молчания и скупых ментальных ответов морозило. Алла буквально кожей чувствовала, как худо дочери-Роксу. Какая же причуда судьбы так привязала девочек друг к дружке? Будто мало расставания с родителями — так еще и сестер разлучили по живому, с кровью, будто одно тело напополам разорвали.

Потом привыкли понемножку. Лина, спустя год после обретения Обители, сумела сотворить такого димфэйя, что хватило на месяц. И рванула к сестре, на другой конец страны, за край материка, на Сахалин. Девочкам полегчало, они поняли, что есть шанс видеться, хотя бы иногда. А вот ей пришлось смириться с одиночеством. Снова, спустя восемнадцать лет, в доме стало тихо. И она начала разговаривать с рекой.

Сегодня Алла уйдет вверх по течению. Река изобилует порогами, перекатами. Сейчас вода еще низкая, но позже, когда горное солнце начнет взимать дань с ледника, питающего реку, вода поднимется. Она дала названия особым местам на реке, для нее особым. Два места особенно любила, одно совсем рядом с домом. Здесь река сужается до пяти метров в ширину, и вся сплошь в нагромождении камней. В половодье вода буквально валится через камни. Сейчас же поток разбивается на несколько отдельных и несется между ними. Она называет это место "Поцелуй Ахмеда". Потому что — да, там, прямо посредине реки, вон на том валуне, похожем на острый черный зуб огромного доисторического животного... Легко перескакивая с камня на камень, добирается до середины реки. Когда-то, очень давно, они стояли тут, обнявшись, мокрые от брызг бегущей вокруг них реки. Два Томала в своей стихии — счастливые и целующиеся.

Ударило так, что она покачнулась на влажном граните. Взмахнула руками, как птица крыльями, пытаясь удержать равновесие. Ударило еще раз, сильнее. Колени подгибаются сами собой, падает на камень, чудом не соскальзывая в воду. Кажется, что все, что перед глазами — черный мокрый гранит, ревущая вокруг вода — все это нарисовано на асфальте мелом и сейчас идет дождь. И нарисованная картина смывается, оставляя после себя что-то... что-то страшное. Пустое и страшное. Из остатков сил рвется сквозь километры к нему, к любимому. А он кричит ей в ответ что-то, на последнем усилии кричит, она это чувствует. Не слышит его. Или слышит? Поднимает голову и видит. Или уже не видит — своим глазам веры нет. Ярко-голубая искрящаяся изломанная линия, от ее тела куда-то. Так выглядит их ментальная связь с мужем? Нет, это невозможно, ее нельзя увидеть. Это последняя мысль ее угасающего сознания кифэйя.

Тонкая женская фигура скатывается со скользкого камня в бурлящую по перекатам реку. Вода, бурная и нетерпеливая, будто замедляет свой бег, принимает тело, осторожно несет его, уберегая от столкновения с многочисленными камнями, к берегу. И там оставляет свою Хранительницу между обломков скал, которые образуют некое подобие купели. Там она и остается, мерно качаясь в толще воды. Темным цветком распустились вокруг головы волосы, колышется легкая одежда. Глаза ее закрыты, лицо безмятежно.

Вода, вода... Кругом вода. Вода, вода.... Шумит вода.

После. Михаил, Мо, Мика, Лина, София, Фарид и Тагир.

— Разобрались? Друг друга не поубивали?

— Нам делить нечего, — пожимает плечами Михаил. Он по-прежнему сидит на полу, потому что пока не уверен, что может встать.

— Миш, послушай, — Лина уже перебралась на диван. — Я понимаю, что мы тут у тебя как бы в гостях. И ты нас не звал. Но... мы уже и так на головы друг другу наступаем...

— В буквальном смысле! — мстительно припоминает Мо. — Кто мне вчера на голову наступил?

— Я нечаянно! И скажи спасибо, что не Мика! Она тяжелее.

— Спасибо! — театрально прижимая руку к груди.

— Я понял, о чем ты, Лина, — Михаил задумчиво трет висок. — Мы тут и так уже впятером не помещались. А теперь еще и София, и Тагир...

— И, возможно, не только они...

— Да, — кивает согласно Миша. — Возможно. Я лично на это очень надеюсь. Что мы сможем еще кого-то найти и... В общем, у меня есть идея. Предложение. Перебраться в школу.

— В школу?!

— Да. Там много есть классов... пустующих. Детей сейчас гораздо меньше, чем было раньше. А еще там есть пристройка, хозяйственная. Она отапливаемая. Там вход отдельный и места достаточно. И в школу можно пройти, там вода, туалет. Да и с едой проще, столовая есть в школе.

— Миш, а это не запрещено? — сомневается Лина. — Пускать жить кого-то в школу?

— Не вижу другого выхода. К тому же, я, как-никак, директор и...

— Он очнулся! — перебивает их Фарид, сидящий у кровати, на которой лежит Тагир.

А потом все находящие в комнате с любопытством наблюдают за тем, как с помощью брата Тагир садится. У него совершенно потрясенный, дикий взгляд и очевидно, что лишь присутствие рядом брата вносит хоть какое-то подобие привычного в эту абсолютно не поддающуюся ни одному рациональному объяснению для него картину — незнакомая комната, полная незнакомых людей.

— Какой же ты огромный... — Мо, как обычно, радует свежим взглядом на события. — Как же мы тебя доперли сюда? Да мы просто герои, ребята!

— А? Что? — голос Тагира, и без того низкий, сейчас звучит совсем по краю доступного человеческим связкам и уху диапазона. — Ридли, где я? Кто они?!

— Я прямо даже в нетерпении, — Мо складывает руки на груди, — послушать, как Фарид это все объяснит.

_________

Переезд в школу откладывать не стали, потому что существовать всемером в однокомнатной квартире было категорически невозможно. Места в хозяйственной пристройке оказалось достаточно, только прошлось потрудиться, отвоевывая у доисторического хлама жизненное пространство. В итоге, освободили себе две помещения, для мальчиков и девочек отдельно. Даже нашлись раскладушки, матрасы и подушки — еще с тех времен, когда в школе функционировал летний лагерь. После того, как комнаты были признано условно годными для проживания, они собрались было идти в лес для "полевых" экспериментов, но Миша объявил тихий час. И был прав, собственно, все вымотались просто ужасно: очередная бессонная ночь, физически тяжелое возвращение с Тагиром на руках и то, что последовало после, а потом еще обустройство на новом месте.

В общем, Михаил отправил свой, по выражению меткого на словцо Мо, "пионерлагерь кифэйев", спать, а сам двинулся в кабинет — за всей этой круговертью он чуть не забыл, что каникулы закончились, и завтра начинается очередная учебная четверть. Надо хоть немного подготовиться, бумаги разобрать, а то все его директорские дела за последние дни начисто вымело из головы, другое там место занимало. Благие намерение Михаила пропали втуне, и он так и просидел пару часов за столом, лишь изредка меняя положение тела и переводя взгляд от поверхности стола на окно. При этом видел он перед собой не стол и не окно, а то, о чем думал.

_________

— Тагир, а ты, правда, ничего не помнишь?

— Совсем ничего, Мо. Последнее, что помню — как поужинал с Акулиной и спать пошел. Устал сильно.

— Акулина — это жена?

— Квартирная хозяйка.

Вдруг раздается смешок Фарида.

— Слушай, Тигр. Я представил себе лицо Акулины, когда она зайдет в комнату. А нас там нет.

Тагир неопределенно хмыкнул.

— Ладно, давайте спать.

— Что, даже девчонок не пойдем зубной пастой мазать?

— Лично я не взял с собой зубной пасты. А если не пастой... Да ну вас к черту! Давайте спать, а то всякая хрень в голову лезет.

__________

Возражения Миши о позднем часе отмели. Особенно после рассказа Фарида о том, как он нашел брата. Все понимали, что время дорого. И были полны воодушевления и надежды скоро узнать, что с близкими людьми.

— Только сначала нужно убедиться, что с нами все в порядке, — тон Лины непреклонен. — После всех событий. Особенно с Мишей, Фаридом, Тагиром.

— О, у нас медосмотр намечается? Как раздеваться — до пояса или целиком? — пальцы Мо ложатся на ворот рубашки.

— Ты меня не интересуешь. У тебя на лбу написано, что с тобой все в порядке.

— Мало ли что на лбу. Может, у меня на груди, под сердцем, другое написано. Точно не хочешь посмотреть?

— Клоун! — демонстративно морщится Мика. Лина же вовсе не обращает внимания на слова Мо, легко касаясь пальцами лба Михаила, а затем братьев Куркиных.

— Странно... — хмурится Лина. — Я понимаю, за счет чего мог пополнить энергию Миша. Но Фарид... И Тагир... Нельзя сказать, что вы в полном порядке. Но значительно лучше, и я не совсем понимаю...

— Да какая разница?! Мы в форме — это главное! Пойдемте!

— Ну, хотя бы, может, Фарид предварительно объяснит нам, как он это сделал? И что это вообще такое?! Вот эти линии силы?

— Какие еще линии силы?!

— Давайте по дороге поговорим? Ходу, хлопцы, ходу!

______

— Ну что там с этими линиями силы?

— Что за линии силы, кто мне объяснит?!

— Это мой термин, Фарид, — смущенно улыбается Софи. — Я не знала, как объяснить. И вот такое придумала.

— Нет, это не линии силы. Это кротовая нора.

— Что?!?

— Ну... кротовая нора. Червоточина.

— Фарид?!?

— Хм... Ну как сказать-то? Туннель. Пространственно-временной туннель. Там... горловина, вход в туннель, который сделали эти... чужие.

— Портал, что ли?

— Мо, это не Diablo! Но, если тебе так привычнее, то — да, портал. Но, по сути, там вход в туннель.

— А выход?!

— А выход... выход зависит от тебя.

— Как?!

— Поймете сами. Там... там другая материальность. Другое... все другое. Готовьтесь. Там нельзя медлить. Надо быстро.

— Надо быстро что?!

— Решать... Нет, решать надо заранее. Надо быстро дать... ответ. Направление. И — да, помните, что говорила Софи? Оно жрет энергию. Чем дольше вы будете медлить, тем...

— А зачем нам медлить?

— Увидишь, Мо. Там... страшно. Непривычно. Не знаю!

— А что это вообще за место? Этот туннель? Как он работает? Ты перемещаешься? По воздуху? Или как?! Я что-то совсем не понимаю...

— Думаю, он построен на эффекте квантовой нелокальности.

— Фарид?! А на пальцах?!

— На пальцах? На пальцах... — задумчиво. — Ну, представьте себе пиццу. И из нее вырезали один кусок. А потом соединили края. И получается для тех, кто двигается по поверхности пиццы — одно расстояние. А для тех, кто просто от края до края — другое. Количество измерений другое.

— При чем тут пицца?!

— Ага... Неудачный пример. Тогда представьте ткань. А вы игла. Вы протыкаете ткань и исчезаете с поверхности. Нитка протягивается по изнанке и — раз! Игла появляется в другом месте. На поверхности ткани не видно нити, след вашего перемещения остался на изнанке. А с лицевой стороны вы... игла... исчезла в одном месте и появилась в другом. Так понятнее?

— Ненамного. А при чем тут эта... квантовая... штука?

— Вот и я думаю — при чем? Но на каком другом принципе это может быть построено, я не представляю. Хотя ученые считают, что мгновенная сверхсветовая квантовая телепортация невозможна. Но... наверное, их ученые думают по-другому. Да и не такая уж она и мгновенная...

— Ты о чем?

— Я о квантовой запутанности.

— Так, не путай нас!

— А и в самом деле. Тем более что мы пришли.

_______

— Бесполезно, — Михаил обессилено опускается на торчащий из склона оврага камень. — У нас не получается.

— Почему?! — Мо, как всегда, искрит. Хоть и не буквально, в данный момент. — Почему он может, а мы нет?! Фарид, может быть, ты плохо объясняешь? Попробуй еще раз.

— Не думаю, что от этого будет толк, — вступает в дискуссию Софи. — Вряд ли Фарид сумеет объяснить лучше. Я вот прекрасно понимаю, о чем он говорит. А толку-то...

— Интересно... Очень интересно... А мне вот любопытно, почему именно ТЫ так его понимаешь? Никто, кроме тебя, Софи, не понимает толком, о чем говорит наш гений. Чем вы отличаетесь от нас? Что у вас общего, а?

— Да ничего общего! — вступается за Софи Фарид. — Просто она...

— Ты Тариг, да? — вдруг негромко произносит София. После ее слов повисает молчание, которое далеко не сразу нарушает Фарид. С видной неловкостью, отводя взгляд:

— Да.

— Ты же говорил, что ты Альфаир?! Снова врал?!

— Эй, полегче, Мо! — увесисто басит Тагир.

— Я... погодите. Сейчас объясню.

— Уж будь так любезен!

— Меня... меня прохлопали. Квинтум. Не увидели, когда оценивали мой потенциал при рождении. Думали, что я Альфаир будущий. Нашим родителям на троих детей натальную карту дали — у них хорошее сочетание генов. Рассчитывали, что могут родиться сильные кифэйи.

— Надежды не оправдались, — хмыкает Тагир.

— Ну, не совсем, — поддерживает брата Фарид. — У Тигра первый уровень. А я... Надо было видеть их глаза, когда меня начали готовить к инициации. Когда поняли, что я Тариг гораздо больше, чем Альфаир.

— И что?!

— А что... — Фарид пожимает плечами. — Говорю же — прохлопали. Для них это сюрпризом стало — что во мне есть способности Тарига. Сказали, что, наверное, они при рождении не сильны были, а потом развились из-за того, что я на острове вырос. В общем, сами не знали, как себя оправдать.

— А почему тебя не сделали Таригом, я не пойму?!

— Они же все наперечет. Их мало. А я вышел... хм... незапланированный. Для меня просто не нашлось Обители. Все занято было на тот момент. Поэтому меня инициировали как Альфаира. Их много и они всегда нужны. Поэтому так и получилось, что я...

— Неинициированный Тариг, — заканчивает за него Софи. — Я знала! Я чувствовала! Что ты такой же, как я!

— Так, это все замечательно, — Мо переводит взгляд с Софи на Фарида. — Именно поэтому, да? Поэтому Фарид может? Потому что он Тариг? Тогда почему не можешь ты, Софи?! Объясните мне, черт побери! Почему Фарид все понимает и умеет, а мы — нет? Чем он лучше нас?!

София и Фарид молчат, переглядываясь.

— Нет, ну вот объясните мне, квантовые гении! Фарид, у тебя какое образование? Что ты заканчивал?

— Техникум механизации сельского и лесного хозяйства.

— Это там квантовую эту... механику преподают? Квантовая механика сельского и лесного хозяйства?!

— Я самоучка! — с вызовом. — Люблю книги умные читать.

— Угу. Только у меня в туалете комиксы, у остальных — учебники по физике!

— Фарид... Надо им сказать, — Софи смотрит только на Фарида, не видит никого больше.

— Не надо, Софи! Пожалуйста!

— Так, прекратите эту партизанщину! — не выдерживает уже Михаил.

— И не говори, — поддерживает его Мо. — Я уже боюсь, когда эти двое начинают так переглядываться. В прошлый раз это кончилось тем, что Фарид у нас на глазах испарился. Так, Тариг и недо-Тариг, быстро колитесь, что вы еще от нас скрываете!

— София, пожалуйста... — тон у Фарида жалобный, просящий.

— Тебе нечего стыдиться, — отвечает Софи твердо. И, повернувшись к остальным: — А вы, между прочим, могли бы и сами догадаться! Вам известны все факты, осталось только выводы сделать!

Мо набирает полную грудь воздуха, собираясь высказаться по полной программе. Но его останавливает рука Лины на плече.

— Мо, давай выслушаем ребят.

Кифэйи выжидательно смотрят на пару Таригов. Фарид упрямо молчит, и говорить приходится Софии.

— Он же рассказывал вам. Про голос. Как он его услышал. И про то, что заснул потом с наушниками... — она обводит всех по очереди взглядом. — Не понимаете?

— Нет, — на удивление слаженным хором.

— Он спал и слушал голоса этих, чужих. А сон — это ключ к подсознанию. Он... он научился... Он понимает их! Не язык! А, может быть, и язык. Но на каком-то уровне... Он их понимает. Поэтому он смог. Поэтому!

— Вон оно что... — тянет Мо, сузив глаза. — А казачок-то засланный... Я так и думал, — делает лишь шаг к Фариду, как тут же между ними встает Тагир.

— А ну-ка, остынь!

— Так, только без драки! — с камня поднимается Михаил. — Мо, Тагир!

— Да было б там с кем драться, — Тагир смотрит исподлобья. — Я его одной рукой по стенке... по дереву размажу.

— Эй, спокойно, этого парня могу бить только я, — "кстати" вступает в разговор Мика.

— Да не охренели ли вы?! — взрывается Мо.

— Стоп. Стоп. Стоп! У меня идея, — Лине удается пресечь зарождающийся конфликт и привлечь внимание к себе. — Смотрите. Фарид не может нам объяснить, как это делается, так? Но, может быть, он сможет это показать? Он же перенес Тагира сюда, верно?

— Верно, — хмуро кивает Тагир. — Но меня это ничему не научило.

— Потому что ты был в отключке!

— А ведь это... это может сработать, — Фарид шагает из-за спины брата. Смотрит на Мо. — Ты мне не доверяешь, я знаю. Рискнешь? Телепортироваться со мной? Думаю, должно получиться. Если ты со мной... ты поймешь. Любой поймет, мне кажется. Ну?

— Я согласен, — без раздумий, без колебаний.

— А почему именно Мо? — возражает Михаил. — Мы все здесь в равном положении. Все не знаем, что с родными.

Магомед поджимает губы, но молчит. А за него неожиданно отвечает Лина:

— Потому что он один. У тебя есть Софи. Мы с Микой, Фарид теперь с Тагиром. А Мо...

Никто не произносит ни слова, Мо с вызовом переводит взгляд с одного лица на другое.

— Нет возражений? Отлично. Спасибо за поддержку, Лина, — он кивает ей, такой непривычно серьезный. — Фарид, что делать?

— Ну... гхм... пойдем. Вон туда. Только... Нам надо...

— Что?! Не мямли, Фарид!

— Мне придется обнять тебя! Мы должны быть... ну... в телесном контакте.

Мо останавливается на полпути, оборачивается.

— Еще скажи, что мы целоваться должны!

Клоун, к которому они все привыкли, снова вернулся.

— Да нет... необязательно... Тьфу, Мо, прекрати! Думаешь, мне хочется?!

— Пошли уже, — Мо решительным жестом берет Фарида за руку. — Чего тянуть?

Они немного постояли, не решаясь прикоснуться друг к другу.

— Ты решил — куда? — Фарид чуть подается вперед и задает этот вопрос на ухо Мо.

— Да, — отвечает тот шепотом.

— Господи, они такие трогательные, — демонстративно шмыгает носом Мика. — Мальчики, не стесняйтесь!

— Мика! — дружно шикают Миша и Лина.

— Готов?

— Да.

— Поехали!

Словно в ритме какого-то замысловатого танго Фарид обхватывает Мо одной рукой за спину, а другой за плечи, прижимая к себе. И, одновременно, делает шаг вперед. Шаг, еще один. Почти танцевальные па. Спустя секунду танцоры исчезают.

Мо, Фарид и Лидия.

— Магомед! А я не чаял вас увидеть так скоро! — отец Владимир поднимается навстречу вошедшим мужчинам. — Сестрица ваша, Софьюшка, сказала, что болеете вы.

— Уже здоров, — коротко отвечает Мо, скупо кивнув священнику и ответив на рукопожатие. — Как она?

— Вы знаете — лучше! Врач был еще раз, говорит, состояние стабильное, но в больницу надо бы. Но вы же не велели... А я же тут при ней почти все время, да еще женщины помогают — Таисия Александровна и Екатерина Матвеевна. И Людмила Анатольевна заходила вчерашнего дня, сказала, что... Да о чем это я! — прерывает сам себя отец Владимир. — Знаете, у вашей мамы пальцы шевелиться стали, вот вам истинный крест, — широко осеняет себя знаменем.

— Правда? — Мо не сводит взгляда с лица матери. Он странно спокоен, даже невозмутим.

— Истинная!

Мо не торопится с продолжением разговора, все так же глядя на мать. И через какое-то время отец Владимир решается задать вопрос.

— А это... вы это доктора привезли?

Магомед не сразу понимает, что речь идет о Фариде.

— Доктор? Ну, в каком смысле. Доктор наук, угу. Профессор... этой, как ее... квантовой физики.

— Вообще-то, я тракторы ремонтирую, — Фарид протягивает священнику руку. — Фарид Куркин.

— Отец Владимир, не слушайте его. Профессор у нас чертовски скромен, — изумленный взгляд священника заставляет Мо прекратить понятные только им с Фаридом шутки. — Это мой... двоюродный брат. Со стороны отца.

— А я сразу так и понял, — с видимым облегчением улыбается отец Владимир, — что вы родственники! Вы очень похожи. Вот с Софочкой вы не похожи, а с Фаридом — очень!

Фарид хмыкает, делая какое-то странное движение бровью.

— Оставьте меня наедине матерью, пожалуйста.

Эта просьба Мо выполняется незамедлительно.

______

— А вы действительно профессор физики?

Чертов Мо и его дурацкие шутки!

— Физика — это мое... увлечение. А вообще-то я действительно занимаюсь ремонтом тяжелой техники.

— Да что вы говорите! А газонокосилку починить можете?

— Надо посмотреть.

____

Нет слез — мужчины не плачут, это общеизвестно. Нет трагических жестов — фигура у кровати неподвижна. И слов нет, только тихое дыхание. И одно-единственное слово срывается с узких, упрямо поджатых губ. Самое первое, самое главное, и других нет у него сейчас. Едва слышным шепотом. Мама. Мама.

____

— Как она? — Фарид с Мо остались вдвоем, отец Владимир тестирует за окном починенную газонокосилку на прошлогодней пожухлой траве, вторгаясь в их разговор приглушенным жужжанием.

— Странно, — Мо трет лоб. — Линку бы сюда... Мне кажется, я чувствовал смутный отклик, но такой слабый.

— Что будешь делать?

Мо какое-то время внимательно смотрит на Фарида. И тот, кажется, понимает, о чем думает его старший собрат.

— Нет, Мо, нет. Я не смогу забрать вас двоих. Просто не смогу.

Мо рассеянно кивает.

— Ладно. Да я и не уверен, что...

— Вот и я тебе то же самое сказать хотел! — горячо поддерживает его Фарид. — Мне кажется, что ее надо здесь оставить. Мне вообще почудилось...

— Что?!

— Этот отец Владимир что-то знает... Или — чувствует. Не так прост священник.

— И?..

— Думаю, он на каком-то уровне понимает, как важна твоя мама для этого места. И он как-то... помогает ей. Ты в животворящую силу молитвы веришь?

— Издеваешься?!

— Ну и зря, — Фарид невозмутим. — Мне отец говорил, что...

— Да мало ли что говорят! — раздраженно перебивает Мо. Осекается. И, потом, хмурясь: — Но ты прав, наверное. Я тоже отчего-то так думаю. Что ей тут лучше будет. Только не знаю, почему так. По крайней мере, сейчас лучше оставить все как есть. А потом... потом видно будет.

— Ну и правильно, — кивает Фарид. — Тогда давай возвращаться, если ты не против. Ты понял, как?..

— Не совсем. Как мы вернемся? Здесь тоже есть вход в этот... в тоннель?

— Нет. Я сам толком не понимаю, как это работает. Так похоже, что на нас нечто вроде... маячка. Или петли. Или страховки. Не знаю! Но смысл в том, что как только ты захочешь вернуться, ты должен... ну, позвать. И тебя притянет туда, назад. Откуда мы и пришли. Только это должно быть очень энергозатратно, — Фарид недовольно морщится. — Нет! Все равно не понимаю, как. Но...

— Главное, что это работает. Давай возвращаться. Только с отцом Владимиром попрощаемся. Не стоит его пугать своим внезапным исчезновением.

______

Им пришлось выйти за границы поселка. Отцу Владимиру сказали, что приехали на машине, но у нее колесо спустило неподалеку от деревни, и сейчас они пойдут, заменят колесо и поедут назад. Мо и Фарид сошлись во мнении, что священник раскусил их вранье, но сделал вид, что поверил. Странный он, по крайней мере, по их, кифэйским меркам, странный.

Сделали от силы пятьдесят шагов вглубь леса — совсем другого, непохожего на тайгу в районе Мишиной обители. Из виду скрылись — и ладно.

— Готов?

— Чур, теперь я тебя обнимаю.

— Чего это?

— А вдруг тебе понравится?

Фарид хмыкнул, но позволил себя обнять. Практически тут же они исчезают.

После. Мика, Лина, Фарид, Михаил, София и Тагир.

— Вон! Вон они! Как здорово! Так быстро! — их обступили, гомонили и спрашивали наперебой. А потом все почти одновременно замолчали, внимательно глядя на Фарида и Мо. В первую очередь, именно на Мо.

— Ну? — озвучил общий вопрос Михаил. — Ты понял?

Мо стоит в центре группы кифэйев, слегка наклонив голову, как будто прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Потом поднимает лицо к ночному небу, словно там есть ответ. Делает пару шагов назад и резко опрокидывается. Но упасть не успевает.

— Черт! Куда он делся?!

— Вот и ответ на наш вопрос, — усмехается Миша.

— Как вы думаете, куда он отправился?

— Либо к отцу, либо к сестре, — отвечает с видом эксперта Фарид. — Вернется — видно будет, где был.

— Хоть бы предупредил, — ворчит Мика. — Клоун хренов.

Лина подходит к Фариду, привычным уже жестом прикасается к его лбу. Хмурится, качает головой.

— Я знаю, — не дает ей сказать Фарид. — Я знаю. Это потому что нас двое.

— И потому что часто! Фарид, тебе нельзя туда соваться в ближайшее время! Ты понимаешь?!

— Понимаю, — серьезно кивает Фарид.

— Это что — нам опять ждать тут неизвестно сколько?

— Есть хочешь?

— А вы, типа, не хотите? — Мика присаживается на корточки и начинает потрошить рюкзак. — Ну, насильно заставлять не буду.

— Да ты лопнешь, если одна все сьешь!

После того, как запасы Мики смели вчистую, народ разбрелся кто куда, в основном, расселись на камнях, в изобилии торчавших из стен оврага. София привалилась к плечу брата и тут же мирно засопела, Фарид о чем-то негромко переговаривался с Тагиром, Лина сидела, прикрыв глаза — то ли дремала, то ли думала. И только неугомонный Рокс отправился бродить по окрестностям. Живот приятно грела еда, а ногу — спрятанный в голенище унта нож, умыкнутый с кухни Михаила. Ручка у ножа неудобная, зато острый, следит Мишка за кухонной утварью. А ей как-то сразу стало спокойнее, не привыкла она с голыми руками по лесу шастать. А сидеть на месте стало совсем невмоготу. Розыски ее принесли неожиданный результат. В десяти минутах ходьбы через бурелом обнаружилась охотничья заимка. А это значит — крыша, укрытие от ветра, снега, дождя и иной непогоды. А внутри печка-буржуйка, спички, небольшой запас дров и кое-какие продукты: соль, сахар, макароны, чай. Но самое главное — укрытие и тепло.

— Хорош мерзнуть на улице! — Мика поспешила вернуться и обрадовать остальных своей находкой. — У нас теперь есть крыша.

— Где нашла? — удивился Миша, поднимаясь на ноги.

— Кто ищет, тот всегда найдет! Пошли за мной, тут недалеко.

И они пошли.

— Здесь у нас будет временный пункт наблюдения за врагом, — Мика деловито проверяет, как занялись уложенные в печь дрова. — Надо сюда инструменты принести, топор обязательно, продуктов, посуды чуть-чуть.

— Ты прямо в своей стихии, — усмехается Миша.

— Еще скажи, что я плохо придумала!

— Отлично придумала, — Михаил с наслаждением вытягивается на узком топчане. — Господи, как же я устал... Интересно, где там сейчас Мо?

После. Мо и Алия.

Все прошло гладко. Странно гладко и быстро. Не было тех боли и страха, о которых предупреждал Фарид. То ли дело было в том, что Фарид оказался в некотором роде первопроходцем, то ли в том, что у самого Мо уровень выше, но самостоятельно переместиться не составило ни малейшего труда. Он толком ничего не успел ни заметить, ни почувствовать — и вот перед глазами уже Алькин дом. Понятия не имеет, как это выглядит со стороны: будто он взялся из воздуха или упал сверху — он не знает и ему это неинтересно. Поднимет голову. Этаж второй, окна темны. Неудивительно, час ведь поздний. Ночь или — нет, делает поправку на часовые пояса, поздний вечер. Алька спит уже, наверное. Черт, да кого он обманывает!

Он барабанил в дверь, пока не поднял из теплых постелей заспанных соседей. Чтобы выяснить страшное, но подсознательно почему-то ожидаемое. Слушал словно сквозь вату рассказ соседки. Вчера увезли Алию Алиевну. Квартиру вскрывали с милицией, да. Как только она два дня в школу на уроки не пришла. В какой больнице? Так-то одна она у нас, ЦРБ. Но Алию Алиевну вчера перевели в железнодорожную больницу, она ведомственная, там оборудование лучше. Недалеко она. Вон по улице до конца, потом направо повернете, через два перекрестка налево и идите, пока не упретесь в больницу. Только не пустят вас, уже поздно. Наскоро кивнул соседям, пробормотал извинения и вниз по лестнице. Не пустят его? Да пусть попробуют. Алька жива. Жива, и он должен увидеть ее и узнать, что с ней!

Он шел по темным улицам с редкими островками света фонарей и еще более редкими прохожими. Отчего-то знобило, хотя на нем была теплая добротная куртка с Мишиного плеча, а на ногах — Мишины же ботинки на вязаные носки, в размере обуви они с Михаилом не совпали, по счастью, в большую для Мо сторону. А все равно изнутри медленно полз по венам и артериям холод, непонятно откуда, будто из сердца. Мо прибавил шагу.

________

В первый раз ему в полную силу пришлось применить свои способности Альфаира. Не мягко, почти незаметно, для того, чтобы обаять понравившуюся девушку. А прямо, даже грубо, добиваясь своего от дежурной медсестры. Но вышло, хотя на лбу выступила испарина — он никогда не делал такого раньше. Даже не знал, что умеет вот так — заставить человека, вынудить пойти против своего желания. В данный момент Мо не мог даже понять, как это у него получается и не собирался анализировать. Главное, что он добился желаемого и сейчас шел за хорошенькой медсестрой по коридору больницы. Реанимация. Он и не сомневался.

На пороге палаты замер. Зажмурился. Чем он прогневил судьбу, что двух самых дорогих женщин в своей жизни он видит теперь бесчувственными, с закрытыми глазами?! Выдохнул резко, открывая глаза.

— Я за Асафом Кутдусовичем, — пискнула за его спиной медсестра, на которую Мо перестал давить своей волей.

Видимо, этот неведомый Асаф — врач. Что ж, у Магомеда есть к нему пара вопросов. За жизнь. Или за смерть.

А разговор у них состоялся не за жизнь. И даже не за смерть. А за кровь. Но сначала Мо пришлось поработать. Асаф Кутдусович оказался довольно молодым, по виду — ровесником Мо, хмурым и нелюбезным брюнетом. Убеждать его пришлось и по-человечески, и по-альфаировски. Магомед совершенно взмок от усилий, чувствуя, как бежит пот между лопаток, как буквально встают от напряжения волосы на затылке. Подчинить доктора, хотя бы минимально и ненадолго своей воле, оказалось гораздо сложнее, чем проделать то же самое с медсестрой. На Асафа Кутдусовича совершенно не действовала фирменная улыбка, да и улыбаться Мо не хотелось. Пришлось действовать грубее, хотя Мо был уже на пределе своих сил. Помогло ему то, что и Асаф Кутдусович выглядел тоже уже порядком уставшим — непростой у него выдался день, видимо.

А потом Мо слушал негромкие слова, перемежающиеся паузами, когда врач заглядывал в историю болезни. Что-то про анемическую кому, распад эритроцитов, нарушение синтеза гемоглобина. Про вероятно наследственное заболевание и переливание крови, к сожалению, не давшее положительного результата. Пока не давшее.

Дальнейшее он потом вспоминал смутно, отрывками. Видимо, он прыгнул выше своего второго уровня. Или близко подошел к собственному пределу возможностей, которого он по-настоящему и не знал. Но он заставил затюканного тяжелым днем и давлением чужой воли доктора произвести прямое переливание крови. Без всяческих анализов на группу, резус и прочее. "Я ее брат", — прямой взгляд в глаза врачу, подкрепленный давлением воли готового идти до конца Альфаира. Это в очередной раз сработало. Всегда Мо это умел? Или только сейчас научился вдруг? Удивляться и анализировать он будет потом.

Вместо положенных трехсот-четырехсот миллилитров Магомед настоял на восьмистах. Когда встал с кровати, его повело. Но был уверен, что сделал все правильно. Теперь у Альки есть шанс перенести путешествие. Лишь бы он сам смог.

Слегка дезориентированный Асаф Кутдусович ушел по своим ночно-дежурным делам, а Мо дал себя под ручку увести медсестре, чаю попить. Чай был очень вкусен — горячий, сладкий. Очень вкусным казалось и крошащееся в непривычно дрожащих пальцах печенье, и подтаявшая шоколадка с изюмом и орехами. Он прихлебывал чай, привалившись затылком к стене, что-то отвечал любопытной девчушке, которая, он был уверен, ранее называла свое имя, но он теперь не мог вспомнить — вот хоть убей. Отвечал преимущественно односложно или кивками, думая о том, что надо, надо собраться с силами. Вот только еще одну кружку выпьет. "Вы пейте, пейте, Магомед Алиевич, — потчует его медсестра. — Вам надо много пить, жидкость потерянную восстанавливать". Он послушно пил. Целых три кружки. А потом под предлогом "сходить в туалет" вернулся в палату к Альке. Пальцы трястись перестали и получилось аккуратно вынуть иглу из руки сестры. Привычно подхватил женское тело на руки, разогнулся. Отнятые восемьсот миллилитров коварно ударили в ноги, подогнули колени, он чудом не упал, привалившись спиной к стене. Нет, только не на самом пороге, когда он почти все сделал! Но нет возможности собраться с силами, да просто самих сил нет, еще чуть-чуть — и он просто разожмет руки. Надо возвращаться сию минуту и будь что будет!

После. Мика, Лина, Фарид, Михаил, София, Тагир, Мо и Алия.

— Портал! — Миша резко садится на топчане.

— Что — портал? — не сразу понимают его. А потом на ноги подскакивает Мика.

— Мо вернулся!

В распадке они увидели две лежащие на земле фигуры, обе без признаков жизни. Выглядело это совсем не оптимистично, а в свете фонаря и занимающейся зари было отчетливо видно, как из-под обшлага куртки с запястья левой руки Мо стекает кровь, обильно капая на черную землю.

Первыми к Мо и Алие подоспели Лина, Мика и старший из братьев Куркиных. Тагир споро подхватил на руки лежащую на холодной земле в одной тонкой рубашке девушку. Лина, упав на колени, приподняла голову Мо, Мика стащила с его левого плеча куртку. Выругались сестры синхронно, синхронно же посмотрели на безвольно висящие руки Алии.

— Он отдал ей свою кровь! — пальцы Лины ложатся на кровоточащий внутренний сгиб локтя Магомеда.

— Вот он не мог без этого!.. — шипит Мика. — Пижон! Выпендрежник!

— Что за манера, — негромко произносит Мо, приоткрывая один глаз, — говорить о человеке гадости за глаза?

— Как ты?!

— Бывало и лучше, — он морщится, потом переводит взгляд на Мику. — Кажется, я говорил тебе никогда больше ко мне не прикасаться?

Мика так резко убирает свои пальцы с его руки, будто та раскалилась. И на ноги встает так же резко.

— Нам нужно домой!

— Мо, ты сможешь дойти до села? — Михаил пытается сгладить резкость слов Мо.

Магомед отвечает утвердительно, однако его ноги, при попытке встать, наглядно демонстрируют несогласие с таким ответом. Вертикальное положение Мо удается удерживать только с посторонней помощью. Совершенно очевидно, что максимум, куда Мо сможет дойти — это их недавно обретенный форпост. Несмотря на то, что им там будет весьма тесно уже теперь ввосьмером, до школы они сейчас просто не дойдут. Точнее, не дойдет Мо, а вести или, того хуже, нести себя он просто не даст, это очевидно всем. Согласился, чтобы его довели до заимки — и на том спасибо.

Когда дошли и разместились, командование приняла на себя Лина. Все понимали, что сейчас должно произойти. Алию уложили на топчан, а остальные сгрудились вокруг. Дежа вю. Неужели только сутки назад они вот так же стояли вокруг Тагира? Что происходит со временем? Будто уплотнилось оно, невероятно уплотнилось, и не двадцать четыре часа в сутках, а больше.

Лина переводит взгляд с одного лица на другое. Михаил отрицательно качает головой и смущенно отворачивается. Что ж, у него есть право — она все же его напугала тогда, в первый раз. Мо и Фарид — сразу нет, парни едва живы. Тагир? Он без слов понимает ее взгляд, делает шаг навстречу. Одно легкое прикосновение пальцев ко лбу, и теперь она отрицательно качает головой. Нет, Тагир еще слишком слаб, совсем недавно он сам был в таком же положении, как и Алия. Значит, остаются девочки — София и Мика. А потом становится ясно, что и Соня пока не в той форме, чтобы служить энергетическим донором. И, кроме Доминики, некому.

— Ты же не боишься? — Лина внимательно смотрит в глаза сестре.

— Когда это я чего-то боялась? — Мика демонстративно бравирует. — Тем более, ты уже опытный... хирург. Приступайте, доктор. И можно без анестезии. Если я начну вырываться, не давай этому, — резкий кивок головы в сторону Мо, — ко мне прикасаться. Пусть Тагир держит. Он, может быть, и справится, сил хватит.

— Можешь не сомневаться, — Тагир серьезен. — Удержу.

— Мика, послушай, я был неправ... — голос Мо нерешительный и смущенный.

— Заткнись! Линка, начинай!

И Лина начинает. Поначалу кажется, что во второй раз все получится быстрее и не столь драматично. Но потом что-то идет не так, Мику удается удержать только вдвоем Тагиру и Михаилу — девушку бьет как в эпилептическом припадке. И снова потеки слез и крови на лице Лины. Снова. Все повторяется снова. Только вот сознание сестры не теряют.

— Воды... — хрипит Лина, разомкнув контакт. Пьет жадно из поданного ей котелка, обливаясь. — Еще!

Мика сидит, привалившись к бревенчатой стене, и даже отсветы пламени из печки не согревают неживую бледность ее щек.

— Лина, получилось? — осторожно спрашивает Михаил.

— Да.

— Но что-то пошло не так?

— Я думала, — Лина подползает к сестре, прижимается плечом, переплетает пальцы, — что с Микой будет проще. Потому что мы сестры и близнецы.

— А получилось не проще?

— Энергетика разная, — морщится Лина. — С Тагиром и Мишей было гораздо легче — они оба Альфаиры, мне почти ничего делать не надо было. А тут... Альфаир и Мандра. А между ними я — Лейф. Пришлось трансформировать на ходу. Я слишком поздно поняла, и было трудно. Ты как, родная?

— Жрать хочу, — произносит Мика, не открывая глаз.

— Как только доберемся до села, я тебе куплю самый большой торт, — Мо переводит взгляд с лица сестры на Мику. — Честное слово. Обещаю.

— Засунь его себе в задницу, — голос у Мики абсолютно бесцветный.

Сейчас он готов ей простить даже эту грубость. Он вообще готов ей простить все за то, что эта вредная и поперечная девчонка сделала для его сестры.

— Лина, а когда Аля придет в себя?

— Не знаю, Мо. Возможно, скоро. Возможно, через несколько часов. Давайте спать, а? С ног падаю от усталости.

— Ты и так на полу сидишь, — усмехается Миша.

— Вот сейчас на полу и засну.

— Нет уж, давайте-ка на топчаны, — Миша протягивает обе руки сестрам. — А на полу мы с парнями устроимся. Мика, печка долго еще будет гореть, как думаешь?

— Пару часов, — зевает Доминика, вставая за рукой Михаила. — Кирпичами бы обложить, чтобы остывала медленнее. Надо будет принести, я в школе видела.

— Ой, а где это я?.. — раздается мелодичный и удивленный голос. Все дружно оборачиваются. Алия не стала долго томить их неизвестностью и быстро пришла в себя. А вот дальше начались сюрпризы.

До. Ахмед.

— А кто он такой?

— Романцов-то? Инспектор рыбоохраны.

— Вы издеваетесь?! Зачем нам инспектор рыбоохраны? У нас палеонтологические изыскания запланированы! Ископаемые останки ихтиозавров будем изучать! Вы, что, разницы между рыбами и древними ихтиозаврами не понимаете?!

— Отчего же? — собеседник моложавого руководителя группы палеонтологов невозмутимо откидывается на спинку кресла. — Прекрасно понимаю. Рыба — это хариус или сиг. А еще там щука водится, и налим. Семга на нерест туда не заходит — чего нет, того нет. Но хариусок — исключительный! А ихтиозавры эти ваши — какой с них прок?

— Все-таки издеваетесь... — вздыхает ученый. — Неужели так трудно порекомендовать проводника?

— А я вам и рекомендую.

— Вы же сказали, что он инспектор рыбоохраны?

— Точно так. А еще он по образованию ихтиолог, вроде бы. Но самое главное — никто лучше Романцова эти места не знает. Всем проводникам проводник.

— Ну, раз вы так говорите... Мы согласны, — с видом глубочайшего снисхождения кивает палеонтолог.

— Согласны они, — хмыкает его собеседник. — Не факт еще, что Ахмед Валерьевич согласится.

— Кто?!

— Романцов Ахмед Валерьевич. Ваш проводник — если вам повезет, и он согласится.

— Чудное у него фамилия-имя-отчество. Откуда такое?

— Вот у него и спросите, — протягивая руководителю экспедиции клочок бумаги с телефонным номером. — Он страсть как любит такие вопросы.

Оставшись в одиночестве, хозяин кабинета смотрит в окно, щурясь на почти весеннее солнце, и хитро ухмыляется себе в усы.

______

— Если он еще раз откроет рот и скажет что-нибудь в таком же тоне, я на него кинусь!

— Инна, не заводись! И, ради всего святого, не спорь с ним!

— Да кто он такой?! И что о себе возомнил?! Мы, между прочим, ученые! А он просто рыбный инспектор!

— Не вздумай так ему сказать! Он — инспектор рыбоохраны. И не задавай ему дурацких вопросов, если не хочешь получать ответы, которые тебе не нравятся.

Женщина-ученый обиженно поджимает губы, но молчит.

_____

— Ахмед Валерьевич, вы вообще устаете?

— Нет.

— А вот мы устали. Мы, знаете ли, не привыкли так много ходить.

— Вы должны были знать, во что ввязываетесь.

— Но мы же не кросс бежим! Куда так торопимся?!

— До заимки дойти надо. Или вы хотите в палатках ночевать?

Руководитель палеонтологов вздыхает.

— А долго еще?

— Полтора часа. Нет. Два, — поправляет себя. — Вы плететесь как улитки.

Руководитель группы приноравливает свой шаг к шагу этого странного инспектора обманчивой наружности. Среднего роста, сухощавый, но рюкзак прет здоровенный, и выносливый как вол.

— А вы действительно ихтиолог?

— Кто вам сказал?

— Иван Матвеевич.

Романцов молчит какое-то время.

— Нет, неправда. Я на биологическом факультете учился. Три курса. Потом бросил.

— Почему?

— Надоело.

Сказано таким тоном, что расспросы продолжать никакого желания нет.

Не объяснишь людям, что это такое — когда тебя зовет Обитель. Да и кому нужно это высшее образование? Томалу точно не нужно. Ахмед поправляет лямки рюкзака. Вот эти, например, его нынешние подопечные, с высшим образованием, с учеными степенями. Неразумные и беспомощные — как дети.

— А скажите мне, — Романцов неожиданно сам продолжает разговор. — За каким чертом вас в такое время понесло в экспедицию? Копать же не будете — в снегу еще все.

— Мы на разведку, Ахмед Валерьевич. Обстановку оценить, прикинуть — как и что. А летом уже приедем в полном составе. Когда у вас тут снег сходит?

-Только через пару недель подтаивать начнет. А окончательно сойдет через пару месяцев.

________

— Толя, как ты думаешь, сколько ему лет?

— Не знаю. Не двадцать точно, — руководитель группы пытается шутить.

— И не тридцать, — задумчиво отвечает Инна. — У него такая внешность — может быть и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят. Непонятно. Знаешь, мне его даже жалко. Одинокий немолодой мужик. Он поэтому такой на язык злой.

— А с чего вы взяли, что я одинокий?

Беседующие ученые вздрагивают. Их проводник подошел неслышно, как обычно. Совершенно звериная у него поступь — легкая, быстрая. И вообще, есть в нем что-то... что-то даже не странное. Необъяснимое. Начиная с имени — не может абсолютно нордического типа блондин с яркими голубыми глазами называться Ахмедом. Пусть и Валерьевичем. И Романцовым. И эти пижонские длинные светлые волосы, собранные в конский хвост. И ядовито-язвительная, как клубок гадюк, манера разговаривать. Странный, очень странный.

— Обручального кольца нет на пальце.

— Это ничего не значит, — он подходит к костру, ворошит палкой угли.

— Значит, у вас есть семья? — Инна в последнее время осмелела и снова пристает к проводнику с вопросами. Причем Анатолий уверен, что за этими вопросами стоит теперь уже именно женский интерес.

— Две девочки.

— О, у вас все-таки гарем, Ахмед? — Инна нарывается, точно! Или кокетничает?

Косой взгляд светло-голубых глаз, тонкие губы трогает усмешка.

— Дочки. Доминика и Ангелина. И жена. Алла. Аллочка.

Тут он прижимает ладонь правой руки к губам, словно заставляя себя замолчать. И действительно — так непривычно это ласковое имя в устах вредного, ехидного и достававшего их порой до тошноты инспектора рыбоохраны Романцова, что сидящие у костра умолкают. Но Инна сегодня неугомонна.

— Сколько девочкам, Ахмед?

— Взрослые уже, — он отвечает хмуро, словно смущенный своей внезапной откровенностью.

— Улетели из родительского гнезда?

— Вроде того.

— А скажите, Ахмед, все-таки — почему вас так назвали? — вот, сейчас Инка получит по полной программе — а то в последнее время их проводник на диво дипломатичен.

За всю его полувековую жизнь ему этот вопрос задавали так часто, что... слишком часто. И ответов у него было немало. В честь османского султана. Для смеху. А можно еще правду сказать — что имя Хранителю дает Квинтум. Что имя Хранителя должно находиться в определенном фонетическом созвучии с именем Обители. А еще — что имена Хранителей должны быть по возможности уникальны. Особенно это важно для Альфаиров, но в целом это правило работает для всех. Квинтум старается учитывать национальные и языковые особенности семьи, но получается не всегда. Ну, назвали Ахмедом — что ж теперь? Нормальное имя, он привык. Могли Абубакаром назвать, или Авессаломом — при его-то везении.

— У родителей было своеобразное чувство юмора, — все равно не отстанут.

— Это у вас семейное, видно, — ох, рискует Инна. Но Романцов почему-то не отбривает ее, как обычно. Вместо этого:

— Пойду, воды наберу.

— Знаете, — голос Сани Борисова, самого младшего в группе, звучит насмешливо, — а я понимаю его дочерей. При таком-то папаше только и будешь думать — как бы скорее из дому свалить.

— А жене сваливать некуда, — поддерживает Анатолий. — Бедная женщина — с таким жить.

— Дураки вы, — Инна задумчиво смотрит на фигуру, идущую к берегу реки. — Ничего она не бедная. Если не идиотка. Он... он настоящий мужик. Таких немного.

Саня и Толя начинают синхронно крутить пальцами у висков, но их прерывает вскрик Инны. Вслед за ней они поворачиваются к реке.

Он бьется у края полыньи, словно рыба — огромная рыба, которую выбросили из воды на лед. А лед под ним трескается, ломается. Они успевают лишь вскочить на ноги и уже стоя потрясенно наблюдают, как тело Ахмеда Валерьевича Романцова соскальзывает в воду. Потом они все же бросаются к полынье, но сделать ничего не могут — близко подходить страшно, тела уже не видно, лишь, быстро утихая, плещется о ломаные ледяные края черная вода.

Они стоят молча — бледные, испуганные.

— Что же... Что же делать? — губы у Инны трясутся.

— Вспоминать обратную дорогу! — резко отвечает Анатолий.

— Нда... Повезло нам с проводником как утопленникам...

— Саша!

— Молчу, молчу... А все же... приступ, наверное, сердечный. Как вы думаете?

Ему никто не отвечает.

Они не знают, что местные племена дали реке имя — "отец-пьет-воду". Отец пришел к воде, чтобы испить. И она напоит отца своего.

Я с бедой на плечах доползу до дороги. Умереть — ничего, если выпить немного.

После. Мо, Мика, Лина, Михаил, Тагир, Фарид, София и Алия.

— Алька! — Мо бросается к сестре. — Как ты? — садится рядом, прижимает к себе. — Как себя чувствуешь?

Алия медленно поворачивает голову к брату. Она хорошенькая: большие темные глаза, нежный овал лица — настоящая восточная красавица. Так сразу не скажешь, что они похожи с Магомедом, но что-то общее есть. Алия морщит лоб.

— Я? Хорошо себя чувствую. А... ты кто?

Мо так и остается сидеть с открытым ртом. Алия оглядывает по очереди всех вокруг.

— Кто вы? Что здесь происходит? — и, так и не дождавшись ответа, снова обращает внимание на Мо: — Как тебя зовут?

— Мо, — он прокашливается. — Магомед.

— Красивое имя. И ты тоже, — ее пальцы легко гладят брата по заросшей щеке, — красивый. Мне кажется, я тебя откуда-то знаю. Мы встречались раньше?

— Лина! — Мо подскакивает как ужаленный. И, конспиративным шепотом на ухо Лине: — Что с ней? Почему она такая?!

— Не знаю, — качает головой Лина. Она тоже удивлена. — Я делала все, как обычно. Я не понимаю, почему она не узнает тебя.

— Давай попробуем еще! Наверное, ты что-то не доделала!

— Нет, Мо. Я все сделала как надо. И потом, нам просто некого больше... брать. Для подпитки.

— Сделай что-нибудь!

— Ты тоже красивый, — раздается за его спиной. Мо резко оборачивается. Его сестренка, такая хрупкая и беззащитная в сползшей с одного плеча ситцевой рубашке, стоит перед Фаридом. Алия проводит рукой по шевелюре Фарида, тот стоит перед ней, как кролик перед удавом, не шевелясь и почти не дыша. — У тебя такие волосы... словно шелковые. И ресницы длинные — как у девушки. Закрой глаза, я хочу посмотреть.

Фарид послушно прикрывает глаза, ему явно неловко. Алия гладит его по волосам, по лицу.

— Аля, девочка моя... — Мо пытается взять сестру за руку. Она резко выдергивает ладошку из его пальцев.

— Не трогай меня! Ты мне не нравишься! Мне больше нравится этот! Как тебя зовут?

— Фарид, — отвечает парень со вздохом.

— Надо что-то сделать! Это не Аля! Она себя так не ведет! — Мо пытается оттащить сестру от Фарида.

— Не трогай меня! — визжит Алия. Отталкивает брата, Мо ошарашено отступает. — Не прикасайся!

— Действительно, оставьте ее в покое, — раздается низкий голос. На помощь Алие неожиданно приходит Тагир. — Ей просто нужно время. Я помню, каково это. Когда... возвращаешься оттуда. Все путается в голове, и не сразу начинаешь соображать, что ты и кто. Отстаньте от девочки. Дайте ей прийти в себя. Чего накинулись?

— Это не твоя сестра!

— Ты кто? — Алия переключает внимание на Тагира. — Как тебя зовут?

— Тагир. Можно Тигр.

Она подходит к нему.

— Ты не похож на тигра. И ты некрасивый.

— Я знаю, — усмехается Тагир.

— Но ты мне нравишься, — она доверчиво кладет руку ему на грудь. — У тебя глаза хорошие.

— Ты мне тоже нравишься. Ты очень красивая, Алия.

— Алия?.. — девушка задумчиво наклоняет голову набок. А потом, уверенно: — Да, это я! Я — Алия!

— Красивое имя, — Тагир говорит негромко, спокойно. Но Аля не сводит взгляда с его лица. — Ты не устала, Алия?

— Устала, — согласно кивает девушка.

— Тебе нужно отдохнуть. Поспать.

— Да, — снова соглашается Алия.

— Пойдем, — он берет ее за руку, и Аля послушно шагает за ним.

Тагир устраивается на жестком топчане, спиной приваливается к стене. А Алия без малейших раздумий садится ему на колени, укладывает голову на плечо, так, словно это для нее привычный ритуал.

— Нет, это дурдом какой-то! — дергается Мо. — Так нельзя!

— Подожди, — останавливает его Лина. — Возможно, Тагир прав.

Происходящее Мо не нравится категорически, но он остается на месте и смотрит, как его младшую сестру баюкает на коленях здоровенный мужик, о котором сам Мо ничего не знал еще сутки назад. Спустя пару минут от неспешных движений огромной ладони по голове веки Алии опускаются и она — Мо не верит своим глазам! — засыпает.

— Дай ей время, — максимально приглушив громкость своего баса, произносит Тагир. Он смотрит в глаза Магомеду. — Пусть поспит. Я не трону ее, не переживай.

Мо не находит, что ответить.

— И правда, давайте все поспим, — вносит предложение Михаил. — Просто какое-то бесконечное светопреставление. Надо отдохнуть.

— Мне кажется, нам есть что обсудить, — нерешительно начинает Соня. — Перемещение. Надо выслушать Мо. И про портал...

— Спать! — директорский тон Михаила безапелляционен. — Лина с Микой, Соня со мной. — Мо и Фарид, вы на полу.

— Как всегда, — ворчит Мо. — Мы с малышом на полу...

— Ты прав, Миша, надо поспать. Сейчас, только дров подкину, — соглашается Мика.

— Ты как, без еды потерпишь?

Этот вопрос Мо Доминика игнорирует, преувеличенно старательно занимаясь дровами. Больше в заимке никто не произносит ни слова. Все слишком устали, вымотаны, и не вполне себя контролируют. В такой ситуации лучше промолчать и действительно лечь спать. Утро вечера... хотя в их случае, вечер утра... в общем, им надо отдохнуть. Всем.

________

Разбудил их спустя несколько часов визг Алии. Спросонья не сразу поняли, в чем дело. Увидев подскочившего, как ошпаренного, Мо, Аля бросилась к брату.

— Магомед! — вцепилась ему в ворот куртки. — Как я оказалась на коленях этого... — она оборачивается в сторону Тагира, а потом снова утыкается лицом в шею брату. — Кто он?! Где я?!

— Тише, тише, — Мо гладит сестру по голове. — Все хорошо. Я рядом.

— Я же говорил, — смачно зевает Тагир, — что ей просто нужно время.

Алию по-прежнему бьет мелкая дрожь.

— Слушайте, надо что-то решать ей с одеждой. Не в пижаме же Але идти до села, — рассудительно произносит Лина.

— Я взяла немного вещей, — подает голос София. — Думаю, нам надо разделиться, и кому-то потом вернуться с вещами сюда.

В итоге так и решили. Мо остался с сестрой в заимке — успокаивать и объяснять. Остальные пошли в село.

Обратно вернулись двое — Мика и Тагир, у обоих за плечами по рюкзаку, видимо, к вопросу обустройства "пункта наблюдения за врагом" Мика подошла серьезно. Алие выдали вещи из Сониных запасов и оставили переодеваться. Пока Мо и Тагир негромко переговаривались в паре шагов снаружи от двери, Мика деловито занималась заготовкой дров.

— Знаешь, смотрю я на эту амазонку с топором и мне как-то не по себе...

Тагир в ответ лишь хмыкнул.

Потом они снова оказались внутри, все четверо. Вещи Софии пришлись Алие почти впору, лишь слегка велики, только вот легкие брюки и тоненькая курточка были совсем не по сезону, ну да выбирать особенно не из чего.

— Ну что, пойдем?

— Идите, — Мика достает из рюкзака кирпичи, складывает их у печки. — Я позже приду — тут дела еще есть.

— Ты что придумала?

— А не твое дело!

— Мика, правда, — в разговор вступает Тагир. — Не стоит нам разделяться. Давай мы тебе поможем, а потом вместе пойдем.

— Не надо, — она смотрит хмуро. — Я привыкла одна. Сама справлюсь. — Потом немного смягчает тон. — Тагир, я... я привыкла к одиночеству. Я немного устала от... Нет, не от вас. А от того, что так много людей вокруг. Мне надо побыть одной. Правда. Пожалуйста.

— Хорошо, — кивает невозмутимо Тагир. — Мы будем тебя ждать там, в школе. Идем, ребята.

— Идите, я догоню. Мне надо сказать пару слов Мике.

Алия внимательно смотрит на брата, а потом неожиданно подходит к Мике, берет ее за руку.

— Спасибо тебе. За то, что ты для меня сделала.

— Было бы за что, — Мика отводит взгляд, неловко дергает плечом.

— Спасибо, — еще раз твердо повторяет Алия. — А с Мо будь осторожнее. Его стоит опасаться.

— Что?! — обычно невозмутимая Мика сейчас удивлена до крайности. И не она одна.

— Алька, и это твоя благодарность?!

— С ним надо быть очень острожным, — Алия не обращает внимания на возмущение брата. — Он же... как это говорят?.. Бабник. Кот мартовский. Кобель.

— И где слов только таких набралась, — ворчит Мо. Подталкивает сестру к двери. — Идите, я догоню!

— Мика, будь с ним аккуратнее! — это Алия уже от двери.

— Это пусть он будет со мной аккуратнее. Меня тоже надо опасаться, — криво усмехается Мика. А потом они остаются с Магомедом вдвоем. Какое-то время в заимке тихо, Мика занята печкой, Мо молча наблюдает за ее действиями.

— Послушай... Я хотел тебе сказать... Вернее, перед тобой...

— Это ты меня послушай! — Мика резко отворачивается от печки, которой она только что демонстративно занималась. — Что бы ты ни сказал, это не изменит моего к тебе отношения, ясно?! Так что можешь зря не стараться!

— Угу, я понимаю, — отвечает Мо после ощутимой паузы. — Что ты не можешь изменить своего отношения ко мне. Я вижу, ты стараешься, но не можешь этого изменить. Это сильнее тебя.

— Что?! — Мика, поначалу согласно кивавшая его словам, теперь смотрит на него подозрительно. — Ты о чем вообще?

— Вот скажи мне, — Магомед, как ни в чем не бывало, устраивается на топчане, перегородив своими длинными ногами почти все пространство заимки, — когда ты признаешься? Ладно, мне можешь не сознаваться, я и так знаю. Но когда ты признаешься перед собой?

— В чем? — тон ее теперь раздраженный. — В убийстве Кеннеди? Или признаться в грехах инквизиции? Или в чем еще?!

— В том, что я тебе нравлюсь, — удивительно спокойно, лишь самую чуточку самодовольно.

— Ого... какая у тебя богатая фантазия, однако.

— Не буду спорить, — он все так же спокоен. — Богатая фантазия, да. Но в данном случае речь идет о чистом академическом знании.

— Академическом? Да ты у нас академик?

— Почти, — он едва уловимо усмехается. — Точнее — Альфаир. Я Альфаир, детка, такие вещи я просто чувствую.

— За "детку" сейчас получишь!

— Ты действительно боишься признаться. Даже себе. Но я-то знаю. Я-то чувствую...

Она нарочито шумно выдыхает, суживает глаза. Он ожидает, что она сейчас начнет спорить, отпираться. Но он ее недооценивает.

— А скажи-ка мне, Магомед, — Мика неожиданно делает шаг к нему, а потом и вовсе садится рядом, на топчан. Он подозрительно косится на кирпич в ее руке, и Мика, усмехнувшись, со стуком ставит кирпич на пол. — Допустим, ты прав. Допустим. Тогда скажи мне, неужели тебя это не пугает? Не пугает то, что ты нравишься девушке, которая физически сильнее тебя? Которая в любой момент может навалять тебе так, что мало не покажется. Которая может элементарно уложить тебя на обе лопатки, и ты даже пикнуть не успеешь. Не боишься?

Она специально говорит так, чтобы зацепить его. Чтобы он обиделся. Чтобы задеть его гордость. Но она его недооценивает.

— Ты знаешь... — он смотрит на нее так, что ей становится не по себе, — должно бы. Должно бы пугать. Но почему-то не пугает. — Он улыбается ей обезоруживающей — вот иначе не скажешь, именно обезоруживающей улыбкой. — Более того, перспектива того, что ты положишь меня на обе лопатки, странным образом... возбуждает.

— Извращенец! — Мика вскакивает с места.

— И снова не буду спорить, — ухмыляется Мо.

— Уходи отсюда! — он все-таки вывел ее из состояния равновесия, и сейчас голос ее звенит, а жест указательного пальца в сторону двери выглядит совершенно девичьим. Мо усмехается шире, чем злит ее еще сильнее. — Проваливай!

— Ухожу-ухожу, — он примирительно поднимает ладони.

— И скажи нашим, что я ночевать буду здесь!

— Скажу, — Мо уже у двери. — И, раз уж ты будешь спать одна... Разрешаю тебе помечтать перед сном обо мне. И тебе приятно, и мне... радость.

— Вон!

Дверь закрывается. Мика с досады пинает по кирпичу, чтобы тут же зашипеть от боли. Прыгая на непострадавшей ноге, стаскивает с другой унт. В этот момент дверь в заимку открывается. Мика поворачивает лицо, в приоткрывшейся щели торчит голова Мо.

— Помни, девочка моя, — он подмигивает ей, — я знаю, что нравлюсь тебе. Я. Знаю.

Он успевает увернуться от летящего в его голову снаряда, дверь снова захлопывается. Невозможный пижон прав. Он действительно ей нравится. В противном случае в его голову вместо унта полетел бы кирпич.

_______

— Значит, это транспортная сеть?

— Нет.

— Как "нет", Фарид? Ведь с помощью этой штуки можно переместиться в любое место, так?

— Так. И не так. Единственное, в чем я уверен более-менее точно — так в том, что это место вторжения. Место, где соединились две материальности. Но на каком принципе оно работает — я теперь уже и не знаю...

— Ты же говорил про эту... квантовую... неместность?

— Нелокальность. Не уверен, — Фарид раздраженно откидывает волосы ото лба. — Чем больше я узнаю об этом месте... О портале. Тем меньше я понимаю, как оно работает.

— Что тебя смущает?

— Такая мгновенная квантовая телепортация должна требовать огромного количества энергии. Особенно возврат. Я не понимаю, как происходит возврат. Но если это действительно построено на принципе квантовой нелокальности — то поддержание такого портала открытым должно потреблять кучу энергии.

— Ну, так оно же забирает энергию!

— Этого ничтожно мало, — качает головой Фарид. — Мне кажется, эта субстанция нестабильна. Или я чего-то важного не понимаю.

— Нестабильна? Портал может закрыться?

— Не знаю! Возможно.

— Тогда надо торопиться.

— А это не опасно? Пользоваться нестабильным порталом?

Они бурно обсуждают эту тему еще с полчаса. После чего приходят к решению, что бояться им уже поздновато.

— Итак, — подводит итог Михаил, — у нас есть два "инструктора" — Фарид и Мо. Думаю, мы готовы продолжать обучение и дальше искать наших родных.

— Я считаю, что не стоит им уходить сразу обоим. Это... это неразумно, — Лина говорит негромко, но твердо. И с ней дружно соглашаются.

— Лина, раз уж ты у нас доктор, решать, кому уходить — тебе.

И Лина решает быстро.

— Фарид, ты по-прежнему не в форме.

— Почему это именно я не в форме?! Мо отдал литр крови! Он был последним в портале! И он в лучшей форме, чем я?

— Да. Я не знаю, почему так. Возможно, дело в уровне. Но Мо действительно почти в порядке, особенно учитывая все, что он перенес.

— Почему?!

— Здоровый образ жизни. Сбалансированное питание. Регулярная половая жизнь, — назидательно отвечает главный клоун отряда.

— Гимнастика, йога, трусца, — с улыбкой дополняет брата Алия.

— Да какая, к черту, разница?! Пошли в лес. Пока там наш Рокс в одиночестве совсем не одичал. Придем, а Мика на дереве сидит и кору грызет.

Алия бросает на брата многозначительный взгляд и усмехается.

________

— Миш, я правильно поняла, что ты почувствовал, когда открылся портал?

— Да, Сонь, почувствовал. А ты... вы разве... нет?

Все на удивление дружно и отрицательно качают головами.

— Ну, не знаю... Это же так явно. Возмущение энергии. Будто... ты находишься в воде, а недалеко от тебя кто-то прыгнул в воду. Даже если ты слепой и глухой, ты все равно это почувствуешь. По движению воды. Неужели вы не?.. Лина, даже ты?

— Нет, Миш, я ничего не почувствовала. Наверное, дело в том, что это твоя Обитель. Ну, или очень рядом с нею.

— Наверное.

_________

— Ну, кто ко мне в падаваны пойдет?

— Я, — Михаил делает шаг вперед. — Если вы не возражаете.

Никто не возражают. Во-первых, Михаил пользуется безоговорочным уважением. Во-вторых, с кого-то же надо начинать?

— Как я понимаю, я должен тебя обнять?

— Я подозревал, что тебе просто нужен повод меня потискать.

— Мо, прекрати, — Михаил смотрит укоризненно. — Хоть сейчас не хохми. Мне и так не по себе. Как-то... слишком не по себе.

— Не дрейфь. Раз уж тебе так страшно, разрешаю обнять себя. Но учти, большего тебе не светит. Мое сердце занято.

— Уже? — Михаил кладет руку Мо на плечо.

— А... — Мо выглядит растерянным. Будто сам не верит, что сказал это. — Не знаю. Возможно. И вообще, хватит болтать. Поехали!

То, что происходит дальше, даже им, тренированным событиями последних дней, кажется странным. Мо начинает дрожать. Нет, не телом. Он дергается, как изображение в телевизоре при нестабильном приеме сигнала. Исчезает, появляется, снова исчезает. Так продолжается несколько секунд. А затем он исчезает окончательно. Он, только он. Один. Михаил остается стоять на месте.

— Черт! — Фарид срывается с места, кружит вокруг остолбеневшего Миши, потом отталкивает того в сторону. — Он закрылся! Черт! Портал закрылся!

— А Мо?! Куда он делся?! Где он сейчас?!

Фарид бледен. Бледен так, что на лицах остальных кифэйев отчетливо проступает паника.

— Я... я не знаю. Он может быть где угодно. Не исключено... — тут он замолкает. Тяжело сглатывает. — Не исключено, что он оказался... там. У этих.

Никто не находит, что сказать. Мика опускается на колени в том месте, где совсем недавно стоял Мо. Зачерпывает голой ладонью черной сухой земли, медленно разжимает пальцы, позволяя темному пылящему потоку стечь вниз. И, подняв лицо к стоящим вокруг, негромко и совершенно безжизненно произносит:

— Как же так? Как это могло произойти с ним?

После. Али и Мо.

Он был уверен, что никогда больше не увидит это место. Он даже поклялся себе в этом. И все равно иногда бывал здесь: в липких тяжелых снах, после которых он просыпался с таким давящим чувством — безысходности, холода и вины.

Вот и сейчас он словно снова стал подростком. Альфаиром на пороге обретения силы. Несчастным будущим Альфаиром. Тогда ему было почти всегда страшно и холодно. Страшно, что вот это чувство непонятной тоски и собственной никчемности останется с ним навсегда. Как и холод. С тех пор он жутко ненавидел холод.

И вот он снова здесь. И здесь все так же холодно. Мишина куртка, по суровым приморским меркам весьма теплая, здесь словно исчезает, и он стоит голый под этим ледяным ураганным ветром. Который выдувает остатки тепла из тела и приносит чувство беспомощности в душу. Мо привычным, незабытым жестом поднимает воротник, сощуривается и поворачивает голову. Дом, милый дом... Просоленные горбыли, щели забиты мхом, крыша крыта толем. За то время, что его не было, здесь не изменилось ничего. Здесь никогда ничего не меняется. Бело, пусто, безбрежно. Только отец... Наверное, отец изменился. Скинув морок грустных воспоминаний, Мо шагнул в сторону дома.

А когда подошел ближе, ветер полноправным хозяином ворвался в тело и сжал своей холодной рукой сердце так, что оно едва не остановилось. Дурное, страшное предчувствие навалилось, слабя ноги. Оттуда, со стороны моря, с севера, к дому тянулось... нечто. Он сначала не понял, что это. Как же он ошибался, думая, что ничего тут не изменилось! Это было похоже на виденное им когда-то. Две полосы взломанного, беспорядочного нагромождения льдин. И между ними — уже схватившаяся тонкой коркой вода. Такой след оставался после ледокола, только вот ледокол не мог подойти вплотную к берегу. А этот след обрывался на самом берегу, метрах в двадцати от порога его дома. Мо сорвался с места.

Внутри холодно. Ему кажется, что так же холодно, как и снаружи, только без ветра. У дальней стены на шкурах лежит отец. Мо привычно плотно прикрывает дверь, накидывает щеколду, и тут же стихает свистящий голос ветра. Отец поворачивает лицо в его сторону.

— Сынок, — бледные губы едва шевелятся. — Ты пришел... Ты успел...

Ноги у Магомеда все-таки подгибаются.

— Отец... отец... — пальцы неуверенно касаются лица лежащего мужчины. Колючие щеки холодны неживым холодом. — Что случилось?!

— Многое, — голос отца тих. — Очень многое случилось. И мне многое надо успеть тебе сказать. Но главное... — он заходится каркающим, раздирающим слух кашлем. Мо с леденящим душу чувством смотрит на кровь, показавшуюся в углу рта отца.

— Тише, пожалуйста, тише, папа! Не надо, помолчи! Я сейчас разожгу огонь, подожди.

— Нет времени, — отец неожиданно крепко хватает его за руку. Пальцы совершенно ледяные. — Это уже не важно. Я не успею тебе сказать все словами. Ты должен открыться мне, иначе не успеть. Только так, сын. Доверься мне.

— Отец, я...

— Но главное я все-таки скажу тебе... как человек. Как отец, — несмотря на слабость, отец говорит так твердо, что ослушаться его невозможно. — Я знаю... Я понимаю, как тебе было трудно. Но помни одно, сын. Я всегда любил тебя. Любил, люблю и буду любить. Даже когда уйду. Помни об этом.

— Папа...

— Я знаю, Магомед. Можешь не говорить. А теперь, — глаза его все такие же, как раньше — светлые и пронзительные, — теперь откройся мне, сынок. У меня мало времени. А рассказать нужно многое.

________

Пронзительные светлые глаза цвета полярных льдов закрылись навсегда. Мо сам закрыл эти глаза. Плотнее укутал отца в шкуры, старательно, словно тот был еще жив, и было адски важным сохранить тепло. У Мо нет даже возможности похоронить отца, как полагается. Впрочем, откуда он знал, как полагается у кифэйев? Теперь уже не знал, кто они вообще такие и нужно ли кому-то это погребение по людским меркам. Но так было бы правильнее, кажется. Только это место делает невозможным все нормальное, человеческое. Снег, вечная мерзлота, могилу не выкопать. Впрочем, этот же холод сохранит тело, главное, запереть дом, чтобы в него не пробрались животные. Дом станет склепом его отцу на какое-то время. А потом... Да будет ли это потом? Мо не знал.

Он еще раз поправил капюшон отцу, наклонился и коснулся губами холодного лба.

— Я люблю тебя, папа. Я запомню все, что ты мне рассказал. И сделаю все, что смогу.

Дверь пришлось заколотить снаружи крест-накрест. Мо взглянул последний раз на родной дом и обернулся к морю. Взгляд его скользнул вдоль нагромождения льдин. Именно так Потан доставил сюда его отца. В заледеневшее сердце толкнулась ненависть. Пойти туда, по этому следу, найти и... Он услышал слабый голос Потана у себя в голове. Да, Мо знает! Старший Лейф не виноват, он сделал это во благо всех выживших, но Мо требовалось кого-то ненавидеть в данный момент. Кого-то реального, до кого можно добраться. Голос Потана звучал все громче, он звал Мо, звал и уговаривал. Дудки! Не сейчас! Мо резко отвернулся от моря. Ему есть, к кому вернуться. Есть те, кто поймет и поможет. А Старший Лейф подождет.

Возврат не получался. Совершенно. Но он же делал это! Делал это обессиленный, с полуживой сестрой на руках! Что же сейчас не так? Только тут Мо вспомнил, что уходил-то он с

Мишей. Точнее, пытался уйти. А переместился один. И не туда, куда хотел Михаил.

Ненависть переплавлялась в злость, ярость. Что за чертовщина происходит?! Ломаться вздумала, квантовая-как-ее-там-фигня?! Не с тем связались! Он, между прочим, кифэй! Хранитель, а это вам не шутки!

Он чувствовал, как накалялась кожа от его усилий. Тщетных усилий. От ярости и бессилия становилось душно. Жарко на ледяном ветру.

— Иди ко мне.

— Чтобы ты убил меня, как моего отца?

— Я не убивал твоего отца. Его и так зацепило, он был обречен. А еще он слишком долго говорил со мной. Я доставил его домой, но большего сделать не смог.

— Мне от этого не легче!

— Сделай так, чтобы это было не напрасным. Иди ко мне. Я научу.

— Чему?!

— Не спорь. Иди ко мне.

Сын повторяет путь отца, снова идет через нагромождения льдин, вдоль следа. И снова открывается черная полынья. Молодой мужчина упорно не желает опускаться вниз, пока лед под ним не вздрагивает от удара. Лишь после этого он опускается на колени, а потом и вовсе ложится. Из-под воды на него смотрят глаза Потана Северно-Ледовитого океана. В такой близости сопротивляться ему нет никакой возможности...

— Вставай. Вставай, Альфаир Магомед. Вставай, я кому говорю! Иначе с тобой будет то же, что и с твоим отцом.

Мужчина, лежавший у края пролома, встает: с огромным трудом, опираясь на дрожащие руки, сначала на четвереньки, и лишь потом на ноги. Его шатает — от слабости и ударов ветра.

— Все, уходи. Ты теперь умеешь это делать сам. Уходи, пока не стало поздно!

— Но надо же...

— Потом. Теперь ты знаешь, как меня найти.

Вокруг стоящей на ураганном ветру фигуры появляется бледно-голубое свечение. Оно разгорается все ярче и ярче, обретая оттенок лазури. Малыш Тун, крайне заинтересованный возможным пополнением к своему рациону, высунул нос из-за огромного тороса, чтобы тут же поспешно удрать прочь от этого непонятного по медвежьим меркам явления. Впрочем, и по людским меркам тут творится странное. В свечении начинает чувствоваться какое-то напряжение, кажется, еще чуть-чуть — и внутри лазури начнут поблескивать электрические разряды. А потом оно резко гаснет, оставив после себя пустоту. Мужчина, стоявший среди льдов, у края полыньи, исчез.

__________

Дышать невозможно, давит на уши, глаза совершенно отказываются фокусироваться на чем-либо. Тело не слушается, будто сжато в тугом металлическом доспехе. И отчетливый металлический же привкус во рту. Ни черта не видно! Мо попытался моргнуть, с трудом, но получилось. Напряг зрение, и вдруг словно пелена спала с глаз, и они прозрели. Только вот мозг наотрез отказался обрабатывать открывшуюся картину.

Под ним расстилалась светло-серая равнина, озаряемая то тут, то там багровыми всполохами. Над ним было нечто черно-лиловое, что язык не поворачивался назвать небом. А в центре этого "неба" ворочалось и пульсировало, словно какая-то гигантская опухоль... "солнце". Цвета, который был чернее черного — Мо это ощутил каким-то шестым чувством. Понял, что он просто не в состоянии различить истинный цвет "солнца". И это было благо, потому что страшно Мо стало, как никогда в жизни. Он как-то враз понял, что находится в месте, которому он совершенно чужой. Он не может существовать здесь — тут он глух, слеп, он не может ни жить, ни дышать в этом. Рыбе на суше было бы комфортнее, человеку без скафандра в космосе было бы теплее. Почему он как-то еще был здесь — вот что являло собой огромную загадку. Но скоротечная конечность его пребывания в этом месте была абсолютно неизбежной — он это четко понимал.

Взгляд (Мозг? Какое-то неведомое чутье? Мо не понимал, как вообще ориентируется в этом пространстве) уловил движение. Внезапно, словно в глазах у него оказался вдруг встроенный многократный мощный оптический "zoom", картинка стала наезжать на него, наплывая, закрывая страшное пульсирующее "солнце", и Мо во всей красе увидел жителя этих мест. И вот тут жутко стало совсем непереносимо.

Оно отдаленно напоминало человека. По крайней мере, были примерно схожи пропорции — туловище, по паре верхних и нижних конечностей, голова. Но еще были крылья — небольшие, перепончатые, как у летучей мыши. Глаза — наверное, это глаза? если в верхней части головы? — на отростках, и вращались во все стороны. То, что должно, по логике, быть ртом, вызывало чувство омерзения, отвращения, до рвотного спазма. Существо, лишенное какого-либо подобия одежды, сидело на вертикальной стене огромного серого здания — хотя Мо уже не был уверен в том, что правильно оценивает пропорции, и, возможно, стена не отвесная, а наклонная. Но все равно, существо на стене до ужаса напоминало муху — крыльями и тем, как оно сидело вопреки силе тяготения. Стебельки повернулись в его сторону. "Вот и все" — мелькнула отчаянная мысль. Мо огляделся в последний раз. Только сейчас увидел и понял, что, оказывается, он болтается в воздухе, словно в каком-то прозрачном коконе, между "небом" и "землей". Хоть полетал напоследок...

Тут под ногами снова качнулся лед. Под ногами?! Лед?! Прощальный пинок Потана! Потана?! Его же предупреждали! Мо зажмурился. Он сможет уйти отсюда, он просто забыл. Забыл, дурак, идиот, о чем его предупреждал Потан! Ну, давай, уходи отсюда, Мо! Ты сможешь. Вспомни, кто ты!

Он вспомнил. И смог.

После. Лидия и Али.

— Лида. Лида. Лидочка!

— Али?!

— Да, это я.

— Где ты?! Почему я тебя не вижу?! Я ничего не вижу!

— Потому что ты не можешь видеть. Вообще. И меня... тоже.

— Где я?! Где ты?! Где мы?!

— Долго объяснять. Вернись в свое тело, Лидия. Оно сейчас в коме. Вернись туда, Лида.

— Али... Любимый...

— Вернись, Лидия! Я уже не могу, а ты вернись. Ты нужна там. Ты нужна нашему сыну. Пожалуйста, вернись.

— Но как же?.. А ты, Али?!

— Вернись, любимая. Я потом, если смогу, еще поговорю с тобой. Возвращайся, родная...

— Али!!!

Тишина в ответ.

Бледно-голубые глаза внезапно открываются. Встречаются с потрясенным взглядом мужчины напротив.

— Лидия Кирилловна! Хвала Всевышнему! Наконец-то!

Она не может сказать ничего. Разучилась говорить. И сухо во рту невозможно. У нее есть рот, губы, язык, оказывается. Сказать не может, и жестами не может показать — сил нет в руках. И руки у нее есть, оказывается...

— Пить? — священник понял ее, неизвестно как, но понял. — Сейчас, сейчас!

Осторожно приподнимая голову, поит ее.

— Али...

— Нет, нет, это я, отец Владимир, ваш друг. Вы были больны, сильно больны, Лидия Кирилловна. Но теперь, хвала Всевышнему, все в порядке!

— Не Всевы... — плохо слушаются губы и язык. Сглатывает, переводит дыхание. — Не Всевышнему хвала. Это Али... — Тут она снова замолкает. И продолжает лишь после заметной паузы: — Впрочем, и Всевышнему тоже.

— Конечно, — с серьезным видом кивает священник. — Конечно. Вы обождите, я сейчас в больницу позвоню.

Она хочет возразить, но сил нет. Все путается в голове. Али... Любимый мужчина. Муж. Что с ним?! Страшно. Два чувства владеют ею: страх и бессилие. Она снова прикрывает глаза, слушая шаги выходящего из комнаты отца Владимира. Что-то случилось в мире, пока она была... Пока ее не было. Что-то ужасное, просто ужасное. Она должна узнать. Где бы взять силы?!

— Вот Магомед обрадуется! — отец Владимир снова вернулся в комнату, с полной кружкой воды.

Лидия устало приоткрывает глаза.

— Магомед? Кто это?

После. Михаил, Лина, Тамара и Мунира.

— Михаил Ильдарович! — ему приходиться прервать объяснения у доски — в класс заглядывает Вера Сергеевна, учительница русского языка и литературы.

— Что случилось?

— К телефону вас. Что-то срочное!

— Спасибо, иду. Илюхин! — уже от двери, обращаясь к главному дебоширу класса. — Приду — тебя к доске вызову задачу решать. Так что сидеть тихо и решать, ясно?

________

— Чупин Михаил Ильдарович?

— Он самый. Слушаю вас.

— Господи, счастье-то какое! Нашли вас наконец-то!

— А в чем дело? — осторожно.

— Тамара Самвеловна Демакова — ваша мать?

— Да, — почему-то шепотом, словно голос враз перестал слушаться.

— А Мунира Демакова — сестра?

— Да! Что с ними?!

________

— Софочка, ты же понимаешь...

— Миш, я все понимаю. Ресурсы у нас ограничены. Лина там нужна. Ты тоже. Я... буду ждать от вас новостей. Много тебе денег собрали?

— Да в нашей ситуации их всегда мало. Ладно, Селезнев довезет нас до станции...

— Хорошо, что мальчик пришел в себя.

— Да, хорошо.

— Жаль, что ничего не помнит.

— Нет, это как раз тоже хорошо. Зачем ребенку лишние переживания? Вряд ли он бы смог рассказать что-то, чего мы не знаем.

________

Они стоят в прокуренном тамбуре и смотрят на проносящуюся за окном ночь. Еще сутки в пути. Им хочется поговорить о своем, важном, но в плацкартном вагоне это совсем неудобно.

— Миша, ты разве не рад? — Лина рассматривает не разглаживающуюся складку между его бровей.

— Чему?

— Тому, что маму увидишь. И сестру. Живыми.

Он молчит какое-то время, все так же глядя за окно, на трассирующую россыпь огней пролетающего вдалеке какого-то безымянного населенного пункта.

— Я не жду уже... боюсь... плохих новостей.

— Все будет хорошо, — кладет руку ему на плечо. — Верь мне. Все будет хорошо. Мы справимся. Ты же не боишься... меня? Того, что нам предстоит сделать?

— Какая разница? Кажется, нет, не боюсь. Да и если бы боялся? Ради матери я готов на все.

— Миша...

— Ты вспоминаешь его? — Михаил резко меняет тему разговора.

— Конечно.

— Я до сих пор помню, как он меня за руку держал. Так крепко. Я... я должен был его удержать! Мне кажется, это из-за меня... что-то пошло не так. Из-за меня мы потеряли Мо!

— Перестань! Фарид же говорил, что портал нестабилен!

— Фарид не может знать всего, — горько произносит Михаил.

— Ты прав. А тут еще Мика... как с ума сошла. Трудно... — вздыхает, кладет голову ему на плечо. — Ох, Мишенька, как же трудно...

— Все равно, кроме нас — некому.

_________

— Меня больше девочка беспокоит, — они идут за врачом по коридору. — Она явно после перенесенного стресса находится в пограничном состоянии.

— В каком?.. Что вы имеет в виду?

— Ее психическое состояние. Девочка практически не отходит от матери. Только поспать ее отправлять домой удается, да покушать. Сидит неотлучно при матери — будто помочь может. Не говорит ни с кем почти. А если говорит, то... пограничное состояние психики — вы сами увидите. Не уверен, что мы сможем помочь вашей матери — уж простите за откровенность, работа такая. А девочку... девочку спасать надо, пока не поздно.

— Мунира сейчас... там? В палате?

Врач смотрит на часы на запястье.

— Там. Где ж ей еще быть? Говорю же — живет практически в больнице.

_________

Она бросилась к нему, едва они вошли в палату.

— Миша, Мишенька! — искренние, отчаянные детские слезы, когда жизнь еще не научила, что плакать — нельзя, стыдно, слабость. Зато есть вера во взрослого старшего брата: приехал — значит, все будет хорошо. Потому что Миша рядом.

Михаилу хоть разорвись — отчаянный взгляд не отрывается от лица матери, а руки гладят темноволосую голову, длинную косу, содрогающиеся худенькие плечи. Лина приходит ему на помощь, подходит к высокой кровати. Она не видела Тамару Самвеловну... в сознании, а сейчас эта маленькая, хрупкая женщина совсем теряется под одеялом. На лице с впавшими щеками и закрытыми глазами в обрамлении темных кругов тонкий нос с горбинкой кажется гротескно огромным. Легкое касание ко лбу под черными с проседью волосами, Лина на пару секунд прикрывает глаза, а когда открывает...

Она кивает Михаилу, но при этом стучит пальцем по запястью. Миша понимает ее пантомиму.

— Простите, — оборачивается к врачу. Двигаться приходиться вместе с сестрой — она крепко держит его за пояс, уткнувшись ему куда-то в район живота. — Вы не могли бы... ненадолго...

— Да, конечно, я понимаю, — кивает доктор. — Если нужен буду — вы знаете, где меня искать.

— Миша, медлить нельзя! — произносит Лина, как только за врачом закрывается дверь палаты. — Давай прямо здесь. Она едва держится!

— Это все мухи! — Мунира вдруг отрывает зареванное лицо от рубашки брата. — Я им говорила! Что надо отгонять мух! А они мне... — она скривила дрожащие губы, — говорят: "Иди домой, девочка, с мамой все будет в порядке". Будто я не понимаю... А теперь...

— Умка, — Миша садится на корточки, берет сестру за руки, — успокойся. Какие мухи?

— Вокруг мамы были мухи. Они приходили за ней. Они... они... — она снова вздрагивает, утыкается брату в шею.

— Тише, тише, медвежонок, — он называет ее этим детским прозвищем, сам дал, когда первый раз ее увидел — очень она была упитанная тогда, и не отпускала маму от себя, как медвежонок Умка медведицу маму. Михаил поднимает взгляд на Лину, вид у нее встревоженный, она качает головой.

— Нет времени, Миш. Нет сейчас времени отводить ее куда-то.

— Я и не пойду! — Мунира резким движением руки оттирает слезы. — Вы поможете маме? — это уже адресовано Лине.

— Попробуем, — Лина скупо улыбается. — А теперь, пожалуйста, возьми стул и отойди вон туда, к окну. Сядь и глаза закрой.

— Я лучше дверь подержу, — с этими словами Мунира берет стул и очень ловко фиксирует дверь ножкой, так, что не открыть снаружи. — Нам же никто не должен мешать?

Миша молчит, явно удивленный поведением младшей сестры. Его малышка Мунира сильно повзрослела с их последней встречи три года назад. А Лине сейчас не до сантиментов.

— Да, нам никто не должен мешать. В том числе и ты.

— Я не буду мешать! Но глаза, — девочка упрямо вздергивает подбородок, — не закрою.

Лина вздыхает. Нет времени спорить со строптивыми детьми.

— Хорошо, смотри. Но ничего, ты слышишь, ничего не делай! Не вмешивайся, что бы ни увидела! Поняла?

— Поняла, — серьезно кивает Мунира, нисколько не обескураженная резким тоном незнакомой молодой женщины. Кладет ладонь на ручку двери. — Начинайте.

— Миша, — Лина подходит близко, глаза в глаза. — Не бойся.

— Не боюсь.

— Боишься.

— Это не важно.

— Важно! Не сопротивляйся мне. Вы оба Альфаиры, вы мать и сын. Все должно пройти просто и быстро. Если ты не будешь сопротивляться мне.

— Хорошо, — он тяжело сглатывает. — Я понял. Я постараюсь.

Лина не обманула — вышло быстро. И почти не больно. И они устояли на ногах даже — замерли только оба, тяжело дыша. И первой опомнилась Мунира, бросилась к матери, несколько секунд вглядывалась в лицо лежащей на кровати женщины, а потом, словно поняв что-то...

— Спасибо! — Лина едва не теряет равновесие от порывистого движения девочки, обнявшей ее. Приходится ухватиться за тонкие плечи, чтобы самой устоять на ногах.

— Осторожнее... Умка! Я едва на ногах держусь.

Миша молча подходит и обнимает их обеих. Так, втроем, стоять намного проще.

______

— Умка, не спорь со мной. Идем домой.

— Но мама...

— Мама придет в себя не сию секунду. А ты когда в последний раз ела?

— Я ела, честное слово!

— Я спросил — когда? Кто вообще за тобой присматривал?

— Соседка, тетя Оля. Но я и сама могу!

— Вижу я, как ты можешь. Все, пошли домой. Мы, между прочим, с Линой с поезда — уставшие, голодные.

— Да, пойдемте! — тут же прекращает с ним спорить. — Я вас накормлю! Кашу сварю — я умею!

Выросла сестричка. А он и не заметил.

________

— Ты красивая.

— Спасибо, — Лина улыбается. — У меня еще есть сестра-близнец, ее зовут Доминика. По-моему, она красивее.

— Неправда, — откликается в кухни Миша. — Вы обе замечательные.

— Знаешь, — Мунира заговорщицки наклоняется к Лине. — А Мишка классный. Он очень хороший, правда. Самый лучший старший брат.

— Умка, прекрати сводничать, я все слышу!

_____

Когда прибежала соседка с радостным известием: из больницы позвонили — "Мишенька, мама очнулась! Вот радость-то. Будто тебя ждала!" — Лина отказалась идти с ними. "Идите без меня, я там лишняя буду. Потом... позовете, если нужна буду". И, оставшись одна, связалась с Микой. После того, как у них все получилось с мамой Миши, в чем сама Лина нисколько не сомневалась — она уже почувствовала свою силу, знала, что справится, главным было успеть до того, как станет слишком поздно... Теперь ее задачей номер один снова стала Мика. Ментальный образ сестры сочился отчаянием, которое та даже не пыталась прятать. Такое впечатление, будто вместе с Мо они потеряли и Мику.

_____

— А Мишка невесту привез! — Мунира прижимается щекой к материнскому плечу.

— Слушай ее больше, — хмыкает Михаил. Потом, посерьезнев: — Лина — Водзар. Именно она тебя и...

— А где она?

— Не хотела нам мешать.

— Позвал бы ты ее, сын. Надо поблагодарить девочку.

— Ой, мама, она такая красивая! Вот бы Мишке такую...

— Умка, да угомонись ты! Мама, это все твое нытье по поводу того, что я не женат.

— В твои годы, — слабо улыбается женщина, — у меня уже был ты. Ну, не со мной уже, конечно... Но был.

— Угу. Смотри, что происходит! Было бы лучше, если бы у меня сейчас была жена и ребенок? Мне и так хватает беспокойства за вас — за тебя, за отца...

— Нет никаких новостей?

— Нет, мам. Не знаю, что с ним. Хорошо, хоть вы нашлись. И Соня со мной.

— Да. Хорошо. Но я переживаю за Ильдара. Что-то ударило. Мне кажется, ударило по всем кифэйям, судя по твоему рассказу.

— Да, ты права. Ну, будем надеяться на лучшее. Хотя это трудно. С каждым днем... все труднее.

_________

— Мам, ты же понимаешь? Что нам надо вернуться?

— Конечно, сын, я все понимаю.

— А тебе сейчас не стоит...

— Да и не поеду я никуда! Я Хранитель этого места, мне нельзя его покидать.

— Знаешь, — Михаил невесело качает головой, — по-моему, это уже не имеет никакого значения.

— И, тем не менее, останусь, — твердо произносит Тамара Самвеловна. — По-крайней мере, пока. Слаба я еще, сын.

— Конечно, поправляйся.

— Меня с собой возьмите!

— Умка, не ной! Ты останешься с мамой.

— Ну, Мишааа...

— Кто-то должен за ней присматривать? А вдруг, снова...

— Ладно, — со вздохом соглашается Мунира.

Лина улыбается. Миша виртуозно умеет управляться с младшей сестрой. Директорский навык, не иначе.

— Спасибо тебе, девочка, — Тамара оборачивается к Лине. — Наверное, с того света почти достала.

— Да я что... — Лина принимает благодарность спокойно. — Я бы без Миши все равно не справилась.

После. Мика и Мо.

Земная твердь ударила в ноги — так, наверное, приветствует земля парашютиста в финале затяжного прыжка. Мо покачнулся, сил едва хватило на то, чтобы удержать равновесие. Огляделся — знакомый распадок, из которого он уходил. Темнеет, уже сумерки. Перевел дух. Уф, кажется, получилось. А потом его чуть не сбили с ног. Неведомый ураган налетел, сжал его крепко. В шею уткнулись, хрипло дыша. Он и сам едва дышал в таких крепких объятьях. Он узнал эти руки. Руки Рокса.

Трудно сказать, сколько они так стояли. Потом Мика разжала руки и подняла лицо к нему. Темно-синие глаза — смесь отчаяния и сумасшедшей, за гранью разумного, надежды. Она поднесла ладонь к его лицу, не касаясь.

— Можно?

Он, как завороженный, кивнул. И вспомнил свой такой же вопрос при их первой встрече.

Ее рука прошлась по его лицу — самыми кончиками пальцев, от линии роста волос, вниз, по скуле, к подбородку. И глаза все такие же. Безумные почти. Будто не ее.

— Мика, что случилось?

— Мы похоронили тебя, — странно безразлично ответила она, все так же осторожно водя пальцами по его лицу, словно не веря — своим глазам, своим пальцам.

— Как?!

— Тебя не было. Десять дней. Десять дней, восемь часов и двадцать три минуты. Ты... ты пропал. Не отзывался. Портал закрылся. Фарид... гений наш доморощенный... выдавал версии... разные. Куда тебя могло забросить. Но потом... Десять дней. Все решили, что ты... Что мы тебя больше не увидим. Никогда.

— А ты?

— А я ждала. Здесь.

Неизвестно, кто из них сделал первое движение. Но в следующую секунду они уже целовались. После этого холода... после того, как он закрыл глаза умершему у него на руках отцу... после едва не выпившего его до дна общения с Потаном... и после того страшного места... Мо это было просто нужно! Живое тело, теплые губы. Его ждали. Ждали, черт побери! И все остальное было сейчас не таким важным, как это. Что он нужен кому-то. Он нужен ей.

А она отвечала ему. Жарко и неумело. Не отталкивала, не спрашивала ни о чем. Только обнимала крепко и целовала в ответ. Будто понимала, как ему это нужно сейчас. Будто ей самой это так же нужно, жизненно необходимо. И в этот момент он верил, что так оно и есть.

Они наконец-то прервались.

— Надо идти, — прижимаясь своим лбом к ее. — К нашим.

— Да. Пойдем.

— Погоди. Постой. Еще...

Она с готовностью подставляет ему свои губы.

_____

До села они шли молча, крепко взявшись за руки.

А в школе... Его долго обнимали и тискали все. Он переходил из руки в руки — крепкие объятья Тагира, чуть более осторожные — Фарида. Девчонки, не стесняясь, плакали на его плечах — Аля на левом, Соня на правом. Миша смотрел на него с какой-то странной растерянной улыбкой — будто все еще никак не мог поверить, что Мо тут. А Мика неподалеку, всхлипывая, твердила Лине: "Я говорила! Я говорила, что он вернется! А вы мне не верили!". Ангелина что-то шептала сестре на ухо, гладя ту по голове, по черной косе. Смотрела через плечо Мики на него и тоже улыбалась. А в глазах стояли слезы. Если честно, он и сам был близок к тому, чтобы зареветь. Поводов было сколько угодно. Как же его ждали. Сколько всего он потерял. И сколько узнал...

После. Мо, Мика, Михаил, Лина, Фарид, Тагир, София и Алия.

А потом его обступили все. И затихли, замерли в ожидании. Он знал — чего.

— Ребята... Мне так много вам надо рассказать. Очень многое — про нас, про то, что произошло, о том, что нам предстоит сделать. Это... это важно, очень важно. И слишком дорого мне досталось. Но сначала я должен сказать две вещи. Персонально.

Молчание. Его просто очень внимательно слушают, буквально затаив дыхание.

— Аля, отец... Он... — Магомед посмотрел на сестру. Ничего больше не сказал — ни вслух, ни ментально. Но она все поняла.

Зарыдала — не сходя с места, глухо, с надрывом, прикрыв рот ладонью. Мо тоже не двинулся с места — он не знал, как помочь. Он сам был сейчас оглушающее, до звона пуст, выпит, опустошен.

Стоявший рядом с Алей Тагир обнял девушку, уже почти привычно огладил своей огромной ручищей темноволосую голову. Она же ничего не замечала. Уткнувшись в грудь Тагира, Алия оплакивала отца в гробовой, именно гробовой тишине.

— Простите, — она резко отстранилась от Тагира. — Я... я потом... сейчас важнее другое, наверное, да? Мо, говори дальше.

Магомед кивнул. Будет еще время оплакать. Наверное, будет. Или не будет никакого времени вовсе. Возможно, именно от них и зависит — будет ли какое-то время вообще.

— Теперь ты, — Мо обернулся всем корпусом к Фариду. — Я не доверял тебе, с самого начала не доверял, и ты знаешь это. — Фарид согласно кивнул. — Мне казалось, ты что-то скрываешь. Так оно и оказалось. Фарид, — Мо шагнул к нему, — если я тебя чем-то обидел — прости. Если бы не ты — нас бы сейчас не было в живых.

Фарид слегка настороженно пожал протянутую руку, внимательно посмотрел в глаза Мо, потом, после небольшого размышления, кивнул утвердительно.

— Ага, ясно... А я сомневался, знаешь... Насчет резонансных частот. Боялся, что выйдет наоборот. Понимаешь, — Фарид смотрел на Мо так, будто только тот в состоянии понять, о чем говорит молодой механик, — я ведь не соображал толком, что делаю. Иной раз спохвачусь, смотрю на плату и понять не могу — почему именно так развожу дорожку? Это ошибка, наверное? А как исправлять — не пойму. И делаю так же дальше — сам не понимая, как. И потом уже боялся, что только хуже сделал. Что совпал по частоте. Там такие частоты, знаешь... Не наши. Они то появляются, то исчезают. Что-то со временем... Будто они существуют в какие-то промежутки времени, а не всегда. Понимаешь?

Мо серьезно кивнул.

— Довело Мо общение с Фаридом до белой горячки, — прокомментировал этот диалог Тагир. — Ребята, я очень рад вашему примирению, но нам ни черта не понятно.

Все остальные вразнобой, но дружно согласились с Тагиром. Мо развернулся, оглядел всех по очереди.

— Это было излучение. Какое-то излучение, которое действовало только на кифэйев. Которое убивало кифэйев. А Фарид собрал прибор, который... Фарид, скажи, как правильно?

— Я не знаю, как правильно, — растерянно пожал плечами Фарид, обескураженный всеобщим вниманием. Тем, что прочитал в глаза ребят. — Я просто поймал эту частоту и выдал на ней... И они заткнулись. Вот.

— Господи, что ты выдал на этой частоте?! Что эти... заткнулись?! Русский шансон? Стаса Михайлова? Верку Сердючку?

— Белый шум.

— Что?!

— Ну, если быть совсем точным — белый гауссовский шум. Аддитивный, наверное. Или, все же, судя по воздействию... Мультипликативный? Хотя, если учесть распределение...

Дальше ему не дают сказать — Мика и Лина с двух сторон обнимают его крепко-крепко. И вообще — к нему выстраивается целая очередь из желающих обнять, и на какое-то время именно Фарид оказывается в центре внимания, сменив на этом посту Мо.

До. Варвара.

Ее прозвали "Хозяйкой воды". Варвара ничего не делала для этого специально, но местные, издревле живущие в плотном единении с природой, ясно чувствовали ее связь с озером, которое давало пищу поселку. Оленеводство, когда-то исконное занятие жителей этих мест, почти совсем угасло — оленей пропили либо потеряли. И теперь лишь рыба, в изобилии водившаяся в древнем реликтовом озере, не давала жителям поселения умереть с голоду. Да еще стало возрождаться старинное, почти утраченное ремесло морского зверобойного промысла.

Белые люди принесли в эти края много нового — веру в своего бога, например. Но это было давно. А недавно вот, например, снесли старые ветхие дома и заново отстроили поселок: домики по канадской технологии, школа, больница (в которой фельдшером и трудилась Варвара Климентьевна Егошина). Но люди здесь продолжали верить все в то же, во что верили веками их предки. В хозяев воды, огня, леса, в духов медведя и оленя, в звезду Альтаир, которая несет свет после долгой полярной ночи. И когда к Варваре в больницу приходили люди, всегда низко кланялись и называли ее "сууг-нияси". Хозяйка воды.

"Сууг-нияси" стояла лицом к морю, спиной к озеру. Когда-то, в незапамятные времена, это был, наверняка, просто залив. А потом злые восточные ветра намыли косу — сначала, видимо, тоненькую, а потом все шире и шире, отвоевав у моря его кусок. Так образовалась ее Обитель. Большое озеро, богатое рыбой. Местные называют его "встреча рек".

Варвара отвернулась от моря. Весной уже пахнет. Это чуют звери. Это чуют птицы. Это чувствует она — как в воздухе пахнет водой. Скоро станет не проездным зимник, ждать нечего. А погода сейчас такая, что на вертолет надежды нет. Значит, надо ехать. Она уже все решила.

Она сильно сдала за последние годы. Не тронула седина роскошные темные волосы, не обрюзгла статная фигура — даже после рождения троих детей. Все было внутри — седина, боль, усталость души. Иногда ей казалось, что при всей тяжести доли кифэйской — ее тяжела как-то по-особому. Все началось с Петра. Когда ей показали его в числе пяти прочих — он зацепил сразу. Мрачным взглядом светло-голубых глаз, непокорным вихром соломенных волос, неуступчиво поджатыми губами. Ей, с ее цыганской внешностью, эта светлость во всем казалось необычной, волнующей. А еще в нем чувствовалась какая-то первозданная мощь. Только потом она узнала, что так выгладит своеобразная харизма Роксов. И что эта его суровость и неуступчивость — она не кажущаяся. Это часть его натуры. Он и был таким — молчаливым, неразговорчивым, всегда серьезным. Лишь на прикосновения никогда не скупился — обнять ему было проще, чем сказать.

Их развело далеко, очень далеко. Мало того, что на разные края континента, так еще и в места дикие, дремучие. Впрочем, этому ли удивляться? Ведь не Альфаиры они. Он — Рокс, она — Водзар. Но все затмевало то, что натальную карту им дали на троих детей. Как она была рада. Рада и горда.

Рождение третьего сына ее подкосило. В тот момент, когда, после всех ее мучений, акушерка Елена Ивановна Атчытагын, обтерев младенца, издавшего вполне себе громкий крик, довольно сказала ей:

— Богатыр, Варвара-нны. Красавец.

А она зарыдала. Богатыр. Три ребенка. Три! И ни одной дочки. Даже на руки брать сына не хотела. Потом оттаяла, конечно, сердце материнское не обманешь. Но когда отдавала сына мужу — ни слезинки не пролила. А потом еще на два года — в тоску черную, махровую. А в озере стала болеть и умирать рыба, обмелели и сверх обычного заилились берега. Тогда ее все та же Елена Ивановна встряхнула.

— Нельзя так, Сууг-нияси. Рыба мрет, вода плохая. Люди скоро помирать начнут. Плохо, сильно плохо.

Пришлось карабкаться из зыбкого морока тоски. Пришлось. Ведь она же Хозяйка воды. Но как же тяжко одной-то... Три ребенка. Три сына. Три богатыра.

Надеялась, что старшие... Альфаиры... Чем Квинтум не шутит? А вдруг окажутся рядом с ней?.. И тут ее судьба обделила, обидела. Мальчишки выросли, прошли инициацию и остались там — далеко, за Уралом, рядом с отцом. Ну, для нее, живущей на крайнем востоке континента это казалось рядом. Рядом с отцом, далеко от нее.

Асхату уже восемь. Она не видела его ни разу с тех пор. Помнит годовалым. Вспоминает последний разговор с мужем — выспрашивала Петра, какой теперь Асхат.

— На тебя похож?

— Нет. Ни один сын на меня не похож. Что Тагир, что Фарид... Фарид вообще на тебя стал похож ужасно. Патлы отрастил — так вообще вылитая ты.

Варвара улыбается. Ну, хоть похожи на нее сыновья. Хоть какая-то радость.

— Значит, на меня похож Асхат?

— Нет, на тебя тоже не похож. Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца.

— Петр!

— Да знаю я... Шутка это была, шутка. Я же понимаю, что...В общем, волосы темные, но светлее твоих. Ямочка на подбородке.

— Ямочка?!

— Угу. Не пойми, откуда.

Она Водзар второго уровня. Она сидела на этом месте больше десяти лет! И теперь она поедет к своим сыновьям. К своим мальчикам — Тагиру, Фариду... Но сначала — к Асхату. Чтобы обнять крепко-крепко. И поцеловать в маленькую ямочку на подбородке.

_______

Творить димфэйя было легко. Правда, она никогда не работала с таким массивом энергии. Но ей нужно было много — чтобы хватило надолго. Путь ей предстоит долгий... Квинтум не рекомендовал Хранителю покидать Обитель более чем на месяц. Но тут уж извините — как получится. Пока всех своих сыновей не проведает — домой не вернется.

Варвара скептически оглядела творение рук своих. Вышло что-то странное. Конечно, Водзары, как никто, умеют работать с энергией, но все равно — странно. Впрочем, главное — у нее получилось. Только вот, похоже, отдала слишком много... От этого же кружится голова и двоится в глазах? От этого шум в ушах? От чего же еще?

Женщина покачнулась. А потом картинно, успев напоследок еще всплеснуть руками, мягко упала на пол. Совершенно по-настоящему лишившись при этом сознания. И еще чего-то, возможно. Серебристое облако, занимавшее объемом около трети комнаты, нервно запульсировало, словно от боли, а потом начало сжиматься. В итоге получился яркий серебряного цвета шар — размером с надувной пляжный мяч. Описав плавную дугу, шар без труда просочился сквозь потолок и затаился на чердаке дома сууг-нияси.

После. Асхат и Петр.

Белоснежный пес, недвижно лежавший на кровати рядом с мужским телом, резко повернул голову на звук хлопнувшей двери. Вошедший мальчик с грохотом вывалил дрова возле печи, скинул с головы капюшон малицы.

— Ох и ветрище там, Пашка. Я упал даже, два раза. Дрова рассыпал, собирал потом. Потому и долго так.

Пес ответил негромким поскуливанием.

— Ты чего? Лежи, папу грей!

Самоед заскулил чуть громче.

— Тебе на улицу надо? Ладно, беги, — Асхат подошел к двери, приоткрыл. — Только быстро! И осторожнее там — правда, сильный ветер. Когда уже... — закрывая за выскочившей собакой дверь, — весна?..

Вздохнул — тоскливо, совсем не по-детски. Подошел к отцу, лежащему недвижно. И так уже две недели. Как упал тогда — навзничь, вставая из-за стола, так и не приходил в себя. Еле-еле смог затащить отца на низкую кровать. Асхат все боялся, что однажды проснется — а папа умер. Впрочем, отец и так немногим отличался от мертвого. Сердце иногда и вовсе не слышно было. Верил Асхат только в одно — что Пашка почует, если с отцом совсем непоправимое случится. Если папа уйдет. Насовсем.

Мальчик всхлипнул. Нельзя плакать — так отец учил. Иногда он злился на отца — за то, что тот так говорил. Как — нельзя плакать? Когда мама снится — каждую ночь. И во сне она гладит его по голове, смотрит на него своими большими, темными, ласковыми глазами. И говорит что-то — но он ее никогда не слышит. И просыпается после этого всегда в слезах. А отец хмурится, но чаще молчит. Но Асхат знает — отец его осуждает за эти слезы. Ничего, он вырастет — и станет таким же сильным, как братья — Фарид и Тагир. Как отец. И плакать больше не будет. Но как же хочется увидеть маму!

Он раньше думал, что мама оставила его, потому что он плохой. До сих помнит лицо отца, когда признался ему в этих мыслях. И как отец тогда обнял его — крепко-крепко. А потом рассказывал долго, да только Асхат почти ничего не понял из рассказа отца. Кроме того, что мама его любит. Только не может быть рядом. Потому что она — кифэй, и очень далеко отсюда. А папа — кифэй, только тут, на острове. И они не могут быть вместе. И братья тоже далеко. А он тут один, только Пашка рядом.

В дверь заскреблись, вот и Пашка. Впустил пса, тот быстро забежал в помещение и сразу к печке — шерсть обсушить. Асхат был уверен: в том, что папа еще жив, заслуга целиком и полностью Пашки. Самоед встряхнул пушистой шерстью и запрыгнул на кровать. Немного потоптался, тщательно вылизал лицо и руки лежащего мужчины, утроился под боком и замер. Иногда Асхату казалось, за эти долгие две недели, что это он сам виноват в случившейся беде. Ведь он на отца злился — за то, что тот не разрешал ему плакать по маме. А теперь — ни папы, ни мамы. Один, совсем один. Только Пашка у него остался...

Асхат сел за стол, аккуратно сложил руки перед собой. Он знал, что можно поговорить с родными так... из головы. Папа рассказывал. Но его не учил — говорил, рано. Но сейчас... сейчас у Асхата не было выбора. Он должен как-то позвать... маму, Тагира, Фарида. Иначе отец умрет! Только вот мальчик совершенно не знал, как это делать. И с чего начать. Пробовал каждый день — все без толку. Его попытки выйти на связь напоминали старания птенца пробить скорлупу и выбраться на свет Божий. Он толкался, бился. Но ничего не получалось.

Асхат еще раз посмотрел на свои руки, потом протянул левую, взял из стоящей на столе плетеной корзины конфету. Их осталось совсем мало. Темно-синий фантик с серебристыми звездочками. Может быть, звезды принесут ему удачу? Он аккуратно развернул конфету, сунул ее за щеку. Фантик тщательно разгладил, уперся взглядом в россыпь блестящих звезд. Мама... Тагир... Фарид... пожалуйста... кто-нибудь...

После. Михаил, Мо, Мика, Лина, Фарид, Тагир, Алия и София.

— И все-таки, — произносит Михаил после того, как стихла вторая "обнимательная" волна, — я не понимаю. Ладно, пусть излучение. Почему я ничего не почувствовал? Ты сам, Мо? Ты что-то успел почувствовать? А ты, Фарид? Почему зацепило Тагира, а Фарида — нет? Почему Алия и Соня попали под удар, а Мика и Лина — нет? Я не понимаю...

Мо вздыхает.

— Отличные вопросы, Миш. Я и сам... как в тумане. Давайте постепенно, хорошо? Мне, правда, многое нужно сказать. Но многого я и сам не понимаю.

— Мо, может быть, ты нам откроешься? Чтобы все рассказать и ничего не упустить?

— Всем сразу?!

— Это можно, я думаю, — подает голос Лина. — Чисто теоретически. Но как это?..

— Это херово, поверьте мне! Когда я общался с Потаном...

— С КЕМ?!?

— С Потаном Северно-Ледовитого океана!

— Однако успел ты за это время покуролесить...

— А про время вообще отдельный разговор, — спохватывается Мо. — Я так понял, что меня не было десять дней?

— Точно.

— Нда... А мне казалось, что на все про все ушло пару часов. Ладно, это потом. Может, у Фарида есть объяснение этому.

— У меня есть две версии...

— Так что там с Потаном? — перебивает Фарида Лина. — Он тебя научил правильно открываться сразу нескольким?

— О, он меня такому научил...

— Плохому?

— Я бы не сказал. Оцените потом, как я теперь умею. Но, знаете, когда общаешься со Старшим кифэйем... Такое ощущение, что ты голый перед ним. А после... даже не знаю, как сказать... Будто тебя изнасиловали... Только не говори ничего! — это резко, обернувшись к Мике.

— А я молчу, — Мика округляет глаза.

— Слишком громко думаешь! — а потом, спохватившись: — Извини. Это просто реально... тяжело. Давайте лучше по старинке, словами. С чего только начать...

— Помнишь, ты сказал в начале: "Мне так много вам надо рассказать: про нас, про то, что произошло, о том, что нам предстоит сделать", — подает голос Тагир. — Ну, вот и давай по порядку. Сначала про нас. Потом про то, что произошло. А уж потом про то, что там нам начальство велит делать.

— Ладно, — кивает Мо. — Про нас. На ногах только стойте покрепче. Пришло время для взрослых откровений. Настоящих кифэйских откровений.

— Да не пугай — пуганные уже по самое "не могу". Ну, и кто мы?

— Не люди. Совсем не люди. То, что вы видите перед собой... — Мо медленно переводил взгляд с одного лица на другое: вертикальная складка между бровей непривычно напряженного лица Михаила, у Лины даже рот приоткрыт, словно готовится удивляться заранее. На лице Мики его взгляд задержался чуть дольше, что-то проскочило между пронзительными темно-карими и улетающими темно-синими глазами. Фарид, какой-то особо растрепанный, смотрит на него с воодушевлением неофита, а Софи почему-то — настороженно, держа брата за руку. Заплаканная Аля по-прежнему прижимается к плечу Тагира, тот же привычно хмур. — То, что вы видите, глядя друг на друга — это лишь маски. Маски, не более. На Альфаирах маска сидит чуть лучше, на Лейфах и Мандрах — чуть хуже. Но все равно, это все — маски. Оболочка. Или это, — Мо провел рукой по своей заросшей щеке, — костюм. Всего лишь костюм.

— Кто под маской, Магомед?

— Не знаю, как объяснить... Наверное, самое подходящее слово — духи. Мы — духи природы. Мы части души нашей планеты. И наше место не здесь.

— А где?!

Мо покачал головой.

— Наша история началась давно. Очень давно.

В великой космической кузнице ковалась планета Земля. Ковалась миллионами лет трудами тех, кого сейчас называют Мандрами и Лейфами. Впрочем, были еще и другие. Например — Вайны, Хранители воздуха. Но они никогда не сходили на землю в человеческом облике. Хотя, все кифэйи трудились тогда в своем истинном, далеком от человеческого, обличье. Да и людей-то тогда не было — слишком суров был лик планеты в те времена. Люди, а вслед за ними и Альфаиры, появились много позже. К слову сказать, Альфаиры — это исконно Мандры или Лейфы лишь слегка изменившиеся ради людей.

Но это было потом. А тогда — тогда бурлящая магма текла прямо по поверхности Земли. И гасили ее огромные волны. И взмывали вверх огромные облака пара. В великой космической кузнице кипела работа. Сталкивались огромные части суши, создавая горы и острова, прорезали текучим скальпелем твердую плоть земли реки. Пристраивались на нужные места магнитные полюса, прокладывались маршруты морских и воздушных течений. Кифэйи плели колыбель. И колыбель недолго пустовала. После этого они ушли.

— Миш, у тебя есть что выпить? — Мо вытер рукавом рубашки лоб.

— Я так понимаю, не о воде речь?

— Нет.

— Слушай, ты вообще-то в школе! Это храм знаний, между прочим! А не кабак, чтобы водку тут подавали.

— Миша, не горячись, — Лина привычно кладет руку Михаилу на плечо. — Сейчас, погодите. Меня Матрена Семеновна, повариха из столовой, угостила. Настойкой на кедровых орехах.

Вернулась Лина скоро — с бутылкой чего-то темно-коричневого. Мо отхлебнул прямо из горлышка, поморщился.

— Крепко. Сладко, — еще раз приложил бутылку к губам, сделал приличный глоток, перевел дух. — Орешками вкусно пахнет. То, что надо.

— Поглядите на этого духа природы, — басит Тагир. — А настойку глушит, как настоящий.

— В здоровом теле — здоровый дух! — огрызается Мо. — Ты не завидуй, а лучше попробуй!

Бутылка идет по кругу, дойдя до Фарида наполовину опустевшей.

— Ваше здоровье, духи! — Фарид салютует бутылкой. — Рассказывай дальше, Мо. Куда они... мы... ушли? И почему вернулись?

— Война, друзья мои, — Мо вмиг посерьезнел. — Война на пороге дома.

После. Варвара.

Ее так и оставили лежать в своем доме. А что делать? Вывезти на материк — не на чем, погода нелетная совершенно, уж которую неделю. Может показаться черствым, да стоит ли удивляться такому отношению от народа, издревле питавшего полнейшее презрение к смерти и практиковавшего культ добровольного ухода из жизни. Пару раз к ней заходила Елена Ивановна Атчытагын, гладила по волнистым темным волосам.

— Просыпайся, сууг-нияси, просыпайся. Весна скоро. Скоро вода придет. Вставай, Хозяйка воды.

Погода наладилась. На завтра ждали вертолет. А вечером накануне яркий серебряный шар, притаившийся на чердаке дома Варвары, осторожно просочился обратно в комнату. Завис неуверенно над головой лежащей женщины, потом дернулся в сторону. Шар начал светлеть и словно распускаться, превратившись в итоге в мерцающую серебристую фигуру смутно антропоморфных очертаний. "Голова" наклонилась к лицу Варвары и далее последовал "поцелуй". Фигура "целовала" и таяла, таяла и "целовала". Димфэй исполнил свое предназначение. Он сохранил Обитель, вернув жизнь Хранителю.

Когда в воздухе таяли последние серебряные искры, темные глаза открылись. Варвара резко села на кровати, за что тут же и поплатись. Пришлось зажмуриваться, пережидая приступ головокружения и дурноты. И лишь потом осторожно открыть глаза, оглядываясь. Но больше — прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Тягостное чувство — словно живая в склепе. А за стенами склепа бушует буря — невиданная, неслыханная. Опасная.

Петр... тишина. Мальчики — Тагир, Фарид. Нет ответа. Могильный, мертвенный холод вползает в сердце. Никого. Словно и не было никогда. А потом вдруг — едва слышно, на грани, за пределами кифэйского эфира. Не сознанием, а больше сердцем она учуяла...

— Асхат, мальчик мой, это ты?!

И спустя несколько томительных секунд раздается ментальных крик, надрывный, на пределе — так кричит новорожденный, давая возможность в полную силу раскрыться своим легким.

— МАМА! МАМА!! МАМОЧКА!!!

После. Михаил, Мо, Мика, Лина, Фарид, Тагир, Алия и София.

— Война? С кем война? С этими — цилиндрическими?

— Нет. То есть, да. Но эта форма — это было... наверное, что-то вроде скафандра, для существования в нашем мире. На самом деле они другие.

— Ты их видел?!

— Да.

— И как?! Какие они?

Мо обвел друзей мрачным взглядом.

— Я одного видел только. Чуть не обделался. Страшный. Очень.

Реакция последовала не сразу — сначала все переваривали такую откровенность от Мо. Первым подал голос Михаил.

— Тебе его показал Потан?

— Нет. Я сам... умудрился.

— Где ты его видел? Они... здесь? Недалеко?

— Думаю, это далеко. В каком-то смысле бесконечно далеко. И в то же время — рядом. Это был их мир.

— Как ты там очутился?!

— Да так — заскочил по дороге к вам.

— Вот и объяснение парадокса со временем отсутствия Мо, — встревает Фарид. — Там иное количество временных измерений. Время там течет иначе.

— Быстрее?

— Иначе. В том числе, в каком-то смысле — да, быстрее.

— На что они похожи? — Михаил дотошен.

— Не знаю, — лицо Мо передергивает гримаса отвращения. — На... на муху. Здоровенную муху с человеческим телом.

— Что?!

— Помните, был такой ужастик древний — про ученого, которого на генном уровне компьютер в специальной камере объединил с мухой...

— Похоже?

— Не очень. Но такое же противное. Нет, еще хуже.

— Миша! — Лина хватает Михаила за руку. — Помнишь, Мунира говорила о мухах?

— Помню. Странное совпадение.

— Это не совпадение!

— Ладно, об этом потом. Где этот их мир? Ты сказал — далеко? Это... в другой Галактике? Где?

— Нет, это здесь, на Земле. Но они... они в ином слое.

— Чего?!

— Как — здесь?!

— Какой слой?

— Ага, я так и думал. Время другое, частоты эти... интересно, — возгласы прозвучали вразнобой. Но громче всех прогрохотал голос Тагира.

— А ну тихо!

И сразу стало тихо. Кифэйи дружно уставились на Тагира. На лицо — напряженное, с остановившимся взглядом в никуда. Точнее — в себя. В гробовом молчании прошла пара минут. А потом Тагир моргнул. Нашел глазами брата. И тот понял без слов, одним выдохом:

— Кто?!

— Мама.

— Что с ней?! Как она?! Где?!

— У себя в Обители. Была без сознания, — Тагир на удивление лаконичен. — С ней связался Асхат.

— Как?!

— А бес его пойми — как! — эмоции все ж прорываются в бас Тагира. — Приперло, видимо. Отец в отключке.

— Мо! — братья оба тут же повернулись к Магомеду.

— Я понял. Лекция откладывается.

— Ты можешь нас туда?.. Это недалеко, кстати... Думаю, километров пятьсот на северо-восток.

— Угу... Для бешенного кифэйя пятьсот верст по карте не крюк.

— Мо!

— Парни, я все понимаю. Но я сейчас не то, что на нуле — в минусе глубоком. Переход, неважно какой — через портал чужих или своими силами — он все равно жрет тебя. Твою энергию. Я сейчас на ногах-то еле стою — не говоря уж о том, чтобы вас куда-то отбуксировать.

— А научить?

— Как показывает опыт с порталом — обучение эффективно только на личном примере.

— Тебя Потан учил, перемещаясь с тобой?!

— Нет, — Мо поморщился. — Я же вам говорил — я ему открывался.

— Давай и мы так же!

— То же мне, нашли магистра Йоду, юные падаваны, — Магомед нахмурился. — Если бы я знал — как...

— Давай хотя бы попробуем! Время дорого.

— Понимаю. Кто первый?

Молниеносный обмен взглядами между братьями.

— Я, — Фарид шагает вперед. — Я думаю, там принцип похож, как в портале. А через портал я проходил. Наверное, принцип похож, да, Мо?

— Похож. Только надо с другой ноги на прыжок заходить, — криво усмехается Мо.

— Угу, я так и подумал. Главное понять — как это инициируется в собственном теле. Или сознании.

— Урий, Урий, где у него кнопка? — проворчал Мо. — Иди сюда, сейчас покажу — где у тебя кнопка.

Мо для надежности кладет руки Фариду на плечи.

— Стой и не дергайся, — сквозь зубы.

Глаза у них похожие — почти зеркальные копии друг друга, большие, темные. А выражение лиц, взгляды — разные. Напряжение Мо чувствуется во всем — в плотно сжатых узких губах, в складке между бровей, в прищуре глаз, в нервном ходе грудной клетки. Лицо Фарида же, наоборот, расслабленное, кажется, парень вот-вот отключится, стоя на месте — если Магомед перестанет его держать за плечи. Какая-то беззащитность в приоткрытых губах, выражение широко распахнутых глаз чуть ли не мечтательное, при этом едва дышит. А потом он словно стряхивает наваждение, мигает, резко подается назад.

— Ага. Вон оно как...

— Понял?

— Чего там не понять? Главное — алгоритм сбора-разбора не перепутать...

— Чего?!

— Мо, не парься. Думаю, это каждый воспринимает индивидуально.

— Куда направишься? — Тагир шагает к брату.

— К матери.

— Почему не к отцу?

— Я ее смогу научить, думаю. И потом мы вместе...

— Ага, — кивает Тагир. — Все верно.

— Может быть, вам Лину следом отправить? — подает идею Михаил.

— Ребята, дайте мне передышку, — взмолился Мо. — Хотя бы пару часов. Я не могу больше никого учить. Ничего не могу! Дайте пожрать, в конце концов, я десять дней ничего не ел!

— Это ты от Мики заразился?

Еще один молниеносный обмен взглядами — на сей раз между Микой и Мо. У нее чуть дергается уголок рта, он усмехается.

— Возможно. Но ближе к теме. Я пока не могу "отправить" Лину. И вообще — никого. Извините.

— А нам и не нужно, — неожиданно отвечает Фарид. — Мама — Водзар второго уровня. Если смогла Лина — сможет и мама.

— Думаю, да, — соглашается Ангелина.

— Все, я пошел.

Они смотрят на Фарида — не могут не смотреть. Он прикрывает глаза, обхватывает голову руками, пальцы в волосы, усугубляя привычный беспорядок. И, словно это помогает ему — исчезает, вспыхнув напоследок мягким сиреневым цветом.

— Ух ты! Какая иллюминация!

— Так, дайте сухую корку сгызть и продолжим лекцию. Пока будем ждать вестей от Фарида.

— А говоришь — не Йода. Вон какая тяга к наставлениям юных падаванов.

— Я в кои-то веки стал носителем сакрального знания. Передайте Йоде бутылку с настойкой, пожалуйста. И — что у нас сегодня на обед?

Кифэйи наконец-то начинают улыбаться. Главный клоун отряда вернулся к былой форме.

После. Варвара и Фарид.

Две абсолютно одинаковые головы. Две копны темных, густых, вьющихся волос. Одна только — длинная, почти до середины спины, вторая — гораздо короче, потому что принадлежит мужчине. Мать и сын. Стоят, прижавшись лбами. Ее рука тихонько гладит его по затылку. Они молчат — в комнате не произносится ни звука.

— Ты действительно похож на меня...

— Папа постоянно так говорил.

— Ты вырос, мой мальчик. Стал совсем большой.

— Ты еще Тигра не видела.

— Увижу?

— Увидишь.

Они, наконец-то, отстраняются друг от друга, Варвара обхватывает лицо сына, смотрит внимательно в лицо — действительно, очень похожее на ее. Смотрит внимательно, насмотреться не может.

— Мам...

— Да, сынок?

— Отец. Времени мало...

— Что мы можем сделать?

— Ты. Ты сможешь. Ты же Лейф. А он...

Варвара смотрит на сына, чуть прищурившись. Он слегка распахивает глаза, впуская ее ненадолго в свои воспоминания, позволяя ей увидеть кое-что из последнего — как Лина и Миша "воскрешают" Тагира. Варвара бледнеет.

— С отцом то же самое?

— Со всеми то же самое, — мрачно отвечает Фарид. — Но отца мы можем попробовать успеть... спасти.

— Как мы попадем туда? Это же черт знает где!

— Так же, как я попал сюда.

Варвара после небольшой паузы кивает.

— И в самом деле. Я так обрадовалась, что даже не задумалась...Что нужно делать?

— Все должно получиться само собой. У тебя же уровень выше. Ты поймешь. Просто обними меня, мам.

— С удовольствием.

После. Варвара, Фарид, Асхат и Петр.

Мальчик вскакивает, роняя табурет. Заходясь лаем, спрыгивает с кровати Пашка. Кидается к появившимся в центре комнаты двум фигурам. И вдруг останавливается, словно налетев на невидимую преграду.

— Тихо. Свои, — негромко произносит молодой мужчина. А женщина рядом с ним просто раскрывает руки. И принимает в материнские объятья заходящегося рыданиями младшего сына.

Фарид отворачивается. Это только их, для них двоих только. Да и не ровен час — сам расплачется. Подходит к кровати, к ноге жмется белоснежный пес. Эту собаку взяли в дом уже после отъезда Фарида, но пес мгновенно признал в нем своего и старшего, вожака в стае.

Фарид вглядывается в лицо отца. Плох, совсем плох. Сколько его помнит, отец всегда был, как скала — ширококостный, широколицый, крепкий. Сейчас же — скелет, обтянутый кожей, глубоко запавшие глаза, лицо белее белых волос. Сколько прошло времени после того ментального удара? Недели три? Как он выдержал? Как еще жив, дышит? Дышит? Фарид наклоняется, пальцы отцу на шею. Дышит, сердце бьется, но так слабо. На постель запрыгивает пес. Вот и ответ.

— Мама... — оборачивается. — Мама!

— Да, — голос Варвары прерывист, утирает слезы. Асхат по-прежнему не отпускает мать, стоит, уткнувшись лицом в живот.

— Времени у нас в обрез.

— Асхат, родной мой...

Мальчик понимает без слов. Отстраняется от матери, позволяет себе лишь еще быстро подбежать и коротко обнять старшего брата. А потом отходит на пару шагов в сторону и смотрит выжидательно. Асхат уверен — теперь с отцом будет в порядке. Потому что мама и Фарид здесь. Они сильные, они сделают что-нибудь.

Взрослые не чувствуют такой уверенности. Губы Варвары дрожат, когда смотрит на мужа. Не думала, что свидеться доведется вот так. Когда он едва жив. Да жив ли? Взгляд на сына.

— Да. Пока жив. Ты знаешь, что делать?

— Теоретически. Ни разу не делала. Мне...

— Тебе нужен донор. Это я.

— Мальчик мой... Переход забирает силы, так ведь?

— Так. Но меня хватит.

— Я боюсь. Очень боюсь. Жаль, что не могу отдать свою энергию. У меня ее много.

— Не можешь?

— Нет. Это разные потоки. Я могу или управлять потоком. Или отдавать сама. Одновременно — нет. Как же страшно, Фарид...

— Все будет в порядке. Мама, давай.

Варвара вздыхает глубоко, раз, другой. Кладет одну руку на лоб мужа. Другой притягивает Фарида к себе, прижимается губами к его прохладному лбу.

— А Лина руками делала...

— Дыханием тоньше... точнее. Она не умеет. Или не рискнула с чужими людьми. Молчи.

Она попробовала задвинуть страх поглубже, но он никуда не ушел. Чувствовала, что в состоянии контролировать процесс, но когда на одной чаше весов муж, а на другой — сын... одна малейшая ошибка... на которую у нее нет никакого права.

На их стороне — общая кровь. Против них — разная энергетика: Мандра, Лейф, Альфаир. Но еще за них сильнейшее желание Варвары и Фарида спасти мужа и отца. Оно и стало определяющим в этом споре за жизнь кифэйя.

Фарид устоял на ногах, лишь покачнулся. И тут же зашелся хриплым, до розовой пены на губах, кашлем Петр. Открылись светло-голубые глаза. И тут уже Варвара рухнула на колени, лицом в грудь мужу. Бледные пальцы дрогнули, коснулись самыми кончиками темных волос.

Фарид прикрыл глаза, подышал. Все хорошо, все в порядке, отец пришел в себя, они успели. Это главное. Сзади его тронул кто-то. Обернулся. Асхат.

— Держи, — на детской ладошке большая круглая конфета в золотистом фантике. — Тебе сейчас надо покушать. Последняя. Вкусная. Самая вкусная.

Фарид улыбается.

— Давай напополам? — в ноги тычется самоед. — Чувствую, придется делить на троих.

— Папа не разрешает Пашку конфетами кормить, — Асхат аккуратно разворачивает конфету, пес следит за его действиями блестящими темными глазами.

— Знаешь, — Фарид на мгновение оборачивается, бросает взгляд на обнявшихся родителей, — по-моему, сейчас папа ругаться не будет. Пошли, на улицу выйдем. Я в туалет хочу, заодно покажешь, что там у вас поменялось.

— Пойдем. Только там ветер.

— Напугал северянина ветром, — усмехается Фарид.

И проглотив каждый по причитающей каждому части конфеты, мужчина, мальчик и пес выходят навстречу сырому, уже почти весеннему ветру Заполярья.

После. Мо, Мика, Миша, Лина, Софья, Тагир и Алия.

— Я готов продолжать, — его действительно накормили, чем Бог послал. Точнее, что выдала сердобольная школьная повариха Матрена Семеновна.

— Готов — продолжай. Кто ЭТИ? Откуда они? Зачем пришли?

— Отличные вопросы, Миш, — Мо откидывается на старенькой скамейке. — Кто? Нет, сначала — откуда. Потому что они те, кто живет там, откуда они пришли.

— Гениальное объяснение.

— Верное. Значит, так. Тут у нас имеет место быть... матрешка.

— Матрешка?!

— Жаль, нет Фарида, — вздыхает Мо. — Он бы объяснил понятнее. Тагир, от него нет вестей?

— Нет, — Тагир хмур — больше привычного. — Не надо его сейчас дергать. У него... дело. Важное. Сможет — сам на связь выйдет.

— Хорошо. Сонечка... хоть ты мне помоги с объяснениями. Если ты сможешь. У вас же с Фаридом полное взаимопонимание.

— Помогу, — кивает Софья. — Если смогу.

— Итак. Наша планета — как матрешка. Слои. Есть наш слой. Тот мир, в котором мы живем. Три пространственных координаты, одна временная. Но есть и много... иных слоев. Которые отличаются от нашего. Числом координат. Или какими-то еще моментами. Помните, Фарид как-то говорил... про базовые физические силы, про анаполя и диполя... Не понимал я его тогда. И сейчас не понимаю. Но видел собственными глазами — он прав. И там уже все иначе. И... мы просто физически не в состоянии увидеть... уловить... эти миры.

— Их много? Этих иных миров?

— Да. Кажется, да. Десятки. Или сотни. И почти все они в той или иной степени обитаемы.

— Эти... оттуда?

— Да.

— Но как?! Ты же говорил, что миры настолько разные, что мы физически не в состоянии их уловить?

— Так и было раньше, — хмурится Мо. — Но эти... кажется, Потан их называл игвы...

— Игвы... — вразнобой, словно пробуя слов на вкус. — И что они?

— Они умны. Очень умны. Слишком умны. Наша наука — жалкое подобие того, на что способен их интеллект.

— И они нашли возможность пробить границу миров?

— Да.

— Зачем?

— Во-первых, просто потому что это был вызов их интеллектуальному могуществу. Они хотели доказать, что могут обойти эти ограничения. А во-вторых... боюсь, вторая причина важнее даже. Или стала важнее для них... в процессе.

— И какая она?

— Гастрономическая.

Повисло потрясенное молчание. Которое далеко не сразу первым нарушает Михаил.

— Они... они людоеды?!

— Не все так буквально, — мрачно усмехается Мо. — Хотя и это они тоже попробуют, наверное. Но им гораздо вкуснее... иное.

— Что?!

— Они совершенно лишены эмоций. И для них нет ничего вкуснее человеческих эмоций.

— Любых?

— О, нет. Самых сильных. И легко вызываемых. Наиболее сладкое для них — то, что испытывает человек, когда ему страшно. Больно. Чем больнее и страшнее — тем пища обильнее и слаще. Пытки и мучительная смерть человека — вот их сервировочная тарелка.

Тихонько заплакала Алия. Она поверила сразу. И еще не отошла от известия о смерти отца. Все остальные тоже молчали, обдумывая услышанное.

— Ну, а мы... — Тагир привычно гладит Алю по голове. — Мы к этому каким боком?

— Не догадываетесь?

— Ну, надеюсь только, что мы с этими... игвами... не земляки.

— Нет. Но мы тоже не здешние. Изначально. И мы пришли... нас отправили сюда... как стражей. От них.

— Значит, о том, что такое возможно, было известно? — тон Михаила резок.

— Да.

— Кому известно? Квинтуму?

— В том числе, как я понял.

— Тогда какого черта?! — Миша вдруг неожиданно кричит. — Если это война... если Квинтум знал, что они придут... то какого черта мы об этом узнаем только сейчас?! Сейчас, когда выкосило к черту почти всех кифэйев... стражей?! Когда игвы почти прорвались?! Хреновые из нас стражи! Хреновая линия обороны у кифэйев, скажу я вам! Когда о деталях не сообщают даже своим!

— Да что ты орешь на меня, будто я — главный генералиссимус в этой борьбе бобра с ослом?!

— Извини, — Михаил так же внезапно понижает голос. — Извини. Сорвался. Но ведь это... странно, ты не находишь? Что мы ничего... ничегошеньки не знали до сегодняшнего момента?

— А, кстати, — подает голос Лина. — Что за борьба бобра с ослом?

— Ну, добра со злом.

— А мы на какой стороне?

— Смешной вопрос, — фыркает Миша. — Конечно, на стороне бобра. Только бобро может так... лажаться. А у осла все четко просчитано.

— Если бы все было так четко просчитано, нас бы не было в живых, — неожиданно сдержанно парирует Мо.

— В расчеты вкралась ошибка?

— Про расчеты не знаю. Но карты им смешал один гений. Гений по имени Фарид.

До. Ильдар.

Он ненавидел ложь. И вынужден был всю жизнь лгать. Лгать самым близким, самым родным людям — жене, детям. Но таково было правило — обозначенное четко и ясно. И за его нарушение наказание могло быть очень жестким. Он не хотел этого, не просил. Но его не спросили. Просто сказали: "Ты — один из". Спорить не стал, да и смысла не было. Но жизнь во лжи тяготила.

С Тамарой это выносить было в каком-то смысле проще — все-таки, как и все кифэйские пары, жили они порознь, и далеко друг от друга: он в теплой субтропической равнине среди гор, на берегу моря, она — в одном из самых холодных мест на планете. Но сын... Сыну врать было трудно. Михаил рос любопытным мальчиком и задавал много вопросов. Слишком много и, против своей воли, Ильдар, отвечая на вопросы сына, рассказывал больше, чем стоило бы. И он понимал, понимал и чувствовал огорчение и досаду Миши от недосказанности. Но знать много больше и все равно не понимать многого, если не самого главного — это было еще больнее.

Ильдар был членом Квинтума. Пять человек. Нет, это по привычке. Пять кифэйев. По двое — Мандры и Лейфы, и один Альфаир. Он был единственный Альфаир в Квинтуме. Что они могли и знали? Много. И ничего.

Ильдар мог связаться с каждым кифэйем из своей квинты. Он был "связистом" Квинтума — эти данные были "загружены" в его голову. Когда он обращался к этой своей возможности, для того, чтобы вызвать очередного кифэйя, Ильдару становилось страшно: будто оказывался вдруг на краю пропасти — так пугал этот объем информации. Он мог "видеть" геном кифэйя — при личном контакте. Этой способностью наделяли всех представителей Квинтума. Именно она давала им возможность как-то управлять всеми кифэйями — если слово "управление" тут вообще можно было применить. Прикидывать, расставлять, составлять пары. И ждать. Ждать — как и всем им.

Он знал, что кифэйи пришли сюда из иного слоя. Он знал, что они не люди, и тело — человеческое тело, для них просто костюм, чтобы существовать в этом мире. Воспоминаний о существовании в том, своем мире, почти не осталось — видимо, человеческий мозг был все же не в состоянии это уместить в себя. И так его тело слишком разительно отличалось от среднестатистического жителя Земли. Хотя не так сильно, как у Старших кифэйев.

Что бы там не думали прочие кифэйи: о том, что в Квинтуме функционировали самые-самые — это было не так. Обыкновенные, самые обыкновенные. Взять хотя бы Ильдара — Альфаир первого уровня. Просто его выбрали — почему-то, зачем-то. Засунули в голову кучу информации — он почти не помнил, как это происходило. Изменили тело — он точно знал, что отличается не только от обычного человека, но и от обычного кифэйя, но старался не думать, в чем эти отличия и для чего они. Все это происходило в штабе Квинтума — а он был, самый настоящий, один из нескольких, насколько Ильдар знал, и располагался в этой чертовой Москве — чтобы кифэйям было проще добраться туда. Точнее, это было Подмосковье, но сути не меняло. Впервые оказавшись там, Ильдар познакомился с одним из двух встретившихся ему на жизненном пути Старших — с Альфаиром первопрестольной. Хорошо, что встреча была единственной. Странное впечатление производил Старший Альфаир — строгий неулыбчивый человек без возраста. А глаза у него были такие, что Ильдар четко понимал: попросит тот — и он, Ильдар, из окна выбросится. Не потому, что гипноз или еще что — а потому, что знает точно, что если тот просит — значит, надо. Просто так надо. И это ужасно нервировало. Слишком велик был масштаб личности Старшего Альфаира — одного из пары десятков самых сильных Альфаиров этого мира. И уж точно самого сильного для их квинты.

Второй Старший, которого видел Ильдар — Нейль Черного моря. Он явился без предупреждения тогда, лет двадцать назад, в дом Ильдара. Абсолютно седой мужчина, с шапкой белых кудрей и продубленным солеными ветрами лицом. Погладил по голове Мишу и подарил мальчику камушек — обыкновенный, плоский, серый, с грязно-желтой полосой. Этот камень Мишка хранил тщательно, увез с собой — на Совет Квинтума, на учебу, в свою Обитель. И никогда не спрашивал, кто был тот поздний и краткий гость. А гость не задержался долго — выпил чаю, поговорил с хозяином ни о чем. Один долгий обмен взглядами. И он ушел — так же внезапно. Даже здесь, в ста километрах от моря, в его присутствии, казалось, слышался рокот волн — грозный, а не умиротворяющий. И отчетливо пахло йодом и солью. Хотя это все, конечно, Ильдару казалось. Но после той встречи наутро он проснулся седым, абсолютно седым, в одночасье.

Говорят, седина — признак мудрости. Он поседел рано, но так и не понял многое. Знал — война. Знал, что сюда придут. Знал — сами они в засаде, ждут врага. И главная задача — не спугнуть его раньше времени. Именно поэтому кифэйев максимально маскировали под обычных людей. Именно поэтому новые кифэйи, взамен ушедших, приходили в этот мир обычным человеческим способом — от соединения мужчины и женщины. Именно поэтому были эти странные кифэйские семьи, именно поэтому Квинтум прикидывал, кого лучше и с кем. Вмешательство иных слоев в этот должно быть минимально — потому что переходы между слоями нарушает стабильность всей системы разноматериальных слоев. Кифэйев забросили сюда, дверь закрыли с другой стороны. Все, ребята, дальше выкручивайтесь сами. Главное — не показывайте, что вы здесь, что ждете, что притаились и готовы отразить удар. Как отражать удар — Ильдар понятия не имел. Когда обсуждал с коллегами по Квинтуму — они сходились на одном. Всем им сказали, что придет время — они все поймут. Оставалось верить, что это и в самом деле так. А пока они просто делали то, что должно были — приглашали совершеннолетних кифэйев, проводили инициацию, оценивали потенциал, устраивали браки, присматривали за детьми. Будучи такими же несчастными детьми, родителями, мужьями, женами. Потому что так надо. Потому что они — агенты без прикрытия, то ли в тылу, то в разведке, то ли на страже.

Но иногда Ильдар себя чувствовал защитником крепости, про которую давным-давно забыли все — и свои, и чужие. И никому она не нужна. А они каждую ночь поднимают мост и зажигают факелы, каждый день чистят оружие и высылают дозорных на разведку.

______

Калботоно Замира, соседка, живущая через низкий плетень от дома старшего дежурного по железнодорожной станции, заголосила на все село. Ей вторила стайка серо-белых гусей. А женщина, отбросив из ослабевших рук хворостину, с причитаниями кинулась в соседний двор. Трясла и тормошила соседа, да все без толку — лежал бесчувственным Ильдар Елисеевич, не отвечал ей. Только гоготали за забором ее гуси да жалобно подвывал хозяйский дворовый пес.

Мужчину увезли сначала в ближайший городок. Там сделали анализ крови, после чего пожилого мужчину перевели в столичную клинику. И тамошних лучших умов обездвиженный Ильдар Чупин поставил в совершеннейший тупик.

После. Мо, Мика. Михаил, Лина, Тагир, Алия, Софья.

— Фарид? Что сделал Фарид?!

— Отличный вопрос, — морщится Мо. — Софочка, деточка, может быть, теперь ты мне поможешь? Вы же это наверняка обсуждали с нашим гением квантовой физики?

— Да, — голос Сони задумчив. Она подпирает пухлую щеку. — Но я тоже не все понимаю.

— Ну, расскажи, что понимаешь.

— Вы же помните про излучение? — остальные согласно закивали. — Теперь я думаю... мне кажется... что эти... игвы... они знали, что мы здесь. Хотя не должны были знать, насколько я понимаю. На это и был расчет.

— Верно, — кратко поддержал Соню Мо. — Мы были в глубоком подполье. И, тем не менее, они откуда-то знали. Откуда вот только?..

— Сколько это все продолжалось? — рассудительно вступает Лина. — Мы в этом мире примерно лет двести-двести пятьдесят, насколько я помню рассказы мамы...

— Ага, точно, — утвердительно кивает Мика. — Так примерно.

— Да неужели за столько времени не произошла утечка информации? Где-то прокололись, обнаружили себя.

— А как они могут видеть из своего... слоя?

— Видеть можно многое, — мрачно отвечает Мо. — Вмешиваться реально, физически — вот это было сложно. Сложно, но возможно — первые кифэйи как-то пришли в этот мир. А теперь и эти...

— Значит, все верно, — София продолжает свою мысль. — Игвы знали, что мы их ждем.

— А зачем мы их ждем, кстати? — это Мика. — Хлебом-солью встретить?

— Убить.

После этого слова Мо — краткого, сухого, повисает молчание. В голосе Мо нет ни тени сомнения. И кифэйи привыкают к этой мысли. И она странным образом не вызывает отторжения.

— Я не понимаю... Я практик! — Мика чуть ли не оправдывается. — Как мы будем это делать? Линка! Мы же его... этого игву... видели! Мо, а ты видел еще раз — в их среде обитания. Я как вспомню... — Мика передернула плечами. — Нет, был бы у меня ствол... или нож... Хотя... — качает головой, словно не веря себе, — мне кажется, это все не то против них.

— Не то, — соглашается Мо. Он уже почти привычно суров и хмур. — Я так понимаю, что их приход должен был как-то инициировать... что-то... в нас.

— Сверхспособности? — скептически спрашивает Михаил.

— Скорее, закапсулированные до поры, до времени возможности. То, что мы умеем немножко. А должны владеть в полном объеме.

— Ну и где оно? Я в себе ничего не чувствую. Как был бесполезным — так и остался.

— Миша!

— Что — Миша?! Лина, ты вот... В тебе что-то происходит, верно? С твоей сущностью кифэйя? Точнее, Лейфа. Ты ведь раньше так не могла?

— Наверное, — Лина задумчиво кивает. — Но я не понимаю, что именно происходит. И как.

— А со мной вообще ничего не происходит! И я чем дальше, тем больше не понимаю! Где наши сверхспособности? Хочу летать по воздуху!

— А синий облегающий комбинезон и красные трусы тебе не надо? — Мо демонстративно спокоен. — Мишка, успокойся. Не узнаю тебя. Всем трудно. Держись.

— Извини, — Михаил шумно выдыхает. — Извините. У меня просто... — проводит ладонью по волосам, — давно такое ощущение... знаешь, с самого детства... что-то должно было случиться. А мы... мы ничего не можем. С голыми руками против танка!

— Нас оглушили, Мишенька, — София гладит брата по плечу. — Оглушили, ослепили, обезоружили.

— Вот-вот!

— Но не убили. Благодаря Фариду.

— Так что там с Фаридом? Что там произошло с этим излучением? Почему нас не зацепило?

— Я расскажу, как я примерно понимаю, — София трет лоб. — Какая была последовательность событий. Значит, так...

— Тихо! — рыкнул внезапно Тагир. — Фарид на связь вышел!

После. Где-то невообразимо далеко. И, одновременно — рядом.

Волны ярости прокатывались по серой равнине — от края до края. Содрогались стены колоссальных жилищ и капищ геометрической формы — кубов, ромбов, усеченных пирамид. От страха прибивалась к поверхности тонкая мелкая пыль, возмущенно шуршали ветвями гигантские багровые кусты, низко и покорно склоняли голову огненные "цветы", покрывались мурашками ряби одутловато-белые и грязно-розовые озера лавы. И лишь черное солнце с нынче тускло-рыжего, как хлопья ржавчины, "неба", невозмутимо и даже презрительно взирало на творящееся под ним. А там, под "солнцем" и "небом" туда-сюда прокатывались волны ярости. Верховный Игва был в гневе.

От его гнева пытались укрыться все жители слоя, потому что инстинкт самосохранения у них присутствовал. А ярость Верхового Игвы — смертельна. Он мог убивать одним лишь взглядом — ментально. Но сейчас разрывал всех, кто оказывался рядом, руками — или тем, что ему служило руками. Летели в разные стороны оторванные части тел, влажно блестя, шлепались, где придется, внутренности, фонтанами брызгала кровь — ярко-оранжевая. И от всего этого цунами бешенной ярости снова и снова волнами билось от края до края.

Руководящая верхушка пережидала эту вспышку в глубинах каменных строений. Были разорваны и выпотрошены несколько сотен рядовых игв, но кого это волнует? А потом правящая группа рискнула высунуться из убежища и подойти к своему правителю — успокоившемуся и удовлетворившему жажду убийства. Теперь можно спокойно держать ответ за провал. За то, что прибор, над разработкой которого они трудились так долго, не оправдал их ожиданий. За то, что излучение, которое поначалу действовало, как они и ожидали, затем будто попало в невидимую воронку, развернулось и с многократно увеличенной мощностью ударило по ним же. В итоге — портал захлопнулся, на этом месте в их слое образовалась огромная выжженная зона, к которой и близко нельзя подходить — в этом месте игвы, и даже рарруги высыхали почти мгновенно, становясь тонкими и ломкими, рассыпаясь на мелкие куски от малейшего ветра. Что пошло не так? И что нужно сделать, чтобы не повторить сделанной ошибки?

О том, чтобы отступиться, не могло быть и речи.

После. Мо, Мика, Михаил, Лина, Тагир, Софья, Алия и Фарид.

— Ну, что там Фарид?! — загомонили они наперебой, как только Тагир проморгался, возвращаясь из ментального эфира в реальный мир. И тут всей компании предстало редкое и крайне занимательное зрелище — Тагир улыбнулся, широко и от души. А потом и вовсе вскинул вверх победный кулак. И можно было уже ничего не говорить.

— Фарид возвращается?

— Да, скоро, — кивает Тагир. — Один. Мать остается с отцом и Асхатом. Пока так, а там видно будет.

— Я рад за вас, — Михаил скупо улыбается Тагиру. — Мо, пока ждем Фарида — рассказывай дальше. У меня такое чувство, что времени нам терять нельзя сейчас, никак.

— Нельзя, — слаженным дуэтом поддерживают его сестры Куприяновы.

— Так, на чем мы остановились? — хмурит лоб Мо. — На излучении, так? В общем, эти гады не полезли сами первые. Сначала они высунули этот прибор. И он начал выдавать что-то... на нашей... на кифэйской волне, скажем так. Что-то, что убивало нас.

— Почему не убило? — резко спрашивает Михаил. — Почему мы выжили?!

— А черт его знает! Есть причины, наверное. Но я их не знаю.

— Думаю, Миша, тебя не зацепило... точнее, зацепило, но не так, как должно было, из-за эффекта "глаза тайфуна", — задумчиво произносит Софья. — Фарид так считал. Что вокруг места вторжения... места, где работал этот прибор — там некая зона пустоты. То есть, ты что-то чувствовал — не мог не чувствовать, это же твоя Обитель — ты же нам рассказывал, как вы мальчика в лесу искали. Но тебя это не убивало — как других кифэйев.

— Хорошо, — серьезно кивает Михаил. — Это понятно. А Мо? Лина с Микой? Фарид? Почему их не зацепило? И как они оказались здесь?

— Хм... Думаю, причина была в том, что... — Софья одним глотком допивает остатки настойки из бутылки, прямо из горлышка. — Причина в том, что они в какой-то особый момент были "в эфире".

— В какой такой особый момент?

— В какой-какой... В тот момент, когда все совпало, — за их спинами раздается голос Фарида. Все резко оборачиваются. Да, это действительно Фарид — бледный, с запавшими глазами, вымотанный, но готовый спорить и давать объяснения.

А потом братья обнимаются, Фарид что-то шепчет старшему на ухо, потом отвечает на вопросы и рукопожатия: "Да, успели. Слаб, даже говорить толком пока не может. Очухается — мать уверена. Младший — молодцом". Усаживается за стол, со всеми.

— Я, кажется, понял, как все получилось. Слушайте.

— Погоди, — вдруг перебивает Фарида Лина. — Давайте отложим объяснения на потом?

— Почему?!

— Мы с Микой хотим знать, что с нашими родителями, — произносит Лина твердо. Мика согласно кивает. — Вы уже все в курсе. А мы... эта неизвестность...

Фарид устало прикрывает глаза, потом открывает их. В них — искреннее сожаление.

— Я на данный момент пас. Чуть-чуть времени, девочки, пожалуйста. Если только Мо...

Мо виновато вздыхает.

— Сколько нужно времени? — спрашивает Мика резко.

— Хотя бы пару часов. Наверное. Чтобы можно было хотя бы так, как Мо меня научил — через ментальный контакт... Не факт, что получится, конечно — я просто уже перемещался, мне было легче. А так-то личным примером, в паре, вдвоем, в контакте телесном — так проще всего. Но я не смогу... просто не смогу сейчас с кем-то. Наверное, сутки еще точно не смогу.

— Давайте, подождем пару часов, — предлагает Мо. — А там видно будет. — Мика и Лина после обмена взглядами согласно кивают. — А пока Фарид расскажет, что там с моментом истины?

— Точнее не скажешь, — криво усмехается "гений квантовой механики". — В общем, дело было так...

А как было дело. Между "До" и "После". Тональность — ля-диез минор.

Невидимо, неслышно и почти мгновенно неизвестные человеческой науке квантовые частицы несли смерть кифэйям этого мира. Данному миру такое излучение было чуждо, оно бы заставило сойти с ума большую часть физиков на всей планете одним лишь фактом своего существования, его почти никто не уловил, а те, кто поймали — не поняли, что это было. Лишь один человек — молодой механик по имени Фарид Куркин, зарабатывающий на жизнь ремонтом тяжелой лесозаготовительной техники, в свободное время играющий сам с собой в шахматы и собирающий самопальные радиоприемники, сделал то, что не удалось всем этим ученым. Сначала он услышал на своем простеньком, собранном на коленке приемнике частоту, на гребне которой пришельцы и оказались здесь. Почему они не выдали сразу излучение, тогда, когда их в первый раз услышал Фарид? Ответ очевиден любому ученому: пришлые вносили финальные корректировки с учетом фактического положения дел — ведь оказались в этом слое они впервые и все предусмотреть просто не могли. Это дало Фариду время.

Время вообще сыграло свою партию, потому что оно было разным. Оно шло, текло, двигалось по-разному в разных слоях. И, в то же время, оно — едино. И время сказало свое слово. Всего одно, но и его оказалось достаточно.

Разница в токе времени, его вероятностный характер, а так же явление, которое земные ученые лишь в самых общих чертах обозначили как принцип неопределенности Гейзенберга — и на космических часах совпали две стрелки. С разностью в один вероятностный квант времени. Раз — и смертоносное для кифейев излучение с гиканьем и улюлюканьем понеслось по поверхности планеты, мясницким ножом раздирая связь между душой кифэйя и человеческим телом. Два — и из маленького прибора, сделанного пропахшими мазутом и канифолью руками с помощью маркера, скальпеля, паяльника и, как водится, какой-то матери, собранного в корпусе старого, почившего в бозе видеомагнитофона, ударил ответ. Мощность была такая, что закоротило и вырубило свет во всем селе. С теплообменом Фарид не рассчитал, и спустя полминуты приемник загорелся — но конструктор прибора этого уже не увидел. И самое главное прибор успел сделать.

Амплитуды, фазы, секунды, кванты — все единомоментно смешалось в одном межпространственном и вневременном тигле. Схлестнулись кванты, совпали по фазе сигналы, все перевернулось "с ног на голову" — и вот уже смертельное копье летит в обратную сторону. Попутно прихватив с собой тех, кто оказался в этот момент в эфире.

Мо собирался говорить с отцом. Лина вышла на связь с сестрой. И их обоих вынесло попутным ветром к месту вторжения. Мика попала туда же, потому что генетически слишком похожа на Лину, и ее притянуло. Ну а Фарид... Фарид оказался на передовой по праву отца-основателя.

"Как это возможно?" — спросите вы. Как может быть так, что многовековые усилия высокоразвитой техногенной цивилизации пропали втуне из-за одного чумазого механика, ремонтирующего тракторы? Такое невозможно, вы правы. Пока в дело не вступают Гении. Гении места. Для этого они и пришли в этот мир. Их почти убили, их уже стерли. Но один успел. Один смог. И этого оказалось достаточно.

После. Мо, Мика, Михаил, Лина, Тагир, Фарид, Алия и София.

В комнате долго было тихо. Задумчиво стоял у окна Михаил, глядя в темноту. Выводил какие-то невидимые узоры пальцем по столу Тагир. Сидел, привалившись к стене и прикрыв глаза, Магомед. Периодически переглядываясь, молчали Лина и Мика. Переводила взгляд с одного лица на другое София. А первой нарушила молчание Аля.

— Да что же это такое! — жалобно воскликнула она. — Бред какой-то! Бред! Как бы я хотела... проснуться. И чтобы этого ничего не было! Игвы... война... излучение... Не могу я в это поверить!

— Придется, — не открывая глаз, коротко ответил ей брат.

— Слушайте, так что это получается... Никто не выжил — кроме нас? — подает голос Тагир. — Во всем мире больше не осталось кифэйев? Кроме нас? Ну и еще... родителей?

Никто ему не отвечает. А Тагир продолжает диалог сам с собой.

— Не может такого быть! Ладно, я. Алия. Мать Михаила. Наш отец. Нас вытащили. Спасли. Вы. Ладно, Соня и наша мать — там стечение обстоятельств. Но ведь Мо! Лина! Неужели в этот момент в эфире были только двое? Во всем мире?! Не может быть!

— Почему? — устало выдыхает Фарид. — Это был один-единственный, очень краткий промежуток времени. Миг. Неуловимый. Счастье, что в этот миг оказался кто-то в... подходящем положении. Счастье, что даже не один кифэй, а двое — Мо и Лина.

— Офигенное счастье, — хмыкает Мо. — Я как вспомню, как испугался, когда очнулся в лесу. И эти еще... — бросил взгляд в сторону близняшек, — рассуждают — живой ли я. Пинать собирались! — злопамятно.

— А кстати, — Лина задумчиво хмурится, — вот вы думали — почему? Почему именно здесь они решили выйти? Чем здесь у Миши намазано? Почему именно это место?

— Думали, и не раз, — отвечает Фарид. — Я не знаю. Даже идей нет.

— А что тут думать, — выдает свою версию Тагир. — Встретим — спросим.

— Типун тебе на язык! — отвечают ему хором.

— Типун — не типун, — пожимает огромными плечами Тагир, — а встретимся же, как я понял? Это только вопрос времени, так?

— Так, — кивает Мо. — А другой вопрос — что делать? Когда мы с ними встретимся?

— Что, что... — Михаил отрывает взгляд от темноты за окном. — Я же говорил — с голыми руками против танков. Ладно, толку сокрушаться... Думаю, первоочередная задача сейчас — спасти тех, о судьбе которых мы ничего не знаем. Родители Мики и Лины. Мой отец. Если еще можно, конечно, — совсем тихо, — спасти...

— Ты прав, — Мо встает. — Можно попробовать. Кто?..

Он не успевает закончить фразу — сестры Куприяновы шагают к нему.

— Девчонки, я тогда шутил про двух сразу. Кого-то одну взять смогу, — он еще говорил, а рука его уже нашла ладонь Мики, крепко сжала. Лина резко обернулась к Фариду. Он отрицательно покачал головой.

— Научи! У меня получится! Я знаю. Не надо со мной перемещаться, просто покажи — как Мо показал тебе! Это не так много энергии забирает!

— Послушай, Лина, — неожиданно подает голос Софья. — А что ты будешь делать там одна? Если... ну, вряд ли... то есть... надо будет передавать энергию, а ты одна будешь и...

— Можно подумать, Мо с Микой что-то сделать смогут! — отвечает Лина резко. — От пары Альфаира и Рокса толку тоже нет. И вообще — сначала надо узнать, как отец, мать, а там уж...

— Опасно одной, — поддерживает Софью Тагир. — Не надо, Лина. Пожалуйста.

— Почему?! Фарид же смог один — когда к матери отправился. Тоже один был, и в первый раз — сам, без портала.

— Точно! — Фарид вскакивает на ноги. — Мама! У нее энергии много после димфэйя, а она Лейф, и...

— Ты вызовешь ее?

— Лучше мы сделаем так, — Фарид деловит. — Чтобы энергию зря не тратить на перемещения — я сейчас передам тебе ее образ, и ты ей сама отправишь координаты места, куда надо попасть. Где Обитель твоей матери. Там вы и встретитесь. Добро?

Лина кивает. Фарид подходит к ней, кладет руки ей на плечи.

— Не знаю, надо ли так делать... Но как Мо научил. Не отводи взгляд.

— Понимаю. Начинай.

Напряженный обмен взглядами между Линой и Фаридом, в какой-то момент времени она вздрагивает, но он не дает ей отстраниться. А потом она ненадолго зажмуривается, Фарид осторожно убирает руки. Лина открывает глаза и решительно кивает.

— Все. Я поняла. И с мамой твоей мы договорились.

Оборачивается к Мике.

— Я к матери, ты к отцу, так?

-Так, сестричка.

Мо обнимает Мику, прижимается губами к ее лбу.

— Не бойся.

— Роксы не боятся.

Они просто исчезают — мгновенно и без спецэффектов.

— Лина, твоя очередь.

— Погоди.

К Лине подходит Михаил. Какое-то время молча смотрит ей в лицо. А потом протягивает руку. На раскрытой ладони — небольшой серый камень с грязно-желтой полосой. Взгляд Лины сначала непонимающий, а затем она наклоняет голову, словно разглядывая камень под другим углом. И охает.

— Откуда он у тебя?! — протягивает руку, но Михаил поспешно отводит свою.

— Подарили. Давно. Один человек. Хотя... нет. Не человек это был. Наверное, Лейф. Из числа Старших.

А потом решительно вкладывает камень в ладонь Лины, прикрывает его ее пальцами.

— Держи. Твое. Наверное, мне это для тебя... передали. А теперь — все, иди.

Лина кивает, убирает камень в карман. А потом молодая женщина низко наклоняет голову, ее руки, поднятые на уровне груди, в каком-то почти молитвенном жесте касаются друг друга самыми кончиками слегка разведенных пальцев. Раз, другой, третий. Словно настраиваясь. И потом... В этот раз сияние жемчужно-серое.

После. Мика и Мо.

— Ох, какая же ты тяжелая...

— Я — Рокс.

— А я и забыл...

— Не думала, что мой вес имеет значение при перемещении.

— Я тоже не думал. Ну, узнаешь место? Мы туда попали?

Мика оглядывается. Подкисший, кое-где совсем просевший снег, у берегов лед уже чернеет. Темной громадой стоит хмурый предвесенний лес — за ним прячется поворот реки.

— Не знаю. Странно... У отца дом был в поселке — река через него протекает.

— Река та?

— Вроде бы та. Мы были у отца всего раз. В девять лет. Комары... — Мика вдруг усмехается, — комары тут знатные.

— Сейчас-то их нет?

— И радуйся, что нет!

— Мика, почему мы оказались здесь? — Мо серьезен. — Почему не в доме твоего отца?

— Не знаю, — повторяет девушка. Она растеряно еще раз осматривается по сторонам. — Это его Обитель. Я... я думала о нем. Настраивалась на него. Значит, он здесь. А не в своем доме.

— Где — здесь?! Сколько эта река длиной? Сто? Двести километров? Где мы будем его искать?!

— Я не знаю, — Мика вдруг опускается прямо в мокрый снег. — Мне кажется, его нет. Уже нет. Я его не чувствую, — всхлипнула. — Совсем.

Что сказать? Нечего. Он это пережил. Врагу не пожелаешь такого — не то, что ей.

— Послушай, — он садится в сырую кашу рядом, — может быть, у Лины лучше получится? Мне кажется... — Мо хмурится, подбирая слова, — что есть разница... что это важно... что Линка — Лейф. Как и ваши родители. Мне кажется, что шансов у нее больше.

— Возможно, — произносит Доминика безучастно.

— Так! — он резко встает, дергает ее за руку. Разумеется, поднять Рокса, который не хочет вставать, невозможно. — Ну-ка, поднимайся!

— Зачем? Я устала, — она прикрывает глаза и опрокидывается на спину, в снег.

— А ну прекрати! Мика, хорош дурака валять! Вставай.

— Не хочу. Все надоело. Все напрасно.

— Если ты не встанешь, я уйду! Один!

— Уходи.

Ему приходится снова сесть. Неужели сдал двужильный Рокс?

— Послушай. Не дело это. Нельзя тут лежать в снегу.

— Кто сказал?

— Я сказал!

Вместо ответа она снова прикрывает глаза. Упрямая и твердолобая как камень! Злость придает ему сил. И он делает неожиданное — вдруг наваливается на нее сверху. Возмутиться Мика не успевает — они исчезают оба, оставив в снегу продолговатую вмятину, на дне которой — талая вода.

После. Варвара и Лина.

Она переоценила свои силы — и в итоге оказалась на коленях. Зеленые пятна перед глазами долго крутились, постепенно превращаясь в шелестящую на ветру листву пышного кустарника. За спиной рокотала по перекатам мамина разбойница. А потом раздался голос.

— Вставай, девочка. Руку тебе подать?

Лина помотала головой. Оттолкнулась ладонями и поднялась на ноги. Перед ней женщина — высокая, крупная, статная. В ее облике есть что-то цыганское, темные волосы не тронуты сединой и лишь глаза — глаза тяжелые. Глаза человека, который многое видел и пережил.

— Варвара Егошина, Водзар второго уровня, Россия.

— Ангелина Куприянова, Водзар первого уровня, Россия.

А потом Лина улыбается.

— Фарид на вас очень похож. А вот Тигр — нет.

— Я не видела Тагира... давно, — ответно немного печально улыбается старшая из женщин.

— Он очень... серьезный. И внушительный.

— Фарид рассказывал. Ладно, о моих делах потом. Лина, дом пуст.

Улыбка сползает с лица Ангелины.

— Тогда я не знаю...

— Ты — Лейф. Твоя мать — Лейф, так?

— Так.

— Пойдем.

Варвара берет девушку за руку и ведет к реке. Холодные брызги долетают до них одиночными пилигримами. Ладонь Варвары давит на плечо девушки, и та понимает без слов — опускается на землю.

— Смотри на воду... думай о ней... зови ее... проси реку... — голос Варвары звучит как поток — непрерывно, текуче, вливаясь в самую душу. Руки старшего из двух Водзара почти невесомо гладят младшего по голове. Голос и пальцы Варвары делают свое дело — Лина закрывает глаза. На ее лицо падают острые, обжигающе холодные капли воды от бурлящей по камнями реки. Река все та же. Как в детстве, когда мать учила Лину. Река... вода... мама...

Лина резко вскакивает на ноги.

— Я знаю, где она!

Легконогая Лина опережает Варвару. Но ненамного. И старшая из женщин успевает схватить младшую за шиворот. И оттаскивает от берега, не дает упасть в заводь, туда, в ледяную, хрустально-прозрачную воду, где покоится, мерно качаясь, тело Хранительницы реки.

Лина еще какое-то время бьется в руках Варвары, плачет, кричит. А потом затихает, обмякает и опускается на землю — в паре метров от берега реки. Она не чувствует ничего — как Варвара обнимает ее, гладит по голове, шепчет что-то. Сердце Лины там — в ледяной воде реки.

— Послушай меня, девочка. Знаешь, как называют меня люди, что живут рядом?

Лина молчит — лишь дышит тяжело. И Варвара продолжает после паузы.

— Меня называют сууг-нияси. Это значит — Хозяйка воды. Я — Хозяйка воды. И мама твоя — Хозяйка воды. И ты — Хозяйка воды. Смотри...

Варвара подносит руку к лицу Лины. И соленые капли слез покидают лицо девушки, осушая его, собираются в круглый прозрачный шарик над ладонью сууг-нияси. Лина протягивает руку, и шарик послушно передвигается к ее ладони, зависнув над ней.

— Не плачь, сууг-нияси, — голос Варвары звучит негромко, но твердо. Берет Лину за руку. — Иди сюда.

Вместе они подходят к берегу. Лина снова судорожно всхлипывает, глядя на лицо матери сквозь толщу воды.

— Не плачь. Смотри. Сколько прошло времени? Как давно она здесь? Думаю, с самого... с момента удара. Несколько недель. Следов разложения нет. Рыбы... рыбы ее не тронули. Смотри. Она... как живая. Будто спит.

— Спит?! В ледяной воде?

— Она — сууг-нияси.

Лина вглядывается в воду. А потом произносит тихо:

— Вы думаете... она жива?

— Не хочу давать тебе напрасной надежды, Лина...

— А, кроме надежды, мне сейчас ничего и не нужно!

— Хорошо, — вздыхает Варвара, обнимает за плечи девушку. — Я скажу, что думаю. А думаю я так. Обитель как-то защитила свою Хранительницу. Не знаю... Не совсем понимаю... Но думаю, что твоя мама... жива. В каком-то смысле. Ее приняла Обитель. Но как забрать ее оттуда — я не представляю.

— А мы не можем просто ее достать оттуда?!

— Не думаю, что это что-то изменит. Как бы хуже не сделать — не понимая, что произошло. И получим в итоге только тело... мертвое тело.

Лина вздрагивает под рукой Варвары.

— И что нам делать?

— Возвращаться. Обитель хранила твою мать — сохранит и дальше. А мне... нам... надо во многом еще разобраться. Надо поговорить с вашим лидером.

— С кем?!

— С тем парнем, кто встречался с Потаном.

— Мо? Вряд ли его можно назвать лидером.

— А кто там у вас главный?

— Не знаю. Миша? По праву хозяина. Или... Нет у нас главного. Может быть, вы? Хорошо, — Лина вдруг порывисто прижимается к плечу старшей женщины, — что вы с нами. Вы старше, опытнее, мудрее.

— Да если бы возраст тут в чем-то помогал, — невесело усмехается Варвара, задумчиво гладя девушку по голове. — Думаешь, я знаю больше твоего? Да как бы ни наоборот.

— И все равно! — Лина упряма. — Хорошо, что вы с нами. Вот еще Мишина мама в себя придет окончательно. И ваш муж. Как он, кстати?

— Слаб. Но он обязательно поправится. Он же Рокс. Они так просто не сдаются.

— Здорово! Вот Мика обрадуется. Она всегда хотела познакомиться с мужчиной-Роксом. Чтобы доказать себе, что она ничуть не хуже.

— Мика?

— Доминика. Моя сестра-близнец. Она — Рокс.

— Думаю, Петр очень удивится. Он всегда считал, что женщины-Роксы — это миф.

— У нас еще и отец — Томал.

— Что?! — Варвара поворачивает голову, удивленно смотрит на Лину. — Ну и семейка у вас! Женщина-Рокс. Мужчина-Томал.

— Да, мы такие, — слабо улыбается Лина.

— Пойдем-ка в дом, Ангелина. Холодно тут у воды. Матери мы твоей помочь пока ничем не можем. А нам надо отдохнуть, сил набраться на обратную дорогу. Чаем угостишь?

— Наверное. Я не была дома... несколько лет.

________

А потом две сууг-нияси пьют чай, и он кажется Лине особенно вкусным — из-за воды горной реки. Девушка достает из кармана и задумчиво вертит в руке подарок Михаила.

— А ну-ка покажи.

Лина протягивает руку. Варвара сначала просто смотрит на невзрачный серый камушек на ладони, а потом вдруг широко распахивает глаза.

— Откуда это у тебя? От матери?!

— Нет. Миша подарил. Вы знаете, что это?

— Нет. Или... Храни его. Не потеряй. Он... он важен.

Лина серьезно кивает.

После. Мо и Мика.

— Слезь с меня!

— Что ты так орешь, будто я Рокс и вешу тонну!

С ним не стали больше спорить и просто спихнули. Как это неловко для мужчины все-таки — когда девушка обладает такой физической силой...

— Где мы? — Мика оглядывается по сторонам.

— Добро пожаловать домой, дорогой друг Карлсон, — с почти старческим кряхтением Мо поднялся на ноги. — Ну и ты, малыш... ка, тоже заходи.

— За малышку получишь, — привычно огрызнулась Мика.

— Да и какая из тебя малышка с таким весом.

— Это твой дом? — Мика вернулась к насущному.

— Угу.

— Зачем мы здесь?!

— Ну, не оставлять же тебя валяться в снегу. Еще воспаление легких подхватишь. Ты не оставила мне выбора.

— Ну, просто отец-благодетель!

— Я вообще человек неравнодушный, знаешь ли. Прекрати орать. Ты же сама говорила, что устаешь от людей. Считай, что у нас передышка. Отдохнуть ото всех.

— А от тебя как отдохнуть?!

— Ты от меня десять дней отдыхала, — произнес он негромко. — Понравилось?

Мика задохнулась ответом. И лицо ее стало каким-то совсем беспомощным.

— Не хочешь принять ванну, надеть чистое? Поесть нормальной еды?

Она промолчала.

— Ванная там. Полотенца — в шкафу. А я избавлю тебя от своего общества.

— Куда ты?!

— В банк — снять деньги с карточки. Думаю, наличность нам понадобится. В магазин — за едой, а то в холодильник даже заглядывать страшно. Вещей тебе купить? Одежды?

— Не надо.

— А я, пожалуй, все равно куплю. Ты стринги носишь?

Она ответила непечатно, но на него это не произвело ровным счетом никакого впечатления.

— Надеюсь, это означало "да". Думаю, за пару часов обернусь. Чувствуй себя как дома.

Щелкнул дверной замок. Выбора ей не оставили. Мика задумчиво посмотрела в сторону двери ванной комнаты. Ванна, полная горячей воды. Черт побери, как же заманчиво...

К тому моменту, когда вернулся хозяин квартиры, она успела отмокнуть, отмыться до скрипа, на два раза вымыть и выполоскать гриву волос, постирать нижнее белье, переодеться в темно-коричневый в серую полоску мужской банный халат и провести поверхностную инспекцию квартиры. А господин Деев — чистюля и аккуратист, оказывается. Правда, в холодильнике было от чего недовольно поморщиться — прокисшее молоко, подгнившие фрукты, заплесневевший сыр. Зато обнаружилась банка зеленого горошка, которому отсутствие хозяина квартиры было нипочем. Его-то Мика и уминала, когда вернулся Магомед — с пакетами в руках и каплями дождя в темных волосах.

— Знаешь... — он бросил пакеты у стены и прислонился к дверному косяку. — Так странно. Все как обычно — люди, улицы, машины, супермаркет, банк. А мы будто вернулись с другой планеты. Игвы... Потан... излучение... ребята наши... Мне не верится, — качает головой.

— Придется, — вернула она ему слово, сказанной самим Мо не так давно сестре.

— Придется, — соглашается он. А потом замечает банку на столе. — Что ты ешь?! Там все испорченное! Потерпеть не могла, обжора?!

— Это консервы, что им будет?

— Роксы хуже саранчи. А я тебе Павлову купил, между прочим.

— Вот только какой-то неизвестной бабы мне сейчас для полного счастье не хватало!

— Дикая женщина, — покачал Мо головой. — Дичайшая. Павлова — это торт-безе с фруктами. Очень вкусная вещь, уверяю. Помнишь — я обещал тебе торт?

— Все-то ты помнишь...

— Да, — голос его прозвучал неожиданно хрипло. — Я помню все.

А потом он шагнул к ней. А она — от него. Шаг, другой, спина в темно-коричневом халате в серую полоску уперлась в стену. Отступать дальше некуда. Он наклонил свое лицо. Она отвернула в сторону свое. И выдохнула тихо:

— Не надо.

— Почему? — его губы касаются ее щеки. — Почему?

Она не знает, как объяснить. Не может. И поэтому просто повторяет:

— Не надо.

Он находит ее пальцы, сжимает. И делает то, что умеет очень хорошо: убеждает, уговаривает, очаровывает. Соблазняет.

— Я же нравлюсь тебе, Мика. Я это знаю. Ты это знаешь. Мы оба это знаем. И ты... ты тоже очень нравишься мне, правда. Ты необыкновенная. Красивая. Посмотри на меня. Пожалуйста, Мика, посмотри на меня...

Она качает головой, упорно глядя в сторону.

— Почему?

— Нельзя... — отвечает она тихо.

— Почему?!

— Ты знаешь это не хуже меня. Нельзя. Не разрешено. Квинтум...

Он потрясенно смотрит на нее, не веря своим ушам.

— Что?! Квинтум?! Мика, ты сошла с ума! Весь мир рухнул! Где Квинтум?! Нет, никого уже нет! Кого волнуют эти глупые правила? Нет тех, кто их придумал. Все сломалось, все... Это уже все неважно, неужели ты не понимаешь?

Она вздыхает, и он на секунду отвлекается от ее лица на вырез собственного банного халата. Мика, на ее счастье, не видит этого вмиг потемневшего мужского взгляда и по-прежнему смотрит в стену.

— Важно. Важно. Все равно — важно. Я не могу.

И тут он начинает злиться. По-настоящему.

— Чего ты не можешь?! Давай, скажи прямо! Я не понимаю!

Она, наконец-то, поворачивает к нему лицо. Какие глаза. Боже, какие у нее глаза — особенно когда в них столько всего — гнев, растерянность, смущение и... и?!

— Хорошо! Ты все понимаешь, но если хочешь, чтобы я тебе сказала прямо — пожалуйста! Мы взрослые люди, и оба прекрасно знаем, что одними поцелуями дело не ограничится. Что ты захочешь большего! Захочешь пойти дальше. А я... А мне... нельзя, — заканчивает она совсем тихо.

— Нельзя? — он выгибает бровь и складывает руки на груди. — Почему это? А внешне, — он окидывает ее вполне себе оценивающим взглядом, — ты выглядишь так, будто тебе уже все можно. И даже... — чуть понизив голос, — нужно.

— Прекрати прикидываться тупым! — рявкает, не сдержавшись, Мика. — Женщине-кифэйю нельзя заниматься сексом!

— Во как... — Мо демонстративно удивлен. — А как же я на свет белый появился? И ты, кстати?

— Женщина-кифэй может принадлежать только своему мужу! — Мика балансирует на зыбкой грани смущения и раздражения. И еще обидно почему-то. И страшно. И...

— Ну, вот мы и добрались до сути, — хмыкает Мо. — То есть, ты можешь. Но можешь только со своим законным избранником, так?

— Да!

— Дурдом и логики ноль, но что с женщины взять, — пожимает плечами Мо. — Ладно, раз так — давай поженимся.

— Что?! — оны выдохнула это сразу после его слов, а потом потрясенно замолчала. Мо тоже молчал какое-то время. А потом вздохнул.

— Что-что... Если это так важно для тебя — давай проведем обряд. Ты же знаешь: для того, чтобы состоялась пара, никто не нужен, кроме двоих кифэйев. Квинтум только подбирает пары. Но пара ли мы... Можем проверить. Прямо сейчас. Слабо?

— Ты ненормальный. Ты готов жениться только чтобы получить сиюминутно секс?! Так приспичило? Неужели не мог... где-то там... Да у тебя их куча была, найди себе кого-то. И жениться совсем не обязательно! — она орет. Прекрасно. Он тоже умеет повышать голос.

— А не надо за меня решать, чего я хочу!

— А ты хочешь жениться, да?!

— Да! — выпалил он и тут же остыл, спохватился. Господи, даже в кошмарном сне такое не увидишь. Но отступать уже поздно. Выдохнул. — Раз уж обычаи кифэйев для тебя так важны, Мика... Ты никогда не думала, что нам не оставляли выбора? Мы в любом случае ОБЯЗАНЫ были жениться. Ты была готова выйти замуж за мужчину, которого ни разу не видела в жизни. Которого подсунет тебе так чтимый тобой Квинтум. А чем плох я? Меня ты знаешь. Ты знаешь меня лучше, чем любого другого мужчину кифэйя. Мы целовались! Я нравлюсь тебе, очень нравлюсь. Уверен — ты меня хо...

— Заткнись! — а она там мило краснеет. И совсем не мило орет. — Конечно, этого более чем достаточно, чтобы стать твоей женой!

— Конечно! Уж в любом случае, причин гораздо больше, чем с каким-то неизвестным мужиком, подсунутым тебе Квинтумом!

Он видит, как она сцепляет зубы, чтобы не сказать лишнего. А потом выдает все-таки:

— Псих!

— Трусиха!

— Я?! Роксы не боятся!

-Только на словах. Ты дрейфишь, признай!

— Ничего подобного!

— Да ладно? — он упер руки в бедра. — Хорошо. Проверим. Доминика Куприянова, готова ли ты признать меня, Магомеда Деева, своим мужем?

Он сказал это и обмер. Что?! Что он сказал?! А ведь сказал все правильно, как и положено, как учили. Вот подстава... Нет, она одумается. Она не поддастся на провокацию. Или?.. Скажи "нет". Скажи "да". Промолчи. Отмотай время назад. Поцелуй меня. Сделай хоть что-нибудь, чертов Рокс!

Ему показалось, что он ослышался. Тихое-тихое "да". Ну, вот и все. Обратного пути нет.

Они молчали долго. А потом громыхнул ящик — не оборачиваясь, Мо протянул назад руку и достал из него нож. Осторожно потрогал пальцем лезвие.

— Острое, — прошептал. Решился посмотреть в потрясенные синие глаза. — Ты знаешь... как проводится обряд?

Мика тяжело сглотнула. Кивнула.

— Отлично, — он резко мотнул головой. — Я первый, да?

Она снова кивнула. И молча смотрела, как его пальцы расстегивают пуговицы красной в мелкую белую клетку рубашки. Вот рубашка полетела на пол. У него нет волос на груди — только немного вокруг сосков и полосой на животе. И вот под левым соком резко проходит лезвие, оставляя глубокий порез. Мика вздрагивает и поднимает на Мо взгляд. Смотрит, как он перекладывает нож в левую руку, и на правой ладони появляется такой же глубокий, мгновенно кровоточащий разрез. Мо не может сдержаться и морщится от боли. А потом протягивает нож ей — рукояткой вперед.

— Твоя очередь.

Только тут он замечает, какая она бледная. Но взгляд решительный.

— Подержи его немного.

Без предупреждения она дергает пояс халата, и вот халат неровной волной опадает у ее ног. Под халатом, кроме Мики, нет ничего. Это хорошо, что Мо тут же дара речи лишился — а то бы ляпнул что-нибудь не к месту, однозначно.

— Давай нож.

У него есть отличный повод смотреть, нет, даже не смотреть — пялиться на прекрасное обнаженное женское тело. Но он не отводит взгляда от матово поблескивающего серого лезвия, которое рассекает белую кожу под идеальной полусферой. Смотреть на это — еще больнее, чем разрезать собственную плоть.

— Я все, — слышит он ее тихий голос. Со слабым звоном нож опускается на поверхность стола. Ее правая рука тоже кровоточит. Мика поднимает ладонь на уровень собственных глаз, смотрит на стекающие вниз алые полосы. Обнаженная женщина с кровавыми потоками под левой грудью и на правой ладони. Никто, кроме кифэйя, не поймет, что значит эта странная картина.

— Теперь я первая, да?

— Да, — ему удается вытолкнуть из пересохшего горла короткое слово.

Женская ладонь прижимается к мужской груди. Кровь к крови, разрез к разрезу, поцелуй двух резаных ран, край в край. Мужская ладонь накрывает разрез под женской грудью. Не шевелить пальцами. Не сметь! Замереть.

И они замирают оба. Стучат торопливо сердца, гоня кровь к ранам. И смешивается кровь. И признает она друг друга. И оба они одновременно понимают — пора.

— Я принадлежу тебе.

— Я принадлежу тебе.

А потом он отнимает ее ладонь от своей груди, целуют края раны — кровь начинает сворачиваться и уже не так сильно течет.

— Больно?

— Немного. Разрез глубокий получился. Много вытекло.

— Это еще не вся кровь, — произносит он тихо. — Ты же понимаешь?

Вместо ответа она вдруг прижимается к нему, щекой к щеке. И он обнимает ее. Его женщина. Теперь его — сейчас и навсегда. А потом он наклоняется и целует ее во второй обручальный шрам с корочкой посохшей крови по краям.

_______

— Пожалуйста, не сопротивляйся мне.

— Я не сопротивляюсь!

— Сопротивляешься. Я не могу, когда ты так... Мика, пожалуйста. Доверься мне. Не бойся.

— Я не боюсь! Оно само... как-то. Я пытаюсь!

— Ты сильнее меня, ты должна сама... Откройся мне, пожалуйста.

— Да куда дальше-то?!

— Я не об этом, — обхватывает ее лицо ладонями, глаза в глаза. — Откройся мне. Не бойся. Впусти меня.

Ее глаза распахиваются еще чуть шире. И он врывается в ее сознание: криком чаек, шумом порта с его многоголосием и веером запахов — пахнет всем подряд. И она с изумлением рассматривает панораму огромного порта с высоты крана: море контейнеров, чуть дальше — уже на воде — контейнеровозы, танкеры, балкеры, а совсем за ними — блестит гладь настоящего моря. Она все еще разглядывает это, когда он врывается и в ее тело.

_______

Мо смотрит на ее абрис на фоне белой стены. Голова, шея, плечо. Мика лежит на боку, отвернувшись от него. Сожалеет о сделанном? Поздно, девочка моя, поздно.

Он проводит пальцем от шеи по ее плечу, задевает ключицу. Она поводит плечом, но он делает вид, что не заметил намека.

— Ты понял, что произошло? — голос ее звучит тихо и с хрипотцой.

— Да очевидно все, по-моему, — он старается говорить ровно. — Мы с тобой женаты по всем кифэйским обычаям. И то, что было только что — естественная часть нашего брака. Я понимаю, — Мо нахмурился, — что в первый раз тебе было не очень приятно. И даже, наверное, больно. Но...

— Физическая боль тут не при чем.

— А что при чем?

Мика поворачивается на спину. Смотрит в потолок.

— Я узнаю, если ты будешь с другой.

Мо не может так сразу сообразить, о чем она.

— Не понимаю.

— Этот обряд. С кровью. Это не случайно. Там между нами... многое произошло. И повязало нас. И...

— И что?

— Я узнаю, когда... если... ты будешь близок с другой женщиной. Я не смогу тебе помешать. Но я буду знать. И... и мне... мне будет больно.

— Любопытное явление, — тон его сух. — А я тоже узнаю, когда ты будешь с другим?

— С ума сошел?!

— А что? Мне можно, а тебе нет?

— Мне нельзя!

— И мне нельзя.

— Хочешь сказать, — смотрит на него настороженно, — что будешь хранить мне верность?

— Отлупить бы тебя за такие слова — да ведь огребу же в ответ, — вздыхает Мо.

— Не огребешь, — шепчет она вдруг.

— Что?!

— Я... я потеряла свою силу. Против тебя. Я не могу. Не смогу... применить против тебя силу. С тобой я не Рокс больше.

— Да ну?! — недоверчиво охает он. А потом наваливается на нее, заводит ее руки за голову. Она пытается вырваться, брыкается. И Мо вдруг понимает — права Мика. Она сопротивляется, но он сильнее. Просто потому что он — мужчина. И это приносит самую настоящую радость ему — такую, что он не сразу замечает панику в ее взгляде. И тут же выпускает ее руки, приподнимается на локте, освобождая от веса своего тела.

— Прости! Ох, прости, я не хотел напугать тебя. Прости. Я больше не буду... демонстрировать... свое превосходство в физической силе.

— Да иди ты к черту! — она шмыгает носом. — Из-за тебя я потеряла свои способности — пусть даже только рядом с тобой и в отношении тебя. Я привыкла — привыкла полагаться на силу, привыкла к тому, что могу справиться с любым. А теперь... теперь это не так. Я бессильна против тебя. А ты... ты можешь причинить мне боль... своей изменой. Я потеряла так много. И приобрела лишь боль.

— Мы это уже обсудили! И потом — неужели совсем ничего стоящего не приобрела взамен?!

— Что, например?

— Я принадлежу тебе. Я. Ты получила меня.

Она молчит в ответ. А потом...

— Неужели это всерьез для тебя?

И он ей тоже отвечает после заметной паузы.

— Да, — а потом обнимает крепко, но так, чтобы она знала, что может отстраниться, если захочет. — Послушай. Я... я давно для себя решил, что буду стараться хранить ей верность. Той, которой бы выпала судьба стать... моей женой. Но тебе... тебе я ХОЧУ хранить верность. Веришь мне?

— Посмотрим.

— Упрямая, — вздыхает Мо. — И вообще. У нас все будет иначе. Не так, как у наших родителей. К черту эти все традиции — они ни к чему хорошему не привели кифэйев. Наш мир изменился. Теперь все будет иначе. Мне плевать на все — на Квинтум, игв, Потана, войну. Но тебя я не отпущу. Никуда. Никуда, слышишь?!

— Не говори так! Это неправильно!

— Не отпущу! Не отдам. Ты моя. Я заплатил за тебя кровью. И никому тебя не отдам. И...

— Молчи, пожалуйста, не надо сейчас об этом, Мо...

— Не буду молчать! Надоело. Ты принадлежишь мне, и за тебя я буду драться даже с Квинтумом и...

... и Мика заставила его замолчать способом, ставшим доступным ей совсем недавно. Впрочем, в случае с Мо этот метод стопроцентно сработал. И им обоим снова стало не до разговоров.

После. Пролетая над Землей.

В маленьком портовом городке на берегу Балтийского моря, на смятых простынях, вновь образовавшаяся кифэйская пара доказывала друг другу, что у них все — всерьез.

На другом конце континента, в Приамурье, плакала и смеялась сууг-нияси, обнимая старшего сына. А другая сууг-нияси ходила из угла в угол, ожидая новостей от сестры.

На далеком заполярном острове девятилетний мальчик, приподняв голову отца, осторожно поил его бульоном. В ногах, на кровати, свесив из пасти язык и склонив голову набок, сидел белоснежный пес.

В холодной Якутии хрупкая горбоносая женщина с волосами, припорошенными сединой, смотрела на спящую дочь и размышляла, как ей поступить лучше — с младшей дочерью, с сыном, которому сейчас нужна. А потом прижалась губами к тонкому шраму на правой ладони и позволила себе на секунду вспомнить. И горестно вздохнуть.

А на окраине небольшого села, в тени православного храма, как потерянная, бродила седая женщина с будто бы размытым от слез лицом. За ней встревожено наблюдал из окна священник.

— Али... Али... Где ты? Ты обещал прийти за мной. Ты обещал. Где же ты?

А где-то на огромном континенте, прорезая километры, текла по замкнутому контуру энергия Лейфов. Текла по кругу, от сердца к сердцу, заставляя их медленно, но все-таки биться в ледяной воде.

После. Мика, Мо, Лина, Михаил, Тагир, Алия, Варвара, Тагир и София.

— Что Лина? Какие новости?

Лицо Мики каменеет.

— Плохие.

— Что?! Как подробности?!

— Потом. Нам надо назад.

Острое чувство беспомощности возвращается. Стократно — теперь ее боль воспринимается даже сильнее собственной. И это чувство вины в ее глазах...

— Ладно, — кивает Мо. — Ты же поняла, как? Тогда иди первая.

Он смотрит на нее — сосредоточенно хмурящуюся. И уже сейчас точно знает, какого цвета будет свечение. Да, так и есть — мягкий теплый бежево-оранжевый свет.

______

Едва Мика появилась в комнате, Лина бросилась к сестре, не обратив никакого внимания на прибывшего спустя секунду Мо. А потом вдруг резко остановилась, всматриваясь в лицо Мики. Схватила руку сестры и охнула, увидев подсохший и стянувшийся шрам. Следом досмотру подверглась ладонь Мо. Что-то проскочило между сестрами, почти электрическое, во взглядах. А потом Лина выбежала вон из комнаты, следом грохнула о стену входная дверь.

— Еще и сестра, — произносит Мика бесцветно. — Из-за тебя я потеряла еще и сестру!

И она вылетает в другую дверь — в коридор.

— Вот что я тебе скажу, — Мо обращается к находящемуся тут же Михаилу. — Не женись. Никогда. Мика! Не смей от меня уходить! Слышишь, не смей!

Почти сразу после его ухода слышится шум — будто что-то падет там, в коридоре. А потом становится тихо.

— Как вы думаете, Варвара Климентьевна, Мо нужна... наша помощь?

— Думаю, Миша, они сами разберутся. А вот за Ангелину мне тревожно.

Михаил немного постоял рядом с женщиной, а потом, кивнув каким-то своим мыслям, вышел на улицу.

Лина не ушла далеко, стояла тут же, на крыльце — в одном свитере в негостеприимной приамурской весне. Миша встал рядом. И не стал долго мучиться с подбором слов.

— Лина, ты не права.

— Не говори ничего!

— Нельзя так.

— Молчи!

— Не командуй мне тут!

Она вздрогнула, зябко обняла себя руками и продолжила смотреть на степенно опускающийся за лес красный диск солнца.

— Ты не понимаешь, — теперь она говорит тихо. — У тебя нет сестры...

— У меня их две.

— Мы — близнецы!

— Я понимаю. Между вами — особая близость...

— Ты не понимаешь, — Лина как-то совсем по-старушечьи качает головой. — Ты не понимаешь...

— Так объясни.

— Знаешь... Мика ведь Рокс. А Роксы — они такие... они мир руками познают. Ей всегда все надо было непременно потрогать. Даже скорпиона. Он ее цапнул тогда — нам по двенадцать было, я кровь с ядом у нее из пальца отсасывала. Но все равно палец у нее две недели был как сарделька. А мама на нас сильно ругалась тогда. А потом плакала, — Лина вздохнула и грустно усмехнулась своим детским воспоминаниям. — Мика и меня постоянно трогала. За руку постоянно брала. Спали мы вместе и... я привыкла, знаешь — засыпать именно так. Что она меня притиснет к себе и сопит в ухо. Ей это нужно было — чувствовать человека рядом. И меня приучила. Мне так ее не хватало первое время после инициации... Очень. Знаешь, трудно быть одному, когда ты привык, что тебя постоянно кто-то обнимает. А теперь, — Лина еще раз вздохнула, — она будет обнимать... Мо.

Объяснение было каким-то детским. И все же совершенно правильным и искренним — Михаил слишком долго общался с детьми, чтобы не понимать этой настоящести и искренности.

— Могу предложить свою помощь. Если тебе так уж захочется с кем-то обниматься — я к твоим услугам. Я, конечно, не могу обниматься так же круто, как Рокс. Ну а вдруг... тебе тоже понравится?

Лина оборачивается к нему и вдруг улыбается — невесело, но уже что-то.

— Настоящий гостеприимный хозяин, Миша. Спасибо, я учту.

_______

А потом они собрались впятером.

— А где остальные, Миш? — из них пятерых желание общения выказывают лишь трое, Мика и Лина упорно молчат, не глядя друг на друга.

— Тагира и Алю я припахал, — усмехается Михаил. — Кров и пищу отрабатывают.

— Это как?

— У меня теперь новый трудовик и учитель музыки. Тигр с ребятней скворечники во дворе делают. А Алия Алиевна ругает на чем свое стоит наше старое пианино, но пятиклассницы уже взяли ее в оборот.

— А к чему привлек Фарида с Соней?

— В магазин отправил. Их иногда полезно оставлять наедине. Мне кажется, Фарид в Сонином присутствии соображает на порядок шустрее. Какие-то она ему правильные вопросы умеет под руку задавать.

Рассказывать о результатах розысков Мики и Лины приходится Варваре и Мо — сестры по-прежнему хранят молчание.

— Так, мальчики, — Варвара поднимается на ноги. — Пойдемте, посмотрим, как там у сына моего старшего дела со скворечником.

Мо нерешительно смотрит на Мику. Но все-таки уходит — уводимый за руку Варварой. В комнате тихо — лишь слышно, как переговариваются за окном осмелевшие с весной птицы.

— Прости меня, сестричка.

— Это ты меня прости, родная.

Роксу проще обнять, чем сказать. Лина привычно устраивает голову на плече сестры. Что они с Мо, не смогут поделить Мику, что ли?

______

— Мо, мне нужно поговорить с Потаном.

— Надеюсь, вы знаете, на что подписывается, — ежится Мо. — Он... он...

— Он — Старший, — уверенно произносит Варвара. — И он ждет нас. Он ждет тебя.

Мо очень хочется по-детски воскликнуть: "Не хочу!". Но он сдерживается.

— Мы пойдем вдвоем. И лучше вместе, а не по отдельности. Не знаю, почему... Мне это кажется важным.

— Эээ... — Мо выглядит слегка растерянным, — я должен вас обнять?

— Иди сюда, мальчик. Я сама тебя обниму. Заодно пощупаю тебя на кое-какой предмет.

— На какой предмет?!

— На предмет того, как тебя занесло в чужой слой на обратной дороге.

— А... Ну, щупайте тогда, — и, когда Варвара обнимает его, оборачивается к Мике. — Не вздумай ревновать!

— Я?! — Доминика демонстративно округляет глаза. — И не подумаю. Но Петру Артемьевичу при случае расскажу, что ты его жену лапал!

— Дети, прекратите балаган! — хмурится Варвара. — Мо, поехали.

Они исчезают, и это уже совсем привычно.

После. Варвара, Мо и...

Ледяной апрельский ветер арктического побережья принял их в свои "ласковые" объятья.

— Какой же здесь холод... Я забыл вас предупредить.

Варвара нахмурилась — от ветра и своим каким-то мыслям.

— Я жила... примерно километров на восемьсот к юго-востоку отсюда. Там тоже не сахар, поверь мне.

— Да? Ну, хорошо... что вам это привычно. А я так и не научился любить это место, — он с тоской огляделся. — Здесь умереть хочется. Других желаний нет, — порыв ветра ударил в спину, Мо пошатнулся. — И ветер этот проклятый постоянно, — еще один удар в спину. — Ненавижу! — за шиворот прилетела пригоршня колючего снега. — Ненавижу тебя, слышишь! — он выкрикнул это, задрав лицо к небу. — Ненавижу!

И тут удар воздушного потока все-таки поставил его на колени — так резко, что Мо пришлось упереться в снег ладонями. А потом его укутало мягким снежно-воздушным одеялом, ветер что-то тихо посвистывал Мо на ухо. И тут Мо понял...

— Папа?..

— Ты знаешь теперь, Магомед, что я не совсем отец тебе. Мы равны. Мы кифэйи.

— Папа!

— Да, — ветер, казалось, вздохнул — прямо в лицо Мо. — Несмотря ни на что — ты мой сын. А я твой отец.

— Ты... ты где? Здесь? Я могу тебя увидеть?

— Нет. Я в нашем слое. Но я могу иногда проникать сюда ментально. В это место — связь все равно осталась. С этим местом — и с тобой, сынок.

— Я... я так рад тебя слышать, папа...

— Я тоже. Мне многое тебе нужно сказать — теперь я знаю больше, чем сказал тебе тогда.

— Хорошо. Я тоже хочу тебе сказать...

— Ты говорил, сын. Я знаю. И я люблю тебя — теперь немного иначе, но — люблю. Это... давай, поговорим об этом в другой раз, хорошо? А теперь — слушай.

Кто бы мог подумать, что ледяной ветер Арктики может быть таким ласковым?

А потом все тот же ветер словно подхватил его под руки, помог встать. Мо оглянулся — интересно, как отреагировала его спутница на то, что он тут стоял на коленях с закрытыми глазами? Варвары Климентьевны нигде не было видно. Мо успел испугаться, а потом пролетающий воздух шепнул ему на ухо, прощально: "Она говорит с Потаном". Ну, ведь ради этого они здесь, не так ли? Мо поежился, кутаясь в куртку. Он лично и близко больше к Потану не подойдет! Но все равно попытался высмотреть ее фигуру там, в белом безбрежье.

______

Мо пришлось тащить Варвару на себе — подхватив под мышки, волоком по снегу, огибая торосы. Идти женщина не могла.

Посадил, прислонил ее к стене, стащил свою куртку, укутал. Теперь ему не страшен местный ветер. Он научился с ним дружить.

Лицо ее совершенно белое — как и все здесь. Но глаза — глаза странно живые, даже — яростные какие-то.

— Я вот вам говорил, — Мо непослушными от холода пальцами застегивает замок на куртке, надетой вторым слоем на Варвару. — Я вас предупреждал. Он кого хочешь до цугундера доведет — креветка чертова!

— Он не креветка, — бледные, почти синюшние губы Варвары трогает слабая улыбка. — Он — Потан.

— Не креветка? Жаль. Так хотелось морепродуктов попробовать.

— Внешне он похож на кита. И не ворчи, мальчик — я в порядке. Я Лейф — мне проще.

— Угу. В порядке. Это вы себя со стороны просто не видите. Надо уходить отсюда — пока вы в сосульку не превратились.

— Я не могу, — Варвара откидывается, упираясь затылком в деревянную просоленную стену.

— Я вас заберу, — в голосе Мо нет ни тени сомнения.

— Ты хороший мальчик, — Варвара вдруг поднимает руку и гладит его по голове. — Из тебя выйдет отличный протектор.

— Кто?!

— Забирай меня отсюда, Магомед. И я вам расскажу все, что узнала.

После. Петр и Асхат.

— Асхат, ты совершенно разбаловал собаку.

Пес, привычно устроившись под боком у лежащего на кровати мужчины, занят обычным делом — вылизывает тому заросшие седой щетиной щеки. А Петр еще слишком слаб, чтобы отделаться от такого внимания к себе.

— А Фарид сказал, что Пашка тебя спас — не дал умереть. И если бы не он... И мама тоже так сказала!

— Ну, раз так — пусть. Что уж теперь...

— Пап... — Асхат сидит у кровати, на полу, — а я... я все конфеты съел, — с виноватым вздохом.

— Да ладно, — мужчина слабо улыбается, рука его неуверенно двигается, касаясь головы младшего сына, гладит тихонько. И он повторяет: — Что уж теперь...

Мальчик прижимается щекой к широкой надежной отцовской ладони.

— Пап, она вернется. Она обещала. Она обязательно вернется.

После. Мо, Варвара, Мика, Михаил, Лина, Фарид, Алия, София и Тагир.

Над Варварой хлопотала Лина — отпаивала горячим чаем, кутала в платок с плеча школьной поварихи Матрены Семеновны. И ворчала на Мо.

— Куда ты смотрел? Почему позволил?!

— Занят был, — рассеянно ответил Мо. Нашел глазами сестру, кивнул ей, и Алия тут же подошла к брату, внимательно и настороженно глядя на него.

— Чем ты был так занят?

— Вот и мне интересно, — в голосе Варвары звучит сдержанное любопытство.

— Я... я говорил с отцом.

Аля ахнула. Стоявшая рядом Мика протянула руку, коснулась лба Мо. Хмыкнула.

— Жара нет. Но ты определенно бредишь, — а потом, внимательнее всмотревшись в лицо новоявленного мужа: — Ты... ты это серьезно?!

— Серьезно.

— Как?! Как?! — кричит Алия. — Ты же сказал, что он умер!

— Кифэйи не умирают. Они уходят, — Мо со вздохом обнял сестру. — Я знаю, это трудно понять. И принять. Он... он не человек больше. Он вернулся туда, в дом кифэйев. Но он может... там, в своей Обители — проникать в наш слой. Ментально. И говорить со мной. Он похож на ветер... — голос Мо звучит задумчиво. И даже мечтательно.

— Я тоже хочу поговорить с папой!

— Наверное, это возможно. В принципе. Но... ему это трудно. Он не может быть здесь часто. И только там, в своей Обители — по крайне мере, там ему проще всего. И не до всех он сможет достучаться. До меня может — ведь я его сын. И я вырос в том месте. Можно попробовать и с тобой. Но, Аля... Он ведь не просто так со мной на связь вышел — он рассказал кое-что. Только я почти ничего не понял, — Мо вздохнул. — Такое ощущение, что я резко отупел.

Какое-то время группа кифэйев молча переваривает услышанное, напряженно глядя на Мо и Алию, на их реакцию. Аля, прикрыв глаза, что-то шепчет беззвучно, Мо показно спокоен, но рука его по-прежнему лежит на плече сестры.

А потом вдруг фыркает Тагир. Усмехается.

— Отупел, говоришь? Это явно последствия женитьбы.

— Точно-точно, — поддержал брата Фарид. — Все мысли в другом... месте.

— Эй, вы!

— Мальчики, прекратите! — одернула сыновей Варвара. — Между прочим, все совсем наоборот. Обретение пары способствует раскрытию способностей кифэйя.

— Да ну?!

— Именно так, — серьезно кивнула Варвара.

— Ага... — Фарид по очереди оглядел Лину, Софью и Алю, — Девчонки... есть предложение...

— Фарид, прекрати паясничать!

— Слушаюсь, Варвара Климентьевна! — молодцевато отрапортовал Фарид, но проказливая улыбка таилась в уголках темных глаз. — Кстати, мам, объясни мне. Почему общение с Потаном так выматывает? Вон, Мо тогда утверждал, что его чуть ли не изна...

— Фарид! — грозный окрик принадлежал, как ни странно, не Мо.

— Ой, у Мо появился личный защитник.

— Именно так!

Фарид удивленно уставился на Мику.

— Хм... — подытожил общее недоумение Тагир. — Теперь над Мо нельзя прикалываться. Иначе нам достанется от грозного Рокса.

— Да-да, друзья мои, — ухмыльнулся Мо. — Не обижайте меня. А то я жене пожалуюсь.

Дружный взрыв смеха снимает общее напряжение.

— Ладно, посмеялись — и будет, — возвращает Варвара разговор в исходное русло. — К твоему вопросу, Фарид. Потан — Старший. Представь себе, что маленький ребенок разговаривает с высоким взрослым. Чтобы видеть его, ребенку приходится сильно запрокидывать голову. И если говорить долго, то шея потом будет сильно болеть.

— Взрослый бы мог присесть на корточки, чтобы малышу было удобнее!

— Взрослый — мог бы. А Старший — не может. Он такой, какой есть. В нем слишком много нечеловеческого.

— Да он вообще не человек. Он — кит!

— Он выглядит как кит. Но он Старший Лейф. Он... ему трудно понять наши человеческие проблемы. И, между прочим, для меня, как для Лейфа, общение с Потаном было тяжелым, но, в каком-то смысле, полезным. И я не только о полученной информации. Просто я — Лейф, и он — Старший Лейф.

— Кстати, о Старших, — задумчиво произносит София. — Получается, что Старшие — выжили? Их не задело излучение? Оно на них не подействовало?

— Хороший вопрос, Сонечка, — невесело усмехается Варвара. — Нет. И — да. Там все непросто со Старшими.

— Что он вам рассказал?!

— Много чего. Но, главное — нам выдали задание.

— Ух ты, — тон Михаила саркастичен. — А оружие, боеприпасы, карту военных действий и план кампании нам выдали в Генштабе?

— Почти, — серьезно отвечает Варвара. — Но сначала нам надо найти этот Генштаб. Точнее — Квинтум.

— Они тоже выжили?! Квинтум тоже не коснулось излучение?

— Потан надеется, что да. Что их еще можно вернуть к жизни. В этом слое. Они нужны тут. Членам Квинтума ставили... что-то вроде дополнительной брони.

— Значит, они... кто-то... знал, что игвы придут?! И будут лупить этим излучением?!

— Не думаю, Миша. Не думаю, что знали именно это. Если бы это было так, защитили бы всех кифэйев. Если бы знали — от чего. Членов Квинтума прикрыли очень плотно. От всего подряд понемногу. Просто на всякий случай. Они... они в человеческом понятии просто сверхлюди — по степени защищенности своего организма, по крайней мере. Но сделать таких сверхлюдей из всех кифэйев было невозможно — слишком это... выбивается из материальности данного слоя.

— И эта защита сработала?

— Вот это нам и предстоит выяснить, — голос Варвары серьезный и немного уставший, грустный даже.

— Где их искать?

— Нам нужно найти связиста — Потан знает только его из Квинтума. Найдем связиста — найдем всех.

— Связист?! Кто это? Радистка Кэт?

— Связист — тот, в чьей голове есть координаты всех кифэйев нашей квинты. А, может быть, и всех кифэйев на Земле. Его зовут не Кэт, потому что он — мужчина.

— Что-нибудь еще Потан сказал? Особые приметы? — Мо деловит. — Родинка на левой щеке? Шрам на правом предплечье?

— Шрамы у него, возможно, есть — обручальные, — хмурится Варвара. — Судя по внешности, которую показал мне Потан, он мужчина уже в годах, стало быть — женат. Он Альфаир, где-то в горах Кавказа. Имя — Ильдар. К сожалению, это все, что знает Потан, поэтому искать будет непросто. И не факт, действительно, что он еще жив. Потан не уверен, но надо попробовать найти, проверить. Как вот только искать, — вздыхает Варвара, — ума не приложу...

— Ильдар?! — голос Михаила резок. — Альфаир где-то в районе Кавказа?

— Да, — Варвара смотрит на Мишу недоуменно.

— Покажите мне его!

Напряженный обмен взглядами между Михаилом и Варварой. А потом Миша обессилено опускается на скамейку.

— Это мой отец...

Никто долго не решается нарушить молчание, осмысливая услышанное. Первым подает голос Мо.

— Да ты у нас принц наследный... Сын члена Квинтума.

— Я не знал! — Михаил вскакивает на ноги. — Честное слово, я не знал! — он обводит всех взглядом, в котором чуть ли не вина, словно оправдывается. — Он никогда не говорил! Правда!

— Вполне возможно, что он не имел права рассказывать, — Варвара, похоже, переварила новости. — Что ж... Задача упрощается. Миша, мы идем к твоему отцу.

— Я тоже хочу! — это Софья. — Я совсем с ума сошла от беспокойства за папу!

— Сонечка, это не увеселительная прогулка, — голос Варвары обманчиво мягок. — Мы будем спасать твоего отца — если это возможно. А ты не умеешь еще перемещаться...

— Я научусь!

— Вот этим и займешься, пока нас не будет, — тон Варвары не предполагает возможности для спора. — Если мы с Мишей успеем и сможем — ты скоро увидишь отца. Если нет... если же нет — ни к чему тебе эти расстройства дополнительные. Миша, ты готов?

— А вы? Вы готовы? Сможете? На вас же до сих пор лица нет.

— Смогу, — Варвара поднимается на ноги, но видно, что ее еще шатает от усталости.

— Нет! — Мо и Лина восклицают это одновременно. А потом продолжает Мо: — Это опасно — в таком состоянии перемещаться. Вы-то должны понимать — вы же меня... щупали... на предмет заноса на повороте.

— У нас нет времени ждать, — Варвара непреклонна.

— Мама, нет! — теперь уже вмешиваются в спор наперебой Тагир и Фарид. — Давай подождем. Столько времени прошло. Пара часов не решат ничего.

— Иногда все решает краткий, практически неуловимый миг — ты это должен понимать, Фарид, ты сам об этом говорил.

Парировать нечем. Тагир недовольно сопит. Фарид нервно переплетает пальцы. А Лина вдруг подходит к Варваре, вкладывает ей что-то в руку. И старшая из женщин вздрагивает.

— Он поможет.

— Спасибо, девочка. Я не возьму много.

— Делайте, что считаете нужным. Это вещь принадлежала Мише. Если это поможет вам выиграть время и спасти его отца...

— Камень поможет мне совершить переход. Но я не возьму много. Он нам еще понадобится.

Напоследок Варвара оглядывает остальных кифэйев.

— У нас есть трое, кто еще не умеет перемещаться. Точнее, четверо — но Михаил сейчас научится. Пока нас не будет, ваша задача — показать Але, Соне и Тагиру, как это делается. Кто, кого и как будет учить — решайте сами. Как только мы с Мишей сможем — выйдем на связь. Давай, Мишенька, — Варвара кладет руку на плечо Михаилу, — настройся на Обитель твоего отца. И не бойся. Это не больно. В первый раз только немного страшно.

После. Мика, Мо, Алия, Фарид, Тагир, Лина, Софья и другие.

— Я так думаю, Фарид научит Тагира, я — Альку, а Соню возьмут на себя Лина или Мика.

— Ишь, раскомандовался, — фыркнул Фарид. — Боишься, что Тагир будет тискать твою жену?

— Я сейчас сама тебя потискаю — мало не покажется, — пригрозила Мика.

— А я готов, — широко улыбнулся Фарид.

— Прекратите! — пресек начавшуюся дискуссию Тагир. — Нормальный же расклад предложил Мо. Давай, брат, навестим отца и малого.

— Соня, давай, я отведу тебя к твоей маме? — предложила Лина. — Я была у нее, будет проще.

— Хорошо, — задумчиво кивнула Соня. Фарид искоса глянул на девушку.

— А ты знала, да? Про отца? Совсем не удивилась.

— Нет, не знала, — Софья пожала плечами. — Но я после инициации с ним стала видеться немного чаще, потому что переехала поближе. Я приезжала к нему раза три за это время. И, знаешь... да, я не удивлена. В нем чувствовалось что-то... трудно объяснить...

— Да теперь это уже не важно, — хмурится Магомед. — Мы все равно уже знаем правду. Странное совпадение все же... если это совпадение, конечно. Ладно, ближе к делу. Значит, Фарид с Тигром, Лина с Соней. Ну и мы с Алей... тоже навестим... кое-кого.

— Отлично, — Мика потягивается. — А я останусь на хозяйстве. Поем... высплюсь...

— Что, он тебя не кормил и спать не давал? И все время только... — Фарид успел увернуться от тяжелой руки Рокса и спрятаться за спину брата.

— Валите уже!

Первыми уходят братья — крепко обнявшись. Следом за ними — Лина и Софья, тоже прижавшись друг к другу. Последними собираются в путь Мо с Алией.

— Береги себя... дорогой.

— Переживаешь?

— Да. Будь осторожен.

— Всегда. Не скучай, дорогая.

______

— Тут все по-прежнему, — шепчет Аля. — Я была больше года назад. Ничего не поменялось.

Они проходят в дом. И там им навстречу со стула поднимается женщина с растерянным лицом. И так же растерянно смотрит на них. И негромко и растерянно:

— Здравствуйте. Вы... вы ко мне? Из собеса?

Мо замирает соляным столпом, не веря в то, что мать пришла в себя. И что она... она не узнает их! А Алия подходит, гладит женщину по голове, по плечу.

— Все будет хорошо, — всхлипывает. — Все будет хорошо, мамочка...

Светловолосая женщина оседает на руки темноволосой дочери.

— Мо, да не стой, помоги мне!

И вот уже, спустя несколько недель грусти и тоски, в доме снова пахнет выпечкой. Дети приехали. Радость-то какая...

— Дети, про отца вам хотела сказать...

— Мы знаем, мам. Он не вернется.

— Он и не ушел.

______

Пока Петр негромко переговаривается со средним сыном, младший буквально висит на старшем брате, взахлеб рассказывая обо всем — о Пашке, погоде, о пережитых испытаниях. А потом Тигр спохватывается и достает из кармана пакет — гостинец от Матрены Семеновны, а Асхат первым делом бежит угощать — отца, Фарида и, конечно же, Пашку.

Петр уже может вставать с постели — с помощью старших сыновей, и вот они все сидят за столом и пьют чай с конфетами. Асхат говорит, говорит, не переставая, взрослые, в основном, молчат и улыбаются. Трое взрослых мужчин, мальчик и пес, ждущий свою порцию сластей.

Позже Тагир с младшим братом и самоедом уходят проверять силки на зайцев. А Фарид с отцом продолжают серьезный разговор. Начинают вырисовываться детали плана.

______

Пока Тамара с дочерью хлопочут на кухне, Лина неумело пытается заплести косу Мунире.

— Не так! — смеется девочка. Заводит руки за голову и сама, быстро и умело, темные пряди скользят между ловкими пальцами.

— Ага, поняла, давай, попробую.

— Ты такая взрослая, а не умеешь волосы заплетать...

— Я всегда коротко стриглась, — ответно смеется Лина. — А сестра моя, у нее коса роскошна, так она не допускала меня до своих волос — говорила, что я все время дергаю.

— Она у тебя старшая?

— Мы близнецы.

— Ух ты! — искренне восхищается Мунира. — Вы одинаковые?

— Они совсем разные, — откликается с кухни Соня. — Девочки, идите кушать.

На столе ароматный суп, строганина из нельмы и горка румяных пирогов с брусникой.

А потом, позже, Тамара дает наставления младшей дочери.

— Слушайся тетю Олю.

— Буду слушаться, — кивает серьезно девочка. — А ты папу от меня поцелуешь?

— Поцелую.

— И мух от него будешь отгонять?

— Мунира, — вздыхает Тамара, — нет никаких мух.

— Сейчас нет, — упрямо стоит на своем Мунира. — А раньше были.

После. Варвара, Михаил и Ильдар.

— Мишико, дорогой ты мой, совсем вырос, не узнать... — соседка, помнившая его с детства, стоит рядом, то гладя по плечу высокого мужчину, то снова принимаясь плакать.

— Где отец, калботано Замира?

— Так увезли его, Мишико — в город. Сердце прихватило, прямо вот при мне — я гусей в ограду загоняла, смотрю — упал Ильдар и...

— Куда — в город? В какой?

______

— Как мы туда доберемся, Миша? Даже денег не взяли.

— Это точно, — мрачно цедит Михаил. — Совсем оторвались от реальной жизни с этими приключениями. Мы можем переместиться еще раз?

— Лучше пока не стоит, — качает головой Варвара.

— Тогда пойду просить батоно Лаврентия.

_____

Молодой Шалва, сын батоно Лаврентия, друга Ильдара Чупина, гнал как сумасшедший, насколько хватало лошадиных сил у мотора — отец велел торопиться. Да и скорость у парня была в крови. Лишь бы старенькая "буханка" не подвела. И ведь не подвела.

_____

— Где мой отец?!

— Простите, — широколицый главврач снимает очки, трет переносицу, — а вы не могли бы предъявить... документ, удостоверяющий, что Чупин Ильдар Елисеевич — ваш отец?

— Зачем это еще?

— Таков порядок.

— Я торопился! И не взял с собой никаких документов!

— В таком случае, я вынужден вам отказать...

— Да какого черта! — Михаил вскакивает ан ноги. — Вам нужны доказательства, что он — мой отец?! Пожалуйста! Чупин Ильдар Елисеевич, дата рождения — тринадцатого октября тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Женат. Жена — Демакова Тамара Самвеловна, дата рождения — первого августа тысяча девятьсот...

— Подождите, это все замечательно, но нужен документ, удостоверяю...

— Нет у меня документа! Но я хочу видеть своего отца!

— Михаил, успокойся, — следом за Мишей встает Варвара. Кладет руку Михаилу на плечо. — Не горячись.

А хозяин кабинета вдруг моргает, кивает — сначала рассеянно, а потом уверенно.

— Хорошо, вы правы. Пойдемте к вашему отцу.

_____

— Что... Что вы с ним делали?!

— Очень редкий случай, — охотно поясняет врач. — Вы знаете, первый раз с таким сталкиваемся. Полнейшая аномалия синтеза эритроцитов. Именно поэтому пациента перевели в клинику республиканского подчинения и...

— ЧТО! ВЫ! С НИМ! ДЕЛАЛИ?!

— Мы брали образцы тканей для исследований... — пробормотал врач.

Михаил видит отца словно через какой-то фильтр. Иначе. В каком-то ином диапазоне частот. И видит такое, что...

— ОБРАЗЦЫ?! ИССЛЕДОВАНИЯ?! — он шагает к доктору.

И тот отступает, бледнея с каждым шагом.

— Миша, прекрати! Ты Альфаир, и ты пугаешь человека!

Ментальный окрик прозвучал оглушающее. Михаил остановился. Врач — немолодой седоватый мужчина, повидавший на своем веку всякого, стоял в паре шагов от него — явно на грани обморока. Михаил резко обернулся в Варваре.

— Мы забираем его отсюда.

— А как же перекачка энергии?

— Потом. Не здесь. Ему здесь плохо.

— Миша, тебе не позволят просто так забрать отца отсюда.

— Посмотрим, кто попробует меня остановить.

Михаил совсем нехорошо улыбнулся, скорее, даже оскалился — по-звериному как-то.

А потом Варвара наблюдала, как работает Альфаир — и понимала, что никто уже не может назвать Михаила Альфаиром первого, начального уровня. На такие вещи способны Альфаиры уровня, близкого к Старшему.

Вечером того же дня они были снова в Обители Ильдара. Хранитель Обители — бледный, бездвижный, весь в бинтах, лежал на кровати. Варвара искоса взглянула на Мишу, стоящего рядом — и решила пока не спрашивать молодого мужчину о том, насколько он отдавал отчет в том, что творил сегодня — отключение отца от всех этих сложных медицинских аппаратов, оформление документов, получение современного реанимобиля, который привез их сюда. И в итоге они оказались здесь — в небольшом селе, одной из бесчисленных станций на железнодорожной ветке на Батуми.

— Готов?

— Да, — голос Михаила безжизненный.

— Тогда начинаем.

Михаил как кукла — не отреагировал ни когда Варвара притянула его к себе ближе, ни когда крепко вязала левой рукой за плечо, ни когда прижалась губами ко лбу. А потом, когда пошла энергия, лишь задрожал — сначала мелко, а потом содрогаясь уже всем телом. Но на ногах устоял. И даже смог заговорить почти сразу, пусть и хрипло.

— Получилось? Успели?

Варвара смотрит на лежащего на кровати мужчину, наклонив голову, одной рукой по-прежнему придерживая за плечо Михаила.

— Не знаю, Мишенька. Отклика нет.

— Может быть, вы взяли мало? Может быть, еще надо?

— Нет, — качает головой Варвара. — Больше не нужно. С ним... с ним как-то не так все. Эти защитные механизмы членов Квинтума... они словно блокируют. Вряд ли мы можем сделать больше. Нужно просто время. Или он проснется от того, что получил от нас — сам проснется. Или... или все бесполезно.

— Его нужно оставить здесь, в его Обители!

— Согласна. Послушай-ка, давай, садись, отдохни. А я с нашими поговорю — вроде бы способность к дистанционному ментальному общению вернулась. И мы решим, как лучше.

Михаил рассеянно кивнул, пара шагов — и тяжело опустился в кресло у стены.

Закончив разговор, Варвара подошла к креслу. Михаил медленно приоткрыл веки. Женщина присела на стул рядом.

— Послушай. Там Сонечка у мамы твоей... Мы так решили, что они сюда... придут. Заодно мать твоя научится перемещаться. И она останется с твоим отцом. А мы назад вернемся. У нас еще есть... дела. Время уходит.

— Хорошо, — Миша кивнул и снова прикрыл глаза. — Я только отдохну. Не могу... Отключаюсь.

— Ты понял? — не удержалась от вопроса Варвара. — Ты вообще понимал — как ты это делал? Ты же заставлял... людей? Подчинял их себе. Ты понимаешь это?

Лицо Михаила исказила гримаса, но глаз он так и не открыл. Ответил тихо.

— Я должен был... Я должен был забрать оттуда папу.

— Понимаю, — голос Варвары звучит негромко. — Но ты теперь Альфаир далеко не первого уровня. Ты должен контролировать себя. Чтобы не навредить людям.

По Мишиному лицу пробегает очередная болезненная судорога — такое впечатление, что его сейчас стошнит.

— Дыши, мой хороший, дыши.

— Зачем мне это?! Я не просил!

— Я знаю, — Варвара встает, наливает воды из кувшина, протягивает кружку Михаилу. — Никто из нас не просил этого. Но выбора нет. Судя по всему, именно тебе быть старшим среди оставшихся Альфаиров.

У Михаила нет сил ни на вопросы, ни на возражения. Он так и сидит недвижно в кресле, пока в комнате не появляются Тамара с Соней.

______

Варвара смотрит и завидует — не может не завидовать. Дочка, да ладная такая — ясноглазая, ямочки на щеках. Соня под стать своему имени — кажется, состоит из одних пышностей и округлостей. Но Варвара точно знает — это ощущение мягкости обманчиво. Пока Тамара хлопочет вокруг мужа, украдкой смахивая слезу, сууг-нияси гадает — на кого похожи дети. Круглолицая мягкая Софья совсем не похожа на миниатюрную суховатую Тамару. Да и с отцом дочь тоже мало схожа, хотя и сам отец сейчас на живого человек похож мало, и остается только гадать, каков был из себя Ильдар в добром здравии. Но, судя по всему, Михаил — в отца.

— Ну что, возвращаемся? — Варвара подходит к стоящим у кровати. Тамара оборачивается.

— Да, идите. Я побуду. Тут, с ним.

Варвара отворачивается, пока Тамара обнимает детей и что-то шепчет дочери и сыну.

Уходят они по отдельности.

После. Варвара, Михаил, Мика, Мо, Лина, Тагир, Фарид и Софья.

— Что мы будем сейчас делать? — вопрос Мо адресован Варваре. Они только что закончили делиться новостями. Всех, безусловно, очень удручило известие о том, что найденный связист Квинтума, он же, по совместительству, отец Михаила, не пришел в себя, и перспективы этого весьма туманны.

— Ждать, пока Ильдар придет в себя, — твердо ответила Варвара. И Михаил безмерно благодарен ей за эту уверенность в голосе. — А пока ждем — я расскажу вам, что с нами происходит. И будет происходить в ближайшем времени — с нашей кифэйской сущностью и уровнями, в свете того, что нам предстоит делать.

— И что же нам предстоит?

— Сражаться. И, желательно, победить.

Михаил вздрогнул. Варвара взглянула на него с сочувствием.

— Миша уже почувствовал на себе перелив силы. Это то, что предстоит всем нам — в той или иной степени.

— А вот с этого места — подробнее, мам.

— И помедленней — я записываю, — поддержал брата Фарид.

— Совсем вас отец разбаловал, — одернула сыновей Варвара. — Прекратите паясничать и слушайте.

Ничто живое не может существовать без души. Что без души — то мертво. Миллионы лет назад кифэйи плели колыбель. Дух ваял плоть. Роксы и Башары творили уносящиеся в аквамариновую высь остроконечные пики гор. Томалы и Водзары рисовали синим в этой великой симфонии творения. Делили твердь земную и воду живую Тариги и Нафты. Яростно спорили Абардоры и Шапитры — где вздыматься плоти Земли, а где ей стелиться гладко. И обнимали их своими большими ласковыми ладонями Нейли и Потаны, успокаивая спорщиков.

Они создали плоть свою и ушли. Позже, когда в колыбели появился младенец, появились и Альфаиры. И за всем, творящимся в созданной колыбели, наблюдали они из своего дома — дома их духа.

— Что-то я ничего не понял, — резюмировал Фарид.

— Что тут непонятного? — морщится Варвара. — Все, что есть на этой планете — все плоть кифэйев. Тело Рокса — это гора. Тело Тарига — остров. Тело Потана — океан. В них заложена часть силы, энергии, духа кифэйев, как творцов материальности этого мира.

— Я прошу прощения, — прокашлялся Мо. — А вот это, — ткнул пальцем в плечо жены, — что? Морок? Иллюзия? Если тело Рокса — гора, то, получается, Мика — не Рокс? И что является настоящим телом Альфаира тогда?

— Город, — пожал плечами Варвара. — Село. Поселок. Мегаполис. Место, где живут люди.

— Офигеть... Это что, я — целый город?!

— Сейчас все не так.

— Да очевидно, что не так! А как?

— Дело в том... — Варвара поморщилась, подбирая слова, — что в какой-то момент стало известно... о том, что будет пробит барьер между слоями. И игвы появятся здесь. Это противоречит стабильности всей системы слоев, но им, похоже, плевать. Они амбициозны и... и голодны.

— А они что, и вправду, собираются... есть людей? Точнее, убивать, чтобы... ну... — негромко спросила Соня.

— Им нужны эмоции — страх, гнев, ненависть. И они будут делать все, чтобы их получить. Как и что именно — я не знаю. Но это не принесет ничего хорошего людям. И грозит разнести в клочья не только этот слой — но и всю систему слоев.

— Ничего не понимаю по-прежнему, — морщит лоб Фарид, — но очевидно одно — нас послали спасать, так?

— Нас послали не дать им сюда проникнуть, — поправила сына Варвара. — А поскольку для прихода сюда им необходимо иметь дело с материальностью этого мира, с ее... преобразованием... и она, определенно, чужда им...

— То на передовую отправили творцов этой материальности, — закончил Фарид.

— Дав им человеческое тело, — тихо добавила Лина.

— Все верно, — кивнула Варвара. — Человеческое тело наиболее полно подходило тому, что нужно было делать, как я понимаю. Но оно... плохо предназначено для вмещения... не совсем человеческой сущности. И поэтому большинство способностей кифэйев...

— Закапсулированы?

— Видимо. Но сейчас... Вы понимаете, что произошло?

— Давно уже не понимаем! — на удивление дружно отвечают кифэйи.

— Сила... энергия... душа, если угодно! — Варвара сплетает-расплетает пальцы, явно подбирая слова. — Раньше духовная сущность природы заключалась в этом мире в материальных носителях — горах, реках, морях, равнинах... А потом, когда кифэйи вернулись в этот слой в виде людей, именно мы... они... стали носителями силы природы планеты! А дальше...

— ... а дальше их убили, — мрачно продолжила Мика. — И связь разорвалась.

— Не то, чтобы совсем убили, — поправила Варвара. — Дух бессмертен. Но связь разорвалась. И энергия, принадлежащая этому миру, которая раньше была закапсулирована в кифэйях, возвращается в свои исконные хранилища — в воду, в землю. Или...

— ... или ее можем забрать мы, — Лина говорит все так же тихо.

— Мы должны это сделать.

После этих слов Варвары все замолчали. А потом Мо искоса посмотрел на Михаила.

— Ты уже забрал, да? Я чувствую... что ты теперь... выше уровнем. Даже не понимаю, насколько.

— Да, — Миша странно невозмутим. Успел пережить и смириться, похоже. — Я не хотел. Но... у меня не было выбора. Знаешь, — он смотрит в глаза Мо. Альфаир говорит с Альфаиром. — В какой-то момент я стал ее... видеть. Энергию людей. Суть Альфаиров. Она разлита в воздухе. И мы в самом деле должны ее забрать — чтобы... чтобы... Я не знаю, но так надо!

— А, кстати... — Софья поднимается с места. — Что есть энергия Альфаиров? Земля, вода... это хоть как-то понятно. Но люди... Что... как? Зачем нужны Альфаиры?

— Для красоты, — усмехается Тагир. И его поддерживают дружным смехом — даже Варвара улыбается на слова о красоте, сказанные ее старшим сыном — мрачным лысым здоровенным мужиком. А потом лицо женщины становится серьезным.

— Альфаиры появились, как только возникли первые более-менее стабильные крупные сообщества людей, живущих вместе. Альфаиры — это квинтэссенция тех эмоций, которые люди испытывают друг к другу.

— Что-то это похоже на жизненную парадигму игв, — хмурится Фарид.

— С точностью до "наоборот". Альфаиры — это, в каком-то смысле, антагонисты игв. Их сфера — это энергия созидания. Они там, где любовь, дружба, где люди творят, строят.

— Я всегда знал, что создан из любви! — это, разумеется, Мо. — А ты мне, милая, не верила. Ой! — потирает бок. — Как-то не заметно, что твоя сила Рокса на меня не распространяется.

— А как же другие эмоции? — Тагир не обращает внимания на перепалку Мо и Мики. — Люди не только любят и созидают. Они... — он качает головой. — Вы сами все знаете.

— Альфаиры — это энергия созидания. Но они принимают любые эмоции людей. Сущности их это не меняет, — Варвара вздыхает. — Мне многое самой непонятно в Альфаирах. С Мандрами и Лейфами проще. Даже Потан многого не знает об Альфаирах.

— А кстати, о Потане! — словно спохватывается Мика. — Все хочу спросить. Получается, Старших не задело излучение? Он же жив-здоров, плавниками... или что там у него... шевелит?

— Не совсем так, — голос Варвары звучит как-то... как-то вдруг иначе. — Излучение било по всем. Но неоднородно.

— Это как?!

— Первыми под удар попали Альфаиры. Помните историю с Соней — тот парень-альфаир, что спас ее. Он умер раньше Софьи. Потому что он — Альфаир, а она — Мандра.

— Несправедливо, — насупился Мо. — Почему именно Альфаиры?

— Потому что мы самые вкусные, — снова выдал гениальную версию Тагир.

— Примерно так, — поддержала сына Варвара. — Следующие были Мандры. И последние по силе получаемого воздействия — Лейфы. Гойрда спасло еще и то...

— Кого?!

— Гойрд, — спокойно повторила Варвара. — Это его имя. Потан — это не имя, а его... видовая принадлежность. Их четверо, если что.

— Четверо китов, на которых держится мир? — усмехается Мика.

— Кит только Гойрд, — улыбается Варвара. — Остальные, насколько я поняла, нет.

— Так почему он выжил? И выжили ли другие Лейфы? — возвращает разговор в прежнее русло Мо. — Раз уж по ним ударило меньше всего?

— Гойрд выжил, потому что успел почувствовать ударную волну — в воде она распространяется несколько медленнее. Он ушел под лед. Лед приглушил излучение. Плюс его потенциал Старшего. Он ждал, пока хватало воздуха. Потом пришлось вынырнуть. А тут уже и Фарид подоспел.

— Значит, как минимум еще трое Старших выжили! — обрадовалась Лина.

— Гойрд не уверен, — невесело покачала головой Варвара. — Я так поняла, что у них четверых — у Старших Лейфов... было что-то вроде общего... информационного поля. И он их... вроде бы и чувствует. Что они там где-то есть. Но найти... позвать... не может.

— И нам надо их найти, да? — саркастически спрашивает Мо. — Делов-то — найти трех креветок в океане.

— В этом может помочь только Ильдар — у него более точный... пеленг. А у нас иная задача.

— Какая?

— С этого мы и начали. Забрать освободившуюся энергию.

— Как?!

— Так, как это сделал Миша.

Фарид, Тагир и Мо дружно вперяют в Михаила три пары внимательных глаз.

— Как?!

Михаил пожимает плечами.

— Я не знаю, как. Я ее вижу — энергию. Если присмотреться — ее видно.

— А можно нам таких же грибочков?..

— Разберетесь! — обрывает Варвар ерничанье среднего сына. — Смог Михаил — сможете и вы. Но если у него это получилось раньше всех, значит, он и будет старшим среди вас — оставшихся Альфаиров.

— А может быть, Мо? — нерешительно предлагает Михаил. — У него был уровень изначально выше.

— Сейчас не важно, что было "до", Мишенька, — мягко произносит Варвара. — Так случилось, и обратного хода уже нет.

— Мы согласны, — на удивление слаженно отвечает троица Альфаиров. — Повелевай нами, о начальник!

— Да идите вы, — морщится Михаил.

— И в самом деле, Альфаиры — наименьшая из забот. Со всеми было бы так просто.

— А с кем сложно?

— С Мандрами. И Лейфами, — серьезно отвечает Варвара. — Но с Лейфами чуть проще — у нас есть Гойрд. Он и проведет обряд.

— Обряд?! Какой, к черту, обряд?!

Варвара оглядела компанию, покачала головой — как-то совсем невесело.

— Энергия Альфаиров хоть как-то созвучна человеческому телу. Энергия Воды и Земли — тут сложнее. Нужна помощь Старшего.

— А почему бы Старшему самому, — хмурится Мо, — не хапнуть вкусненького? Зачем он тогда вообще нужен — Старший?

— Если бы все пошло так, как планировали — от него была бы польза. А сейчас... Бой принимать именно нам — тем, кто остался. Впрочем, у Гойрда есть своя задача. Если найдутся другие Потаны. В одиночку он не совладает.

— Не совладает... с чем?

— С Нургом.

Лина и Мика вздрогнули, переглянулись.

— Значит... он существует?

— Кто — ОН?! — это остальные.

После. Пролетая над Землей.

— Почему ты не ушла с братом?

— Я побуду немного с тобой, мама. Я так соскучилась...

— Я тоже, хорошая моя, я тоже. Возьми еще лепешку.

_______

— Пап, ты уйдешь?

— Я не оставлю тебя одного.

— Но ты уйдешь?

Крупный мужчина с резким, словно рубленым топором лицом, неловко гладит младшего сына по голове.

— Я должен, Асхат. Я нужен. Нас осталось так мало...

— Я справлюсь, пап. Ты только возвращайся, ладно?

— Мы не оставим тебя одного, — произносит мужчина твердо. — Мы что-нибудь придумаем.

— Пап, я не один. У меня же есть Пашка!

_________

На улице снова снег — у них еще бывает снег в это время года. Мунира сидит у окна, наблюдая за полетом белых мух за окном. Но видит она других мух.

Мама сказала, их нет. Мама думает, что они ушли. Нет. Они рядом. И Мунире страшно.

— Мунира, иди чай пить! — зовет ее соседка, тетя Оля.

Мунира не отрывает взгляд от окна. Мир кажется хрупким, как это стекло. И там, за ним кружат мухи. Пока — белые. Пока — это просто снег.

__________

Миниатюрная горбоносая женщина сидит рядом с кроватью. Иногда наклоняется, слушая дыхание абсолютно седого мужчины, лежащего на постели. Дышит. Дышит. Пока еще — дышит.

Она отходит иногда — выпить воды, перекусить, в туалет. И как раз в такой момент, когда ее нет рядом — она пьет, стоя у стола, глаза мужчины вдруг распахиваются, слышится хриплый кашель. Из рук Тамары падает кружка, она кидается к постели, на колени, руками сжимает его ледяные пальцы. Ильдар смотрит перед собой ничего не видящим взглядом. По его заросшим седой щетиной щекам катятся слезы.

После. Варвара, Михаил, Мика, Мо, Лина, Тагир, Фарид и Софья.

Не только из светлых ветвей сплетена оказалась колыбель. Свои нити вплели в нее и те, кто ушли потом далеко, глубоко. Те, кто приняли иную сторону.

Горячим дыханием уничтожали даже самое напоминание о воде и жизни свирепые Каркуты — так рождались пустыни. Там, где не могли договориться Мандры и Лейфы, захватывали власть Глямы. И появлялись болота и трясины. На месте, где потрудились Нымсы, вырастала непроходимая сибирская тайга и влажное сплетение тропических джунглей. Грозно рычали Шовахи, заливая раскаленной лавой все окрест.

А еще были Нурги...

— Да кто они такие?!

— Лейфы, — бесцветно отвечает Лина.

— Хранители морских глубин, самых темных и страшных мест на планете, — добавляет Варвара.

— Разве там может жить что-то... что-то живое? — сомневается Фарид. — Неужели вообще у всех этих... Каркутов... Шовахов... Нургов... есть человеческое... Хотя нет, не человеческое, но хотя бы биологическое тело? Как у нас или хотя бы у Гойрда?

— Нет, — качает головой Варвара. — Слава Богу, нет. Они ушли окончательно. И в этот мир уже не придут так, как мы. За исключением Нурга.

— Он здесь?!

— Гойрд чувствует... его присутствие... с какого-то момента. Дело в том, что оттуда, где обитают теперь те из кифэйев, которые... выбрали иной путь, пробиться сюда в виде физическом совершенно невозможно. Это в миллионы раз сложнее, чем для игв — и у тех не получилось. Пока не получилось. Но один Нург как-то оказался здесь. И его присутствие может сильно помочь игвам.

— Где он? Где его искать?

— Не стоит нам его искать, — вздыхает Варвара. — Нам туда все равно не попасть. Он там, где самая тьма...

— На дне, — тихо добавляет Лина.

— На дне чего?!

— Видимо, Марианской впадины, — невозмутимо произносит Мика. — Так?

-Так.

— Ну, это все равно что на другой планете, — басит Тагир. — Пусть там и сидит, тварь.

— К сожалению, он оттуда может выползти...

— Именно это задача Гойрда?

— Да. Но он не справится один. Нужны остальные трое Потанов.

— Что возвращает нас к папе, — это Софья. — А он пока не пришел в себя. Что там было с переливами силы, Варвара Климентьевна?

— Я не знаю... — хмурится Варвара, — как было бы, если бы основная масса кифэйев не погибла. Но сейчас я знаю то, что сказал мне Гойрд. Нам нужны... как он это назвал... Хранители максимальной энергии. Те, в ком сконцентрируется ударная сила земли и воды. Старший Мандра и старший Лейф.

— У нас уже есть Старший Лейф — это Гойрд. И, наверное, не один, — Фарид внимателньо смотрит на мать.

— А как же Альфаиры? — это Мо.

— У Альфаиров все несколько... несколько не так. Но координировать вашу работу будет Михаил — это уже очевидно.

— Премного благодарен оказанной честью, — пробормотал Миша.

— Не ерничай. А Потаны не смогут биться с нами тут, на суше.

— И кто будет этими Максимусами?

— Отличное слово, — усмехается Варвара. — Насчет Максимуса-Лейфа я уверена. Насчет Мандры... практически тоже — но надо будет с Петром посоветоваться.

— То есть, это будете вы и Петр Артемьевич?

— То есть, это будут Ангелина и Доминика.

Все уставились на двойняшек. Те молчали, потрясенные. Первой опомнилась Мика.

— Как это Миша сказал... Премного благодарны оказанной честью!

— Почему я?! — взрывается Лина. — Вы старше! Опытнее! У вас уровень выше!

— Текущий уровень — это уже неважно, девочка, — в голосе Варвары странное сочетание мягкости и непреклонности. — А вот возраст — важно. Я слишком стара для этого. Мое тело может не выдержать.

— Это опасно? — тон Мо встревоженный. — Я не позволю Мике рисковать собой!

— Мы все рискуем, — отрезает Варвара, прежде чем Мика успевает возмутиться. — Я думаю, что для девочек все пройдет относительно безболезненно.

— Относительно?!

— Я не могу сказать тебе больше, Магомед!

— Хм... — трет висок Фарид. — Тело может не выдержать, говоришь? Это какие же должны быть изменения? Хвост, жабры?.. Ай! Мо, скажи своей жене, чтобы она меня не била!

— У меня нет ответов, — тон Варвары мрачен. — Я говорю о вещах, о которых сама совсем недавно не знала. Думаю, что нам пора проверить... каково это на практике. Лина?

Ангелина смотрит в пол у своих коленей. Долго смотрит. Мика смотрит на сестру, готовая сорваться с места в любой момент. А потом Лина поднимает голову.

— У меня нет выбора, так? — вопрос адресован вроде бы Варваре, но взгляд Лины путешествует от лица к лицу: бледная и напряженная Мика, Мо — зеркальной копией жены, более привычного хмурый Тагир, встревоженные темные глаза Фарида, приоткрытые в нетерпении губы Сони и... и утвердительно кивающая Варвара.

— Зато после ты, я думаю, сможешь разорвать контур и... ты понимаешь?

Лина медленно кивает. И, резко вставая на ноги:

— Я готова. Идем?

Вся остальная компания дружно поднимается на ноги.

— Мы с тобой!

— Это не цирк! — голос Варвары резок. — Мы идем вдвоем.

— Я не отпущу Линку одну! — в упрямстве Роксы могут дать фору любому.

— А я не отпущу туда Мику одну! — это уже Мо.

Варвара медленно их оглядывает.

— Хорошо, — кивает. — Мо — сын Хранителя того места, это в плюс. Мика... твоя помощь может понадобиться. Остальные остаются здесь.

Никто не решается спросить, какого рода помощь может понадобиться. Уходит четверка по одному. Варвара, Лина, Мика, последним — Мо.

После. Варвара, Лина, Мо, Мика.

— Мо, отец здесь?

— Нет, кажется, нет, — приходится говорить громко, чтобы перекрикивать ветер. Мо встает так, чтобы закрывать Мику от ледяных порывов. — Ему трудно... проникать сюда.

— Ясно, — коротко кивает Варвара. — Идем?

— Куда?

— Туда, — взмах руки в сторону нагромождения белых торосов.

— А почему, кстати, мы встречаемся с ним здесь? — они идут медленно, осторожно выбирая путь в белой пелене. — Он Потан целого океана. Что здесь — медом намазано?

— Нет разницы — где, — отвечает Варвара. — А тут... тут как-то уже привычно.

В гробу Мо видал такие привычки. Берет Мику за руку, сжимает крепко. Не нравится ему эта затея с Хранителями максимальной энергии. Ох, как не нравится.

Варвара остановилась внезапно, обернулась к Мике и Мо.

— Вам стоит остаться здесь. А мы... мы пройдем еще.

Они не спорят. Мо чувствует, что Мика боится, но как помочь — не знает. Обнимает за плечи.

— Не бойся, малыш Рокс. Все будет хорошо.

Странно, но это срабатывает.

Они стоят и смотрят, как удаляются от них две женщины. Метрах в тридцати они останавливаются. Голосов не слышно — видно только, что Варвара говорит что-то Лине, положив руки на плечи. А потом отступает назад, еще, еще.

На какое-то время единственным движением здесь остаются лишь завихрения ветра. Даже находящийся в ста метрах от этого места малыш Тун затих — притаился и уши прижал. Пахло в воздухе тревожно, а бежать прочь — еще опаснее.

Буквально под ногами Лины лед вдруг раскололся, пошел трещинами. Лина вздрогнула, но не отступила. Трещины во льду все росли и ширились, и скоро стала видна вода. А из нее медленно показалась темная блестящая спина.

— Гойрд, — прошептал Мо.

Они так были заняты Потаном, что не сразу заметили, а когда заметили...

— Мать твою! — выдохнул Мо. А Мика дернулась с места, но Мо перехватил ее.

— Она знает, что делает!

Однако сам Мо в этом уверен не был.

Лина скидывала с себя последние остатки одежды. В ледяном холоде, на побережье Восточно-Сибирского моря, среди белых торосов, у края огромной полыни стояла теперь обнаженная молодая женщина. Здесь — настоящий ледяной ад, край Земли, место, где кончается все. А она стоит тут без одежды — так спокойно, уверенно. Лишь ветер треплет ее короткие темные волосы.

Мика рядом всхлипнула. И, словно услышав сестру, Лина сделала шаг вперед. Прямо на спину кита. Это был огромный полярный кит — двадцатиметровый разумный гигант. Потан Северно-Ледовитого океана. Гойрд.

Гойрд выпустил высокий фонтан, окропивший все на несколько метров. И стал опускаться обратно в воду.

С криком "Нееет!!!" Мика стала рваться из рук мужа. В десятках метров от них Варвара упала на колени. А Лина в это время медленно погружалась под воду. В смертельно ледяную воду Восточно-Сибирского моря.

Мика рыдает в руках Мо. Там, дальше, беззвучно плачет Варвара, и слезы замерзают на ее щеках.

— Не бойтесь. Все в порядке. Я жива.

Гойрд вернул им Лину. Плеснул огромный хвост, почти аккуратно скинул женское тело на лед.

Когда подбежали Мика и Мо, Варвара уже кутала Лину в собственную куртку, согретую теплом тела. Кожа девушки приобрела какой-то голубоватый оттенок, короткие волосы слиплись сосульками, а в широко раскрытых глазах притаились все льды Арктики.

— Мо, бери ее на руки! Уходим!

Дважды Варваре повторять не приходится.

После. Ильдар и Тамара.

— Ты еще слаб!

— Ты же знаешь, Там, времени терять нельзя.

— Давай подождем. Ты даже стоять толком не можешь!

— Для того чтобы пользоваться ментальной связью, стоять не обязательно.

— Какой же ты упрямый! — хрупкая женщина с досады притопывает ногой — абсолютно как маленькая девочка.

Седой мужчина пожимает плечами. Что толку спорить с очевидным?

— Давай, позовем детей? Почему ты не разрешаешь мне сказать им?..

— Это может подождать. А... Мне надо проверить, Там. Жив ли кто-то из Квинтума. Или из Старших. Хоть кто-то еще...

Тамара вздыхает. Он всегда был упрямым. А теперь, зная, что муж — член Квинтума, становится ясным, что это — не просто черта характера.

Ильдар сидит в кресле, закутавшись в плед, его еще слегка познабливает, рядом — на столике, кружка с дымящимся чаем. Это все выглядит мирно и совсем по-домашнему. И нисколько не соответствует тому, что он собирается делать.

Сначала он просто сидит с закрытыми глазами. Потом вздрагивает — словно ударил его кто-то невидимый. Начинает мелко дрожать — губы, плечи, пальцы на подлокотниках кресла.

— Ильдар!

Не слышит. Дрожит все сильнее. А потом глаза его вдруг широко распахиваются. Взгляд до дрожи пронзительный, кажется, что темная радужка затопила все пространство между седых ресниц — даже белка не видно. Из темных глаз начинает сочиться кровь, а потом и из носа. Ильдар пытается встать — у него это почти получается, шаг, путается в пледе и падает. Успевает подставить руки, так и стоит — на четвереньках, плечи вздрагивают.

— Ильдар! — Тамара уже рядом, уже на коленях, пытается поднять его за плечи и вдруг замирает. В комнате раздается звук. Поначалу тихий, он нарастает, становится громче, отчетливей, пока не становится ясно, что это. Это стучит сердце. Чье-то сердце. Тук-тук. Тук-тук. Тук... Тук... Тук...

Удары становятся реже... еще реже... тише... еще тише... Замерло. Нет, снова. Тук-тук. Тук...Тук... Остановилось. Окончательно.

Где-то за сотни километров отсюда врачи констатируют смерть пациента, несколько недель лежавшего в коме. А здесь, в комнате, Ильдар Чупин, словно лишившись вдруг сил, заваливается на бок. Кровь на его лице сочится отовсюду — из глаз, носа, уголка рта.

Обмакнув в кружку чая подол платья, Тамара осторожно обтирает лицо мужа, положив его голову себе на колени.

— Это был последний... — не открывая глаз, шепчет Ильдар окровавленными губами. — Это был последний член Квинтума. Последний. Он умер. Ты слышала, Там? Все. Больше нет никого...

— Тшшш... Тише... — Тамара все вытирает ему лицо, а кровь все еще сочится — но уже не так сильно.

— Погано это — быть связистом Квинтума, — голос Илдара едва слышен. — Каждый раз — словно к краю пропасти подходишь, и дух захватывает. Как много нас. И как все бесконечно далеки. И одиноки. И, кажется, не найдешь никого в этой бесконечности. Потеряешься. Потонешь. Но нет, каждый раз находишь. А со Старшими говорить... ох, тяжко... после как с похмелья — всего ломает.

— Тише, тише... — она притягивает его голову в груди, начинает раскачиваться. — Ты сейчас отдохнешь. Мы позовем Варю... детей. Все будет хорошо.

— А сейчас... — он словно не слышит ее. — Сейчас... зову. Одного, другого. А их нет. Пустота там, где должны быть кифэйи. Только... только... — он захлебывается собственными словами, кашляет, давится. — Только пустота. Как склеп, Тамара. Холодный, пустой склеп, полный тлена. Никого не осталось, никого, слышишь?!

— Слышу, слышу, — она баюкает его. — Все будет хорошо...

— Не будет! Бесконечность... бесконечность, полная трупов! Земля осиротела. Все кифэйи погибли, Там, все!

— Не все. Мы же выжили.

Она еще долго баюкает его, сидя на полу. И, в конце концов, бывший связист Квинтума засыпает. Тамара оставляет его прямо там, на полу, укрыв пледом и положив подушку под голову. Разглаживает окровавленный подол платья. Надо связаться с детьми. И потолковать с Варей.

После. Михаил, Софья, Тагир и Фарид.

— Тагир Петрович, там опять твои охламоны явились! — в окна нетерпеливо заглядывает ребятня.

— Михаил Ильдарович, а кто у нас директор школы, напомни мне?

— Ну, по твою же душу пришли, товарищ учитель труда.

— У нас еще два скворечника недоделаны. И будка Шарику.

— Плотник, — смеется Михаил, провожая Тагира взглядом. А потом поворачивается к Фариду с Соней. — Ну, колитесь! Чего удумали?

— Софье Ильдаровне мирового господства захотелось, — мрачно отвечает Фарид.

— Это как?

— Не хочу быть столбовою дворянкой, хочу стать Верховным Мандрой Всей Земли!

— Так, Тариг и недо-Тариг! Доступным Альфаиру языком объясните!

— Ябеда, — Соня наморщила нос в сторону Фарида. — Знала бы — не рассказала тебе.

— Софья! — старший брат изволил повысить голос, добавив туда директорские интонации.

— Смотри, — Соня принимается за объяснения не очень охотно. — Явно же, после Лины кому-то надо становиться... Максимусом энергии земли, так?

— Ну.

— Мандр у нас трое — Мика, я и Петр Артемьевич. Скорее всего, Петр Артемьевич, в силу возраста...

— Конечно, не он, — Михаил говорит уверенно. — К чему это все? Варвара Климентьевна сказала, что это будет Мика.

— Варвара Климентьевна — Лейф! И многого не понимает... в наших делах.

— Ого... — Миша растерян. Фарид чиркает спичкой, закуривает. Ему не разрешают курить в помещении, но в этот раз Михаил не делает ему замечания. — Ты считаешь, что из тебя выйдет лучший Максимус, чем из Мики? Почему?

— Потому что у меня нет Мо!

Миша смотрит на сестру, хмурит лоб. Потом поворачивается к мрачно курящему Фариду.

— Переведи на человеческий.

— Софья Ильдаровна полагает, — Фарид глубоко затягивается, — что лишние семейные... личные... связи... или привязанности... в этом деле лишние. Что Максимус утрачивает нечто человеческое. И ей жалко Мо, видишь ли!

— Соня!

— И Софья Ильдаровна полагает, — продолжает желчно Фарид. — Что о ней сокрушаться меньше будут. Конечно, — с резким шипением тушит окурок в чашке из-под чая. — У Софьи Ильдаровны же нет никого, правда, Миш?

— Точно, — кивает Михаил, сверля сестру мрачным взглядом. — Ни брата, ни сестры, ни родителей.

— Там другое! — Софья сердито упирает руки в пышные бедра. — У меня нет шрама на руке, — выставляет вперед круглую розовую ладонь.

— Значит, так, — Михаил встает на ноги, подводя итог дискуссии. — Решать будет Петр Артемьевич. Как самый старший по возрасту Мандра. А ты дурь из головы выбрось!

Стоит Михаилу отвернуться, как Софья показывает спине брата язык. А Фарид убирает со лба упавшие волосы и укоризненно качает головой.

После. Лина, Тагир, Михаил, Варвара, Мо, Мика и Фарид.

— Господи, что с ней?!

— Миша, одеяло, быстро! Да, на пол, вот сюда! Мо, опускай ее.

Словами трудно передать, как все потрясены. Стоят, сгрудившись, вокруг лежащей на полу, на одеяле, Лины. Из одежды на ней — только куртка, едва прикрывающая бедра. Волосы в сосульках, кожа с явным голубоватым оттенком, глаза закрыты.

— Она что... купалась?! — потрясенно выдыхает Миша. — Там?!

— Угу, — нервно откликается Мо. — Плескалась с Гойрдом. Меня теперь кошмары будут неделю мучить.

Мика опускается на колени.

— Лина... Линочка... Она совсем холодная, — поднимает глаза на Варвару. Во взгляде — паника.

— Тепло... Нужно тепло, — Варвара выглядит растерянной.

— Еще одеяло? Чаю горячего? Водки? — Миша пытается рассуждать здраво, но взгляд не может отвести от Лины. Да как же так?! Зачем она...так?!

— Нет. Нет. Нужно что-то...

— Баня! — восклицает Михаил. — Может, топит кто-то в селе? Или попросить затопить? Я сейчас, я попрошу...

— Нет! — Варвара, похоже, справилась с собой. — Ей нужно тепло... человеческое тепло. Фарид! Тащи еще одеяла! Так, — обводит взглядом кифэйев вокруг нее. — Тагир, раздевайся!

— Мам, ты чего?!

— Раздевайся быстро! Девочка приняла в себя... слишком много энергии воды. Ее человеческое тело может не выдержать. Сейчас ей нужно живое тепло рядом.

— Я помогу! — подскакивает Мика на ноги. — Я... — она берется за воротник свитера.

— Нет, Мика, не ты, — качает головой Варвара. — Нужны мужчины. Они горячее женщин. И нужны Альфаиры. Потому что... потому! И ты, Миша, тоже, раздевайся!

— В каком смысле?!

— В прямом! Да что с вами, мальчики?! Быстро, быстро! Время дорого! Вы мужчины, вы Альфаиры, вы самые... крупные в физическом плане. Да не стойте же столбом! Девочку спасать надо!

Возвращается Фарид с одеялами.

— Вот сюда клади, рядом с ней. Мика, помоги мне снять с Лины куртку. А вы долго будете стоять?! Живо раздеваться!

— Мам... — у Фарида глаза распахнуты на пол-лица. — А что здесь происходит?

— Не до тебя! Мика, Соня, помогите мне! Тагир, Михаил, я не шучу!

— Что, совсем... раздеваться? — пальцы Михаила ложатся на застежку рубашки.

— Трусы можно оставить. Да быстрее же! Как гимназистки, честное слово!

Спустя пару минут в комнате на полу лежат уже трое — двое мужчин и женщина между ними. Сверху — в два слоя одеяла.

— Фарид, гаси свет, — вздыхает Варвара. — Пойдемте отсюда. Не будем мешать Альфаирам работать.

________

— Знаешь, — Тагир пытается умерить свой бас до шепота. — Я... со мной в первый раз... так.

— Как — так?

— Ты понял меня!

— Понял, понял, — Миша двигает рукой, которая лежит на животе Лины, задевает огромную лапищу Тагира. — Сдвинь ниже!

— Там же...

— Пофиг! Нужен максимальный телесный контакт.

— Вот сам и сдвигай свою руку выше!

Михаил вздыхает. Но руку выше поднимает. А потом директор школы совсем не по-учительски выражается.

— Бл*дь! Кто бы мне сказал... Дурдом какой-то... Лежим тут втроем нагишом.

— Мы не просто лежим. Мы работаем.

— Ты знаешь, что делать, Тигр?

— Нет. Но, по-моему, что-то происходит. Без нашего особого участия.

— Да, наверное, ты прав. Но какая же она холодная...

_______

— Тагир! Тагир! Тигр, мать твою!

— А?! Чего?! — бас Тагира спросонья особенно хриплый.

— Прекрати храпеть, работник хренов!

— Ой... я заснул, да? Черт...

— Да я тоже задремал. А тут ты храпеть начал, и я проснулся.

— Извини, — вздыхает Тагир. Ворочается. — Слушай... По-моему, я чувствую. Как он поднялся.

— Не переживай, — после паузы отвечает Михаил. — Это просто физиология. У меня тоже.

— Я, вообще-то, про кифэйский уровень. Я чувствую, как у меня уровень поднимается.

Миша закашлялся.

— Ну... гхм... и я о том же.

Тагир хмыкнул. Его улыбку Михаилу в темноте не видно.

— Слушай, — Тигр шевельнул рукой, легко погладил женский живот. — По-моему, мы ее согрели. Линка совсем не холодная, чувствуешь?

Ответил Тагиру не Михаил.

— А можно полюбопытствовать, — тело Лины действительно теплое. А вот голос — ледяной. — Что. Здесь. Происходит?

— Здесь. Мы. Лежим, — невозмутимо ответил Тагир.

— И какого черта мы тут лежим втроем голые? — тон девушки по-прежнему арктический.

— А не надо обобщать, — парирует Миша. — Голая только ты. А мы с Тигром... в трусах.

— Так! — Лина пытается сбросить с себя чужие руки и ноги, сесть. Но ей не позволяют, и она остается лежать, стиснутая двумя мужскими телами. — Отпустите меня, живо!

— Когда скажут, тогда и отпустим.

— Варвара Климентьевна, Лина пришла в себя.

После. Лина, Варвара, Михаил, Мика, Мо, Тагир, Фарид и Софья.

— Лина, не дергайся!

— Я не дергаюсь.

Да, она не дергается. Она нервным комком мечется из угла в угол.

— Не торопись, — тон Варвары ровен.

— Я не тороплюсь.

— Погоди. Не ходи туда. Дай себе время привыкнуть к новому... К тому новому, что с тобой случилось. Ты еще не вполне...

— Вполне!

— Ты научилась управляться со своей силой? Уже? — Варвара выгибает темную бровь.

Лина резко оборачивается. Жалобно звякает ручка цинкового ведра, когда вся масса воды в нем взмывает вверх, на полметра. И плюхается обратно, обдав брызгами все вокруг.

— Уже!

— Фокус! — громко парирует Варвара. — Так и я могу!

— Попробуйте!

— А, может, не надо? — Тигр протягивает руку за полотенцем и вытирает лицо, блестящую лысину в каплях воды — он стоял ближе всех к ведру.

Варвара смотрит задумчиво на колыхающуюся поверхность воды. Качает головой.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Я бы на твоем месте подождала.

— На моем месте я, — тон Лины снова ровный, а голос негромкий. — И нет времени ждать. Нет уже времени ждать. Как бы не было поздно. Я ухожу. Одна. Я справлюсь.

И она действительно уходит, сверкнув напоследок мягким жемчужно-серым светом.

— Варвара Климентьевна... — Мика начинает нерешительно. — Может быть, вам стоит тоже... с ней. Или мне... Я... я боюсь.

— Нет, — вздыхает Варвара. — Она так решила. Никто не указ Максимусу. Пусть попробует.

— Но... а если... вы думаете, у нее получится... достать... маму?

— Нет, — ответ прозвучал хлестко, резко. — Не думаю, что у нее получится. Но она должна это понять сама. Единственное, во что я верю... надеюсь... что у нее хватит ума не сделать хуже.

Мика бледнеет. Мо, стоящий рядом, сжимает ее ладонь.

— Ладно, — Варвара встряхивает головой. — У нас есть свои дела. Девочки, — переводит взгляд с Сони на Мику. — Что-то надо решать с вами. Надо определяться.

— Надо, — дружным эхом отвечают Рокс и Тариг.

— Нам нужен Петр, — Варвара, как и Лина до этого, начинает ходить из угла в угол. — Он готов. Он уже вернул себе силу. Но...

— Асхат, — дополняет мать Фарид.

— Асхат, — кивает согласно Варвара. — Негоже мальчика одного оставлять. Натерпелся ребенок. Что же... что же делать...

— Забрать его не получится? — подает голос Мо. — Он не может... с кем-то... переместиться сюда?

— Он не кифэй! Еще не кифэй!

— Но он же смог позвать вас.

— Он чуть не охрип, пока звал. И он... он не может больше этого повторить. Мы пробовали. У него не получается. Рано еще. Он совсем ребенок.

— А если попробовать?

— А если здесь, на месте, мы после перемещении получим половину ребенка?! — Варвара срывается. — Или его занесет не туда, как тебя?! Он еще не кифэй! — выдыхает шумно. — Я не могу рисковать своим сыном!

Повисает тишина.

— Ну... — голос Тагира задумчив, — может, кто-то с ним... побудет... пока...

— Нам все нужны, — это, как ни странно, Соня. — Скоро будет нужен каждый, каждый на счету. Вы простите меня, конечно, но...

— Послушайте, — снова вмешивается в диалог Мо. — Я говорил с Алькой...

— Кстати, им пора бы уже подтянуться сюда, вместе с твоей мамой!

— Да, Сонечка, пора, — вздыхает Мо. -Но, дело в том, что... мама... она... она не хочет.

— Что значит — не хочет?!

— Ее не интересует ничего. Кроме детей, нас. И... она ждет вестей от отца. Она думает, он... вернется. Она не хочет уходить. Ей все равно, что будет с миром. Ей плевать на игв. Она... она очень слаба сейчас, не судите ее. Смерть отца подкосила ее.

— Она же знает, что он не умер. Она же знает! Она все знает, вы же ей рассказали!

— В каком-то смысле — да. Не умер. Как кифэй. Но как человек... Его нельзя обнять. Взять за руку. И... — Мо резко отворачивается. И теперь Мика сжимает его ладонь.

— К чему ты это рассказываешь, Мо?

— Я подумал... Может быть, я... мы с Алькой... сможем убедить ее....ну, как это... Побыть пока с мальчиком. С вашим младшим сыном. Думаю, ему будет не так страшно, если с ним будет кто-то из взрослых.

— Попробуй, — после краткого раздумья кивает Варвара.

И Мо тоже уходит — с молочным белым свечением.

После. Лидия и Асхат.

— А я ничего не боюсь!

— Молодец, — мягко улыбается светловолосая немолодая женщина, выкладывая по очереди на стол содержимое пакета.

— Только ночью иногда страшно было, — Асхат подходит к столу. — Когда ветер свистит. Кажется, что волки воют. Только у нас тут нет волков. На материке есть, а у нас на острове нет.

— Это хорошо, что нет, — Лидия разламывает руками свежеиспеченную лепешку. И в доме, давно не знавшем запаха свежего хлеба, пахнет так, что суровый самоед начинает повизгивать и поскуливать, виляя хвостом.

— Пашка! — треплет пса по холке Асхат. — Он хочет лепешку.

— Будет и Павлу лепешка, — женщина протягивает отломанный кусок псу, который тот с жадностью проглатывает. И снова смотрит просительно и умильно.

— Хорошего понемножку, — смеется Лидия. — Асхат, неси чайник, будем кушать.

— А... конфеты?

— А конфеты после.

— А Пашке?

— И Пашке.

Самоед, словно поняв человеческую речь, громким лаем выражает свое согласие.

________

За окном темнота и свистит ветер. В ногах привычно лежит Пашка. А у кровати сидит немолодая женщина с мягким, будто размытым лицом. Для нее время словно повернулось вспять. И снова дети маленькие. Хотя — нет. Не баюкала она девятилетнего сына, не пела ему колыбельные. А сейчас, снова, во тьме и холоде Заполярья, в одиноком островке тепла и человеческого света мальчик... чем-то так похожий на ее сына... росший без материнских рук...

— Ты любишь сказки, Асхат?

— Сказки? Это как?

— Отец не рассказывал тебе сказки?

— Нет, — мальчик качает головой. — Истории рассказывал. Про зверей. Про птиц. Про море.

— Ну, тогда и я расскажу тебе историю, — Лидия поправляет одеяло. — Про море, рыбаков и старого Каарела. Хочешь?

— Хочу! А кто это — старый Каарел? — глаза Асхата поблескивают предвкушением.

— Ну, вот и слушай. Как-то выдался в рыбачьем поселке неудачливый год...

После. Петр, Варвара, Мика, Мо, Софья, Михаил, Фарид, Тагир и Алия.

— Так вот вы какие, добры молодцы и красны девицы... — Петр внимательно оглядывает всю честную компанию. Вся честная компания, за исключением Варвары и двух Петровичей, так же внимательно разглядывает Петра Артемьевича Куркина. Если по стройной длинноногой Мике трудно сказать, что она Рокс, то в Петре порода видна сразу. Невысокий, широкоплечий, коренастый, словно высеченный из камня. Соломенные, с легкой проседью, волосы, длинные, падают на лоб, прикрывая очень светлые, серо-голубые глаза. Глаза эти, обойдя всех по кругу, возвращаются к Доминике.

— Неужели и вправду девчушка-Рокс? — недоверчиво и с усмешкой.

— Да вроде как, — в тон ему отвечает Мика.

— Ну, раз так, иди сюда, проверим.

Два Рокса шагают навстречу друг другу. Если бы кто-то оказался между ними, когда они обнялись — затрещали бы ребра. И не только ребра. А этим двоим — ничего.

— И вправду — Рокс, — одобрительно хмыкнул Петр, выпуская Мику из своих медвежьих объятий и хлопая по плечу.

— А то! — улыбнулась она.

— Не смей ревновать!

— Я не ревную. Я в бешенстве!

— Ну, если ты убедился, что Мика — Рокс, может быть, скажешь, как нам быть? — Варвара тоже, как и Мо, не слишком довольна приветствием двух Роксов. — Ты же думал об этом. Кто? Софья? Или Мика?

— Думал, — согласно кивает Петр. Переводит взгляд на Соню. — Ты — настоящий Тариг. Тариги для концентрации энергии приспособлены как никто из Мандр. Сильная. Крепкая. Молодая. Идеальный Максимус Земли.

Мо едва слышно выдыхает. Софья медленно кивает.

— Жаль, — вздыхает Петр, — что не получится так.

— Почему?! — восклицает, не сдержавшись, Мо.

— Потому что, насколько я понимаю, у нас уже есть Максимус Воды. И это — сестра-близнец нашей Доминики.

— И что? Какая связь?!

— Прямая. Самая что ни на есть прямая, — Петр невозмутим. — Между девочками есть, помимо обычной ментальной связи, еще и особая связь близнецов. А это важно — потому что им придется работать в паре. Скорее всего. И каждый миг промедления может стать фатальным. И вообще... — тут его голос становится задумчивым, — не случайно это. Что они близнецы. Что одна — Мандра, а другая — Лейф. Вот хоть убейте меня — не случайно.

— Не случайно, — спокойно соглашается Соня. — Ладно, я сделала все, что смогла, — неожиданно кладет руку на плечо приунывшего Мо.

— Не переживай, девочка, и для тебя работа найдется, — усмехается Петр. — А из Мики получится хороший Максимус, я уверен. А уж в паре с Линой... они сделают... что-то. С кем-то.

Мо совсем уныло вздыхает.

— А ты-то чего так убиваешься? — недоумевает Петр.

— Он муж будущего Максимуса Земли, — поясняет Варвара, переворачивая ладонью вверх руку Магомеда.

— Как же тебя так угораздило, парень? — смеется Петр. — С Роксом связаться?

— Сам не знаю.

— Ну, раз мы определились с тем — "Кто?", теперь надо выяснить — "Как?" — возвращает Варвара разговор в исходное русло. — Петь, есть идеи?

— Нет, — качает головой мужчина. — Старших Мандр в живых не осталось, как я понимаю?

— Нет.

— Значит, самим придется, — вздыхает Петр. — Горы нужны. Большие. Настоящие.

— Гималаи? — предполагает Софья.

— А позвольте вмешаться в разговор многоуважаемых Мандр, — Фарид какой-то странно ершистый. — Но Гималаи — это очень высоко.

— Скажи нам то, чего мы не знаем, — хмыкает Петр.

— Вам нужна именно вершина горы?

Петр ненадолго задумывается. А потом кивает решительно.

— Да, именно вершина. Мика же Рокс. Не Башар. Не этот... как их... забыл, как называются...

— Неважно, — непочтительно перебивает отца Фарид. — Вы собираетесь на вершину восьмитысячника?

— А чем плохо? Мы же не ногами туда пойдем, чай.

— А про вертикальный предел вы слышали, господа Роксы? А про высотную акклиматизацию? Или ваше тело выдержит мгновенный перепад в несколько тысяч метров? Нет, ну я не знаю, может, вы, Роксы, и можете. А я бы помер там на месте.

— Ты тут перед отцом не умничай!

— Мальчик прав, Петр, — урезонивает своих мужчин Варвара. — Так высоко — опасно. Надо что-то ниже.

Мика и Петр долго спорили, в их дискуссию иногда вмешивались Софья и Фарид. И решение было принято. Алтай. Большой горный массив. Центр материка. И горы там не совсем запредельные.

— Идем? — Петр протягивает Мике ладонь.

— Я с вами.

Петр вздыхает. Смотрит на Мо исподлобья.

— Уговаривать бесполезно?

— Бесполезно.

— А если я скажу, что тебе вряд ли понравится то, что ты там увидишь?

— Я в этом уверен.

— И все равно пойдешь?

— Все равно.

— Да и шут с тобой! — резко произносит Петр. — Не маленький, отговаривать не буду.

— А как мы все трое попадем в одно и то же место, в котором никогда не были? — Мо меняет неприятную ему тему.

— Как, как... Как обычно — в обнимку. Идет ко мне, молодые, — Петр раскрывает свои здоровенные ручищи.

— Главное, чтобы нас не занесло куда-нибудь на край пропасти, — бормочет Мо. Ему неловко от того, что его прижимает к себе мрачный немолодой дядька. Который, к тому же, другой рукой обнимает его жену.

— Не бойся, — криво усмехается Петр. — С Роксами путешествуешь, не абы как. Первым классом поедем.

— Не дергайся ты так, парень.

— Я не дергаюсь.

— И не ревнуй.

- Я вообще не ревнивый.

— Я так и понял. Не ревнивый. Просто влюбленный.

Варвара с сыновьями в компании Сони и Али остаются стоять, глядя на место, откуда только что отбыла троица. Тревога в их сердцах не позволяет им сразу заговорить. А потом их становится снова больше, чем пять. Прибыли гости.

______

А в это время сууг-нияс, Максимус Воды и просто испуганная девочка Лина сидит и плачет на берегу реки, берущей свое начало на одном из ледников Главного хребта Большого Кавказа. Смотрит на лицо матери, искажаемое набегающим потоком, и плачет. Дороги слезы сууг-нияси, но и они не помогают.

Вода тревожно плещется, ластится к ногам сууг-нияси, пытается выкатиться из берегов и лизнуть хотя бы носки кедов сидящей на берегу девушки.

— Не плачь, сууг-нияси, не плачь, Хозяйка Воды...

А она все плачет и плачет, уткнувшись в колени. Не получилось. Она не смогла.

После. Мика, Петр и Мо.

— Где мы? — изо рта Мо вырывается облачко пара. И на ярко-голубом небе над ними — тоже облака. Безбрежное голубое полотно над головами, с барашками идеальных пушистых облаков. А под небом — белоснежные пики, куда не посмотри — только горы, в сиянии вечных снегов. А троица кифэйев стоит на небольшом скальном пятачке, продуваемом, почти лишенном снега. С одной стороны — отвесная стена, с другой — обрыв.

— Таван-Богдо-Ола, — отвечает Мика, задумчиво оглядываясь по сторонам.

— Это не вершина, девочка, — Петр схожим взглядом обводит панораму гор.

— Почти вершина. Четыре двести пятьдесят шесть. Но это не важно. И здесь подойдет, — Мика делает пару шагов к краю.

— Где мы?! — Мо повышает голос. — Мика, стой, куда пошла?!

— Не шуми, — Петр кладет руку ему на плечо, тяжелую, горячую, словно из печи, руку Рокса. — Это массив Таван-Богдо-Ола.

— Пять священных вершин, — доносится голос Мики. Она подошла уже к самому краю. — А это... — она широко разводит руки, а потом поднимает их вверх, ладонями к небу, — Куйтэн Оргыл... Холодная вершина...

Голос ее падает до благоговейного шепота, но стоящие в нескольких метрах мужчины ее прекрасно слышат.

Мо категорически не нравится, что она стоит так близко к краю, но что-то не дает ему подойти, оттащить ее оттуда.

— Откуда она знает, как это называется?

— Она же Рокс. Она же Максимус.

— Она еще не Максимус!

— Уже. Смотри. И не шуми.

Время замирает под взглядом Максимуса, в его присутствии. Чтобы все произошло как надо. Фигура на краю пропасти стоит какое-то время, низко наклонив голову. Так долго, что Мо не выдерживает. Дергается к ней, у него гадкое предчувствие. Хрен вырвешься, если тебя держит Рокс!

— Стой! Не мешай ей!

Поднятые вверх руки снова широко разводятся в стороны, она поднимает лицо к ярко-голубому небу в идеальных барашках облаков. И делает шаг вперед. В бездну.

Вопль смертельно раненного зверя множат бесстрастные горы.

Мо падает на колени, корчась, захлебываясь собственным криком, сердце яростно колотится, раздирает грудную клетку, рвется в горло. Он лишился ее. Он умирает.

Он умирал бесконечно долго. Время под взглядом Максимуса замирает. А потом чья-то тяжелая рука грубо схватила его за волосы и повернула лицом туда, где в бездну шагнула его любимая. И он увидел ее. Сначала лицо, потом показалось остальное — плечи, корпус, ноги. Она медленно поднималась из-за края пропасти. Показалась полностью и аккуратно, осторожно ступила на твердую поверхность. Мика наклонила голову, словно прислушиваясь к себе.

Старший из Роксов отпустил затылок Мо, и тот обессилено рухнул на промерзший камень. А Петр неспешно подошел к свежеиспеченному Максимусу Земли и отвесил тому увесистую оплеуху. Наверное, от такого удара у обычного человека бы приключилась легкое сотрясение головного мозга. А Мика лишь сжала пальцы в кулаки и как-то по-кошачьи зашипела.

— За что?!

— Ты что творишь, мать твою?! Ты о нем подумала?! — Петр резко развернулся и ткнул пальцем в скорчившегося на земле Мо.

— Я... я... — Мика выглядит растерянной. И в ее лице, да этого холодном и безмятежном, проступают наконец-то человеческие эмоции. Страх. Сожаление. И что-то еще. — Я должна была проверить... что получилось...

Петр молча смотрит на нее, а потом со всем силы ударяет кулаком в ладонь.

— Нельзя так! Нельзя! Парень же... — слова у него кончаются, и Петр машет рукой. — Не знаю, что ты ему скажешь, но если ты... если ты теперь же это не уладишь — проку от этого, — Петр ткнул в строну пропасти, откуда только что поднялась Мика, — ноль! Поняла меня?! Ты поняла меня?!

Не дождавшись ответа, Петр исчезает, оставляя двоих — Рокса и Альфаира, Максимуса Земли и его Протектора, жену и мужа, Мику и Мо одних на вершине горы.

Мика осторожно, словно ступая по раскаленным угольям, подходит к съежившейся на земле фигуре.

— Мо... Вставай... Дай руку, помогу...

Он шарахается от нее в сторону, тяжело встает. Выглядит жалко. Руки подраны в кровь, лицо тоже — он катался по острым камням в попытках приглушить боль. И глаза... в них кровоточит разодранная в клочья душа.

— Мо... — она протягивает к нему руку.

— Не трогай меня, — сухо, ровно. Безжизненно.

Отворачивается. Лицом к отвесной скале. И ледяное, белое, безжалостное предчувствие сжимает отнюдь не каменное сердце Рокса. Мика делает шаг к мужу.

— Не подходи, — все так же сухо и безжизненно. Страх топит ее.

— Мо!

— Не подходи, — повторяет он. И от его спокойного голоса становится по-настоящему жутко. Она ждала чего угодно — при его характере. Ярости, скандала. Но не такого.

— Не говори так. Закричи на меня. Наори!

— Не хочу.

— Ударь меня! Ударь меня, слышишь?! Избей! Я не буду сопротивляться! Ты сможешь! Ударь, накричи. Сделай что-нибудь, но не будь таким!

Он оборачивается. Вытирает со щеки потек крови.

— Я думал, что ты умерла, — все так же ровно.

— Мо... — беспомощность сковывает ее. Когда она видит его — такого. Словно умершего.

— Представь себе... если бы туда шагнул я?

И он действительно дернулся, быстро, туда, в сторону обрыва, но она быстрее. Обхватила обеими руками, уткнулась лицом в шею.

— Не отпущу! Ты мой. Ты принадлежишь мне!

Мо не стал вырываться, стоял столпом в ее объятьях, не шевелился, только дышал — тяжело, с надрывом. С яростью. Наконец-то.

— Ударь!

— Не буду, — дернулась жилка под скулой. — Хочу. Но не могу.

Они еще стояли так какое-то время молча.

— Я поняла одну вещь. Наш брак еще не до конца... оформлен.

— Только сейчас поняла?

— Я же Рокс. Камень. До нас долго доходит.

Мо не ответил.

— Но до меня дошло.

Он снова молчит.

— Я люблю тебя, Мо.

Тишина.

— Не молчи. Ответь мне. Ответь мне, Мо! Магомед Деев, муж мой, ответь мне!

А он молчит. Молчит. Молчит. Молчит! Максимус Земли и просто без пары секунд безмерно несчастная женщина Доминика притопывает ногой.

— Магомед!

И они вздрагивают от звука пронесшего где-то за поворотом скалы камнепада.

— Не буянь, — вздыхает Мо. — Господи, Максимус Земли, круче нас только яйца, а на деле дура дурой...

— Мо... — обессилено.

— Да люблю я тебя, люблю. Будто ты сама этого не знаешь.

А потом она плачет, а он гладит ее по голове, приговаривая:

— Успокойся. Не реви. Мало ли... еще землетрясение устроишь.

Эти слова действительно заставляют ее успокоиться.

Позже они сидят, обнявшись, прислонившись спиной к скале.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я люблю тебя, — она прижимается щекой к его плечу.

— Ради этого стоило становиться Максимусом? — усмехается Мо.

— Ради этого стоило все. Прости меня. Я..

— Не надо об этом, — он прерывает ее так, что она понимает — не стоит и правда об этом говорить. — Скажи мне — это страшно?

— Не страшно.

— Ну да, Роксы же не боятся.

— Роксы боятся. Когда ты от меня отвернулся — было страшно. А в пропасть шагать — нет.

Мо вздохнул, но комментировать не стал. Вместо этого еще спросил:

— А летать трудно?

— О... — она морщится. — Трудно, да. И это не... это не похоже на полет. У нас просто... оказывается, у Роксов... или вообще — у Абардоров... своеобразные отношения с гравитацией. Мы можем ею управлять. Но это очень сложно.

— Что ты теперь еще можешь? К чему мне готовиться? — он вроде бы говорит в шутку, но глаза у него... Да уж, какие тут шутки — после всего, что он пережил. Мика плотнее прижимается к плечу мужа.

— А еще... еще я вижу скалы насквозь.

— Правда?

— Да, — она поворачивает голову, смотрит в темно-серый камень. — Сланец... Гранит... Там глубже... погоди...

— Достаточно, — смеется Мо.

— Знаешь, я еще кое-что поняла, — голос Мики задумчив. — Про... про то, почему ты пропал на десять дней. И почему игвы вышли именно около Михаила. И...

— Поняла? Расскажешь?

— Кажется, поняла. Или... Мне нужен Фарид.

— А я не нужен?!

— Нужен. Ты нужен. Фарид. Соня. Петр Артемьевич, наверное. Нам нужно сесть и... Смутно как-то.

— Возвращаемся?

— Поцелуй меня.

— Боязно как-то... Максимус и все такое...

— Я не гордая, я сама.

После. Ильдар и остальные.

События сменяли одно другое быстро, калейдоскопично.

Появление Ильдара и Тамары. Воссоединение семьи — плачущая под слегка дрожащей рукой отца Соня, растерянный, но счастливый Миша. Тамара о чем-то негромко переговаривается с Варварой. Едва эмоции улеглись — снова пополнение.

Лину утешают в четыре руки снова вместе Тамара и Варвара. На ресницах Максимуса Воды дрожат слезы. Пока женщины успокаивают младшую сууг-нияси, Ильдар вполголоса совещается с Фаридом и Михаилом.

А потом является Петр — хмурый даже для Рокса. Кратко и неохотно отвечает на вопросы. Им остается только тревожно ждать возвращения Мики и Мо. Максимуса Земли и его Протектора.

И они возвращаются. Петр первым понимает: все получилось — по тому, как они держатся за руки. А потом Мика выпускает ладонь мужа и бросается к сестре. Два Максимуса шепчутся о чем-то своем. Нет, не о делах Максимусов. О чем-то совсем своем. О родителях.

Словом, за общий стол они сели совсем не скоро.

________

— От меня ждете слова? — Ильдар оглядывает кифэйев вокруг.

— Если тебе есть что сказать, — за всех отвечает Петр.

— Не знаю. Вам решать — хотите вы услышать или нет.

— Как оно было бы? — самый нетерпеливый — Михаил. — Если бы... Как оно должно было сработать? Максимусы — это правильно? Что нас ждет? Может, зря? Или?..

— Как много вопросов, — усмехается Ильдар. — Начну с последнего. Нет, не зря. Но времени мало. Я вообще удивлен, что оно у нас есть. Что... что мы еще живы. С учетом того, что по нам ударили, там, где не ждали.

— Почему?! Почему, после всех этих усилий... лет... нас переиграли?!

— Потому что кто-то всегда проигрывает, сын. И мы еще не проиграли. Пока мы живы — мы не проиграли.

— А во что мы играем? — задает неожиданный вопрос Тагир.

— В жизнь и смерть, Тигр. В другое неинтересно. Ладно, дорогие мои, отставив метафизику... Как вы думаете, зачем нужны кифэйи в этом мире?

— Чтобы было, — буркнул Мо.

— И это тоже, — согласно кивает Ильдар. — Нас так много, повсюду, по всей Земле, потому что мы, в первую очередь, были нужны как датчики. Как поплавки на воде. Пока кифэй на месте, разрыв материальности этого мира не пройдет незамеченным. Мы были, в первую очередь, системой раннего оповещения против вторжения игв.

— А во вторую?

— А во вторую — поддержкой для Старших, если и когда этот прорыв произойдет.

— То есть?..

— Да, вы правильно поняли. Остановить игв и отправить их обратно туда, откуда они вылезли, должны были Старшие — Старшие Мандры, Лейфы, Альфаиры.

— И как они это сделали бы?!

— Поверь мне, Фарид, они знали — как, — невесело усмехается Ильдар. — Но мы этого уже не увидим. Их... нет. Их убили.

— Нет, — ровно произносит Варвара. — Гойрд, Потан Северно-Ледовитого океана, жив.

Лицо связиста ныне несуществующего Квинтума светлеет, на нем появляется улыбка.

— Отличная новость! Я... я не успел опросить всех Старших, — тут он снова мрачнеет. — Только Мандр и Альфаиров. И членов Квинтума. А потом силы кончились.

— Гойрд утверждает, что и остальные Потаны могли выжить. Он их вроде бы чувствует. Они, возможно, просто как-то... контужены. Вода, как я поняла, сильно приглушила излучение. Особенно в кристаллоформе льда. Поэтому Гойрд и выжил — подо льдом, и, потом, он все-таки Старший, с большим запасом прочности. Остальные... возможно.

— Да... — задумчиво кивнул Ильдар. — Да, возможно. Как вы с ним связались?

— Он сам нашел нас. Через Мо и его отца.

— Вы общались ментально?

— Не только.

Ильдар выглядит потрясенным.

— И... какой он? Какой он... настоящий? Физически?

— Кит как кит, — усмехается Варвара. — Да, Лина?

Ангелина кивает без улыбки.

— А Максимусы?

— А это... — Ильдар оглядывает серьезным и удивленным одновременно взглядом двойняшек, — это чудо чудное для меня. Видимо, запасной вариант... Откуда идея?

— Гойрд, — коротко отвечает Лина. — Варвара Климентьевна, мне надо с вами поговорить. С глазу на глаз. Я, кажется, поняла, почему у меня не вышло...

— Ну, пойдем, девочка, поговорим.

Лина с Варварой выходят. А Ильдар с Тамарой принимаются спорить, потом в дискуссию втягиваются и все остальные. Сообща удается убедить Ильдара не торопиться, набраться сил и только потом попробовать найти остальных Потанов. И вообще — надо бы всем немного передохнуть.

__________

— Я права?

— Ты права, — вздыхает Варвара. — Я не подумала сначала. Но... да, наверное, ты права. Мешает тебе именно это.

— Мешает, — мрачно отвечает Лина. — И еще я кое-что поняла. Я больше не пойду туда одна. Нужно работать синхронно. Поможете?

— Конечно.

— Отлично, — кивает решительно Лина. — Я только решу свою проблему.

Варвара лишь качает головой. Сейчас она просто не знает, что посоветовать молодой сууг-нияси.

После. Лина и Михаил.

Он ненадолго вернулся в свою квартиру — в последнее время перестал ее считать своим домом. Дом был там, где ребята. В той пристройке к школе. Но нужно было кое-что забрать — хотел показать отцу. Собрался уже возвращаться, свет погасил. И задержался. Стоял у окна, смотрел в поздний вечер. Сегодняшний день принес ему все, что он мог желать на данный момент. Несмотря на все произошедшее, его семья с ним. Это чудо, но это так. Все живы — отец, мать, сестры. Большего в данной ситуации трудно желать. Отец правильно сказал — пока живы, мы не проиграли.

За спиной в темной комнате что-то стукнуло, Михаил резко обернулся — входную дверь он не потрудился на замок закрыть, ведь зашел на пять минут буквально.

— Сбежал отдохнуть от нас? — Лина подошла ближе.

— Нет. Забрать кое-что. Отцу фотографии хотел показать.

— Ясно, — она подошла еще ближе. — Я рада. Что с Ильдаром Елисеевичем все в порядке. Он у тебя... хороший.

— Да, — кивнул. — Я тоже рад. Ужасно рад. Надеюсь, что у тебя... получится... с мамой.

— Получится, — голос ее прозвучал странно уверенно. — Только ты помоги мне.

— Конечно! Ты скажи — как?

Она проинформировала его шепотом на ухо. Но у Михаила все равно было чувство, что ему поленом по голове прилетело.

— Ты шутишь?!

— Нет, — ровно. — Поможешь?

— Ты с ума сошла?! — он начал заводиться — стремительно и абсолютно неконтролируемо. — Так вот просто — давай сделаем это?

— Именно так! — она отвечает тоже запальчиво. — Я ничего у тебя не прошу — никаких обрядов, шрамов, статуса мужа и жены. Просто... — она выдохнула и продолжила уже тише. — Просто сделай меня женщиной. Мне это нужно.

— Зачем?!

— Это мешает мне. Моя девственность мешает мне. Пока я не женщина, я не могу полноценно управлять током энергии воды в своем теле.

— Раньше тебе это не мешало! Когда ты откачивала Тагира, Альку, мою мать...

— Раньше задачи были проще, — твердо отвечает Лина. — А сейчас мне нужно совершить невозможное. Мне нужно вытащить родителей, понимаешь?!

— Ну, знаешь... — он просто не знает, что сказать.

— Миша... Мишенька... пожалуйста... Я же не прошу чего-то нереального. Я... я ведь не уродина. Тебе же только приятно будет. Наверное. И... я буду тихой, послушной... Все, что скажешь, как захочешь... Ты просто сделай это, и я больше тебя ни о чем таком не попрошу, правда. Мне просто нужно...

— Я тебе для этого нужен?! Операцию провести — чтобы ничего не мешало току энергии?! Пробку выбить?!

Он груб. Очень и намеренно груб. В темноте не видно, как Лина вздрогнула. Но ответила твердо.

— Да, именно так. Помоги. Пожалуйста.

— У других проси помощи! — он срывается. — Я — пас!

— Я просила, — голос ее звучит тихо-тихо. — И Фарид, и Тигр мне... отказали. К Мо подойти я не рискнула.

— Тебе вообще... все равно, да?! Я думаю, Петр Артемьевич еще вполне в форме! Да и мой отец... И полный поселок мужиков — только свистни!

— Прекрати!

— Тебе же важен результат, и все равно — с кем?!

— Да! Мне нужен результат! Мне нужно спасти мать и отца. И я готова на все ради этого. Как... как ты не понимаешь... — тут она вдруг неожиданно всхлипнула. — Миш...

— Нет.

Она приблизилась вплотную.

— Да.

— Нет. Перестань. Линка, что ты делаешь? Нет, не нужно, черт, ты...

Может, она и неопытная, но главные вещи о мужчинах и женщинах знает. И в темной комнате после криков ссоры стало тихо. А потом раздались звуки — но уже совсем иные.

После. Лина и Варвара.

Ранним утром в условной "кухне" в пристройке Лина обнаружила одного человека. Варвару. Молча налила себе горячего чаю, села напротив. Варвара так же невозмутимо пила чай.

— Кто? — первой нарушила молчание старшая сууг-нияси.

— Какая разница? — ровно ответила Лина. Потом решилась на ответ. — Не ваши. Ваши... джентльмены.

— Правильно Петр мальчишек воспитал, — тон Варвары тоже ровный — словно светскую беседу ведут. — Значит, Миша.

Лина слегка поморщилась, потом все-таки кивнула.

— Больно было очень?

— Неважно, — отмахнулась Лина. — Но это точно оно мешало. Я чувствую — сейчас все иначе. Варвара Климентьевна, я поняла, как надо. Мне нужны вы...

— Я же сказал тебе — помогу.

— Нам нужны еще два Альфаира. Мужчины покрепче — с учетом того, что придется два тела из воды доставать...

— Два?!

— Два, — уверенно кивнула Лина. — Я видела... Покажу... мы найдем отца.

— Ох... — только и смогла сказать Варвара. — Ладно. Тагир?

— Да, — кивнула Лина.

— И Миша?

— Нет, — вздрогнула Лина. — Лучше... Мо. Или Фарид. Лучше Мо, наверное, все-таки...

— Хорошо. Решай как лучше, девочка. Я готова.

— Сейчас парней разбужу и отправляемся.

________

Мо распахнул глаза, едва Лина открыла дверь. Они посмотрели друг на друга.

— Ты мне нужен.

— Мика?

— Нет, только ты.

— Пять минут, хорошо?

Она еще успевает увидеть, перед тем, как выйти, как Мо осторожно, стараясь не разбудить, снимает со своей груди руку Мики. Они спят, крепко обнявшись, голова Мика на плече Мо. Так и должно быть. Так правильно. Они же муж и жена. Их — двое.

После. Лина, Варвара, Мо и Тагир.

— Вы видите?

— Нет.

— Попробуйте. Попробуйте посмотреть иначе. Изнутри смотрите. Вон же она. Линия. Уходит. Ментальная. А по ней... Видите?

— Нет. Я пробую, девочка. Но ничего не вижу. Боюсь, это под силу только Максимусу.

Лина не отводит взгляда от лица матери. Сквозь толщу воды всматривается внимательно в нечто, видимое лишь ей.

— Наверное, вы правы. Значит, тогда я ухожу к отцу. А вы с Тигром остаетесь здесь.

— Хорошо, — кивает Варвара.

— Держите, — Лина вкладывает в ладонь старшей женщины серый с грязно-желтой полосой камушек.

— А ты?

— А я так справлюсь.

— Ты поняла, что это?

— Смутно, — пожимает Лина. — Он принадлежал Старшему Лейфу. В нем часть его силы. Это все, что мне нужно знать. Это все, что нужно знать вам. Откроетесь ему. Он не принесет зла. Он поможет.

— Ладно, — Варвара сжимает камень в кулаке.

— Главное, сделать все...

— ... одновременно, — заканчивает за Лину Варвара. — Да, я понимаю. На связи.

— На связи. Мо, иди ко мне, обниматься будем.

___________

— Я знаю это место!

— Откуда?!

— Мы были здесь с Микой, когда отправились искать вашего отца. Но его здесь нет.

— Он здесь.

— Где?!

— Там.

Лед сошел с реки. Снег почти сошел с земли, лишь под самыми толстыми деревьями белеет еще. Берег топкий, раскисший.

— Где он, Лина?

— Там. В своей Обители.

— В реке?!

— В реке. Пойдем.

Плотоядно чавкает под ногами подтаявшая почва, иногда похрустывает что-то — то ли ветки, то ли непротаявшие комочки льда в глубине. У самой кромки, где совсем уже начинается каша из воды и земли, Лина останавливается. Начинает расстегивать пуговицы рубашки.

— Можешь пялиться и не отворачиваться. Мне все равно.

— Пялиться не буду. Отворачиваться тоже не буду — нам же дальше в паре работать. И тебе не все равно. Крутую можешь перед Мишкой изображать. Он поверит. А я — нет.

Лина бросила на своего "ассистента" косой взгляд, а потом сама резко отвернулась. А он не отводил глаз, пока она раздевалась. Просто вперил взгляд в темный затылок и не позволял сползти ниже. Но и не смотреть не мог. Потому что... потому что он Протектор, мать его! Понятия не имел, что это значит. Но не может отпустить Лину из фокуса своего внимания. Потому что сейчас он за нее отвечает, и это сильнее его. И плевать, что она Максимус. Сейчас он за нее отвечает — и точка.

Задержал дыхание, когда она ступила в воду. Ледяная же... Но Лине, похоже, на это плевать.

— Подойди ближе к берегу и будь готов. В воду до времени не заходи.

— Понял. Готов. Жду.

Несколько секунд — и Максимуса поглощает темная вода. А Мо скрещивает пальцы. На удачу.

__________

— Тагир, будь готов. Ко всему. Я не знаю, что и как случится...

— Я готов, мам. Зайти в воду?

— Нет. Ни в коем случае. Нельзя нарушить контур до времени. Просто будь готов.

— Готов.

________

Мо кажется, что он тут стоит долго. Нервы до звона. Пальцы свело. Кроссовки от жидкой грязи промокли. Солнце светит прямо в глаза.

С шумным плеском, метрах в трех от берега вскипает вода. И Протектор срывается с места. Там ему уже почти по горло, но он достает, подтягивает к себе. Вытаскивать из воды мужское тело тяжело, тяжело тащить его, взвалив на плечо, по чавкающей грязи, которая цепляет за ноги при каждом шаге. Он доходит почти до кромки леса, туда, где сухо, и опускает свою ношу на землю. Странно. Многое он повидал за последние месяцы, но все равно удивляется. Сколько тело пролежало в воде? Как живой, только мокрый и грязный. Как живой?! Руку к шее. Пульс слабый, но есть. И тут Мо резко оборачивается к реке. Где Линка?!

Он кинулся к берегу, поскользнулся, упал в жижу, поднялся, пару шагов, и снова скользит, падает. И, поднявшись во второй раз на четвереньки, видит ее. Точно так же, тяжело, оскальзываясь на илистом дне, она бредет по пояс в воде. Из последних сил идет, видно.

Конечно, бросается к ней, на руки взять уже у самого сил нет, но тащит ее за руку за собой, а она причитает только:

— Не смотри на меня, пожалуйста, Мо, не смотри...

— Да не смотрю, не смотрю.

И, как только выходят на берег, скидывает с плеч мокрую ветровку.

— Держи.

Отводит ее к лежащему на земле отцу, возвращается за ее брошенной на кустарник одеждой. А потом, отвернувшись и дрожа на легком ветру в мокрой одежде, чутко прислушивается к тому, как она одевается.

— С твоим отцом?.. Пульс есть, я проверял.

— Должно быть все в порядке.

— А у Варвары Климентьевны и Тагира?

После паузы тихий голос у него за спиной.

— Сил нет спросить. Давай, ты, Мо? Пожалуйста...

Силы у нее есть. Но страха больше.

____________

По берегу горной реки, от места, которая хозяйка реки называла "Поцелуй Ахмеда", идет странная группа. Впереди, периодически спотыкаясь, бредет женщина — лет пятидесяти, темноволосая, с уставшими, опустошенными глазами. Она оглядывается часто — на того, кто идет сзади. Богатырского сложения мужчина, лысый, с обычно хмурым лицом и тяжелой походкой. Но сейчас он ступает очень осторожно, словно делает "па" сложного невидимого танца. Он сосредоточен — на руках у него ценный груз: хрупкая женщина, с волос и одежды которой все еще стекает вода.

Шумит по перекатам Разбойница, провожая свою хозяйку.

— Тигр, как у вас?

— Достали. Вроде, живая.

— Как мать?

— Устала.

— Вы назад?

— Угу.

— Тебе сил хватит их обеих забрать?

— Обижаешь.

После. Мика, Миша, Фарид и Софья.

— Кто знает, где мой муж? — зевая, на "кухню" заходит Мика.

— Ты его бьешь, и он от тебя сбежал.

— Я и тебя сейчас побью, Фаридушка. Где Мо?

— Они ушли.

— Куда? Кто — они? Как?!

После объяснений Фарида Мика мрачнеет.

— Почему Лина не предупредила?

— Понятия не имею. Мне другое интересно... — Фарид стрельнул глазами в сторону мрачного Михаила, стоящего у окна. — Хотя... спрашивать не буду. И так все ясно.

— О чем речь? — Мика наливает кипяток в чашку.

— О том, что твоя сестра вчера предлагала себя всем по очереди.

— ЧТО?!

Горячая вода из чайника плеснула на пальцы, Мика зашипела.

— Лина сказала, что для спасения родителей ей нужно стать женщиной. Приходила ко мне, к Тигру за помощью в этом... вопросе.

— И?!

— Мы отказались. А Миша, похоже, нет... Судя по тому, что Лина все-таки отправилась за вашими родителями.

Мика в два шага оказывается возле Михаила, хватает его правую руку, переворачивает ладонью к себе, в надежде увидеть там свежий шрам. Нет. Только гладкая кожа.

— Как?! Как ты мог?!

— Давай, — губы его трогает презрительная усмешка. — Давай, скажи мне, какой я моральный урод. Попробуй сказать мне то, чего я не знаю. А еще лучше, отлупи меня, Максимус!

Мика резко отпускает его запястье. Качает головой.

— Нет. Судя по всему, дело не в тебе.

— Во мне. Уж поверь — во мне. Именно я сделал это с твоей сестрой.

Мика какое-то время внимательно смотрит на Мишу. А потом оборачивается к Фариду, который настороженно наблюдает за их диалогом.

— Рид, нам надо поговорить, — кивает в сторону стола. — Садись.

— О чем?

— О том, почему игвы вышли здесь.

— Госпожа Максимус, темы разговора вы, однако, быстро меняете, — Фарид присаживается за стол. — Я за вами не успеваю.

— Не ври. Ты в состоянии успеть за кем угодно. Давай думать. Лучше думать, чем переживать, что там с Линкой... и с родителями.

— Давай. Сейчас только Софью Ильдаровну разбужу. А то я без нее думать не умею.

— Буди, — пожимает плечами Мика.

— Она уже встала, сейчас придет, — после паузы отвечает Фарид. — Начинай пока.

— Так вот... — Мика задумчиво повертела в руках ложку. — Почему именно здесь? Я все думала... Да все думали об этом. И, знаешь, когда я стала Максимусом — я поняла кое-что. О слоях.

— Что именно?

— Они есть восходящие и нисходящие. Относительно нашего. Кифэйи, большинство, обитают в восходящих слоях. И игвы — из нисходящего, явно. И физически нисходящие слои связаны с... с глубинами Земли.

— В смысле? — нахмурился Фарид. — Они живут под землей? Как червяки или кроты?

— Глубже. Гораздо глубже.

— Глубже? Где? В магмах? В металлическом ядре планеты?

— Фарид, ты же прекрасно понимаешь, что в нашем слое там нет жизни, — к их беседе присоединяется Соня. — Всем привет, — целует брата, все так же стоящего с кружкой в руке у окна, садится за стол.

— Но Мика сказала...

— Я имела в виду, что их мир как-то связан... но не напрямую, но все равно как-то связан с...

— ... с самыми плотными слоями нашей планеты, — заканчивает за Мику Соня, разворачивая конфету.

— Да, — кивает Мика. — Вот Мандра понимает.

— Альфаир тоже понимает, кстати, — Фарид задумчиво ерошит волосы. — Я помню... когда первый раз перемещался. Еще когда там разлом был в материальности, дыра эта, помните?

— Ну?

— Такое ощущение было... словно меня под прессом сдавило. Будто скомкало, сжало. Это... это не то?

— Отчасти то, — соглашается Мика. — То есть, если чисто теоретически пробурить дырку до самого ядра планеты, никого мы там не обнаружим — Соня права. Но там, именно там, в сверхплотных слоях, ближе к центру планету, связи со слоем, где живут игвы, тоньше всего.

Соня согласно кивает, задумчиво хмурясь на утреннее солнце. А Фарид вдруг осознает особенно четко, что сейчас сидит с двумя Мандрами. И что они понимают друг друга с полуслова. Вот в этот момент — точно.

— И я все равно не улавливаю, какая связь с моей Обителью, — это и Михаил решает, что пора вступить в общий разговор.

— Есть такая штука — компенсационные выступы.

— Чего?!

— Есть что-то, чего ты не знаешь, Фарид? — усмехается Мика.

— Я, честно говоря, тоже не знаю, — поддерживает своего товарища по мозговым штурмам Софья. — Но интуитивно предполагаю.

— А ну-ка?

— Давай лучше ты сама объяснишь, о Великий Максимус.

— Ладно уж. Мы терпели лекции Фарида по квантовой механике, а теперь пришла очередь урока геологии.

— Вещай!

— Ну, собственно, компенсационные выступы — это просто. Это противовесы горных массивов. Они расположены на обратной стороне земной коры и обращены своими пиками и гребнями к ядру земли. Это своеобразный "пейзаж наоборот" поверхности планеты. Вывернутый вовнутрь.

— Хм, — Фарид морщит лоб. — Что-то я не уверен, что это согласуется с классической теорией строения земной коры.

— Ты кому веришь — ученым, которые дальше десятка километров вглубь ничего не видели или Максимусу Земли?!

— Конечно, Максимусу! — Фарид поднимает ладони в знак согласия. — Но какая связь все-таки?

— Им пробиваться проще из своих низин. В наши низины соответственно. Там... тоньше всего. Ну в плане... В общем, там проще всего взломать барьер между слоями.

— Нда... — гений квантовой механики чешет затылок. — Ну, вообще, логично. Но какая тут у Мишки низина особо глубокая, я не понимаю.

— Я тоже! — раздраженно фыркает Мика. — Поэтому сказала, что думать надо. Чего мы не знаем об Обители Михаила? Почему здесь? Но причина именно в этом, я уверена.

Они втроем смотрят на Хозяина Обители, но тот лишь устало пожимает плечами.

— Не знаю! Никаких ям у меня тут нет.

— Вот же засада! — Фарид задумчиво дергает темную прядь. — Но что-то в этом есть... что-то есть... что вот только...

— А, кстати, еще к вопросу о времени, друг мой Ридли, — вмешивается в его терзания Мика. — Вот что я хочу тебя сказать. Чем плотнее материя, тем сильнее гравитация. Улавливаешь, к чему я?

— Пока нет.

— А чем сильнее гравитация...

— Черт! — Фарид со всей дури хлопнул себя по лбу. — Гравитационное замедление времени!

— Ну, что-то вроде этого, — довольно улыбается Мика.

— Так вот почему Мо пропал на десять дней! Если его занесло в слой игв — по неопытности, в разлом, по следу их портала, то...

— Там другое время, — заканчивает Соня.

— Московское? — невесело иронизирует Миша.

— Красное!

— В смысле?

— Красное смещение! Так, — Фарид подскакивает с места. — Мне надо подумать! Тут что-то есть. Тут надо покопаться. Тут есть какая-то связь с тем, почему они вышли здесь. А... Сонька, пошли курить и гулять! — Фарид дергает девушку за руку, но сделать ничего не успевает.

В помещении резко становится многолюдно — спасательная экспедиция вернулась.

После. Миша, Лина и остальные.

Они лежали рядом — так, как и положено лежать рядом супругам. Так, как они не лежали очень давно. Нагие, укрытие одним одеялом, кажется, что спят. Аллу освободили от мокрой одежды Тамара с Микой, Ахмеда — Петр и Ильдар. И они лежали теперь — мирно, безмятежно. Длинные каштановые с тонкой проседью волосы Аллы дочь-Рокс аккуратно разложила по подушке — чтобы сохли. С шевелюрой отца, кстати, пришлось поступить так же — не такой длины, как у матери, но все равно, для мужчины — длинные.

— Пойдемте, — первым отвернулся к двери Ильдар. — Чудеса не случаются на глазах.

— Чудеса? — хмыкнула Мика. — Вы, связист Квинтума, верите в чудеса?

— Назовем это кифэйской магией, — усмехнулся Ильдар. — Какая разница, как назвать? Лишние мы тут — это главное.

Дружной толпой они покидают комнату, оставив в темноте лежать тех, кто провел так много времени под водой. Кто не должен был выжить. Но они выжили. Те кифэйи, что сейчас перебрались в соседнее помещение, верили в это.

________

— Вот что, ребятки, — Ильдар с хрустом переплетает пальцы, — и уважаемые товарищи взрослые, конечно... Пришло время искать союзников Гойрду. Печенью чую — не справится он один с Нургом. Да с ним и всем четырем Потанам совладать сложно будет...

— Вы правы, — глухо отзывается Лина. Она сидит за столом, зябко обхватив себя руками за плечи. Иссушен непосильной работой, первым серьезным испытанием Максимус Воды. Иссушен, выпит почти до дна. — Могут не справиться. Помогать им придется... Мне... нам...

— Ты сейчас себе-то не поможешь, девочка, — мягко журит ее Ильдар. — Шла бы ты отдыхать. Сиднем сидеть тут — делу не поможешь. Иди, отдохни.

— Нет, — голос Мики прозвучал резко.

На нее с удивлением посмотрели все — кроме троих. Так и не подняла взгляда от поверхности стола Лина. Еще больше нахмурился и без того до невозможного мрачный Михаил. Неловко и негромко кашлянул Фарид.

— Лина, — тихо позвала сестру Мика.

— Ну? — та так и продолжила смотреть в стол.

— Что ты скажешь отцу и матери? Как объяснишь им отсутствие шрамов?

— Я скажу им... — Ангелина медленно подняла голову. — Что я спасала их.

— Все так, — кивнула Мика. — Ты спасла. Ты молодец. Ты... ты умница, сестренка, — подошла к сестре, обхватила за плечи. — Но оставлять так нельзя.

— Можно.

— Лина!

— Мне все равно. Это уже не имеет значения, не так ли, Ильдар Елисеевич? — неожиданно обращается за помощью к члену Квинтума Лина. — Все это соблюдение кифэйских обычаев и обрядов — оно уже неважно, так ведь? Наш мир изменился. Окончательно.

Тот смущенно закашлялся.

— Если я правильно понял... о чем идет речь... то... — он помолчал. — Хотите верьте, хотите нет, но шрамы... и весь обряд... это неслучайно. Так что я теперь даже не знаю, что делать, девочка...

— Я знаю, — резко произносит Мика. — Все еще можно исправить. Провести обряд...

— Нет! — измученный Максимус Воды срывается на крик. — Об этом не может быть и речи! Это было мое решение, и не впутывайте сюда Мишку!

— Он уже в это впутался — по самое "не могу"!

— Не лезь! — Лина дергает плечами. — Это моя жизнь! Мое решение. Мое тело! И я сама буду решать, как мне поступать.

— Черта с два! Я так это не оставлю!

— И что ты сделаешь?! — раздраженно шипит Лина.

— Ты задаешь этот вопрос Максимусу Земли?! Я заставлю тебя, сестричка. Если надо — заставлю силой. Тебя и Мишу. У меня хватит силы.

Лина пытается встать, но руки Мики на ее плечах наливаются вдруг свинцовой тяжестью, делаются неподъемными, придавливают ее к стулу.

— Мика, пусти!

А та наклоняется к уху сестры.

— Если надо, я буду держать тебя, пока кто-то будет совершать разрезы... Кто со мной?! — Мика поднимает голову и обводит взглядом ошалевших кифэйев вокруг.

Хмуро кивает согласно Мо. Следом за ним, почти сразу кивают Тагир и Фарид. Растерянно переглядываются Тамара и Ильдар.

— Метод варварский, — веско роняет Петр. — Но, похоже, неизбежный.

— Не уверена, что это хорошая идея, — не соглашается с мужем Варвара и согласно с ней кивает Соня.

— Да иди ты к черту! — Лина все-таки сбрасывает руки сестры с плеч. — Мишку тоже будешь силой удерживать?!

— В этом нет необходимости, — подает голос молчавший до этого Михаил. Тон его странно ровный. — Не надо меня держать. Я сам... согласен. Добровольно. На обряд.

— Одной проблемой меньше! — фыркает Мика. — Так что выбор у тебя, Ангелина Ахмедовна, очень простой. Или ты сейчас берешь Мишку за руку, и вы делаете это сами, добровольно и наедине. Или это произойдет здесь и сейчас, в этой комнате, при всех. Но я тебя отдам замуж, как положено порядочной кифэйской женщине, поняла меня?!

После звенящего голоса Мики становится тихо. Первым нарушает тишину Лина. Заскребли по полу ножки отодвинутого стула. Скрипнула половица под шагнувшим вперед Михаилом.

— Я тебе этого никогда не прощу, Мика.

— Потом еще и "спасибо" скажешь, сестра.

— Лина, пойдем.

___________

Они сидят на крыльце, лицом к зависшему над кромкой леса диску солнца. Тепло уже совсем по-весеннему. У нее правая рука перевязана носовым платком. Его правая сжата в кулак, и оттуда еще понемногу сочится кровь.

— Миш, давай перебинтуем...

— Ерунда. Само высохнет.

Лина вздыхает. Как неправильно. Господи, как неправильно все! Еще вчера все было просто и ясно. А сейчас... Она думала, что заплатила свою цену за спасение родителей. Нет, она только начинает платить.

— Послушай... Я знаю, что словами ничего уже не изменишь. Но все равно — прости. Прости, что вынудила тебя. Что все так вышло. Я не хотела...

— Не надо повторять, — Михаил все это время был такой странно спокойный. Словно замороженный. — Я прекрасно понимаю. Что ты меня не хотела. Что я тебе не нужен. И что для тебя это вынужденная мера.

— Что?!

— Я совсем тебе не нужен, — он смотрит куда-то в сторону темнеющего совсем недалеко края леса. Пихты, кедры, клены. — Не нужен и неинтересен. Ты ведь ко мне пришла к самому последнему, когда деваться уже некуда было. Я понимаю, — вздохнул вдруг — неожиданно и шумно. — Не переживай, на исполнении... супружеского долга настаивать не буду. Что нужно, мы сделали, а дальше...

— Миш...

— Что?

— Посмотри на меня.

Нужно в глаза посмотреть. Чтобы понять. Решиться. Сказать. И он обернулся. Глаза темные и горькие очень. Губы обветренные и упрямо поджатые.

— Знаешь, почему я к тебе последнему пришла? У меня цель была. И ни на что иное не имела я права отвлекаться. Ни на какие другие эмоции, чувства. Так мне было бы проще. С Фаридом проще. С Тагиром. Без чувств. Без эмоций. Просто... как операция. Пробку выбить.

Он покраснел. Но взгляда не отвел.

— Не ври мне, Линка. Не ври и не утешай. Не пытайся обмануть Альфаира там, где дело касается эмоций. Нет ничего у тебя ко мне. И ладно. Переживу как-нибудь.

— Много ты понимаешь, Альфаир... — невесело усмехнулась она. — Не забывай, что ты имеешь дело с Максимусом Воды.

— Ты о чем?.. — тихо.

Она зажмурилась. А потом Максимус Воды резко распахнула огромные светло-голубые глаза. Открылась. Впустила. И Альфаир задохнулся от того, что увидел в них. Отвернулся резко, задышал часто. Темный лес, диск солнца, пробивающаяся зелень травы под крыльцом... Кто ему ответит, как он мог ТАК ошибиться?!

— Линка... — он решился посмотреть на нее, но что сказать — не знал.

— Это все равно не имеет значения, — она как-то странно и неловко махнула рукой. Хотела отвернуться, но не успела.

Он прижал ее голову к своему плечу — крепко-крепко. И зашептал — торопливо, горячечно.

— Ты прости меня, ладно? Трудно, знаю. Сам себя простить не могу. Я же... Господи, я же... очень больно было?

— Миш, не накручивай себя. Было — и прошло...

— Не прошло! Да если бы я знал... — застонал он ей в макушку. — Я скотина. Нет мне прощения. Мне так тоскливо было — знала бы ты... Что ни для чего другого я тебе не нужен... Хотя не оправдание, конечно. Зачем ты от меня закрывалась?!

— Нет у меня права на эмоции, Миш. Я Максимус. Я...

— Твоей сестре это не мешает.

— Там иначе.

— Иначе. И так же.

— Миш, послушай...

Он не стал ее слушать. И договорить тоже не дал.

_________

— Ого... — подал голос стоящий у окна Тигр. — Ого-го...

— Что там?

— Мишка взял дело в свои руки.

— Тагир, отойди оттуда, — скомандовала Тамара. — Нечего подглядывать.

— Да и смотреть не на что уже, — пожал огромными плечами Тагир. — Они все равно ушли.

— Куда?

— Видимо, господин директор школы потащил новобрачную в свою берлогу. Долг супружеский отдавать. Она, кстати, не сильно-то сопротивлялась.

— Ну и ладно, — резко встал Ильдар. — Авось, и образуется все там. А я, — вздохнул, словно решаясь, — пойду. Лучше мне одному это делать.

— Ты погоди, Елисеич, не торопись, — положил ему руку на плечо Петр. — Варвара, душа моя, завари-ка нам чаю с травами. Связисту на дорожку. Давай, Ильдар, попей чаю, хорош ведь — один лимонник чего стоит!

— Ну, давай, — казалось, Ильдар согласился с облегчением. — Если с лимонником...

— И с женьшенем, — поддержала Варвара. — Только польза. Сейчас заварю.

— А что там Линка про Нурга говорила? — Мика волнуется — это заметно в первую очередь по тому, как аккуратно и легко ее гладит по руке Мо. — Что за тварь?

— Он Лейф, — поморщился Ильдар. — Лейф из числа тех, кто предпочел созиданию разрушение. И он Хранитель морских глубин.

Быстрее всех сообразил Фарид.

— Глубина... ага... Марианская впадина... Игвы могут выйти там?

— Да кто их знает? — пожал плечами Ильдар. — Хотя, думаю, вряд ли. Слишком там... негостеприимно. Даже для них.

— Он живет там, так? — спрашивает Мика. — Вот там, на дне этой впадины?

— Да.

— Ну и пусть сидит там! Нам-то какое дело? Меня лично не волнует, если он угнетает плоских пучеглазых тварей, что там обитают!

Ильдар усмехнулся.

— Да если бы все было так просто...

— А в чем подвох? Какое нам дело до того, что этот Нург делает у себя на дне глубокой впадины?

— Во-первых, он будет связывать Лину, — за Ильдара отвечает Варвара. — Вода едина.

— Так, — кивает Мика. — Это плохо, да. Что он может помешать Линке. Есть еще причины?

— Когда... когда придут игвы, — начал медленно Ильдар, — они могут призвать его.

— За каким бесом?

— Он Лейф. Сильный Лейф. Он сможет управлять водой.

— Я смутно догадывалась о том, что Лейфы как-то связаны с водой...

— Не ерничай, Максимус, — хмурится Ильдар. — Игвам нужны боль и страдания. Нург вполне в состоянии обеспечить им поток этих эмоций.

— Как? Вылезет из своей впадины и все обделаются от страха?

— Цунами. Наводнения. Ураганы. Тайфуны, — слова, которые произносит Варвара, падают как тяжелые капли. — Тысячи погибших. Смерть и горе. То, что нужно... им.

— Все это происходит и так, и без Нурга и игв!

— Нург к этому причастен. Но с появлением игв всего этого будет больше. Сильнее. Столько, сколько нужно игвам.

— Все, вопросов больше нет, — Мика берет в руки чашку. — Удавим вонючку. А как он выглядит, кстати? Тоже кит — как Гойрд?

— Никто не знает, — хмуро ответил Ильдар. — Если только Гойрд. Спросим при случае, — потянул носом, вдыхая аромат от чашки с чаем. — Эх, запашистый-то какой. И вкусный, наверное...

Отхлебнуть Ильдар не успел — горячая вода плеснула ему в губы.

— Что за черт?! — резко отставил чашку. Во всех чашках на столе вода ходила ходуном — очень заметно.

— Мика, это землетрясение? — неуверенно спросила Алия. Та зажмурилась ненадолго, а потом, открыв глаза:

— Нет. Земля спокойна. Ближайшее колыхание — это... — нахмурилась — архипелаг. Филиппинский. Шесть баллов. Много. Но далеко. Это... не в этом причина. Не в земле. Что с водой?

Они молчали, разглядывая мерно колышущийся в чашках чай. А потом...

— Ой... — это Варвара.

Переглянулись и заулыбались братья Куркины. Смущенно хмыкнул Ильдар.

— Интересный эффект, — озвучил общую догадку Мо. — Интересно, это во всем поселке с водой так?

— Не знаю, — Варвара прячет смущенную улыбку. — Девочка себя, похоже, совсем не контролирует. Устала. Выложилась.

— И Михаил Ильдарович ее на добивание... — хохотнул Тигр.

— А темп-то хороший у Мишки...

— И ритм четкий...

— Прекратите! — пыталась одернуть веселящуюся молодежь Тамара.

— А что нам делать? Чай попить не дают.

Спустя пять минут.

— Да пора бы уже заканчивать.

— Не вижу предпосылок — судя по темпу.

— Вы еще ставки сделайте!

Еще спустя десять минут.

— Мишка просто половой гигант какой-то.

— Завидуешь?

— Чаю хочу!

Еще спустя пять минут.

— Он ее так... Может, надо уже пойти Линку спасать?

— Идите, погуляйте лучше!

— Ага. А там такая волна ритмичная на реке...

Еще спустя пару минут

— Нет, он точно маньяк.

— Почему мне кажется, что мы все подглядываем?

— Потому что так оно и есть. Только нам от этого некуда спрятаться.

— Слушайте, я хочу чаю! Мишка — эгоист, и думает только о себе! Ну, хорошо... Еще о Лине.

В чашках чай всплескивается — с брызгами, словно в каждую упало по камушку. И спустя пару секунд вода замирает.

— Аллилуйя! Наконец — то он сделал это!

— Ты все-таки завидуешь.

— Давайте-ка по-быстрому чай пить. Есть у меня ощущение, что это просто перерыв. Соня, мне стыдно за твоего брата-маньяка.

— А мне — нет, — пожимает округлыми плечами Софья. Пригубливает чай. — Зато он остыл и стал вкуснее.

— Интересно, а Мика умеет что-то... эдакое?

— Я? — Мика округляет глаза. — Нееет. Я ничего не умею... эдакого. Совсем, — словно бумажную, сминает в руках пустую металлическую кружку, — не умею.

— Ого... — Фарид разглядывает неровный шар, еще недавно бывший железной кружкой с эмблемой Олимпиады восьмидесятого года. — Даже не знаю, Мо, что тебе посоветовать. Кроме как... ты береги свой... свои... себя, в общем, береги.

— Спокойно, — с довольной улыбкой Мо допивает одним глотком ароматный чай. — У меня все под контролем.

— Нет, ну как дети! — качает головой Тамара. — И кружку зачем испортили?

После. Алия, Мо и Мунира.

— Аля, ты придумала что-то себе.

— Возможно. Но я права.

— Послушай, — Мо вздыхает, обнимает сестру за плечи. — Это я виноват, наверное. Я тут замотался и не уделял тебе внимания. Прости. Но я все равно люблю тебя, ты моя любимая сестренка и...

— Ты балбес, Мо, — мягко усмехается Алия. — При чем тут ты? Дело во мне. Я чувствую, понимаешь, я сама чувствую. Что я лишняя здесь. Что от меня нет никакой пользы. Вы все делом заняты, а я... я — балласт.

— Да за тобой вон девчушки стайкой вьются! Не отпускают от пианино далеко.

— Думаешь, я сражу игв виртуозным исполнением второго концерта Листа?

— Аль, ну зачем ты так? — морщится Мо.

— Ты же не хуже меня видишь, что происходит! Все встают на предназначенные им позиции. Занимают те места, что необходимо. Для того... в том, что нам предстоит. А я не могу найти своего места.

— Аля, ты торопишься. Ты...

— Я знаю, что делаю.

— И что же это?

— Я слышала... как разговаривали Ильдар и Тамара. Они переживают за свою младшую дочь. Девочка там одна. Ну, за ней присматривает соседка, конечно, но они все равно сильно переживают. И девочка там... ей плохо одной.

— Ты что, решила..?

— Да, я отправлюсь к Мунире. Там я могу быть полезна.

— Хорошо, — кивает после паузы Мо. — Не буду тебя отговаривать.

____________

— Ты же не боишься меня?

— Почему мне надо бояться?

— Ну... Ты никогда не видела меня раньше, Мунира.

— Ты же сказала, что тебя прислала мама, — девочка перекидывает косу за спину. — И я чувствую, что ты кифэй. Альфаир, да?

— Да, — улыбается Алия. — Альфаир второго уровня. Я пока побуду с тобой, хорошо?

— Как папа и мама?

— С ними все в порядке. Они просто сейчас очень заняты.

— А ты?

— А я — нет.

— Ладно, — кивает Мунира. — Хорошо. Ой, нет, здорово! Что ты здесь. Тетя Оля занята своими делами все время. А я...

— А ты теперь со мной. Пойдем к вам?

— Пойдем, — Мунира вкладывает ладошку в руку невысокой девушки. — А как Миша и Соня?

— Соня — хорошо. Да и у Миши тоже все хорошо. Только у меня есть для тебя новости. Он и Лина...

Алия не успевает закончить фразу — взвизгнув, как умеют только дети, Мунира кидается ей на шею.

________

На следующий день Мунира после школы потащила Алию на экскурсию.

Суров здесь край. Весна только-только коснулась этих мест. Огромная равнина начинает просыпаться от засилия снегов. Но все уже дышит весной, пахнет ею. И небо голубое с белыми редкими облаками — совсем весеннее.

— А это моя школа, — сообщает Мунира. — Вообще-то, она у нас одна.

Аля посмотрела на помрачневшее лицо девочки и рассмеялась.

— Не очень-то ты любишь школу, как я погляжу.

— Там на меня постоянно ругаются, — морщит нос Мунира. — И маме жалуются. Тоже мне, школа. Будто знают они все, — Мунира поежилась под порывом ветра. — А про кифэйев и знать ничего не знают. И про мух...

— Каких мух?

— Да так... — девочка неопределенно пожала плечами. — Мама говорит, что мне это кажется.

Алия несколько секунд смотрела на хмурую Муниру и решила пока отложить вопросы.

— А там что такое большое и дымит?

— Лесокомбинат. Дома делают разборные, мебель всякую.

— А там? — Алия указывают в противоположную сторону. Школа расположена на небольшом возвышении, и от нее далеко видно огромную древнюю долину — прародину всех народов Саха. И на ней, как на ладони, видно огромно сооружение, которое находится в десятках километров отсюда.

— Там — кимберлитовая трубка, — охотно отвечает Мунира.

— Что?!

— Алмазный рудник, — в голос Муниры почти снисходительные интонации. Ну да, для этих мест это дело привычное. Сидят на алмазах, по алмазам ходят. А живут если не бедно, то скромно. Впрочем, с природными богатствами в последнее время — всегда так.

— Неужели алмазы добывают?

— Ага, — усмехается девочка удивлению гостьи. Алия тоже ответно улыбается — они словно поменялись ролями с младшей дочкой Тамары и Ильдара, и сейчас взрослая — именно Мунира. Аля поворачивает голову.

— А вон там что?

— Тюрьма, — ответ Муниры прозвучал коротко и как-то неохотно. — Там мама работает. В больнице тюремной.

— Ты боишься? Боишься этого места? Ты никогда не была там? У мамы на работе?

— Нет, — все так же хмуро ответила Мунира. — Там же строго все. Да и не...

— А можно, мы подойдем поближе и посмотрим?

— Там неинтересно.

— И все-таки... Или ты боишься?

— Не боюсь. Пойдем. Только завтра, ладно? Я замерзла.

После. Ильдар и Тамара.

— Я сделаю это один.

— Нет.

— Тамара, это не спектакль, и зрители мне не нужны! Я справлюсь сам. Да и смотреть на это... приятного мало.

— Я помню, — голос Тамара ровен. — Но одного тебя не оставлю.

— Я работал связистом один много лет, если что!

— Теперь все иначе. Не спорь, это бесполезно. Если готов — пойдем.

Ильдар какое-то время смотрит на жену. И решает опустить все слова про упрямых женщин.

— Готов. Пойдем. Только прошу — не вмешивайся. Не вмешивайся, Там, чтобы ни происходило. Я справлюсь. Я контролирую процесс.

— Как скажешь, — пожимает плечами миниатюрная и чертовски упрямая женщина.

Он ей не очень-то верит. Но на спор нет ни времени, ни сил. Надо искать тех Старших Лейфов, кто еще мог выжить.

Где-то в Атлантике, примерно в ста сорока километрах к юго-западу от Фарерских островов океанскую гладь медленно резала странная процессия. По крайней мере, она бы показалась странной тому, кто мог бы ее наблюдать. Да только наблюдать некому было.

Это была небольшая группа гринд* — особей пятнадцать, примерно. Их действия были четки и слаженны, хотя цель понять сразу было сложно. Сложно, но возможно.

Вся эта группа сопровождала того, кто находился в центре ее. Это был крупный черный гринда. Те, кто были вокруг него, не давали ему утонуть, по очереди поддерживая на поверхности воды. Самостоятельно плыть восьмиметровый гигант не мог, но группа сопровождения упорно буксировала его к какой-то одной, ведомой лишь дельфинам цели.

— Все, все, — Тамара баюкает голову связиста на своих коленях.

— Я нашел его, — хрипит Ильдар. — Я нашел атлантического Потана.

— Я знаю, миленький, знаю. Ты отдыхай.

— Нет! Зови Тамару. Надо сообщить Гойрду, где он. Он еще жив. Господи, хоть бы Гойрд успел...

Группу гринд качнуло волной от появления в нескольких метрах огромного кита. А потом полярный гость осторожно приблизился к дельфинам. И те отплыли в стороны, давая доступ к тому, которого они держали на поверхности океана уже не один месяц.

Потан пришел спасти своего коллегу.

__________-

*гринда — вид дельфинов. Крупные, от трех до восьми метров.

После. Ахмед, Алла и Мо.

Явление Ахмеда Валерьевича Романцова ранним утром на кухне было воистину эпичным. Правда, единственный наблюдатель этого действа не оценил всего величия сцены по достоинству: Мо едва удержал в руках чашку с чаем, заметив в дверях фигуру — задрапированную в клетчатое байковое одеяло наподобие римской тоги. От фигуры, кстати, веяло практически императорской надменностью — несмотря на спутанные волосы со следами ила и явное недоумение в светло-голубых глазах.

— А что... гхм... — мужчина надсадно закашлялся.

— Магомед Деев, Альфаир хрен знает какого уровня и Протектор, — Мо протянул мужчине чашку с чаем. — Выпейте, Ахмед Валерьевич. Я, конечно, понимаю, что вам вода осточертела за последние пару месяцев, но, мне кажется, в горле у вас все равно пересохло.

Ахмед принял протянутую чашку, отхлебнул, поморщился горячей воде.

— Знаешь меня? Где я? Что вообще произошло?

— Да так сразу и не объяснишь, что произошло. Тут надо всех позвать, я один не расскажу, — Мо присел за стол.

— Откуда ты знаешь меня? Кто ты вообще такой, Альфаир Магомед Деев?

— Я-то? А я это... — Мо почесал нос. — В общем, зять ваш.

Тут "император в клетчатой тоге" все-таки рухнул на стул, напротив Мо. Взгляд-сканер, взгляд-скальпель.

— Ну и какой же моей дочери так... повезло? — и, поскольку Мо не ответил сразу, вдруг уверенно: — Ясно. Мика.

— Как угадали? — Мо рискнул улыбнуться.

— Я не угадываю, — хмуро. — Это мои девочки. Я знаю точно. Только Мика способна вляпаться в такое приключение.

— Это я — приключение?

— Угу. Написано на лбу — мелкими буквами.

Мо усмехнулся. Его назвали "приключением". А могли бы и как похуже окрестить.

— А где Алла Владленовна? С ней... все в порядке?

— В порядке. Одеяло одно просто. Не нагишом же ей выходить.

— Есть еще простынь, — раздалось от двери. И "императрица" тоже присоединилась к ним — в тоге из старенькой простыни.

— Где мы, молодой человек? Где наши девочки? Они здесь? Я... мы... позвать не получается, — Алла растеряна. — Словно сил нет совсем.

— Силы вернутся, — тон Мо уверен. — Сначала всегда так. Сейчас позову Мику.

— Кстати, Аллочка, — Ахмед поправляет байковое одеяло совершенно императорским жестом. — Молодой человек — наш, с позволения сказать, зять.

И Алла тоже опускается медленно на стул.

— Да что же тут такое произошло?..

— Нам обещали рассказать.

После. Где-то далеко.

Если бы люди могли услышать... если бы они могли тут слышать... если бы они могли хоть как-то БЫТЬ тут, то речь здешних обитателей показалась бы им похожей на китайский язык: много гласных, много каких-то щелкающих и клокочущих звуков — этому способствовало трубчатое строение рта тех, кто говорил на этом языке. А сейчас они говорили много и громко. Это было... скажем так, совещание. Военный совет лучших умов под председательством Верховного Игвы.

— Они знают, что мы придем.

— Обитатели?

— Хранители.

— Хранителей уже нет.

— Не... не совсем, — один из старших инженеров съежился под взглядом Верхового, прижал к спине перепончатые крылья.

— Что значит — не совсем? — голос Верховного не дрогнул, не стал громче. Но по трубкам, на которых держались глаза, снизу вверх, стало подниматься красно-оранжевое.

— Несколько... особей... выжило. Мы не поняли, почему.

— Сколько? — голос Верховного все так же ровен. Но все присутствующие знают, как мгновенно он переходит от спокойствия к состоянию буйной ярости.

— С десяток, Великий.

— Можно считать, что их нет.

— Но...

— Среди них есть те, кто может... Изначальные?

— Нет. Но они могут все переиначить. Они очень хитрые, Великий. И они ждут нас.

— Ждут? Значит, надо поторопиться.

Все присутствующие низко склонили головы в знак повиновения воле Великого Игвы.

После. Протекторы и остальные.

— Рассказываем уже в который раз, а все равно не верится, — качает головой Михаил.

— Зато, когда рассказываем на десятый раз, почти не остается белых пятен, — невозмутимо парирует Фарид, затягиваясь очередной своей папиросой. С ним перестали сражаться, и даже привыкли к этому вонючему дыму.

— У нас осталось два огромных белых пятна — это те Потаны, которых мы пока не нашли, — морщится Ильдар. — И этим надо заняться как можно скорее. Я уже почти готов.

— Интересно, а какой он — атлантический Потан? — любопытствует Лина. — Кит? Вы его видели, Ильдар Елисеевич?

— Кажется, он дельфин. Здоровенный такой. Но не касатка. Я не мог его видеть долго — силы кончились.

— А что сказал Гойрд?

— Гойрд сказал, что он придет в форму, — ровно отвечает Варвара. — Гойрд его подлатал.

— А они теперь сами вдвоем не смогут найти остальных? — это Тамара. — Они же Старшие, как-никак. И теперь их двое. Наверняка они общались раньше. Почему они сами не могут найти?

— Да потому что те не могут ответить! — резко произносит Ильдар. — Там, прекращай. Кроме меня — некому. У меня, конечно, сил далеко не столько, сколько у Старших. Но я связист. Я обучен этому, это моя работа. Только я могу их найти. Если, — со вздохом, — они конечно, еще живы. Шансов все меньше. Надо пробовать.

— Ты себя угробишь!

— А без еще двух Потанов нам не совладать с Нургом!

— Это правда, — негромко произносит Лина. Варвара с интересом смотрит на Максимуса Воды. — Он... он проснулся. Если можно так сказать. Он становится сильнее. Я чувствую его.

— Ого, — с уважением произносит Мо. — Даже так. И как оно?

— Оно мерзкое. Злобное. И скоро начнет проявлять себя.

— А какое... оно? Внешне? Ты его как чувствуешь?

— Лучше не спрашивай, — передернула плечами Лина.

— Мне вот еще что интересно, — Ахмед переводит разговор с явно неприятной дочери темы. — Тут уже не раз звучало слово — Протектор. Что оно значит? В чем смысл?

— Отличный вопрос, — поддерживает Ахмеда Мо. — И сам давно хотел спросить, да все отвлекался на что-то. На что я подписался, когда меня в Протекторы определили?

— И не ты один, как я понимаю, — подает голос Михаил.

— Все правильно, — серьезно отвечает Варвара. — Насчет тебя, Миша, я ошиблась, когда думала, что быть тебе Старшим среди оставшихся Альфаиров. Нет. Ты тоже Протектор. Своего Максимуса. Вопрос со Старшим среди Альфаиров остается открытым. Я думаю... что и у Альфаиров должен свой Максимус. Но вот кто...

— Давайте сначала про Протекторов! А Максимусом Альфаиров пусть будет Тигр. Он явно самый большой. И уровень вон у него... поднялся.

Тагир смущенно крякнул.

— Ишь ты, Михаил, как хорошо распределил, — Петр повел плечами, поморщился. — Ох, хондроз, проклятье Роксов... А и в самом деле, что там с Протекторами, Варюша?

— Да простое дело, в сущности. Вода и Земля — те материальные сущности, с помощью которых мы будем встречать... незваных гостей. Собственно, преобразование материальности — наше оружие. Точнее, оружие Максимусов. А они у нас на передовой.

— Тааак... — негромко протянул Миша. — А Протекторы?

— А Протектор — это энергетическая батарейка Максимуса. Это если в целом.

— Я правильно понял? — у Мо ровно такие же интонации, как и у Михаила только что. — Пока девочки будут преобразовывать материальность, как вы выразились, на передовой, мы будем обеспечивать... даже не знаю, что...

— Вы будете давать им возможность работать, — ровно отвечает Варвара. — Обеспечивая постоянную и равномерную подачу энергии. Поверьте, Максимусам самим будет в тот момент не до этого.

— Просто отлично! — Мо, наконец-то, вскипает. — Девчонки будут сражаться на передовой, а мы с Мишкой будем в тылу — бутерброды делать?! Нееет! Я на это не подписывался. Меня это не устраивает. Это неправильно! Так ведь, Миш?

— Абсолютно неправильно, — Михаил хоть и не повышает голос, но напряжение в нем очень отчетливо.

— Никто не выбирал себе предназначение. Вы Альфаиры, мальчики. Ваша судьба — быть Протекторами. Радуйтесь, что можете хотя бы так помочь.

— Да чему радоваться?! — вскакивает Мо. — Тому, что наши любимые женщины будут сражаться с мерзкими тварями, рискуя своей жизнью, а мы будем обеспечивать какую-то мифическую равномерную подачу энергии?!

— Она не мифическая, а вполне реальная...

— Да мне плевать! Я не позволю своей женщине рисковать собой, в то время как я сам...

— Вот же разбушевался... — растерянно бормочет Мика.

— Я уже сказал — не позволю Мике рисковать собой! Давайте придумывать новый план! Иначе я выхожу из игры.

— А это не игра, — в голосе Варвары прорезается сталь. — И выйти уже не получится. Я понимаю ваше беспокойство, мальчики. Думаю, у меня есть для вас и радостные новости. Вы даете не только энергию для Максимусов. Вы еще можете обеспечить им защиту. Свою защиту.

— Что-то вроде брони? — деловито спрашивает Миша, он явно сообразил раньше.

— Что это? Я не понимаю. И как это вообще делается? — Мо явно в этот раз "подтормаживает".

— Как делается — понятия нее имею, — пожимает плечами Варвара. — Вы — Протекторы, вам лучше знать. Сами разбирайтесь.

— Кинули нас, Мо, как слепых котят в прорубь, — вздыхает Михаил. — Учитесь, дескать, ребятишки, плавать.

— Думаешь, Максимусам было проще? — неожиданно поддерживает жену Петр. — Все мы тут... самоучки.

— И то верно, — кивает Мо, задумчиво разглядывая супругу.

— Не смотри на меня так!

— Как это — "так"? — Мо поднимается с места, тянет жену за руку. — А ну-ка, встань.

— Не буду! Ты явно что-то задумал.

— Доминика! — одергивает дочь Ахмед. На его сухощавой фигуре вещи с Мишиного плеча висят мешком, но это не делает его нелепым или смешным. — Прекрати крыситься и делай, как муж велит.

Мика одаривает отца насупленным взглядом, бурчит что-то под нос, но встает вслед за рукой Мо. Какое-то время они стоят молча, друг напротив друга, Мо смотрит на нее, наклонив голову, словно что-то прикидывая, остальные кифэйи с любопытством наблюдают за разворачивающейся сценой. А потом Мо вдруг легко прижимает Мику к себе, проводит руками — от затылка вдоль спины до ягодиц, слегка шлепает по крепким округлостям, обтянутым джинсами, и резко отстраняется.

— Как-то так, — ухмыляется удовлетворенно. — Вроде получилось.

Теперь уже Мика стоит, наклонив голову, словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Потом резко поводит плечами, будто мешает ей что-то, резко отводит руку в сторону. И вскидывает на Мо взгляд, полный паники.

— Что ты натворил?!

— Поставил тебе свою альфаирскую защиту. Фирменную.

Мика еще пару раз дергает плечами.

— Убери это! Ты... мне... мне это мешает! Я не могу... Да что же это?! — жалобно. — Мо, убери! Сними сию минуту!

— Нет.

— Мо!!!

— Доминика, прекрати скандалить, — пытается образумить дочь Ахмед.

— Я не чувствую свой силы! — голос и глаза Мики полны отчаяния. — Почти не чувствую! Как я смогу что-то сделать, если он меня блокирует?!

— Зато ты в безопасности, — на Мо, кажется, крики жены не произвели никакого впечатления.

— Да плевать мне на эту безопасность!

— Мне не плевать.

— Тигр, вмажь-ка ей табуреткой со спины.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Легко вздернутый за ножку с пола, направленный могучей рукой, добротный деревянный табурет разлетается на мелкие щепки, так и не успев соприкоснуться со спиной стоящей посреди комнаты темноволосой женщины. Мика резко оборачивается.

— Вот видишь, — тон Мо невозмутим. — Работает.

— Я бы справилась сама!

— Лишним не будет, — Мо неумолим.

— Да как ты не понимаешь! Я не могу работать в этой твоей броне! Я энергию почти не чувствую! Попробуй станцевать вальс в водолазном костюме! Или сыграть на пианино в меховых рукавицах! Это невозможно.

— Вальс и пианино — это к Альке. А тебе против игв — самое оно.

— Мо... — у Доминики глаза раненой лани.

Магомед упрямо складывает руки на груди.

— Значит так, — вмешивается Варвара, пресекая начавший разгораться конфликт Максимуса и Протектора, сил наступательных и оборонительных. — Мо, сейчас освободи девочку от своей защиты. У вас еще будет время — немного, но будет, и используйте его с толком — вам надо научиться ставить защиту так, чтобы она не мешала Мике работать. Думаю, ты с непривычки слегка переборщил.

— Много — не мало, — Мо не просто доволен — целиком и полностью удовлетворен результатом.

— Ты слышал, что сказала Варвара Климентьевна?!

— Ладно, ладно, — вздыхает благостный Мо. — Иди сюда, женщина.

Она послушно шагает к нему. Мо снова внимательно разглядывает ее, но Мика в глазах его читает, что он уже точно знает, что нужно сделать, и эта пауза — на публику. Лишь желание избавиться от буквально сковывающей каждое движение брони Протектора не дает ей взорваться на это неуместное сейчас позерство.

Мо протягивает руку и щелчком пальцев сбивает невидимую пылинку с крепкого плеча Рокса. И в следующую секунду кулак Мики, свистнув мимо его уха, врезается в стену. Крошится кирпич, в стене появляется вмятина. Мо оборачивается, морщась, смотрит сначала на вмятину в стене, потом на Мику, бесстрастно сдувающую оранжевые крошки с костяшек пальцев правой руки.

— Это ваше вечное Роксово позерство...

— Попрошу не обобщать, — хмыкает Петр. — Я бы сказал, что фирменное позерство Максимусов.

— А, кстати, о Максимусах, — хищно оборачивается Миша к Лине. — Милая, у меня есть для тебя сюрприз...

— Не нужны мне твои сюрпризы!

— А ну прекратить себя вести как дети малые, — негромко командует Ахмед. — Взялись за гуж — так теперь нечего задний ход давать. Сказано же — тренироваться надо, а без защиты ни ваши мужчины, ни мы с матерью вас никуда не отпустим, будь вы хоть пять раз Максимусы. Есть такая возможность — пользуйтесь. Дело ведь серьезное, — вздохнул неожиданно. — Так что идите уже... тренироваться.

Отца сестры Куприяновы пусть хмуро и неохотно, но слушаются.

— А как это у вас получается?

— Живы останемся — научу.

— Да ради этого стоит только.

После. Отовсюду понемногу — последние элементы мозаики.

Крыльцо, выходящее на окраину села, лицом к лесу, Михаилу памятно. Именно на нем он получил самый дорогой в своей жизни подарок. Но сейчас рядом с ним другой человек — соратник-Протектор, в каком-то смысле, наверное, теперь даже и родственник. А так же просто Альфаир — Магомед Деев. Сидят они рядом, плечом к плечу, и одинаковым взглядом смотрят на край леса.

— Лина... она не передумала?

— Нет, — со вздохом.

— Но она не права!

— Согласен. Но упрямая же...

— Упрямее Рокса?

— Представь себе, — невесело усмехается Михаил.

Мо вздыхает.

— Мика переживает. Очень. Я... — вздыхает еще раз и, негромко: — Я боюсь за нее. Боюсь за них обеих. Им нужно помириться. Я чувствую, что нужно.

— Я тоже чувствую, — Михаил устало трет переносицу. — Но как убедить Лину — не знаю. Ее словно переклинило. Головой понимает, что, в конце концов, Мика была права. А через обиду переступить не может.

— Как ребенок.

— Как ребенок, — соглашается Миша. — Она считает, что сестра предала ее, и я не могу Линку в этом переубедить.

— Плохо это.

— Да чего уж хорошего...

________

Мелкая, едва заметная дрожь прошла по краям грудного плавника, заставив всполошиться стайку рыб-ангелов, крутившихся неподалеку. Они действительно были все это время ангелами-хранителями для того, кто лежал на морском дне в паре километров от Большого острова. Создавали своим мельтешением ток воды сквозь жабры и питательные фильтры, обеспечивая минимум — но необходимый ли? И, тем не менее, они проделывали все это уже не одну неделю. Крупные сородичи не подпускали к лежащему на дне гиганту акул и других хищников. Этот невидимый акт спасения длился долго. И, похоже, подошел к своему логическому финалу.

Дрожь усилилась, взметнулся вверх песок, закрыв на время видимость. И в клубах песка семиметровый морской дьявол медленно поднялся со дна. Движения его плавников-крыльев были хаотичными, огромного ската кренило то в одну, то в другую сторону. И тут сверху опустились две тени — одна совсем гигантская, другая поменьше.

Теперь их стало трое.

_________

На одном из атоллов Индийского океана, который местные жители называли Нидаху — Белый, группа четырех Лейфов, состоящая из трех женщин и одного мужчины, склонилась над полутораметровым панцирем. Жив ли его обитатель — они не могли решить. Но сделали все, что могли. И, тем не менее, даже их сил, сил двух Томалов и двух Водзаров, один из которых — Максимус, могло не хватить, чтобы вернуть к жизни четвертого Потана планеты Земля.

Неподалеку от этой группы медленно ворочаются, словно живые камни, несколько черепах. Это свита Потана, те, кто вытащил тяжело раненого Старшего на опалово-белый песок маленького атолла. Те, кто несли все это время бессменный караул.

Женская ладонь раскрывается над самой серединой панциря, прижимается к теплой коричнево-зеленоватой пластине. И убирается прочь, оставляя вместо себя грязно-серый полупрозрачный камушек с тусклой желтой полосой. И под взглядом четырех пар внимательных глаз камень истаивает, словно растворяется, протекает внутрь роговой пластины и...

Первой показались когти левой задней лапы — и лапа дернулась, втянулась внутрь. А потом высунулся блестящий темный нос, а за ним и вся голова — на длинной сморщенной шее, с мутноватыми, наполовину прикрытыми почти прозрачными веками глазами.

— Оклемался, хороший мой, — звучит женский голос, и ладонь — другая, не та, что была с камнем, гладит черепаху по голове. — Ой, — запоздало смущается Алла. — А ничего, что я так запросто... со Старшим?

Вместо ответа огромная черепа как-то совершенно по-кошачьи подставляет свою голову — продолжай, дескать, не отвлекайся. В какие-то моменты даже Старшим нужно простые тепло и ласка.

После. Алия и Мунира.

С утра у полковника Федора Петровича Крыницына, начальника исправительной колонии строгого режима номер четыре, совершенно немилосердно болела голова. Можно было списать головную боль на смену погоды, магнитные бури, хронический недосып. Сам Федор Петрович почему-то грешил на "глушилку". Общепринятым было считать, что они абсолютно безопасны, но Федор Петрович, человек старой закалки, считал, что голова у него болит именно тогда, когда работает "глушилка".

Поэтому Федор Петрович был хмур сверх обычного. Единственным положительным моментом начавшегося непростого дня было решение вопроса с заключенным Кимом. Ходатайство удовлетворили, и сегодня ИК-4 попрощается с Кимом. Баба с возу... а хоть бы и мужик... — а хлопот колонии меньше. Все равно жить Киму осталось от силы пару месяцев.

Выйти проводить на волю, дать последние наставления и попрощаться с Виталием Кимом к воротам вышли и отец Василий, и имам Мусса. Увлеченные беседой, они не обратили внимания на стоящую метрах в пятидесяти пару — хорошенькая невысокая темноволосая девушка и десятилетняя девочка, тоже темноволосая, с длинной косой и яркими карими глазами. На них не обращали внимания ровно до тех пор, пока девочка вдруг не закричала — пронзительно, с переходом на визг.

У отца Василия резко заломило в висках, и снова будто вдруг резко зима вернулась — и мир подернулся белой пеленой. У имама Муссы боль пришла тупым ударом в затылок, а мир на прощание раскололся изумрудными брызгами. А оба они уже не видели, как менялось лицо досрочно освобожденного Виталия Кима. Впрочем, для этого смотреть было недостаточно. Надо было именно видеть. Как сквозь человеческие черты проступает нечто иное, и глаза уже не глаза, и рот... уже и не рот совсем. Как искажаются пропорции тела, словно сквозь пар или горячий воздух смотришь. Как проявляются за спиной призрачные темные перепончатые крылья. Призрачные ли?

Тот, кто был Виталием Кимом, перешагнул через тело осевшего на землю священника и пошел. Медленно, а потом все быстрее к стоявшим неподалеку девушке и девочке. Утробно и жутко взвыли за забором вышколенные немецкие овчарки. Взвыли, а потом заскулили жалобно. Автоматчик на вышке вскинул оружие, но ничего подозрительного не увидел — ну, идет себе человек в сторону от ворот колонии — так имеет право, освободили. Автоматчик на вышке не знал, что до настоящей свободы Виталий Ким был далек как никогда.

Мунира уже пряталась за спиной Алии. Девочку било мелкой дрожью, губы ее беззвучно шептали: "Мухи... Мухи...".

Расстояние между мужчиной и девушкой с вжавшейся в ее спину девочкой сокращалось. Вот уже меньше тридцати метров. Вот уже двадцать. Десять. Тот, кто теперь не был человеком, замедлил свое движение, начал дергаться — взад-вперед, как заглохшая машина. А потом все же резко, в последнем рывке — вперед.

Маленькие изящные руки описали плавный и, одновременно, стремительный полукруг. В радиусе пятидесяти километров отрубилась вся электроника. У двух человек в поселке, включая Федора Петровича, остро прихватило сердце. У пятилетнего Вани Пименова резко прекратился эпилептический припадок. Мучавшаяся десятый час родами молодая учительница вдруг на удивление акушерки внезапно разродилась здоровым малышом. И много еще странного и удивительного произошло в тот момент в поселке. В тот момент, когда родился третий Максимус. Когда он нанес удар по тому, кто нашел иной способ придти в мир. И тут везение тоже отвернулось от игв. Они явилась там, где их не должны были засечь. Но их неожиданно ждали. Ждал проклятый Хранитель обитателей. И он не дал им пройти там. Придется идти напролом.

___________

Мунира не смогла удержать лишившуюся вдруг способности твердо стоять на ногах Алию. Лишь удалось не дать ей резко упасть на землю — а опустить мягко.

— Аля, Алечка, да что же ты... что же делать, а? — Мунира держала голову, не обращая никакого внимания на лежащее в десятке метров тело. Взгляд выразительных темных глаз скользнул с детского лица на небо. Губы дрогнули, Алия что-то хотела сказать. А вместо этого голова ее бессильно откинулась.

Мунира снова закричала — громко и пронзительно. На этот раз автоматчик на вышке среагировал. Среагировали и другие люди — за сотни километров отсюда.

___________

Первым с места сорвался Тагир, за ним Фарид. Остальные не успели ничего сообразить — а этих двоих уже и след простыл. Впрочем, основные силы подтянулись — только позже.

После. Лейфы, Мандры и Альфаиры.

Им уже плевать на возможных свидетелей — не до того, да и если что — разберутся потом. Тагир подхватил на руки Алю, Фарид крепко прижал к себе Муниру, один общий взгляд — сначала на распростертое, как-то странно вывернутое тело неподалеку, потом на лежащих чуть дальше, рядышком, адептов двух разных религий.

— Живы.

— Живы, но они — не наша забота.

— А этот?...

— Тварь ушла. Человек — умер.

— И я так думаю, братец. Уходим?

— Уходим. Но далеко нельзя.

Фарид кладет одну руку на плечо брата, наклоняется к уху Муниры.

— Подумай о доме, крошка.

Девочка первый раз видит этих двоих, но точно знает — свои. Доверчиво прижимается к мужской груди, зажмуривается, представляя поверхность кухонного стола, на котором мама раскатывает тесто.

И через секунду видит маму — как раз возле того стола. Только теста не хватает.

_______

— Что здесь было? — вопрос обращен к Мунире, она единственный свидетель, Алия по-прежнему без сознания, устроена в кресле тут же. Но придет в себя — в этом точно уверены как минимум трое, причем каждый — из своего источника.

— Мухи, — шмыгает носом Мунира, прижимаясь к отцову боку. Широкая ладонь Ильдара скользит по голове, толстой косе, дальше по спине, легко, успокаивающе поглаживая.

— Какие еще мухи? — хмурится Тигр.

— Те самые, — отвечает за Муниру Магомед. — Наши друзья перепончатокрылые. Как они прорвались-то, я не понял?

— Меня другой вопрос интересует, — чешет в затылке Фарид. — Как Алька их остановила? В воздухе фонит — мама не горюй. Чуете, Альфаиры?

— Не только Альфаиры чуют, — хмыкает Петр. — Максимусы — что с них взять. На мелочи не размениваются.

— И все-таки — откуда он тут взялся? — упорствует Тагир. — И какова вероятность, что за пригорком не сидят остальные?

— Сидят. Ага. Как раз за пригорком, — задумчиво тянет Мика. И так странен ее тон, что все переводят взгляд на нее. А она встает резко. — Так. Я быстро. Ждите. За мной — не ходить.

Исчезает, оставив после себя мягкое бежевое едва уловимое мерцание. И сопровождающие ее уход не совсем приличные слова от мужа.

— Магомед! Здесь ребенок!

Мо смущенно хмыкает.

— Прости, малышка. Это я не со зла. Просто... волнуюсь.

— Ничего, — стеснительно прячет Мунира лицо все так же в отцовский бок. — Я знаю эти слова.

Эта реплика Муниры вызывают дружный смех — больше чтобы сбросить нервное напряжение. В разгар общего веселья возвращается Мика.

— Их пока нет, — рапортует лаконично.

— ГДЕ?! ТЫ?! БЫЛА!?

— А так непонятно? — пожимает плечами Мика, не впечатленная грозным рыком мужа.

— Нет!

— Да тут, неподалеку, — кивает головой — словно о соседней комнате речь. — Там, в том месте, где они вылезут.

— Где это?!

— А вы что — еще не поняли?

Кифэйи дружно качают головами.

— Ну вы даете! Что, Рид, и ты не понял?

— Должен же и я иногда чего-то не понимать, — Фарид лезет в карман рубашки за папиросами, а потом запоздало спрашивает у Тамары, как у хозяйки дома. — Можно?

— Да кури уже! — отмахивается нетерпеливо. — Только в сторону Муниры не дыми. Мика, детка, что там с этим местом?

— Ну... Мою лекцию о компенсационных выступах земной коры помните?

— Такое при всем желании хрен забудешь, — озвучивает общую мысль Михаил.

— Ну, а раз так — помните, что чем больше яма с нашей стороны — тем тоньше на ее дне граница между слоями. Тем легче там проникнуть. Карьер, — смотрит на непонимающие лица вокруг. — Алмазный рудник. Сорок пять километров отсюда.

В сорока пяти километрах от места сбора кифэйев старший механик орал на водителя новенького "Komatsu". Новомодный карьерный бульдозер вдруг внезапно встал — и не подавал признаков жизни.

— Опять сварочник на ковш прицепили, демоны! Пять миллионов зеленых!

Водитель так же на повышенных тонах оправдывался, что эта японская техника — капризная как девка-целка, и на эти деньги можно было купить пять "чебарпиллеров" - и выгоднее, и надежнее. Они еще какое-то время орали друг на друга, прежде чем осознали — тишина не только в салоне "Komatsu". Мертвая тишина на километры вокруг. Не работала ни одна единица техники, вырубило всю связь, включая новехонькие GPS. Огромный алмазный рудник, раскрытая каверна в теле земли — затих, ослеп, оглох.

— Наворотила дел Алька, — усмехается Мика. — Там народ в панике — ничего не работает. Все вырубило. Вот что значит — под горячую руку попались.

— Максимусы — они такие, ага, — поддерживает Мику Михаил.

— Может, хватит мне кости перемывать у меня за спиной?

Все дружно оборачиваются к уже сидящей в кресле Але. Первым рядом с ней оказывается Мо.

— Как ты?

— Как с похмелья, — морщится Алия, трет виски.

— Ты же не пьешь, — усмехается брат, легко гладит по голове.

— Такое количество энергии в себя принять, через себя пропустить и ударить ею — так это даже не похмелье, — со знанием дела произносит Ильдар. — Это что-то похлеще.

— Как ни скажи — все одно лучше не станет, — вздыхает Аля.

— Может, тебе чаю, деточка? — участливо спрашивает Варвара. — Вода — она помогает.

— Нет. Я же не Лейф. Мне бы хлеба. Черного. Дрожжевого. Лучше домашнего. Если...

— Сейчас у соседки спрошу, — быстро поднимается с места Тамара.

— И молочка...

______

— Ну, что я пропустила? — Алия отламывает вчерашний, черный, зато домашний хлеб мелкими кусочками. Стакан молока наполовину пуст.

— Как раз успела к лекции по геодезии, — усмехается Соня. — В исполнении нашего великолепного Максимуса Земли.

— Не нужно аплодисментов. И потом — не геодезии, а геологии, — поправляет Мика. — Точнее — игвогеологии.

— Мерзкое слово, — морщится Мо. — Так почему именно — здесь?

— Говорю же — дыра.

— А что — единственная? — сомневается Фарид. — Есть же эта... Кольская сверхглубокая... Нефтяные скважины. Они явно глубже. До границы Мохоровичича рукой подать.

— Да ты не терял времени даром, — смеется Мика. — Умных слов поднабрался. Если под этой мухоморной границей понимается место, где смыкаются слои — то дядька дело свое знал. Но там они не выйдут — там физически не выжить даже игвам. Они будут пробиваться выше. И потом — все эти сверхглубокие скважины какой ширины? Диаметр какой?

— Не знаю, — пожал плечами Фарид. — Думаю, немного. Полметра, возможно.

— Это не подходит для интервенции.

Эти слова Мики заставили всех тревожно переглянуться. А потом, после паузы, заговорил Михаил.

— А какого тогда они в первый раз вылезли у меня?

— Почему они у тебя они появились? Не знаю, честно, — Мика пожала плечами. — Промахнулись, наверное. Всего-то плюс-минус семьсот километров. Для бешенного игвы две монтировки по карте — не крюк.

Остальные кифэйи несколько принужденно рассмеялись.

— Я не думаю, что это случайно, — Ильдар, однако, серьезен. — Вероятнее всего, это дел рук Старших Мандр.

— Это... как?!

— Думаю, они почувствовали... движение в коре, прорыв в материи. Не успели понять, где те прорываются, и просто — тряхнули кору. Наугад. Чтобы сбить им прицел.

— Да зачем?!

— Если бы игвы вышли там, где планировали — их были бы тучи... сразу. И вряд ли бы мы что-то успели увидеть... поймать... сделать. А так они смогли высунуть... в почти задвинувшуюся щель... только передовой отряд и этот проклятый прибор. А тут их уже Фарид Петрович ждал. Гостеприимно распахнув объятья.

— Ну вот, — демонстративно вздыхает Фарид. — Я-то думал, что один героически остановил нашествие саранчи на землю обетованную. А тут, оказывается, основную работу Старшие сделали. Не хотел бы я со Старшими Мандрами встретиться.

— Почему? — удивляется Софья.

— Да как-то оторопь берет... Что есть... были существа... способные вот так, за здорово живешь взять — и кору земную как скатерть по столу — туда-сюда. Кручу-верчу, игву обмануть хочу, — немного нервно рассмеялся Фарид. И тут же резко замолчал. — Извините.

— Да все нормально, — улыбается Алла. — Не знаю, как Мандры, а Старшие Лейфы — милые.

— Не согласен, — под нос себе буркнул злопамятный Мо. А, потом, громче: — Мика, как думаешь, сколько у нас времени?

— Нисколько, — ответила за сестру Лина, медленно поднимаясь из-за стола. И так же медленно, за тысячи километров отсюда, начало подъем со дна самого глубокого места на Земле древнее нездешнее зло. Поднималось оно медленно — отвоевывая каждый сантиметр. Но совершенно неумолимо. — Он идет сюда.

— Кто — он?!

Побелевшими губами:

— Нург.

— Но... он же не сможет прийти прямо сюда?! Он же рыба?! Или — нет?

— Я не знаю, кто он, — голос Лины тих. — Кроме того, что он Нург. Кажется, у него много... щупалец. Это единственное, что я могу видеть более-менее точно. То, что показал мне Гойрд. И Нург, разумеется, не придет прямо сюда. Но даже тогда, когда он будет в сотне метров от поверхности воды — будет уже поздно.

— Ты знаешь, что делать, девочка? — Варвара пытается не показать, как взволнована.

— Нет, — улыбка Лины совсем неуверенная. — На месте будем разбираться. Я... мне нужно поговорить со Старшими. Извините.

Зачем Лине нужно уединении для ментального общения — никто не спрашивает, лишь провожают ее, уходящую в соседнюю комнату, взглядом. Самые встревоженные — у Михаила и Аллы с Ахмедом. И Мики.

— Думаю, нам стоит разделиться, — подает голос Ахмед. — Мы же не отпустим Лину одну.

— Одну — точно нет, — тон Михаила резок.

— Я имел в виду — вас двоих не отпустим, — поправляется Ахмед. — Мы с Аллой — с вами.

— И я, — дополняет Варвара. — Лишними не будем.

— А я и не спорю, — пожимает плечами Михаил. — Решать Лине. Я-то с ней точно.

— Да куда она без тебя, — мягко улыбается Алла.

— Значит, так, — подытоживает Петр. — Лейфы нас бросают. И кто возглавит делегацию встречающих игв?

— Жду-прямо-не-дождусь, — Мика с хрустом переплетает пальцы.

— И я, — это Мо, но с несдержанным вздохом.

— Мы с тобой, — это Фарид и Софья, на диво слаженным дуэтом.

— Не боишься связываться с Мандрами, Альфаир Фарид? — смеется Мика.

— Я присмотрю за ним, — весомо роняет Петр. — И за всеми вами.

— Пятеро туда, пятеро сюда, — быстро считает Мо. — Алька, ты направо или налево?

— Ни туда, и ни туда.

— Все верно, — кивает Ильдар. — Максимус Альфаиров остается здесь.

— А его Протектор — тоже.

Все с удивлением смотрят на Тагира. Тот невозмутимо пожимает огромными плечами.

— Протектор, — хмыкает Мо. — Ишь как быстро все решил.

— А чего тянуть кота за хвост? — Тигр усмехается. — Тем более, схема уже понятна.

— Еще поди и жениться захочешь, Протектор? — Мо смотрит исподлобья.

— По себе не суди, — не остается в долгу Тагир. — Да и некогда уже жениться. Так буду... во грехе протекторствовать.

Неожиданно смеется Соня.

— Сумасшедший дом, — в ответ на удивленные взгляды. — У нас три Протектора — два законных и один... подпольный.

— Я не подпольный, — Тагир по-прежнему невозмутим. — Я официально не признанный... некоторыми. Да мне и пофиг — главное, что меня Максимус признал. Так ведь, Алия Алиевна?

— Истину говорите, Тагир Петрович.

— Ну надо же... — хмыкнул в пространство Мо.

— А что вы тут делать будете? — Мика проявляет удивительную деликатность, чувствуя напряжение мужа. — Зачем здесь? Может, лучше с нами? Нам лишний Максимус не помешает...

— А вы не поняли, зачем? — Аля одним глотком допивает молоко. — В чем еще одна причина, почему именно здесь?

Теперь уже на нее все смотрят, буквально открыв рот. Впервые Алия оказывается тем, кто знает нечто, чего не знает никто. И, не получив ответа, Аля продолжает.

— Яма — это да, это главное. Но еще один аргумент — люди.

— Люди есть везде, — парирует Фарид.

— Не просто люди, — качает головой Аля. — Колония.

— Много людей? — выгибает бровь Фарид.

— Не только. Даже не в этом дело. Контингент специфический. Это же люди, совершившие преступление. Понесшие наказание. Зачастую озлобленные. Там есть все, что любят игвы. Боль. Страдания. Злоба. И все это сконцентрировано в одном месте, — Алия помолчала, а потом добавил жестко: — Они вышли как можно ближе к кормушке.

Кифэйи молчат. А потом Мика кивает.

— Да. Ты права, Аля. Именно это — вторая причина. Что же... Вы должны остаться здесь. И не пустить их к кормушке. Если мы не справимся.

— Мы справимся! — тон Мо резок.

— Конечно, справитесь, — Аля сжимает ладонь брата. — Но они могут пытаться делать это одновременно. Я должна защитить людей, Мо.

— Я с тобой, Максимус Альфаиров, — это Ильдар.

— Мы с тобой, — поправляет мужа Тамара.

— Четверо, — Мо сегодня на подсчетах. — Как-то это неправильно. Остальных по пятеро.

— Конечно, неправильно, — раздается неожиданный голос. В комнате гаснут последние капли молочно-белого сияния, из которого выступила немолодая светловолосая женщина с мягкими, будто размытыми дождем чертами лица. Алия вскакивает с места.

— Мама!

— Я же не могла тебя оставить в такой сложный момент, детка, — материнские объятья распахиваются, чтобы прижать к плечу темноволосую голову дочери. — Толку от меня немного, но уже чем смогу...

К обнявшимся женщинам присоединяется Волшебник Мо. Стоят так какое-то время в тишине. Потом Лидия размыкает руки, отпускает детей, оборачивается и безошибочно находит глазами сначала Петра, потом Варвару.

— С малышом вашим все в порядке. Накормлен. Облас... В общем, чем смогла, — улыбается мягко. — Он не боится. Он очень сильный мальчик. И потом — с ним Пашка.

— Спасибо тебе, Лидочка, — сдержанно кивает Петр. — Выручила.

А Лидия шагает к Доминике и неожиданно обнимает молодую женщину, шепчет что-то на ухо — что-то, от чего лицо сурового Максимуса Земли становится по-детски растерянным и совершенно не по-Роксовски мягким. Неловко что-то отвечает — так же на ухо, под внимательным взглядом мужа. И тут в комнате появляется Лина. Смотрит в глаза Михаилу. И одно слово.

— Пора.

После. Альфаиры и Мандры.

Эвакуацию возглавил Ильдар. То ли в Квинтуме он каких-то штук насмотрелся, то ли его представительная внешность производила впечатление, то ли обыкновенная альфаирская магия, то ли все вместе — но слушались его беспрекословно, как рядовые — генерала. И не только свои. Начальник рудника, лысоватый коренастый мужчина, все выданные ему инструкции отправился выполнять чуть ли не бегом — и солидная, директорская комплекция не помешала.

Фарид руками, исключительно руками, безо всяких кифэйских штучек завел несколько единиц техники — самой старинной, допотопной, практически лишенной электроники. Людей вывозили в кузовах дряхлых, чихающих грузовиков, забив их туда под завязку. Не до комфорта сейчас. Жизни бы спасти.

____________

— Что же ребята так долго?.. — тихий голос Алии похож на стон. Лидия подходит к дочери, обнимает за плечи. А девушка высвобождается из материнских рук — мягко, но решительно. — Так медленно... В любой момент они придут... Они близко. Я чувствую... холод.

— Я уверена, — ласково произносит Лидия, — наши делают все возможное.

— И невозможное, — добавляет Тамара.

_____________

— Что же Алия Алиевна тут натворила! — чертыхается Фарид, чиркая проводами. — По-моему, даже электроны испугались — притаились и не бегают.

— Не работает? — интересуется Мо из-за плеча механика. — Совсем не работает? Все?

— Ну, совсем все не может не работать, — усмехается Фарид и, словно в подтверждение его слов мотор, слабо фыркнув пару раз, все-таки выдает мерное урчание. — Вот так вот.

— Ильдер Елисеевич, еще один грузовик готов.

- Молодца!

— Слушай, Рид, — не отстает Мо. — А вон то сможешь завести?

— То — это которое? — взмах руки Мо слишком абстрактен.

Магомед добавляет для наглядности указательный палец.

— Это.

— ЭТО?! — Фарид убирает волосы ото лба, оставляя на влажной коже темные полосы. — Ты нашел время шутить, Мо.

— Я не шучу, — голос Магомеда странный — ровный, но в нем чувствуется нешуточное напряжение — неожиданно сильное даже при том, что они тут все слегка на взводе.

— Соскучился по своим игрушкам? Но это ж не кран...

— Я вижу, что не кран, — Мо на короткое мгновение оборачивается, чтобы взглянуть на предмет их обсуждения — махину роторного "шагаря" размером с пятиэтажный дом. Даже по масштабам этого места он не кажется маленьким.

— Тебе зачем?!

— Надо, — отрывисто. — Надо, поверь. Пока не могу сказать, зачем. "Не могу" — это не "не хочу". Просто не знаю, зачем. Но точно знаю — надо. Почини. Пожалуйста.

— Ладно, — Рид кивнул растерянно. — Я посмотрю. А Мика где?

— Там где-то, — махнул неопределенно. — Максимус поле боя расчерчивает. Я так думаю... — Мо задрал голову вверх, — нам в кабину проще телепортироваться, чем ногами туда.

________

Максимус Земли в это время на первый взгляд бесцельно мерила ногами крошево каменистой породы. Босые ступни с розовыми пальцами казались чужеродными и беззащитными среди грязи, пыли и камней, но Максимусу было на это плевать, и она упорно вышагивала в разных направлениях, иногда становясь на четвереньки и глядя в камень прямо между растопыренными звездочками ладоней. Наверное, крутые Старшие Мандры, которые могли делать "кручу-верчу" с земной корой, и тут бы все сделали красивее и элегантнее. Но их уже нет. А она делает, как получается, и если даже иногда на карачках — что уж теперь? Не до изысков.

_________

— Не получается?

— Мо, не лезь под руку, а?! — раздраженно фыркает Фарид. — Пойду-ка я твою сестрицу допрошу с пристрастием — авось идеи возникнут.

Фарид тут же исчезает, а Мо остается один. Щелкает бесполезными сейчас тумблерами, двигает рычаги. Шагающий экскаватор — это не портовый кран, но многое интуитивно понятно, а с остальным он разберется по ходу. По ходу чего — Мо старается не думать. Главное — завести это чудо тяжелого машиностроения.

_________

— Что?! — Алия резко оборачивается к Фариду. — Вы все?! Закончили?! — на мгновение зажмуривается, будто прислушивается к чему-то. — Нет, еще не все люди вернулись. Почему так долго?!

— Господи, что за карма у меня такая, — вздыхает Фарид. — Все меня погоняют только — Рид, сделай то, Рид, пойди туда, Рид, почему ты еще не сделал?

— Фарид... — у Алии лицо на мгновение становится растерянным. — Я не хотела... Просто мне тоже нужно будет время... чтобы успеть. И...

— Уже скоро, — отмахивается Фарид. — Последняя машина ушла минуть десять назад. Скоро все твои подопечные соберутся к тебе под крыло.

— Смеешься... — тихо.

— Вовсе нет. Так, я тут по делу, собственно, — Рид задумчиво вытирает руки полой клетчатой рубахи. — Слушай, Максимус, ты мне на пальцах можешь объяснить, чего ты тут натворила?

— На пальцах как раз могу, — усмехается вдруг Аля. — Смотри.

Фарид моргнул пару раз.

— А помедленнее?

— Можно и помедленнее, — движения кистей плавные, но с пальцами что-то странное — они при этом как крылья колибри: их движение неуловимо глазу.

— Да ну вас с вашими максмусовскими фокусами! — встряхивает Фарид головой. — Я на ТАКИХ пальцах не понимаю!

— Других нет, — пожимает плечами Аля.

— Ага... — тянет задумчиво Ридли. — Там, видишь ли, твой братец капризничать изволит. Подай, говорит, Фарид Петрович, мне шагающий экскаватор в работающем состоянии.

— Мо?!

— Мо.

— Зачем ему?!

— Говорит, очень надо. Зачем — внятно объяснить не может. Но почему-то верю, — тут голос Фарид падает до шепота, — что это действительно — надо.

— Чем я могу помочь, Рид? — почему-то так же шепотом спрашивает Алия.

— Доверяешь мне?

— Да, — пауза была. Маленькая, но Фарид заметил.

— Впусти меня. Я не полезу глубоко. Мне бы принцип понять. Как ты это сделала.

— Ты сможешь это... исправить?

— Все — не смогу. Мне нужно совершить одно маленькое чудо. Для одной маленькой машинки. На большее меня вряд ли хватит.

— Хорошо, — еще после одной паузы. — Давай. Только аккуратно, Фарид. Не за себя боюсь, не за свои секреты личные. Не сломай там то... что нельзя сейчас ломать.

— Да мне только посмотреть!

— Все вы, парни, так говорите, — неожиданно улыбнулась Алия. А потом крепко обхватила ладонями лицо молодого мужчины напротив. — Давай. Быстро. Время не ждет.

__________

Мо вздрогнул — вздрогнул вместе с огромной машиной. Выглянул в окно кабины и увидел внизу маленькую фигуру человека, махающего ему руками. Это были золотые руки механика Фарида Куркина.

— Как ты это сделал?

— У каждого свои секреты. Главное, что напряжение все еще есть на фазе — до подстанции твоя сестрица не добралась.

— В нем... все работает?

— Понятия не имею. Думаю, все блокировки и датчики накрылись медным альфаирским тазом. Так что аккуратнее.

— Буду. Спасибо.

После. Альфаиры.

Вернулись Ильдар и Тагир — вернулись своим, кифэйским ходом. Грузовики с рабочим персоналом карьера еще где-то шли по древней равнине. Поднялся ветер, машины ехали в клубах пыли. Небо стали постепенно заволакивать тучи. У Федора Петровича Крыницына, начальника ИК-7 почти нестерпимо заныл старый прострел в ноге — смех смехом, но именно она — бандитская пуля. "К дождю", — с тихим стоном выдохнул полковник, запивая остывшим чаем пару таблеток обезболивающего. Не только к дождю. Собиралась гроза.

______________

— Я начинаю, — не вопрос, не предупреждение — констатация факта. — Протектор, ты готов?

— Как пионер. Сейчас, только палочки барабанные в руки возьму.

— Тагир... — Ильдар неуверенно улыбается. — Ты шутить умеешь, что ли?

— Все надо попробовать. Пока еще время есть.

— А ну отставить эти разговоры! — неожиданно резко произносит Тамара. — Не думать о плохом. Все получится. Мы справимся.

— А я ж разве спорю, — спокойно отвечает Тагир. — Справимся, конечно. Должны. Ну-с, Максимус, иди сюда. Как же тебя... это... того-этого... использовать?

— Тагир! — Алия топает ножкой. — Тебе вредно общаться с моим братом! И вообще — это я должна тебя использовать!

— Ну, так используй, — Тигр развел руки в стороны. — Я к эксплуатации готов. Тех. осмотр прошел, заправлен...

— Тагир!!!

Он добивается своего — она перестает нервничать. Вместо этого она злится на него, но не всерьез. Быстро поворачивает ее спиной к себе, прижимает к груди, кладет руки на плечи. Наклонившись к уху:

— Так?

Темноволосая девушка замирает в огромных руках, прислушивается к себе.

— Нет. Чуть отодвинься назад. Руки с плечи убери — мешать будут.

— Угу, — отступает на полшага, перемещает свои ладони-лопаты ниже, практически обхватывая полностью талию. — Может, так?

— Да. Наверное. Годится, — она выдыхает. — На счет "три" начинаем.

— Да в пень "три". Начинай.

И она начинает.

Ее руки напоминают двух птиц. Пальцы — неуловимое трепетание крыльев колибри. Она плетет сеть — невидимую обычному глазу сеть. Эта сеть накроет поселок целиком. Живая энергия человеческих эмоций — любви, радости, смеха — заструится по этой сетке, наполняя ее силой, не даст пройти тем, кто захочет иных эмоций. Главное — держать концы нитей. Нет, главное, сначала — сплести ее. И Максимус плетет сеть.

Если бы не руки Тагира — Алия упала бы. А так просто откинулась назад, на своего Протектора.

— Ну и куда так торопилась? Едва на ногах стоишь!

— Они близко. Очень близко. Я могла не успеть.

— Успела же!

— Успела. Потому что торопилась.

_____________

— Мы поможем тебе, — Ильдар говорит тоном, не допускающим возражений. — Ты одна не удержишь все нити.

— Вы видите их? — Аля удивлена.

— Ай-ай, девочка, откуда столько самомнения?

— Простите, — Алия смущенно улыбается. — Я совсем не соображаю, что говорю.

— А я не вижу, — произносит Лидия. — Но если мне дадут в руки — удержу. Одну. Или две. Сколько их всего?

— Пятьдесят.

— Сорок девять, — поправляет Ильдара Алия. — Сорок девять.

— Много... — качает головой Тамара. — Я их почти не вижу. Так... Мерцание.

— Мы все возьмем по... — Ильдар задумался ненадолго.

— ... по три, — закончила Алия. — Мне останется сорок. По четыре нитки на каждый палец.

— Справишься?

— Со мной же Протектор, — улыбнулась Алия.

Со стороны, если бы на это смотрел человек, то, что происходило в этой ничем не примечательной чистой комнате с геранями на окнах и кругами цветастых домотканых ковриков на полу, ему бы показалось выступлением группы мимов. Без грима, серьезные, они разбирают невидимые нити, берут их в руки. Но эти люди не мимы, и "невидимые" — не значит "не существующие". Это Альфаиры, и они готовятся удержать золотую сеть.

Точка. Лейфы.

Пейзаж напоминал бы тропический рай — белоснежный песок, бирюза неба, которая отражается в лазури моря. Если бы не люди. Странно, не по погоде одетые. И черепаха. Из всех Старших только Потан Тихого океана, хозяин этих вод, составил компанию кифэйям на берегу. Но если присмотреться, можно было видеть, как в сотне метров от берега вздымается над поверхностью воды фонтан — это нетерпеливый Гойрд, странный арктический гость в этих околоэкваториальных водах, напоминает о том, о чем кифэйи знают и так. Времени нет. Время против них.

— Боишься?

— Боюсь.

— Не бойся. Я не оставлю тебя. Я буду с тобой.

— Как? Ты останешься здесь, на суше.

— Не знаю, как. Но я буду с тобой. Ты не будешь одна там. Я с тобой. Верь мне.

— Верю.

Голубоглазая девушка с короткими, словно наспех окромсанными садовыми ножницами темными волосами, начинает раздеваться. Среди окружающих ее людей — двое мужчин, и оба они видели ее без одежды. Правда, один — отец, видел ее такой очень-очень давно, когда она была пухлощеким младенцем. И поэтому он отворачивается. Как и остальные кифэйи. А муж — смотрит. С каждой снятой вещью все быстрее стучит его пульс. Разумеется, не от возбуждения. Каждая снятая его женщиной вещь словно снимает слой с его сердца. Пока не оставляет его совсем обнаженным — чутко вздрагивающим от переполняющих его любви, тревоги и... и ярости. Пусть только попробует кто-то тронуть ее. Сжимает узкую и прохладную, несмотря на тропическую жару, ладонь.

— Верь мне.

— Верю, Протектор. Верю, любимый.

Босую ступню царапнули когти кожистой лапы. Пора. Девушка и черепаха стали медленно заходить в обманчиво безмятежные синие воды. Мужчина шагнул следом, словно никак не мог ее отпустить. Но у кромки моря остановился. Встал на одно колено, самые кончики пальцев опустив в воду — будто легкоатлет на старте. Голову наклонил, глаза закрыл. И замер. Готов.

Медикам и химикам хорошо известно, что морская вода по своему солевому составу и осмотическому давлению близка к плазме крови. Объясняют это тем, что жизнь родилась в океане, и оттуда же клетки крови взяли свой химический состав. И только Лейфы знают, как оно обстоит на самом деле, и зачем так. В Лейфах текут воды древнего океана...

Она слишком поздно поняла — как именно. Поняла одно из двух "Как?". Но более насущным было первое "Как?". Как она будет дышать под водой? Подробности собственной инициации в арктических водах надежно спрятаны в глубинах памяти, за той заслонкой, что уберегает человеческое сознание от запредельных кифэйских чудес. Хотя сейчас Лине было бы кстати это знать — в груди уже начало жечь от недостатка кислорода. Вокруг беспокойно крутился Потан Атлантического океана, начал подталкивать ее своей круглой блестящей головой к поверхности. Почувствовал как-то, что она уже почти теряет сознание. Да что она за Максимус, если в своей родной стихии существовать не может!? Как она сражаться будет?!

Толчок — изнутри. Не в сознание даже — сразу куда-то в легкие. Ушла резкая боль в груди, очистилось и прояснилось в голове.

— Как ты это сделал?

— Какая тебе разница? Кислород поступает непосредственно в кровь. Я же сказал, что не оставлю тебя.

— Тебе это трудно?

— Абсолютно нет.

С лица замершего у кромки воды мужчины обильными каплями в море стекает пот. И не в стоящем в зените солнце дело.

Ну вот, с одним "Как?" разобрались. Можно дальше, вниз. И еще осталось второе "Как?". Кровь. Всегда кровь. Никуда без крови.

— Поможешь мне?

Ментальный ответ Старшего, как обычно, тяжел. Вместо слов она бросает мыслеобраз. И гигантский скат, плавно шевеля плавниками, медленно подплывает к ней, разворачивается боком. Вот тут, у основания хвоста, острый гребень, то, что нужно. Резко проводит ребром ладони, боль неожиданно сильная.

— Что у тебя случилось?!

— Все в порядке, Протектор, не переживай. Так надо.

Мутное, невидимое в этой кромешной тьме красное облако окутывает руку Максимуса. Акулы способны уловить мельчайшие концентрации крови на расстоянии в несколько километров, но сейчас не стоит опасаться хищных гостей — все живое ушло из этих вод несколько дней назад, почуяв приближение нездешнего зла.

Кровь Лейфа смешивается с океанскими водами. И становятся они едины.

Она не видит Нурга. Никто из Старших не видит Нурга. Невозможно смотреть здесь обыкновенным зрением — темно. И, тем не менее, они видят его. Чувствуют — как он поднимается из неведомых глубин. Видят многочисленные щупальца темных энергий, чернильную с лиловыми прожилками сверхплотную сердцевину. Он поднимается быстро. Слишком быстро — у него свои отношения со здешним временем. С каждой секундой все быстрее, потому что набирает силу.

Если бы с чем-то можно было сравнить то, что они делали — то, возможно, ближе всего к этому встала бы детская забава: слепить снеговика. Хотя они не лепили. И уж точно не снеговика. Максимус творил копье, а Старшие готовили ему материал.

Теперь точно можно сказать, что если бы обитатели этих вод не ушли раньше — они бы погибли сейчас. Невозможно было выжить обычным морским жителям в условиях постоянной скачкообразной смены параметров окружающей воды — плотности, химического состава, температуры. Старшие подавали Лине почти готовый материал, и Максимус ваял длинное острое "копье" — ледяное, если можно так сказать, чтобы сравнить его плотность с плотностью окружающей среды. Столб воды, сцементированный запредельными молекулярными связями, поставившими бы в тупик всех химиков на Земле. Это ее оружие. То, что должно поразить Нурга. Если она попадет. Если они успеют.

Его близкое присутствие стало почти ощутимым. Вода перестала слушаться. Сколько есть длины копья — столько есть. Больше нет времени. Больше вообще ничего нет. Только острие невидимого обычному глазу многометрового тонкого копья — копья из воды. Только то, что поднимается навстречу ей.

— Миша, давай на полную.

Он не ответил. Она не знала, но на ответ у него уже не было сил. Но дал — на полную. Энергия наполнила ее тело до кончиков пальцев. А сами пальцы сомкнулись над головой на невидимом копье. Откуда-то из глубин памяти всплыли слова прочитанной когда-то книги:

"Я целюсь не рукой: тот, кто целится рукой, забыл лицо своего отца. Я целюсь глазом.

Я стреляю не рукой: тот, кто стреляет рукой, забыл лицо своего отца. Я стреляю разумом.

Я убиваю не оружием: тот, кто убивает оружием, забыл лицо своего отца. Я убиваю сердцем".

Перед глазами лицо отца — голубые глаза в вечном прищуре, усмешка узких губ, светлая прядь волос на лбу.

Я убиваю сердцем. Я убиваю кровью. Занесенная рука, игнорируя сопротивление воды, стремительно опускается вниз. Отправляя копье навстречу его жертве.

Она не успела выпустить копье. И успела почувствовать, как...

Он был еще далеко, он был еще глубоко. Но длинные, наполовину материальные, наполовину энергетические щупальца уже протянулись вверх. И одно из них схватило копье. И потянуло вниз. Быстро. Стремительно, невозможно быстро.

— Бросай!

Окрик Гойрда оглушил ее. Это был приказ. Это было давление воли Старшего. Но она не послушалась. Если она отпустит копье — встретить Нурга им будет нечем, на то, чтобы сделать новое, времени уже нет.

Ее тащило вниз, вокруг кружили Потаны, видимые лишь особым, кифэйским зрением. Гринда попробовал "перекусить" щупальце — и его отбросило в сторону, так что, что Гойрд и черепаха бросилась спасать оглушенного товарища. А ее волокло все ниже и ниже. Туда, вглубь, навстречу Нургу. А в это время там, на поверхности, трое Лейфов пытались удержать на берегу Протектора, которого неудержимо тащило в воду. Миша уже ничего не соображал. Кроме того, что ей там плохо, и она в опасности. И его действительно тянуло — туда, в воду, на глубину, вслед за ней.

Лина спиной почувствовала гладкую кожу, потом сильные большие плавники обхватили с двух сторон. И почти трехтонный морской дьявол потянул ее наверх. Ментальный стон Максимуса долетел до всех Потанов.

— Отпусти! — кит не может рычать, но Гойрд именно рычит.

— Нет!

Ей кажется, ее сейчас порвет пополам — копье неудержимо тащит вниз, плавники ската давят все сильнее, не давая опускаться. А потом Гойрд тяжелой торпедой на полном ходу, с разгона, таранит удерживающее копье щупальце. Ей едва не выворачивает руку в плече. От протяжного инфравопля Нурга временно глохнут все — и Потаны, и Максимус. Но копье — свободно и цело, гигантская манта не отпускает Лину, давая ей стабильность и опору в воде. Времени нет. Одна секунда — перевести дыхание — если его можно перевести на глубине нескольких сотен метров. Подтянуть еще энергии — она течет вольно, спокойно, Протектор справляется со своей работой. И ударить — в полную силу, в полную ярость.

Я убиваю сердцем. Я убиваю кровью. Я убиваю водой.

Невидимое скопление, основную часть которого составляла сверхтяжелая вода на основе водорода-четыре, немыслимое, несуществующее для современно химии соединение — это сверхплотное копье-игла прорезало темные холодные воды, скользнула меж шевелящихся, пытающихся перехватить щупалец и проникло туда — в черно-лиловую сердцевину.

От раздавшегося инфравоя они оглохли еще раз. А там, наверху, как подкошенные, упали у кромки воды Варвара и Алла. Лишь Ахмед как-то держался. И держал Михаила.

________

Его тело опускалось назад, в бездну, медленно. Опускалось и распадалось. Ошметки того, кто воплотился в этой реальности в виде гигантского... предположим, осьминога... хотя — страшнее, но уже не важно... — его ошметки, куски плоти, сотканной из материальности этого мира, медленно опускались на дно, разлагаясь прямо в процессе спуска. До дна спустилось не так уж и много — а то, что осталось, будет через несколько дней съедено вернувшимися исконными обитателями этого места. А над самой впадиной в течение суток в радиусе километра вода была чернильно-черной — даже у самой поверхности. Ученые так и не смогли объяснить этот феномен. Как и повышенный уровень радиации.

______

Лина лежит всего в метре от воды, тело ее прикрыто кое-как накинутыми вещами. Дышит рвано — словно учится снова дышать сама, легкими, без помощи Протектора. Сам Протектор тут же — сидит рядом, уронив голову на согнутые в коленях ноги. Без сил Протектор, совсем без сил, но кончиками пальцев касается ее руки. Уже привычно. Защищать. Не отпускать. Никогда.

Из всех Старших компанию им на берегу составляет снова лишь Потан Индийского океана. Старая черепаха щурится на солнце. Кажется, она улыбается — если черепахи могут улыбаться. Кифэйи — точно могут. Она поворачивает голову на длинной морщинистой шее к океану. Там фонтаном огромной латинской "V" салютует Гойрд. Манта и гринда высоко выпрыгивают над водой в сложных акробатических "па". Старшие Лейфы праздную победу.

_______

Голубые глаза резко открылись. Она попыталась сесть, но сил хватило только на то, чтобы приподнять голову.

— Мика!

— Тихо, тихо...

— Нам надо туда! — она захлебывается словами. — Туда! Там...

Ахмед помогает дочери сесть.

— Сейчас, — шепчет побледневшая Алла. Они с Варварой и Ахмедом берутся за руки, образуя живое кольцо вокруг Максимуса и Протектора. — Сейчас энергию минимально выровняем и все вместе...

— Поздно! — Лина рыдает. — Будет поздно!

Точка. Мандры и Альфаиры. И Лейфы.

Мика не дрогнула — ведь Роксы не боятся. И Мо, стоявший рядом с ней, тоже не дрогнул — он просто не имел на это права. Слегка завибрировала каменная порода под ногами Петра, выдавая его волнение — и только. А вот Софья негромко пискнула и юркнула за спину Фарида. Тот и сам бы с удовольствием спрятался за спину отца, например. Но сдержался. Хотя страшно было просто неимоверно. Он увидел тех, кого услышал когда-то на несуществующей радиоволне.

Они появились внезапно, тихо и без каких-либо предупреждений в виде спецэффектов — громов, молний, вспышек или чего-нибудь подобного. И вот стоят уже напротив, недалеко. Сколько их? Пятеро, шестеро... Нет, больше, но посчитать не получается.

Их видели раньше здесь, на Земле, Мо, Мика и Лина. Их видел в их родном слое Мо. Их почти видели Аля и Мунира. Но теперь их вид — не тот. Не совсем тот. Цилиндрическая форма, которую наблюдали Мо, Лина и Мика — сейчас на глазах меняется, словно плавится, обтекая их истинный облик. Новый вид скафандра для существования в иной материальности? Наверное. И вот глазам кифэйям предстает плотная серая поверхность их тел — размером близких к человеческим. Крылья, тонкие и перепончатые в их родном слое, сейчас потяжелели и висят почти до земли. Но глаза на полупрозрачных стебельках, по которым, матово пульсируя, бегает вверх-вниз оранжевая жидкость — почти такие, как запомнились Мо. А на то, что находится на месте рта, по-прежнему страшно и до дрожи противно смотреть. А уж когда эта ротовая полость распахивается...

— Ииидиии ссссюдааа, сссааамкааа... — голос — скрипучий, шипящий и вибрирующий одновременно. Он один только вызывает головокружение и тошноту. Один из игв делает шаг вперед. Фарид с Соней, как единое целое, невольно отступают назад.

На пути у игв мгновенно образуется глубокий ров. С тихим шелестом осыпаются в него мелкие камни.

— Хорошая работа, Петр Артемьевич, — кивает Мика. — Эй, ты, пучеглазый, а ты по-нашему разумеешь, что ли? И кого это ты самкой назвал?

— Сссааамкааа, ииидиии сссюдааа...Оссстанешшшьссся жиииить. Мы подееелииимссся ссс тобоййй... даааййй нааам пройййтиии... Мы поделииимссся ссс тобоййй влассстью...

— Это ты иди сюда! Я тебя сейчас покажу, кто тут самка!

— Мика!

— Работаем, Протектор.

— Аккуратнее!

— Ты тоже с защитой не переборщи.

Противоположная стена крутого карьера резко "встает на дыбы", становится абсолютно вертикальной. Секундная пауза — и она опрокидывается на "группу товарищей". Кифэйям приходится уворачиваться от полетевших во все стороны камней — Мика и Петр не успевают отследить полет всех кусков породы.

— Сонька, помогай!

— Я не умею!

— Учись!

Медленно оседает накрывшее карьер облако пыли, делая стоящих снова плотной группой кифэйев серо-бурыми манекенами.

— Личный состав цел?

— Вроде.

— Неужели все? — голос Петра недоверчив. — Вот так просто? Прихлопнули их стенкой — и все?

— С мухами только так, — пожимает плечами в тонкой серой пыли Мика. — И если вы думаете, что это было просто... — Звонко чихает. — Протектор, ты как? Силы еще есть?

Никто ей не отвечает. Максимус оборачивается.

— Мо?! Ты где, черт тебя дери?!

— Уходите!!!

С утробным рыком оживает стоящий в сотне метров экскаватор. И с оглушительным ревом вторит ему показавшаяся из плотного облака каменной пыли исполинская фигура.

— Мать твою! — выдыхает Рид, задирая голову. — Это динозавр?!

— Эта тварь называется рарруг, — слышится в их головах голос Мо.

— Мо, не лезь! Я разберусь с ним!

— У тебя нет сил!

— Есть!

— Пока нет. Не спорь. Я знаю.

— Мо!!!

Гигантская лапа разносит в разные стороны огромную груду камней. И рарруг показывается перед ними во всей красе. Похожие твари населяли землю миллионы лет назад. Но тиранозавр рядом с ним показался бы безобидной ящеркой. Снова слышится утробный, заставляющий вибрировать камни, рев.

— Ах ты мразь... — шепчет Мика. Сжимает кулаки. Но кроме легкой дрожи земли под ногами не выходит ничего. Мо прав — она на какое-то время выпала из игры. Довыпендривалась с карьерными стенами.

Едва слышный свист огромного хвоста — Петр хватает ее в охапку, и они перемещаются куда-то за спину чудовища.

— Рид, Соня!

— Мы ушли влево от него.

— Очистите мне поля боя! Чтобы я вас не зацепил! Валите наверх!

— Мо, что ты будешь делать?!

— Уходите!!!

И им приходится уйти — во все стороны летят огромные куски породы, горячими волнами почти ощутимого смрада весь огромный карьер наполняет злоба — дышать невозможно. Четверка кифэйев вынужденно телепортируются выше, на удин из уступов. Чтобы наблюдать — увы, только наблюдать страшный спектакль внизу.

Видно, что Мо еще не приноровился к управлению — с визгом закрутившийся ротор резко чиркает о каменный выступ, длинная стрела экскаватора дрогнула, натужно завыли стальные канаты, компенсируя ударную нагрузку.

А потом Волшебник Мо все же справился с новой игрушкой. И чиркнул ротором уже по основанию хвоста рарруга. От рева чудовища у кифэйев заныли все кости — до самых мелких.

— Аккуратнее, аккуратнее, Мо... — едва шевеля губами от страха, шепчет Мика.

— Максимус, — резко дергает ее за руку Петр. — Ты чувствуешь?

— Что?! — не может оторвать взгляд от монстра, кружащего вокруг исполинской по человеческим меркам машины, которая кажется на его фоне детской игрушкой.

— Максимус!!! — Петр резко разворачивает ее к себе лицом. — Он справится. А ты слушай!

И она услышала. Увидела. Поняла.

Те, первые — были действительно парламентеры. Игвы в самом деле рассчитывали договориться. Не получилось договориться — и в дело пошел рарруг, как отвлекающий маневр. А теперь началась настоящая атака. Пыль понемногу оседала, и там, где видно стало... Весь карьер сделался похож на соты, заполненный чем-то жидким. А потом "соты" стали лопаться — и из каждой ячейки лезли они. И были их тучи.

И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы.

И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих.

И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека.

В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них.

По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее — как лица человеческие;

и волосы у ней — как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов.

На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее — как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну;

у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же ее была — вредить людям пять месяцев.*

Скоро весь карьер покрылся темной шевелящейся массой, среди которой рычали, сражаясь, две фигуры — исполинский ящер и карьерный экскаватор.

Тут Мика почувствовала, что Протектор успевает все — не только управляться со своей железной махиной. Снова потекла энергия, броня придавала сильнее.

— Мо!

— Делай свое дело, Максимус.

А у них появилась новая проблема — оказалось, крылья у игв были не для красоты. Встать на крыло смогли сразу не все. Лишь десятки поднялись в воздух — неуверенно, тяжело. Мика сцепила зубы и расставила пошире босые ноги. Рядом тоже самое сделал Петр, а за ним — Софья.

Фарид проводил взглядом скользнувшее над их головами первое темное облако.

— Держитесь, Альфаиры!

* * *

Альфаиры дрогнули под первым ударом. Лопались нити, в которых путались и застревали игвы. Алия охнула и зашипела, когда образовалась первая дыра. Со свистом втянула воздух, на ее талии сильнее сжались руки Тагира.

— Не смотри на них. Только руки. Только нити. А этих — нет. Не смотри на них.

Рядом тяжело дышали Ильдар, Тамара и Лидия. Было видно, как им трудно — особенно Лидии. А ведь у них было только по три нити. А у маленькой хрупкой девушки в руках Тигра — сорок. Сорок. По четыре на каждый палец.

Ее руки мелькают, дирижируя невиданной симфонией — симфонией битвы, ставка в которой жизнь. Просто Жизнь.

Игвы сгорали в узлах золотой сети, содрогались в конвульсиях. От соприкосновения с чуждой материей разрушалась и сама сеть — и латать ее становилось все сложнее. В поселке, прикрытом невидимой человеческому взгляду золотой сетью, на людей накатывала странная апатия и тоска — верный признак приближения тех, кто потом заберет все.

— Еще одна атака — и они прорвутся! Что там Мика делает?! Куда Мандры смотрят?!

А Мандры просмотрели атаку. И теперь пожинали плоды. Внутри карьеры камни плавились. Камни утягивали внутрь, в себя, копошащихся игв, у которых не получалось взлетать. Камни пожирали пришельцев. Но их было слишком много. Тьма египетская...

Мо отвлекся на энергетический выброс и пропустил, точнее, подпустил — и тут же стрела под ударом тяжелого хвоста выгнулась под никак не предусмотренным конструкторами углом. Словно нитки, лопались один за одним стальные канаты. Еще немного — и ротор станет неуправляемым.

Волшебник оценил ситуацию мгновенно. Пальцы защелкали тумблерами — быстро, но точно и уверенно, словно он у себя в Обители, грузит пылящий аммофос. Разворот, отмахнулся стрелой, но очень неуверенно — управление над экскаватором почти утрачено. Над карьером пронесся оглушительный рев — видимо, радостный. Мо подставил под удар кабину.

Ну же, давай, ящерица — ты тупой, но должен понимать, куда бить.

И рарруг ударил. Бронированным, с огромными шипами хвостом разнес на брызги осколков кабину. Но и сам открылся. И, заломленный под не предусмотренным конструкторами углом, вращающийся на остатках тяги двадцатиметровый ротор, как нож в масло, вошел в бледное брюхо. Стальной диск даже еще смог провернуться несколько раз — вычерпывая своими ковшами ошметки внутренностей и густую вязкую темно-бордовую, почти черную кровь. Рев агонии рарруга накрыл карьер. А на одном из уступов Максимус Земли упал на колени.

— Нееет!!!

— Фарид, держи ее!

Невозможно удержать потерявшего голову от горя Максимуса. Невозможно. Если ты не его Протектор. Одним только словом.

— Эй, что за паника? Я здесь.

Мика замирает на крике-выдохе, забыв вдохнуть. Не обращает внимания на Петра и Фарида, которые вцепились в нее с двух сторон.

— Где ты?!

— Пока не пойму. Где-то рядом. Пыль тут. Я в последний момент успел из кабины свалить.

— Мо, иди сюда! Ты же меня чувствуешь?! Давай к нам!

— Мо, иди сюда... — ворчит он, появившись у Мики, Петра и Фарида за спиной. — Как собаку, ей-Богу.

Она резко разворачивается и без слов сгребает его в свои могучие Роксовы руки, но Мо не привыкать. Смотрит поверх ее макушки в сторону карьера, на еще содрогающуюся от остаточных поворотов ротора огромную тушу.

— Что, красиво я его сделал?

А потом Мо бледнеет. Потому что замечает остальное. Темное шевелящееся море. Которое вот-вот выплеснется за границы карьера. И потечет по земле тьма.

— Тигр говорит, что они едва держатся. И пока игвы лезут на сеть как мошкара на свет. Но могут рвануть дальше, — голос Фарида бесцветен. Лишь слегка горчит — как пепел. Вкус поражения.

* * *

Из набухшего темными тучами неба вдруг ударил дождь. Не просто дождь — ливень.

— Чего пригорюнились, кифэйи? — раздался звонкий голос.

— Лина! — Мика резко обернулась.

— Я, — крепко обняла сестру. — Напугала ты меня.

— Это Мо всех напугал!

— Ну, что там у вас? — лупящий дождь не мешает Максимусу Воды прекрасно видеть то, что происходит на дне карьера. — Не получилось мухобойкой прихлопнуть?

— Не совсем, — мрачно усмехнулась Мика.

— Значит, попробуем утопить.

— Вряд ли это сработает, девочка, — качает головой Ахмед.

Сумерки и струи воды вдруг прорезает ослепительная вспышка. В дно карьера бело-голубым зигзагом ударяет молния. Одна из десятка. Нет, из сотни. Сотен. Возможно, тысяч. Настоящее гнездо молний. Потом накатывает гром, а молнии продолжают бить. Одна за одной, превращая алмазный рудник в гигантский котел. Горит условный органический белок чужой этому слою жизни. Под воздействием напряжения в миллиарды вольт плавится порода, образуя своеобразный монолитный сверхплотный фульгурит** — гигантскую многокилометровую стеклянную чашу. Наглухо запечатывая место вторжения.

Все заканчивается так же внезапно, как и начинается. Становится тихо. Лишь по-прежнему сильно идет дождь, но кифэйи почти не слышат его — оглохли от раскатов грома. Пахнет озоном и немного — паленым.

— Эй, Мандры, вы там живы? — на связь выходит Тагир.

— Вроде, — отзывается Фарид.

— Нам еще ждать гостей?

— Уже нет. Сами приходите. Есть на что посмотреть.

И они приходят — все, включая Муниру.

— Не знаю, — девочка улыбается смущенно, в ответ на удивленные взгляды, как обычно, пряча лицо в бок отца. — Само как-то получилось.

Ильдар обнимает младшую дочь, разглядывая то, что осталось вместо алмазного рудника. Оборачивается к Мике.

— Сурова ты, девочка, в гневе.

— Да это не я, — отмахивается Доминика. — Это Лина.

— Нет, и не я, — не желает себе чужой славы Ангелина. — Моих рук — только дождь. А молнии откуда — понятия не имею.

Они стоят еще какое-то время молча, — на одном из уступов бывшего алмазного карьера, под проливным дождем. Под порывами ветра иногда хлопают полы промокшей одежды.

— Знаете, — Алия медленно поднимет голову, подставляя лицо струям дождя. Там, над ними, куда-то неспешно ползут по своим делам пухлые серые облака. Смотрит задумчиво туда, в скопление облаков. — Знаете, ребята, а ведь там кто-то есть...

__________

* — из Откровения святого Иоанна Богослова

**фульгурит — спекшаяся от удара молнии порода.

Конец первой книги.