-И почти все враги! — напомнил Форк, уже успевший убедить Хокона не обижать маленьких.
-Она — воин. Никакие враги не заставят ее испугаться... — отмахнулся мальчик. — Я не могу доказать свои слова, но Вигдис в беде!
Муж с женой переглянулись. И Форк, положив руку мальчику на плечо, серьезно сказал:
-Ты прав, парень: она в беде.
-Ее держат в плену?
-Нет, — задумчиво возразила Нита. — Скорее, она заблудилась в новой жизни, и не может вернуться... Как трагично! При всем ее могуществе она может помочь и помогает другим, а себе помочь не в силах.
-Так надо найти и помочь! — с жаром воскликнул мальчик.
-Найти? Найти-то не штука. Я найду хоть сейчас. А вот помочь?
-Нельзя, да?
-Можно. Но помогать надо правильно. И кое-кого надо сначала найти. Ее же многие ищут...
-Кто?
-Ты их не знаешь... Одна из них живет в нашем мире, но далеко отсюда, в Олтеркасте. Она пойдет с нами... Другой... Уже сорок лет ищет он ее по всем мирам. И сорок лет ждет его женщина в дальнем мире. И волчица ждет. И волк... Не старея, ждут они, когда Томас найдет ее и приведет к ним... Он ищет. Он не сдастся. Нам надо встретиться и искать вместе... Затем и существует дружба...
-Я с вами! — заявил мальчик. И несколько минут затем терпеливо слушал уговоры типа "без тебя обойдутся", "подумай о маме", "ты еще маленький, а там опасно"...
Потом он вежливо прервал собеседников:
-Можно, я продолжу ваш, Нита, рассказ?
Жила была в одной деревне девочка — Вигдис. Была у нее мама, была подруга... Потом умерла ее подруга. А годом позже враги убили ее маму. И Вигдис обратилась в волчицу, чтобы отомстить.
Но очень уж боялись оборотней люди севера. И, когда враги бежали, убоявшись волчьих клыков, начали кидать камни в девушку, спасшую их. И Вигдис пришлось бежать... И только двое жителей деревни — толстая некрасивая девочка и маленький мальчик — пошли ее искать. Зачем? Чтобы сказать, что они ее любят по-прежнему, что верят ей по-прежнему, что им стыдно за односельчан. Стыдно и больно... И, что они хотят помочь...
Это было нелепо. Любой взрослый сказал бы им, что они не в силах помочь, что девушке, потерявшей все в единый миг, не помогут никакие слова, что камни, летящие в лицо, сильнее любых слов... И он был бы прав, этот взрослый. Но некому было вразумить двух детей. И они искали, долго и тщетно.
Но что бы было, если б они не искали тогда Вигдис, движимые нелепым детским желанием помочь? Что бы стало с Вигдис, со всем миром, с ними самими?
-А мама-то отпустит?
-Я попрошу! Прямо сейчас! Только вы не уходите, пожалуйста! — заторопился мальчик, вскакивая на ноги. — Не уйдете? Обещаете?
Нита улыбнулась и кивнула.
Вернулся мальчик через добрый час, да не один, а с матерью. В ее руке был туго набитый заплечный мешок.
-Здравствуй, Читающая в душах! — поклонилась она Ните. И улыбнулась Форку: — Привет, командир. А я ведь в обиде на вас: как же вы не зашли-то? Носят вас йотуны по миру, даже дома своего не завели. В кои-то веки завернули в наши края, а ко мне не заглянули...
-Прости, Элри, спешили мы... — развел виновато руками Форк.
-Спешили... — передразнила Элри. — Ладно, на обратном пути зайдете — сына сдать из рук в руки. И... удачи вам! Доброго пути, прямой дороги! Найдите княгиню. Когда-то она помогла нам, Общине. Пора вернуть долг!
Перекресток семи дорог: "Быть человеком!.."
Вот и все, что я хотела рассказать. Теперь вы знаете обо мне правду. Во всяком случае, мой рассказ — самая лучшая, самая правдивая из всех правд, поскольку даже если я и исказила в чем-то истину, никто из вас, Мыслящих, не в силах меня уличить во лжи...
Очень возможно, что мой рассказ покажется вам сумбурным и коряво изложенным. Это потому, что я успела отвыкнуть общаться на столь примитивном уровне связи, как речь. И еще потому, что нелегко рассказать о чем-либо, если знаешь абсолютно все. Это куда труднее, чем домысливать то, чего не знаешь...
Я не старалась себя оправдать, осудить, приукрасить. Я говорила правду.
Зачем? Да затем, что я — Закон — жду помощи от вас, Мыслящие.
Вы испокон веков завидуете нам, именуете не очень верно богами, восхищаетесь нашим бессмертием, всемогуществом и всезнанием! Но вы, ничтожные Мыслящие, умеете то, что не доступно нам, Законам. Почти всем Законам... Что уже не один век недоступно и мне, хоть и рождена я Мыслящей...
Вы!!! Вы мало знаете, зато надеетесь и верите!!! А я — не верю. И ни на что не надеюсь. Я знаю наперед все... Вы любите, а я — не умею. И не сумею... У меня пятеро детей, трое давно взрослые, двое еще малы... И я их не люблю!!! Не умею...
Как нелепо!.. Все мочь и ничего не мочь. Все знать и мучительно искать ответ на простой вопрос: что же мне делать...
Как тяжело видеть своих детей, знать каждую их мысль, и не иметь возможности обнять их. И ожесточенно давить в себе ростки зависти к собственным детям за то, что они, счастливцы, простые смертные...
Как больно сознавать, что мне, обладающей столь огромным могуществом, недоступны чувства, привычные смертным: любовь, дружба, страх!
Я своих детей просто бросила. И то сказать! На кой йотун им такая мамаша — безжалостный палач, людоед, расчетливый эгоист? Нет, я не вовсе бесчувственна, отнюдь! Просто я, если мне взбредает в голову состроить из себя человека, начинаю идеально имитировать человеческие чувства. Идеально... С тех пор, как я перестала быть Мыслящей, я все делаю идеально. Даже убиваю...
Хорошо, что Уна забрала моих детей себе — она-то и есть их мать, заботливая, любящая, терпеливая... Не мне чета. Человек! ЧЕЛОВЕК!!! Как ей удалось остаться человеком? У меня вот не вышло.
И еще из-за нее я не могу навестить Виллу с Рольфом. Они скучают, они ждут меня, они каждое утро просыпаются с надеждой увидеть над своими кроватями меня, свою маму! А я не могу! Я боюсь встречи с Уной. Я не умею забыть свой меч у ее горла, мир, застывший в ужасе ожидания гибели Эмиссара!.. Счастье, что Уна сумела напомнить мне, кто она и кем была я!
Она-то не сердится, она относится ко мне по-прежнему, мой первый в жизни друг, мой исконный заклятый враг, сестра моя по крови и клятве... Как она сохранила чувства? Как она умудряется любить, волноваться, нервничать?.. Тоже ведь давно уже не Мыслящая...
Не Мыслящая... Жаль! Это значит, что она тоже не в силах мне помочь: вернуть дар всеотца Мыслящим, которого я лишилась когда-то...
Я прошу помощи. Стыдно... Все, кто меня слышит! Смейтесь: я прошу помощи!!! Я хочу любить, сомневаться, ненавидеть, переживать и беспокоиться, вспоминать и забывать... Я хочу сказать моим детям, что люблю их, я хочу повидать своих мам, познакомиться с отцом... Я хочу обнять мою Уну...
Я все это могу, но не желаю оскорблять их фальшью...
Я хочу помочь Оге избавиться от многовековой любви ко мне, не причинив ему боли... Не знаю, как. И не узнаю! Мы, Законы, не умеем узнавать...
Я очень хочу любить...
Эх, Оге!.. Дорого же ты заплатил за минутную слабость! Так дорого! Своей жизнью, своей судьбой, мной... Наша последняя встреча заставила тебя очнуться, стать тем Оге, которого я любила когда-то. Ты мстил врагу за мою гибель. Мстил беспощадно, жестоко и изобретательно. Мстил пять лет. Ты принял смерть настолько ужасную, что даже имперские власти не осмелились сообщить о ней. Ты восстал из могилы, вызванный Рагнарекком, честно сражался там. О тебе ходят легенды в трех десятках миров, тебя почитают, как великого воина и верного друга. Ныне ты вернулся в родной мир, работаешь учителем в школе...
И все это время ты любил меня и продолжаешь любить. Без надежды. Ты ничего не ждешь. Ты знаешь, что ничего не выйдет. Ты знаешь, что я уже давно не люблю тебя. И не потому даже, что разучилась: когда я снова обрету этот дар, я не буду тебя любить. Никогда не буду. И мы оба это знаем.
Но ты любишь... Как мне помочь тебе, родной мой? Ну как? Я властна влезть тебе в душу, стереть любовь... Но это же — убить тебя! Я не хочу обойтись так с тобой. Помогать надо правильно, то есть по человечески. А этого я не умею.
Самое мучительное то, что я знаю, что мне помогут, что все у меня будет отлично. Я только не ведаю — когда это будет... Проклятый Принцип неопределенности...
Смейтесь же — я, всемогущая, сражавшаяся против вас на Боргильдсфольде, прошу у вас помощи. Даже мне смешно. Ха-ха!.. Ну, что же никто не смеется?
Я бы заплакала, но и этого не могу: слезы — слабость, а слабостей у меня нет.
Я устала. Я хочу умереть, но на беду свою бессмертна. Я переживу своих детей, внуков, правнуков...
Помогите мне, кто слышит меня! Я отблагодарю за помощь знаниями и силой, дружбой и помощью. Пожалуйста!..
Ведь не так часто просит помощи у людей богиня, она же — бывший человек, бывшая волчица, бывшая Старейшая волчьей Стаи, княгиня Сопротивления — Вигдис дотАльви, дочь Альви второй, последний Претендент!
Глава 8. Волчий закон
(54 — 58 годы Нашествия)
1
Покои, где находилась женщина, не были похожи на тюремную камеру. Солнечные лучи ярко освещали их, проникая сквозь великолепные витражи окон, расцвечивали дополнительными красками нежно-розовый шелк стен, черный парчовый полог кровати драгоценного серебряного дерева, расшитый золотыми драконами о четырех когтях. У окна располагался невысокий стол красного дерева, инкрустированный золотом и нефритом. Два кресла были придвинуты к нему. Рядом с кроватью стояла детская кроватка.
Нет. Не похоже. Вот только тяжелые шаги караульных за дверью. Вот только небьющиеся стекла витражей... Женщина пыталась их разбить руками, креслом... И ни единой трещины не появилось.
Женщина нервно, как волчица в клетке, ходила по комнате, то и дело заглядывая в кроватку, где мирно спал ее полумесячный сын. Да она и была волчицей. Плен и тревога за сына делали ее старше своих лет. А ведь ей и было-то лет двадцать, по человеческому счету...
-Вот и все. Жизнь, еще неделю назад казавшаяся такой прекрасной, только начинавшейся, закончилась. Еще день-два... И роскошные покои сменятся сырым пыточным подвалом. Потом — казнь. Боги мои! Какое унижение! Казнь! Почему я не погибла в бою? Неужели я не заслужила достойной смерти? Сын, Вимме! Маленький мой! Ну зачем я не отправила тебя? Хоть ты бы выжил... Тассе — родной мой, любимый! Неужели я не увижу тебя больше? И что же им от меня надо? Что за игры: роскошь, шелк?
Потом мысли женщины резко сменили направление.
-Что будет делать Тассе? Женится? Или нет? Он же, несмотря на кажущуюся суровость, очень раним, и очень нежен с ней, что как-то не свойственно волку и не вяжется с его вполне заслуженной славой опытного военачальника и могучего воина.
Женщина поймала себя на мысли, что ей не кажется дикой мысль, что ее муж должен немедленно жениться, едва узнав о ее казни.
-Хоть бы любовницу себе завел, что ли! Были бы у него еще дети... Вимме, сынок! Тебя-то за что?
Бесшумно открылась дверь. Женщина не обернулась. Она стояла у окна и смотрела на сады, расстилавшиеся вокруг тюремного замка в Кремьеле.
-Госпожа! — раздался почтительный голос вошедшего. И только тогда она обернулась.
Перед ней стоял, склонившись в почтительном поклоне, имперский сановник. Судя по шапке — высокого ранга. И, что интересно, не связанный с разведкой — на его рукаве была нашита крылатая кисть, знак принадлежности сановника к академии Ханьлинь.
"Ого! — подумала женщина. — Что-то новое?"
И, не отвечая на поклон, осведомилась:
-Что вам угодно?
Сановник еле заметно улыбнулся, выпрямился и жестом указал женщине на кресло.
-Давайте, госпожа, не будем терять время. Вы, очевидно, предполагаете, что я буду выяснять у вас тайны вашей ставки, льстить, угрожать... А вы будете гордо отказываться или пробовать вести свою игру.
"Однако!" — мысленно хмыкнула женщина, усаживаясь в кресло. Сановник сел напротив и продолжил:
-Мое скромное имя, госпожа, — Хань Дуаньтэ. Я — ханьлинь. Наш властелин прислал меня к вам, уполномочив вести переговоры и даже принимать решения! Давайте перейдем сразу к делу! Предварительно я хотел бы заметить, что не обещаю, что наш разговор не выйдет из границ этикета. Как мужчине, мне это неприятно. Прошу простить меня заранее. Могу дать слово только, что пустых обещаний или пустых угроз не будет. Все, что я предложу, я в силах сделать. И сделаю, если понадобится! За что также прошу прощения. С вашей стороны я рассчитываю на прямоту.
Хань умолк. Женщина внимательно посмотрела на собеседника и бросила: "Слушаю".
-Госпожа! Я уполномочен предложить вам мир. Мы...
-Что!? — не поверила она ушам. — Мир!?
Хань поморщился, но мгновенно стер неудовольствие с лица.
-Да! Мы считаем, что полвека войны — это достаточно долго. Мудрец сказал, что даже долгая и неудачная война на чужой территории лучше, чем быстрая и успешная война — на своей земле.
-На вашей? — иронически усмехнулась женщина. — Вы уверены, что эта земля — ваша? Или вы имеете в виду, что она все же — "чужая территория?"
-Пока мы контролируем весь континент, вся земля — наша! — отрезал Хань. — Однако я не желаю спорить о терминологии. Речь о том, что война разоряет страну, в которой происходит. Даже быстрая и успешная. А наша война, следует признать, — не столь успешна, как нам бы хотелось. И весьма продолжительна! Пора сию войну закончить. Мы уважаем упорство и талант ваших полководцев, но мы все равно победим! Вы же опытный военачальник, княгиня! Вы же прекрасно знаете соотношение сил! Зачем продолжать бессмысленное сопротивление?
Хань сделал паузу. А затем продолжил:
-На континенте могут разместиться сотни миллионов людей, не мешая друг другу! Вы просто не представляете себе — что такое перенаселенная страна!
Хань осекся, как будто сказав лишнее. Женщина сделала зарубку в памяти. А ее "гость" тем временем продолжил:
-Поверьте: условия самые выгодные! Мы предлагаем включить ваше княжество, Арбад, Горный удел, Восточный Олтеркаст и Западный Нертоу в состав Империи на правах вассальных государств. Вассальная присяга ограничится только признанием суверенных прав императора, обязательством дважды в год являться ко двору, гарантией военной помощи в случае войны, уплатой имперских налогов. Вот, в общем, и все! Зато вы — белые люди и волки — вернетесь к достойной и спокойной жизни! Государь, сочувствуя страданиям народа, может согласиться на дополнительные уступки! Если вы примете наши предложения, то...
