Лаэр-Данвед

Его голос был хорошо слышен во всех углах подвала. Несколько пар измученных глаз украдкой глянули на "этого эльфа" — и вновь опустились долу. Никто не произнёс ни слова.

Саурон повернулся к Келегорму.

— Ты тоже можешь воспользоваться этим шансом. Свободы не обещаю, но сможешь ещё пожить — если от тебя будет польза... — Он на мгновение задумался. — Хотя нет, давай сделаем игру интереснее. Развяжешь язык — я отпущу на волю одного из них. По твоему выбору.

На этот раз среди прикованных пронёсся какой-то неясный шорох или вздох — но и только. Ни один не поднял головы, не попытался поймать взгляд Феаноринга, вымаливая себе пощаду в обход остальных.

"С Тьмой не заключают сделок", — шепнул голос брата из дальнего уголка памяти. Келегорм на миг закрыл глаза, утешая себя тем, что Саурон всё равно не сдержал бы слова. Морготу и его слугам нельзя верить ни в чём. Ни в самой малости.

— Ну так что? — Майа прошёлся мимо обречённых, походя отбросив носком сапога подвернувшуюся под ноги кость. — Никто не хочет полюбоваться звёздами и подышать свежим воздухом?

Ответом было молчание. Саурон внимательно огляделся, отыскивая кого-то в длинном ряду худых, бессильно поникших в цепях фигур, — и удовлетворённая усмешка мелькнула на его лице. Быстрым шагом он прошёл вглубь подвала и остановился возле одного из узников. Орки подвели Келегорма туда же.

— Итак, мой молчаливый недруг... Ты не забыл его, надеюсь?

У Келегорма свело холодом лицо, рот наполнился горечью. Тщетно пытаясь сглотнуть вставший в горле ком, он смотрел на эльфа, чьи волосы, так же неровно обкромсанные, как у остальных пленников, поблёскивали инеистой сединой в ровном свете кристаллов. Он не ожидал ещё раз увидеть его живым.

Морфион поднял голову. Его ледяные глаза не смягчились, но будто помутнели, подёрнулись матовой пеленой безразличия. На исхудавшем лице под кожей резко обозначились скулы и надбровные дуги. Кисть правой руки, опоясанная железным браслетом, больше напоминала обрубок — комок кое-как сросшейся плоти и переломанных костей. Раны зажили — на эльфах всё быстро заживает — но теперь эта рука не удержала бы даже ложки.

Келегорм до звона в ушах стиснул челюсти. Морфион, мастер меча... Один из лучших бойцов, с кем ему доводилось скрещивать оружие...

Саурон неторопливо вынул из ножен кинжал.

— В прошлый раз, — сказал он, обращаясь к искалеченному нолдо, — ты солгал мне и поплатился за это рукой. Чего лишить тебя на этот раз, если ты не дашь ответа? Отсечь и вторую руку? Или оставить тебя без глаз, чтобы ты не знал, с какой стороны к тебе приблизится смерть?

Кинжал коснулся щеки Морфиона, оставив неглубокую пока царапину. Эльф откинул голову, вжимаясь затылком в стену, но увернуться от лезвия не мог. Свободной рукой Саурон взял его за волосы, не давая отдёрнуться, и снова занёс оружие.

Келегорм думал, что сможет молчать вопреки всему, но это... Это было уже слишком. Горящий комок жалости и ненависти обжёг его изнутри, поднялся из сердца к горлу, запирая дыхание, — и вырвался наружу криком:

— Туркафинвэ! Туркафинвэ Тьелкормо Феанарион, и будь ты проклят!

Майа выпустил Морфиона. Взглянул на Келегорма, удивлённо качая головой.

— Феаноринг? У меня под носом? Невероятно...

— Я не лгу, — прохрипел Келегорм. — Оставь его в покое!

— Ну уж нет, — ухмыльнулся Саурон. — Вот теперь, когда мы выяснили опытным путём, кого из них тебе особенно хочется спасти, начинается самое интересное. Ты ведь бывал в Химринге? Знаешь его укрепления, сильные и слабые места, потайные ходы?

Келегорм прикусил щёку изнутри. Надо было думать. Надо было думать, прежде чем развязывать язык...

— Опять потерял дар речи, квэндо? Не верю. Сказал "тинко" — говори и "парма". Или тебе предпочитаешь посмотреть и послушать, как волк будет пожирать твоего друга заживо?

Нет, шептал Келегорм про себя, сам не зная, кому молится. Пожалуйста, нет...

— Химринг. — Глаза у Саурона были как два стальных лезвия. — Или он завоет так, что мои волки обзавидуются.

Бессильно дёргаясь в руках орков, Келегорм краем глаза заметил, что Морфион зачем-то намотал конец цепи на кулак с браслетом, сократив её длину. Теперь она удерживала его всего в шаге от стены.

Келегорм не понимал, зачем он это делает, пока Саурон не повернулся обратно к Морфиону с кинжалом в руке. Майа видел, что узник подался вперёд, натянув цепь до отказа — и, подходя к нему, неправильно оценил расстояние, ошибившись на ту самую длину намотанной цепи.

Он думал, что стоит на расстоянии вытянутой руки от прикованного, и когда Морфион, сбросив с кулака намотанную цепь, одним броском оказался вплотную к нему — это стало для него полной неожиданностью.

Нолдо ничем не мог повредить ему. Из оружия у него были разве что зубы — руки, вытянутые цепью за спину, в счёт не шли. Но, творя себе это тело, Саурон наделил его умениями и привычками воина, и на резкое угрожающее движение он ответил как воин, почти бессознательно. Левая рука вскинулась, прикрывая лицо, а правая с кинжалом метнулась вперёд — и остриё вошло Морфиону между рёбер.

Глаза эльфа расширились, едва не выходя из орбит, с губ сорвался глухой хрип. Саурон досадливо отдёрнул руку, вырывая оружие из раны, и отступил на шаг. Морфион повис на цепях; тело его содрогалось, в горле клокотала кровь. Ещё два или три раза он с хрипом втянул воздух — и обмяк, уронив голову на грудь.

— Прости! — запоздало крикнул Келегорм — и понял, что его уже не услышат.

Саурон, не скрывая злости, двумя резкими движениями вытер кинжал о волосы мёртвого и со стуком вогнал оружие в ножны.

— Думаешь, этот круг за тобой? — бросил он Келегорму. — Напрасно. Смотри, здесь ещё много твоих сородичей. Не верю, что они все тебе безразличны.

Келегорм закрыл глаза. Не смотреть на них. Не думать о них. Они умрут, даже если он заговорит. Они всё равно что мертвы — и он сам тоже...

— Сколько ещё времени тебе нужно на размышления? — прошипел Саурон, склонившись к самому его лицу. — Сколько жизней уйдёт в расход, пока ты будешь ломаться?

Келегорм остался недвижим. Саурон выпрямился и отступил назад.

— Когда передумаешь, — процедил он, — говори в любую минуту. Услышат волки — услышу и я.

Он отступил и махнул рукой стражникам:

— Приковать его здесь.

~ ~ ~

По витражному стеклу снаружи лилась вода — то струйками, то сплошным потоком. Дожди шли третий день, не прекращаясь, словно Манвэ и Ульмо, объединив силы, вознамерились смыть захваченный замок в реку, лишь бы не оставлять его в руках врага. Саурон усмехнулся своим мыслям: конечно, Валар были здесь ни при чём. На такое прямое вмешательство они не пойдут, как бы им ни хотелось помочь эльфам в этой войне. Только исподтишка — намекнуть, подсказать... подгадить по мелочи — вроде того раза, когда орёл Манвэ помог украсть пленного Феаноринга с вершины Тангородрима, которую Владыка полагал самой надёжной тюрьмой по эту сторону Моря.

Опасно, очень опасно, но всё же приятно было осознавать, что Владыка тоже может ошибаться.

А вот для Саурона ошибка была непозволительной роскошью. Именно сейчас, когда по милости одного чересчур живучего эльфа ему предстояло выбрать между плохим и худшим, в обоих случаях рискуя навлечь на себя гнев хозяина.

Туркафинвэ Тьелкормо, ну что тебе стоило попасться весной, в Дор-Динене? От скольких хлопот ты бы меня избавил...

Приказ Владыки был однозначен: сыновей Феанора доставлять в Ангбанд живыми. Любой ценой, без малейшего промедления, отставив все прочие дела и задания. Но между Тол Сирион и Ангбандом находились Топи Сереха, непроходимые из-за осенних дождей. А перед Топями, защищённые ими с тыла, стояли эльфы Финрода, намертво перегородив ущелье Сириона, а за эльфами — дортонионские разбойники, оцепившие болота так, что и жаба не проскочит, а за дортонионцами — Фингон со своими хитлумскими головорезами. И нечего было рассчитывать, что конвой с пленником пробьётся через эту тройную цепь, даже если вести Феаноринга за руку, приставив к горлу кинжал.

Чтобы выполнить приказ и доставить Келегорма в Ангбанд, Саурон должен был взяться за дело лично. Даже сейчас ему было под силу проложить себе кровавую дорогу сквозь ряды осаждающих и пройти по болотным хлябям, как посуху, — но это означало оставить Минас-Тирит. А если без околичностей — то сдать Минас-Тирит, потому что без его присутствия, без его воли невозможно удержать эту крепость, висящую на ниточке одной-единственной (проклятье Феанорингу!) жизни.

...Захват Минас-Тирита был от начала и до конца замыслом Саурона. Замыслом, который он давно пестовал и лелеял, для которого три года готовил почву — с тех пор, как в руки разведчиков по невероятной удаче угодил один из эльфов, участвовавших в строительстве Минас-Тирит. Саурон сам взялся за допрос и не прогадал: из эльфа удалось вытряхнуть тайну наложенного на крепость заклятия, прежде чем он замолчал навсегда. Тогда-то и зародился этот план — взять Минас-Тирит, не разрушая.

Готмог предлагал действовать иначе: выслать балрогов и снести замок вместе с заклятием и самим островом. Против плавящего камни огня не выстояли бы даже зачарованные стены. Но вместо готового укрепления нападающим досталась бы только груда развалин — и, упирая на это, Саурон убедил Владыку принять его план.

Скольких трудов им стоило добыть одного из Арфингов живым! Ради этого Готмогу пришлось изменить первоначальный замысел атаки на Дортонион. Разумеется, предводитель балрогов был против — упирался рогами и хвостом, потому что захват Дортониона должен был стать его часом славы, и портить его ради каких-то чародейских игр он не желал. Но Саурон надавил — заручившись согласием Владыки, он мог себе это позволить. И Готмог был вынужден послать огненную волну в обход передовой заставы, на которой находились сыновья Финарфина, потом пропустить Саурона с его волками, а уже после этого — дожигать то, что осталось.

В итоге всех этих танцев уцелело больше половины эльфийских пограничных отрядов, с которыми пришлось разбираться уже оркам. Эльфы, по обыкновению, упёрлись, не желая отступать иначе, как в Мандос, и возня с ними затянулась надолго, а тем временем Бреголас успел собрать своих пастухов и подготовиться к нападению. Дальше пошло только хуже, как обычно и бывает, когда выверенный план меняется на ходу: Барахир пробился к Топям и помешал захватить Финрода; Бреголас хоть и отступал, неся потери, но отступал медленно, цепляясь за каждую долину и переправу. Ни одного человеческого замка не удалось взять с ходу — требовались недели и месяцы осады, а недобитые горцы здесь и там объединялись в ватаги, доставляя оркам чуть ли не больше хлопот, чем княжеские войска.

Готмог был в ярости. Ещё бы — вместо молниеносного удара он влип в изнурительную затяжную войну, а Дортонион, который он собирался положить к ногам Владыки в считанные дни, на глазах превращался в кровавый котёл, без видимой пользы пожирающий время, силы и войска. Готмог прекрасно понимал, кого следует благодарить за то, что час славы обернулся сущим позорищем, — но ничего не мог поделать. В Ангбанде каждый сам отвечал за свои неудачи — Владыка не принимал оправданий.

Саурон упивался поражением соперника. Их вражда с Готмогом была старше Солнца и Луны. Саурон, один из сильнейших майар, никому не уступил бы своего места первого ученика и сподвижника Владыки, но Готмог, прибравший под начало самую сильную часть войска, давно порывался оттеснить его с верхней ступени. Он, а не Саурон, пришёл на помощь Мелькору в Ламмоте. Он, а не Саурон, обезвредил Феанора. Успех в Дортонионе поднял бы его ещё выше в глазах Владыки — но успеха не случилось, Готмог испытал на себе тяжесть хозяйского гнева и уполз с глаз долой, оставив поле боя за майа.

Теперь настало время для Саурона показать себя с лучшей стороны. Минас-Тирит, взятый изящно и чисто, целый, как снятое с ветки яблоко, должен был закрепить его триумф. И навсегда упрочить его положение подле трона Владыки, блистательно доказав преимущество тонкой игры ума над грубой силой...

Саурон скрипнул зубами — он уже настолько свыкся с этим телом, что перенял привычку Воплощённых к внешнему выражению чувств. Бросить Минас-Тирит? Нет, на это он не мог пойти. Только не сейчас, когда в него уже вложено столько времени и сил, когда на кон поставлено куда больше, чем обладание одной, пусть и выгодно расположенной крепостью.

Но он не мог разорваться пополам, чтобы удержать Минас-Тирит и доставить Келегорма к Владыке без промедления.

На миг Саурон всерьёз задумался о том, чтобы послать Мелькору весть о пленнике и попросить указаний, — но только на миг. Он догадывался, какой приказ получит в ответ. По каким-то неведомым причинам сыновья Феанора интересовали Владыку куда больше, чем завоёванные земли. По его приказу орки дважды прошлись частым гребнем по Рубежу Маэдроса, одну за другой захватывая эльфийские крепости, — но судьба или удача хранили детей проклятого рода: ни один не погиб и не попал в плен, и даже слухи о смерти Келегорма оказались ложными. Саурон почти не сомневался, что Мелькор сочтёт живого Феаноринга более лакомой добычей, чем крепость. Минас-Тирит так или иначе обречён, и Владыке, по большому счёту, всё равно, кто откроет ему путь по ущелью Сириона — Саурон или Готмог. Тем более что Готмог только и ждёт случая загладить свою неудачу.

Вот только Саурону не всё равно. И будет ли награда за Феаноринга достаточно велика, чтобы смириться с возвышением Готмога? Зная, что вождь огненных не простит ему дортонионского позора?..

Он оттолкнулся ладонями от высокого подоконника. Опасно, очень опасно хитрить перед лицом Могучего, но... уж слишком удачно всё складывается. Владыка не знает, что Келегорм был здесь. Даже не подозревает, что он выжил после бегства из Аглона. Драуглуин и Тхурингвэтиль будут молчать — они тоже не питают любви к предводителю балрогов. К зиме здесь не останется эльфов, которые могли бы проболтаться, а волкам и подавно всё равно, чьи кости выковыривать из зубов. Неудобный пленник исчезнет так же тихо, как объявился, — и всё пойдёт по-прежнему.

Саурон потянулся мыслью к волкам, отыскивая того, который сейчас находился в подвале. Тёмное сознание зверя неохотно откликнулось на зов: волк как раз утолял голод и не способен был думать ни о чём, кроме вкуса тёплой крови на языке. Саурон хлестнул лентяя своим недовольством — не слишком сильно, чтобы не перебить тяги к добыче, но болезненно — и оседлал разум волка, чтобы заглянуть в подвал его глазами.

Перед глазами волка оказалось то, для чего он сюда пришёл: тело только что загрызенного эльфа. Зрелище был не из приятных — впрочем, Саурон не страдал брезгливостью, иначе бы не вселился в свою оболочку, бывшую не больше чем мешком из мяса, слизи и нечистот. Снаружи она выглядела красиво и благородно, изнутри — омерзительно, но майа равнодушно принимал то и другое. Лично его всегда забавляло, с каким ужасом эльфы и особенно люди смотрят на растерзанных сородичей — как будто сами представляют собой нечто большее, чем то же самое мясо с потрохами, отягощённое капелькой сознания и рассудка.