Интервенция

Все шло просто отлично. До сегодняшнего вечера. Около трех часов ночи часовые услышали звуки дизельных моторов. Звуки были незнакомые — но во многонациональных силах солдаты не слишком разбирались в технике своих союзников. К тому же, машины шли со стороны центра — а там, в трехстах метрах ближе к мосту располагалась французская часть. У французов все было тихо.

К тому же, полил жуткий дождь. Честно говоря, часовые думали только о том, чтобы поскорее смениться и добраться до коек. И вот тут из проливного дождя появилось несколько этих странных угловатых гусеничных машин с торчащими пушками. Сколько их было — точно не установлено до сих пор. Машины перли в атаку с включенными фарами — и в дождливой тьме казались огромными и непонятными чудовищами. Вылетев на площадь, незваные пришельцы ринулись на домики... Тревогу подняли слишком поздно. Гусеничные машины крушили все подряд, вертелись между обломками и давили мечущихся людей. Потом бросались крушить снова... Они не стреляли, но одних гусениц было достаточно, чтобы навести хаос. А он был полный. В свете фар люди метались как бараны... Потом началась беспорядочная стрельба, которая более всего ущерба принесла своим — потому что лупили во все стороны, к тому же если все таки стреляли по врагу, то автоматные пули рикошетили от брони во все стороны. А машины-убийцы молчали. Они деловито крушили и давили, не спеша, разворачивались, гонялись за отдельными солдатами, снесли штаб и радиостанцию — и давали, давили, давили...

Черт знает, что бы это все закончилось. Потому что несколько панических сообщений в штаб вызвали панику и там. Из них получалось, что на Славянскую площадь то ли высажен вражеский десант с бронетехникой, то ли неизвестные машины появились из-под земли.

Но положение спас капитан Шанц. Он первый пришел в себя и сумел организовать оборону. По врагам ударили гранатометы. Капитан и его люди подбили три машины — правда, в итоге Шанц заплатил за это жизнью. Одну сожгли французы, которые, прибежав на шум, долгое время только жевали сопли, не соображая, что делать — но потом все— таки начали воевать. Оставшаяся вражеская техника — точно неизвестно, сколько их там было — ушла на север по Каменоостровскому проспекту. На мосту они передавили блок-пост, на котором находились солдаты из той же части — и отправились куда-то в направлении Черной Речки. Их никто и не пытался преследовать. Наверное, это и правильно. Потому что никто теперь не мог поручиться, что творится в районах города, которые не заняты силами миротворческого корпуса. Да и бесполезно было бы там их искать. Судя по карте, в том направлении простирались бесконечные жилые районы вперемешку с парками размером со средний европейских лес. Убийцы могли в них раствориться без следа.

Джекоб осмотрел подбитые машины. Это были уже не фантастические механизмы из промзоны. Он быстро опознал смертельных гусеничных гостей. Технику последней Великой войны журналист помнил по компьютерным играм. Так вот, перед ним стояли советские самоходные орудия времен Второй мировой. Причем, все были разных моделей. Но, если верить играм, машины по тем временам — мощные. Да и по нынешнем — ничего. А если у противника мало противотанковых средств, да он еще и находится в состоянии паники... Особенное уважение внушали вот эти две... От них, как помнил Джекоб из книг, немецкие танки полыхали как факелы.

— Черт побери, да откуда они взялись? — Ругался рядом какой-то офицер с перевязанной головой.

— А, в самом деле, откуда? — Подумал вслух Джекоб.

— Откуда, откуда? — Передразнила Васька. — От верблюда! От Артиллерийского музея — вот откуда!

Вашу мать! Это что называется — слона-то мы и не приметили. И в самом деле! Джекоб вспомнил мрачный кронверк из красного кирпича, возле Петропавловской крепости. Во дворе которого стояли различные русские пушки и самоходные установки разных времен. Журналист даже как-то остановился поглядеть. Правда, мельком. Подробный осмотр он решил отложить до лучших времен. И вот посмотрел. Результаты их деятельности.

Вся эта техника стояла как стояла. Как-то никому даже в голову не пришло, что эта бронированная фигня может двигаться, а уж тем более — представлять какую-то опасность. Обычные музейные экспонаты. Ошарашивало, правда, даже не это, а тот факт, что внутри подбитых машин снова никого не было! Вот тут-то никой ошибки быть не могло. Скрыться экипажи никуда не смогли бы. Да и на сиденьях лежал толстый слой пыли. То есть, имелось нечто знакомое.

Джекоб первым делом спросил Ваську.

— Послушай, самоходки могли поехать сами по себе?

На этот раз девчонка лишилась своей обычной насмешливости. Она выглядела озадаченной и даже несколько испуганной.

— Эти? Как они могли поехать? Стояли себе железяки во дворе и стояли, никого не трогали, пацаны по ним лазали. Они ж неживые! Чтоб они такое творили... Никогда не слыхала.

— Не понял. А те, с промзоны — живые? — Не понял Джекоб.

— Ну, не мертвые же! То есть, они живые не как люди... Блин, запуталась. В общем, так. Те, что возле музея, сами по себе ни воевать, ни вообще двигаться не могут! Это просто консервные банки и не более того!

Журналист задумался. Это было чем-то новеньким. Ведь что уже встречалось американцам и их союзникам? То, что как-то, по словам Васьки тут "живет". Жуткие монстры, которые, видите ли, обитают в промзоне. Вместе с крылатым котом. Атаковавшие порт железные твари, которые видимо, представляют водоплавающую разновидность все тех же обитателей индустриальных джунглей. Последний Герой, который обитал непонятно где непонятно как — а теперь вдруг появился и натворил дел. И вовсе непонятная чертовщина, вроде трамвая, являющегося время от времени. Крейсер... Ну, он не в счет. Пальнул, наделал шухера и отвалил вверх по Неве... Стоп! Джекоб стал вспоминать какие-то обрывки из русской истории. В памяти всплыл анекдот, который он слышал от одного из мамочкиных знакомых:

— Какое самое мощное в мире орудие? Носовая пушка "Авроры". Один раз пальнула — а мир до сих пор в себя придти не может.

Точно, с выстрела этого крейсера и начался Октябрьский переворот. Так, может, это и теперь был сигнал?

Далее. Вернемся к Артиллерийскому музею. Насколько Джекоб помнил, там были еще машины более поздних времен. Более сильные и совершенные. Он хоть и по верхам, но все-таки их рассматривал. Но пошли только эти. Или не только? И вот еще странность. На том берегу Невы, за Марсовом полем стояли англичане. Туда эти самоходки не пошли. Мало того. Самоходки на полном ходу прошли мимо французов. А пошли бить... Ну, да, а кого должны были бить советские самоходки времен Второй мировой! Но опять незадача... Нет, для выводов мало фактов.

Джекоб связался с Речел, которая по его просьбе, а точнее, приказу, заехала в Артиллерийский музей. В последнее время девица, с чего-то решила, что Джекоб все понимает — бегала за ним как собачка и делала, что он велит.

— Речел? Слушай там стоит во дворе бронетехника?

— Стоит. Пушки стоят, машины всякие, танки... Ракеты еще какие-то...

— Точно стоят?

— Кроме тех, которые уехали...

Танков, понятное дело, не было в этом музее никогда. Но покажите бабу, которая сможет объяснить, чем танк, отличается от самоходного орудия. Для них это все едино. Но получалось, остальные стоявшие там самоходки с места не двинулись. В чем разница между ними? Почему одни машины пошли в бой, а другие остались стоять?

А... Остальные машины, те которые остались, видимо, были произведены после Второй мировой войны. Но все-таки... По идее, послевоенные машины нацелены были на то, чтобы победно двинуть на все станы НАТО. А потому, раз уж случай подвернулся, могли бы с удовольствием рвануть вперед и подавить англичан и французов. А надо же — стоят себе смирно и не дергаются. Значит, ключ ко всему — Великая война...

Джекоб слез с сиденья джипа и потащился к ближайшей самоходке, стоявшей с перебитой гусеницей — бронированному сооружению с мощной, внушавшей уважение пушкой. Он даже вспомнил, как зовут этого монстра — СУ-152. Ах, да, в описании к компьютерной игре было сказано, что эту штуку советские танкисты прозвали "зверобоем". За дело, должно быть.

Васька поплелась следом за ним.

Журналист залез на машину, заглянул внутрь...

— Неживые и есть, — подала над ухом голос Васька, — я ж говорила... Хотя...

Голос ее изменился, в нем снова пропала обычная ленивая насмешливость.

— Ты хочешь разобраться? Я, кажется, начинаю врубаться. Залазь, это будет тебе полезно.

Он спустился внутрь. Следом за ним втиснулась девчонка.

— Дай мне одну руку. А другую положи... Ну хоть этот на рычаг.

Джекоб коснулся холодного рычага. И — тут он вдруг увидел!

...Впереди было снежное поле, испятнанное черными дырками воронок. Вдалеке виднелись торчащие из земли печные трубы и покосившийся гриб водокачки. На поле взлетали в воздух комья земли, торчали, понуро уткнув дула пушек в землю, дымящие угловатые танковое коробки грязно-белого цвета. Воздух дрожал от непрерывного, надрывного лязга, воя и грохота. Другие, еще не горящие, белые бронированные коробки перли вперед — а между ними бежали люди в серо-зеленых шинелях.

В самоходке было дымно, едко пахло порохом. Наводчик, молодой парень, у которого на потный лоб из-под сдвинутого набок шлема налипли мокрые русые пряди, оскалив зубы, прильнул к прицелу, и бешено крутил маховик. И Джекоб чувствовал, что ствол калибром сто двадцать два миллиметра медленно, но неуклонно полз, в сторону длинноствольного "Тигра", который неосторожно подставил свой борт. Оскал танкиста был оскалом смерти — для тех, в "Тигре".

Но главное было даже не это. Джекоб почувствовал ненависть, сидящую в этом парне — бешеную черную ненависть. Когда уже все равно — умрешь ты минутой позже или нет. Когда главное — уничтожить вот этого, с крестами...

И вот оно!

— Короткая!

Грохнул выстрел — над мотором "Тигра" метнулось рыжее пламя. Потянулся в небо черный дым — и из башни стали вылезать люди в черной форме. Тут затявкал пулемет "зверобоя". Двое из тех, вылезших, свалились сразу. Третий сумел отбежать немного — но и его догнали пули. Еще один — он сумел забиться в какую-то складку местности — но пулемет упорно сандалил туда, где он укрылся. Судя по всему, от немецкого танкиста осталась лишь кровавая каша...

— Вперед! Послышался приказ. Кажется, это командовал тот, с чьей точки зрения Джекоб наблюдал бой.

Машина дернулась и, набирая ход, выломилась, словно медведь, из зарослей кустарника, в котором укрывалась. В поле зрения находились четыре цели.

— Давай того, что слева! Машина, а вместе с тем ствол стали поворачиваться в сторону "пантеры" перед которой, метрах в трехстах, дымили три "тридцатчетверки". Заряжающий, здоровенный детина, торопливо запихивал в орудие снаряд и заряд. "Пантера" тоже поворачивала башню.

— Короткая!

Жахнул выстрел. Снаряд рванул рядом с немецким танком — но ему, видимо, хватило — башня прекратила свое движение. Заклинилио, должно быть. Тут самоходка содрогнулась, получив болванку. Но ничего, кроме встряски не случилось.

— Давай вон того!

Теперь на поле боя оставались два "трешки". Это был уже не враг, это была добыча. Они это тоже понимали и начали медленно отползать.

— Короткая!

...С третьего выстрела одну из трешек накрыли. 152-миилиметровый снаряд разнес ее буквально на куски. Оставшийся немец, плюнув на все, развернулся и припустил прочь. Но ему не повезло. Ему приходилось подниматься по пологому тягунку, видимо, сильно перекопанному — потому ккак полз он как параличная черепаха.

— Свободный огонь по этому гаду! Он не должен уйти!

Попасть в танк не удалось, но один из взрывов заставил танк буквально подпрыгнуть в воздухе. После этого он уже не двигался. Из него вылезали черные фигурки...

...Джекоб вылез из самоходки и вытер холодный пот. Теперь было понятно, почему этого монстра называли "зверобоем". Да и экипажи в них были что надо. Если бы сегодняшние русские были такими как те парни — хрен бы силы НАТО тут прохлаждались. Теперь журналист понимал капитана Шанца. ТАКОЙ войны Джекобу видеть не приходилось.

Васька извлекла откуда-то бутылку виски и сделала глоток и передала Джекобу.

— Прими. Сейчас полезно.

-Ты... Видела?

— Да уж. Воевали наши конкретно. Я, конечно догадывалась, что они там на войне не цветочки собирали, кое-что про партизан слыхала. Но ведь увидеть — это другое дело.

Журналист удивился. Васька, кажется, была и сама ошарашена тем, что увидела.

Ну, что ж, теперь хоть это становилось ясно. Это были мертвые машины. Простые железные механизмы. Как и те, что стояли рядом. Но что делали на тех, послевоенных? Крепкие веселые русские парни получили большие игрушки и гоняли на них по полигонам. Как и другие парни — в Европе и по ту сторону океана. Конечно, предполагалось, что, возможно, придется и повоевать. Но это все было, так сказать, в теории. Может будет война, а может и не будет. А вечером солдат ждал ужин и самоволка к бабам. А вот на этих самоходках шли иные люди. Они шли убивать и умирать. Да и тех, кто их делал на заводах, наверное, тоже не только за зарплату работали. Наверно, тоже вкладывали в эти машины свою порцию ненависти к врагу.

Получается, самоходки это запомнили. И когда кто-то дал команду "фас!" — машины рванули. Они были неживые. Но помнили — кто их враг. Нашли его, почуяли. И уничтожили — всех, до кого сумели дотянуться.

От размышлений его оторвал голос Васьки, к которой снова вернулась ее насмешливость:

— Знаешь, я тут подумала: а вы, ребята, сдается мне, очень круто попали...

Облизнулись каменные львы

В Смольном все было как всегда. Васька заявила, что хочет спать, а Джекоба беспокоили разные мысли. Когда на него они наваливались, журналист предпочитал шататься — благо коридоры этого здания были достаточно длинны. Он перемещался по ним, пытаясь разобраться в хаосе, который царил в его мозгах. Правда на этот раз прогулки по коридорам не помогли. Как был хаос, так он никуда и не делся.

Пошатавшись таким образом, Джекоб оказался возле помещения пресс-центра. Сюда в последнее время мало кто заглядывал. Связи не было, информацией работники армейской пресс-службы делились сквозь зубы — да и кому нужна информация, если нет связи, а следовательно — ценных указаний от редакторов? Да и, честно говоря, подавляющее большинство работников прессы мечтало только об одном — рвануть отсюда любыми способами. Да вот как рвануть. Самолеты больше не прилетали, несмотря на то, что погода была прекрасной. А пытаться пробраться по суше было очень страшно. Всем уже было понятно, что тут не голливудский фильм, в котором любые приключения заканчиваются хорошо. То есть, если и голливудский фильм, то в жанре "хоррор", где чем дальше, тем страшнее.

Так что делать в пресс-центре было совсем нечего. Когда туда заглянул Джекоб, то в углу возле компьютера сидела одна Анни — в обществе бутылки "Джонни Уокера" с черной этикеткой. Сосуд был наполовину пуст — и, судя по тому, что на столе не наблюдалось сока или тоника, пропагандистка-феминистка глушила шестидесятиградусное ячменное пойло по-русски — в чистом виде. Правда, вроде бы, у русских пить, как они говорят, "в одну харю", считается последним делом. Так поступают только уж совсем горькие пьяницы.