Что-о?!! Я рухнула обратно на тюфяк, а в голове сумасшедшим хороводом замелькали воспоминания...
Последний раз я по-настоящему плакала на похоронах мамы, но сейчас слезы лились неудержимым потоком, и трясло меня так, что зубы стучали.
Нарыдавшись до полного изнеможения, я уставилась в потолок. В голове билась только одна мысль: 'Что дальше?', но ответа я не знала.
Я медленно поднялась и, сдёрнув простыню, запихнула её в корзину с грязным бельем, прикрыв сверху подобранной с пола рубашкой Кариса.
Взгляд упал на стоящий около кровати таз с водой и аккуратно сложенное полотенце, пристроенное на краю:
'Позаботился'.
И позаботился не только об этом. В кувшине на столе оказалась вода для умывания.
Плеснув пару пригоршней в лицо, я открыла сундук: на самом верху, аккуратно свёрнутая, лежала моя дорожная одежда — рубашка и штаны. Быстро одевшись, я бесшумно выбралась из комнаты через окно.
Во дворе не было ни души, оно и понятно — все наши, небось, дрыхнут без задних ног, но куда же подевался Карис с утра пораньше? Надеюсь, он не...
Додумывать я не стала, потому что испугалась, и с перепугу почти мгновенно взяла след.
Шла я как в тумане, даже не замечая куда, очнулась, только выйдя на поляну, где мы жили до того, как перебрались на постоялый двор, но след вёл дальше.
Отойдя на приличное расстояние, я продралась сквозь заросли и вздохнула с облегчением.
Он просто-напросто решил искупаться в водопаде. В водопаде?!!
Я уже собралась завопить, чтобы он больше так меня не пугал и немедленно вылез, но передумала и уселась рядом со сброшенной одеждой, спиной к нему. Почти как тогда, у озера. Почти, но всё же не так: теперь отворачиваться было уже бессмысленно.
Через пару минут сзади послышались шаги, зашелестела ткань, щёлкнула пряжка ремня.
— Я думал, ты ещё спишь, — голос чуть хриплый, словно он не совсем проснулся.
Я уронила, не оборачиваясь:
— Нет, — и замолчала, не зная, о чём говорить. Но перед глазами почти сразу всплыло ещё одно воспоминание, и я спросила, отчаянно, глупо надеясь, что это всё-таки был сон:
— Ари, а шрам откуда?
Он, чуть помедлив, ответил:
— Память о знакомстве с Леном. Когда тащил его домой — бедром на сук напоролся.
'Значит, не сон. Значит, мы...'
Как же я сейчас себя ненавидела!
'Карис... а что Карис? Могла оттолкнуть, могла, но не оттолкнула. Не обманывай себя, дорогая, ничего уже не исправить!'
— Дара, я...
Я резко развернулась, прижав ладонь к его губам.
— Забудем. Всё забудем. Бред, сон, морок...
Я говорила и говорила какие-то ненужные, бессмысленные слова, а сама тонула в его глазах. Карис молчал. Потом встал и, набрасывая рубашку, ушёл. И правильно сделал — я могла говоритьчто угодно, обещать всё, что только сумела бы представить, но в глубине души понимnbsp;— Ты сейчас смотришь, прямо как Авет. Он тоже сначала испугался, а потом ничего, притерпелся. Это же не 'жгучка'.
&ала: на одно умопомрачение списать то, что между нами произошло, невозможно. Мы... хотели этого. Хотели быть вместе, наслаждаться друг другом... И я откуда-то знала, что, если мы вновь окажемся наедине, всё повторится. И сжигающая душу страсть, и бархатистые прикосновnbsp;ения, и горечь от того, что это не может длиться вечно... Внезапно я ощутила, что по щекам снова текут слёзы.
Уж лучше бы я вышла замуж за Тара!
Сколько я там просидела, не помню, но когда вернулась, в комнате остались только мои nbsp;вещи, а на подушке лежала записка: 'Так будет лучше'.
Когда я спустилась в общий зал к обеду, ни один, даже самый придирчивый глаз не смог бы ничего заметить: спокойное лицо, улыбка на губах — надёжная маска для тихо истекающей кровью души.
Впрочем, всем сегодня было слегка не до нас: мужчины обменивались вялыми репликами, время от времени прикладываясь к лекарству из кувшина и рассолу. Хозяйка с головой ушла в подсчёты, как делить главный приз — мы всё-таки его взяли, не говоря уже о монетах, набросанных на помост восхищёнными зрителями. Фелла, прихватив Авета в качестве сопровождающего и носильщика, отправилась в город за покупками.
Только Айри, ехидно улыбаясь, спросила:
— Дара, а куда это Карис сегодня свои вещи переносил? Вы что, поссорились?
Я уже собралась сказать что-нибудь резкое, но Карис меня опередил:
— Конечно, нет. Просто я храпеть начал и теперь мешаю Даре спать. Вот мы и решили устроиться порознь.
— Как мило с твоей стороны, Карис, — промурлыкала Айри. — Даре повезло, что у неё такой заботливый брат. А помощь тебе не нужна?
Я поперхнулась гречневой кашей и уставилась в миску, скручивая в себе накатившую ревность.
Впервые я ощущала подобное — меня бросало то в жар, то в холод, казалось, что сейчас я не выдержу и сотворю что-нибудь ужасное... к примеру, переверну свою миску на голову этой... или... Я с трудом сдерживалась, призвав на помощь все запасы хладнокровия.
Почти оттолкнув миску, я выскочила из-за стола, не дождавnbsp;Я уже собралась сказать что-нибудь резкое, но Карис меня опередил:
шись жаркого. Ари ушёл ещё раньше.
Что бы ни случилось, а работать надо, и я отправилась на задний двор, откуда уже доносился стук кинжалов. Мне оставалось только надеяться, что Карис не представляет на месте мишени меня, тем более, что все десять кинжалов сидели точно в яблочке.
Увидев меня, Карис вытащил кинжалы и быстро заменил мишень на тренировочный щит.
На этот раз наша разминка проходила в полной тишине. Ари был неестественно спокоен и молчалив.
Через три часа я осторожно спросила:
— Может, хватит на сегодня?
Карис глянул на солнце:
— Пожалуй. Дара, кинжалы достанешь?
— Конечно. Ты уходишь? — я затаила дыхание, дожидаясь ответа.
— Да, — куда и зачем Карис сообщать не стал. Но этого и не требовалось: моё треклятое воображение выдало тридцать три возможных варианта, преимущественно, с женским участием.
Я потянула руки из петель и с удивлением обнаружила, что не могу освободиться.
— Ари, помоги...
— Что случилось? — Карис, уже открывавший калитку, развернулся и подошёл вплотную. — И зачем ты эти узлы вяжешь, сколько раз тебе говорил, что не надо так делать!
— А ты сам попробуй в простых петлях руки удержать, ремешки соскальзывают.
— Стой спокойно, а то ещё сильней затянешь, — Карис выдернул кинжалы, окружавшие меня, несколькими бросками отправил девять в прислоненную к ограде мишень, а десятым полоснул по правому ремню.
Я прикусила губу, пытаясь не смотреть на него. Совершенно не к месту вспомнилась минувшая ночь, и я с трудом удерживалась от необдуманных шагов. Таких томительных и желанных шагов... Я выругалась про себя, кляня свою слабость.
Наконец, ослабла вторая петля на левой руке, и я, неожиданно потеряв равновесие, уткнулась лицом в распахнутый ворот рубашки Кариса.
Я отстранилась почти сразу и с тревогой подняла глаза на его хмурое лицо. На какую-то долю мгновения я не узнала Ари — таким холодным и отстранённым он мне показался.
Его выдавали глаза. Глаза, в которых я видела собственные чувства. И ещё сжатые до боли, до побелевших костяшек кулаки, в одном из которых была стиснута рукоять кинжала.
— Я... пойду, — выговорил он низким, хрипловатым голосом и, прокашлявшись, повторил: — Да. Пойду.
Зябко передёрнув плечами, словно сбрасывая с себя наваждение, Карис повернулся и быстрым шагом пересёк двор, чтобы вскоре исчезнуть за домом, видно, решил выйти через главные ворота. А я ещё несколько минут не могла даже пошевелиться. Просто стояла — не думая, не пытаясь отыскать выход. Просто стояла, чувствуя обострившимся нюхом его запах, его родной, любимый запах. На себе. А затем медленно сползла по гладкой древесине щита. Хотелось плакать, но слёзы не шли. Я обхватила колени руками и опустила на них голову.
Из-за ворота платья выпал амулет. Я бездумно протянула руку, собираясь вернуть его на место, но неожиданно потянула вверх, снимая цепочку.
Взмах руки, бросок, и амулет покачивается на рукояти одного из кинжалов. Я поднялась, ощущая, как внутри меня, зевая и потягиваясь, расправляет лапы волчица.
Краешком уже засыпающего человеческого сознания я помнила, что оборачиваться здесь опасно, что меня могут увидеть, и в приступе безрассудства шагнула за Грань, опять не изменив облика.
И всё-таки мне непредставимо повезло. Волчица так сильно соскучилась по свободе, что я обернулась, едва ступив на Тропу.
Все человеческие переживания и страхи исчезли. Конечно, будь я поопытней, можно было бы запросто вернуться в Рутению, к семье, но пока пришлось довольствоваться охотничьими владениями Лена. Благородным оборотням жить всё-таки легче, чем простолюдинам.
Нет, охотилась я очень редко, и не потому, что не умела. Семья научила меня всему, но даже в волчьей шкуре, моя человеческая половина слишком сильно давала о себе знать.
Главным моим удовольствием был бег, почти полёт. Наслаждение миром запахов и звуков, недоступных человеку.
На этот раз я превзошла саму себя, явившись домой едва ли не с рассветом. Тело ныло от сладкой усталости, глаза слипались, и я почти сразу уснула.
Утром, нацепив на лицо самую приятную улыбку, я выловила в коридоре, направлявшуюся на завтрак Айрену.
— Доброе утро, Айри.
— Доброе утро, Дара, — красотка окинула меня пристальным взглядом. — Ты какая-то бледная? Заболела, что ли?
— У меня к тебе просьба...
— Да? Очень любопытно... и какая?
— Ты не могла бы дня на два заменить меня у щита? — слова застревали в горле и хотелось рычать. Айри с жадным любопытством уставилась на меня:
— Так я совсем недавно тебя заменяла. Что случилось?
— Плохо себя чувствую после вчерашнего, — почти не соврала я. — Очень давно не танцевала.
— Конечно, конечно, — очнувшись, Айри согласилась на замену с величайшей готовностью.
В зал мы спустились, мило беседуя.
Я шепнула пару слов почтенной Верете, отведя её в сторону, и после завтрака хозяин сообщил, что на пару дней меня заменит Айрена.
Карис, услышав новость, не произнёс ни слова, только в его глазах, всего на миг промелькнуло что-то ледяное.
Айри, наоборот, откровенно сияла, бросая на Кариса такие взгляды, что мне, тут же, не сходя с места, захотелось её загрызть. Вместо этого, я вернулась к себе, выпила одну из настоек Веданы и залезла в кровать, свернувшись калачиком.Сейчас мне хотелось только покоя, и ничего больше.
К началу выступления я всё-таки пришла в себя, и решила оценить замену. Да-а, на это стоило посмотреть! Похоже, Айри от неожиданно свалившегося счастья окончательно сошла с ума: наша красотка не придумала ничего лучше, как одеться халинской (4) танцовщицей. Где она раздобыла этот наряд, сказать трудно, но полупрозрачные, расшитые бисером шароварчики и три полоски ткани — две на плечах и одна на груди, незаслуженно именующиеся укороченной туникой (я сейчас упаду!), нанесли мужской части публики сокрушительный удар ниже пояса.
С одной стороны, это было просто чудно — сколько же мы сегодня заработаем, но с другой — я отлично понимала, для кого именно, Айрена так вырядилась, и сходила с ума от одной мысли, что Карис всё-таки соблазнится её прелестями.
А уж, когда в конце номера, эта зараза в порыве восторга повисла у Кариса на шее, как ведро на коромысле, я еле сдержалась, чтобы не выдрать ей все волосы. Как получилось, сама не знаю, но я просто ушла. В комнату возвращаться не хотелось, и, прихватив несколько морковок, я отправилась на конюшню к Бурану. Жеребчик встретил меня радостным ржанием, сразу сунулся носом в руки и довольно захрустел.
Я тихонько перебирала его гриву и чувствовала, как постепенно куда-то исчезают злость и ревность, в конце концов, Карис сам решает с кем быть, и его право — выбрать Айрену. Мне, наоборот, радоваться надо, и постараться всё забыть.
Немного успокоившись, я вышла из стойла и, уже у выхода, чуть не столкнулась с Карисом. Я попыталась проскользнуть мимо, но он удержал меня за руку.
— Дара, почему опять Айрена? Я её и так три дня каждый месяц терплю.
— Я неважно себя чувствовала, поэтому и попросила её побыть на замене.
Карис поморщился:
— Фелла подошла бы лучше.
— Она кинжалов боится, — нехотя пояснила я. — И чем Айри так плоха? От монет сегодня, небось, подносы трещали?
— Вообще-то да, — бесцветным голосом сообщил Карис.
Я взглянула на него повнимательней, и всё стало ясно. Мать Милосердная, чем я раньше думала?!! Тени под глазами, понятно, у меня такие же, а остальные признаки: глаза усталые, даже искорки куда-то исчезли, сам заметно осунулся. Ещё бы, почти месяц ни поспать, ни поесть толком — с этим турниром все из сил выбились! Я была готова биться головой о стену, нет, ну, большей дуры свет не видывал!
Ладно, не время себя казнить, нужно действовать.
— Ты, что верхом решил прокатиться?
— Хочешь присоединиться?
— Пожалуй, нет, — отрезала я, — а вот ты ко мне присоединишься обязательно. — И, не дав ни секунды на размышления, решительно потащила Кариса обратно в гостиницу. Ари уже понял, что в некоторых случаях спорить со мной себе дороже, и возражать не стал.
План спасения состоял из двух частей: первая — хорошо накормить, вторая — уложить спать на неопределённое время, чем дольше, тем лучше. Но у меня была и третья часть, дополнительная — загрызть любого, кто попытается помешать. И, честно говоря, мне очень хотелось, чтобы этим любым оказалась некая брюнетка.
Первая часть прошла на 'ура', со второй оказалось посложнее. Карис принялся сопротивляться и сдался только после угрозы привязать его к кровати и напоить маковой настойкой двойной крепости. Впрочем, все трепыхания оказались совершенно напрасным делом, Ари заснул ровно через минуту после того, как я загнала его в кровать.
Я, для надёжности, заперла его комнату на ключ и сладко улыбаясь, сообщила всей труппе, что если кто-нибудь подойдет к двери Кариса ближе, чем на десять шагов, пожалеет, что родился на свет — придушу собственными руками. Возражать, к моему удовольствию, никто не стал. Хозяин прекрасно понимал, что нынешний успех был, в основном, нашей заслугой, и совсем не хотел лишаться таких ценных работников. Я полюбовалась на мгновенно вытянувшееся от разочарования лицо Айрены, интересно, на что она надеялась, и, прихватив вышивание, с чувством исполненного долга устроилась на лавочке под окном Ари. Сторожить — так сторожить!
Глава XIV
— Карис... — прерывистый, задыхающийся шепот... темный шелк разбросанных по подушке кудрей... сияющее золото глаз... губы, припухшие от его поцелуев...
— Дара... — Карис открыл глаза, непонимающе глядя в темный потолок. Потом, резко вскочив, рванулся к окну, распахивая ставни. Ночная прохлада хлынула в комнату, овевая разгорячённое тело. Постояв так несколько минут, Карис с коротким стоном облокотился на подоконник, спрятав лицо в ладонях.
Если днём он ещё держался, то ночи стали сплошной мукой, напоминая о том, что надо было забыть — но забыть было невозможно.
