Эвиана. Общий

"Демон. Мой покровитель — истинный демон во плоти".

— Ты мной воспользовался, не так ли?

Больно и гадко. Я звалась рыцарем, а на деле оказалась рабыней. Меня, купеческую дочь, продали — надеюсь, хоть за хорошую цену.

— Эвиана, прости, но так и было,— с печальной нежностью произнёс Иантэ. — Знаешь же, чего только не сделаешь ради любви!

Ковин пожертвовал бы всем, лишь бы оказаться на месте Эадвина. Всем — даже обожаемой невестой.

"Дворянин должен чтить светлого бога, короля и семью", — учил сына граф Адерикский, и, когда принцесса Нимфея объявила о желании поступить в Высшую Школу, Ковин тоже подал заявление, хотя до этого не задумывался о карьере в Ордене — не из-за сомнений в Даре, а из-за опасений прослыть протеже родного дяди.

Он успешно прошёл испытания и надел алую мантию... только ради того, чтобы обнаружить среди студентов преступника — преступника, в любой момент способного поднять руку на принцессу. Его следовало остановить...

...Турнир — опасная забава. Иногда на нём убивают.

"Что для меня игра, для вас — реальность", — сказала с ухмылкой Верания, бросая ему под ноги клинки. — "Наслаждайся победой, отважный герой".

Он молча проглотил унижение. А на следующий день проиграл.

— Решающая дуэль! Ветер и Сириан Ангельская Слеза! — объявил Герольд, и Ковин вознёс горячую молитву светлому богу за справедливый исход поединка.

Будь Лейан простолюдином, "гладиус" первым бы осудил его преследователей, однако с имени дворянина некоторые грехи можно смыть только кровью.

Выход Ветра зрители приветствовали сдержанными аплодисментами, Сириана — цветами.

"Глупцы и дуры", — думал Гальран, сидя в одиночестве на верхнем ряду. — "Не понимают, кого чествуют".

Он презирал невежество — в особенности невежество тех, кого ставили ему в пример. Из-за недворянского происхождения ему приходилось ходить на дополнительные занятия по не относящимся прямо к магии и военному делу, но важным по мнению Ордена наукам и искусствам. Одной из них была история...

...как будто он её не знал лучше всех "благородных" неучей!

Посвящённый светлому богу при рождении, Гальран презирал созданный им порядок. Не приди из-за моря варвары, не выкинь они из храмов Владык, аньерото — так, а не "смуглыми людьми", следовало называть его предков, — и дальше бы жили в мире и процветании. Он, Гальран, стоял бы на вершине...

В реальности в наследство ему досталась лишь холодная кровь жрецов, правителей и героев.

Лишь она, а не их короны и мечи.

Лишь кровь, несущая в себе знание о том, кто он есть на самом деле, а не кем его видят окружающие — чем его видят окружающие, ведь в течение многих лет ему приходилось жить в полурабстве у заносчивого старика, всё достоинство которого заключалось в громком имени семьи и членстве в Ордене.

Турнир — большой спектакль, но Гальран привело на него не пошлое стремление развеять скуку. Он должен был доказать самому себе, что выдержит кошмар, видение которого чуть не свело его с ума несколько дней назад.

Зрители скандировали имя противника Лейана.

"Слёзы ангелов смывают даже тяжкие грехи. Это поверье толкнуло третьего властителя Тельсиронской империи дать красивое имя самой низкой в мире работе..."

Приветствовали ли Сириана люди с тем же пылом, если бы знали правду?

"Нет. Толпа любит рыцарей, а не палачей".

— Какие ограничения наложены на Эадвина? — выйдя из борьбы, я не считала более нужным использовать "сценические" имена вместо реальных.

— Он скован лишь своим благоразумием, — довольно равнодушно произнёс Иантэ. — Это не очень хорошо: смерть в финале Турнира предвещает раннюю зиму, а я терпеть не могу холода.

— Смерть?!

— Молодые дворяне горячие, — с притворной скорбью вздохнул сорнбэ. — Если что вобьют себе в голову, то не отступятся.

— Лейан не должен умереть!

— Беловолосый выживет — с такой-то неистовой защитницей... А вот за жизнь его противника я не поручусь.

Иногда на Турнире убивают. Это жестокая игра.

— Он не опустится до убийства, — сказала я, отчаянно желая верить в свои слова. — Кто угодно, но только не он.

— Верно, — неожиданно легко согласился со мной Иантэ. — Лейан, хвала светлому богу, слишком благороден. Однако другой мальчишка мнит себя героем и не остановится, пока не загубит себя и твоего обожаемого дружка вместе с собой.

— Что же делать? — я с мольбой посмотрела на сорнбэ. Как покровитель, он показал себя не с лучшей стороны, но его власть и сила внушали уважение.

"Иантэ поможет, если сочтёт выгодным. А у меня есть, что предложить?"

— Ах, Эвиана, я чувствую себя демоном-искусителем под такими взглядами. Право, ты ошибаешься: во мне больше хорошего, чем плохого. Успокойся. Никто сегодня не умрёт.

— Правда? — я не могла сдержать радости.

— Мне придётся поступиться принципами и обратиться к кое-кому. Пусть это останется на твоей совести, мой одурманенной страстью рыцарь.

Странно, но я нисколько не раскаивалась.

Его звали Эадвин Лорнавельский. Он знал наизусть имена тридцати глав отцовского рода и двадцати пяти — материнского.

Ради спасения принцессы сей благородный юноша не только стал бы палачом, но и проехался бы на телеге — как сэр Ланселот из романа.

С самого начала Турнира Императора терзал недуг, исцелить который не мог даже придворный целитель. Страшная болезнь звалась скукой.

"Лучше бы я сражалась, а брат и остальные наблюдали. Сижу на треклятом раззолоченном стуле, задыхаюсь в маскарадном костюме...Да на один лишь грим час каждый раз уходит! И всё из-за того, что Хальдеру захотелось играть придворного целителя... Стоит теперь за моей спиной, довольный, как сытый кот".

— Последний поединок, сестра. Потерпи.

Нимфея едва удержалась от совсем неимператорского фырканья. Один поединок! Ещё один поединок!

Эадвин из "клеймор" яростно набрасывался на того самого из "мизерикордии", но беловолосый всякий раз каким-то чудом уходил из-под удара.

"Будто его хранит сам светлый бог или другая благая сила", — вяло подумала принцесса. Она была религиозна, но в меру.

— Сестра, нам подают знаки, — с благоговением прошептал Хальдер.

— Кто? Неужели... — Нимфея не назвала имени, испугавшись жестоко ошибиться.

— Да. Это он.

Если бы принцесса была хоть немного хуже воспитана, то гости и участники Турнира неприятно поразились бы королевско-некоролевским радостным визгом. К счастью для правящей фамилии, Нимфея почти всегда внимательно слушала преподавателей этикета.

С того самого момента, как отец поведал им о тёмной и от этого невероятно притягательной стороне истории их семьи, принцесса и принц мечтали встретиться с ним — человеком-который-есть-и-нет-одновременно. Много позже, когда Нимфея поступила в Высшую Школу, брата и сестру постигло жестокое разочарование: живая легенда не горела желанием с ними знакомиться и тем более общаться.

Настоящим потрясением стало его появление на Турнире — но, увы, за ярким образом королевские отпрыски не сумели разглядеть самого носителя крови той-что-оболгали. И вот он просил их о помощи! Сам! Тайными знаками на виду у всех!

У Нимфеи дух перехватило от оказанной чести. Под конец Турнира светлый бог даровал ей — и брату, конечно — настоящее приключение.

Раздосадованный ловкостью и хитростью противника, постоянно избегающего или блокирующего его удары, Эадвин допустил ошибку — и в тот же миг поплатился раной в руку.

— Сдаёшься? — хрипло спросил преступник.

— Ни за что, — процедил молодой дворянин и, не взирая на боль, с ещё большим неистовством набросился на "мизерикоррдию".

"Я не имею право на поражение".

...Поединок всё же пришлось прервать.

— Именем Императора, остановитесь! — зычно провозгласил Герольд. — Милорд Придворный целитель желает слово молвить.

Эадвин опустился на одно колено. Это было отступление от сценария, но к человеку, играющему государева врачевателя, юноша относился с огромным уважением.

— Император совсем ослаб от болезни. Преступно медлить! — пылко проговорил принц Хальдер. — Доблестный сэр Сириан, раз ваша кровь пролилась, молю, сложите оружие. Ваша честь не будет уязвлена.

Сын князя Лорнавельского колебался недолго. Превыше всего, даже собственных принципов, он ставил волю короля — или будущего короля.

Эадвин, пунцовый от смущения, отступил под сень своего одноглазого лорда, а я спросила у так называемого Принца с Западных болот:

— Каким надо быть чудовищем, чтобы шантажировать королевскую семью?

Сорнбэ одарил меня высокомерным взглядом.

— Их род ничем не лучше прочих в Меронии. Я не понимаю, чем, кроме традиции, вызвана к нему слепая народная любовь. И ты ошибаешься: они помогли мне не вынужденно, а добровольно. Принц и принцесса любят меня... но я не желаю разделять их чувства.

Иантэ был убедителен, но я всё равно оставила своё мнение при себе.

Под красивую торжественную мелодию Андиан преподнёс Императору в дар чашу, отделанную рогом морского единорога, затем Лейану вручили венок из белых лилий.

"Теперь он должен выбрать королеву. А я сейчас в образе Кионы и даже не могу надеяться..."

Впрочем, как мне недавно жестоко напомнили, принадлежность к "мизерикордии" лишает меня права считать себя достойной чего-либо приличного девушкой.

"Надеюсь, он догадается вручить венок дочери знатного дома. Влиятельные друзья ещё никому не мешали".

Красный. Красный. Красный.

Резкая боль пронзила каждый крохотный кусочек моего тела. Я едва удержалась но ногах — и не только я.

— Ты тоже это почувствовала? — с трудом выговорил Иантэ; его бледное лицо стало ещё бледнее, а дыхание вырывалось со свистом. — Хорошо. Очень хорошо.

Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять: никто на ристалище ничего похожего на настигший нас приступ не испытал.

Я хотела потребовать от сорнбэ объяснений, но слова застряли у меня в горле: на арену спустилась она.

"Демон в облике ангела, Красная ведьма. Скоро она распустит крылья, но не для меня", — я приняла слова Гальрана за бред, а зря.

Длинноволосая нежная блондинка, будто сошедшая с романтической гравюры.

Жуткая женщина-бабочка с кроваво-красными крыльями.

Два образа, красавица и чудовище. Первый — для всех, второй — тайный.

Оба — истинны.

— Не смотри на неё, — велел Иантэ. — Не показывай, что видишь больше других.

Она взяла венок из рук Лейана и чарующе — и зловеще — проговорила:

— Отважный герой, позволишь быть твоей королевой?

"Нет! Не соглашайся! Она выпьет тебя, она проглотит тебя... Не совершай ошибки..."

...Я боялась, я страдала, я заходилась в беззвучном крике, но как же поступил мой милый супруг-северянин? Что он ответил Красной ведьме?

— С радостью присягну вам, прекрасная леди.

"Больно. Слишком больно, чтобы терпеть".

Я закрыла глаза и упала во тьму, оставив Лейана на съедение демону, которому он вручил себя сам.

Чёрный. Теперь всегда только чёрный.

— Попробуй, — Сарьлиан придвинул ко мне изящную чашечку с тёмным ароматным напитком. — Горячий, сладкий, бодрящий. Мой шедевр!

— Не хочется.

Белые столбы беседки обвивали золотые цветы, крохотный островок окружало море из тьмы, а Принцем-Правителем — то есть моим гостеприимным хозяином — по-прежнему был смуглый юноша с двуцветными волосами.

— Жаль, — Сарьлиан, одарив меня укоризненным взглядом, щёлкнул пальцами и чашка исчезла. — Между прочим, я долго работал над букетом.

— Может, в другой раз?

— Другого раза может и не быть, — с почти детской обидой проговорил Правитель. — Кто знает, попадёшь ли ты вновь в беду?

— Разве я в беде? — хмыкнула я, а затем вспомнила.

"Турнир. Лейан. Красавица-чудовище".

— Всё-таки выпьешь чашечку? — участливо предложил Сарьлиан.

— Наливай.

Глава 17

— Кто есть Красная ведьма?

У меня было лишь названное Гальраном имя — имя, и ничего кроме него.

Хотелось знать намного больше.

— Что тебе известно о человеческих преобразованиях? — вкрадчиво произнёс Сарьлиан.

"Какая у него раздражающе-любопытная манера отвечать вопросом на вопрос".

В странном месте я попыталась расспросить странного человека (и человека ли?) о не менее странных вещах, а вместо честного ответа он усомнился в моей профпригодности.

Каждый маг — будь он уважаемый член Ордена или самоучка — свято блюдёт правило не проведения экспериментов над собой или себе подобными, поскольку слишком велик риск однажды непоправимо ошибиться и потерять душу — то, что делает нас людьми.

— Человеческими преобразованиями занимаются лишь чёрные колдуны. Разве я похожа на одного из них?

— Прости, — без тени раскаяния произнёс чёрно-беловолосый Правитель. — Не хотел задеть твою гордость.

"Не хотел, но задел", — с досадой подумала я, и вдруг с кристальной ясностью поняла, как должна задать вопрос, чтобы получить нормальный ответ.

— Что есть Красная ведьма?

Сарьлиан широко улыбнулся — совсем как Исчезающий Кот.

— Правильный вопрос, заслуживающий правильного ответа. Но, боюсь, другой мой гость сможет рассказать тебе намного больше меня.

Он хлопнул в ладоши и в беседке появился... очень хмурый Гальран.

— Привет, — сказала я. — Давно не виделись, подельник.

— Где ты только таких слов нахваталась, хотел бы я знать? — проворчал смуглец.

"Лучше ты так и останешься в неведении, приятель", — с удовлетворением подумала я. Моё чтение не всегда составляли — и составляют — классические романы, так мне удавалось относительно безболезненно (страдало лишь моё чувство прекрасного) восполнять пробелы в жизненном опыте.

— Ты знаешь, где мы? — реальность происходящего была весьма сомнительной, поэтому я сочла нужным уточнить, на самом ли деле рядом со мной сидит настоящий Гальран.

— В моём худшем кошмаре. И ты чересчур назойлива даже для себя-воображаемой, женщина.

"О, значит всё на самом деле".

Я ощущала себя двойственно: с одной стороны, меня успокаивало присутствие другого человека в сем невероятно странном месте, с другой — от этого оно не становилось менее чудным.

— Я ль во сне или же сон во мне? — лукаво сощурясь, проговорил Принц-Правитель — или кто он был на самом деле. — Каждое мгновение я надеюсь на второе, но, увы, постоянно убеждаюсь в первом.

"О чём это он?"

— Терпеть не могу загадки. Раз уж мы в моём сне, то выражайтесь прямо, — надменно проговорил Гальран.

— Не любишь тайны? — ухмыльнулся Сарьлиан. — Почему же тогда сам ими опутан?

Смуглец фыркнул — мол, врёшь ты всё непонятно-какой-господин, — но его нервозность от меня не утаилась. Вспомнились слова Иантэ о том, что каждый из нас четверых (то есть "мизерикордии") скрыл от магов Ордена видения с испытания. У меня хватало на то причин, язык Тори связывала эльфийская кровь — и не только эльфийская, как потом выяснилось, Лейан же мог увидеть такое, о чём врагам его семьи было лучше не знать. Оставался лишь Гальран, не имеющий никаких явных причин для молчания.