— Вы хоть понимаете, что на самом деле произошло? — а что тут понимать? Меня любят! И зовут в Париж.
Незваный посетитель обреченно крякнул (сразу видно, что своей взрослой дочери у него нет, мой-то папа давно и крякать перестал), поболтал опустевший термос. Кончился отвар? Вот и убирайся... Я уже всё для себя решила. С Володей — хоть до Европы пешком (кстати, я и на лошади могу, когда шагом, галопом боюсь). Если кто-то думает, что я начну его уговаривать или иначе "сотрудничать", не мечтайте. Ничего не имею против вас и вашей ностальгии по канувшему в вечность СССР, но, мрачные вооруженные типы, с красными повязками на рукавах, у меня однозначно ассоциируются со Штирлицем и Третьим Рейхом. Вот... Так что — адью, дорогие товарищи.
— Вижу, не понимаете, — до чего упорный попался. Ладно. Намекну... Отодвинула пустой стакан. Подняла со стола пистолет. Выщелкнула обойму. Я знаю, что правильно — "магазин", но "обойма" мне больше нравится. Это слово военное, всем понятное, а "магазин" — совсем другое. Засунула её до щелчка обратно. Передернула... Как учили, чуть оттянула затвор (из патронника высунулась пузатенькая гильза). Порядок! Оружие — в правую руку, а фонарик — в левую. Можно отправляться... Я даже дверь закрывать и свет тушить не стану — незачем...
— Свет сами погасите? — ну, не говорить же пожилому человеку — "пошел вон"? Он вежливо ко мне явился.
— Сидеть! — а вот таким тоном, с сердитой женщиной, держащей заряженный пистолет, говорить не надо...
— А то, что будет? — ты попугай меня, напоследок. О совести напомни, о патриотизме и советской Родине. До чего же тошнит, когда такие бессильные болтуны, не сумевшие, "при демократии", даже на новый "Мерс" заработать, начинают учить молодежь, как правильно жить. Уже 16 лет, как нет их Союза... Пора привыкнуть, что в критический момент надо не сопли жевать или законы мусолить, а действовать. Быстро и решительно...
— Всю оставшуюся жизнь будешь локти кусать, — чуть промедлил и таки добавил ожидаемое, — Дура...
— Вы меня пропустите? — пробираться мимо рассевшейся у дверей туши унизительно. Пусть сам выйдет.
— Его сейчас убьют... — словно не расслышал... Что?! Так не грозят. Он даже голоса не повысил. Уверен...
— За что? — да убери же, наконец, зад из прохода, лысый старый хрыч!
— Потому, что... — так же невыразительно продолжает собеседник, — Мы братскую могилу специально не стали зарывать, что бы завтра не копать заново. Место для твоего сожителя готово, — что ты сейчас сказал?! — Если хочется — можешь сама глянуть. Я провожу. Нам всё равно по дороге, — у меня противно задрожали ноги.
— Это обязательно? — хотела спросить грозно, но голос предательски дрогнул. Плохо... Показала слабость.
— Полезно, — тяжело вздохнул, — Ваше поколение словам не верит. Приходится обеспечивать наглядность.
Кучу свежей земли, чуть в стороне от тропинки, луч фонаря выхватил из темноты сразу. Зато маленький черный провал ямы оставался незаметным, пока мы не подошли вплотную. Ни столба, ни ограждения. Жуть... Скотомогильники и то аккуратнее оформляют. Какая нелегкая заставила меня подойти посмотреть? Могла бы придержать любопытство. Не в театре... Ох! Запаха пока нет. Тела в глубине налезают друг на друга, блестят зубы в приоткрытых ртах, матово белеет мертвая кожа переплетенных рук и ног. Крови не заметно... Мамочка!
— Проняло? — как я не выронила фонарик, когда меня шатнуло к яме — сама не понимаю. Едва удержалась.
— Зачем они все голые лежат? — кроме хриплого шепота из горла почему-то ничего не вырывается.
— Сама догадайся, раз вся из себя "умная и циничная", — передразнивает старый молодежный телесериал. Уже забыла какой.
— Это было обязательно? — господи, кого я спрашиваю? Убийцы! Ужас, ужас, ужас... Старые полоумные фанатики...
— Когда в Персии, однажды, случился бунт, падишах призвал на службу лучников не моложе 45-ти лет...
— Для устрашения? — надо же что-то отвечать. Зрелище кучи не погребенных покойников отшибло мозги.
— Ради уверенности, что будут строго наказаны все виноватые и при этом не пострадают невинные...
— Я про одежду... — нашел время поучать. Ужас! Они и Володю собираются... вот так? В эту жуткую яму?
— Одежда нужна живым. Мы — нищие. У многих — только то, что на себе. Не говоря о зимнем...
— За что?! — кажется, я узнала одного из лежащих. Пересекались в лагере по работе. Не хочу это видеть!
— За открытое ношение, после объявления военного положения, знаков различия вражеской армии...
— Они же наши, русские! — что он несет?
— "Власовцы", в ту войну, тоже считали себя русскими... "Триколор" и "Курица" — не советские эмблемы. А мы — присягали Советскому Союзу. Попробуйте это понять.
— Какое вы имели право? — бред. Я сплю. Происходящее мне снится. Не могу представить Володю... валяющимся вот так... в яме посреди леса... нагишом...
— Вот и они тоже спрашивали... — невеселый смешок, — Мы честно объяснили — "Господа предатели, опять вернулась Советская Власть. Делайте выводы. Считаем до пяти. Другие бы считали до трех..." Те что в яме — попытались оказать сопротивление. Это карается... Смертью.
— Какие выводы? — разговаривать с сумасшедшими вредно. Безумие заражает, — Что им следовало сделать? — представила себя... среди злых пожилых дядек с ружьями и красными повязками.
— Для начала — привести форму одежды "в соответствие с новой реальностью"... Или умереть... Большинство — догадались сами... Так спешили, что отрывая шевроны ногти ломали. Ведь интересно, никто их власовскую форму надевать не заставлял. Все на одинаковых фильмах "про войну" выросли и знают, как на Руси с изменниками поступают. Ради денег эти мундирчики напялили. Однако, про то, что за ношение подобной одежки на территории СССР полагается убивать на месте — вспомнили с больши-и-м трудом. До майора Логинова, например, дошло только после двух поджопников... Тугодум!
— Вы думаете, что Володя согласится на унижение? — да-с... вот оно. Доигрался... Стравил "штабных" с "космонавтами", называется. Выпустил джина из бутылки...
— Сама решай... — фонарик я выключила. Глаза привыкли к темноте. При свете Луны видно, как инженер ежится, пряча в карманах озябшие руки, — Нам сейчас дорог каждый.
— Не согласится, — даже не представляю, как ему такое предложить. Проклятая яма с трупами совершенно выбила меня из колеи.
— Думай... Убедить можно любого. Конечно, тяжелый случай, — кивает собеседник, — Я же не виноват, что офицеры позднего СССР и современной РФ сплошные "омеги". "Отрицательный отбор" — политика. Власти не нужны бойцы. Она предпочитает послушных холуев в погонах. А твой — "человек с ксивой". Мнит себя вожаком. На убогом общем фоне — почти другой биологический вид... — кто бы мне такое сказал раньше и ушел с не выцарапанными глазами? Как он посмел?!
— Я попробую... — накатила новая волна холодного ужаса... Или это ветер дунул? Где я? Что со мной?
— Он, кстати, не "лицо кавказской национальности", а только притворялся? — откуда узнал?
— Причем здесь это?
— Пытаюсь помочь. Нормальный "чурка" так себя не ведет. Кавказец сразу бы дал по газам и — вниз по течению... Через неделю был бы в Братском остроге. Совсем другое дело — казак, точнее "кубаноид", — издевательски хмыкнул, — Этот своего добра вовек не бросит. "Моя женщина!"
— Прощайте... — мне очень плохо, но разговаривать с откровенно хамящим типом мне больше не о чем. Тем более, что в кармане ожила рация.
Сказать что в ночном лесу страшно — это не сказать ничего. Если бы не тропинка, отмеченная надетыми на колышки блестящими консервными банками, я бы заблудилась мгновенно. Даже с фонарем. Лес никогда не спит. Шумит в вершинах ветер, падают сучки и шишки, что-то скрипит, стучит, вскрикивает. Мороз по коже... Когда меня дернули за воротник и правую руку, выстрелить не получилось, хотя я жала самовзвод "Макарова" из последних сил. Палец замерз на спусковом крючке... Сердце ушло в пятки. Из груди вырвался сдавленный писк. Воняющая бензином и машинным маслом рука моментально зажала мне рот. Пистолет выпал в траву...
— Цыц! Наши в городе, — я облегченно кивнула. Тунгусы и серые волки нефтью не пахнут, — Ты готова?
— Ы-ы-пчхи! — правильно, с пыльной и грязной ладонью, прижатой к лицу, не особо поболтаешь.
— Я всё слышал, — как камень с души свалился. Всё позади... Можно млеть, прижавшись к нему спиной...
— Он фказал, фто зафады нет... — ладонь слегка отошла от губ.
— Стоим, пока глаза не привыкнут к темноте., — слышен шепот в самое ухо, — Что сейчас в лагере?
— Не знаю... — вспомнила самое главное, — Он сказал, что Ангару стерегут!
— Пусть сначала стрелять научатся...
— А ещё, он сказал, что за ношение несоветской формы, теперь — убивают на месте, — сдавленный смешок.
— Обеими руками — за! Правильное и своевременное решение. Ура, товарищи!
— ???
— Я уже тебе говорил про "заговор идиотов"? Теперь сама убедилась, — да уж, постояла над ямой, — Выбор надо делать вовремя. Ты выбрала меня, я выбрал тебя, мы вместе — выбрали Париж. А кто не с нами, те пускай выбирают между двумя задницами — царской и пролетарской. Целуют хоть ту, хоть эту. Одна другой не слаще... — он предвидел?
— Идем?
— Сейчас... — мне на плечи легла накидка, обвешанная пучками травы, — Ещё бы тучи какие-то собрались...
— Утром моросило — будь здоров. Может подождать, пока соберется? Я потерплю.
— Утром будет поздно. Догонят... Надо подальше уплыть затемно, — потянул меня в лес, — За мной и тихо!
Надувная лодка, замаскированная такой же сетью с пучками травы и торчащим вверх корявым суком, с берега казалась обыкновенной корягой, прибитой к камням течением. Пара десятков метров галечного пляжа и дорога в Европу открыта. Ангара течет быстро. Без всякого мотора, минимум на сотню-полторы километров в сутки. Если бы не Луна... После лесной темноты берег казался залитым призрачным светом. Ни укрытия, ни защиты. А время идет... Уже далеко за полночь. Пора решаться... Володя рванулся к обрезу воды первым. Не издав ни звука, неловко поскользнулся. Так же молча растянулся в полный рост... Сейчас, он встанет? Решил, что ползком вернее? Издалека донесся приглушенный звук выстрела. Почему не дает знак? Вторая пуля выбила фонтанчик каменного крошева у головы. По гальке начало медленно расползаться темное пятно. Не встанет. Своего собственного крика я уже не слышала...
Глава 12.
Грибной порошок.
До рассвета я проплакала в кустах, не решаясь вернуться обратно по темноте (в фонаре сел аккумулятор). Ступить на галечную осыпь было ещё страшнее. Раз снайпер стережет берег, у него наверняка ночной прицел. Мне говорили, что там легко отличить мертвое от живого (оно теплое), зато черты лица и одежду видно плохо. Убьет и сделает вид, что так и было. Проклятый Ахинеев сказал правду. У реки — засады не было, а стрелок на скале, контролирующий многие сотни метров открытой береговой полосы — не считается. Дешево и сердито...
Едва начало светать — по тропинке спустились двое. Лично мне незнакомый молодой гражданский парень (кажется, он из команды Радека), с коротким автоматом на груди и солдат, с длинным автоматом за спиной. Ко мне подошел только гражданский. Подал руку. Подвел, зареванную, к лежащему телу. Господи! Лучше бы я в кустах оставалась. Первая пуля попала Володе в спину и прошла навылет. А вторая — ударила в затылок, снеся большую часть лица... Даже поцеловать на прощанье некуда... Труп успел окоченеть. Когда его повернули на спину, застывшие руки нелепо вздернулись вверх. Где он лежал, на гальке застыла кровь. А то, что мне ночью, издалека, показалось темным пятном — содержимое развороченного черепа. Мамочка... Хорошо хоть мух нет...
Когда гражданский, положив на землю автомат, начал с силой разгибать Володе руки-ноги и выпрямлять безобразно скрюченное тело — я не выдержала. Повернулась и убежала... Не могла видеть этого сосредоточенного равнодушия... К счастью, жуткую братскую могилу к моему возвращению уже закопали. Четверо хмурых мужиков (и среди них — сапер Кротов), лопатами и ломом ковыряли рядом небольшую персональную яму. То ли из уважения ко мне, то ли по другим причинам. На душе полегчало. Значит, будет, куда приходить навещать... Длинный и тяжелый сверток, завернутый в маскировочную сеть, из которой торчали голые ступни, принесли, когда землекопы углубилась в грунт по пояс, а солнце полностью разогнало туман. Часто сменяя друг друга, погребальная команда упорно долбила каменистый склон. Пока, наконец, самый старший, седоватый дядька с усами, не подал знак.
— Хватит! Будете прощаться? — обратился он ко мне.
Кивнула. Слов и слез — не осталось. Механически присела на корточки, положила руку на импровизированный саван. Помолчала. Так же механически выпрямилась. Кинула в яму, поверх тела, первый комок земли. Отступила. Споро заработали лопаты. Ну, вот и всё. Надо жить дальше. Одной...
Первое утро новой жизни я провела в полном оцепенении. Вроде того, что описывают загипнотизированные. Всё вижу и понимаю, а ответить или пошевелиться — не могу... Меня особо и не тормошили. Я ни к кому не лезла. У незаконченной могилы — слушала разговоры, ужасаясь собственному каменному спокойствию. Другая бы — бегала и кричала, возможно — стреляла. Я нет. Наверное, уровень эмоционального напряжения имеет верхний предел. Но... и мужики — хороши. Разве ж можно обсуждать покойников прямо при родне? Да ещё настолько откровенно? Потрясающая бестактность... А эти — рыли и болтали. Деревня...
— Раз уж "особист" такой прошаренный, как ты поёшь, так чего же снайпера с ПНВ не предусмотрел?
— Он был не умным, а "информированным". Это — принципиально разные вещи. Знал, что у наших солдатиков — совершенно нет практики ночной стрельбы. Нет опыта ночного скрадывания или многочасового сидения в засаде. Откуда? Вот и полез на рожон. Рискнул головой... Кстати, могло и получиться. От "передовой мобильной группы", посреди бела дня — он ушел... Под огнем.
— Так он по-своему и прав. Всего месяц назад пацаны точно такими, как те, и были. Городские "воины", без всякого опыта... пугливо жмущиеся к командирам... и средневековая тайга кругом.
— Не уследил, получается, за эволюцией навыков личного состава?
— Именно! Дед рассказывал, что основной опыт боец набирает за первые две недели жизни на передовой.
— Справедливо... На войне люди учатся быстро...
— И я про то. Охота с засадами, которой мы тут пробавлялись — она не просто так. Помнишь, узкоглазого парнишку, что с СВД к нам на "точку" приходил? Буквально за считанные дни в таежника вырос... Практика...
— Ну, да. Ким его зовут. Силен! С двухсот метров, навскидку, из столетней "трехи" с открытым прицелом — косуле точно в лоб. А по виду и не скажешь...
— Так это он его сегодня?
— Тс-с-с! — чисто ради приличия оглядываются в мою сторону и, как ни в чем, ни бывало, продолжают...
— Господа начальники — тоже хороши. С какого рожна они все вчера вырядились, словно на парад? Вот ты — сам офицер, объясни!
