Паразиты

— Что-то случилось? — даже голос сверлил уши надменностью.

— Машина сломалась, и бензин кончился. До города не подкинете?

Он поглядел на "Ниву", выпятив брюхо, почесал переносицу.

— Подкину. Садись.

— Спасибо! Только багаж оставлять нельзя, — я улыбнулась многообещающим оскалом Лолиты.

Он клюнул.

— Давай помогу.

— Нет-нет, — я бросилась к машине, преграждая ему дорогу. — Сама переложу, только багажник откройте. Все очень хрупкое и легкое.

"И в крови", — добавила про себя.

Настаивать он не стал. Пока нежданная спасительница ждала с разинутой пастью багажника, я ухватила сумку с оружием так, чтобы ничто не высыпалось, для верности обмотав меховым чехлом с кресла.

— Видите, и сама справляюсь, — заверила я, осторожно укладывая трофеи.

Боров хмыкнул и отошел в сторону, бесцеремонно пялясь на мой зад.

Потребовалось десять ходок и куча нервов, чтобы перетащить поклажу. Освободившись от груза, "Нива" вроде стала выше. Как и солнце. Неугомонное светило настырно ползло вверх, добавляя лучами проблем.

— Вот и все, — заверила я, когда последняя сумка перекочевала в "Сорренто". — А теперь, добрый дядя, отдай-ка мне ключи от машины.

— Что? — не понял он, но уставившееся в пах дуло пистолета махом повысило сообразительность. — Ч-что тебе на-надо? Й-йа ж сказал, что по-подкину, — бедолага начал заикаться, не отводя взгляд от откинутой полы плаща.

— Ключи. На переднее сиденье. И без шуток. Мне не впервой. Да, бумажник не забудь.

Его забила дрожь. Ладони полезли в карманы, штанины заколыхались, будто сработал вибрирующий механизм.

— Мобильник брось мне в ноги, — скомандовала я, следя, чтобы ни одной кнопки не коснулись трясущиеся пальцы.

Почти новенький смартфон упал к ботинкам и с хрустом умер под тяжелой подошвой агрессоров. Поросячьи глазки напротив наполнялись слезами.

— Такой большой мальчик, и ревешь как баба, — не сдержалась я.

— У ме-меня сын ма-маленький.

— Знаю, — небольшое усилие и дымом в голове заклубились образы. — А еще жена строгая. И ревнивая до чертиков. Но тебе это не мешало бегать по чужим кроватям. Конечно, они ведь такие мягкие и ласковые, особенно когда простыни шелковые в крупный голубой цветочек.

Его глаза округлились, стали похожи на стоваттные лампочки.

— Хватит таращиться, — обрубила я беззвучный вопрос. — Садись в мою машину. Живо!

Он вприпрыжку подлетел к "Ниве", взгромоздился на кресло водителя. Я села рядом.

— Что смотришь? Разворачивайся на другую полосу, и поехали.

Повторять не понадобилось. Боров вдарил по газам. Не знаю, заметил ли он кровавые подтеки на обшивке, но требование "быстрее" выполнял беспрекословно.

Марк учил не оставлять врага одного ни на минуту. Предосторожность стоила мне нескольких километров.

Спидометр довольно быстро показал сотню.

— Аривидерчи, — я помахала рукой и на ходу выпрыгнула из машины.

Земля мягко приняла вес. Я скатилась в обочину, как из окопа, прицелилась в удаляющуюся точку. Затормозить боров не успел. Пуля попала в цель, остатки бензина вспыхнули, незакрытая мной дверца отлетела к высыхающему лугу.

У меня не осталось времени на мысли о возможности лесного пожара.

Сколько мы проехали? Километра четыре-пять. Я добежала до "Сорренто" минут за двадцать. Запыхалась, правда, но на войне некогда следить за здоровьем. На ходу пришлось разорвать подклад плаща, чтобы было чем ухватиться за машину. Перчаток-то "умная девочка" из замка не захватила. Хорошо, хоть плащ сменила.

Машина шла легко. Надо отдать должное борову, он следил за своей девочкой.

Выжимая из "Сорренто" полный ход, я удивлялась, как легко убивала. Не дрожала рука, не представлялся папаша. Насмотревшись на подонков, собственных родителей я больше не презирала. В каждом есть изъян, каждый — мразь по-своему. Родители меня, хотя бы любили. Жаль, что такое поздно понимаешь.

Захотелось вернуться домой. Теперь я могла это сделать.

В бумажнике оказалось две пятитысячные и банковская карта, естественно, без кода. Бензина — на полный бак, хватит дотянуть до города, а там придется избавиться от машины. Раскрасневшаяся физиономия солнца уже ухмылялась в зеркало заднего вида. Над приборной панелью на цепочке болталась маленькая иконка. Изредка я ловила осуждающий взгляд Николая Угодника. В салоне не было ароматизатора, только в полураскрытое окно влетал вместе с ветром свежий запах листьев. Шелковые лоскуты подклада скользили по пластику руля. Я откинулась на спинку неудобно большого кресла, глаза закрывались от усталости, но сон — непозволительная роскошь для беглеца.

Вместе с первыми домами навстречу вылетела пара постов ГАИ. Я сбавила скорость, усталый вид одинокой путешественницы даже изображать не требовалось. Удивительно сонные гаишники не потрудились остановить "Сорренто", хотя о взрыве должны были бы трубить во все рации.

У первого попавшегося супермаркета я притормозила. Изнутри лился яркий до рези в глазах свет, придавая нарисованным на витражах рогаликам и сосискам плесневелый вид. Хлопнули увешанные рекламными плакатами двери, пропустив меня под взгляды шести измученных ночной сменой глаз. Кассирши сидели на рабочих местах. Полная брюнетка, звеня монетами, вылавливала из отсеков кассы случайно попавшиеся медяшки не того номинала. Блондинка помоложе — вяло хихикала на ухаживания дородного охранника. Он навалился на жестяной столик и скалился, обнажая золотые фиксы.

Я застегнула плащ, чтобы скрыть изодранный подклад. Жутко хотелось есть, но при первом же взгляде на уставленные полуфабрикатами прилавки меня замутило. Запахи одолевали — пряный аромат выпечки вызывал ассоциации с печью крематория, как и доносящаяся из дальнего угла магазина маслянистая вонь кур-гриль. Желудок урчал, горящие ладони вспотели, воображение калейдоскопом вертело тошнотворные картины.

Быстро пробежав продуктовый отсек, я отыскала в хозяйственном отделе строительные перчатки и подошла к кассе. Блондинка, натянуто улыбаясь, пропустила через пищащий датчик покупку, назвала цену. Я протянула пятитысячную, случайно коснувшись прохладных пальцев, и сквозь заплясавший ворох ощущений поняла, что голодна.

Мучительная борьба с природой не осталась незамеченной. Блондинка отсчитала сдачу, опасливо поглядывая на охранника. Он выпрямился, приготовился. Но я не собиралась убивать. Эта ночь и без того пропахла кровью.

Готова поклясться, что вслед за хлопком двери расслышала три облегченных выдоха.

До бункера добралась без проблем. Уже обезумев от боли, немного посидела, уронив пылающий лоб на руль. Мне бы немного покоя и чья-нибудь прогнившая жизнь, но за стенами могла ждать засада. С каждой секундой кровь становилась все гуще, тягучий поток тянулся по венам, готовый закупорить тонкие сосуды.

На всякий случай сменив обойму, я прикрутила к "ТТ" глушитель. Сквозь пульсацию в висках выстрела не расслышать, но старый дом мигом разнесет грохот по спящей округе. Пискнула сигнализация "Сорренто", тяжелым шагом я вошла в подъезд. Через слабость и боль, налегая на колесо замка, открыла бункер и замерла на пороге.

Изнутри доносилось пьяное многоголосье.

Взяв наизготовку пистолет, я сделала первый шаг в расцвеченный мигающими гирляндами коридор. На кухне никого не было, молодежь (судя по голосам) разместилась в одной из каморок.

Не думала, что в бункере можно так запросто устроить пирушку.

Ноздри щекотал сигаретный угар, разбавленный пивными парами. Приглушенная синтетическая музыка пробивалась через пьяный говор.

— Секс не имеет ничего общего с близостью, — вещал возбужденный тенор за стеной. — Похоть — это как глисты.

— У тебя от нее задница чешется? — заплетающимся языком пробасил кто-то сквозь хрюкающий смех. — Так может тебе того... с мужиками попробовать?

— Идиот, — прикрикнул тенор. — Человек, у которого глисты, всегда худой. Они же его чуть ли не заживо жрут. Так и секс. Только в духовном плане. Какое нахрен развитие, если в голове одни сиськи?

— Ну ты приду-у-урок.

— Ты что сказал? — в теноре завибрировала злость. Сквозь возню послышался звон посуды. — Давно в рыло не получал?

— Тихо, мальчики, — взвился женский писк.

В каморке началась потасовка. Опрокинулись с бульканьем "полторашки", шлепнулись на пол сигаретные пачки, захрустела непритязательная закуска. Музыка смолкла — источник шваркнулся об стену. Было слышно, как рвется одежда, и глухо впечатываются в тела кулаки.

Уйти бы по-тихому, но остановило любопытство. При всей осторожности и приобретенной циничности, хотелось посмотреть на парня, отрицающего секс.

Я не впервые услышала об аскетизме подобного рода. В родном городе существовала организация, состоящая в основном из девчонок, обделенных внешностью и самооценкой. Лишенные внимания мальчишек, они бравировали девственностью и гордо именовали себя "Антисекс". Их я понять могла, но услышать те же речи от мужчины не ожидала.

Я так и стояла, опустив пистолет, как бесполезную тяжесть, укрытая от драки стенами и мигающим светом маленьких лампочек, пока в коридор не вылетело тело в разорванной серой майке и заляпанных мокрыми пятнами штанах.

Парнишка нехило приложился спиной о щербатый бетон, но на ногах устоял. Шатаясь, он собрался, тряхнул черной шевелюрой и, сжав кулаки, хотел было ринуться в бой снова, но заметил меня.

— Великий Ктулху, Морелла! — крикнул он, словно впрямь встретил лафкрафтовское чудище.

Все иные звуки смолкли.

Глава 21.

Было слышно, как капает со стола разлитая жидкость.

Лямка майки не удержалась, соскользнула с плеча застывшего в боевой позе мальчишки. Он поправил лямку, сдвинул ноги, опустил кулаки, чтобы вытянуть указательный палец и, тыча на меня, повторить: "Морелла!"

Из-за угла высунулась взлохмаченная светлая голова.

— А-хре-неть, — по слогам выдавила "голова" тенором. — И правда.

— Что вы несете? — из каморки выскочила девчонка в балахонистой футболке, с ярко-красными даже в полумраке волосами и острым шипом пирсинга на нижней губе. — Мама дорогая, — прошептала она, прислонившись к стене, и тут же повысила голос до визга: — Кли-и-и-ин, тут Морелла.

Трудно сказать, что испугало сильнее — настойчивое упоминание чужеродного имени или необходимость избавиться от случайных свидетелей.

Они выглядели немногим младше меня. Блондин, казалось, даже постарше. Безобидные и беззаботные. Разве что грустинка пряталась в краешках губ от мистического взгляда на мир, да глаза не лучились верой в человечество. Чем-то похожие на меня прежнюю. Оперившиеся птенцы, которым и в гнезде сидеть невмоготу, и на простор вылетать не хочется. Сгрудились в бункере, как на соседней ветке — маленькая стайка отщепенцев. Меня приняли за свою. Это видно по закравшемуся во взгляды восхищенному изумлению. И страху. А он уместен.

— Вы меня с кем-то путаете, — сказала я, на всякий случай спрятав пистолет за спину. Благо, поза позволяла — прижавшись к стене правым плечом — руку легко скрывал мрак и плащ.

— Ты же Алина Никитина! — воскликнула девчонка, исчезла на миг в каморке и вернулась с помятой листовкой. Стряхнув с бумаги крошки кириешек и чипсов, она протянула лист с траурным заголовком "Разыскивается".

Час от часу не легче. Я пробежала глазами сухое объявление. Мрачного вида девица обвинялась в массовых убийствах и связи с мафией. На полиграфию власти не поскупились, не узнать меня по фото мог лишь слепой или даун.

Я растерялась. Одно дело — надуть энпиров, а смыться от поднятых на уши спецслужб — совсем другое. Опасное и бесшансовое.

Подростки молча уставились на меня. Нервничали. Девчонка игралась с пирсингом, то втягивала шип до выемки на губе, то выдвигала до демонстрации оси. Парнишка в изорванной майке теребил пальцами петлю для ремня на грязных штанах. Блондин царапал ногтем неровность бетона стены.

— Почему Морелла? — спросила я, без интереса, чтобы хоть как-то расшевелить свидетелей.

— Ну-у-у, — девчонка оставила в покое пирсинг, принялась теребить разноцветные веревочки на запястьях, — в новостях говорили, что ты разбилась на машине. Почти разбилась. В другом городе. А потом приехала сюда. Но ты ведь умерла тогда, правда? И воскресла. Как Морелла у По. Правда, та умерла от болезни. Но тоже ведь воскресла, пусть и в дочке.

— Чушь, — выплюнул в лицо девчонке блондин.

— Зато имя красивое! — парировала фантазерка.

Меня прошиб пот. Домой нельзя — возьмут на первой же улице. Здесь спрятаться негде. Уехать тоже не позволят — уверена, на каждой трассе дежурит по патрулю. В город-то меня впустили. Как в ловушку. А выпустить...

Вспомнился дед. Старый маразматик порой говорил дельные вещи.

В тот день я явилась из школы зареванная. Праздничный фартук, слегка великоватый для пятиклашки, в грязи, у портфеля оторвана ручка, косички в разные стороны с распущенными бантами. Родителей, как всегда не оказалось дома. Зато был дед. Сидел перед телевизором с бутылкой пива и обсасывал вяленую рыбу, рассыпая чешую на метр вокруг дивана. Я ему рассказала, как старшие мальчишки обзывались словом на букву "п", как девчонки устроили бойкот, потому что я не дала им списать контрольную, и все перемены дежурства в коридоре подговаривали ребят из соседних классов носиться, как угорелые, хватая меня за волосы. А за то, что завуч вызвала их родителей, окунули в лужу за школьным забором.

Дед меня выслушал, не отрываясь от телевизора.

— Слышь, кнопка, — сказал он, причмокивая мокрыми губами с прилипшими чешуйками. — В неравной войне всегда присоединяйся к сильному. Даже коль придется потом и с ним драться — все равно. Лучшему и проиграть почетно.

Через день меня хорошенько взгрели за принесенное старшеклассникам пиво и подстрекательство к межпотоковой розни. Зато ни одна мокрощелка не смела косо глянуть в мою сторону, потому что за спиной стояли купленные широкоплечие защитники.

Всегда присоединяйся к сильному. Кто сильнее в моей войне-по-взрослому? Количество или качество?

— Телефон есть? — спросила я.

Блондин исчез в проеме и тут же появился, протягивая мобильник одной из последних моделей. Даже через перчатки я почувствовала холод пальцев паренька. Или это мои пылали?

Аккуратно спрятав "ТТ" в карман, я набрала номер Джона. Затем Марка. Оба — вне зоны действия сети. Посомневавшись, я все-таки позвонила в замок и долго слушала флегматичный гудок, проклиная Христа, Бога-Отца, Дьявола и всех, кого удалось вспомнить.

Я не хотела убивать.

— Не отвечает? — участливо спросила девчонка. Шип пирсинга снова заерзал в губе. У меня родилось неуместное любопытство — если набрать полный рот пива и надуть щеки, польется ли оно через дырочку?

— Нет, — телефон я отдавать не стала.

— Может, помочь чем? Найти кого-то надо? У Клина папа в гараже работает, где все ментовские шишки машины ставят. Может, пробить аккуратно? Клин, да кончай ты дрыхнуть! — она стянула кроссовок и запустила в каморку, откуда тут же раздался смачный шлепок и нечленораздельное мычание.