На календаре стояло 27 мая, часы показывали четверть девятого, рабочий день был в разгаре. Как и полагалось, нынешнее утро редактор мистер Эндрю Трипкин начал с просмотра вечерней и утренней периодики. Перед ним на столе возвышалась увесистая кипа центральных, местных, светских, религиозных, серьезных, развлекательных, белых, красных, желтых и других газет. У мистера Трипкина был свой особый метод просмотра. Он пробегал газетный лист по диагонали, поднимаясь по заголовкам, как по лестничным ступенькам. При этом информация сразу укладывалась у него в голове. Он впитывал новости, как паук над спутанным тельцем мухи. И как только дело было сделано, безжизненная и обескровленная газета сминалась, сморщивалась и летела в урну, а то и просто на пол. Кипа на столе таяла на глазах, а вокруг редакторского стула росла мертвая бумажная куча. В эти часы уборщица наведывалась в кабинет уже третий раз, чтобы редактор не утонул в бумажном море. Очень редко в дело вступал толстый красный карандаш, там и сям появлялась энергичная закорючка, и тогда газета не сминалась, а ложилась справа на тумбочку, чтобы потом направиться в отдел вырезок. Каждую новую газету редактор разворачивал с ненасытной жадностью. Усы его плотоядно шевелились, и он приговаривал: "Ну-с, что у нас сегодня новенького?"
Казалось бы, что этот вопрос мистер Трипкин был в праве задать своим сотрудникам и подчиненным. Ведь многие из них рыскали в этот час по городу, позванивали по телефону, слали телеграммы. Штат репортеров был невелик и трудился в поте лица, чтобы обеспечить свежий выпуск газеты этим самым новеньким, и так каждый божий день, не взирая на тяжелые условия труда и скудное жалование. Но мистер Трипкин давно махнул на них рукой, — пусть себе бегают. На все их звонки отвечала секретарша с карандашом в руке. Если же какой-нибудь запыхавшийся бедолага на полдороги успевал забежать прямо в редакторский кабинет, то получал хорошую взбучку.
— Как дела? Что новенького?
— Кондор пойман, сэр!
— Откуда это тебе известно?
— Из газет, сэр.
— А я тебе за что плачу деньги? Газеты я и сам умею читать. Убирайся! ....
— Как дела? Что новенького?
— Кондор еще не пойман, сэр!
— Тоже мне, новость! Убирайся.
— На углу Кэмден-стрит и Пэлл-Мэлл грузовик задавил зеленщика.
— Пэлл-Мэлл? Зеленщика? Насмерть? Ах, не знаешь? Так пошел вон!
— Пожар, сэр, в доме герцогини Покер-Бридж, сэр.
— Кто-нибудь сгорел?
— Только пудель. Дотла, сэр!
— Дотла? Ты это сам видел? Убирайся!
Как это все ему надоело! Еще пятнадцать лет назад, когда принял газету, выйдя в отставку в чине суперинтенданта полиции, он уже знал заранее все, что могло бы случиться в этом огромном сумасшедшем городе. Статистика происшествий и преступлений в относительных показателях оставалась неизменной. Он знал, что этот город полон всяким сбродом, что в метро не протолкнешься, а по улицам опасно ходить, и что вокруг полно сумасшедших водителей грузовиков, недотеп-зеленщиков, всяких пуделей и их хозяек. И что рано или поздно кто-то должен будет кого-то задавить, а кому-то суждено сгореть дотла. Чем его, редактора Трипкина мог удивить этот город? Новая смятая газета падала в корзину для бумаг. Парламентские дебаты, биржа, поставки, цены, спорт, погода, все это его не касалось, все это летело в корзину. Он разворачивал новую газету и принимался жевать новую спичку. Курить он бросил еще три года назад, но до сих пор тяжко страдал. Сердце его никуда не годилось, по этой причине он и оставил работу в полиции. Сколько он еще протянет? Год? Пять лет? Глаза мистера Трипкина пробегали газетные листы по диагонали снизу вверх, красный карандаш поигрывал в руке. Он искал чего-то, сам еще не зная чего, но это самое на глаза не попадалось. Может быть, это даже к лучшему...
Шумиха с кондором постепенно шла на убыль. Видимо, пик был пройден, и пора бы приказать телефонисткам посылать подальше всех этих зевак. Ведь они продолжают звонить и клясться всеми святыми, что видели его своими глазами. Если им верить, то этот кондор вездесущ. Или по лондонскому небу шныряют целые своры этих мерзких стервятников.
Большую карту на стене он специально приказал повесить пять дней назад. Опыт полицейского подсказывал, что местопребывание кондора можно вычислить по теории вероятности. Теперь вся карта была усеяна булавками с красными, синими, и белыми флажками. На каждом был обозначен день и час. В этой цветовой гамме была своя система. Если на каком-то участке кондора видели сразу два очевидца, то вместо двух белых втыкался один красный флажок, а если целых три и больше, то втыкался синий. Попробовал бы он обойтись одним цветом! Тогда бы вся карта напоминала ежа или дикобраза. Но и сейчас карта города могла сбить с толку и не такого опытного работника, каковым был Эндрю Трипкин. Флажков было чересчур много, особенно белых. Там, где по логике следовало бы его искать, то есть в районе порта, продовольственных складов, рынков, свалок — там и не было флажков. Кондор всех дурачил. Где же его искать, черт возьми!
Да, жаль будет, если его поймают ни за грош, пусть бы еще полетал! Редактор скомкал и выбросил в корзину очередную газету. Ну, кому какая польза, скажите на милость, если его поймают? Что тогда произойдет? Шума особенного это событие не вызовет. Только патлатые юнцы да их неопрятные подружки поднимут его на знамя, будут ходить по улицам с плакатами "Свободу кондору!" Может быть, даже последует запрос Палате Общин, и это приведет к существенному повышению жизненного уровня стервятников. Тогда ему в клетку проведут телефон, а на ленч он получит более качественную и питательную падаль. Вот уж, воистину, тогда он не захочет больше удирать. Тогда бы и все предпочли клетку или тюремную камеру. Редактор улыбнулся. А, в самом деле, чем уж так плохо в клетке? Условия нормальные и воздух чистый — прямо с Темзы. И миссис Трипкин будет время от времени навещать. Хорошо, если бы пореже!
Даже если этого кондора не поймают, мир от этого не перевернется. Вряд ли он выживет, этот клеточный неженка, наверняка подохнет от усталости или сердечной недостаточности. Редактор помассировал рукой левый бок под рубашкой, а затем поднял глаза от газетного листа и возвел их горе. С этой высоты он и грохнется, сложив крылья, или скатится с крыши, как грязный мешок. А потом какой-нибудь бездомный бродяжка отыщет облезлый труп на свалке и, не будь дурак, продаст за пару фунтов. Чучело будет висеть под потолком Зоологического музея, пугая посетителей невиданным размахом мертвых крыльев. Или даже удостоится красоваться в музее мадам Тюссо вместе с прочими знаменитостями.
— Деточка, не кидай в Джека-потрошителя оберткой, рядом есть урна. Не тяни королеву Викторию за платье, ты ее уронишь! Лучше посмотри туда, ты видишь, это кондор!
— Какой, мамочка?
— Ну, тот, который сбежал из зоопарка и умер на воле! Вот так он летает. Да не сори же здесь!
— А, я знаю, это тот, который кушает маленьких детей, мамочка?
— Не всех детей, а только тех, которые не слушают свою мамочку!
Еще одна газета заняла подобающее ей место в урне. Редактор сморщился, выпрямился на стуле. Его обмякшая рука потянулась к раскрытому ящику стола и нашарила лекарство. Так было всякий раз, когда его глаза натыкались на ненавистное название "Утренний Лондонский Вестник". Теперь ему попался пространный уголовный репортаж. Редактор вооружился карандашом и углубился в чтение. Он уже не пробегал заметку по диагонали, а читал медленно и вдумчиво, посасывая таблетку и шевеля губами.
Слог статейки сразу же показался знакомым. Перси Уолтон, негодный старый пройдоха, его ровесник и коллега, дожил до седых волос, качает на коленях правнуков, но до сих пор не научился расставлять запятые. Эти нелепые обороты, эти придаточные, как консервные банки, привязанные к кошачьему хвосту, выдавали автора с головой. Чего стоил, к примеру, один только заголовок:
Разбился при падении с верхнего этажа при невыясненных обстоятельствах
Эндрю Трипкин подчеркнул заголовок красным карандашом и поставил вопросительный знак. Интересно, почему репортаж вышел с таким опозданием?
На безлюдной (к чертям собачьим) стрит около полудня (какого числа, мерзавец!) был обнаружен труп молодого мужчины в возрасте 20-25 лет. Опознанный жильцами дома номер 8, им оказался (трупом?) Лоренс Блоссом, фотограф-любитель, который проживал в квартире номер 17 на пятом этаже, и балкон которой выходил на тротуар, на котором он и был обнаружен (который, на котором!) Прибывшие на место происшествия полиция и карета скорой помощи констатировали причину смерти — мозговая травма от удара о мостовую (Предполагаемую причину смерти, идиот! Окончательную устанавливает только вскрытие!) Они тут же учинили тщательный осмотр места происшествия и опрос свидетелей (Кто они, карета скорой помощи?). Сержант Брикстонского участка Копп, прибывший на место происшествия первым, согласился ответить на вопросы нашего корреспондента. Из его рассказа можно достоверно восстановить и прояснить картину происшествия (а зачем же тогда заголовок, если тебе уже все ясно?)
Утром, примерно в 10-55 пополудни (Опечатка, — утра, идиот, 10-55 утра! И не примерно, а точно, если ты знаешь даже минуту!) мистер Томас Галуппи, шофер и владелец такси, доставил к подъезду вышеупомянутого дома номер 8 свою клиентку мисс Долорес Пирейра. У нее не оказалось денег за проезд, и она попросила мистера Галуппи подождать, пока она их вынесет из квартиры номер 20, которая находится на шестом этаже вышеупомянутого дома. Примерно через две или три минуты мистер Галуппи, который сидел в машине, услышал стук упавшего тела (Удар тела! Стук — это по твоей безмозглой башке!) Выйдя на тротуар, он обнаружил в двух ярдах от машины распростертого ничком в луже крови на тротуаре человека. Мисс Пирейра заявила, что и она слышала стук (!) и видела труп (!!) со своего балкона. Мистер Галуппи поспешил к телефону-автомату, чтобы вызвать полицию и скорую помощь. Сам он не решился приблизиться к трупу, полагая, что ничем помочь ему не сможет (Трупу? Понятное дело!). Сержант Копп, прибывший первым, со слов мисс Пирейра установил личность потерпевшего. Им оказался Лоренс Блоссом, фотограф-любитель. Потерпевший был одет в домашнюю клетчатую рубашку и коричневые брюки, разорванные на левой штанине. На руках его были спортивные перчатки. В правой руке он держал обрывок бельевой веревки длиной 4,5 ярда. Мисс Пирейра, сумевшая вскорости прийти в себя от потрясения, заявила, что это ее веревка. Осмотр квартиры мисс Пирейра выявил несколько важных обстоятельств. На крюке водосточной трубы в пяти-шести футах от ее балкона был найден обрывок коричневой ткани, идентичной ткани от брюк Блоссома. Конец же бельевой веревки, идентичной той, которая была зажата в руке Блоссома, была привязана к перилам ее балкона. Вышеуказанная мисс Пирейра удостоверилась, что в ее вещах кто-то рылся, и что из ее бельевого ящика похищена крупная сумма денег, порядка 600 фунтов. Заявление мисс Пирейра прозвучало весьма убедительно. (В чем она тебя убедила? Что у нее нет теперь 600 фунтов? Так и у меня их нет!) Сразу же бросалось в глаза, что квартира мисс Пирейра была перевернута буквально вверх дном. Памятуя об этом, сержант Копп учинил также обыск в квартире Лоренса Блоссома этажом ниже. (Без ордера? Он должен был опечатать квартиру, этот идиот!) Дневник Блоссома, найденный на столе, был приобщен к делу, в котором он вел подробные записи, (В деле или в дневнике, болван!?) снимал чертежи балконов и окон дома и другие любопытные частности, которые мы надеемся осветить в дальнейшем. Кроме того, Блоссом располагал несколькими первоклассными фотокамерами и дорогой проявочной аппаратурой. Занимался он фотосъемкой в основном адъюльтного содержания, как выяснилось после проявки негативов.
Мисс Пирейра призналась, что была близко знакома с покойным, и по ее словам он "он был по горло в долгах". Расходная часть, отмеченная в записях покойного, достигала более 1500 фунтов, итоговая часть ограничивалась 18 шиллингами и 7 пенсами, сведений об источниках покрытия долгов не обнаружено. Более тщательный осмотр трупа показал, что в боковом кармане его рубашки находились 550 фунтов в купюрах по 50, 20 и 10 фунтов. Что касается выводов, то на дальнейшие вопросы сержант Копп отвечать отказался.
Какие уж тут выводы, все и так ясно! Если верить этой газетенке, можно с легкостью закрыть дело. Ах ты, сучий выродок!
Кому именно адресовал мистер Трипкин этот эпитет, редактору-коллеге, репортеру или сержанту полиции — было не совсем понятно. Мистер Трипкин отодвинул от себя кипу недочитанных газет и зашагал по кабинету взад-вперед. Перед ним предстала ясная, как божий день, картина. На несчастного мальчика свалили попытку грабежа, и если все пойдет, как по писанному, то эта Долорес получит причитающиеся ей фунты, которых у нее отродясь не водилось.
Черта с два, она их получит! Мелкая и грязная афера не пройдет! Эта Долорес, этот Галуппи — наверняка, темные личности. Он ее подвез в такси, у нее не оказалось денег? Чепуха! В белье, среди чулок и лифчиков она прячет 600 фунтов, а карманными деньгами не располагает? Ложь, рассчитанная на идиотов вроде этого сержанта. Наверняка, эти двое были заодно, решили попользоваться. Пока никого не было, успели обыскать труп мальчика, заглянули в его карманы, нашли денежки, облизнулись, но не стащили, а придумали эту легенду!
Действительно, почему бы им не стащить, риск невелик! Что-то им помешало, но что? Редактор бросился к столу и снова перечитал заметку. Лоренс лежал на тротуаре ничком! А деньги были спрятаны в нагрудном кармане! Наверняка, натекло немало крови, и банкноты намокли! Так эти двое не захотели быть в убытке, захотели получить всю сумму в чистеньких, хрустящих банкнотах, благо закон наш позволяет! Ах, подонки! В войну за такое...
Редактор отбросил газету в сторону, тяжело опустился в кресло и снова пошарил рукой в ящике стола. Надо будет послать секретаршу за лекарством, это недалеко, в аптеку Корнхайта. Последняя таблетка легла под язык мистера Трипкина.
С минуту он сидел, неподвижно уставившись в стену и пережидая приступ. Созерцание трех кудрявых барашков, читающих с глупым видом листок ненавистного конкурента, подействовало на мистера Трипкина благотворно. Боль утихла, это позволило ему приступить к логичным и последовательным умственным операциям.
Редактор прищурился, навострил глаз и нацелил его на сержанта Брикстонского участка. Кто этот нижний чин? Юнец, глупый, наглый и тщеславный. Представился ему повод, из ряда вон выходящий — несчастный случай со смертельным исходом. Начальства нет поблизости, а то бы оно живо вправило ему мозги! От него, сержанта требовалось составить отчет о происшествии, а в случае необходимости вызвать следственную группу. Так нет, он вообразил себя инспектором, за пару минут обскакал все этажи, сунул свой сопливый нос туда и сюда, вплоть до ящика с нижним бельем этой девицы. Дело сделано, теперь можно почивать на лаврах и составлять в голове пространное интервью прессе! Мало того, что он разболтал все до мельчайших подробностей, он еще и назвал корреспонденту грязного листка свою фамилию! Только безмозглый юнец прибывает на место происшествия и приступает к следствию до приезда скорой помощи. Обыскивать тела он не имел права, он должен был его предварительно сфотографировать. Этим сержантам все время чудятся вокруг воры, убийцы и грабители, и если упустить минуту, секунду, то преступник скроется. Нет, чтобы посидеть, подождать, выкурить сигарету, выпить кофе или пива. Надо рыскать, сломя голову, кидаться из стороны в сторону, как науськанный пес на коротком поводке.
