1. Белый пепел снегов

Вместо ответа эриль Харгейд отвернулся и снова уставился в даль. Потом говорит:

— Подойди. Встань рядом.

Ингерд повиновался. Он касался плечом плеча эриля, длинное тёмное одеяние колдуна взвивалось на ветру и било Волка по ногам.

— Подставь лицо, — велел эриль, — и скажи: что ты чуешь?

Ингерд закрыл глаза и вдохнул жаркий ветер.

— Что чуешь? — вновь спросил эриль.

А ничего. Ветер бросал волосы колдуна Ингерду на спину и плечи, и тогда Ингерду казалось, что его стегают железной плетью, так много силы было заключено в тех волосах.

А потом его вдруг что-то словно ударило в лицо и в грудь, ударило так больно, что он задохнулся и на глаза навернулись слёзы. Ингерд услыхал далёкий голос, тихий, едва различимый, он то шептал, то напевал какие-то непонятные слова, и эти слова несли погибель. Чужой голос пробрался ему в нутро, впился в сердце незримыми когтями и принялся его выкручивать, раздирать, как взаправду. Ингерд покачнулся, схватился за грудь, и эриль Харгейд сильно толкнул его в сторону, а сам вытянул вперёд посох и свирепо кому-то сказал:

— Не бывать.

И Волка отпустило. Пошатываясь, он поднялся на ноги и вытер струйку крови, текшую из носа.

— Это сильный наговор, Ветер. Такой наговор и погубил янгара Белых Туров. И всякого может погубить, если известно, где находится враг, куда насылать заклятье. Соображаешь?

Уж это Ингерд сообразил, да ещё как.

— Так ведь этот колдун любого может погубить! Бесчестно сражается Рунар, но как же воевать с неведомым?

— Всякого губить надобности нет, для такого дела мечи и копья и жадность со злобой имеются, — эриль вздохнул, и в который раз Ингерд подивился — то он стариком выглядит, то молодым кажется. — Вот небо, Ветер, вот земля. Вот стоишь ты, вот я рядом с тобой. В твоём сердце война, и в моём сердце война. Ты маэр, и я как ты.

— Да что за маэр? — не удержался Ингерд. — Зачем?

— Чтобы землю эту защитить, погибель от неё отвести. Ты защищаешь её мечом, я защищаю словом. И враг у нас один.

— Кто же?

— Имя ему эриль Хёльмир, большой силой он владеет, и в совершенстве познал руны, ничто не сравнится с этим знанием.

— Чего же он хочет?

— А он тоже маэр. И жаден до власти, до самости, как если бы всё время голоден и томится жаждой. И пока не утолит он свой голод и свою жажду, в Махагаве не закончатся усобицы. Потому я здесь, и ты здесь, нам с ним воевать.

— Ты — да, но я-то почему? — нахмурился Ингерд. — Почему не Ян, Эйрик? Другие янгары? Почему ты мне говоришь об этом?

— Зачем задаёшь вопрос, если ответ давно в твоём сердце? Ты уже идёшь по этому пути, неужели не понял ещё? Вспомни, как ты пытался свернуть с этой дороги. И судьба гнала тебя обратно болью, как плетью, бедами, потерями. И с каждым неверным шагом твоя боль будет сильнее, беды — больше, потери — неизбывнее. Хватит прятаться, Волк. Иди и сражайся. Как сражаюсь я, подчинившись своей огдстаме. Как сражаются Эрлиг, Кьяра, Рунар, каждый за своё. Поэтому и жизни ваши переплелись столь тесно, поэтому и пошла за тобой Волчица, едва увидела.

— А Рунар?

— Душа Рунара принадлежит эрилю Хёльмиру, он наполнил её своей нестерпимой жаждой, он помыкает ею. Ты сражаешься с ним, но ты сражаешься с эрилем. За дымом ты не видишь огня, малое заслонило от тебя великое. Прозрей уж наконец.

Ингерд задумался, а потом сказал:

— Я понял. Я больше не слеп. Я знаю, что надо сделать.

И быстро зашагал в подступившие сумерки к воротам становища Туров. Эриль Харгейд покачал белой, как снег, головой:

— Интересно, что он понял? И отчего мне так же тревожно, как если бы он не понял ничего?..

За спиной раздался шорох.

— Скоро твои тревоги либо умножатся, либо оставят тебя, — голос прозвучал из тьмы, скопившейся под наугольной башней.

— Не прячься, атанн, я давно знаю, что ты здесь, — бросил за спину эриль, не оборачиваясь.

От стены отделилась тень и обернулась Одиноким Охотником. Он подошёл к эрилю.

— Ветер сказал мне о беде, что здесь случилась, потому я прилетел.

— Я ошибся, Орёл, — промолвил эриль, и сейчас он был глубоким стариком с согбенными плечами — высохшим, слабым, уставшим. — Не того я защищал. Исмел Стиэри не был маэром, истинный маэр — его сын Эрлиг. Моё незнание погубило Тура.

— Ты не мог этого знать, — возразил Одинокий Охотник. — Никто не мог знать! Невозможно увидеть маэра, пока он не начнёт действовать. Исмел Стиэри был славным янгаром, потому племена принесли ему клятву и потому эриль Хёльмир погубил его. Он решил, что сумел разглядеть маэра, но и он ошибся. А время Эрлига ещё не настало, но когда оно настанет, никто не сможет остановить молодого Тура. Защити его, Харгейд.

— Моих сил может оказаться недостаточно. Если ненасытный Хёльмир доберется до Чёрных Камней, до сердца Леса, всё остальное будет уже неважно, потому что всё остальное исчезнет.

— Не доберётся. Он даже не догадывается, кто встанет у него на пути.

Эриль и охотник поглядели друг на друга, словно глазами сказали что-то, потом Орёл обернулся птицей и взмыл в небо, громко захлопали крылья. Эриль Харгейд проводил его взглядом и быстрым шагом пошёл по холму вниз — ни дать ни взять запоздалый путник спешит к ночи домой, только у простого путника посох в ночи не сияет и белые искры в волосах не вспыхивают...

Никто не видел, откуда взялась беда, на то она и беда, что не шлёт гонцов впереди себя. Янгар Исмел с утра пошёл к готтарам, в их терем, никого чужих рядом не было, а в сенях вдруг закачался, упал на колени, а изо рта — кровь ручьём, да из глаз, да из ушей, все старые раны, полученные в боях, пооткрывались. На его стон прибежали воины, вынесли янгара на солнце, но уже не увидел солнца славный Тур и детей своих не увидел, кровью сочились у него глаза, и кровь не останавливалась. Кхигд начал творить над ним заклинания и вдруг замолк, потому что его заклятья разбивались другими, чужими, и тот, кто их насылал, был много сильнее кхигда Туров. И тогда кхигд позвал на помощь эриля Харгейда, защитника их племени.

Эриль явился быстро, подошёл к янгару, в крови лежащему на земле, Эрлига и Кьяру отодвинул и недолго пристально глядел на него. Потом развернулся и пошёл прочь. Кьяра в слезах бросилась к отцу, решила, что эриль от него отказался, и звала отца, звала, но он её не слышал, а слышал только далёкие заклинания, что безжалостно тянули из него жизнь.

Эрлиг выхватил меч, словно хотел защитить отца, но от кого защищать? Невидим враг, клинок ему нипочём, и бессильна ярость молодого Тура. Мудр и могуч был янгар Исмел Стиэри, умён в речах и крепок в бою, не могли его свалить ни стрела, ни вражеское копьё, но свалило чёрное слово, со злым умыслом брошенное в спину.

Янгар остыл на руках своей дочери Кьяры, и Кьяра закричала. Её крик взметнулся над становищем, и все узнали о беде, что настигла Туров, на этот крик пришёл Ингерд. Женщины отпрянули в сторону, попрятали детей, точно явился перед ними дух смерти, бёркв, спустившийся с гор, а за ним неслышно бежали два волка. Никто не осмелился и близко подойти, а Кьяра поднялась с колен и с горестным плачем упала ему на грудь. Туры в ужасе переглянулись, Эрлиг нахмурился, но ни слова не сказал. А чей-то чистый голос затянул плакальную:

— Не померкло солнце ясное,

Не за тучей месяц белый,

То чёрным-черно в глазах моих,

То темным-темно да во могилушке.

Ой, вы, други мои, славны воины,

Славны воины, бойцы ярые,

Вы возьмите меня бездыханного,

Поднимите на руки могучие,

Да несите меня на крутой бережок,

На крутой бережок, мой последний дом.

Вы кладите меня на шелкову траву

Да и меч-то мой в изголовьице,

Да кольчугу мою да под ноженьки.

Надо мной вы насыпьте сырой земли,

Чтобы крепко я спал, беспробудно.

А и будет мне домом высокий курган,

Никакому врагу не пройти по нему,

Не пройти по нему да не около.

Ой, вы, други мои, славны воины,

Вы по мне справьте тризну весёлую,

Беспечальную да бесслёзную.

В бой ходили, слёз ваших не видывал,

И теперь не тревожьте слезами меня,

Не тревожьте, сердца не мучайте...

Всё сделали Туры, как велит обычай, над телом своего янгара насыпали высокий могильный холм, издалека видно тот холм, и тризну справили с вином и боевыми песнями, с которыми в походы хаживали.

Завершилась тризна глубокой ночью, хмельные воины пошли спать, а у кургана остались Эрлиг и эриль Харгейд — нет лучшей охраны молодому Туру.

У кургана горел костёр, возле него лежал щит, а возле щита было воткнуто в землю копьё, на острие трепетал янгаров кармак. К костру из темноты по одному вышли Крийстен Брандив, Оярлик Скантир и Ян Серебряк — страшная весть быстро облетела соседние земли, — а после Ингерд и Эйрик. Они поклонились эрилю, и Эрлиг Стиэри поднялся им навстречу.

— Я Белый Тур, это моя земля. На моей земле вижу я Рыжего Лиса, Зоркого Орла, Серебристого Сокола, Снежного Барса и Чёрного Волка. Зачем вы здесь?

Доблестные воины, славные янгары и споручники пяти племён стояли перед ним, бездоспешные и с обнажёнными головами. Крийстен Брандив сказал:

— Твой отец, могучий Белый Тур Исмел Стиэри, пал. Но не пала наша клятва. Мы не освобождаем себя от слова, данного роду Стиэри.

С этими словами Орёл снял кармак Стиэри с копья и вложил в руку Эрлига. Холодной была рука Эрлига. Несколько мгновений он, стиснув зубы, глядел на отцовский кармак, потом поднял взгляд на янгаров.

— Я — кровь янгара Исмела, — хрипло проговорил он, — я беру клятву и налагаю её на ваших потомков, до тех пор, пока на свете есть хоть один человек из рода Стиэри! Или за мной, или по одиночке!

— С тобой, Тур, — твёрдо сказал Оярлик Скантир. — Тому, кто может погибнуть в бою, негоже приносить больше одной клятвы.

— Ну вот и хорошо, — сказал эриль Харгейд, до этой поры не мешавший разговору.

Его лицо было белее обычного, а длинные волосы так и вспыхивали искрами.

— В нечестном бою погиб твой отец, — сказал он Эрлигу, — но не он тот бой начал. Не он начал, однако сражался храбро, не отступил. Не выстоишь и ты, если на тебя нашлют заклятье. В битве — меч на меч — выстоишь, но с этой напастью тебе не тягаться. Прими от меня это.

Эриль Харгейд снял с себя оберег на шнурке и повесил молодому Туру на шею.

— От меча не спасёт, от стрелы не спасёт, от копья и кинжала — тоже, но от лихого слова защитит. Отец твой в бане его снял и надеть забыл, хоть я наказывал не снимать никогда и тебе наказываю. Когда в нём надобность пропадёт, сам заберу.

Эрлиг огладил оберег и спрятал его под рубаху.

— Кончена тризна, садитесь, славные янгары и споручники, в круг подле огня, должно решить нам, как быть дальше. Садись и ты, мудрый эриль, теперь, как и прежде, не обойтись нам без твоего совета.

Вечер тянулся долго, а ночь ещё дольше. Давно отгорел костёр, а нового не зажигали, чтобы зря не тревожить покой усопших.

— Тяжело нам стоять на рубежах, — сказал Эрлиг Белый Тур, — велики земли, а бойцов мало. Посему так поступим: по Келмени и по Стечве новые городища будем ставить, всех наших воинов по ним посадим, чтобы держать приграничье и по беде быстро собираться большой силой. На Келмени легче, там Туархов Лес ведунов не пропустит, а против Боргвов мы сообща устоим. Тяжелее по Стечве. С севера — Медведи, но и врагов там бесчисленное множество, там Асгамиры. Ян Серебряк сразу после одда-отунга своё племя укрыл, и верно, потому как скорые Вепри уже спалили его стан. Где укрывище Соколов — не спрашивайте, про то лишь Ян сказать может, коли охота такая настанет. Орлы своих детей и жён в наш стан, за каменные стены переправили. Остались Лисы да Барсы.

— Барсы укрылись в горах, — сказал Эйрик Редмир, — но там долго не просидишь, если Мыши перекроют все тропы. Воды нам хватит, но может случиться голод.

— Не случится, — ответил ему молодой Тур. — Чтобы вам путь с отрогов в Орлиные земли сохранить, мы там городище поставим, и ещё одно на Палёных Урочищах, и два по Стечве, на месте Янова становища, — пусть не думают, что выжили Соколов с их гнёзд! — и над Сердитыми Порогами. Отроги за собой надо сохранить, сверху нападать лучше, да и враг побоится глубоко в наши земли лезть, опасаясь принести Барсов на своих плечах. Сколько дней вам надо, Лис, чтоб увести с Келмени жён и детей?

— Они уже в пути, — отозвался рыжий Оярлик Скантир. — Через два дня пожалуют. То-то Боргвы удивятся! — сверкнул он глазами.

— Когда всех укроем, руки себе освободим, — сказал Крийстен Брандив, самый старший из янгаров и споручников. — В бой идти будет легче. Тогда Асгамиры о многом пожалеют.

— Они не захотели мира, — Эрлиг все ещё сжимал в кулаке отцовский кармак, — что ж, мы принесём им войну. Отныне война будет нашим трудом, нашим отдыхом, нашим хлебом. Для нас время драк и карающих набегов прошло, теперь мы будем при оружии и днём, и ночью, и когда бы враг ни напал — мы будем готовы встретить его. Грядёт час большой последней битвы.

— Вот это мне по душе! — воскликнул Оярлик Скантир. — Теперь-то проклятые Куницы переберутся жить на деревья!

— А там их есть кому достать, — поддакнул Эйрик Редмир.

— Орлы и Соколы станут нашими глазами, — говорит Эрлиг, — чтобы в каждом стане, в каждом городище знали обо всех вражьих тропах.

— Дело говоришь, Тур, — кивнул Ян. — У противника крыльев нет, и нам это на руку.

Эриль Харгейд в разговор не встревал, сидел неподвижно в сторонке, и едва заметное сияние исходило от него. Орлы и Туры его хоть и побаивались, но уже попривыкли, а вот Оярлику, Яну и Эйрику точно было не по себе, хоть виду и не подавали. А Ингерд вообще сидел молча и думал вроде бы о своём, словно никого вокруг и не было. Янгары и споручники решали, где удобнее ставить городища, прикидывали, сколько людей туда отрядить, где пойдут дозоры, а где — обозы, обо всём толковали, а Ингерд хоть бы слово сказал.

А уже ближе к рассвету, когда устали языки и поутихли споры, он заговорил:

— Чтоб вести войну, надо знать, с кем воюешь. Знаете ли? Слухи всякий слышит, по слухам догадывается, но одних догадок мало. Эриль Харгейд, не сиди сычом, обрати догадки в правду.

От последних слов, не так уж и учтивых, эриль вдруг словно бы вспыхнул, у него заискрились волосы и засияли руки и лицо, Ян Серебряк, уже такое видевший, побледнел, Крийстен Брандив и Эрлиг Стиэри переглянулись. Оярлик Скантир, полулежавший на земле, настороженно сел. Эйрик Редмир отодвинулся подальше, хотел незаметно, да не получилось. А эриль Харгейд вначале нахмурился, но потом рассмеялся. И все разом вздрогнули, потому что до этого никто и никогда не слышал эрилева смеха.

— Хорошо, маэр. Будь по-твоему.

Посох в руках побаюкал и начал так:

— Смелые вы бойцы, горячие, идти в битву не страшитесь даже безоружные. Но есть у вас другой страх. Не хмурься, Рыжий Лис, спорить не будешь, что Зачарованного леса боишься?

— Не буду, — буркнул Оярлик Скантир.

— И правильно. Не знавши броду, в воду не суйся. А то иные сунулись, едва голову там не оставили.