Закуси горе луковицей

— Нет, майор, я её не приму. Чтобы в полном смысле слова ощутить себя человеком, мне, чёрт возьми, сейчас нужен не орден, а протезы. И страховка! — Строить не на что. Так что везите его назад.

— Ну, ты, капитан, и гусь.

— Да и вы, майор, редкая птица. В таких фуражках в деревне только гусей дразнить.

Майор, возмущённо пыхтя, направился к машине. Зоя с Анечкой и вконец обескураженная всем происшедшим Васильева последовали за ним. С трудом залезая в кабину, майор, глядя на Зою, осуждающе произнёс:

— Ну, у вас и муженёк.

Зоя, придержав дверцу, простосердечно сказала ему:

— А мне он нравится. Представьте себе, я горжусь им.

Майор удивлённо стрельнул в неё глазами.

— До свиданья.

И захлопнул дверцу. Уазик недовольно фыркнул и уехал.

Васильева поджала губки и нервно дёрнула плечиком.

— Ну, знаете, Зоя Николаевна, от вашего мужа я этого не ожидала.

— Я тоже. Но, согласитесь, ведь по существу он прав. Не в Москву же нам ехать со своими проблемами. Тем более что государство начинается здесь: в посёлке, в районе. Значит, здесь и нужно учиться ответственности и человечности. Или вы думаете иначе?

Васильева с каким-то мистическим трепетом посмотрела на Зою, задумчиво покивала головой.

— Да, да. До свиданья.

И, подтолкнув Анечку, пошла с ней прочь, унося на лице обнажённую мысль: 'Эти Некрасовы — опасные люди. С ними надо держать ухо востро'.

На улице стало холодно и сыро. Строительные работы Володя прекратил. Последние деньги Некрасовы поистратили на тёплую одежду для ребятишек. У Зои уже не было никакой уверенности, что к весне они смогут раздобыть хоть какие-то деньги для продолжения строительства. Но у Володи оптимизма не убавилось. Он не сомневался, что выход будет найден.

Уже вторую неделю шли обложные дожди. С потолка начало капать. Светланка Данилова, принёсшая бидончик молока, увидела подставленный под капель таз и рассказала родителям. Ближе к вечеру появился Сергей. Он взял небольшой тюк с остатками рубероида и влез на чердак. Минут через двадцать спустился вниз.

— Ну, как там крыша? — поинтересовался у него Некрасов.

— Больших дыр нет. А трещин много и щели во фронтоне. Подоткнул, где можно было. Крышу повело, тут уж ничем не поможешь.

— Я так и думал. Ну, ничего, — махнул рукой Володя, — скоро заморозки. А течь — ещё один аргумент в пользу продолжения стройки.

Вскоре дожди прекратились.

Внезапно приехало семейство Геляевых. В доме стало шумно и тесно. Мальчишки принялись обследовать жилище Некрасовых, Елена взялась нянчить малышей, Зоя с бабушкой — накрывать на стол, а мужчины засели за шахматы.

Владимир почувствовал, что его противник достаточно сильный. И чтобы отвлечь Геляева от игры, спросил его:

— Ну и как ваши прихожане?

— Осуетились люди, — посетовал отец Анатолий. — Все хотят заработать. Но чем больше они стремятся разбогатеть, тем беднее становятся. Души оскудевают.

— А у нас пьют без меры и каждый день, — сообщил Некрасов.

— Это грех. Предаваться пьянству или унынию ещё пагубнее.

Володя заметил, что проигрывает, и сосредоточился на игре. Однако это ему не помогло. Растеряв половину фигур, Некрасов уже через двадцать минут получил мат. Игроки начали расставлять фигуры для новой партии.

— Мы вчера посмотрели один фильм, — задумчиво сказал Владимир, — да дело собственно и не в нём, а в тенденции нашей творческой элиты буквально всё выворачивать наизнанку. Как-то мерзко и гадко это. Такое впечатление, что они задались целью опорочить всё, чем ещё дорожит Россия, плюнуть на каждую святую могилу, перелицевать всю нашу историю. Я думаю, кто эти люди: враги или недоумки? Что ими движет: ненависть, зависть или глупость?

— Да, — сказал Анатолий. — Всё это не похоже на поиск истины, на заботу любящих детей о добром имени своей матушки. Мы ведь не копаемся в характерах своих домочадцев в поисках их несовершенств и дурных привычек? Нет! Мы отмечаем в них хорошее, и за это ценим их. Так же или ещё бережнее следует относиться к именам людей, стяжающих славу России. Нужно помнить об их беспримерном подвижничестве. А с их грехами Господь разберётся.

— Это верно, батюшка. И ещё я думаю, как бы ни были велики прегрешения наших знаменитых соотечественников: художников, писателей, поэтов, полководцев, всё же результирующая составляющая их жизни — польза, принесённая Родине. За это им и честь.

— Согласен, — сказал Геляев.

— А по поводу поиска истины, — продолжил Некрасов, — я бы сказал — не всякую правду нужно вытаскивать на свет божий: об одной следует умолчать ради себя, о другой — ради будущего своих детей. Нужно всегда думать о детях. И смотреть: что им на пользу, что во вред? К примеру, они бред какого-нибудь писаки или пошлые фантазии режиссёра могут принять за истину, и потом жить с их установками всю жизнь.

— Меня это тоже очень обеспокоит, — сказал Анатолий и вдруг спросил: — Владимир, ну а как у вас продвигается поиск ответов на главную тему?

— Без особого успеха, — ответил Некрасов.

— Ну и что там у вас за вопросы? Давайте вместе поразмышляем над ними.

— Что ж, можно, — согласился Владимир. — Вот один из них, только не удивляйтесь: он из разряда дискуссионных. Почему христианские церкви живут не по-родственному?

— Лично я так не думаю, — сказал Геляев. — Просто они разные: у каждой свой характер, свой опыт, свои предпочтения.

— Но это не похоже на обычную размолвку трёх сестёр, — возразил Володя. — Раз они уже чуть ли не тысячу лет не могут собраться вместе — это ссора и, должен заметить, глубокая. Почему они не помирятся? Ведь это может укрепить семью и даже не утроить её силу, а умножить многократно.

— Не спорю. Но боюсь, они не готовы к этому. Ведь каждой из сестёр придётся чем-то пожертвовать, например, своими принципами, традициями, самостоятельностью.

Некрасов, задумчиво потирая пальцем белого ферзя, сказал:

— Когда я чего-то не понимаю, то не могу двигаться дальше. Я должен найти для себя хоть какое-то разумное объяснение. Если, скажем, для всех христиан Библия — священное писание и руководство к действию, то что может помешать им проявлению христианской терпимости и милосердия в отношении друг друга? Конечно, борьба за чистоту веры, за свою паству, за спасение их душ — обязанность каждой церкви. Не спорю. Но чего больше в этом противостоянии: мудрости или фанатизма, святости или корысти?

Анатолий встал со стула, оперся о его спинку и с горечью произнёс:

— Кто из нас не думал над этим? Но укрепление веры каждый понимает по-своему. Меня, например, тревожат упадок морали и сокращение верующих на всём пространстве христианского мира. Сейчас почти два миллиарда христиан... Это мощнейшая моральная сила. Представляю, какой стойкий оптимизм могло бы вызвать у населения слияние церквей. Но справиться с той грудой непонимания и противоречий, что накопились между нами, вряд ли кому под силу. Разбирать их — сизифов труд.

— А нужно ли растаскивать эти валуны?..

— Вы предполагаете возможность компромисса?

— Да, батюшка. А разве любовь к Христу не достаточный для этого повод?

— Разумеется, достаточный. Но компромисс предполагает взаимные уступки. А значит, нужно будет отказаться от чего-то очень и очень важного. Потому что в религии всё важно. Например, в культе православия важны все семь христианских таинств, для католиков значимо особое почитание Богоматери, для протестантов — право каждого на собственное толкование Библии, и прочее, прочее.

— Да-да, я понимаю, насколько всё это важно для вас, — сказал Владимир. — Но давайте в своих рассуждениях сделаем пару шагов назад. На мой взгляд, ситуация вовсе не безнадёжная. И расхождения не так уж велики. Я смею предположить, что драматизм столь долгого противостояния церквей состоит в том, что все они в основном правы в способах проявления любви к Богу. Потому что ему угодны любые проявления любви. А не правы церкви-сёстры лишь в том, что каждая из них считает собственную практику доказательств этой любви исключительно верной и единственно возможной. Или вы не согласны?

— Если абстрагироваться от всего, то да, согласен, — ответил Анатолий.

А Володя, глядя как-то особенно глубоко, продолжал развивать свою мысль.

— Вот скажите, пожалуйста, почему почти каждый из нас способен правильно истолковать даже мимолётный любящий взгляд, брошенный в нашу сторону, ласковое слово, сказанное нам, лёгкое прикосновение?

— Язык общения душ всем понятен, — сказал Геляев.

— Вы правы. Мы легко понимаем его. И кто хоть однажды любил глубоко, по-настоящему, тот знает: сила этого чувства зависит не от обстоятельств, обрядов или символов, а лишь от свойств души человека, от его способности любить. Так отчего же наши великодушные, чуткие сёстры, ревностно настаивая каждая на своей истине, отказывают Богу в способности самому разобраться в чистоте помыслов молящихся, в искренности их веры? Кроме того, упорствуя в своей правоте, каждая из них тем самым утверждает, что две другие ветви мощной мировой религии кривые или вообще бесплодны. А это, как вы понимаете, отнюдь не способствует усилению христианства.

— Владимир, вы меня, право, удивляете.

— Отец Анатолий, я уже размышлял над этим вопросом и не раз. А толку — чуть.

— И всё-таки к чему-то вы пришли? — спросил Геляев.

Некрасов смущённо улыбнулся.

— Вы случайно не припомните, что явилось причиной войны между Лилипутией и Блефуску у Свифта? — неожиданно спросил он.

— Я только фильм видел, и то в детстве, — ответил Анатолий. — Не помню.

— Я тоже многое не успел прочесть. Ну, так вот, причиной войны стали взаимные обвинения в церковном расколе путём нарушения основного догмата о варёном яйце, а точнее — позволю себе процитировать — насильственное толкование текста, подлинные слова которого гласят: 'Все истинно верующие да разбивают яйца с того конца, с какого удобнее'. А вот какой конец признать более удобным и вызвал непримиримые споры. Это вам ничего не напоминает?

Геляев улыбнулся.

— Это в наш огород камешек.

— Очевидно, — сказал Володя. — Но непросто камешек, а подсказка к решению проблемы. В нынешних обстоятельствах нужна новая точка отсчёта, новое понимание ситуации. Сейчас, на мой взгляд, правильней всего было бы из прошлого вынести главное: то, что все христиане — единоверцы, и не им самим, а Богу решать, кто из них более прав. А все существующие противоречия между церквями можно снять одномоментно...

— И как же именно? — подался вперёд Анатолий.

Владимир, тщательно подбирая слова и помогая себе жестами, достроил скучную казённую фразу:

— ...Совместным заявлением о признании правомерности отправления верующими религиозных обрядов любым удобным для них способом.

— В соответствии с уставами их объединений и традициями? — уточнил Геляев. — Так?

— Верно, — подтвердил Некрасов.

— Да-а. Вам, человеку со стороны, легко рассуждать, — сказал Геляев. — Но, быть может, здесь и нужна беспристрастность? Не знаю, не знаю... Во всяком случае, это любопытно...

И словно ставя точку в разговоре, припечатал ферзя к доске.

— Владимир, а вы интересный собеседник.

— Вы тоже, батюшка, — заметил Некрасов. — Однако игру я продул.

Зоя, почти доподлинно зная, чем закончатся и последующие их партии, поспешила пригласить всех за стол.

Нет приятнее чаепития, чем за неспешной беседой с близкими сердцу людьми. Хозяева и гости делились новостями, рассказывали друг другу о своих удачах и перипетиях. В конце концов, мальчишки стали позёвывать, и Зоя попросила Владимира показать им свою мастерскую. Делать нечего. Он без лишних слов собрался и увёл ребят 'на экскурсию'. Лена взяла опустевший чайник и отправилась на кухню вскипятить водички. Бабушка тоже сползла со стула и, похрустывая суставами, пошла в спальню, проведать Артёмку и Алёнку.

Когда Анатолий и Зоя остались наедине, он поманил её пальцем. Она склонилась к нему, он тоже внезапно приблизился. Глаза Зои сами собой распахнулись, и она испуганно отпрянула от него. Он непонимающе взглянул на неё, и стыдливый румянец лёг ему на лицо.

— Зоя Николаевна, что это вы меня в конфузию вгоняете? — понизив голос, спросил Анатолий. — Или вы забыли, что я священник?

— Мне показалось... — в замешательстве пролепетала она.

— Креститься надо. А мне, Зоя, нужен от тебя дельный совет.

Тут уж покраснела она.

— Извини, Толя. Слушаю тебя.

— Тут вот какое дело. Пустяки, конечно. Но всё-таки... У нас возникли осложнения с Ромкой. Пацаны задёргали его, поповичем дразнят. Он это очень переживает. Стесняется. С уроков пока не сбегает, но дома ведёт себя крайне нервозно. Не терпит ни ласкового слова, ни малейшего прикосновения. И никакой помощи от нас с Леной не принимает. В общем, уходит в обструкцию. Уж не знаем, что и делать. Может, поговоришь с ним?

— А ты не пробовал повозить Романа по своим друзьям? Пусть бы увидел, как они дорожат твоей дружбой. Шепни им о своих проблемах. Думаю, они сумеют тебе помочь. Да и я, разумеется, поговорю с ребятами. Дай только время.

— Спасибо, лягушонок, ты прелесть.

— Бабушка! — позвала Зоя. — Займи гостя, пожалуйста. Мне к Володе сходить нужно.

— Иду-иду, — с горячей готовностью отозвалась Анфиса Георгиевна.

А Зоя на четвертушке тетрадного листа набросала: 'Рома стыдится работы отца. Нужна помощь'. Свернула её, накинула Володин бушлат и пошла в мастерскую.

Мальчишки не скучали. Антошка держал в руках деревянный молоток, а Ромка небольшим рубаночком пытался выстрогать доску.

— Как успехи? — осведомилась Зоя.

— Неплохо, — отозвался Володя. — Инструменты осваиваем.

— Молодцы!

Антошка растерянно посмотрел на неё.

— А где мама с папой?

— Мама на кухне — чай заваривает, а папа с бабушкой разговаривает. Вот я и вышла, чтобы им не мешать.

— А я подумал, что они куда-то уехали, — сказал Антон.

— Ну, что ты. Скоро чай пить будем. Володя, тут в кармане какие-то записи твои. — И протянула ему записку. — Тебе нужен этот листочек?

Он с любопытством взял его и прочёл.

— Да-да, — закивал он и сунул бумажку в карман. — Мне это ещё пригодится.

Ромка отложил рубанок в сторону и, осторожно приступая к мучившим его вопросам, спросил её:

— Тётя Зоя, а это правда, что вы с нашим папой в одном классе учились?

— Да, Ромочка. Я не только училась, но и дружила с ним целых десять лет. Он был очень эрудированным мальчиком. Хорошо учился, много читал. И вообще, у нас в классе он был самым умным. Бывало, как начнёт рассказывать какую-нибудь интересную историю, так ребята все перемены за ним по пятам ходят, пока он всю им не расскажет.

Антошка довольно усмехнулся.

— Папа и сейчас много читает. Мы выписываем пять журналов и две газеты.

— Ну, вот видите? Значит, он и сейчас один из самых образованных людей района. Кстати, и в шахматах ему не было равных во всей школе.

— А я подумал, что в шахматы он у меня случайно выиграл, — задумчиво пробормотал Володя, — да вынашиваю планы отыграться.