— Я не закрыл за собой дверь, — пришел жене на помощь Юрген. — Наверняка все было слышно.
— Не-а, — мотнул головой Тенька, — я не на стены и пол звукоизоляцию делал, а сплошняком, чтобы даже если дверь настежь — ни звука. Так проще.
— Я и не слышала, — тут же открестилась Дарьянэ. — Просто Юры долго не было. Пошла его искать...
— На чердак, — ласково подсказала Клима. — Первое в доме место для начала поисков.
— А чем оно хуже прочих? На кухню я выглянула — никого... Ну, в смысле только Лернэ. Где еще искать-то?
— Ну да, только на чердаке...
Сквозь пепельные кудряшки было видно, как покраснели у сильфиды острые кончики ушей.
— Наверное, Небеса подсказали! — выпалила она. — Прихожу, а там...
— Да живой я, живой! — рявкнул Юрген. Даже рушник со стола сдуло.
— А почему тогда прозрачный?! — от возгласа сильфиды затрепетали занавески, а Лернэ со вздохом взяла со стола синюю вазу и прижала к груди. Судя по отколотому краешку, скандал происходил не впервые, и наученная горьким опытом Тенькина сестра берегла ценное для себя имущество.
Но в этот раз дома была Клима.
— Молчать. На моих землях сквозняков не устраивать. Тенька, ты разобрался, в чем дело?
— Да почти сразу, — хохотнул колдун. — У меня под потолком искаженное полотнище сохло после контрольной стирки, но взрывом его, наверное, сорвало. Я хотел с его помощью невидимок делать, но так тоже интересненько вышло.
— Я не чувствую на себе никакой ткани.
— Там не совсем ткань. Читал трактат по теории мельчайших частиц вещества? Вот, оно самое! Хоть кто-то здесь не неуч. Так что полотнище на тебе есть. Сейчас сниму.
— Это опасно? — насторожилась Дарьянэ.
— Не опаснее, чем просто раздеваться, — заверил Тенька.
Вскоре Юрген перестал пугать жену своей полупрозрачностью, а колдун деловито комкал в руках сгусток мутного воздуха и ворчал, что снова придется перестирывать.
— Что же тогда взорвалось? — полюбопытствовал до сих пор молчавший Зарин.
— А, крокозябра его знает, — беспечно махнул рукой Тенька. — Сейчас схожу, проверю. О, и формулу создания сгущенного воздуха надо набело переписать...
Но прямо сейчас никто колдуна на чердак не пустил. Гера стал поперек лестницы и заявил, что с места не сойдет, пока не услышит, что же все-таки стряслось с Климой.
Потом долго обсуждали, кем мог быть убийца — сильфы не признали его по словесному портрету, хотя обещали поспрашивать у своих. Им тоже не будет выгоды, если обду сейчас убьют: столько жемчуга впустую потрачено.
А там и Лернэ на стол собрала. В разгар обеда вспомнили о Ристинке, и Гера, чувствовавший себя виноватым за вспышку гнева, вызвался ее привести. А то к чему она в комнате сидит, да еще голодная. Геры долго не было, но вернулся он один. Сдержанно обругал Ристинку стукнутой об тучу истеричкой и налег на овсяный суп с мясом. Лернэ собралась было идти вместо Геры, но ее отговорили.
— Она скажет чего-нибудь обидное, а потом ты плакать будешь, — сказал Тенька. — Захочет, сама придет.
— Но так ведь нельзя, — вздыхала Лернэ. — Ей же там плохо.
— Иногда человека надо оставить в покое, — назидательно произнес старший брат.
— И не только человека, — буркнул Юрген, покосившись на обеих девушек, не дававших ему жизни последние пару дней.
Глава 9. Заштопанный союз
Ты слышишь, как волнуется метель,
Опять она секреты чьи-то скроет.
Я был когда-то счастлив, как все те,
Что возводили замки из песка у моря.
Автор неизвестен
В окно залетали крупные остроугольные снежинки, кружились по выстуженному кабинету. Одни оседали на полках, крышке висящего над дверью алюминиевого сейфа и на пустой поверхности соседнего стола, а другие выносило обратно, на ветер и мороз, в синее сквозное безмолвие Ветряных Холмов.
Костэн Лэй смахнул со страницы отчета пару снежинок, поднял голову, расправил ссутуленные от долгой работы плечи и поежился. Пожалуй, пора закрывать окно: вечер нынче морозный даже для чистокровного сильфа, а в Костэне всегда было слишком много от людей. И по облакам гулять не умел, и к холоду устойчив не был от природы, приходилось дополнительно закаляться. А уж разговоры с ветрами, сиречь воздушная магия, и вовсе отдельная тема. Кроме того злополучного раза почти два года назад, Костэну больше не удавалось призвать ветра. Что тогда случилось — непонятно. То ли Небеса снисходят до него лишь в минуты самой сильной опасности, то ли работать над собой нужно несколько иначе. Костэн до сих пор не разгадал эту тайну, хотя очень старался.
Огонек в масляной лампе чуть трепетал на сквозняке. Костэн подкрутил фитиль, убавляя свет. Работать предстоит всю ночь, масла осталось на самом донышке, а бегать за новым через пургу в тринадцатый корпус сегодня особенно не хотелось. Как известно, у соседей в тринадцатом, в отличие от четырнадцатого, можно достать все, от свежайшего ароматного масла до укропных капель и домашней выпечки. Три минуты на доске или десять пешком по занесенной колючим снегом извилистой дорожке. Но Костэну было лень, и он оставил самый кончик фитиля, светивший еле-еле. На комнату сразу опустилась густая предвечерняя синь. Удлинились тени, а заиндевелый стол Юрки стал выглядеть особенно пусто, мертво даже. Костэн отметил, что прежде никогда не задумывался, насколько успел привязаться к юному протеже за каких-то... А много ли прошло уже с тех пор, как восемнадцатилетний Юра Эв, еще неженатый, полный надежд и жажды свершений, переступил порог четырнадцатого корпуса тайной канцелярии и впервые примерил на себя новенький голубой мундир с серебряными погонами? Костэн принялся считать. Выходило, уже почти шесть лет. И совсем скоро, сразу после солнцеворота, Юрке стукнет двадцать четыре. Вырос, на крыло стал, отчеты из-за границы пишет. Если так дело пойдет, то они оба в пятнадцатый корпус на повышение улетят, и так уже эта операция с обдой курируется оттуда. А вот Дарьянэ и до четырнадцатого еще толком не доросла. Не по ней это задание, если дело серьезное, пожалуй, придется ее отзывать. Пусть дома полетает, рано за границу.
Костэн задумчиво изучил растущие на сейфе сугробы, решительно поднялся из-за стола, выглянул в коридор и позвал:
— Тоня! Закрой мне окно.
Конечно, именно закрыть отважный агент мог и сам, но мановением руки выдуть налетевший с улицы снег ему было не под силу. А если так оставить — таять начнет, пятна мокрые на полу будут, или вовсе лужи. Лет двадцать назад Костя Липка, едва получивший тогда свое прозвище, ужасно стеснялся своей неспособности к воздушной магии и даже под страхом смерти никого бы не позвал. А сейчас — чуть ли не каждый вечер, и даже не сжимается ничего в душе.
Уборщица Тоня выросла за его спиной безмолвной тенью. Как и обычно. В корпусе шутили, что самый главный агент здесь именно эта тощая сильфида неопределенного возраста. Шутки шутками, но так бесшумно подкрадываться на памяти Костэна больше не умел никто.
— Ты нынче снова на всю ночь? — Тоня оставила свою верную швабру у порога и прошла в кабинет.
— Как получится. Много работы.
— Ох уж мне это "как получится"! А твоя несчастная жена будет коротать часы у окошка, жечь фонарь над крыльцом и до утра не сомкнет глаз.
— Ринтанэ мне не жена.
Костэн смотрел, как Тоня встряхивает своими длинными кистями с пальцами, похожими на паучьи лапы, и как резкий, но аккуратный порыв ветра выметает из всех щелей узорные снежинки, сперва кружа в хороводе посреди кабинета, а затем отправляя за окно. А уборщица при этом еще и успевала ворчать.
— От того, распивали вы на двоих небесное молоко или нет, суть не меняется. Вспомни, как она у твоей постели сидела, сама чуть не стала прозрачная. А ты словно тучу вкруг головы обернул и не замечаешь.
— Я понял, — усмехнулся Костэн. — Вы все сговорились меня женить.
— Мы сговорились раскрыть твои глаза на очевидное, Липка, — Тоня взмахнула рукой, и окно с грохотом захлопнулось. — Вот и все. А чтобы бедняжка Риша никогда не смотрела в небо, надеясь разглядеть твой безмолвный туман, потрудись не развеиваться.
И она гордо удалилась. Домой ли, продолжать ли уборку — одним Небесам ведомо. Никто не видел Тониной доски, не заставал ее приход или уход и не знал, где она живет. Чем дальше, тем больше Костэн убеждался в том, что истинный агент в четырнадцатом корпусе один — со шваброй и паучьими пальцами. Но, видимо, тех, кто об этом догадывается наверняка, переводят в пятнадцатый корпус. Чтобы не болтали.
Снова подкрутив фитилек масляной лампы — все-таки слишком тускло — Костэн вернулся к работе. То есть, к прочтению последних Юриных отчетов. Личные встречи — одно, но документацию тоже никто не отменял. Такие вот повседневные заметки иногда могут раскрыть глаза на многое.
Сейчас Костэн Лэй пытался понять, не пропустили ли они чего важного в характере и поведении той, что называет себя обдой. Уже не раз у них возникало ощущение, что противник сильно недооценен, и Климэн Ченара со своей доморощенной шайкой порой может дать фору некоторым орденским партнерам, привыкшим лебезить, подчиняться и строить козни исподтишка. Обда явно не стала бы похищать сильфийских послов — слишком умна и хитра, это Костэн теперь понимал точно. Наоборот, она обратила дело в свою пользу: судя по некоторым бытовым подробностям, Климэн не отличалась альтруизмом и умела подавлять его в окружающих. Значит, предвидела, что дружба с Дашей будет ей полезна, иначе бы и пальцем не пошевелила, чтобы вызволить сильфиду. Тем более — проводить до границы, тратя лишнее время. Нет, совершенно ясно, что Климэн ведет свою игру. Осталось понять, какую. Чего она добивается для себя, какую роль уготовала сильфам.
"24 ноября
Климэн не производит впечатление стукнутой об тучу. Она тщеславна, на окружающих смотрит свысока, но с нами безукоризненно вежлива, при разговоре всегда смотрит в глаза. Во лжи ни разу не уличена, но явно умеет недоговаривать...
27 ноября
Мне стало известно, что в деревне только ленивый не говорит о нашем прибытии. На закономерный вопрос Климэн ответила, что, цитирую, "вы сами виноваты, позволили себя заметить". Оказывается, нас видела в крапивнике некая болтливая селянка (имя и расположение дома приведены ниже). По словам обды, были приняты меры, теперь о нас действительно говорят все, но никто до конца не верит, что мы существуем.
29 ноября
За обедом Гера (Гернес Таизон) рассказывал, что на стройке поймали вора, потихоньку таскавшего бревна и глину себе на строительство коровника. Он обвинял обду в жестокости, поскольку та не просто обязала вернуть наворованное, но и подговорила настроенную на помилование толпу отрубить вору два пальца.
30 ноября
Приходил вчерашний вор, благодарил обду за науку. Делаю вывод, что Климэн обладает феноменальным даром убеждения...
31 ноября
...А еще Клима приятна в общении, эрудирована. То ли все люди такие, то ли ей действительно благотворят высшие силы — она ходит по топи как посуху. Также выяснилось, что Тенька (Артений Мавьяр) в ранней юности один завалил медведя посредством колдовства (источник сведений — Лернэ Сафетыбока). Также из разговоров следует, что Тенька и Клима весьма близки. Принимаю решение заняться колдуном вплотную.
2 декабря
Эрудиция Теньки в области ритмики, естественных свойств и точных наук потрясает воображение, но понять его невозможно даже с моим идеальным знанием принамкского языка. Как показал опрос домочадцев, подобные проблемы не только у меня...
...Вывод: информативнее будет исследовать его лабораторию и записи.
11 декабря
Лаборатория Теньки хуже него самого. Пока Дарьянэ караулила на пороге, я успел сделать всего несколько шагов и тут же за это поплатился. Вследствие колдовства стал прозрачным, как покойник, хотя чувствую себя прекрасно. Прилагаю одну из бумаг хозяина, в изобилии валявшихся кругом..."
В приложении действительно имелась замызганная желтая бумажка, испещренная настолько кривыми закорючками, что бравый агент сперва усомнился, принамкский ли это язык. Впрочем, на уголке тем же почерком, но уже более разборчиво, было зачем-то выведено вполне узнаваемое неприличное слово на принамкском языке, от которого тянулся рядок малопонятных формул. Пару дней назад Костэн из интереса честно перерыл несколько популярных трактатов по теории современного колдовства, но ничего похожего на данные каракули не нашел и "потрясающую воображение" эрудицию колдуна отнес в разряд неразрешимых загадок, о которых следует подумать на досуге. Куда больше Костэна занимало меняющееся отношение Юры к Климэн.
Конечно, к той, которая спасла тебе жизнь, нельзя остаться равнодушным. Тем более, если она настроена дружить. Но уже не раз становилось ясно, что Клима ничего не делает случайно. Она хочет подружиться с сильфами, это очевидно. На что она рассчитывает? Что "друзья" в случае чего простят ей долги? Или усыпляет бдительность, подготавливая почву для чего-то более серьезного? Она ведет себя как равная Верховному, она часто говорит, что собирается править, как правили обды встарь. Может, сейчас она пытается снискать доверие сильфов, чтобы ей не помешали, а оказали как можно большее содействие? Но не значит ли это, что сильфам выгоднее будет ей мешать, и она это понимает?
По записям Юры Костэн составлял собственные отчеты со своими версиями и домыслами, прилагал к ним материалы из библиотеки (а последнее время в библиотеку приходилось залетать чаще обычного, особенно в отдел истории Принамкского края), затем шел докладывать начальству. Начальство принимало отчеты, задавало вопросы, а потом, думалось Костэну, прилагало к ним свои выкладки и отправляло в пятнадцатый корпус. Где отчеты оканчивали свой путь, агенту было неведомо. Возможно, у Верховного. Сейчас уже не оставалось сомнений, что на операцию с обдой брошены силы минимум половины корпусов канцелярии, притом конечной цели работы не знает практически никто.
Снежинки бились в темное прозрачное стекло. За окном собиралась вьюга. Костэн потер кончиками пальцев слипающиеся глаза. Сколько он уже не спал? Сутки, двое? Никак не меньше. Пока на дворе зима, а обда сидит тихо и строит на месте своего села крепость (интересно, зачем она это делает?), тайная канцелярия может спать спокойно и даже иногда высыпаться. Хотя Костэна это касается не всегда. Например, сейчас — сроки подготовки отчета для начальства поджимают, а он еще не составил письменный анализ этих колдовских каракулей, смерч их побери, разве может нормальное существо о двух руках и десяти пальцах писать настолько скверно!..
На кабинет беззвучно опустилась тьма — смерч побрал не каракули, а огонек в лампе.
Ругнувшись, Костэн наскоро сложил бумаги, пряча их в непромокаемую папку плотной коричневой кожи — раз уж все равно спускаться вниз, надо будет, согласно правилам, занести документы в подвальный архив. Листок с каракулями в общую папку не пошел, а был заперт в ящик стола. С этим шедевром принамкской каллиграфии Костэну еще предстояло сегодня работать, дайте Небеса, чтобы и не завтра. Он сомневался, что почерпнет оттуда важные сведения, но многолетняя привычка, помноженная на опыт, заставляла тщательно относиться даже к незначительным мелочам и все доводить до конца.
