Танцующая со зверем: Предсказание

— Я забрал твой паспорт, — заговорил Влад, усаживаясь напротив. — Сейчас съезжу за билетом, а потом мы отправимся в магазин и купим тебе новую одежду. Я хочу, чтобы ты улетела домой красивой.

— Сейчас я, выходит, страшная? — рассмеялась я.

— Я не это имел в виду, — отозвался он как-то совсем серьезно. — Мне жаль, что платье постигла такая участь, все-таки это был мой подарок...

— А мне нет, — перебила я, глядя на него в упор. — Я ни о чем не жалею.

— Думаешь, я пожалел?! — черные глаза уперлись в меня, но в них не было ничего, кроме грусти.

— Знаешь, я тут кое-что нашла... — проговорила я, решив сменить тему и доставая из кармана портрет. — Можно я возьму это с собой?

Влад уставился на миниатюру так, словно увидел что-то такое, что не должен был видеть. В его глазах загорелись огоньки, не предвещающие ничего хорошего, губы плотно сжались, а руки вцепились в край стола так, что продавили его.

— Где ты это взяла? — прорычал он.

— Среди клочков одежды обнаружила, — отозвалась я, совершенно не понимая, в чем я опять провинилась. — А что не так-то? Портрет валялся на полу и...

Влад не дал мне договорить, вырвал миниатюру из рук. Быстро оглядев со всех сторон, словно проверяя, не испортила ли я ее где-либо, он убрал ее в карман.

— Бери, что хочешь, — угрожающе тихо проговорил Влад, — но только не это!

Сняв с руки цепочку, он положил ее передо мной:

— Это твое!

Я вздрогнула. Точно такие же слова я уже слышала, но во сне. Руки похолодели, а сердце стало набирать обороты. Нехорошее предчувствие теребила мою душу.

— Она же была так дорога тебе, — говорила я, пытаясь унять дрожь в теле. — Почему ты отдаешь ее мне сейчас, так просто, когда столько дней даже прикасаться не разрешал к этой цепочке?

— Я же сказал, это твое! — прорычал он, поднимаясь.

— Не уходи от разговора! — закричала я, хватая его за руку. — Знаешь что, мне надоели твои игры, твои тайны... Строишь из себя героя... Нарисовал мой портрет и носишь, как реликвию. Не проще ли признаться, что любишь меня!

Влад резко обернулся и оттолкнул меня с такой силой, что я больно ударилась спиной об угол стола.

— Да, я люблю тебя, — сказал он. — Люблю! Но что это даст? Сегодня ты уезжаешь, а я остаюсь здесь. Я захотел тебе вернуть эту цепочку, и я ее вернул. Так будь милосердна, оставь мне хотя бы свой портрет!

— Тебе будет тяжело...

— Да какого черта... — Влад вдруг осекся, кинув взгляд на экран телевизора. Его лицо быстро меняло маски. Сначала удивление, потом что-то наподобие шока, и, наконец, он взглянул на меня глазами полными скорби.

— Что? — спросила я, медленно поворачивая лицо к телевизору. Сердце тревожно сжалось.

На экране показывали белокаменное здание. Я узнала в нем профилакторий "Качулата". Много полиции, карета "скорой" помощи... Доктор Стефан что-то говорит... Вывозят два тела, накрытых белой простыней... И только сейчас я увидела в правом верхнем углу фотографии моих родителей.

Сердце перешло на галоп. Где-то в душе я уже все осознала, но хотела удостовериться. В ушах начинало звенеть, но я заставила себя прислушаться к словам репортера. Произносились имена моих родителей, мое имя, доктора Стефана.

"— ...причина смерти до конца не установлена, но ни у кого не возникает сомнений, что это убийство..."

Я больше не старалась перевести слова репортера. Душа рухнула куда-то вниз, перед глазами образовалась серая пелена. Удивительно, как спокойно было у меня внутри! Моих родителей больше нет, а чувствую себя умиротворенной, странно серьезной. Грудь сдавило. Стало трудно дышать, но я попыталась взять себя в руки.

Мамы и папы больше нет!.. Двух самых дорогих для меня людей на свете нет, их жизни задули, словно свечки. Но кто, кто мог сделать это?

Кажется, я куда-то пошла, но все вокруг закружилось, и я ощутила, как меня подхватывают чьи-то руки. Подняв глаза, я вижу Влада.

— Катарина, ты в порядке? — Кажется, об этом он меня спросил.

Но трудно расслышать. В ушах звенит. Я даже лица его вижу с трудом.

— Все хорошо. — Неужели это мой голос? Чужой, бесцветный...

Делаю шаг...Потом еще один... Пол стремительно приближается, и я ощущаю под собой что-то твердое, неприятное... Я упала?

— Мамы и папы больше нет...— Да, это мой голос!

Меня заглатывает темнота, но я не сопротивляюсь. Лишь где-то вдалеке слышу обеспокоенный голос Влада. Он меня зовет?..

Зеленый луг, залитый заходящим солнцем... В тонких нежных лучах таял день. Я вижу это и чувствую. Мои руки ловят воздух. Я, кажется, счастлива, наблюдая с обрыва закат. Это место удивительно мне знакомо, но вот мир совсем чужой, неведомый.

Влад... Я чувствую его руки! Мы... танцуем? Он склоняется ко мне, хочет поцеловать, и я тянусь ему навстречу, но вдруг замираю. Меня пугают его глаза — ярко красные, мерцающие голодным блеском истинного хищника. Я хочу его оттолкнуть, но Влад сильнее. Он склоняется к моей шее... Я царапаю, бью его, но внезапная боль парализует. Несколько секунд я просто впитываю в себя необъяснимый холод, а потом, словно второе дыхание открывается, и я начинаю отчаянно биться в его руках. Кажется, они размыкаются... Сознание покидает меня, и я лечу. Срываюсь с обрыва и доверяю себя ветру, который безжалостно швыряет меня на острые камни.

Я много знала боли, но такой — никогда. Она затмила все. Я уже не вижу, не слышу, не ощущаю... Горячий огонь, словно лава, колышется внутри меня, стремясь куда-то вперед, прорывая вены, испепеляя внутренности. Красные огоньки пляшут в кромешной тьме. Я узнаю в них очертания людей. Они то страстно обнимают друг друга, то колют острыми клинками. И никто из этих двоих не сделает шаг назад, никто не отступит!

Легкие наливаются свинцом. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, рвусь, как птица, открываю глаза, и яркий свет больно ранит их.

— Прости! — шепот Влада. Я вижу его лицо в яркой серебристой вспышке. Он оскаливается...

"Будь ты проклят!"

Дальше темнота. Вернее, пробуждение — жестокое, непоправимое. Я не понимаю, спала ли я вообще или прибывала в бессознательном состоянии.

— Это сон, Катарина! — шепчет Влад, обнимая. — Всего лишь сон, родная!

Я ощущаю на щеках слезы... Мне должно быть плохо...

Я чувствую, как бережно баюкает меня Влад... Мне должно быть хорошо...

Но я ничего не чувствую!

Однажды я видела, как троллейбус переехал кошку, сломав ей хребет. Пару минут она бессильно дергалась на заснеженном асфальте, а потом затихла. Расплющенный, окровавленный кусок шерсти, от которого шел пар. Ужасная картина! Наверное, я сейчас была чем-то вроде этой кошки, только умирала я в два раза медленнее.

Мамы и папы больше нет!

Никто уже не заставит меня надеть майку под свитер, чтобы не застудить почки. Никто уже не отругает, что я снова стерла набойки на туфлях так, что подпортила каблук.

Мамы и папы больше нет!

Горло неожиданно сдавило. На сердце рухнула тяжелейшая ледяная плита, заглушив его слабый стук. Я снова проваливалась в ужасный, мерзкий колодец, покрытый плесенью и вонючими слизняками. Меня отчаянно пытались удержать чьи-то руки, но я продолжала стремительно падать, пока не достигла вязкого дна.

Затем пришла боль. Она, словно острая, инфицированная иголка, колола мое тело и каждый раз попадала в нерв. Я все еще находилась на дне колодца, но иногда улавливала какие-то звуки. Это были то ли шаги, то ли голоса... Мне не хотелось даже открывать глаза. Боль давила любое желание, хотя я не уверенна, что они вообще у меня были. Я умирала по крупицам, по маленьким, совсем крохотным ячейкам своей души, по обрывкам надорванного сердца.

Потом был танец. Снова зеркальный зал, пантера... Но стоило мне увлечься танцем, как вдруг передо мной из ниоткуда возник Влад. Он протянул мне руку, как бы в приглашении. Я улыбнулась, вплывая в его объятья, и мы заскользили по паркету. Лишь желтые, злые глаза пантеры из темноты следили за нами. Она отражалась в каждом зеркале, но не пыталась выйти в круг света.

Неожиданно музыка стихла.

— Я не человек, Катарина! — проговорил Влад, оскалившись. — И я уже убил тебя однажды. Не играй со зверем!

Он вцепился мне в шею, разрывая кожу. Я слышу, как пузырится моя кровь, даже ощущаю ее острый, стальной запах... Потом рычание... и темнота.

Сознание пришло неожиданно. Я просто вдруг ощутила запах воздуха, и открыла глаза. Первое, что я увидела — это был Влад. Он сидел на краю кровати, и устало смотрел на меня. Я медленно обвела взглядом комнату. Четкости не было, но я разглядела уже знакомую мне обстановку в белой спальне, и то, что за окном был солнечный день.

Как можно солнцу светить так ярко, когда мою жизнь окутала сплошная непроглядная тьма?!

— Катарина, выпей это, — Влад протянул мне стакан с какой-то жидкостью.

— Я надеюсь, это будет яд, — хрипло отозвалась я, залпом выпив содержимое стакана.

Немного горчит, и запах мерзкий ... Все-таки не яд!

Тяжело вздохнув, я повернулась на бок, подложив обе руки под щеку. Ни одной мысли в голове. Я закрыла глаза. Мне хотелось вернуться в свой излюбленный заплесневелый колодец, с вязкой жижей на дне.

— Катарина, поговори со мной! — попросил Влад. — Пожалуйста. Я больше не могу видеть, как ты мечешься в полузабытье. Я не могу выносить твоих стонов и вскриков. Слышишь меня, Катарина? Прошло почти два дня... Катарина?

— А это много или мало? — отозвалась я, открывая глаза. — Для мертвого или живого словно миг, а для того, кто в агонии — почти вечность. Если ты ни один из первых двух, то представляю, какого тебе!

Влад ничего не ответил.

— Это ведь они убили маму и папу? — спросила я через несколько минут.

— Кто "они"?

— Ты знаешь о ком я. Твоя... семья.

— Не встревай в эту битву! — жестко сказал он. — Сегодня ты улетишь домой, ясно?!

— А где мой дом, ты знаешь? — я нехотя села, свесив ноги с кровати. — Если мои родители на небесах, значит, и мне туда... Там мой дом.

— Прекрати! — прошипел он, встряхивая меня за плечи. — Слышишь, прекрати! Ты с ума уже сходишь. Я бы предпочел видеть твои слезы, чем внимать безумным речам принца Гамлета!

— Плакать... Наверное, да, так легче. Когда нет выхода... А у меня он есть — убить тех, кто растерзал моих родителей!

Удар пришелся мне по щеке, но этого хватило, чтобы через секунду из носа хлынула кровь. От боли слезы самопроизвольно покатились по щекам, и я лишь тихо простонала.

Я сползла на пол, закрывая обеими руками лицо. Почти горячие потоки крови измазали мои руки и одежду, но меня это мало заботило.

— Прости, тебе это было нужно, — сказал Влад, протягивая мне пакетик со льдом.

"Перекись водорода хорошо останавливает кровотечение из носа", — голос мамы звучал в моей голове так отчетливо, что я даже осмотрелась по сторонам. Никого, даже Влада уже не было.

Картинки из семейной жизни менялись перед глазами, словно слайды. Вот мы с родителями в парке, вот папа купил первый видеомагнитофон, и мы в нетерпении усаживаемся перед телевизором. А здесь мы играем в лото. Мама и папа мне поддаются, а я злюсь.

Тут мы празднуем мой первый гонорар в "Amaks'e". Все это было, кажется, только вчера, а сегодня их уже нет. Ничего нет! Мою грудь словно пробили тараном, и в зияющей, просто огромной дыре со свистом сквозит ветер. Я так больше не могу!

Слезы полились из глаз, и я не хотела их сдерживать. Меня словно выворачивало наружу, но с каждым новым приступом некий неподъемный груз начинал расплавляться.

Я билась в истерике, ползая по полу, словно слепой котенок, но лишь так я чувствовала, как моя душа освобождается. Страдания затягивали меня в неведомый до этого дня омут, и я отдалась им, снова погружаясь в ледяную тьму.

Я очнулась на руках у Влада. Он куда-то меня нес. Я прижалась к нему, но тут ощутила под собой мягкость кровати. Он осторожно уложил меня, потом отстранился и протянул стакан с питьем. На этот раз молча. Я выпила горькую жидкость, и, откинувшись на подушку, уставилась на Влада. Его глаза излучали колкий холод.

— Я купил тебе билет, — жестко проговорил он. — Сегодня вечером ты летишь домой. Тут на стуле новое платье и туфли... — Он не договорил.

Паспорт с билетом легли рядом с моей рукой.

— У тебя есть четыре часа, — снова сказал он. — Приведи себя в порядок, насколько это возможно.

Поднявшись и не глядя на меня, Влад направился к выходу.

— Зачем ты так со мной? — спросила я.

Он замер на пороге. Медленно оборачиваясь, Влад подарил мне наполненный теплотой взгляд:

— Потому что люблю.

— А разве меня есть за что любить? — хмыкнула я.

— Вы, люди, такие приземленные, ограниченные,... — проговорил он, усмехнувшись.

— Если вам нравится песня, то непременно за ее музыку или за вложенный в слова смысл. Если вам нравится фильм, то только за качество съемок, сюжет или игру актеров. Если вы любите человека, то непременно за что-то. А почему бы не ценить песню просто потому, что она уже звучит, а фильм потому, что он отснят, и ты можешь его смотреть. Почему бы не полюбить человека только потому, что он с тобой рядом.

— Моих родителей больше нет, — запинаясь, проговорила я, — но любовь к ним никогда не уйдет из моего сердца...

Слезы катились по щекам, и я еле сдерживала рыдания. Наверное, как раз в такие моменты душевная боль переходит в физическую.

— Они прошли по дороге твоей жизни, оставив самое ценное — воспоминания. —

Влад сел рядом, обняв меня, прижимая к своей груди. — Плохое утешение, знаю. Но, все-таки, это лучше, чем, если бы не было вообще ничего.

Я кивнула: ком в горле не давал мне возможности ответить.

— Я знаю многих людей, кто бы отдал все за крупицу твоих воспоминаний, — снова сказал Влад.

"Но это не вернет мне родителей обратно!" — подумала я.

— Но и не отнимет их у тебя совсем, — тихо сказал тот. — Я люблю тебя, Катарина! И я просто обязан спасти твою жизнь.

— Кому она к черту нужна! — прошептала я.

— Мне. — Влад коснулся губами моих губ, потом поцеловал мокрые от слез щеки...

Я порывисто обняла его, зарыдав еще сильнее.

У меня никого больше не осталось кроме него. Моего зверя! Моего спасителя!

Глава 17

Я не знаю, сама ли я успокоилась или это было воздействие Влада, но появилось такое чувство, что слезы иссякли.

Коснувшись губами моего лба, Влад покинул комнату, сказав, что мне нужно поесть. Оставшись одна, я кое-как добралась до ванной и умылась почти ледяной водой. Потом старательно смыла кровь с рук и лица, не придав значения тому, что вся моя одежда была заляпана отвратительными алыми разводами. Мне было наплевать, честно говоря.

Взглянув в зеркало, я увидела свое лицо — с припухшим носом, изуродованное красными пятнами, оставшимися от слез. Плевать! Вернувшись в комнату, я взяла с туалетного столика расческу, и стала раздирать нечесаные пряди, без интереса скользя взглядом по своему отражению.

Как теперь жить дальше? С выдернутым из груди сердцем, с пробитой душой... Разве я могу улететь домой, оставив все, как есть. Даровать этим тварям прощение. О нет, я отнюдь не милосердна! Нужно разыскать Смотрителей, и будь, что будет. Да, Влад будет против, но теперь я знаю его слабое место. Он любит меня, значит, не сможет долго стоять на своем.