Он — пленник, иноверец, почти раб был допущен в место, где книг и свитѓков насчитывалось едва ли меньше чем во всей Иль де Франс.
Потоптавшись у входа и обругав себя за нерешительность, Роѓберт направился вдоль столов. Стопами лежали огромные фолианты. С ними соседствовали совсем маленькие в две ладони книжицы и свитки из пергамента и папируса. На отдельной полке покоилась ветхая тряѓпица, на которой проступали выведенные киноварью письмена.
Должно быть от длительной ходьбы, голова пошла кругом. Роберт присел на лавку. Прямо перед глазами по темно-зеленой коже переплета золотой вязью змеилось слово.
Ученый араб решил таки посмеяться над варваром, пригласив его сюда.
Роберт невесело усмехнулся: ну и что? Он прекрасно обходился без чтения тридцать шесть лет, проживет и дальше. А что оторопел — так любой разволнуется при виде такого богатства.
Почти успокоившись, он поднялся и побрел к двери; по дороге зацепил свиток из очень старого темного пергамента, тот отозвался недовольным шорохом; потянул с полки первую попавшуюся, совсем новую на вид книгу. Под пальцами зашелестели сероватые, тонкие страницы. Это вероятно бумага, о которой он слышал еще в Иерусалиме.
И все же он покидал библиотеку с чувством сожаления. Терпеливо дожидавшийся в коридоре, Джамал запер дверь. Им предстоял обратный путь, к до тошноты надоевшему, но такому понятному порядку вещей.
Тафлар долго не возвращался к разговору о книгах. Он даже не поин-тересовался мнением своего 'гостя' о библиотеке. Вопрос, казалось, был исчерпан... если бы не червячок, исподволь точивший внутри. Упрямый Роберт сознавал, что опять туда пойдет.
— Я побывал в твоей библиотеке, — заметил он как-то, тщательно выбирая финик из вазы с фруктами. Сегодня они расположились на сквознячке, в тени причудливой резѓной арки, увитой цветущей лианой. Здешний октябрь был намного жарче июля на родине франка. Но зной уже не душил как летом. В тени было хорошо отдохнуть от непременного ежедневного бега.
— Зачем ты так много упражняешься? — вместо ответа спросил араб. — Опасаешься нового поединка? Его не будет. Омар Малик теперь далеко, в Ливийской пустыне. Думаю, до кончины халифа, да продлит Аллах его дни, в Эль Кайру он не вернется.
— Я не привык чувствовать себя слабым. Нельзя позволять себе быть уязвимым. У нас это не прощается.
— У нас тоже.
— Не представляю тебя в кольчуге и с мечом.
— Твои представления хороши для воина. У меня другой путь. Согласись, воевать можно и словом.
— Наверное. Не знаю. Мне всегда хватало своих забот и своих умений.
Роберт почувствовал, фразе недостает железной несгибаемости.
Наблюдательный Тафлар — тоже. От того, наверное, и счел возможѓным перейти к скользкой теме образования:
— Мне показалось, или посещение моей скромной библиотеке не оставило тебя равнодушным? — в голосе ни презрения, ни насмешки, скорее тактичное участие.
— Кто же сохранит хладнокровие при виде такого богатства!
— В каком смысле?
Можно конечно и дальше было, прикидываясь железным болваном, рассуждая, например, о реальной цене книг в либрах, потом переѓвести в марки или манкузии. И — ничего! Его не отправят назад в каменоломни, не прекратят переговоры о выкупе, Тафлар по-прежнему будет с восхищением наблюдать, как Роберт бегает, прыгает, или взбирается на стену, цепляясь за едва заметные выступы. Обезьяна тоже так может, а то и лучше.
Осталось говорить правду:
— Я смотрел на твои книги и чувствовал себя червем. Могу осяѓзать, могу даже на зуб попробовать...
— Меа сulра... Мне надо было пойти тогда с тобой, а не кичиться ученостью. Но я человек, и мелкое тщеславие бывает, забирается в душу и вьет там уютное гнездо.
Роберт по достоинству оценил честность ученого араба, каковая по плечу, пожалуй, только очень сильному человеку.
Тафлар шел впереди, касаясь иногда книг и свитков. Роберт держался сзади. Как и в первое посещение, он был выбит из колеи атмосферой этой странной комнаты.
— Скажи, Рабан, как ты представляешь себе... карту нашего мира? — Тафлар споткнулся на слове 'карта'.
— А еще ты хотел спросить, знаю ли я, что такое карта? — засмеялся Роббер. — Давай договоримся: представь, что перед тобой дикарь из глубины Африки, который еще вчера бегал голышом и ел своих соплеменников. Да не смущайся ты так, ученый челоѓвек. Или представь: я обучаю тебя ратному делу и все время извиняюсь и кланяюсь. Вместо боя у нас получится танец павлинов.
— Для дикаря, ты до обидного часто бываешь прав, — проворчал Тафрар. — И так, ты знаешь, что такое карта.
— Знаю. Не забывай, мне пришлось пересечь всю Европу и пройти Палестину. Не имея хотя бы приблизительного представления куда двигаться, можно было забрести к диким русам, а то и к псеглавцам.
— Как Земля выглядит на вашей карте?
— В центре располагается Иерусалим с Гробом Господним. На востоке — Азия, на северо-западе — Европа, на юго-западе — Африка. На самом краю земного диска за Азией находится Рай. Но мне сдается, эту карту рисовал умник, всю жизнь просидевший в своѓем аббатстве и не отъезжавший от него дальше двадцати лье.
— Можешь нарисовать?
Роберт быстро, но несколько коряво отобразил на листе пергамента свои познания в географии.
— Карты отдельных земель — точнее. Но и они изрядно врут. Не раз приходилось плутать.
Тафлар вытащил из ячейки на среднем стеллаже большой скатанный в трубку пергамент.
— Смотри: вот карта составленная Аль Идриси совсем недавно.
Перед Робертом развернулась, испещренная яркими линиями, картина. На первый взгляд в ней трудно было разобраться, но когда Тафлар показал ему Иерусалим, Антиохию, Константинополь, Роберт сориентировался и довольно уверенно ткнул пальцем в точку на краю голубой водной глади.
— Эль Кайра?
— Ты прав. Как видишь, карта довольно подробная. Я конечно нахожу в ней определенные неточности, но все равно, она выполнена великоѓлепно.
Роберт согласился. Они еще немного поговорили о географии. Потом Тафлар спросил:
— Ты назвал землю диском. Я верно понял, ты считаешь ее плосѓкой?
— То есть как это — 'считаю'! Разве может быть иначе?
Араб замялся, сомневаясь продолжать или нет.
— Мы же договорились, не расшаркиваться друг перед друѓгом, — нажал Роберт.
— У нас тоже многие так считают... Но не все!
— Да говори, ты, наконец! — поторопил заинтригованный франк.
— Есть другое мнение: земля — шар, покоящийся на спине слона, а солнце луна и звезды вращаются вокруг нее.
Роберт опешил. Первым порывом было, прекратить все разговоры с сумасшедшим. Но, наверное, сама атмосфера этого зала не давала совершать поступки, продиктованные здравым смыслом и просѓтыми человеческими чувствами. Роберт твердо стоял на земле. Даже ногами для верности переступил, с удовольствием ощуѓщая ровную поверхность.
... На полуденной границе Панонии посреди равнины им повстречалась невысокая коническая гора с узкой, лысой вершиной. Роберт и Лерн, оставиѓв лошадей у подножья, нашли узенькую крутую тропку и взобрались на саѓмый верх. Роберт не пожалел о потраченном времени и натруженных ноѓгах. Горизонт отодвинулся, теряясь в предвечерней дымке. Из центра, в котором они находились, разбегались поля, рощи и редкие извилистые балки; цвета мягко перетекали из ярко зеленого в золотой и коричневый. Косые лучи заходящего солнца освещали ПЕРЕВЕРНУТУЮ ЧАШУ ЗЕМЛИ...
Сравнение тогда мелькнуло, да и кануло за ненадобностью.
— Я не очень тебя напугал? — осторожно спросил араб.
— Интересно, что бы ты сделал, сообщи какой доброхот, что тебя родила не женщина, а львица?
— Сожрал бы клеветника, — расхохотался Тафлар.
Теперь Роберт часто приходил сюда, чтобы, раскрыв том Овидия или псалтырь, вгрызаться в строчки, которые наступали на него как ряды неприятельского войска. За первой фалангой надвигалась следующая, а там — еще и еще. Не раз и не два Роберта посеѓщала здравая мысль: на кой дьявол ему, воину, оно надо? Он закрывал книгу, отодвигал кусок пергамента и калям. Некоторое время его грела мысль, что все кончено: войска неприятеля отброшены. Но за ней пряталось понимание, что отступил сам. И все повторялось: неравный бой, усталость, раздражение, потревоженный сон, куда как лазутчики проникѓли ряды черных жучков. Они маршировали, норовя затоптать бедного рыцаря.
Он сделал большой перерыв, заполненный упражнениями и поездками с Тафларом по окрестностям Эль Кайры. Чувство ущербности, — когда понимаешь каждое слово в отдельности, но общий смысл не дается, или доходит не сразу, и приходится перечитывать строчку, чтобы в конѓце понять, или не понять вовсе, — отступило.
Библиотека встретила тишиной, запахом старой кожи, пряных трав, чувством, что ты тут не один. Он открыл псалтырь, положил рядом листочек со словами на латыни, составленный для него Тафларом.
Знакомый текст сам бросился в глаза: ' ... царствие Твое... хлеб насущный... и остави долги наши...'
Строчка вместила прохладу нефа, запах ладана и сырости, пыльѓный столб света, падающий из окон ротонды, голос, доносящийся с кафедры.
Он не стал читать дальше. Тоска по дому, которая так долго сидела, в своей норе, загнанная туда волей, вырвалась наружу и вцепилась как осьминог — давя и высасывая силу. Железная цепь СЛОВА вот-вот гроѓзила порваться.
Завыть по волчьи, разнести тут все, перебить всех, кто попадется на пути и бежать, бежать на берег моря, за которым совсем рядом — вот она карта — дом.
— Какие вести от Селима?
— Ты стал часто спрашивать об этом. Будь уверен, как только что-либо станет известно, я тебе сообщу.
— Возможно, твой родственник забыл. Мало ли дел у высокого сановника.
— Он никогда ничего не забывает ни плохого, ни хорошего. И поверь, слово свое держать умеет. Но, ответь, неужели тебе здесь так плохо?
— Здесь — это в твоем дворце, в саду, с чашей вина в руке? Или здесь — в чужой стране, где даже камни норовят оттолкнуть чужеземца, трава колюча, а мед горек?
— Образование идет тебе на пользу, — в тоне Тафлара скоѓльзнула легкая натянутость.
— Прости, ты — добрый, умный человек. Я не хотел тебя обиѓдеть. И всю жизнь буду помнить, что ты для меня сделал.
— Взаимно.
— Рабан, я вчера встретился с Измиром аль Сауфи. Он человек Сеѓлима. Его рассказ меня удивил и насторожил, но может быть все идет, как надо, просто я в силу недостаточного знания ваших обычаев, чего-то не понимаю.
Через венецианцев Селим отправил в Иерусалим предложение обѓменять тебя на выкуп. Могу даже цену назвать: двадцать марок. Золоѓтом, разумеется. Согласись — не такая уж высокая цена.
— Особенно если учесть, что простой рыцарь идет за пять серебѓром.
— Знаешь, во сколько Азиз оценил жизнь и свободу Боэмунда Гоенского?
— Вo сколько?
— В двадцать пять.
— Тафлар, наш разговор начинает походить на рыночную свару, но продолжай, прости, что перебил.
— Так вот: во-первых — долго не приходил ответ, а когда он пришел, выяснилось — твоя добыча и все деньги под присмотром барона Геннегау вывезена в Европу. В Иерусалиме, к тому же, очень удиѓвились известию, что ты жив. Тебя там считали мертвым. Нашелся даже человек, который, якобы, тебя хоронил.
— Те два рыцаря, которых привез в Эль Кайру, Селим, еще здесь?
— Их только что обменяли. Считаешь, они могут подтвердить, что ты жив, и тебя перестанут считать самозванцем?
— Я с ними был знаком раньше. Здесь они меня видели. Скоро все должно разъяснится.
Можно бегать, прыгать, а потом махать мечом до изнеможения. Можно без конца разбирать мелкие черные значки, оживляя картины, прячущиеся за бледными тонкими страницами. Можно научиться по шагам узѓнавать всех обитателей дома. Можно до упаду гонять сына Фатимы, нового телохранителя Тафлара, и даже радоваться его успехам. Можно проводить жаркие ночи в объятиях красивых женщин, ласковых и податливых, совсем не похожих на своих северных сестер. Можно... но все равно, кажѓдый прожитый миг будет потерей — ушедшей в песок водой, которую неосторожно пролил вместо того чтобы утолить смертельную жажду.
Когда Роберт ворочал неподъемные камни на руднике, когда потом сквозь слабость и дурноту гнал себя на арену для очередного боя, была цель — выжить. Сейчас, оставалось, просто ждать. Это ожидание, обволакивающее ленивое, иногда очень даже комфортное, выматывало его хуже любой гонки.
— Пойдешь отдыхать, или опять покатишь свой камень?
— Камень?
— Древние боги наказали одного наглеца: в аду он должен был катить огромный камень в гору, но как только достигал вершины, камень срывался вниз, и человеку приходилось все начинать сначала.
— Лучше надрываться, но хоть изредка смотреть на мир с высоты, чем сидеть под горой и киснуть со скуки.
— Ты споришь с богами, Рабан?
* * *
Уже во дворе, когда за спиной захлопнулись тяжелые окованные полосами железа створки, Абд Гасан спросил:
— Ты отрицаешь существование Бога?
— Разве?
Наверное, Тафлар продолжил бы разговор, но к ним, шаркая туфлями и припадая на ногу, торопился Джамал.
— Что случилось? — Тафлар, бросив поводья конюху, склонился к усохшему старику.
— Вас дожидается посланец Селим бея.
— Кто?
— Измир.
— С чем пожаловал?
— Сказал, что будет говорить о франке.
Роберт подобрался. Последние новости о переговорах были месяц назад. Он рассчитывал ждать еще столько же. Потому, ранняя пташка не обрадовала, скорее насторожила.
Измир аль Сауфи поднялся с подушек, сложенных недалеко от пылаѓющей жаровни. В воздухе разливался запах горящего дерева, смолы, и чуть-чуть благовоний.
Подражая своему господину, аль Сауфи старался хранить черты маленького личика неподвижными, но мелкие черные глазки насторожено поблескивали, а губы сами собой складывались в трубочѓку. Он походил на лисицу, неизвестно за что отправленную волчьим представителем.
— Рад приветствовать посланника сиятельного Селима в своем доме. Да продлятся твои дни, и да будет твоя дорога выстлана розами и гиацинтами.
В ответ явилась еще более длинная и цветистая фраза. Но когда ритуал приветствия закончился, и оба расположились у низеньѓкого столика, повисла тишина. Спрашивать, зачем пожаловал гость, было не вежливо, а сам визитер тянул и тянул многозначительную паузу.
На стол поставили пиалы и разлили по ним чай. Тафлар жестом предложил гостю отведать ароматный золотистый напиток.
— Меня прислал господин, — со значением в голосе начал Измир.
Было бы странно, если бы ты заявился сюда по собственной инициативе, подумал Тафлар, вежливо улыбаясь при этом и кивая головой. Ему стал надоедать приближенный Селима, кстати, давно и прочно занявший место порученца по сомнительным вопросам, но так и не научившийся вести себя достойно в присутствии высокородных. Тафлару всегда было неприятно общество этого выходца из низов.
— Ты, уважаемый Тафлар, ездил на закатный берег Нила вместе с неверным?
— В его сопровождении.
— Разумеется, всем известно его воинское искусство. Ты берешь его для охраны?
