"Ладно, они хоть здесь вменяемые, сначала думают, потом делают..." Виктор вспомнил, как он подхалтуривал на презентационном оборудовании и довелось ему обслуживать какую-то российскую конференцию молодых бизнесменов. Стоило ему на пять минут отлучиться от аппаратуры, как новые хозяева земли русской тут же без спроса полезли в презентационный комлекс, желая подключить еще и чей-то ноутбук, и погнули разъем клавы, который они выдернули и потом упорно совали в гнездо S-Video. В довершении шоу какой-то пацан, натянувший на себя имидж успешного предпринимателя, неожиданно вырубил со щита питание лазерных прожекторов, не дав им охладиться, и убил лампы. "Я хотел сэкономить электроэнергию" — объяснил он это изумленным хозяевам аппаратуры.
Попытка быстро испечь в России слой новых хозяев обернулась катастрофой как для самого слоя, так и для российского менеджмента. Масса людей возжелала немедленно стать успешными акулами бизнеса и президентами фирм, и другая масса людей поняла, что это — спрос, на котором можно без труда срубить нехилые бабки. Курсы начинающих предпринимателей, курсы управленцев, пошаговые руководства достижения успеха в карьерном росте, тренинг-интенсивы по продаже имиджа предпринимателя... Как оказалось, в основу этих услуг проще всего положить те же технологии, что и в сектах, чем и воспользовались. Обучить первого встречного тонкостям ведения дел и управления сложно и хлопотно. Гораздо проще промыть мозги так, что человек на самом деле начнет верить, что он в жизни что-то из себя представляет и что-то умеет, и вот за это ощущение собственной значимости он и заплатит. Если это применяется к нормальному специалисту для повышения уверенности в собственных силах, то это не страшно, в худшем случае это лишь обычный развод на бабки. Беда в том, что через подобные услуги пропускается армия безруких и безмозглых офисных тараканов, и вся эта накачка ложится на мозги, не отягощенные даже малой долей здоровой самокритики. Поскольку такой обращаемый в бизнес-веру платит деньги единственно из желания хоть чего-то достичь то он изо всех сил рад поверить тому, в чем его убеждают, а убеждают его в безграничной вере в собственную значимость и мнимые возможности: "Получите огромный заряд энергии и веры в себя". Круг замыкается. В итоге у бедняги самомнение входит едва ли не в процесс обмена веществ, а продукты этого обмена разгребают сотрудники фирм, не имея возможности послать источник продуктов в пешее эротическое путешествие.
27. Тайны дома ?5.
— А вы, Виктор Сергеевич, у нас не только в ремингтонах специалист, а и в винах тоже. Признайтесь, небось и по женской части университет с отличием?
Стол для ужина был накрыт в столовой. Если бы автора звали Ян Флеминг, то читателя на половину этой главы ждало перечисление яств редкостных и простому английскому обывателю недоступных. Но автора зовут иначе, а обед проходит не под пальмами., и поэтому воображение читателя будет волновать всего лишь утка с овощами, тушеная в судке и легкое белое вино из все тех же массандровских подвалов. Сквозь приоткрытое окно доносились свистки паровозов, крики извозчиков, цокот копыт по брусчатке, отдаленные звуки духового оркестра из сада Общества Трезвости и близкий хрип граммофона, который соседи выставили на балкон. "Зацелуй меня до смерти, и я смерть благословлю" — с придыханием выводил цыганский голос певицы. У Виктора теплилась надежда, что здесь это воспринимают не слишком буквально.
— Да что вы, Глафира Матвеевна. Просто повезло, продавец в лавке оказался порядочным, а то знаете, как сейчас развести могут... местным каким-нибудь.
Стены столовой были оклеены зелеными обоями в золотую полоску; странная привычка отделывать комнаты в разные цвета, подумал Виктор. Так же, как и в кабинете, здесь над интерьером главенствовал массивный стол; правда, здесь он был круглым, с массивной, толщиной с советский электросамовар резной дубовой ножкой, стеснительно выглядывавшей из-под свежей, вышитой по краям скатерти. Вместо вазы с цветами, для которых время еще не наступило, посреди стола, совершенно неожиданно для Виктора, возвышался сифон с сельтерской водой: культовая вещь для советского обывателя конца 70-х, как, впрочем, и совершенно ненужная для последнего. Стол окружали четыре легких стула с жесткими спинками и плетеными сиденьями; если за письменным столом человек ценит незыблемость опоры и удобство, то за обеденным — возможность без труда отставить и задвинуть. Высокий худощавый буфет темно-вишневого цвета со стопками посуды дулевского фарфора за зеркальными стеклами дверец и точеными шпилями, придававшими ему некоторое сходство с готическим собором, не устранял некоторого ощущения пустоты. Ровные плоскости стен оживляла пара пейзажей в массивных рамах и лимоны в глиняных горшках; один, самый большой, стоял на хлипкой деревянной цветочнице, и два поменьше — на подоконнике. Сквозняк из кухни беззаботно флиртовал с легкими шелковыми занавесками, нарушая установленную здесь атмосферу строгости и покоя. Люди в этом мире еще были хозяевами вещей и лишь недостаток средств ограничивал их возможность обустроить окружающий мир по своему вкусу.
— Смотреть, смотреть теперь за всем надо! Теперь многие зажились, на дело свое скопили, а в душу каждому не заглянешь, потемки душа-то, один бог в ней видит. Вот и мы тоже с Аристашей, оба крестьянского роду: он из крепких, в городе сперва зерном торговал, а потом уму-разуму понабрался, новый товар приметил, теперь и в столицу ездит, и по губернии, а я вообще из простых, в горничных тут служила, пока Аристашу не встретила. Теперь, слава царю-батюшке, как господа живем...
Щеки Глаши слегка раскраснелись от бокала десертного вина, и она щебетала без умолку.
— Вы кушайте, кушайте, кушайте, давайте я еще тот кусочек подложу!
— Большое спасибо, Глафира Матвеевна, я сам возьму... Очень все вкусно и сытно.
— Сама выбирала. А вы, Виктор Сергеевич, сами из дворян, верно будете? Не обижайтесь на вопрос, мы женщины, народ ох как любопытный. Вот прибыл новый человек, а нам уж и все про него узнать охота, кто он да что он.
— На что же обижаться? Прадед тоже был из крестьян, в город подался путевым мастером... ну, пути сообщения тоже в то время были, без паровозов, конечно.
— Из отпущенных наверное?
— Это кто из опущенных? — настороженно переспросил Виктор.
— Ну, прадеда-то помещик отпустил?
"Господи, это ж тогда еще и крепостное право было"
— Да вроде как из вольных. Ну, не беглый, это точно.
— Да хоть бы из беглых, вон у нас в Бежицах, чай, половину народу беглых, когда дорогу строили. Так вы, стало быть, из разночинцев выходите?
"Так, разночинцы у нас кто? Декабристы разбудили Герцена, Герцен разбудил Ельцина... нет, не то, это из КВН... в мещане вроде как записывались, а вот если получил образование, то исключали из податного сословия. Ну, в общем, интеллигенция."
— Выходит, так... А я смотрю, у вас хороший вкус, обстановка со стилем подобрана.
— Да это нам сразу предложили с мебелью, со скидкой. Художник ходил, советовал. А старое все распродали, оно ж тоже денег стоит. Вот поверите, к иным зайдешь, и не понимаешь, то ли во дворце, то ли в избе: тут тебе и аппарат фотографический, и гармошка, и часы с боем заграничные, а на полу — дерюжки. Хомуты, оно и так продать можно, а у нас, сами видите, товар образованная публика смотрит. Вот вы же ведь прогрессивных взглядов придерживаетесь? — неожиданно перевела она тему разговора.
"Так, заводит о политике..."
— Я человек техники, и в ней, конечно, не прогрессивным быть нельзя.
— А не только в технике? Вот как человек образованный, вы за эмансипацию? — и Глаша стрельнула глазами в его сторону.
— Это насчет избирательных прав женщин? Ну, этот вопрос надо рассматривать в контексте самой проблемы выборности и ее места в государственной системе...
— Да я не о праве голоса, этот вопрос теперь в столице обсуждают и государь сам объявил, что вопрос разрешен будет. Я о бытовом уравнении мужчины и женщины...
"Так, еще одну причину революции начинают снимать сверху. Интересно, кто же это царя надоумил? Попаданец есть при дворе? А может... Может, Николашка-то и есть попаданец? То-есть, он вселенец? То-то он у нас весь из себя альтернативный. А я тогда на кой тут? Помешать? Или тут типа конкурирующих разведок? Может, бериевскому СССР невыгодно, чтобы революции не было? Хотя МГБ же фачистам, наоборот, помогали. Хотя там при императоре Владиславе и Сталин и Берия, а... А, черт, про личное я и забыл. Вдруг в этой реальности царь Берию повесит? Мотив, однако. Вон у Звягинцева, вселенец в Сталина, Лаврентия то Палыча нашего первым делом чик! и нету... А может, вся моя великая миссия в том, чтобы не мир спасти, а вип-персону? Для вип-персоны оно-то как раз однозначно. Тьфу, совсем как в попаданческой литературе — спасти Колчака, спасти Каппеля, теперь спасти Берию..."
— То-есть, возможность женщины получать образование, зарабатывать, занимать должности? Я-за, просто есть профессии, вредные для женщин или просто неудобные. Вы же участвуете в управлении семейным бизнесом, готовите решения вопросов, ну а мотаться по покупателям в разных городах вдали от семьи — это, вообще говоря, утомительно.
— Ну, это, Виктор Сергеевич, уж как посмотреть. Для мужчин, оно с одной стороны, и утомительно, а с другой — всегда найдутся развлечения, которым лучше в удалении от семейного очага предаваться.
— Карты, вино?
— Ну, карты, вино — это для расчетливого человека пустое: он и от стола знает, когда встать, и сверх меры не выпьет. Вот что в другом городе всегда найдется кому тоску дорожную скрасить...
— Полагаете?
— А что полагать? Вы, как ученый человек, за науками, может, и не особо примечали, а так ведь в любом селе найдутся на все услуги готовые. И недорого — платок там подарить, али материи на платье. Тем паче теперь и солдаток больше стало, а солдатки, в народе ж недаром говорят, что они затылком белье стирают.
Информация о дореволюционной российской глубинке, как о сексуальном курорте, оказалась для Виктора новой и неожиданной, особенно в свете массового пребывания местного населения в лоне церкви, которая, как известно, подобные развлечения осуждает.
— Да, вы правы, упадок нравов в обществе... — Виктор попытался выкрутиться и сыграть старого резонера, — неужели бога не боятся?
— А разве вы, Виктор Сергеевич, его боитесь? — удивленно-кокетливо произнесла Глаша. — Да и свободно оно теперь: кто носит крестик, а кто и нет.
"Она что, знает, что некрещеный? Кто мог видеть? Фрося и Веристов, если и первая не на Веристова работает. Значит, и Глафира тоже? Или Фрося разболтала? Или утечка информации у Веристова? А почему бы и нет? Это даже вероятнее: персональные сведения не защищены, кто-то мог растрепать, что забранный "хранцуз" креста не носит. Ну и ладно. Не надо думать, как крест доставать, все равно придется идти в баню или на реку купаться."
— Не в крестике-то дело, Глафира Матвеевна, в совести. Семьи разбивают.
Глаша вдруг заливисто расхохоталась, прикрывая рот кружевным платочком.
— Шутник... Ой, шутник вы, Виктор Сергеевич. Да нечто этим разбивают? Вот у Толстого барынька в военного влюбилась, так хоть образованная, а круглая дура. Мучилась, мужа приличного мучила, развода добивалась. А так любилась бы она с ним втихую, да и успокоились оба, надоели друг другу. Так и здесь. Поездит, погуляет, и опять в семью, оно ж от приключений к спокойной жизни тянет.
"Так. Намекнула, что муж ей изменяет, разговор насчет равенства в быту завела... Подводит к тому, что и сама налево не прочь?"
— А вы оптимистка, Глафира Матвеевна. Общаться с вами легко.
— А это вы верно заметили, Виктор Сергеевич! Мы ведь друг друга понимаем, просто вы по своей образованности человек деликатный, стеснительный. Вы запивайте-то утку, запивайте, а то что ж всухую идет.
"Мужик в отъезде, дети в деревне, прислугу отпустила. Пригласила через подругу, стало быть, легендировала. М-да, не Бежица, а просто сайт знакомств. Как-то много сексуально раскрепощенных представительниц слабого пола на единицу времени и пространства. Везде много. Зина, Наташа, Лена, Джейн, Инга, кто там еще... и всегда неспроста. И кто же здесь? Веристов?"
Веристов, Веристов, думал Виктор, кто же все-таки такой Веристов, и что в нем искренне, а что — маска? Глафира вроде бы естественна, хотя... В таких случаях все естественно, потому что работает не приказ, не принуждение, а воспитание агента, умение играть на убеждениях и интересах. Ковальчук наверняка даже не намекал Зине на близость с объектом, он просто знал, что она так и сделает. Он специально выбирал. Игра на страсти к науке. Мужчина из другого мира в полное распоряжение... И от Наташи наверняка не требовали. Подбор кандидатур, игра на мотивах, на желании сделать что-то назло всему этому жадному, поглощающему европейские культуры орднунгу, женская месть за измену Пауля. Лена — муж ушел к богатой дуре, а тут деньги слава в одном флаконе, то бишь в нем, Викторе. Джейн... кто его знает, какие там мотивы у Джейн. Подсовывают женщин, в общем, порядочных, но внутренне готовых к близости. Что же теперь не нашли свободной? Или по здешним нравам жен соблазнять как раз норма? Грубовато, грубовато работаем, господа...
— Вы о чем-то задумались?
— Что?
— Мне показалось, вы меня не слушаете.
— Да что вы? Я просто восхищен вами, вашим гостеприимством... Вы, Глафира Матвеевна, просто прекрасный цветок в Гефсиманском саду.
Про Гефсиманский сад у Виктора вылетело само собой, хотя толком он сам не понимал, к месту оно или нет. Просто слова привязались.
— Да вы, однако, поэт! Клавочка рассказывала, вы ей свои стихи читали. У вас нет что-нибудь такого романтического? Ну, вроде "На закат ты розовый похожа, и как снег, лучиста и светла"?
— О, вы тоже любите Есенина?
— Обожаю! Знаете, все эти футуристы-имажинисты какие-то заумные, а у него живое и понятное.
"Позднего Есенина ей почитать? "Шаганэ ты моя, Шаганэ"? Нет. Дудки. Чужим талантом тут любой хомячок проживет."
— Ну, я, конечно, не Есенин. А вот скромные любительские строки, с вашего позволения... Если смеяться не будете.
— Да что вы, Виктор Сергеевич! С удовольствием послушаю, лишь бы от сердца.
— Ну, тогда есть у меня одно, и, можно сказать, про наши места...
Опрокинулось в речку небо,
Опрокинулось на рассвете!
Искры солнца за волнами следом
Раздувает проснувшийся ветер.
От тех искр молодая ива
До вершины самой раскраснелась,
И, зеленой качая гривой,
В небо с берега засмотрелась.
И припомнилось давнее лето,
Облаков озорных переливы,
Твои волосы плыли в рассвете,
Словно ветви плакучей ивы.
Точно так же осколками неба
В полудреме река играла,
Песня жаворонка звенела
Над примятым травы одеялом...
Виктор вдруг заметил, что глаза Глафиры словно подернулись дымкой. Она тихо, стараясь не спугнуть рифмованные строки нежданным шумом, положила вилку на стол и поправила шаль. Остановиться и спросить было немыслимо: Виктор почувствовал, с каким нетерпением она предвкушает новые строки.
