Из Терний

— Терилун! Терилун!..

С третьего толчка девочка очнулась. Лицо Ласа в полутьме выглядело беспокойным, руки слишком сильно сжимали её плечи. За спиной его с омерзительным скрипом, который Терилун во сне приняла за крик, закрылась обратно дверь. Во сне?..

— У нас нет времени. Шенаи в опасности.

Он вправду спешил, с капелькой пота у левой брови, с выбившимся из тугого хвоста локоном на лбу.

— Ч-что... я думал, шенаи тут больше нет... их же всех...

— Ну конечно же, не всех! — впервые, кажется, в голосе Ласа послышалось раздражение. — Мы говорили. Те, что остались, уже не те, но всё равно могут нам пригодиться. Но для этого ты должна мне помочь. Сейчас.

— Ч-что... — Всё происходило так быстро, что Терилун лишь сонно кивала головой и беспокойными пальцами стучала по скамейке, в то время как Лас буквально наседал на неё сверху.

— Обучение у Джури. Её воспоминания — какими были прежние, настоящие шенаи. Как они двигались, как сражались. Ты рассказывала, что она передала тебе их, в подробностях. Они мне нужны.

— Я... но как я передам? Я не могу...

— Можешь. Как Джури давала тебе, как другие давали, сами не замечая, — так можешь давать и ты. Просто представляй, обрисовывай — делись. Ты можешь. Вот, возьми меня за руки.

Какой бы сбитой с толку, ошарашенной ни была сейчас Терилун, она вовремя спохватилась, выдернула свои ладони из рук Ласа и спрятала за спиной.

— Зачем?

Каким бы встревоженным ни казался Лас, под упрямым взглядом девочки он улыбнулся.

— Потому что это всё устроили фиррахи. Тот переворот, что мы мельком застали на улице. Те самые фиррахи, что стояли во главе "Предательства". А все годы после пытались вытеснить или истребить все независимые отряды в Ламино. В этот раз у них может получиться.

Не столько сами слова его, сколько непрошенная улыбка, с которой они прозвучали, заставила Терилун вздрогнуть. Второе Предательство. Здесь, сегодня, прямо перед глазами.

— Я всё сделаю.

Было странно. Сначала руки дрожали, мысли путались, сложно было сосредоточиться на чём-то одном, не говоря уж о "представлять" и "обрисовывать". Но засевшее в голове слово "предательство", подобно щепке посреди водяного смерчика на реке, начало притягивать листики, травинки, всякий мелкий речной мусор. Образы и картинки, смазанные, обагрённые кровью, живущие будто своей жизнью внутри не знающей бед и забот девочки Терилун — все мало-помалу всплывали на поверхность, вплетались в общий водоворот, и Терилун просто позволяла им вихриться и множиться, в первый раз в жизни чувствуя в себе так много разного, непохожего один на другой Цвета. Лас всё это время оставался где-то снаружи, не мешая красочному танцу — Терилун лишь чувствовала свои руки в его, на этот раз мягких и бережных. Когда же поток картин начал ослабевать, тускнеть, он слегка сжал одну из её ладоней, и она открыла глаза. Удивительно — было почти не страшно и почти не больно. Терилун чего угодно ожидала от этого "обрисовывания" — но получилось как-то легко, издалека. Так интересная история куда меньше захватывает дух, когда слышишь её во второй раз. Потому Терилун вернулась в обычный мир без ужаса в глазах, без сухости во рту... и с некоторым разочарованием, Лас, напротив, как будто вобрал всю силу в себя и смотрел теперь упругим, сочащимся силой взглядом. Побелевшее лицо, закушенная до крови губа — нет, не была для него приятной эта сила...

— Хорошо... Хорошо. Теперь — всё в порядке. — Даже говорить, кажется, ему было больно, и слова выходили туго, по одному, как наконечники стрел из ран.

— Здесь ты в безопасности, я... скоро вернусь.

И, ни слова не говоря больше, двинулся к выходу и скрылся за дверью. Терилун осталась одна в сумрачном коридоре, который до сих пор так и не нашлось времени изучить. И сквозь сонливость, сквозь не вышедшую ещё до конца из сердца боль после протяжного крика Кристы во сне, — из-под всего этого, как травинки со дна реки, поднималась ещё одна, новая фигура для игры. Пешка.

Да, Терилун — пешка. И всегда была ей. Ничуть не старше остальных фигур, а может, и гораздо младше. Легче управлять, легче использовать для своих целей, не всегда даже объясняя. Терилун вспомнила вдруг, с какой настороженностью, с каким недоверием относились к Ласу остальные. Сай хотел, чтобы его оставили в покое, "дали умереть спокойно", не впутывали в чужие дела. Криста была готова, до сих пор непонятно, почему, всадить Ласу в горло. Лия сказала, что не пойдёт с Ласом ни за что, и он сам об этом знает... А она, Терилун, ещё посмела вообразить, что он её опекает, учить быть игроком, повелевать фигурами... куда там! Когда он её учил по-настоящему, когда позволял управлять? Нет, раз за разом — одно и то же: воспользоваться её силами или дать новые, чтобы в следующий раз выжать её ровно так же, никогда не говоря всей правды, ничего не предлагая взамен. Просто пешка, разменная фигура, и не из лучших. Терилун почувствовала, что её секунда за секундой наполняет злоба на саму себя, едкая, постыдная, такая, какой она не испытывала ещё никогда, ни к кому. Глупая, безвольная, легковерная простушка, деревенская простофиля, которой лишь казалось, что она что-то значит, что она всё решает сама. С начала до конца.

Нет, не бывать этому. Терилун вскинула горящий взгляд вверх. Минута злобного стыда, когда она сама от себя хотела сбежать и провалиться на веки вечные, сменилась таким же жгучим гневом. Нет, не бывать. Терилун не будет молча слушать и идти следом, не будет больше верить тем, кто так часто обманывал. Фигура в игре? Возможно. Но не Лас один теперь будет задавать правила. Пусть думает, что он по-прежнему хитрее всех, что может заставить любого плясать под его лисс. Терилун будет терпеливой. От горячих мыслей шумело в голове; пальцы, сжимающие доску лавки, побелели, а взгляд метался от одной проступающей из темноты стены к другой, будто ища врага, ища, в кого впиться, поквитаться за обман. Да, Терилун не будет спешить. Сначала — узнать всё, разобраться, что на самом деле происходит в этом окутанном туманом забвения мире. Всё узнать — и тогда уже делать то, что хочется, идти туда, куда хочется, спасать тех, кого хочешь спасти. Это — свобода. Терилун резко поднялась на ноги, так, что опрокинула бы скамью, если бы та не была вмурована в стену. Вокруг по-прежнему не было ни души — из-за входной двери доносились звуки улицы, но тихо, издалека. Взяв со скамьи свою заплечную сумку, Терилун подошла к противоположной двери, той, куда в первый раз уходил Лас. Взялась за ручку, приподняла дверь на петлях, медленно, осторожно отворила — вместо мерзкого скрипа послышался лишь негромкий свист металла. Лишь таким же образом закрыв дверь за собой, Терилун огляделась. Место, куда она попала, походило на светлицу, переделанную под спальню. По левую руку были две закрытые двери, а в углу, в будто специально для неё сделанном закутке, стояла застеленная широкая кровать. Ещё одна дверь уходила вправо, и на правой же стене висел большой ковёр, искусно вытканный узорами чёрных и красных нитей. В дальней стене единственное окно выходило на знакомый каменный забор вокруг гостевого района, а в узкой полоске над ним виднелись глиняные и кирпичные дома Квартала Клинков — Терилун поняла, что незаметно для себя ещё раньше оказалась на втором этаже. Но не это заботило её сейчас. Под окном стоял резной белого дерева стол, а на одном из стульев близ него лежал холщовый мешок с лямкой. После стольких пройденных дорог его невозможно было с чем-то спутать. Машинально оглянувшись по сторонам, Терилун подошла ближе. Сумка Ласа никогда не была слишком тяжелой, но никогда и не пустовала. Помимо съестных припасов, которые, казалось, прямо там внутри родились еженощно, он время от времени доставал оттуда сменные обмотки для ног и мазь от мозолей, кусок бурого мыла для стирки и карандаш для глаз, но главное — бумагу, тушь и особым способом заточенные палочки для письма. Каждый раз, задумав писать, Лас уединялся, садясь где-нибудь поодаль, или по другую сторону костра, и работал неторопливо, то и дело в раздумье поднимая голову от листа. Если можно было что-то узнать сейчас об этом человеке, который всегда говорит полуправду, — то оно там, в его записях. Терилун сама редко что-то сильно важное писала на бумаге — но ведь не потому, что не хотела, просто не получалось, слова рассыпались, предложения не клеились, когда она пыталась собрать из них что угодно серьёзное. Насколько же легче было писать всё цветом — внутри, и снаружи, и порой даже на других, привычных и дорогих предметах, вроде лисса или ко Сая. Но Лас наверняка всё хранит в записях, или хотя бы что-то, обязательно! Терилун развязала узел клапана, расправила горловину мешка и с опаской, будто оттуда вот-вот выпрыгнет ядовитая змея, запустила руки внутрь. Съедобные и несъедобные запасы были на месте, чистые и свежие, как всегда. Помимо них, Терилун нашла на дне мешка несколько продолговатых брусочков серого металла, крошечную шкатулку с резко пахнущими сушёными листьями внутри, и... вот он. Простой кожаный футляр с прошитыми бычьей жилой краями, а в нём — все свитки, все записи, всё, что могло показать здесь правду. Во внешнем отделении лежали чистые листы, но Терилун просмотрела их все до одного и только потом обратилась ко внутреннему, защищённому ещё одним слоем кожи. На самом большом свитке была изображена карта Суо и окрестностей, гораздо более полная и точная, чем самодельный план Терилун, с десятками подписанных аккуратной рукой Ласа городов, рек и дорог. Справа от Великого моря и к югу от Суо виднелась окружённая горами долина под именем "Тайра"; подписи над полдюжиной раскиданных по ней городов были все зачёркнуты косой чертой. Ещё южнее Тайры раскинулась на вид безлюдная область со странным названием "Аразат". На северо-западе же, где, по словам Ласа, лежала империя Эспаден, где сейчас стоил чёрные планы Прохожий, — там, действительно, обширная область пестрела названиями на незнакомом языке, написанными непривычными округлыми буквами. Южнее основного "куска" Эспадена был виден подписанные таким же манером узкий "огрызок", глубоко уходящий в Тернии... нет, нет, это всё интересно, но не то. Не сейчас. Сейчас — дальше. Дальше — расчерченный на равные деления лист, похожий на те, что носили с собой писцы в Миэ. В первом столбце подряд стояли имена, почти все необычные для Суо, с цифрами напротив: Ригс Скр. — 14, Бриндо и Лина — 2, Спинер Мет. — 26... Второй столбец полностью занимали числа с буквенными сокращениями: 11 х. 8 л., 4 х. 18 ю., 21 х. 8 л. 5 ю.... Какие-то секунды потребовались Терилун, чтобы понять: речь идёт о деньгах. Серебряных ланах, золотых юи и нефритовых хэ. Суммы выходили головокружительные. Терилун сама никогда не видела настоящего хэ; говорили, что их делают близ единственной нефритовой шахты в окрестностях столицы, и что на одну украшенную особым императорским узором табличку можно купить целый дом. Здесь же, например, одному-единственному "Спинер Мет." полагалось 21 хэ и ещё почти половина хэ золотом и серебром. Что это, Лас им всем столько задолжал? Или наоборот? Или это плата за что-то... На это времени тоже не было. Хоть Лас и не должен был так рано вернуться, Терилун как будто уже чувствовала его тяжелый взгляд на затылке. Дальше. Несколько подписанных и скреплённых печатями векселей на выдачу внушительных сумм в имперском казначействе Суо и у неких двух торговцев из Касталлари. Нет, по-видимому, брать в долг Ласу ни у кого не требовалось. Дальше...

Следующие свитки были из другой бумаги — белоснежной, тонкой, как невесомая плёнка на берёзовой коре, и с виду такой же хрупкой. Почерк — более крупный, чем у Ласа, более округлый и размашистый, на первый взгляд скорее похожий на письмена Эспадена, чем на обычный суили. Витиеватое приветствие, погода, цветы ещё какие-то, всё не то, всё не то... Терилун мельком просмотрела письмо и хотела уже отложить в сторону, но тут взгляд упал на знакомое название, и ещё одно... и имя... С трудом разбирая круги и петли чернильных букв, Терилун начала читать:

Любезный Странник,

Вот уже неделя, как миновал Лунный месяц Черёмухи, а в воздухе всё стоит запах весенних цветов, и туманы дождей лишь горечью оседают на траве. Великой радостью для меня было узнать, что вы проездом останавливались в Миэ, в самом сердце наших владений. Заметки ваши об этом городе я изучил с большим интересом. Аромат его действительно свежий, хвойный, и тем свежее, чем ближе к его центру, к улицам, что помнят прежний мир и прежних правителей. А бархатцы — вы знали о них, признайтесь... Нет, конечно же, вы не могли знать. Во времена империи Миэ бархатцы были тайным символом династии, оберегом, ограждающим от тёмного колдовства. Они росли в особом углублении в крыше храма Коо-Ун, видные лишь птицам небесным. Даже мне по одному только положению моему известна эта история — вы же безошибочно среди смешавшихся в мраке веков запахов узнали бархатцы, коими пахли магические энергии в давние времена и, я верю, пахнут по сей день.