Эрвин фон Эльке

Однако в семействе фон Эльке ее принято было знать такой, какова она была на самом деле.

Шла Сорокалетняя война, особо несчастливая для Аллюстрии но заставившая умыться кровью и всю остальную Европу. Гремели орудия на земле, озаряли вспышками своих залпов моря, армии сходились в кровопролитных сражениях, дабы уже через месяц, благодаря хитросплетениям дипломатии, выступить в качестве союзников. Тяжелые времена, когда хоть какой-то гарантией соблюдения обязательств мог быть только династический брак. А незамужних принцесс на всех, как водится, не хватало. Таких принцесс, что состояли в прямом родстве с правителями — сестер и дочерей, разумеется, а не племянниц там всяких, двоюродных сестер и прочей воды на киселе.

Вот в Бранденбурге такая была. Одна. Сестра рано осиротевшего гроссгерцога Мариуса, Инесса. Ну кто отдаст ее в такой ситуации за простого графа? Ладно, даже не простого — род фон Эльке всего чуть более чем за столетие до этого выделился из правящей бранденбуржской династии, — но все равно. Это ж такая была карта в дипломатических раскладах! А то что любит юную эрцгерцогиню граф, и она ему отвечает взаимностью... Да кому это интересно? Мало ли в стране генералов?

И не было б у Леонарда с Инессой счастья, да несчастье помогло. Покуда непобедимый фельдмаршал Дерфлингер громил врагов Бранденбурга на западе, в герцогство вторглась армия шведского короля Карла XI Виттельсбаха. Вот только недавно "вечный мир" с ними заключали, а уже сегодня армия Вольмара Врангеля наступают с севера, и того гляди столицу захватят. А из войск — одна ландсмилиция под рукой, а из старших командиров — один гроссгерцог шестнадцати лет от роду. Ну и зауряд-генерал фон Эльке, который ту самую ландсмилицию и комплектовал, и обучал.

В семейном предании говорилось, что Мариус тогда сказал своему генералу-кузену: "Не дайте шведам взять Бранденбург, и я отдам сестру за вас". После чего отец Эрвина делал задумчивую паузу в повествовании, и негромко резюмировал — "Чего ради любимой женщины не сделаешь? Пришлось графу Леонарду надавать шведам по шее. А там и свадьбу сыграли".

Но это, конечно, так, детская сказочка для внутрисемейного пользования. А вот если покопаться в архивах, то можно (и Эрвин это сделал) прочитать прелюбопытную переписку между графом Леонардом, герцогом Мариусом и Гансом-Георгом фон Дерфлингером. Очень не хотелось гроссгерцогу обещание исполнять, очень... Только фельдмаршал на сторону зауряд-генерала встал, ибо "никто Вас, государь, за язык не тянул — генерал фон Эльке, командир знающий и грамотный, и несть сомнения, что Врангеля бы побил в любом случае, лишь своим долгом понукаемый. Слово же монаршие надобно держать, иначе все офицеры поразбегутся". На себя намекал, конечно, отчего век свой в Пруссии и пришлось доживать. Не простил его Мариус, да и шурина до конца дней своих не жаловал.

— Нет, господа, вы это слыхали? — обратился фон Лёве к присутствующим. — То нашему командующему мои усы не го`газды, то имя!

Офицерское собрание, расположившееся в ратуше заштатного городишки, единодушно выразило свое сочувствие майору и предложило в кандидатуры жениха нескольких других генералов — посговорчивее.

Дивизия эрцгерцога, временно возглавляемая фон Эльке, и приданные ей гвардейские полки ожидаемо оказалась в основной массе армии Великого герцогства, не совсем уж в тылах, но и далеко не в авангарде, вследствие чего заботы у юного генерала сводились лишь к устроению маршей и снабжению вверенных войск. Никаких тебе стычек, схваток, даже малюсеньких сражений — ничего этого не было в помине и в ближайшее время не ожидалось. Строго говоря, свое нынешнее назначение Эрвин почитал чистейшей синекурой, прекратиться которая должна была триумфальным вступлением в столицу Поммерании — событием, близость которого была уже не за горами, и спорным оставался лишь один момент: кто же первым успеет взять ключи от Штеттина, бранденбуржцы, или голштинцы?

Однако, как это всегда и случается, близость триумфа вовсе не означает неизбежность его наступления.

* * *

— Это точная и проверенная информация? — требовательно вопросил Максимиллиан Капризный канцлера.

— Да, сир, боюсь что так. — ответил Уве фон Адельман. — Шведский флот уже вышел в море.

— Кажется брат наш, Густав Адольф, выжил из ума. — задумчиво произнес гроссгерцог. — Странно, вроде бы и не на старости лет. Сколько ему нынче? Двадцать два?

— Двадцать три года, государь. — ответил канцлер.

— Вот и я говорю, рановато в маразм впадать. — резюмировал Максимиллиан. — Он хоть понимает, что его действия — это большая война? Не династический спор, не межевая стычка за пару городков, а большой передел пирога!

— Полагаю, государь, что он это полностью осознает. — произнес фон Адельман. — Однако тут имеется целый ряд обстоятельств, которые скорее подталкивают его к такому шагу, нежели препятствуют его планам. Первое, как наверняка помнит Ваше Светлейшее Сиятельство, вся Поммерания некогда была под рукой шведов, и этого обстоятельства в Стокгольме не забыли. Разумеется, сам сесть на княжеский трон король Густав не решится, такого поступка не поймет никто в Европе, но стать протектором... Отчего и нет? Шведский Висмар ничуть не хуже подходит для того, чтобы диктовать волю померанцам, чем Штеттин.

— Висмар... — Максимиллиан скривился. — Он же пытался его заложить в прошлом году, не так ли?

— Вы совершенно правы, сир. — канцлер склонил голову в знак согласия. — Король Густав желает стабилизировать шведскую крону, а для этого ему нужны деньги, и много. Их можно получить разными путями. Например — отнять у датчан зундскую пошлину. Сконе, да и Норвегия тоже, некогда были шведскими же. Собственно, не только они.

— Гольштейн. — мрачно ответил герцог. — Вы про него?

— Да, государь. Его дед происходил из правящего дома герцогства, а женитьба короля на Фредерике Баденской лишь упрочает его претензии на титул электора.

— И он что же, хочет у Дании оттяпать все, кроме самой Дании? — иронично поинтересовался гроссгерцог.

— Чего он желает, мне, боюсь, неведомо. — почтительно произнес фон Адельман. — Однако шведский посол в Копенгагене уже наверняка озвучил ноту, где требует прекратить всякое вмешательство в дела Поммерании. Не сомневаюсь, она составлена в таком тоне, что принять хоть одно условие — это потерять лицо.

— Так-так. — Максимиллиан Капризный побарабанил пальцами по столешнице. — Еще один любитель зимой повоевать на наши головы. Договориться мы с ним не сможем? Висмар тот же взять в залог, к примеру?

— Боюсь, наша казна сейчас к такому решению проблемы не располагает. — сокрушенно ответил канцлер.

— Как всегда — пуста. Я уже начинаю к этому привыкать. — невесело усмехнулся бранденбуржский герцог.

— Возможно, поддержи мы шведские устремления в Сконе...

— Ну вы еще предложите в придачу сосватать Густаву и Гольштейн, фон Адельман. — Максимиллиан фыркнул. — Да меня супруга заживо съест, без чеснока и соли! А и знаете, а и черт с ними, со шведами! Война, ну так и война! Заодно и Висмар заберем, причем бесплатно.

— Сир, при всем моем уважении к Вашему августейшему тестю — я вовсе не убежден в успехе датского флота против шведского. Я не убежден, что датчане вообще будут препятствовать переброске солдат в Поммеранию.

— Да дураком надо быть, чтобы препятствовать. Больше шведских штыков в Поммерании — меньше в Сконе.

— Но при этом условии ход кампании... непредсказуем. — подал голос молчавший доселе военный министр.

— Понимаю, фон Левински. — неожиданно покладисто ответил герцог, и, выдержав паузу, добавил. — Но вот это уж ваша с фон Бергом головная боль. Готовьтесь. А я покуда попробую еще одного союзника нам организовать. Что там наши "отважные" пруссаки, фон Адельман?

* * *

Чем дольше длилась осень, тем менее проходимыми становились дороги. Дожди слякоть и грязь, раскисшие тракты заставили забуксовать, завязнуть (и в буквальном смысле тоже) наступательный порыв бранденбуржской армии. Все большаки по пути следования солдат гроссгерцога Максимилиана стояли забитые сидящими по самые ступицы повозками, телегами, фургонами и артиллерийскими упряжками, которые солдатам приходилось обходить глухими окольными тропами, а то и вовсе по бездорожью. Авангард, словно пробка в бутылочном горлышке, намертво застрял на обильно политых дождями трактах и попросту не давал двинуться основным силам, настигнуть и добить Кабюшо.

Померанский маршал, разумеется, не мог этим не воспользоваться и, хоть и сталкивался с теми же сложностями, что и фон Берг, упорно стягивал свои силы в единый кулак, намереваясь уж на границе-то всяко остановить неприятеля. Отлично осознавая, что никакое продвижение бранденбуржцев далее скоро станет категорически невозможным он вполне мог бы удовольствоваться и этим — целью кампании было лишь признание права на корону малолетнего князя, а никак не чей-то там разгром. Нет, умудрись Кабюшо его учинить, это было бы великолепно, но, увы, не смог — значит не смог.

Стремясь завладеть инициативой померанский маршал уже начал разворачивать арьергардные части назад, занимать деревни и местечки, надеясь перехватить и разгромить передовые части Великого герцогства, в то время как из всего бранденбуржского авангарда темп марша смог выдержать лишь Третий мушкетерский полк Дойч-Кроне. Сформированный незадолго до начала войны, он не мог похвастаться ни какой-то особой выучкой личного состава, ни грамотными офицерами, и в боестолкновениях, будучи в "вечном" арьергарде у Ольмюца до сей поры не участвовал. Единственное что в нем было хорошо, это его свежесть: благодаря всем вышеперечисленным обстоятельствам (а равно дурному рвению собственного полкового командира) мушкетеры развили изрядный темп марша и напрочь оторвались от основных сил. Лишь обнаружив себя в полном одиночестве, без всяческого контакта с прочими частями, разогнавшийся полковник остановился прямо в чистом поле, оседлал вершину небольшого холмика в стороне от дороги и принялся ждать дальнейших распоряжений от командования.

Командование, когда дойче-кронские мушкетеры все же сыскались, решило оные распоряжения отдать лично. Маршал фон Берг, невзирая на холод и собственный возраст носившийся вместе со штабом вдоль всего авангарда, нагрянул на позицию крылоногих пехотинцев, и едва только начал устраивать разнос, как из-за лесочка, отрезая командующего армией от самой, собственно, армии.

— Четыре, кхе-кхе, баталии. — произнес маршал, разглядывая в подзорную трубу начавшего перестраиваться к бою неприятеля.

— Две тысячи штыков! — пораженно ахнул кто-то из свитских.

— Да как бы и не поболее того... — командующий пожевал губами. — Кугельман, у вас сколько человек в строю?

— Одна тысяча сто восемнадцать человек, ваше высокопревосходительство! — отрапортовал командир дойче-кронцев.

— И со мной, не считая штабных, полуэскадрон конных егерей. Небогато. — резюмировал фон Берг.

— Герр фельдмаршал! — воскликнул полковник Кугельман. — Ваша жизнь слишком ценна для всего Бранденбурга, а у неприятеля отсутствует конница. Поспешите объездной дорогой, а мы прикроем ваше отступление!

Престарелый командующий покосился на узкую тропинку-переросток, каковую мушкетер прочил ему для ретирады и поморщился.

— У вас необстрелянные новобранцы в полку, сударь мой, а супостат силы имеет против ваших вдвое. Ждите парламентера, будут предлагать капитуляцию на почетных условиях. — фон Берг позволил себе мрачную усмешку. — Вон, уже с белым платком кто-то впереди фрунта вышагивает.

— Мы продержимся столько, сколько сможем. — ответил полковник, упрямо наклонив голову.

— Ну так и я труса завсегда успею отпраздновать. — желчно отозвался фельдмаршал. — Не говоря уж о том, что блуждания маленького отряда имеют шансы закончиться большим конфузом. Мы, голубчик, иначе сделаем, да-с, совсем по-другому...

Чуть более чем полчаса спустя парламентер — моложавый подтянутый мужчина с эполетами пехотного капитана, — под караулом и с завязанными глазами проведенный через порядки дойче-кронцев предстал перед сидящим на барабане полковником Кугельманом.

— Снимите с него повязку. — негромко приказал командир мушкетеров.

Померанец моргнул несколько раз, фокусируя взгляд, а затем с любезной улыбкой представился:

— Капитан фон Риттерхельм, честь имею. Герр полковник, от имени бригадного генерала фон Липпенспальте имею честь предложить вам и вашим солдатам капитуляцию на почетных условиях. Мы превосходим вас числом более чем в два раза, урона вашей чести не будет. Все офицеры, с оружием, будут отпущены домой под честное слово. Рядовой и сержантский состав сложит оружие, но сможет проследовать до лагеря военнопленных сохранив знамя. Это хорошее предложение, герр полковник. Соглашайтесь, к чему попусту проливать кровь в безнадежной ситуации?

— Не могу с вами спорить, герр капитан, гибель в безнадежной схватке никого не вдохновляет, поэтому предлагаю вам выслушать встречное предложение. — спокойно ответил Кугельман.

— И какое же вы выдвинете предложение? — фон Риттерхельм иронично изогнул бровь.

— О, что вы. Не я. — полковник взглядом и легким кивком головы указал куда-то за спину своему собеседнику.

Капитан неторопливо повернулся, и замер, словно громом пораженный. Прямо перед ним, верхами, с развевающимися на ветру перьями и плюмажами на треуголках находилось с пару дюжин старших офицеров во главе с человеком, не узнать которого — хотя бы и по фельдмаршальским эполетам, — фон Риттерхельм не мог.

— Я — Йоахим фон Берг, главнокомандующий армией Великого герцогства Бранденбург. — старческим, но полным внутренней силы голосом произнес этот человек. — Вы находитесь в центре наших порядков и окружены со всех сторон. Требую, чтобы вы сдались — немедленно и без каких-либо условий, — иначе мы вас атакуем, и тогда пощады не будет никому!

* * *

— Юстас, а мы ведь эдак скоро без личного состава останемся. — задумчиво обратился фон Эльке к своему товарищу. — Теперь вот, изволите видеть, и фон Лемке с пневмонией свалился... Извольте принимать командование полком.

— Вот уж печали не было. — фон Лёве покривился.

— Друг мой, вам я доверяю, на вас могу положиться, так что оставьте уж капризы до мирного времени. — генерал тяжело оперся на походный столик и мрачным взором вперился в ландскарту. — Собственно, я еще и посоветоваться с вами хотел.

— Посоветоваться можно. — барон хмыкнул в усы. — Должность советчика тем и хо`гоша, что ответственности за п`гинятые `гешения он не несет никакой.

— Ну полно вам ерничать да хорохориться. — вздохнул Эрвин. — Все вымотаны, все устали — я тоже. Вот, посмотрите: мы сейчас находимся на правом фланге основных сил армии. Как бы героически наш маршал не брал в плен вражеские передовые отряды, авангард встал на дорогах намертво и продвижение наше напоминает стремительный бросок улитки.