Серьёзный Сэм

- Здесь нет чародрев, и септа не раскроет вам двери. Но нет сильнее обетов, чем те, что даны перед ликом Неназываемого. И если вам суждено повидаться со Смертью, так встретьте её в лицо, как братья Дозора! На колено!

Все двадцать, как один, слитно опустились передо мной.

- Мечи!

И двадцать клинков с шелестом покинули ножны.

- Слушайте мою клятву и будьте свидетелями моего обета!

Они повторяли за мной, и казалось, само время остановилось, чтобы выслушать их. Молчаливые братья в круге света были нам свидетелями. Все, кто остался и готовился принять последний бой. Даже десяток легкораненых, кто мог самостоятельно передвигаться и держать в руке меч, покинув лазарет, в этот миг встали на защиту крепости.

Стоило последним словам обета раствориться в ночи, и я, оставив меч торчать в камне, подошёл и крепко обнял каждого из новых братьев.

Обернувшись, увидел, что молодой король, которому Донал успел поставить и закрепить новую рукоять "Льда", опираясь на достающий ему до плеча валирийский меч, одобрительно смотрит на нас. Попрощавшись с верным соратником, он наотрез отказался уходить из крепости по Стене, как и пятерка тех, что пришли с ним в Чёрный замок, — всё, что осталось от многочисленного эскорта. И сейчас Робб тоже готовился встретить врага, пробивавшего в стене проход. В нём не было страха, он готовился умереть с честью.

Встретившись взглядом и с раненым в руку, но тоже оставшимся кастеляном, в его глазах я увидел отблески похожих чувств. И чёрт возьми, мне это нравилось! Нравилось, что вокруг не трясущееся обоссавшееся стадо, а готовые умереть, но не сдаться, настоящие воины, люди с большой буквы.

Вспомнив слова легендарной испанской коммунистки Долорес Ибаррури: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях", — я решительно дёрнул ремни плаща. Сбросив его, с помощью одного из братьев расшнуровал и сдёрнул кольчугу.

- Сэм? - дёрнулся ко мне Марш, когда я снял и дублет, оставаясь в одной полотняной рубахе поверх штанов.

Чуть улыбнувшись ему, я подставил тело холодному, вмиг ожёгшему ветру, что легко проникал сквозь ткань. Сделав пару шагов, с силой выдернул свой двуручник. Положив лезвие на ладонь, замер, собираясь с мыслями.

Когда я наконец заговорил, то делал это не только от себя, но и от Сэма Тарли, в чьём теле оказался. Думаю, в этот момент, где бы он ни был, он испытывал бы те же самые чувства.

- За моими плечами сотни поколений славных воинов. Я их плоть от плоти и кровь от крови. И сейчас все они смотрят на меня...

Говоря это, я вспоминал своих предков там, на Земле. Прадеда — пограничника, командира Красной Армии, погибшего на границе с Китаем в тридцатые. Прапрадеда, что прошёл всю Империалистическую. Деда, который подростком пытался сбежать на фронт в Великую Отечественную, а затем, пойдя в армию, почти пять лет отслужил в авиадивизии имени трижды героя Советского Союза Покрышкина. А сколько ещё моих предков, чьи имена не сохранила история, погибли, защищая свой дом, свою Родину? Сэм, я думаю, вспоминал бы своих, не менее славных и грозных...

Да, я не родился здесь, но Дозор успел стать моим домом.

В глазах предательски защипало, но это были слезы гордости за собственный род.

- Их сила — в моих руках, их дух — в моём сердце, и этот огонь в груди будет пылать вечно!

В этот момент по стене с громовым треском пробежала огромная вертикальная трещина от самого верха и до земли. Целые пласты кладки стали отваливаться, расширяя проход.

Крутанув меч, я срывающимся голосом воскликнул:

- Так пусть этот бой будет таким, что сам Воин спустится с небес, чтобы взглянуть на него!

Звериный рёв вырвался из глоток дозорных, что вместе со мной подняли к небу руки, потрясая оружием. И когда враг ворвался в крепость, окончательно обрушив кусок стены, мы, хрипя от душащей горло нечеловеческой ненависти, лавиной бросились на него.

Лязг оружия, свист стрел, хрипы, вопли, мат. И сплошной поток озверелых солдат Болтона. Двуручник порхал в моих руках невесомой бликующей полосой и, казалось, пел, врубаясь в податливые тела. Это трудно описать — те чувства, когда видишь раззявленный в немом крике рот врага, видишь, как он с прорубленной шеей, сипя и булькая, оседает, щедро плеская тебе в лицо горячей кровью. Как из вспоротого живота другого вываливаются наземь осклизлые кишки, а тот, словно безумный, визжа от ужаса, пытается запихнуть их обратно и резко замолкает, заваливаясь назад, когда копьё пробивает ему переносицу, глубоко погружая наконечник в мозг.

Я резал, резали меня — в первые же минуты боя моя рубаха оказалась вся исчерчена кровавыми полосами. Боли не было — она придёт потом... если будет это "потом", а пока порезы отдавались лишь лёгким жжением, которого я не замечал.

Свистнула стрела, обдав потоком воздуха, пройдя у самого лица. Я размахнулся снова, но тут от резкого удара нога подломилась, мгновенно немея, и падая назад, я увидел, как из глубоко прорубленного бедра толчками выплёскивается тёмная, почти чёрная в слабом свете полыхающих то здесь, то там факелов, густая кровь.

"Венозная, — находясь в каком-то ступоре, отметил разум, до конца ещё не осознавший произошедшего. - Артериальная била бы фонтаном и не такая тёмная бы была".

- Командир ранен! - завопил кто-то знакомым голосом, и вновь не дав меня добить, сильные руки утащили назад, за сомкнувших ряды перед противником дозорных.

Борясь с накатывающей апатией, я непослушными руками развязал ремень штанов, попытался подсунуть под ногу ниже раны. Мне помогли, и я зашептал пересохшими губами:

- Затяни. Туже. Ещё...

"Смысл? - снова заползла в голову непрошеная мысль. - Всё одно добьют".

Сцепив зубы, отогнал её подальше. Нет уж, я ещё повоюю! Хоть одного да смогу за собой утащить. Посмотрев окрест, увидел чей-то валяющийся меч и, шипя от боли в раненой ноге, потянувшись, подтянул его к себе, положив рядом. Боль медленно, но верно усиливалась, туманя разум, расползалась вверх и вниз от раны, словно ногу методично заливали кипящим маслом. Сердце молотом билось в груди, стало не хватать воздуха, и я заглатывал его пересохшим ртом.

"Теперь — точно конец", — пришла... уже не мысль, а так, констатация факта.

Но тут вдруг откуда-то издалека и вроде бы сверху послышался странный скрип и удар, а за стеной чуть в стороне, в паре десятков метров от пролома вспыхнуло целое зарево зелёного огня.

Многоголосый истошный крик сгорающих заживо людей поднялся к небу. По камням в проделанной бреши и за ней застучали тяжёлые стрелы скорпионов.

Неужели? Я поднял голову вверх, на миг даже забыв о боли. Тарт?! Но как он смог? Похоже, ему удалось как-то повернуть боевой требушет и передвинуть его на этот край Стены, после чего он ударил бочками с диким огнём прямо по скопившимся за стеной у пролома солдатам Рамси. И скорпионы — видимо, они их сняли с новобранцами где-то дальше по Стене и сейчас прицельно били залпами сверху по подсвеченным огнём целям.

Дикий огонь вспыхивал ещё дважды, последний раз — далеко, как бы не в самом лагере Болтона, вот только после этого с диким скрежетом и скрипом многотонная деревянная машина — высотой больше двадцати метров, — не удержавшись, соскользнула с края Стены и рухнула вниз, заставив землю подо мной буквально подпрыгнуть.

На том краю её держало глубоко вмороженное в лёд основание. Тарту пришлось попросту его вырубить, чтобы переместить, но закрепить на этом краю нормально уже, видимо, не получилось. Впрочем, похоже, этого хватило. На Чёрный замок больше никто не нападал. И в наступившей тишине я вдруг понял: мы победили!

Откинувшись назад, я разжал ладонь, державшую меч, и внезапно осознал, что плачу. Слёзы стекали по моим щекам. Горькие, скупые, они текли, оставляя внутри тяжёлое, гнетущее чувство. Всё, что скопилось в моей душе за весь этот долгий, невозможно долгий день, нашло выход в двух влажных дорожках на лице.

Но тут тело вновь залихорадило, бросая то в жар, то в холод. Нога пульсировала болью и ощущалась одним толстенным, горящим в огне бревном. Ко мне подбежали, что-то спрашивая, вот только я не мог понять, что именно. Куда-то понесли. Ткнувшееся в губы горлышко фляги и полившаяся в горло влага чуть прояснили сознание, и я понял, что меня отнесли куда-то в казарму, а вокруг — мои бойцы. Я хотел подсчитать, сколько их осталось, но не смог. Хотел спросить, но понял, что едва ворочаю языком и начинает накатываться странная слабость.

"Нет! Я не хочу! Не хочу умирать! Мы же победили!" — рванулся из меня безмолвный безотчетный крик. И вдруг словно ледяная волна выплеснулась откуда-то изнутри, взрывом прокатившись по телу, холодом вымывая боль. Такая... знакомая, уже пару раз спасавшая меня... и чуточку иная. Защипало в ранах, вспыхнуло и занемело в ноге.

Я услышал, как слитный изумлённый вздох разнёсся по комнате. Не веря ощущениям, осторожно коснулся порезов на груди, но неожиданно под пальцами хрустнула тонкая ледяная корочка, а под ней обнаружился тонкий бугорок шрама от затянувшейся словно по волшебству раны. Хотя "словно" тут явно лишнее. Ничем иным, кроме как волшебством, такое исцеление назвать нельзя. Медленно, ожидая вспышки боли, сев на столе, на который меня положили, под треск осыпающихся с груди ледышек, я посмотрел на сантиметровой толщины ледяную нашлёпку на бедре, что скрывала самую серьёзную мою рану. Боли не было.

Секунду помедлив, ударом кулака разбил её. Когда и под ней оказалась красная, слегка воспалённая, но всё-таки уже не кровоточащая линия с плотно стянутыми, словно склеенными краями, я уже не удивился. Оторвав от неё глаза — больно уж чудно всё это выглядело, — я наконец решился взглянуть на бывших рекрутов, которых перед последним штурмом собственноручно посвятил в дозорные, что всё так же молчаливыми статуями стояли вокруг.

Я совершенно не знал, чего ждать от них теперь, после того как они увидели проявление сверхъестественных сил, да ещё и такой природы. Кем они меня посчитают: монстром, демоном, отродьем Зимы и Ночи?

Но взгляды их — тех двенадцати, что окружали меня сейчас — не были испуганными или ненавидящими. Они были серьёзны и молчаливы. А затем эти люди просто преклонили колено, не отводя от меня глаз.

Спустившись и осторожно встав ногами на пол, я глубоко вздохнул и устало, но твёрдо произнёс:

- Встаньте...

Комментарий к Глава 16

Обращение "командир" взято по аналогии, в вестеросском, естественно, оно звучит по-другому.

========== Глава 17 ==========

21.06.299 года от З.Э.

Чёрный замок

Я стоял на Стене, машинально оглаживая ладонью бугристую поверхность ледяного парапета и пытаясь пронзить взором голубоватую дымку, в которую уходил раскинувшийся на многие мили северный лес.

Прилетел ворон от отряда Мормонта. Они выдвигаются из Замка Крастера на Кулак Первых Людей, где соберётся, включая подмогу под предводительством Куорена Полурукого, сводный отряд в четыреста братьев Дозора. Они собирались встать на пути одичалых, что собирает Манс Налётчик в Клыках Мороза. Дорого бы я дал, чтобы знать, что там происходит и чем закончится. Но "туман войны" был для меня слишком густым. Я знал лишь, что вернулся Сноу и предупредил о нападении одичалых. А после битвы его избрали новым лордом-командующим. Ну и, конечно, о его плене и любви с одичалой... хоть убей, не могу вспомнить её имени. Про эту любовь и про то, как её убили прямо на глазах Джона, мне все уши прожужжали.

Я недовольно поцокал языком. Вот зачем мне знать, что она долго в него целилась, но так и не смогла спустить стрелу, а он, забыв обо всём, долго сидел рядом с её охладевающим телом, обнимая, ну зачем?! Мне бы про ход сражения, состав сил да время нападения узнать. Так нет же!

Стая ворон снова, сделав круг над моей головой, перелетела через Стену, устремляясь куда-то на юг. С некоторым сомнением я посмотрел ей вслед. В последнее время они что-то активно зашастали туда-сюда. Странное проведение для птиц, если подумать.

Подойдя к противоположном краю, я окинул южное направление задумчивым взглядом. Снова коснулся ледяного "борта" рукой... После битвы за Чёрный замок что-то стало с моей терморегуляцией. Я перестал мёрзнуть, а касаясь Стены, странным, парадоксальным образом чувствовал... словно бы лёгкое тепло, идущее от неё. Голая ладонь моя могла пролежать на её льду час, и никакого дискомфорта не ощущалось.

День назад пришёл усиленный отряд из Винтерфелла. Больше тысячи человек, из которых треть составляли солдаты Мандерли. Робб не стал задерживаться и в тот же вечер отбыл в свой родовой замок. На прощанье он не стал ничего говорить — всё и так уже было сказано. Но во взгляде, брошенном на нас, ясно читалось: то, что для него сделал Дозор, он не забудет.

Как не забудет и сам Дозор. Сотня — столько нас осталось. Несколько дней новобранцы, с помощью которых Тарт смог переместить боевые машины с северного на южный край стены, собирали и сжигали тела, включая и остатки болтоновского лагеря, расчищали завалы и восстанавливали стену. Лишь три дня назад мастер над оружием Сумеречной башни наконец увёл свои две сотни. А мы смогли вздохнуть чуть свободней. И жизнь, и быт Чёрного замка стали налаживаться.

Спустившись на подъёмнике в саму крепость, я прошёлся хозяйским взором по двору, где, разбившись на группки, новобранцы отрабатывали приёмы боя с тренировочным оружием. Старшим в каждой такой группе был кто-то из моих двенадцати гвардейцев, которых я, как и хотел, пользуясь своим положением исполняющего обязанности мастера над оружием, использовал в обучении рекрутов.

Парни так и не рассказали никому о моём чудесном исцелении. От услуг мейстера я успешно отговорился сам, сославшись на незначительность ран, а остальным в последующие дни и вовсе до этого дела не было, потому мои способности достоянием широкой общественности так и не стали.

Понаблюдав за действиями одной из групп, я одобрительно кивнул и, получив ответный кивок от хмурого дозорного, что, стоя и скрестив руки на груди, наблюдал за тренировкой, пошёл дальше, направляясь к кузне, где Донал вот уже неделю обучал своего нового помощника. Старый сложил голову в бою за крепость.

Лица погибших уже в который раз встали перед внутренним взором, и словно тяжёлый ком заворочался где-то в груди. Многих мы недосчитались. Хороших парней, чьи тела мы сожгли, а прах развеяли со Стены. Спите спокойно, братья.

Услышав крепкую ругань однорукого кузнеца, что опять распекал молодого парнишку — Барта, тоже новобранца, выбранного самим Нойе среди прочих, я отворил скрипучую дверь и, чуть пригнувшись, прошёл в низкий проём. С порога, оглядев заваленные железом верстаки и пышущий жаром кузнечный горн у дальней стены, спросил с лёгким интересом:

- Донал, чего шумишь?

- А, Сэм, здравствуй, — обтерев ладонь о висящую на гвозде ветошь, кузнец, подойдя, с чувством пожал протянутую руку, а затем небрежно двинул подбородком в сторону виновато опустившего голову юноши. - Да этот обормот опять заготовку испортил.

- Научится ещё. Куда ему, неделю всего кузнечной мудрости обучается.