Этим утром лорд-канцлер и архиматерь Эллина торжественно объявили о закладке в Фаунтерре собора Светлой Агаты. Точнее, объявил лорд-канцлер, а мать Эллина что-то булькала себе под нос, не понимая, где находится. Ориджин говорил о храме с того дня, как пришел в себя после осады. Якобы, перед битвой за Лабелин он беседовал лично с Агатой и обещал храм ей в подарок. Мира видела в этом дешевое бахвальство, все остальные — сакральное родство душ Ориджина с Праматерью. Блаженны наивные... Так или иначе, денег на собор не было: казна пуста, военных трофеев не хватало. Ориджин вел долгие переговоры с Церковью Праматерей. Обещал оплатить треть стоимости и подарить Предмет из своей сокровищницы, убеждал, что новый собор прославит не только Агату, но и саму Церковь, и мудрость высших матерей. Мудрые высшие матери собирались на совет, всесторонне обсуждали вопрос, разводили руками и отвечали: "Мы поддерживаем вас, милорд, но решение за архиматерью Эллиной". Архиматерь плямкала губами и несла старческий бред: "Четки... Где мои четки?.. Украли их. Все украли, ничего не осталось!.."
Но вот лорд-канцлер применил крайний довод и повысил свою долю в строительстве до двух третей, обещав к тому же увековечить всех высших матерей на иконах в боковом нефе. Совет вновь ответил: "Решение за архиматерью Эллиной", но теперь помощница Корделия, стоя рядом, бережно поправила волосы на затылке старушки и немножечко подтолкнула. Архиматерь кивнула и обронила: "Да, м-да, вот так..." Ориджин возликовал и объявил начало строительства.
В этом ли причина моей тревоги? — думала Мира. От Агаты и агатовцев уже становится тошно, однако собор сам по себе — дело хорошее. Мира любила соборы: тенистые, прохладные, величавые в своей строгой красе. Другой вопрос — откуда Ориджин взял деньги? Казна Империи пуста, это факт. Если и заводится какая-нибудь тысяча монет, ее тут же съедают дворцовые развлечения. Казна Дома Ориджин не лучше — перед войной герцогство стояло на краю нищеты. Военные трофеи? Вряд ли их хватило бы на награды кайрам, зализыванье ран, содержание войска в столице — да еще и две трети собора! А если хватило, то отчего Ориджин сразу не предложил две трети, а так долго и мучительно спорил с Церковью?.. Похоже, лорд-канцлер договорился с кем-то богатым и влиятельным, а это не сулит хорошего. Но вряд ли тревога — из-за этого. И так было ясно, что многие лорды на стороне Ориджина.
Возможно, причина — в друзьях?
Уже три письма Мира отправила Бекке Литленд, и не получила ответа. Сегодня написала четвертое, лично отнесла в голубятню, проследила, как улетела птица. В Литленде тихо, орда разваливается сама собою, Мелоранж надежно защищен. Нет причин для беспокойства, но молчание подруги не дает покоя... С другой стороны, случись с южанкой нечто плохое, ее родители не стали бы скрывать.
Другое письмо она послала в Стагфорт — звала в столицу своих лучших и любимых слуг. Оттуда не стоило ждать скорого ответа — приедут весной, не раньше. Мира повторила письмо с другим курьером, чтобы точно было доставлено.
Горстка друзей имелась при дворе. Капитан Харви Шаттерхэнд сверкал начищенными пуговицами, золотыми вензелями и белозубой улыбкой:
— Ваше величество, я счастлив, что буду сопровождать вас в театр! Взял на себя смелость возглавить вашу охрану.
— Все ли хорошо у вас, капитан?
— Весьма, ваше величество! Вы сделали меня капитаном роты, а поскольку осталась лишь одна лазурная рота, то я вышел главным командующим лазурной гвардии. Когда назначите казначея, я буду ходатайствовать о выделении средств для набора второй роты. Не возражаете ли, ваше величество?
Мира заверила, что всячески одобряет идею. Расспросила капитана о жизни. Тот немного пожаловался на кайров — они-де заполонили дворец. Но в целом, был рад, что все скучные рутинные вахты несут северяне, а малочисленным лазурным гвардейцам досталась высшая честь — охранять ее величество.
Мира спросила об Итане.
— Разве ваше величество не знали? Итан в Альмере с агентами протекции.
— Но я не посылала его туда!
— В Альмере требовался протоколист от имперского секретариата. Итан попросил лорда-канцлера поручить ему это дело, лорд-канцлер согласился...
— Итан просит поручений у лорда-канцлера, не у меня? Что происходит?!
— Ваше величество... Долг чести требовал, чтобы Итан принял участие в деле. Но тревожить вас эти делом он не хотел, чтобы не бередить ваши раны... Речь о поисках тела его величества. Имперский секретариат должен удостовериться в факте смерти владыки Адриана.
По тому, как сильно тревога сжала сердце, Мира поняла: вот истинная причина.
Адриан!
Его до сих пор не нашли. Дюжина альмерских крестьян видела, как шут Менсон заколол императора, а затем оба рухнули в реку вместе с вагоном. Позже вагон подняли, но не нашли тел Адриана и Менсона. Очевидно, течение унесло их вниз по реке Бек. Поиски крайне усложнялись льдом, вставшим на Беке. Ясно, что оба трупа оказались где-то под ледяным покровом. Люди графа Эрроубека, кайры Ориджина, агенты протекции рыскали по реке, высматривая сквозь лед любые сомнительные пятна, сверлили дыры, пробивали проруби. Месяц поисков дал две дюжины тел императорских стражников, но — не владыки и не шута.
Более наивная девушка нашла бы в том пищу для надежды: что, если Адриан не погиб?.. Но Мире хватало мужества смотреть правде в глаза. Будь Адриан жив, он бы не прятался. Верные ему войска остались в Альмере, Литленде, Надежде. Владыка пришел бы в столицу и привел армию, будь он жив... Но все же ненайденное тело, несостоявшиеся похороны, незавершенность оставляли щель в душе, сквозь которую сочилась тревога.
Еще хуже становилось при мысли, как редко теперь вспоминают Адриана. Лорд-канцлер со своими празднествами добился цели: мишурный блеск увлек придворных, затмил память о великом человеке. Владыка Адриан не ушел на Звезду, оставив по себе след. Он просто исчез, растворился — словно и не жил. Если и говорили о нем теперь, то без малейших эмоций — как о ком-то, давным-давно ушедшем.
И, что печальней всего, сама Мира не достойна его памяти. Она пытается что-то сделать, изменить — но медленно, вяло, бессильно. Казна показывает дно, войско обескровлено, феодалы узурпируют власть — а владычица почти не противится этому!..
Мира встала перед портретом Адриана и поклялась:
— Владыка... я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваши мечты воплотились в жизнь. Клянусь, вам не будет стыдно смотреть на меня со Звезды.
Тогда тревога отступила.
* * *
Испокон веков театр был любимейшим развлечением столичных жителей. Он без устали видоизменялся, подстраиваясь под нравы своего времени.
В Первую династию Мириам безумным успехом пользовалась комедия. Главною темой постановок была любовь, которая в конце неизменно торжествовала. Конечно, сначала влюбленные преодолевали много трудностей, большую часть которых сами себе и создавали. Выпутаться из передряг молодым помогал хитрый слуга, добрый вор, священник-пьянчуга или кто-то еще в этом роде. Строили козни — родители молодых и жених-соперник (он, как правило, был стар, богат и скуп). В ход событий постоянно вмешивались Случай и Недоразумение. Нередко они появлялись прямо на сцене в виде действующих лиц (Случай носил повязку на глазах, одежда Недоразумения была вывернута наизнанку). Пьесы той эпохи пестрели бесхитростным юмором, изобиловали стихами и песнями. Желая сказать что-то обыденное либо пошутить, актеры пользовались прозой. Яркие эмоции (страсть, гнев или горе) выражали песнями, а теплые — нежность, симпатию, надежду — стихами. О чувствах говорили прямым текстом, а не отыгрывали мимикой — публика не любила утруждаться, приглядываясь к выражениям лиц. Да это и было сложно, ведь театры того времени, огромные, как арены, вмещали чуть ли не четверть населения города. Поди рассмотри нюансы игры из туманной дали последних рядов! Отнюдь не подвижная мимика выделяла тогдашних актеров, а сильные, зычные голоса — как у строевых офицеров.
При Второй Темноокой Династии в моду вошли мистерии. Церковь развивалась, множились священные тексты, религиозные сюжеты давали вдохновение для искусства. Пьесы все чаще посвящались историям из жизни Прародителей, легендам о богах и героях, Подземном Царстве и Звезде. На сцене царил пафос — высокопарные речи, картинные позы, вычурные жесты. Говорили теперь только стихами, действия совершали редко. Выйдя на сцену, актер зачитывал монолог о том, кто он таков, чего желает и как этого добьется, — а потом парой символических жестов только обозначал само действие. Однако народ полюбил мистерии, ведь они поражали масштабом событий и полетом фантазии. Персонажи то и дело пускали в ход Священные Предметы (бутафорные, разумеется), возносились на Звезду, спускались в Подземное Царство. На сцену выходили великие короли и воины, Праматери, боги. В те времена, для иллюстрации магических действий, начали появляться театральные механизмы. Сцена обрела крышу и задник, опуталась паутиной веревок. Самым эффектным трюком было вознесение павшего героя на Звезду. Она являла собою позолоченную сферу высоко над сценой. В нужный момент она распахивалась на две половины, актер взлетал вверх под скрип лебедок, и Звезда закрывалась, поглотив героя. Зрители приходили в восторг!..
Третья Династия Мириам подарила успех трагедии. Несколько моровых волн прокатились по стране, люди хлебнули горя полной ложкой. Казалось бы, комедия должна быть в цене: когда на сердце нелегко, помогает смех. Но гениальный драматург, чье имя теперь забыто, поступил наперекор логике и вывел на сцену трагедию. Актеры лили слезы, страдали и умирали — и публике это нравилось. Печаль и боль находили горячий отклик, ибо всем были хорошо знакомы. А зрелище того, как на сцене страдают и погибают лорды, короли, Праматери, дарило людям утешение. Все равны перед смертью, все рыдают одинаково, боль короля не легче боли мужика, а то и посильнее!..
В эпоху трагедий немало распространились бродячие театры. Часто они складывались из мещан, которых согнал с места тот самый мор, что дал жизнь всему жанру. Голод и нищета владели страною, люди соглашались на все, лишь бы заработать на хлеб. Кто шел в разбойники, кто — в актеры...
Блистательная Династия Янмэй вернула на сцену действия. Империя неутомимо расширяла границы, стремительно развивалась техника. Жизнь текла быстрее, чем когда-либо. Ценились дела, а пафосные речи навевали скуку. Монолог теперь считался лишним грузом и допускался не больше двух раз в течение пьесы. Диалоги состояли из коротких и метких реплик. Все самое важное актеры старались не высказать, а передать действием. Драматические события и решительные поступки были солью янмэйского театра. Мерилом характеров — не только на сцене, но и в жизни — стали те действия, на какие человек способен, либо не способен.
Архитектура сделала шаг вперед, и здания театров стали полностью закрытыми от непогоды. Искусство резко, как никогда прежде, расслоилось на высокое и низкое. Трюкачи и скоморохи кривлялись с помостов на площадях, чернь возбужденно вопила, швыряя монетки или тухлые яйца. А богачи, дворяне, лорды посещали роскошные театры, сияющие от позолоты и искровых огней. Знаменитейшим и самым дорогим из них был Большой Коронный Театр.
Все это и много другого Мира узнала в день премьеры от леди Софии Джессики. Мира вовремя осознала, что понятия не имеет, какие порядки заведены в Большом Коронном. Наверняка, как и всюду, имеется строгий церемониал, нарушение которого чревато конфузом. Церемонийместеры тщательно осведомляли Миру о дворцовых ритуалах, но никто и не думал рассказывать о театральном этикете. Считалось, что это знание любая дворянка впитывает с молоком матери.
Минерва провела разведку и попросила леди Софию составить ей компанию в карете. Расчет оправдался: старшая леди Ориджин не замолкала ни на минуту. Полдороги она посвятила рассказам об истории искусства, а затем переключилась на более практичные вопросы. Спустя четверть часа Мира вошла в театр, вооруженная знанием обо всех мыслимых нюансах.
Нынешняя премьера — закрытая. Это значит, что в театре будут лишь специально приглашенные гости, как на дворцовом приеме. Охрана усилена: снаружи здание оцеплено городской стражей, внутри дежурят кайры и лазурные гвардейцы. На открытое представление любой может придти инкогнито — в театральной маске, — но сегодня это недопустимо.
Всем зрителям разосланы именные приглашения, но только неуверенные в себе бедолаги станут предъявлять их на входе. Охрана обязана знать каждого нынешнего гостя в лицо.
Императрица вольна выбрать любое время для своего появления, и оно будет трактовано как проявление характера владычицы. Придти вовремя — знак прагматичной деловитости, опоздать на десять-пятнадцать минут — гедонизм и жизнелюбие, опоздать на полчаса — желание показать свою власть. Мира приехала за десять минут до начала, проявив тем самым большое уважение к зрителям и театру.
Высокородных гостей традиционно встречают четверо актеров в масках, приветствуют изящной пантомимой. Каждый их жест наполнен смыслом, о коем леди София хотела поведать в подробностях, но была вовремя остановлена Мирой.
Поднявшись по семнадцати мраморным ступеням с именами величайших драматургов, зрители входят в фойе. Именно здесь придворные дожидаются появления императрицы. Традиция не обязывает их ждать — допустимо и занять свои места в зале. Однако полезнее для карьеры и авторитета все же остаться в фойе. Когда владычица входит туда, придворные умолкают и кланяются. Императрица не может и не должна приветствовать каждого, но непременно выделит некоторых своим вниманием: кому-нибудь скажет слово, кого-то одарит улыбкой, на кого-нибудь просто взглянет. Кого-то, напротив, нарочито не заметит. Эти знаки расположения и немилости станут предметом обсуждений в первом акте пьесы. Мира не успевала как следует все обдумать, потому выбрала нейтральную линию: поприветствовала самых знатных зрителей — герцогов Ориджина и Лабелина, братьев-Нортвудов, леди Иону, леди Аланис. Отметила, что генерала Серебряного Лиса нет среди гостей.
Из фойе полукруглая галерея ведет ко входам в партер и лестницам в ложи. Галерея украшена портретами — здесь знаменитые актеры, драматурги, композиторы и меценаты. Леди София выразила надежду, что когда-нибудь ее портрет... и тут же одернула себя:
— Я излишне размечталась, ваше величество. Не позволяйте мне этого!
На втором этаже — просторный банкетный зал. Здесь гостям предлагают приветственный бокал напитка на выбор. Добрая традиция — выпить бокал вина в честь своего любимого жанра: игристое — комедия, сладкое — мистерия, крепленое — трагедия. Так театр узнает, какой жанр более в чести у зрителей. Мира выпила сладкого, то же сделала и леди София, леди Иона выбрала трагедию. Подошло время занять место в зале.
Императорская ложа — крайняя левая, практически нависает над сценой. Отсюда отлично видно актеров, но и сам государь оказывается на виду: сцена ярко освещена, отблески огней задевают ложу. Можно задернуть одну шторку и отгородиться от зала, но если это сделать, зрители решат, что владычица ведет кулуарные переговоры. Крайняя правая ложа достается второму в государстве после императора: первому советнику либо верховному военачальнику. Сейчас, конечно, в ней восседал Эрвин Ориджин со своей альтессой. Эрвин улыбнулся через зал сестре и матери, Аланис Альмера премило поклонилась Минерве.
