-Сергей Миронович,— пробую обходной манёвр.— я могу описать как будет устроен наш прибор, а компетентные товарищи дадут заключение стоит ли игра свеч. -Хорошо,— легко соглашается Киров.— я хоть и не картёжник, но что-то мне подсказывает, что заключение будет положительным... только включи в свою записку также примерный штат своей группы и примерные расходы на оборудование, чтобы не терять времени.

-Завтра же будет готова.— Встаю вслед за поднявшимся собеседником.

-Что и спать не будешь?— Двинулись в обратную сторону.

-Бессоница.

'Пока, вроде, бессонница особо не досаждает, достаточно ночью посидеть в кресле или полежать на диване в лаборатории несколько часов и чувствуешь прилив сил, как после хоршего сна, но кто его знает как будет дальше'.

-Думал— это наша стариковская болезнь.

'А ведь ему, всего лишь, чуть за пятьдесят... И уже— старик. Впрочем, если взять современную продолжительность жизни: около сорока лет, то да— старик'.

-Так выходит, Алексей, что тебе совсем неинтересно знать как я вижу твоё будущее.— Киров останавливается, снимает фуражку, откидывает назад волосы и несколько разочарованно снизу вверх смотрит на меня.

-Интересно, конечно, Сергей Миронович. Спросить не решался.

-Читал твою автобиографию, ты пишешь, что разговариваешь по-узбекски?

-Год в Ташкенте на рынке с беспризорниками обитали: что-то подтащить, посторожить... научились довольно бегло говорить.

-Отлично, товарищ Хрущев ищет себе помощника со знанием языка и местных обычаев...— Киров заливисто смеётся, заметив мои вылезшие из орбит глаза.

-А если серьёзно, то 'кадры, овладевшие техники'— это сейчас очень важно, но нельзя забывать о партийных и советских кадрах. Опасность 'мелкобуржуазной стихии, захлестнувшей партию', о которой предупреждал Ленин, никуда не делась. Если не принимать решительных мер, то вскоре мы окажемся в меньшинстве.

'Так, по сути, и произошло в той жизни, убеждать меня не надо'...

-Да, не вешай, ты, нос,— моему собеседнику не понравился тот эффект, который произвели на меня его слова.— нас не так-то просто одолеть, но и плыть по течению не станем. Ты хочешь вступить в партию?

'Первый раз за обе моих жизни я слышу такое предложение. В прошлой жизни— даже мысли такой у членов партии, работавших со мной в одном коллективе (пару лет на рабочей должности), почему-то, не возникало. Не потому, что я был каким-то антисоветчиком, вовсе нет: как все ходил на демонстрации, субботники, не опаздывал и не прогуливал. Просто, наверное, не умел скрывать своей, даже не брезгливости, а, скорее, своего отсутсвия зависти, к большой части 'членов КПСС' вступивших в партию за тем, чтобы монетизировать свою лояльность в повышение по службе или бонусы из общественных фондов потребления. Такой отрицательный отбор в партию, в конечном итоге, и привёл к такому отчуждению между народом и партией, народом и руководством страны, что вместе с партией равнодушно выплеснули и государство'.

-Хочу.— Не отвожу глаза под пристальным взглядом Сергея Мироновича. 'Нельзя больше отсиживаться в стороне'.

-Хорошо.— Снова хрустит галька под нашими сапогами.— Одну рекомендацию я тебе дам, другую попроси у себя на службе.

Москва, Докучаев переулок, квартира Ощепкова,

23:00, тот же вечер.

Тихо, стараясь не шуметь, открываю своими ключами входную дверь, нащупываю в темноте и поворачиваю выключатель света в прихожей... и обнаруживаю в ней Олю... в белой нательной рубашке Павла, настолько короткой, что она не даёт шанса разыграться моему воображению.

-А ты откуда здесь взялась?— Стараюсь строго смотреть ей прямо в глаза.

-Я в отпуске со вчерашнего дня, в том самом, что ты подписал мне перед отъездом.— Мстительно расправляет плечи моя подчинённая.

-А, ну да, прости, вылетело из головы.— Сворачиваю на кухню, беру графин и начинаю набирать воду в него из крана.

-Поздравляю с наградой,— продолжает искусительница.— ну что, говорил с Кировым.

На кухне разговаривать можно, ещё в прошлый приезд Оля методично обследовала всю квартиру, не найдя микрофонов. Решили поостеречься говорить только в гостинной вблизи телефона.

-Говорил,— сажусь за стол.— хотят попробовать меня в качестве руководителя... слушай может ты оденешься, а то холостым парням...

-Я не понял, Ань, я тебя жду-жду...— на кухне появляется взлохмаченный Павел в майке-алкоголичке и синих до колен трусах.

-Нервные все какие,— фыркает она.— за мной.

'Скорей бы в Крым'.

-Она и на службе себя так ведёт?— Ощепков достаёт из посудного шкафа стакан и усаживается за стол рядом со мной.— Как ты её терпишь?

-Всё.— Наполняю водой из графина наши стаканы.— Теперь ты терпи, скоро переведут меня и, скрее всего, в Москву.

'Странно, всё-таки. Сидят вдвоём за столом на кухне два мужика и пьют из стаканов воду. Хотя бы чай, что ли... Но тут есть проблема: надо дровами растапливать плиту, так газ на кухне ещё только начал появляться в домах новой постройки'.

-Киров сказал? Когда?— Стакан с водой в руке у Павла замер на полпути.

-Осенью, думаю, что до октябрьских всё решится.

-А Аню куда?— Волнуется друг.

-Тебе придётся думать, с собой её взять не смогу.

-Понятно..., а что с Америкой, 'Подсолнухом'?

-С Америкой— всё по прежнему, а с 'Подсолнухом'— буду помогать в любом случае.— Успокаиваю Павла как могу.

Он решительно отставляет стакан и, порывшись во внутренностях шкафа, возвращается к столу с початой бутылкой армянского коньяка и двумя маленькими стеклянными рюмками на ножках. Разливает тягучую маслянистую янтарную жидкость и на секунду замирает, собираясь с мыслями. Боковым зрением замечаю Олю в том же наряде и немедленно выпиваю, не дождавшись пашиного тоста.

-Врачи рекомендуют перед сном: успокаивает нервную систему, расширяет сосуды...— готовая взорваться подруга начинает истерически хохотать, переводя взгляд с меня на ничего не понимающего Ощепкова.

Глава 13.

Крым, окрестности Ялты,

3 июля 1935 года, 9:15.

'Какие-то несчастные десять километров от моего санатория в Кореизе до Ялты едем уже больше получаса'...

Удары довольно крупных камней в днище автомобиля, присланного из ялтинского горкома чтобы отвезти нас с Ниной Камневой в Артек, сливаются в непереносимый скрежет камня по металлу. Это звуковое сопровождение и изматывающие повороты горного серпантина на корню убили то радостное приподнятое настроение, которое только бывает у человека утром на курорте при виде спокойного синего моря. ГАЗ-АА, выбросив напоследок из-под колёс щедрую горсть мелких камней, въезжает на узкую улицу Ялты, которая неожиданно проваливается вниз на добрый десяток метров.

'Ничего себе перепады, того и гляди встретишь орденосную парашютистку облёванным салоном'.

Беру себя в руки, быстро-быстро дышу и справляюсь с приступом тошноты, тем более, что дорога выравнивается мягко спускаясь к морю. 'Мариино' написано над входом на углу здания на набережной, выполненного в виде апсида (полукруглого выступа, примыкающего к основным стенам здания), украшенного ложными арками и колоннами. Выхожу из машины и неуверенной походкой (укачало как на корабле), разминая ноги, иду по набережной вдоль моря, пахнувшего на меня йодной настойкой, пока шофёр идёт сообщить Нине о нашем приезде. Жгучее солнце слепит, заставляя щуриться.

'Интересно, а как у нас в стране насчёт солнцезащитных очков? Судя по всему— глухо, ни разу ни у кого не видел'.

Поворачиваюсь спиной к солнцу и вижу своё отражение в парадной белой форме в витрине кооператива 'Носорог', расположившегося на первом этаже здания гостиницы и торгующего изделиями из рогов и копыт.

'Хм, а я думал Ильф и Петров шутили... Оправы, гребешки, пуговицы... Чего тут только нет. Оправы— то что надо'.

-Здравствуйте, уважаемый,— обращаюсь я к пожилому продавцу-кавказцу, вынырнувшему из подсобки на звон колокольчика входной двери, потревоженного мною.— скажите, нет ли у вас очков с тёмными стёклами от солнца.

-Как нет, пачему нет...— нарочито завозмущался он, несколько расслабившись сочтя, видимо, меня по своей шкале, где финиспектор стоит наверху, совсем не опасным.— обижаешь, дорогой, выбирай оправу, любой стекло поставим... синий, зелёный, бриллиантовый.

За пять минут и двадцать пять рублей этот 'менеджер по продажам' подобрал мне стильную роговую оправу, ножницами по шаблону вырезал стёкла из синего целлулоида, успев заклеить их в рамки вонючим казеиновым клеем и поместил всю эту красоту в чёрный картонный футляр с симпатичным носорогом, предупредив выждать два часа перед использованием.

'Ну и кому мешали эти кооперативы, принявшие на себя заботы по обеспечению населения всем необходимым, и платившие налогов в бюджет по более высокой ставке, когда в конце пятидесятых 'волюнтарист' одним махом превратил их в государственные, а кооператоров в потенциальных 'цеховиков''.

-Товарищ Чаганов?— слышу из-за спины писклявый тонкий голосок с неприятными властными нотками.

Поворачиваюсь на каблуках и вижу перед собой невысокую стройную женщину лет тридцати, натуральную блондинку с короткой стрижкой с белыми бровями и ресницами.

-Я— Ольга Мишакова, инструктор Цекамола,— приветливая улыбка, показавшая множество мелких жёлтых зубов.— будем вместе представлять ЦК в Артеке.

'Не понял... А где Нина? Начальник приказал... что б была Нина'.

-Товарищ Камнева занята подготовкой воздушного праздника в Тушино.— Добавляет Мишакова ехидным тоном, видя моё замешательство.

'Ясно, а тебе, видно, давно обещали бесплатную путёвку... Постой, постой, это какая Мишакова? Мишакова О.П.? Которая подвела в тридцать восьмом под монастырь всё руководство комсомола, включая Косарева? Если так, то та ещё гадюка'.

После случая с МГ, когда слишком поздно узнал о грядущей катастрофе, я проштудировал все имеющиеся у меня в памяти (около ста) газеты вплоть до начала войны и в одной из них статью 'лучшей комсомолки СССР' с её разоблачениями 'затаившихся врагов'.

-Очень приятно, товарищ Мишакова.— Делаю морду ящиком и крепко пожимаю её маленькую руку.

Чихнув и выпустив струю чёрного дыма, заработал двигатель нашего автомобиля и наше зубодробительное, внутренности-выворачивающее путешествие продолжилось в новом составе. Всему, к счастью, приходит конец и наша 'антилопа' нырнула под арку, опирающуюся на две белые колонны, с надписью 'Артек', прокатилась по ставшей гладкой дорожке с тёмно-зелёными кипарисами по бокам, миновала гипсовую статую пионера-горниста и затормозила на небольшой площадке у одноэтажного дощатого сарайчика с надписью над дверью: 'Штаб Верхнего Лагеря'. Из окошка выглядывают несколько симпатичных девичьих головок, а из двери вылетает начинающий лысеть молодой рослый парень в белой рубашке с коротким рукавом, синих тренировочных штанах и с красным пионерским галстуком на шее. Мы с инструкторшей ЦК с облегчением покидаем раскалившуюся от солнца машину.

-Здравствуйте, товарищи!— Приветливо здоровается парень, сжимая в руках белую панаму.— Рад приветствовать вас в Артеке. Я— старший вожатый Верхнего лагеря Иван Мамонт.

-Инструктор ЦК Мишакова.— Строгим голосом моя спутница сразу показывает кто есть who в нашей делегации.

-Не желаете перекусить? У нас сейчас второй завтрак.— Вожатый понимает расклад и просто пожимает мне руку.

Мы с Мишаковой одновременно отрицательно мотаем головами.

-Мы ожидаем приезда товарища Молотова к полудню,— внимательно всматривается в наши бледные лица Мамонт.— так, что у нас есть полтора часа свободного времени. Чем бы вы хотели заняться?

-Соберите старших вожатых, товарищ Мамонт.

-Да, конечно, сейчас дам команду.— Обречённо соглашается он.

-А я бы хотел осмотреть лагерь, поговорить с пионерами.— Перспектива сидеть на этом собрании мне абсолютно не улыбается.

-Сделаем, товарищ Чаганов.

В сопровождении двух пионеров, ухвативших меня за руки и гордо поглядывающих по сторонам на менее везучих артековцев, спускаюсь по широкой деревянной леснице, ведущей к Нижнему лагерю. Перед нами открывается прекрасный вид на бухту, ограниченную горой Аю-Даг и Шаляпинской скалой. От узкого галечного пляжа одноэтажные длинные дощатые корпуса лагеря отделены широкой белого камня баллюстрадой с большими цветочными вазами и широкими клумбами, между которыми снуют группы пионеров в матросках и бескозырках (формы Верхнего и Нижнего лагерей отличались). Одна из них подлетает к нам.

-Товарищ Чагаганов, вы к нам на праздник?

-А товарищ Молотов приедет?

-А вы надолго?

-Пойдёмте мы покажем вам музей краеведения...

-Лучше живой уголок! У нас там лисёнок Рыжик живёт.

-Пошлите лучше на стрельбище или на техническую станцию...

-Начнём с технической станции.— Стараюсь перекричать своих фанатов.

-Ура-а...— мужская половина приходит в восторг.

На каждую мою руку повисает еще по нескольку пионеров и этаким муравьиным роем несущим кузнечика движемся к цели.

'Основательно... Деревообрабатывающий станок, тиски, слесарный и столярный инструмент, верстаки. Стенд для работы на ключе— 'Юный радист''.

Меня усаживают на стул и надевают наушники. Мой визави, лет десяти с облупившимся носом и причёской 'под Котовского', начинает споро стучать ключом.

'Ти-та-та-ти, ти-та-ти, ти-ти, ти-та-та, ти, та... Ну, меня этим не испугать. Я сам— юный радист во втором теле'.

-Привет от пионеров Артека.— Перевожу с морзианского на русский. Моя рука уверенно выстукивает ответ.

-Поздравляю артековцев с десятой годовщиной. Алексей Чаганов.— Зачитывает приём 'котовский'.

Затем мне представляют мирового рекордсмена пионера Володю, изготовившего самый маленький электродвигатель весом десять грамм, со своими авиамоделями подходили Тимур Фрунзе и Степан Микоян, ребята из фотокружка организовали общий снимок.

-Ребята мне пора.— На часах без десяти двенадцать.

Прощаюсь с ребятами и пускаюсь в обратный путь, поднимаясь по лестнице. Впереди в десятке метров идут пионервожатая лет восемнадцати и девочка лет тринадцати одетая не по форме: в розовой кофточке и синих шортах до колен.

-Лусик,— взволнованно частит пионервожатая.— ты разве не понимаешь, что купаться там опасно...

-Меня зовут Елена,— неторопливый скрипучий 'старушечий' голос девочки показался чем-то знакомым.

-Как Елена?— Ещё больше взволновалась вожатая.— Я ж сама читала в твоём личном деле: Лусик Алиханян.

-А Королёвой можно себя называть Гулей?— Сварливо заскрипела 'старуха'.— Или это только артисткам разрешено.

Одновременно с девушками завершаю затяжной лестничный подъём и оказываюсь на костровой площадке Верхнего лагеря. Из открывшихся дверей штаба лагеря, в соответствии с иерархией, навстречу нам движется группа вожатых. Впереди— Ольга Мишакова с чувством глубокого удовлетворения на лице, на полшага сзади— Иван Мамонт, обиженно сжавший губы, за ними остальные вожатые, уныло бредущие в странной тишине.

-Почему не в форме? Где галстук? Кто вожатый?— С удовольствием вполоборота включается в борьбу с разгильдяйством инструктор Цекамола, вполглаза посматривая на меня, учись мол.