Не для истории

— Еще раз доброе утро!

Я уверенно направилась к столу, дабы отломить кусочек хлебного мякиша, а Видар синхронно попятился, настороженно следя за моими действиями. Я удрученно покачала головой и плюхнулась на лавку. Вампир молчал и не двигался с места, он только нервно мял в руке недоеденную горбушку, не зная, куда ее теперь пристроить. Бросив в рот крошку, я вздохнула и положила отломанный кусочек обратно на стол: аппетит пропал напрочь, несмотря на необыкновенный вкус хлеба.

— Я понимаю, что мое... то есть не совсем мое, но тебе кажется, что мое, вчерашнее поведение дает повод меня опасаться. Но поверь, это была не совсем я, и, если ты сядешь и успокоишься, я всё тебе объясню.

Видар недоверчиво на меня покосился, но не подошел.

— Ну, что ты молчишь, как рыба? Язык проглотил? Садись, я же не кусаюсь!

Вампир нервно усмехнулся и продемонстрировал правую руку с не до конца исчезнувшим следом от зубов. Вечно я скажу невпопад!

— А почему следы остались? Я тебя что, так сильно покусала? — удивилась я, как всегда, не вовремя проявляя любопытство.

— Царапины-то сразу зажили, а след всегда остается на какое-то время, — соизволил, наконец, хоть что-то сказать Видар. — А ты что же, не помнишь, как кусала? — заинтересовался он.

Отчаявшись его успокоить, я стала сбивчиво рассказывать обо всем, что произошло за последние три дня лично со мной (точнее, с той моей "сущностью", которую я воспринимала, как себя). По мере моего повествования мнительность постепенно сползала с лица Видара, задержавшись только где-то в глубине его карих глаз. Под конец он даже рискнул присесть и положить на стол истерзанную горбушку. При упоминании давешних иллюзорных мышек Видара почему-то пробрал истерический смех: он согнулся пополам, схватившись за живот, и не мог остановиться минут десять. Я сдержанно улыбнулась, не понимая причины его веселья.

— Да мне эти мыши всю ночь покоя не давали, — отсмеявшись, пояснил вампир. — Думал, почему всем мерещатся именно мыши, да и еще и такие странные?

Второй приступ хохота длился меньше, я, недоуменно приподняв бровь, переждала его, после чего продолжила рассказ.

— ...Пришла в себя я уже наверху. Как вам, кстати, удалось меня связать?

— Еще пока ты охотилась на мы... точнее, на себя, я заметил, что твои заклинания на меня не действуют. Тогда я вспомнил о том амулете, что ты дала мне во дворце. Ты оказала достойное сопротивление, пустила в ход и зубы, и ногти, но я всё же сильнее. Я тебя связал и амулет тебе на шею одел. Извини! — покаялся Видар.

— За что ты-то передо мной извиняешься!? — я всплеснула руками. — Это я должна просить прощения... Я ведь убить тебя могла! — тихо сказала я с болью в голосе.

Я отвернулась, уставившись бессмысленным взглядом в абсолютно пустой угол и давясь навязчивым комком в горле. Видар успокаивающе положил мне руку на плечо, тепло его ладони умиротворяло, и я даже смогла вздохнуть посвободнее.

— Это же была не ты, — попытался утешить меня он.

— В том-то и дело, что...

Я судорожно вздохнула, встала и направилась к лестнице.

— Ты куда?

— Сейчас вернусь.

Я спустилась через минуту, на ходу застегивая пояс с ножнами и набрасывая на руку темно-коричневый плащ (другой куртки у меня не было).

— Я пойду прогуляюсь, — ответила я на немой вопрос Видара и быстро вышла во двор, подхватывая у двери каськино седло.

Спустившись с крыльца, я чуть не столкнулась с Юлей. Девушка подняла голову и, увидев меня, испуганно застыла, распахнув свои глазищи в вящем ужасе. Я тоже остановилась, боясь напугать ее еще больше.

— Спокойно, — медленно произнесла я.

Юля нервно вздрогнула при звуке моего голоса. Сзади скрипнула дверь.

— Видар, объясни всё ей сам, пожалуйста! — попросила я, не оборачиваясь, и пошла седлать Каську.

Моя лошадка была искренне счастлива лицезреть меня в добром здравии, свою радость она проявляла бурно: веселым ржанием, гарцеванием на месте и вставанием на дыбы. Я улыбнулась ей, потрепала по холке, провела рукой по спутанной гриве (никто не ухаживал за ней должным образом в мое отсутствие!) и изловчилась набросить на нее попону. Каська сразу присмирела, позволяя мне себя оседлать. Я прицепила плащ к ремешку, оставшемуся от сумки, и оглянулась: Юля сидела на крыльце, Видар стоял рядом, облокотившись на перила, и что-то увлеченно ей втолковывал (наверное, в лицах пересказывал историю "Мышь, или туда и обратно", в смысле из тела и в него). Я вскочила в седло и позволила застоявшейся Каське рвануть вперед. Какая девушка не любит быстрой езды! Как давно я не ощущала этого: ветер бьет в лицо, развевая волосы за спиной, обочины несутся мимо, дома сливаются в одну пеструю линию; словно летишь сквозь время, сквозь пространство, сливаясь с лошадью в единое целое! Между вдохом и выдохом проходит кажется целая вечность, кровь бурлит в жилах...

Я увлеклась и дала Каське полную волю. Мы выехали из города. Дорога, по которой мы сейчас неслись, была узкой и не натоптанной и вела вверх по предгорью в сторону Квони. По обе стороны от тропы раскинулись луга, высокая — по пояс — трава перемежалась на них с островками ярких цветов. Поднявшись на очередной холм, дорога внезапно вильнула и уперлась в практически отвесную скалу, уходящую в небесную голубизну. Каська резко остановилась, развернувшись всем телом около самой горы, благополучно меня в это самую гору врезав. Нерушимое правило: больше удовольствия — больнее падать. Я с разгону впечаталась в твердую каменную скалу больным боком.

— Вва! — придушенно ойкнула я и ушла в полунокаут.

Каська виновато всхрапнула. В глазах всё расплывалось, я плавно раскачивалась в седле, пытаясь сфокусировать взгляд. Минут через пять мне это удалось, и я почувствовала острую необходимость встать ногами на твердую землю. Я резво спрыгнула с лошади и тут же поплатилась за резкое движение колкой болью в боку. Правда, длилось это всего секунду, и я только мрачно поморщилась. Угнетенное настроение, развеянное было эйфорией от скачки, вернулось с новой силой. Вновь убегая от собственных мыслей, я пошарила вокруг глазами в поисках чего-либо, что могло бы привлечь мое внимание. Место, где я очутилась, казалось весьма необычным. Узкая полоска земли в двадцать-тридцать саженей в ширину с обеих сторон кончалась крутыми обрывами. Слева гора спускалась в Подгорное озеро, справа внизу виднелась долина с редко разбросанными огромными валунами. Там же, далеко правее, серебрилась широкая река, а на самом горизонте синело море. Гора, в которую мы чуть не врезались, только начиналась отвесной скалой. В пяти аршинах вверху начинался довольно пологий склон; он же спускался в долину, его основание тонуло в изжелта-зеленом вереске. Меня заинтересовал левый угол скалы, нависающий над озером, который странно матово поблескивал в лучах высоко стоящего солнца. Я подошла к самому обрыву и осторожно притронулась к поверхности камня. Странный шероховатый налет, напоминающий кварц, осыпался под моими пальцами серебристой пылью. Из непонятного порыва любопытства я заглянула за угол. И не зря. Буквально в шаге от площадки в отвесной скале виднелось отверстие, заросшее по краю чахлыми кустиками. На ум сразу пришли многочисленные легенды о тайнах Квони, читанные мной в качестве художественной литературы. Из-за сыпучего налета зацепиться за выступы на скале было невозможно, поэтому, чтобы забраться в пещеру, мне пришлось немного полетать. Ненароком посмотрев вниз в процессе левитации, я имела счастье лицезреть на многосаженной глубине колеблющуюся озерную воду и под ней острые глыбы, некогда отколовшиеся от Квони. Как ни странно, даже после недавних событий предубеждения к высоте у меня не появилось. Схватившись за края проема, я влезла в пещерку. Внутри было не очень светло, но и не слишком темно, а у противоположной стены вообще ярко светились две небольшие круглые ярко-синие точки. Я подошла поближе и с удивлением обнаружила, что это глаза какого-то странного зверька, вроде крысы, только крупнее. Его черный нос любопытно двигался, принюхиваясь к незнакомому запаху, а длинный хвост беспокойно подрагивал. Я сделала еще шаг вперед, и зверек предупредительно оскалился, демонстрируя два ряда острых зубок-иголочек. Это не выглядело особо устрашающе, но вдруг сия милая крыска, смешно шевелящая огромными ушами, ядовита?

— Что, зверюшка? Кусачая? — вслух произнесла я бессмысленную фразу, переживая внутреннюю борьбу любопытства и здравого смысла.

— Я тебе не зверюшка! — возмущенно пропищала крыска. — Я — Страж.

— Что же ты охраняешь? — саркастически усмехнулась я, мало удивившись тому, что зверек еще и разговаривает.

— Пещеру Судьбы, что же еще? — поразился Страж.

Где-то в закромах моей захламленной памяти бережно хранились некогда прочитанные легенды Квони. И название "Пещера Судьбы" смутно мне о них напоминало.

— Это тут судьбу предсказывают, что ли? — наобум ляпнула я.

— Ты не знаешь, куда и зачем пришла?! — удивленно повела ушами зверюшка.

— Да я сюда так, из любопытства зашла...

— Через непроходимые скалы, бурлящие потоки, дремучие леса ты шла сюда из простого любопытства?!

Я нервно обернулась в испуге, что перечисленные ужасы материализовались у меня за спиной. Но позади я ничего такого не обнаружила, только ветер шаловливо покачивал веточку бузины, не весть откуда здесь взявшуюся.

— Зверю... Страж, но там, то есть снаружи, нет ни бурлящих скал, ни непроходимых потоков... Что-то не то я сказала...

Крыска снисходительно сверкнула на меня своими ярко горящими глазищами, мол, вешай, не вешай мне лапшу на уши — всё одно свалится. Но всё же она лениво поднялась на лапы, смешно сморщила носик... — и вдруг очутилась прямо у входа в пещеру! Я с открытым ртом наблюдала, как феноменальная зверюшка деловито забралась на краешек дыры-входа и высунулась наружу. Уже через секунду она, донельзя довольная произведенным впечатлением, опять восседала на своем гладком валуне под моим удивленным взглядом.

— Возможно, для тебя это всё не препятствия, но перечисленные мной преграды существуют.

Я скептически хмыкнула, но не буду же я спорить с черной лохматой крыской! И я перевела разговор в другую, более интересную мне плоскость.

— Ты мне лучше ответь, что это за место такое — Пещера Судьбы? Что я здесь найти-то могу?

— Во-первых, именно здесь хранится книга Жизни, — торжественно начал зверек, — в которой описана судьба каждого человека. Пришедший в Пещеру может заглянуть в нее, но увидит только те страницы, где описывается его жизненный путь от самого рождения и до смерти. Тот же, кто окажется удачлив и умен, найдет здесь то, что изменит его судьбу. Но никто не пройдет в Пещеру, если я не позволю!

Страж строго сверкнул глазами, которые на секунду, как мне показалось, стали цвета грозового неба.

— А если ты хочешь войти, ты должна выполнить задание.

— Что же это за задание?

— Вынести меня отсюда. Я хочу свободы!

— Ты не можешь выбраться самостоятельно?

— Нет, — понурился зверек и совсем по-человечески вздохнул, — мне не позволено пересекать границу Пещеры, зато вынести меня можно! Но ни один еще не смог сделать этого... Все они срывались со скалы, а я вновь перемещался в эту проклятую Пещеру. Так что тебе и пробовать не советую. Хотя... все вы тут — самоубийцы...

Я презрительно фыркнула, бесцеремонно схватила пушистого Стража поперек туловища и уверенным шагом подошла к выходу. Удобно усевшись на край дыры, я свесилась наружу, придерживаясь одной рукой за край, а вторую вытянула далеко вперед. Острые коготки Стража проткнули кожу, но тут же спрятались вновь. Я столкнулась взглядом с огромными глазами зверька, ярко выделявшимися на черной мордочке. В них плескалось сомнение — не отпущу ли. Я подняла зверька в воздух обычным телекинезом и проследила за его недлинным полетом, изящно завершившимся за углом скалы. Вот так просто мне удалось то, с чем не справился ни один из моих предшественников? Подозрительно, но подвох если есть, то пока себя не проявил. Я решительно соскочила на пол и направилась к дальней стене пещеры. Прямо за плоским камнем, на котором раньше сидел Страж, в скале открылась ниша. Я робко шагнула внутрь, втайне опасаясь, что та замурует меня в своем нутре. Но зловещего скрежета опускающегося потолка или оглушительного грохота задвигающейся стены не последовало, и я несколько расслабилась. Ниша полтора на полтора аршина колоссально отличалась от остальной Пещеры. Здесь было достаточно светло, но свет не шел от какого-либо источника, а словно лился из всего: из идеально гладких стен, исписанных неясными символами; из пола, напоминающего лед; из куполообразного потолка, из высокой каменной подставки, расположившейся в центре... Только толстая книга с черно-серебряным переплетом вызывающе темнела на фоне этого великолепия. Фолиант, возлежащий на собственной подставке, был изумительно красив. Переплет, отделанный иссиня-черной кожей с серебряным тиснением, скреплялся двумя надёжными ремешками, стягивающими страницы. Руны в заглавии, выведенные затейливой вязью, были мне незнакомы, но я всё же потянулась к застежке, чтобы раскрыть книгу. Ремешки словно сами выскользнули из колец, стоило лишь прикоснуться к ним, а чтобы поднять обложку, пришлось приложить немало усилий. Книга раскрылась где-то в середине, но просмотреть можно было лишь несколько страниц, после которых листочки словно намертво склеили глиной. Текст здесь был мне вполне понятен, и на самооткрывшейся странице я заворожено прочла о том, что было со мной еще минуту назад.

Книга Жизни. Здесь написана моя судьба от рождения до смерти. Последняя открывающаяся страница была заполнена лишь на три четверти, все последующие листы были будто накрепко скреплены невидимой веревкой. И до последней строки моей жизни осталась лишь пара листов...

Я решительно захлопнула книгу. Это далось гораздо легче, чем открыть ее. Я никогда не верила в судьбу. То, что будет, оно нигде не написано. И я не хочу узнавать о том, во что не верю!

По плечам дунул ледяной ветер — я зябко поёжилась и собралась было уходить, когда книга вдруг словно подернулась рябью: четкие до этого узоры расплывались и смешивались с темнотой обложки; тонкий слой туманного марева повис над фолиантом. Я заинтересованно склонилась над подставкой. В центре клубящейся туманной пластины крутился маленький смерч из пелены нежного, молочного оттенка. У его основания туман словно уплотнялся — сначала в круглый комочек, потом в вытянутую палочку. Вокруг этого сгустка забегали синие искорки, помогая принимать форму. Густой туман превратился в легкую дымку, которую тут же унес налетевший откуда-то порыв ветра. Рассыпавшиеся перед лицом волосы на секунду загородили мне обзор пестрой ширмой, а когда я отбросила их назад, то увидела, что на твердой обложке книги лежал матово поблескивающий в скупом свете кинжал. Недлинное (две пяди в длину), но узкое лезвие было сделано из какого-то неизвестного мне металла, благодаря которому обоюдоострый клинок переливался всеми оттенками холодного спектра — от серебристо-голубого до темно-синего. Рукоять и гарда, словно в контраст, были абсолютно обыкновенными, обтянутыми хорошо выделанной темной кожей. В перекрестье гарды одиноко блестел какой-то камень, кажется, топаз. Я благоговейно взяла кинжал в руки. Бывшая до этого абсолютно холодной, рукоять тут же потеплела. Кинжал оказался совершенно невесомым и поразительно острым — я едва не порезалась, когда попыталась попробовать его на качество заточки. Еще немного полюбовавшись игрой света на необыкновенном лезвии, я аккуратно засунула клинок за пояс. Как там говорил Страж — "то, что изменит судьбу"? Это что ж, я прирежу кого-то что ли? Странная вещичка... впрочем, сейчас это не принципиально. Я последний раз окинула взглядом нишу с объемным фолиантом в центре и пошла к выходу.